ExLibris VV

Созвучие

Стихи молодых поэтов

Содержание


 

Пятерых молодых поэтов представляет издательство в одной книге. Разные у них профессии, разные судьбы, разная поэтическая манера. А объединяет их любовь к творческому труду, увлеченность поэзией, стремление выразить в стихах душу молодого современника, слое видение мира.



ЮРИЙ БАТАНОВ

Юрий Батанов — старший инженер-электрик Государственного академического театра драмы им. Хамзы. До этого работал на стройках, на Ташкентском кабельном заводе. Участник семинара молодых при Союзе писателей Узбекистана.

НУЛЕВОЙ ЦИКЛ

Стройка начинается с нуля,

С первых метров вынутого грунта.

Начинаю этот цикл я

Не с тепла домашнего уюта.

С нулевого цикла, от земли,

От людей, от первого бетона,

От времянок посреди зимы

И морозом скованных пеленок.

Начинаю этот цикл я

С первых чувств судьбы моей

нелегкой,

С позывного кода: «Я — Земля!»

Некогда мне ждать погоды летной.

Подрастай, мой цикл нулевой,

Стань антисейсмичным основаньем

Всей судьбы — и сложной,

и простой,

В чертежи не втиснутой заранее.

ТРАНШЕИ

Б. Слуцкому

О самом сокровенном не молчат,

И не кричат о самом сокровенном.

Кто Родину в жестоком

сорок первом,

Как раненого, вынес на плечах.

Траншеи все травой позаросли,

Но все-таки видны еще

траншеи,

И блиндажи глядят в лесах ощеряс;

Из вздыбленной снарядами земли.

Траншеи — это раны на земле,

Поэты — это память

о минувшем,

Пренебрегая славою минутной,

Они живут

и чувствуют вдвойне,

И нам о сокровенном говорят,

И значит, дорогое доверяют.

И, как ракеты,

медленно сгорают,

И бесконечно в памяти горят.

ПАМЯТНИК В ЧИРЧИКЕ

Журавль кричащим треугольником

Лежал на раненном крыле,

И тяжелеющую голову

Тянуло вниз к земле,

к земле.

Он из последних сил вытягивал,

До хруста в шейном позвонке,

Прощальный крик

и скорбно вздрагивал,

На крик ответный

вдалеке...

А наверху,

печальным откликом

с ним расставаясь нелегко,

Кружила стая серым облаком

Под снежной глыбой

облаков.

ЮНОСТЬ

Ливень размыл тропинку.

Хмельной,

По липкому следу

Шлепаю в обнимку

С новеньким велосипедом...

Въезжаю под окна

Важный,

Капли смахнув рукавом...

Ах, как это было отвалено —

Бросить цветы

На порог.

ЧИМГАН

Разметались лыжи на снегу,

Разметались волосы твои,

Я навстречу с хохотом бегу,

Смысла слов твоих не уловить.

Ты лежишь на снежном серебре,

Я хочу тебя поцеловать.

Хорошо на лыжах в декабре

Друг за другом в горы убегать.

Заблудиться где-нибудь в горах

И не возвратиться никуда...

Но внизу уже кричат — пора!

Звезды, как ночные города.

УЛУГБЕК

Параметры высчитав дальних светил,

О чем у светильника он загрустил?

И вздрогнул...

То кованный щелкнул засов.

Не спит Самарканд...

Из-за воющих псов?

От вспышек на солнце?

Других ли причин?

Не высчитать подлость земных величин.

И заговор зреет

Средь злобных невежд.

Таясь, как кинжал под прикрытием одежд.

Псы воют.

Псы чувствуют смерть наперед,

И дремлет охрана у древних ворот.

Псы воют во тьме азиатской ночи,

Два свитка,

Перо у оплывшей свечи...

Параметры высчитав дальних светил,

О чем у светильника он загрустил?

ДЕКАБРИСТ

Звон колокольцев. Санный путь.

Над лесом сполохи заката.

Сугробы лошади по грудь,

И пена па боках покатых.

Ямщик кричал, кнутом грозя.

