ExLibris VV
Юрий Воронов

Блокада

Книга стихов

Содержание


Книга стихов Юрия Воронова «Блокада» впервые вышла в 1968 году в издательстве «Молодая гвардия».
Настоящее издание дополнено новыми стихотворениями.
 

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

Каждый год перед днем Девятого мая, днем нашей всемирно-исторической победы, оживают экраны кино и телевидения картинами о Великой Отечественной войне, оживают газеты и журналы воспоминаниями очевидцев и участников, статьями военачальников, героев, добывавших победу, дошедших до Берлина.

Вспоминаются и великие, незабываемые дни победы под Сталинградом, на Курской дуге, битва под Москвой и многие подвиги духа, мужества, бесстрашия.

Эти неповторимые, всегда живущие ощущения пережитого не могут изгладиться из памяти. И всё новые и новые подробности обнаруживаются в неисчерпаемых переживаниях тех далеких уже дней, и заново встают героизм и мужество людей, которых не мог победить самый жестокий и сильный враг. Эти люди были непобедимыми. Такими были и ленинградцы, которым пришлось пережить страшнейшие испытания и выйти победителями из смертельной битвы с врагом, с голодом и холодом, пережить невероятные дни, которые носят название — блокада!

Об этих днях говорят безжалостные страницы документов, написаны романы, где подробно излагается хроника событий, существуют стихи, фильмы и пьесы. Казалось бы, все известно широкому читателю и зрителю о великом городе и его бессмертном "гарнизоне» тех лет, когда кипела девятисотдневная битва. Но это не так!

И примером этого служит книга стихов поэта-ленинградца Юрия Воронова «Блокада», Она по праву носит это скупое название, потому что ее содержание посвящено людям, перенесшим самое тяжелое, что может перенести человек.

Сам автор был подростком в те дни, и ему на плечи легли все тяжести небывалого времени. Но его зорким глазам были видны и все мельчайшие подробности окружающей героической действительности, которая навсегда осталась с ним.


Неверно,
Что сейчас от той зимы
Остались
Лишь могильные холмы.
Она жива,
Пока живые мы.
 

И эта память сохранила и тяжесть смертей, и скрип печальных саней, увозящих тела близких, и радость внезапных улыбок — «Москва перешла в наступленье!», и красные облака пожаров, и страшные тропинки к воде, и силуэты людей, бредущих под вой метели на заводы, и блокадную тоску, и братские могилы, и горящие книги, и коптилки — все то, что нельзя забыть, и все это было временем, воспитавшим силу, мужество, бесстрашие, было закалкой характера, рождением новых героев, тех комсомольцев бытовых отрядов, участников МПВО, тех тружеников, о которых сказано:


В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?..
Нам в сорок третьем
Выдали медали
И только в сорок пятом
Паспорта.
 

И когда мы читаем сегодня печальные страницы книги «Блокада», в нас живет странное ощущенье — мы шагаем через все ужасы с каким-то просветленным взглядом, точно мы можем преодолеть все, нам ничего не страшно, даже смерть, потому что вера, порожденная мужеством, ведет нас вперед, и мы видим будущее, которое победно, которое с нами, которое за нас!

Многое было пережито, и Воронов точно записывает:


Мы никогда
Так много не молчали,
Не думали так много
Никогда,
Как той зимой
Потерь,
тревог,
печали,
Где новый день,
Как новая беда...
 

Сердца не превратились а камень. Огонь жил в них, и души не очерствели. Люди стремились к добрым делам, спасали друг Друга, помогали больным и детям, раненым и инвалидам. Ненависть, направленная против врага, не имела границ. Эта ненависть была оправдана!

Одни стихи этой книги написаны в дни войны, другие — позже, но все вместе они представляют то единство, которое так важно Для понимания советского человека. Поставленный в наистрашнейшие условия, он служил до последней капли крови великому Делу социалистического Отечества, защищал город Ленина — колыбель Октября, надежду всего человечества. Он отстоял его, выстоял, победил! Он разгромил полчища фашизма, обратил их в бегство. Это незабываемо!

Юрий Воронов создал из простейших, казалось бы, поэтических нитей книгу о людях, наших современниках, гражданах города, в котором никогда не бывал никакой враг, сердечную песню, и мы не можем читать ее без волнения, без безмолвного восторга перед ними ленинградцами, перед этими обыкновенными советскими

людьми, которые оказались такими необыкновенными, когда этого потребовало Время!

И прав поэт, заканчивая свою книгу такими стихами:


Чтоб снова
На земной планете
Не повторилось той зимы,
Нам нужно,
Чтобы наши дети
Об этом помнили,
Как мы!
 

Есть небольшие книги большого звучания. Такова и книга Юрия Воронова «Блокада». Она взывает к нашему сердцу, к нашей совести, к нашему чувству советского человека, гражданина непобедимой Страны Советов,


Николай Тихонов

* * *


В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Мет юностью и детством
Где черта?..
Нам в сорок третьем
Выдали медали
И только в сорок пятом —
Паспорта.

И в этом нет беды.
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого,
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда.

I

ПАМЯТЬ


Неверно,
Что сейчас от той зимы
Остались
Лишь могильные холмы.
Она жива,
Пока живые мы.

И тридцать лет
И сорок лет пройдет,
А нам
От той зимы не отогреться.
Нас от нее ничто не оторвет.
Мы с нею слиты
Памятью и сердцем.

Чуть что —
Она вздымается опять
Во всей своей жестокости нетленной.
«Будь проклята!» — мне хочется кричать.
Но я шепчу ей:
«Будь благословенна».