Жандарм выглядывал в тревоге

И видел страшные глаза

Крестьян, бредущих вдоль дороги.

По дальним, бедным деревням

Прольется колокол печальный,

И горе встретится саням

В крестьянских дровнях погребальных..

И бесконечен сапный тракт,

Как боль, как дума о России...

Да, получилось все не так,

Как в клятвах ей произносили...

Все визг полозьев, храп коней,

Он чуть вздремнет, ему приснится

Тень виселицы и под ней

Трагически родные лица.

И ночь зажжет, как письмена,

Над головой созвездий

вехи.

«Россия вспряиет ото сна...»

У Зимнего.

В двадцатом веке.

ЧАБАНЫ

Луна шла берегом высоким.

К утру

Запутавшись в осоке,

Как опрокинутый прожектор,

Она мерцала на воде.

Какие ночи на Востоке,

Их описать —

Бессильны строки.

О, высветленных гор

Отроги

При яркой утренней звезде!

В костре потрескивают угли,

Спят две собаки,

Вислоухи —

Степной породы —

Волкодавы

Огромны,

Будто валуны.

А из кошар несутся звуки,

Овечье блеянье и стуки,

И разбросав устало

Руки,

Храпят в палатке чабаны.

И сон глубок в спокойных веках,

Века

Порой проснутся в венах,

И кто-то заскрипит зубами

И страшно

Вскрикнет на кошме,

Ночь над палаткой,

Горы, время...

Приснилось:

Раб бежит из плена,

Лицом к лицу

Со всей вселенной,

Крича проклятия во тьме...

Но ночь прошла,

И все пропало,

И на Востоке

Солнце

Встало...

А с солнцем —

Встали чабаны!

КОМПОЗИТОР

В длинной очереди

В поликлинике

Кто дремал,

Кто шумно вздыхал...

С видом радостным

Именинника

Он тетрадочку доставал.

И примятая чуть

Тетрадочка,

Отражаясь в больших очках.

Заполнялась медленно,

Сладостно

И дрожала чуть-чуть

в руках.

Тихо сидя в больничном кресле

Старичок,

Невзрачный такой,

Все записывал ноты к песне,

В такт постукивая йогой.

Видно, сердце все к музыке,

К музыке

Вопреки запретам

Врача.

Тихо пел он,

Счастливый мученик,

В строгом ритме

Слова шепча...

Просветлели вдруг лица

В очереди,

Стали чьи-то глаза

Гореть,

Будто лампочки обесточенные

Подключили внезапно

В сеть.

СТЕПАН БАЛАКИН

Степан Балакин окончил вечернюю школу рабочей молодежи, художественно-промышленное училище. После армии — он шофер, студент филфака, учитель сельской школы, журналист. Стихи печатались в республиканской периодике.

ГОЛОДНОСТЕПЦАМ

Над землей, над пустынным бескрайним простором

Дули мертвые ветры, завывая с тоскою.

Вековая пустыня. Год за гадом —как цепь.

Угасала от жажды Голодная степь.

Но взгляни: новый ветер над степью повеял.

Человек дал ей воду, человек ей поверил.

И очнулась от дремы, и вздохнула земля —

И в безбрежьи зеленом закачались поля.

И в ладонях хозяйских, загрубевших, тяжелых*

Хлопка первого снег, зерен ласковый шорох.

Урожаи земли год от года щедрей —

Благодарна она за заботу людей.

Будут веять над степью Голодной отныне

Ароматы садов, а не ветры пустыни.

Благодарна вам, люди, ожившая степь!

Человек и Земля — вот надежная цепь.

* * *

Плывет пучеглазая рыба,

Как будто подводный корабль.

И глаз ее — иллюминатор,

К которому кто-то подходит

И смотрит, стекло протерев,

Живым и осмысленным взглядом.

Вот коршун парит в поднебесья,

Как будто корабль воздушный.

И глаз его — иллюминатор.

И кто-то, приблизившись, смотрит

На землю, на признаки жизни

Угрюмым и пристальным взглядом.

Вот ланей стремительных тени

Застыли в ветвях на мгновенье.

И тут же исчезло виденье.

Но кто же так ласково глянул

Манящим, доверчивым взглядом

И знак незаметный нам подал?

И сколько их в мире гремящем —

Плывущем, бегущем, летящем —

Их, этих загадочных взглядов,

Тревожащих мира громаду,

Вонзающихся в пространство,

Наполненное сердцами?

А может быть, это мы сами,

Вселившись в скользящие тени.

Венчаем природу гореньем

Своей бесконечной идеи

И жаждем познать ее связи,

И тщимся порвать ее узы?..

* * *

В звоне зноя лесного

Запах ягоды спелой

То исчезнет, то снова

Подплывает несмело.

Разноцветны и пестры,

Травы клонятся зыбко.

Упоительно остро

В сердце зреет улыбка.

На мгновение ока

Мир устал быть великим.

Я в цветах невысоких

Различил чьи-то лики.

И в огромной вселенной

Только солнце ромашки

Спелым зноем звенело

И качалось бесстрашно.

ЗИМНИЙ ВАЛЬС

Снова вас нет, снова снег одиноко кружится,

Словно во сне, на деревья немые ложится.

Медленный свет — фонарей полуночные лица...

Сплю или нет? Если сплю, приходите присниться.

В плен пелены, в голубые сплетения теней,

В зимние сны уплывем по спиралям метелей.

Будут полны наши души неясных видений.

Песни весны долетят через вьюги сомнений.

Вот и опять отворяются белые двери.

Как мне унять свое сердце и в сказку поверить?

Как мне уснуть и проснуться счастливее зверя?..

Снежный мой путь, никогда мне тебя не измерить.

Снова вас нет, снова снег одиноко кружится.

Словно во сне, все никак не могу пробудиться.

Медленный свет — он погаснет, и мне не напиться.

Стынет рассвет... Ну придите скорее присниться...

ВЕТЕРАНАМ

С каждым годом вас меньше и меньше

Ветераны далекой войны.

Тех осколков полет не изменишь,

Пролетят сквозь года — не заметишь —И настигнут среди тишины.

Я смотрю в ваши лица, солдаты.

Шрамы времени тронули их.

Взгляд, так гневно пылавший когда-то*

Угасает далеким закатом

И становится светел и тих.

И сойдясь на печальную тризну,

Вспоминаете прежних друзей,

Тех, кто сердце отдал за Отчизну,

Кто своей непрожитою жизнью

Оплатил этот мир на земле.

И неправда, что стало вас меньше.

Уходящих сменяют сыны.

Путь их вашей мечтою отмечен,

Дух — на подвигах ваших замешан.

Слава вам, ветераны войны!

БАБОЧКА

Бабочка летела к лампочке настольной.

Лампочка стояла на краю стола.

Бабочка не знала, что ей будет больно.

Бабочка спешила, а лампочка ждала.

И когда, казалось, миг настал желанный

И метнулись крылья из последних сил,

Странницу ночную пожалел я, странно, —

Свет настольной лампы взял и погасил.

А когда наутро солнцем залитые

Распахнул я окна и впустил лучи,

На полу увидел крылья золотые,

Что погасли зябко в голубой ночи.

И судьбу ночную со своей сравнил я:

Будто сам я к солнцу через ночь лечу,

А незримый кто-то, жизнь мою жалея,

Обрывает солнце по лучу.

И тогда кричу я: уберите руки!

Не губите солнце! Не впускайте смерть!

Нет иного счастья, нет прекрасней муки —

Долететь до солнца и... сгореть!

ТИШИНА

Тишина застряла в ветках.

Тишина срывает листья.

Тишина рисует вечер

Самой темно-синей кистью.

А другою, самой светлой,

Уходящий день рисует.

День, которого уж нету

И которого не будет.

А вдали село мерцает

Голубыми огоньками.

А вдали собаки лают,

Заблудившись в тишине.

И деревья замирают,

Рук своих не опуская,

Чтобы птицы не упали

Вместе с листьями во сне.