Она щемит и давит.
Только мы
Без той зимы —
Могильные холмы.

И эту память,
Как бы нас ни жгло,
Не троньте
Даже добрыми руками.

Когда на сердце камень —
Тяжело.
Но разве легче,
Если сердце — камень?..

БОМБЕЖКА


За лязгом и скрежетом
Взрывы и свист.
Все небо распорото боем.
И желтые звезды
Срываются вниз:
Им выдержать трудно такое.

И мечется
Между разрывов луна,
Как птица
Над лесом горящим...
Бомбежка все ближе.
Взрывная волна
Мой дом задевает все чаще.

Холодный чердак,
Где находится пост,
Как старый скворечник, колышет...
Осколки
Зенитных снарядов и звезд
Колотят
По стенам и крышам.

И вдруг —
Снова темень и тишь над тобой.

И звезды
На небе помятом
По прежним местам разобрались...
Отбой.
За нынешний вечер — девятый...

* * *


Сначала —
Тонкий свист над головою.
Потом удар.
Потом тебя качнет.
Потом земля
Под домом и тобою
Встревоженно ворочаться начнет.

Потом все это
Снова повторится,
И крыша
Из-под ног пойдет скользя.
И что не страшно —
Можно притвориться,
А вот привыкнуть —
Все-таки нельзя...

МАДРИД


Когда бомбардировщики над нами,
Когда земля
Под бомбами горит,
Плывет
Перед уставшими плазами
Пылающий,
Истерзанный Мадрид.

Он в памяти
По старым кинолентам.
Стоят республиканские полки:
Здесь лучшие бойцы со всей планеты
Клянутся,
Вскинув к небу кулаки.

Клянутся — и
Под пулеметный скрежет.
А в небе
Солнце южное палит...
У нас зима,
А вот пожары — те же.
Здесь — продолженье
Битвы за Мадрид.

МЛАДШЕМУ БРАТУ


Из-под рухнувших перекрытий —
Исковерканный шкаф,
Как гроб...
Кто-то крикнул:
— Врача зовите!.. —
Кто-то крестит с надеждой
Лоб.

А ему уже,
Плачь — не плачь,
Не поможет
Ни бог, ни врач.

День ли, ночь сейчас —
Он не знает,
И с лица
Не смахнет мне слез.
Он глядит —
Уже не мигая —
На вечерние гроздья
Звезд.

...Эту бомбу метнули с неба
Из-за туч
Среди бела дня...

Я спешил из булочной
С хлебом.
Не успел.
Ты прости меня.

ТРОЕ


Я к ним подойду. Одеялом укрою,
О чем-то скажу, но они не услышат.
Спрошу — не ответят...
А в комнате — трое.
Нас в комнате трое, но двое не дышат.
Я знаю: не встанут.
Я все понимаю...
Зачем же я хлеб на три части ломаю?

* * *


Я забыть
Никогда не смогу
Скрип саней
На декабрьском снегу.

Тот пронзительный,
Медленный скрип:
Он как стон,
Как рыданье,
Как всхлип.

Будто все это
Было вчера...
В белой простыне —
Брат и сестра...

6 ДЕКАБРЯ 1941 ГОДА


Ни хлеба, ни топлива нет.
Улыбки
На лицах знакомых —
Нелепы,
Как вспыхнувший свет
В окне
Затемненного дома.

Нелепы,
И все же они
Сегодня скользили по лицам,
Как в старые добрые дни.
Мы знали,
Что это случится!

— Слыхали? —
И люди стихали. —
Вы слышали новости?
— Да!.. —
И люди друг другу махали,
Забыв,
Что под боком беда.

Бежали домой,
Чтоб в волненье
Там выдохнуть эти слова:

«Москва
Перешла в наступленье!..»
Поклон тебе низкий,
Москва!

ДОРОГА ЖИЗНИ


Они
Лежали на снегу
Недалеко от города.
Они везли сюда
Муку.
И умерли от голода...

СОТЫЙ ДЕНЬ


Вместо супа —
Бурда из столярного клея,
Вместо чая —
Заварка сосновой хвои.
Это б все ничего,
Только руки немеют,
Только ноги
Становятся вдруг не твои.

Только сердце
Внезапно сожмется, как ежик,
И глухие удары
Пойдут невпопад...
Сердце!
Надо стучать, если даже не можешь.
Не смолкай!
Ведь на наших сердцах —
Ленинград.

Бейся, сердце!
Стучи, несмотря на усталость,
Слышишь:
Город клянется, что враг не пройдет!
...Сотый день догорал.
Как потом оказалось,
Впереди
Оставалось еще восемьсот,

В ПУТИ


С каждым шагом тяжелеют ноги.
Но про отдых
Лучше позабудь:
Может, мертвый на краю дороги
Сел вначале тоже отдохнуть.

Ветер разбегается
И с ходу
След мой заметает на снегу.
Полпути
Осталось до завода.
Я бреду, а кажется, бегу.

Вьюга...
От нее не оторваться.
Можно только спорить на ходу:
Свалишь —
Упаду, чтоб вновь подняться!
Ослепишь —
На ощупь путь найду!

* * *


В густом и холодном тумане —
Проспекты,
Каналы,
Сады.
Пурга леденит и арканит.
Поземка
Заносит следы.

Как мрачные тени навстречу —
Деревья,
Ограды,
Дома...
Но скрипнут шаги человечьи,
И сразу становится легче,
И снежная тропка —
Пряма.

ОБЛАКА


Наш хлебный суточный паек
Ладонь и ту не закрывает.
И человек,
Который олег,
Теперь — все чаще —
Умирает.

И потому что нету сил,
А над землею вьюга стонет,
Мы мертвых,
Чтоб не рыть могил,
В траншеях городских
Хороним.

Бушует голод.
И пока
Не разорвать кольца блокады.
И от пожаров облака —
Красны,
Проплыв над Ленинградом.

От них
Пылает небосклон.

И враг, увидя их,
В смятенье:
В них — боль и гнев,
И дрожь знамен
Перед началом наступленья.

ВОДА


Опять налет,
Опять сирены взвыли.
Опять зенитки начали греметь.
И ангел
С петропавловского шпиля
В который раз пытается взлететь.

Но неподвижна очередь людская
У проруби,
Дымящейся во льду.
Там люди
Воду медленно таскают
У вражеских пилотов на виду.

Не думайте, что лезут зря под пули.
Остались —
Просто силы берегут.
Наполненные ведра и кастрюли
Привязаны к саням,
Но люди ждут.

Ведь прежде чем по ровному пойдем,
Нам нужно вверх
По берегу подняться.

Он страшен,
Этот тягостный подъем,
Хотя, наверно, весь —
Шагов пятнадцать.

Споткнешься,
И без помощи не встать,
И от саней —
Вода
Дорожкой слезной...
Чтоб воду по пути не расплескать,
Мы молча ждем,
Пока она замерзнет...

КРЫЛЬЯ


Если б крылья иметь!
Два могучих крыла, как у птицы,
Можно было б взлететь
И на землю Большую пробиться,
Где не взвизгнет снаряд,
Где разрывы домов не качали.
Где, забыв Ленинград,
Можно спать безмятежно ночами.

Если б крылья иметь!
Можно было б сквозь ветры и вьюгу
От зимы улететь
В дали дальние, к жаркому югу,
Где опасности нет
От вечернего лунного неба,
Где встречают рассвет
Караваями теплого хлеба.

Если б крылья иметь!..
Только если бы мы их имели,
То сказали б: «Не сметь!»
Мы сказали бы так — и не смели.
Птицам плыть в облаках.

Мы же — вырвали б крылья
И сами
Их сожгли на кострах,
Так чтоб враг увидал это пламя.

Если б крылья иметь!..

РАССВЕТ


На Выборгскую сторону ведут
К заводам
Через невский лед
Тропинки.

Нам в лица
Ветры хлопьями метут —
Тяжелыми,
Как мокрые опилки.
И кажется:
Холодный лунный свет —
И тот
На наши плечи грузом давит.
В глазах рябит:
Ведь сил
Почти что нет.
Но тот, кто вышел,
Не идти —
Не вправе.
Оступишься —
Сугробы глубоки
И вязки, и коварны,
Как болота.

...На Выборгской
Промерзшие станки
Сегодня,
Как всегда,
Начнут работу.

ПОХОРОНЫ


Тяжело,
Потому что нами
Занялись и мороз и вьюга.
Потому что земля как камень.
Потому что хороним друга.

Мы хороним тебя без гроба,
Без цветов, без речей, без плача.
И не скажем ни слова, чтобы
Оправдаться.
Нельзя иначе.

Нам,
Тебя пережившим людям,
Ты обязан простить все это.
Если ж вдруг
Мы тебя забудем,
Вот тогда нам прощенья нету.

31 ДЕКАБРЯ 1941 ГОДА


По Ленинграду смерть метет,
Она теперь везде,
Как ветер.
Мы не встречаем
Новый год —
Он в Ленинграде
Незаметен.

Дома —
Без света и тепла,
И без конца пожары рядом.
Враг зажигалками дотла
Спалил
Бадаевские склады.

И мы
Бадаевской землей
Теперь сластим пустую воду.
Земля с золой,
Земля с золой —
Наследье
Прожитого года.

Блокадным бедам нет границ:
Мы глохнем
Под снарядным гулом,

От наших довоенных лиц
Остались
Лишь глаза и скулы.

И мы
Обходим зеркала,
Чтобы себя не испугаться...
Не новогодние дела
У осажденных ленинградцев...

Здесь
Даже спички лишней нет.
И мы,
Коптилки зажигая,
Как люди первобытных лет,
Огонь
Из камня высекаем.

И тихой тенью
Смерть сейчас
Ползет за каждым человеком.
И все же
В городе у нас
Не будет
Каменного века!

Кто сможет,
Завтра вновь пойдет
Под вой метели
На заводы.
...Мы
Не встречаем Новый год,
Но утром скажем:
С Новым годом!

В ТЯЖЕЛОЙ ПАЛАТЕ


Нам сестры,
Если рядом не бомбят,
По вечерам
Желают «доброй ночи».
Но «с добрым утром»
Здесь не говорят.
Оно таким
Бывает редко очень.

Когда январский медленный рассвет
Крадется
По проснувшейся палате,
Мы знаем,
Что опять кого-то нет,
И ищем
Опустевшие кровати.

Сегодня — мой сосед...
В ночи к нему
Позвали не врача, а санитаров.
...Теперь ты понимаешь,
Почему
Меня вторым укрыли одеялом!

* * *


Заснешь —
И могут смолкнуть пушки,
Растает холод, будто не был,
И вместо ледяной подушки —
Горячая буханка хлеба.

Проснешься —
А в тебя опять
Их дальнобойные колотят.
У нас в палате
Минус пять,
Уже четвертый день
Не топят.

Мы бредим
Хлебом и теплом.
И все ж, весна,
Ты будешь нашей!..
Смотрите,
Хлопья за окном
Летят, как лепестки ромашек!