Тишина застряла в ветках,

Тишина немного злится:

Не осталось краски светлой,

Чтоб закончить эти листья.

Нам же всех цветов хватило

Дописать свой день осенний.

День бессмысленно красивый

Под названьем воскресенье.

* * *

Короткий серый день уже кончался.

Вдали висели серые дымы.

Был вечер сер, и серый снег качался,

Как траур догорающей зимы.

Но вот опять увял цветок печали

В ладонях теплых медленной зари.

Я улыбнулся: чувства старше стали,

Но стать черствее так и не смогли!

ТОЧИЛЬЩИК

На перекрестке пыльных улиц.

Где липа листьями сорит,

Над стареньким станком ссутулясь,

Точильщик целый день стоит.

Работа вовсе непростая:

Скрипит педаль, шуршат круги,

И гаснут звезды, вылетая

Из-под морщинистой руки.

Ножи и ножницы тупые

Лежат и ждут своей весны.

Ах, только бы не позабыли

Вернуть им прелесть новизны!

И я подумал: может, где-то

И мой точильщик ждет меня...

А листья, словно искры лета,

Летят из-под ладони дня...

АЛЕКСАНДР КОЛМОГОРОВ

Александру Колмогорову — 25 лет. После окончания десятилетки работал слесарем на заводе им. Чкалова. Служил в танковых войсках. С 1973 года играл на сцене Ташкентского театра юного зрителя, параллельно окончил студию при Академическом театре драмы им. Горького, филфак ТашГУ.

Стихи А. Колмогорова печатались в периодической печати Украины и Узбекистана.

* * *

... Мне снилось, будто прошлой ночью,

как яблоню, я небо тряс!

Разбуженною стаей взвившись,

опережая мой восторг,

слетали звезды — сбившись, слившись

в дарящий чудеса поток...

И среди этого потока,

большие описав круги,

ко мне летели издалека

несложенные мной стихи.

Легки, хрустальны, необычны...

Они в асфальт врезались вдруг!

Был беззащитен и трагичен

их разбивающийся звук...

Я просыпался злой и бодрый,

не подобравший дар небес:

ждал на столе

блокнот потертый —

начало всех моих чудес.

ГИМНАСТКА

Р. Давыдовой

Райка умница. Райка плачет.

Райка празднует неудачу.

Лысый тренер, суровый дядя,

как отрезал: «Об этом хватит!»

Я молчу, в эти слезы влюблен,

машинально верчу жетон...

Вновь смеются в лицо софиты,

вновь тебя вызывают арбитры.

И под русскую, словно струги,

над ковром проплывают руки.

Я их взглядом ловлю, улыбкой,

я страхую твои ошибки.

Здесь немного от шепота душно.

Здесь не будет к тебе равнодушных.

Кто-то тает: «Какие ножки!..»

Экс-соперница трет ладошки...

Но полет твоих рук — окончен,

но коленки твои — хохочут!

Ты улыбки несешь в охапке,

розы, кубок на шаткой лапке...

* * *

В. Пруверу

Ты слышал, как поют солдаты

в сожженном осенью лесу?

Как запевала хрипловатый,

поправив на плечах снаряды,

басит устало: «донесу...»

Их песни чаще — о дороге.

О неизбежности дорог.

Все остальное — между строк.

А завтра снова зреть туману.

А завтра снова так шагать...

Но я от строя не отстану.

И не устану подпевать.

* * *

Скорым шагом, только скорым —

мимо вскрикнувшего дома,

обгоняя горечь эха

страсти зимней, ласки зыбкой...

Быстрым взглядом, только быстрым —

зачеркнуть подъезда двери,

и по лезвию ступеней

в сон январский — не врываться...

Резким жеетом, только резким —

отшвырнуть в костер осенний

плату нищего за счастье —

песни гривну золотую...

За седыми тополями

крик растает. Шаг замедли.

Тихим шагом, только тихим —

сквозь костры расплат осенних.

* * *

Автобус поздний. Старый Крым.

Ночных деревьев тень немая...