* * *


Убить в себе
Блокадную тоску
Порой трудней,
Чем пистолет к виску...

Она тебе
Рассудок леденит,
Колотит в грудь,
Подкашивает ноги.
Она с тобой ночами говорит
На языке
Безвыходной тревоги:
— Тебя накроют
Бомбами враги,
Тебя сметут
Метели и обстрелы.
Смотри,
Какими пятнами цинги
Блокада
Расползается по телу.
А до весны дотянешь —
Тиф найдет:
Он с первым солнцем
Всех
В свой плен захватит... —

И так она
Плетет,
плетет,
плетет,
Пока себе и ей не скажешь:
— Хватит!..

РОЗА


— Смотрите, люди, что я принесла! —
Сказала нам однажды санитарка
И развернула комнатную розу:
— Блокадница!.. Бывает же такое!.. —
За ними долгий путь лежал из дома
Сквозь стужу и февральскую метель.

Ту розу мы поставили в стакан.
И вся палата — двадцать человек —
Потом часами на нее смотрела.
И уголки людских застывших губ
Вдруг вздрагивали медленной улыбкой.
И выцветшие, впалые глаза
Светлели на какое-то мгновенье...

Когда ее по комнате несли,
То прикрывали бережно ладонью,
Как будто ветер мог ее задуть.
Так берегут горящую свечу,
Когда в дому не остается спичек...

Она жила недолго, эта роза.
На третий день во время артобстрела
Все дрогнуло — и роза пошатнулась,

И уронила первый лепесток,
Потом второй...

...Ты извини: опять
На твой вопрос я про себя ответил.
Люблю ли розы, спрашиваешь ты?..

* * *


Палата спит.
А он
С самим собою
Вполшепота о чем-то говорит.
Он знает,
Что во сне кричит от боли,
И, чтобы не мешать другим,
Не спит.

Ни двинуться, ни встать —
Бинты как путы.
А в памяти —
Развалины опять.
Он умирал под ними
Двое суток...
Скорей бы утро,
Можно будет спать.

* * *


Врач опять ко мне
Держит путь:
Так бывает, когда ты плох...
Я сегодня боюсь уснуть,
Чтобы смерть
Не взяла врасплох.

Только сон
Не уходит прочь.
Загадал, как вчера, опять:
Если выживу эту ночь,
Значит, буду
Весну встречать...

ЯНВАРЬ СОРОК ВТОРОГО


Горят дома —
Тушить их больше нечем.
Горят дома,
Неделями горят.
И зарево над нами каждый вечер
Вполнеба,
Как расплавленный закат.

И черным пеплом
Белый снег ложится
На город,
Погруженный в мерзлоту.
Мороз такой,
Что, если б были птицы,
Они бы замерзали на лету.

И от домов промерзших, от заводов
На кладбища
Всё новые следы:
Ведь людям
Без огня и без воды
Еще трудней,
Чем сквозь огонь и воду.

Но город жив.
Он выйдет из бомбежек,
Из голода,
Из горя,
Из зимы
И выстоит!..
Иначе быть не может —
Ведь это говорю не я,
А мы!

БРАТСКАЯ МОГИЛА


Над ним
Оркестры не рыдали,
Салют прощальный не гремел.
А так как досок не достали,
Он
Даже гроба не имел.

И даже собственной могилы
Ему
Не довелось иметь.
У сына не хватило б силы:
Его б свалила тоже
Смерть.

Но тут
Другие люди были,
И сын
Пошел с лопатой к ним.
Все вместе
К вечеру отрыли
Одну могилу — семерым.

И знали люди,
Обессилев,
Но завершив печальный труд:
Могилы общие в России
Недаром
Братскими зовут.

В ДЕНЬ ПАМЯТИ ЛЕНИНА


Нет, не просто память,
А присяга —
В тихом полыханье кумача:
Не согнемся
От блокадных тягот,
Не оставим
Город Ильича.

Все в бою.
И, прикрывая город,
Позабыв о бремени седин,
Вновь гремят
Орудия «Авроры»!
Ты еще не слышишь их,
Берлин?

СУГРОБЫ


Иной сугроб
Страшней трясины,
Встал на пути — и прерван путь,
Что делать,
Я один не в силах
Через него перешагнуть.

Стою и жду
Под снежным воем,
Пока другой не подойдет.
Вот подошел.
Теперь нас двое.
И я себе шепчу:
— Вперед!..

КАРТОШКА


На рынке у булочной
Тихо и грустно.
Как в древности,
Здесь натуральная мена:
Стакан отрубей — на полбанки капусты,
На плитку дуранды — четыре полена.

На хлеб
Даже две стограммовых картошки
У этой дружинницы
Выменять можно.
Старик
Предлагает ей чайные ложки,
Однако старанья его
Безнадежны.

Сказала негромко:
— Хлеб нужен для мамы. —
И ясно:
Другого обмена не будет...
На рынке у булочной
Граммы на граммы
Меняют друг с другом
Голодные люди.

Я тут проходил,
Ничего не меняя,
А голод
Пошел выворачивать тело.
Оно вдруг заныло,
Как рана сквозная:
Картошка проклятая
В память засела.

НА МОСКОВСКОМ ВОКЗАЛЕ


Вокзал Московский пуст,
Уныло, как в пещере.
Под валенками хруст:
Надуло снег сквозь цели.

И тем, кто здесь, сейчас
Нет до вокзала дела:
Он просто в этот раз
Укрыл нас от обстрела.

Вверху под потолком,
В пробоине лиловой —
Луна, как снежный ком,
Обрушиться готовый.