Хотим того, иль не хотим,

а в сказку старую

въезжаем.

Бог с ними, — я-то их пойму —

попутчиков, устало спящих:

сыграй мне, вечер, одному

премьеру сказки предстоящей.

И дрогнул свет недальний.

Вдруг

забылся я, на чудо глядя:

девчонка в макси через луг

прошла к белеющей ограде...

Прошла, как шепот из садов

вздохнувшего случайно века,

как не оставивший следов

журавль, взлетающий из снега...

Шофер меня упрямо вез

в наш строгий век: в дела

и в драки,

где есть на каждый день прогноз,

чужие и свои собаки.

Сосед спросил: «Не куришь, друг?..»

А я, понять его стараясь,

все видел:

в макси, через луг

идет девчонка, растворяясь.

* * *

Взбунтовался весь мир

в предрассветной тиши.

Цепь дождя опрокинули тучи...

Все равно — помолчи.

Все равно — не спеши.

Тишиной меня

мучай.

Дождь, рожденный в ночи,

расплатиться решил

с бабьим летом

мальчишеской местью...

Все равно — не спеши.

Все равно — помолчи:

он подарит нам

песню.

Ты услышишь ее.

Так поют малыши:

чуть картаво, усердно и мило...

Я прошу — помолчи.

Я прошу — не спеши:

все тропинки

размыло...

Несуразной игре

нас сентябрь обучил:

к нелюбимым спешить

от любимых...

Все равно — помолчи...

Слышишь, песня звучит?

Дождь поет

для счастливых.

* * *

Осенние расходы чувств.

Соломенная грусть...

Я жить сегодня научусь,

веселым в дом вернусь.

Мне мама испечет пирог,

который так люблю.

(Я обязательно кусок

собаке отломлю).

К чему, мой друг,

учить других,

вести премудро речь? —

Учить (с какой ты встал ноги?!У

мамулю делать пироги?

Собаку —дом стеречь?

Нет, лучше съем-ка я пирог,

который так люблю,

и, разумеется,— кусок

собаке подарю.

* * *

Спаси меня, любимая, спаси

от слов твоих прощально-торопливых!

Но...

о неисполнимом — не проси:

я не умею

забывать любимых!

Я все умею. Брать. Дарить. Прощать.

Входить в свой белый город

с черной болью.

Меня учили танком управлять.

Но кто научит управлять любовью?!

Допустим, я сумею не входить

в твой щедрый дом,

как в храм тепла и света...

Но с этой песней...

как же с нею быть?

В каком дому меня поймут, как в этом?

* * *

Ни сует расставаний,

ни пожатья руки...

Есть степное молчанье —

золотые стихи.

Есть есенинский томик

и, живьем из стихов, —

жеребенок-соколик

без удил и подков.

Здравствуй, друг тонконогий!

Здравствуй, радости всплеск!

Здравствуй, песня дороги,

рельсов утренний блеск!..

Мне немногого надо.

Родниковой строки,

невоспетой Гренады...

и пожатья руки.

ФРАНСУА ВИЙОН

Коль богохул и висельник

из тюрем да в стихи, —

уж тут его хоть высеки —

у-су-гу-бит грехи!

Айда, король! В подвальчике,

похмельем зла согрет,

Вийон (раздайтесь, мальчики!)

рисует твой портрет...

Опять же — демократия:

среди церквей, дворов —

ты — в окруженьи братии

бандитов и воров...

Корежит «дополнение»

к портрету твоему?

Пардон! Я от волнения...

— Какое ... пополнение

в парижскую тюрьму!

Раз плюнуть — выгнуть бестию

в почтительный поклон,

Но что поделать с песнею,

что сочинил Вийон?

В России, злясь, пилецкие

потащат стих в огонь,

но Пушкин — не по-детски —

взорвется вдруг:

— Не тронь!

ВЯЧЕСЛАВ МИКРЮКОВ

Вячеславу Микрюкову — 28 лет. Он с детства прикован тяжелой болезнью к постели. Несмотря на это окончил вечернюю школу, занимается музыкой, пишет стихи. Сейчас — студент Самаркандского университета.

ВЕРШИНА

Мы все в какой-то мере альпинисты,

И есть у каждого своя Вершина,

Она в конце концов недостижима,

Хотя всю жизнь мы будем к ней стремиться.

Возьмем ее иль нет — не в этом дело,

Важней другое здесь, важна решимость,

Чтоб впереди у каждого синела —

Пусть даже им не взятая — Вершина.

БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ

Не просто жить на белом свете,

А просто жить еще трудней.

Все видеть в черно-белом цвете —

Без полутонов и теней.

Что плохо, то черно, конечно,

И то прекрасно, что светло.

Я в этой истине извечной

Не сомневаюсь вовсе, но...

Но вот земля, она ведь тоже

Черна, а хлебом кормит нас.

Взрыв! Белый гриб. Живое гложет

Та белизна, и слепнет глаз...

Я в истинном все вижу цвете

И серым вижу серый день,

И голубой мою планету,

И белою — любимой тень.

ПРОЩАНИЕ

Прощай, мой добрый старый год1

Немного грустно расставаться.

Когда-нибудь и мой черед

Настанет с миром попрощаться.

Ты был порой жесток ко мне,

Но на тебя я не в обиде.

Все было: я горел в огне

И мерз, любил и ненавидел.

Прощай, дружище, навсегда!

Тебя вовек я не забуду.

Г ада уходят, словно люди,

Уходят люди, как года.

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

Нет, неправда, что он неизвестен,

Неизвестный этот солдат.

Неизвестен — это нечестно,

Неизвестен — это не так.

Он известен всем людям на свете,

Хоть при нем не имеется дат.

Даже имя его известно,

И зовут его просто — Солдат.

КАРАВАН

Солнце палит нещадно,

А караван идет.

Солнце грозит: изжарю!

А караван идет.

Солнце: еще добавлю!

А караван идет.

Вот уж горит пустыня,

А караван идет.

И в бурдюках ни капли,

А караван идет.

И далеко колодец,

А караван идет.

Люди месяц не спали,

А караван идет.

Трое суток не пили,

А караван идет.

Десять верблюдов пали,

А караван идет.

Солнце уже сдается,

А караван идет.

Солнце не может больше!

А караван идет.

ЗНАМЯ ПОБЕДЫ

Средь шитых золотом штандартов

Стоит в музейной тишине

Простое знамя, флаг Советский,

Стоит как приговор войне.

Стоит как памятник свободе

Простого кумача кусок,

Путями долгими к победе

Его пронес стрелковый полк.

И над поверженным рейхстагом

Оно, как факел, вознеслось!

Московского салюта эхо

По всей планете пронеслось.

И пусть оно теперь в музее.

Но если новый грянет бой,

Как рядовой солдат запаса

То знамя снова встанет в строй.

ГОВОРЯТ

Говорят: это — жизнь... Что ж, согласен... Да, жизнь!

Говорят, что я должен понять и простить...

Что ж, простить я готов. И понять?

И понять!

На судьбу мне и вправду не стоит пенять,

И не стоит искать новых тем для стихов...

В мире нет не отпущенных богом грехов.

Впрочем, нет и греха. Есть одна нелюбовь,

Есть и старая тема для новых стихов.

* * *

Нет, я не баловень судьбы,

Как некоторые.

И я не избегал борьбы,

Как некоторые.

И вовсе я не так живу,

Как некоторые.

И по теченью не плыву,

Как некоторые.

И даже я не так любил,

Как некоторые. ’

И я не так оставлен был,

Как некоторые.

Совсем я не такой простак,

Как некоторые.

И верю, что не кончу так,

Как некоторые.

Хоть я об этом не кричу,

Как некоторые.

Я чище жизнь прожить хочу,

Чем некоторые.

* * *

Спроси меня

Ни про что.

Вини меня

Ни за что.

Брани меня

Ни за что,

А просто так.

Прости меня

Ни за чтр.

Люби меня

Ни за что.