И я среди других
Стою в том главном зале,
Где ждали мы родных,
Знакомых провожали,

Где мир как улей был,
Где жались лавка к лавке,
Где так я не любил
Его вокзальной давки.

Сегодня — хоть кричать —
Ответит только эхо...
И некого встречать,
И некуда уехать.

И в мертвенной тиши
Поймешь, бродя по залу:
Вокзалы хороши,
Пока они вокзалы...

ЛИСТОВКИ


Над городом
Фашистские листовки:
«Сдавайтесь
И свергайте комиссаров!»
Нам обещают
Жизнь без голодовки,
Покой
Взамен блокадного кошмара.

Им не понять,
Что люди
Здесь, в кольце,
Солдат и комиссар —
В одном лице.

ФЕВРАЛЬ


Какая длинная зима,
Как время медленно крадется!..
В ночи
Ни люди, ни дома
Не знают,
Кто из них проснется.

И поутру,
Когда ветра
Метелью застилают небо,
Опять короче,
Чем вчера,
Людская очередь за хлебом.

В нас голод убивает страх.
Но он же
Убивает силы...
На Пиокаревских пустырях
Всё шире
Братские могилы.

И зря
Порою говорят:
«Не все снаряды убивают...»

Когда мишенью — Ленинград,
Я знаю —
Мимо не бывает.

Ведь даже падая в Неву,
Снаряды — в нас,
Чтоб нас ломало.
Вчера там
Каменному льву
Осколком лапу оторвало.

Но лев молчит,
Молчат дома,
А нам —
По-прежнему бороться,
Чтоб жить и не сойти с ума...
Какая длинная зима,
Как время медленно крадется.

* * *


Я смерть свою
Ни зрением, ни слухом
До времени
Почувствовать не вправе.
Но если тт —
Костлявая старуха,
Еще неясно,
Кто из нас костлявей.

Я б не хотел
Увидеться с тобою.
А если все ж
Тропа
Сведет друг с другом,
Могу упасть я,
Не осилив боя.
Но ты не встретишь
Смертного испуга.

ЛЕНИНГРАДКИ

О.Ф.Берггольц

Что тяжелее тех минут,
Когда под вьюгой одичалой
Они
На кладбище везут
Детей,
Зашитых в одеяла.

Когда ночами снится сон,
Что муж — навстречу,
По перрону...
А на пороге — почтальон
И не с письмом,
А с похоронной.

Когда не можешь есть и спать
И кажется, что жить не надо...
Но ты жива.
И ты опять
Идешь
На помощь Ленинграду.

Идешь, сжимая кулаки,
Сухие губы стиснув плотно.
Идешь.
И через грудь — платки:
Крест-накрест,
Лентой пулеметной.

КНИГИ


Мы, чтоб согреться, книги жжем.
Но жжем их,
Будто сводим счеты:
Те, что не жалко, — целиком,
У этих —
Только переплеты.

Мы их опять переплетем,
Когда весну в апреле встретим.
А не придется —
Вы потом
Нас вспомните
По книгам этим...

ИЗ ПИСЕМ НА БОЛЬШУЮ ЗЕМЛЮ


Наш город в снег
До пояса закопан.
И если с крыш
На город посмотреть,
То улицы
Похожи на окопы,
В которых побывать успела
Смерть.

Вагоны
У пустых вокзалов стынут,
И паровозы мертвые молчат, —
Ведь семафоры
Рук своих не вскинут
На всех путях,
Ведущих в Ленинград.

Луна
Скользит по небу одиноко,
Как по щеке
Холодная слеза.
И темные дома стоят без стекол,
Как люди,
Потерявшие глаза.

Но в то, что умер город наш, —
Не верьте!
Нас не согнут
Отчаянье и страх.
Мы знаем
От людей, сраженных смертью,
Что означает:
«Смертью
смерть
поправ».

Мы знаем:
Клятвы говорить не просто.
И если в Ленинград ворвется враг,
Мы разорвем
последнюю из простынь
Лишь на бинты,
Но не на белый флаг!

СКРИПАЧ


«Весной
Пойду учительствовать к детям.
А поначалу думал,
Что каюк...»

Я слушаю,
Стараюсь не заметить,
Как рукава свисают,
Будто плети...
Сосед — скрипач,
Оставшийся без рук.

КОПТИЛКА


Кто доживет,
Тот вспомнит в дни побед
Коптилку —
Наш убогий зимний свет.

Не слишком ярок
Тонкий фитилек...
И все ж,
К тебе придвинувшись вплотную,
Сумеет школьник
Выучить урок,
Сестра
Больному рану забинтует,
Согреет пальцы
О твои лучи...

Нам
Без тебя бы мрак
Казался вечным!
Ты —
Как светляк
В безвыходной ночи,
Ты — как сверчок,
Стрекочущий за печкой.

Хранительница света и огня,
Ты в эту ночь
Опять со мною рядом,
Опять теплом подула на меня...
Гори,
Гори,
Гори, моя лампада!..

В ШКОЛЕ


Девчонка руки протянула
И головой —
На край стола...
Сначала думали —
Уснула,
А оказалось —
Умерла.

Ее из школы на носилках
Домой
Ребята понесли.
В ресницах у подруг
Слезинки
То исчезали, то росли.
Никто
Не обронил ни слова.
Лишь хрипло,
Сквозь метельный стон,
Учитель выдавил, что снова
Занятья —
После похорон.

ПЛЕННЫЕ


По Невскому
Пленных ведут.
На сотню —
Четыре конвойных.
Они никуда не уйдут,
И наши солдаты спокойны.

В блокаде —
Куда им уйти,
В какой закоулок податься?
На всем протяженье пути
Казнят их
Глаза ленинградцев.

Сбежишь —
И тогда самосуд,
А здесь —
Под солдатской защитой...
Им хлеб,
Как и нам, выдают,
По Ладоге
В город пробитый...

* * *


Жилища наши —
В тишине угрюмой,
Лишь метроном не устает стучать...
А людям остается
Только думать.
Молчать и думать.
Думать и молчать.

О чем же мы —
О небе без бомбежек,
В который раз о хлебе и тепле?
Я вам отвечу,
Что об этом тоже.
И главное скажу:
— О всей земле!

О всей земле,
Где мы — земные дети —
Сейчас в тисках блокады и зимы.
О всей земле
Беспомощной планете,
Которую
Сейчас спасаем мы.

С фронтов пока —
Нерадостные вести.
Но знаем мы,
Что в этот страшный час
Москва и вся Россия с нами вместе,
Как с вами мы —
И Волга, и Кавказ!

Враги твердят нам,
Что борьба бесцельна,
Что из блокады к жизни —
Нет пути.
А нас волнует:
Где товарищ Тельман
И можно ли его
Еще спасти,
Что слышно
Из Парижа и Варшавы,
У партизан балканских
Как дела?..

...Наш город день и ночь
В бою кровавом,
Чтоб выжила Земля
И ожила!

СЛЕДЫ


Если пройденный путь — победа,
То не только моя —
Двоих!..
Я иду
По чужому следу:
Как бы трудно пришлось без них!

След крупнее,
А шаг не шире:
Сил на большее, видно, нет...
Вдруг
Шаги его заспешили,
Вдруг теряется
Белый след.

Человек —
Ничком на снегу.
И его
Заметает ветер.
Я помочь ему не смогу!..
Что бывает
Страшней на свете?

БАЛЛАДА О МУЗЫКЕ


Им холод
Кровавит застывшие губы,
Смычки выбивает из рук скрипачей.
Но флейты поют,
Надрываются трубы,
И арфа вступает,
Как горный ручей.
И пальцы
На лед западающих клавиш
Бросает,
Не чувствуя рук, пианист...

Над вихрем
Бушующих вьюг и пожарищ
Их звуки
Победно и скорбно неслись...

А чтобы все это
Сегодня свершилось,
Они
Сквозь израненный город брели.
И сани
За спинами их волочились —
Они так
Валторны и скрипки везли.

И темная пропасть
Концертного зала,
Когда они все же добрались сюда,
Напомнила им
О военных вокзалах,
Где люди
Неделями ждут поезда:

Пальто и ушанки,
Упавшие в кресла,
Почти безразличный, измученный взгляд...
Так было.
Но лица людские воскресли,
Лишь звуки настройки
Нестройною песней
Внезапно обрушили свой водопад...

Никто не узнал,
Что сегодня на сцену
В последнем ряду посадили врача,
А рядом,
На случай возможной замены,
Стояли
Ударник и два скрипача.

Концерт начался!
И под гул канонады —
Она, как обычно, гремела окрест —
Невидимый диктор
Сказал Ленинграду:
«Вниманье!
Играет блокадный оркестр!..»

И музыка
Встала над мраком развалин,

Крушила
Безмолвие темных квартир.
И слушал ее
Ошарашенный мир...

Вы так бы смогли,
Если б вы умирали?..

КОМСОМОЛЬЦЫ БЫТОВЫХ ОТРЯДОВ


Бывает так:
Когда ложишься спать,
Тревожишься за завтрашнее дело,
А поутру
От слабости не встать,
Как будто к простыне примерзло тело.

А рядом
Ни соседей, ни родни,
И чувствуешь:
Не одолеть напасти...
И вот тогда к тебе придут они:
Взломают дверь входную,
Чтоб войти,
И если ты живой,
То скажут: «Здрасьте».

И ты отдашь и ал карточку на хлеб,
Еще боясь,
Что могут не вернуться.
Потом поймешь,
Что был ты к людям слеп,
И губы
Виновато улыбнутся.

А в печке затрещит разбитый стул,
И кто-то — за водой, с ведром на санках.
И кто-то ночью,
Словно на посту,
Подбросит щепок в дымную времянку.

Они добром и словом врачевали,
Бойцы — из бытотрядов над Невой.
Ведро воды —
А люди вновь вставали!..
Пусть говорят,
Что нет воды живой.

НА ПОЧТЕ


На окнах — грязь, наплывы льда
И кипы
Серых писем всюду:
И неотправленных — туда,
И неразобранных — оттуда.

Тех, кто скопил их
С декабря,
Мы упрекать
Уже не вправе...
И мартовские штемпеля
В молчанье
На конвертах ставим.

И знаем мы,
Что письма в них —
Конвертах смятых и потертых —
Одни —
Умершим от живых,
Другие —
Выжившим от мертвых.

Их завтра разносить пойдем
По этажам,
От дома к дому...
О, если бы нам знать о том,
Какие
От живых — живому!

КЛЮКВА


Нас шатает,
Была работа:
Всё на корточках —
По болоту.

...Только вечером, перед сном,
В детском доме
Больным ребя-Гам
Клюкву выдали.
Спецпайком.
По семнадцати штук на брата.

РУИНЫ


Он тоже не ушел с развалин,
Но лучше,
Если бы тут не был.
Он знал,
Что человек завален,
А ползал,
Отрывая мебель.

Потом
Он спать ушел куда-то,
Чтоб утром
Снова появиться.
Пришел —
И взглядом вороватым
Скользнул
По нашим черным лицам.