Целуй меня

Ни за что,

А просто так.

О ЛЮБВИ

Как часто, полюбив

кого-нибудь,

Мы требуем взаимности,

ответа,

Как будто чувство —

звонкая монета,

И взята в долг,

и надобно вернуть.

Но ведь любовь —

не милость и не взятка,

Она — не долговременный кредит.

Любовь — души отчаянный

кульбит,

Ума и сердца яростная схватка.

Любовь не знает меры

и цены,

Она — не плата за открытие

клада.

Любовь сама есть высшая

награда

Нам, а не тем, кого

полюбим мы.

МЫСЛЬ

Преодолей пространство,

мысль моя,

Как неподвижность ты

преодолела.

Не двигается пусть больное

тело.

Но мысль жива, и этим

счастлив я.

О, мысль моя, лети во все края!

Пересекай материки

и страны,

Перелетай моря и океаны

И вновь ко мне вернись,

себя храня.

И пусть бывает туго иногда,

Но вы поймите,

Что не в этом дело...

Согласен я

На неподвижность тела,

На неподвижность мысли — никогда!

АЛЕКСАНДР НАГЕЛЬ

Александр Нагель — по профессии слесарь. Служил в Советской Армии, работал с дорожниками, геологами. Его стихи печатаются в журналах и газетах республики. Участник семинара при Союзе писателей Узбекистана.

* * *

Я в детстве мастерил калейдоскопы.

Признаться,

заболел я ими надолго —

Они набили всей родне оскомину,

А я мечтал увидеть в трубке радугу.

Искал, выменивал,

вымаливал я стеклышки

Любых цветов,

с различными оттенками.

Бил на куски их

и дробил на крошево,

И ничего, —

хоть головой о стенку!

По-разному я изменял конструкцию,

И сделанные мной калейдоскопы

Дарил всем детям нашей шумной улицы

И принимался сызнова за хлопоты.

... Не получились у меня калейдоскопы,

Не смог ни с кем я поделиться радостью.

В те годы были смерть, война, окопы —

Они от нас и заслоняли радугу.

САЛЮТ 1945-ГО

Эх, как лее это было здорово!

Какой желанной яркой правдой!

Мы штурмом взяли все заборы,

Как будто нам дадут награды.

Мы долго ждали этот миг,

Со всеми шли ему навстречу.

От радости себя самих

Мы не могли узнать в тот вечер.

Наш двор с мальчишескою ловкостью

лепился в ряд,

подобно галкам.

И, набирая воздух в легкие,

«Ур-ра-а!» — кричал он,

вторя залпам.

Ракеты новогодней елкой

Висели празднично-разлаписто,

А мы, шалея от восторга,

На них смотрели в буйной радости,

Эх, как же это было здорово!..

Ремень с утра затянут туже,

Но мы большую радость поровну,

Смеясь под разноцветным душем,

Делили всей ватагой дружной.

* * *

Вот и мое неопытное сердце

Озолотилось вкраплинами осени.

Нет, никуда от этого не деться —

Однажды, вдруг, становимся мы взрослыми.

Но не беда, я знаю, знаю средство:

Оно зовется нами доброй памятью.

И вот уже живу я снова в детстве

И постигаю вновь я жизни грамоту.

Пусть наше детство было не из легких —

В ту пору мало пели мирных песен.

Тогда нам снились шашки и винтовки —

Об этом знает каждый мой ровесник.

Зато мы в мае у барака старого,

На мир глазами ппуэоко открытыми

Смотрели заново на небо Сорок пятого,

Дождем-салютом празднично отмытое.

* * *

Спасибо, первая любовь,

За все стихи.

Прости мне, первая любовь,

Мои грехи.

Ты так близка и далека,

Как солнца свет.

Летит к тебе моя строка,

Ты слышишь?

Нет!

Спасибо, первая любовь,

За мир чудес,

И лунный блеск,

и звездный кров,

И что ты есть.

Ты откровенна и чиста,

Как первый снег.

Тебе воздвиг я пьедестал,

Ты знаешь?

Нет!