Мы с ним
Глаза окрестили молча,
Но не сказали — пожалели:
А если б он
Помог нам ночью,
То мы б
Тебя спасти
Успели. .

ПОСЛЕ ЗИМЫ


Чтоб знать, кто выжил,
Пишем всем знакомым,
А вот ответы
Редкие идут.
Нам больше отвечают управдомы:
«Все умерли... На фронте... Не живут...»

И вдруг
Письмо от бывшего соседа:
«Хожу с трудом, но это не беда.
На днях пойдет трамвай,
И я заеду...»
Трамвай пойдет опять —
Вот это да!

АПРЕЛЬ СОРОК ВТОРОГО


Капель
Все громче и напевней —
Опять весна
Вступает в силу.
Мы по зарубкам на деревьях
Находим
Зимние могилы.

Как после дрейфа ледоколы,
Дома промерзшие
Отходят:
Вставляют стекла
В окнах школы,
Вода
Гремит в водопроводе!

Нам выдали
Талоны в баню —
Она открылась на Бассейной.
И зайчик солнечный
По зданьям
Все чаще
Вестником весенним.

И чтоб скорей
С зимой покончить,
Мы все — в работе небывалой:
На улицах
С утра до ночи
Сдираем
Снежные завалы.

Вновь
Репродуктор оживает:
Там песни старые включили.
Мы их еще не подпеваем,
Но не забыли.
Не забыли...

* * *


Ему бы
Только три шага,
Чтобы успеть
Свернуть за угол...
Но прошипел снаряд врага —
И мы стоим
Над мертвым другом.

Он слов прощальных
Не сказал.
Лишь напряглись
В последней муке
Уже потухшие плаза
И остывающие руки...

ЛЕДОХОД


На Неве — ледоход!..
Эту новость обычно
В Ленинграде народ
Любит выяснить лично.

Ведь ни с чем не сравним,
Как весна несравнима,
Гул стремительных льдин,
Проносящихся мимо.

Говорят: он опять
Над Невою с рассвета!..
Мы, уставшие ждать,
Так мечтали об этом.

Нам, прошедшим зиму,
В это трудно поверить...
Старый ватник возьму —
И отправлюсь на берег!

Встану к солнцу лицом:
Сколько чаек летящих
Над сверкающим льдом,
Над зимой уходящей!

— Эй, я тоже живу! —
Крикну чайкам и льдинам
И на льдину, в Неву,
Ватник сброшенный кину.

Пусть плывет!..
Пусть-то пусть.
Да пока все иначе:
Здесь больничная грусть,
Я — больной. Неходячий.

Но — весна на земле!..
И недаром все чаще
На оконном стекле —
Ледоходик журчащий!

ГРОЗА


Нам очень трудно было ждать,
Тем удивительнее слышать,
Как бьются
Капельки дождя
По подоконникам и крышам.

Весна!
Она теперь во все//:
В оживших лицах, в этих строчках.
Снаряды воют за окном,
А на деревьях
Рвутся почки!

И пусть взорвавшийся фугас
Напомнил снова нам о смерти, —
Весна в пути!
Она — за нас.
Вон молния — в который раз! —
По небу
Чей-то профиль чертит!

И вслед за нею
Майский гром
Рассыпался в небесной глуби.

И ветер Балтики
Крылом
Колотит в крышу, будто в бубен

Над городом — зеленый дым.
Весна!
Во всем весенний почерк!
И он уже неистребим,
Как щебет птиц,
Как запах почек.

ОГОРОДЫ


Мы радуемся солнечному маю,
А ждем дождя.
И нужно нас понять:
Мы на дворе
Булыжники снимаем,
Чтоб грядки огородные создать!

Под огороды всё — газоны, клумбы.
Что вырастет, не знаем,
Но азарт!
Советы, как сажать,
Дает завклубом:
Он жил в деревне
Двадцать лет назад.

И на стене — плакаты.
Буду старым,
А эту надпись память не сотрет,
Что овощей
С одной восьмой гектара
Достаточно семье на целый год!

ПОСЛЕ УРОКОВ


Идет обстрел.
И в раздевалке школьной
Ученикам пальто не выдают.
Ребята расшумелись,
недовольны:
Ведь добежать до дому —
Пять минут!

А Галкины ресницы —
Даже влажны:
На сутки с фронта
Брат пришел домой!..
...От этой школы
До окопов вражьих —
Двенадцать километров по прямой.

ЧЕРЕМУХА


Нас видит в бинокли враг.
Ему
Меж домов знакомых
Все чудится: белый флаг!..
А белое —
Цвет черемух!

И скоро в сады сирень
Нахлынет
Морскою пеной.
Обстрелы и вой сирен
Не смогут
Унять сирени,

Не смогут заставить нас
Весне
Перестать дивиться.
И люди идут,
Смеясь
Черемухе, солнцу, птицам!

ОДА ЛЕБЕДЕ


Здесь князь Таврический когда-то
Встречал июньские закаты.
Теперь
В Таврическом саду
Мы собираем лебеду.

От лебеды навар не густ,
К тому же горьковат на вкус:
Не суп, а только супчик.
Щи из крапивы лучше.
И нет, по правде говоря,
Вкуснее
Щей из щавеля.

Но я обидеть не хочу
И лебеду-заразу.
Ведь тем, что я сейчас шучу,
Я лебеде обязан.

* * *


Герой не тот,
Кто шествует на плаху
С улыбкой беззаботной на губах.
Не тот,
Кто никогда не знает страха,
А тот, кто первым побеждает страх.