Прости мне, первая любовь —

Моя вина.

Ответ холодный не готовь,

Прости меня.

Я эти годы каждый миг

С тобой всегда,

Я суть любви теперь постиг...

Ты веришь?

Да...

ЗОЛОТАЯ РЫБКА

Юный месяц золотою рыбкой

Безмятежно плавал в тихой бухте.

В это время на краю обрыва

Появились тени двух влюбленных.

Милый, — нежно девушка шепнула, —

Видишь в бухте золотую рыбку?

Докажи любовь свою на деле

И поймай ту рыбку мне на счастье.

Прыгнул в воду юноша влюбленный,

Чтоб поймать ей золотую рыбку.

Возвратился юноша к любимой

И развел руками огорченно:

Не далась мне золотая рыбка,

На прощанье лишь сказать успела:

«Не ищи ты золотую рыбку,

Не старайся потакать капризу,

А запомни — кто тебя полюбит,

Ничего взамен просить не будет...»

* * *

Любовь осенняя сильнее и застенчивей,

Она, как речка, полноводней к устью.

Пусть с грустью светлою она в тиши повенчана

Прекрасна нежным и последним чувством.

Пусть в заморозки ранние, колючие,

Лег на виски ей предоктябрьский иней —

Любовь жила под грозовыми тучами,

Она познала молнии и ливни.

И дорожит теперь не майской буйностью,

Ей не нужна тропическая яркость.

Любовь в поэзии и в августовской чуткости

Нашла свою сентябрьскую ясность.

Уходят дни и я иду за ними

Туда, где утра реже будут росными...

Но я останусь молодым и сильным,

Когда приду с такой любовью к осени.

* * *

Моя задиристая юность

Ушла навечно,

Открыв глаза на жизни сущность:

На человечность.

Да, есть на свете три кита —

В них смысл жизни:

Отзывчивость и простота,

Любовь к Отчизне.

Вдвойне теперь, когда пою

Я песню звонко,

Боюсь по жизни не в строю

Идти сторонкой,

Боюсь я низости души

И безразличия,

Боюсь я тягостной глуши

Единоличия...

ГАГАРИН

Просилось сердце в неба синь

У парня кремневой породы.

И вот, народа верный сын,

Всем доказал — ума и сил

С лихвой у нашего народа!

И мы и наша детвора

Ввек не забудем космонавта.

Пришла весенняя пора,—

Талант народа из вчера

Гагарин вмиг доставил в Завтра.

РАННИМ УТРОМ

На улицах, еще пустынных,

Стучат трамваи озабоченно,

Выковывая песнь на стыках,

Чеканным ритмом вдоль обочин.

И, отправляясь первым рейсом,

Трамваям наблюдать случается,

Как солнце зайчиком на рельсах

Рабочим первым улыбается.

ШОССЕ

Шоссе не растяпа.

Шоссе — энергично.

Не любит шоссе

Суматошно авралить:

Ему днем и ночью

Работать привычно

Почти без ЧП

И серьезных аварий.

Шоссе, как магнит,

Собирает машины

И, выстроив в цепь

«Волги», ЗИЛы и МАЗы,

Легко подставляет

Широкую спину,

Желая счастливо

Добраться до базы.

Шоссе — работяга.

Шоссе — это парень!

Я сам бы не прочь

Поработать с ним в паре.

Нравится мне

Его хватка рабочего,

Пет суеты в ней —

Одна озабоченность!

ТАШКЕНТ МНОГОЭТАЖНЫЙ

Апрельским днем лучистым

и погожим

Проспекты ширятся Невой

и Волгой.

Они бурлят потоками прохожих,

Как ручеек, я растворяюсь

в волнах.

Пусть жили мы с бедой

под небом звездным,

Но были выше мы

над ярыми толчками:

Я шел домой из цеха часом

поздним,

Ты клал кирпич уставшими

руками.

И нас Ташкент вовеки не забудет —

Иди, товарищ,

улицами гордо!

Ташкент теперь живет частицей

в людях,

В тех людях,

что сердца вложили в город.