И если он однажды скажет:
«Надо!» —
То люди знают:
Рядом будет он...
Я говорю спасибо Ленинграду,
Что он людьми такими
Наделен.

НА НАБЛЮДАТЕЛЬНОМ ПОСТУ


Свист.
Удар.
И черный всплеск над крышей.
«Юнкере» с воем вышел из пике.

— Валя, что случилось? Я не слышу, —
Трубка надрывается в руке.
— Валя! Ты живая?..

— Да...
Пишите:
Дом двенадцать, флигель со двора.
Будет что известно, сообщите...
У меня там
Мама и сестра...

ПРИГОРОДНЫЙ ПАРК


Раньше были тут дубы,
Сосны и осины.
А теперь еще — грибы,
Ягоды и мины.

Заминированный парк
Со стеной колючей —
Щит от вражеских атак
На последний случай.

К парку — полчаса ходьбы,
И его охрана
Нас пускает по грибы
По кустам-полянам.

Чтоб нарушенный запрет
В тайне мог остаться,
К нам лишь просьба и совет:
Там не подорваться!

* * *


Сверху видно,
Как сброшенный им же фугас
Превращает
Дома ленинградские
В груды.
Только жаль,
Что пилоту не видно оттуда
Наших лиц,
Наших сомкнутых губ,
Наших глаз.

Он бы столько увидел!

ЛЕНИНГРАДСКИЕ ДЕРЕВЬЯ


Им долго жить —
Зеленым великанам,
Когда пройдет
Блокадная пора.
На их стволах —
Осколочные раны,
Но не найти рубцов от топора.

И тут не скажешь:
Сохранились чудом.
Здесь чудо или случай
Ни при чем...
...Деревья!
Поклонитесь низко людям
И сохраните память
О былом.

Они зимой
Сжигали всё, что было:
Шкафы и двери,
Стулья и столы.
Но их рука
Деревьев не рубила.
Сады не знали
Голоса пилы.

Они зимой,
Чтоб как-нибудь согреться —
Хоть на мгновенье,
Книги, письма жгли.
Но нет
Садов и парков по соседству,
Которых бы они не сберегли.

Не счесть
Погибших в зимнее сраженье.
Никто не знает будущих утрат.
Деревья
Остаются подтвержденьем,
Что, как Россия,
Вечен Ленинград!

Им над Невой
Шуметь и красоваться,
Шагая к людям будущих годов.
...Деревья!
Поклонитесь ленинградцам,
Закопанным
В гробах и без гробов.

ОБСТРЕЛ


Опять фанера хлопнула в окне,
И старый дом от взрыва закачался.
Ребенок улыбается во сне.
А мать ему поет
О тишине,
Чтоб он ее
Потом не испугался.

НОЧЬЮ


Мне снится:
Я лежу в снегу.
Меня
Деревья обступают,
Меня друг другу уступают,
А я
Подняться не могу.

Потом в ушах
Знобящий свист.
Удар!
Сейчас дома качнутся.
Еще удар!
Куда-то вниз
Лечу...
Скорее бы очнуться.

И просыпаюсь.
Надо мной
Качает лампу сумрак серый.
В окне — луна:
Взрывной волной
Из рамы
Вырвало фанеру.

Зенитки
Разъяренно лают
На круг луны издалека
И с неба
Звезды осыпают,
Как штукатурку с потолка.

По комнате,
Садясь на стены,
Порхает налетевший снег,
А в уши —
Снова вой сирены.
...Как жаль,
Что это не во сне!

ДОЖДЬ


Летний дождь
То сильней, то тише
По деревьям, траве, кустам.
Только снова
Снаряд над крышей,
Как замедленный свист
Хлыста.

Я не слышал
Того снаряда
И в себя
Не пришел потом:
Не увидел
Носилок рядом,
И не помню
Сестры с бинтом.

Даже хлеб,
Что я нес на ужин —
Потемневший от крови хлеб, —
Мне теперь
Навсегда не нужен:
Я оглох,
Онемел,
Ослеп.

Больше в грудь
Не ударит сердце,
И отныне не для меня
Продолжает
Земля вертеться,
Дождь шумит,
Об асфальт звеня.

Но покоя мне нет:
Мы прежде
Победить должны — до конца...
Ленинград мой, моя надежда,
Замени
Своего бойца!

КАМНИ


Нам пишут:
«Будьте стойки, как гранит!..»
Но память
Этих строк не сохранит.

Не потому,
Что стертые олова.
Не потому,
Что стоптано сравненье.
Бывает,
И осенняя трава
В глаза ударит
Свежестью весенней.
Не потому,
Что к олову здесь мертвы, —
Нужней, чем тут,
Оно нигде не будет!
Но без людей
И каменные львы,
И мрамор зданий,
И гранит Невы
Не поднимали б к солнцу головы...
...О, камни!
Будьте стойкими, как люди!

27 ЯНВАРЯ 1944 ГОДА


За залпом залп.
Гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
Цветами пестрыми цветут.
А ленинградцы
Тихо плачут.

Ни успокаивать пока,
Ни утешать людей не надо.
Их радость
Слишком велика —
Гремит салют над Ленинградом!

Их радость велика,
Но боль
Заговорила и прорвалась:
На праздничный салют
С тобой
Пол-Ленинграда не поднялось.

Рыдают люди, и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе —
Салют!
Сегодня ленинградцы
Плачут...

II

* * *


Блокады нет...
Уже давно напрасно
Напоминает надписью стена
О том,
Что «наиболее опасна
При артобстреле эта сторона».

Обстрел
Покоя больше не нарушит,
Сирены
По ночам не голосят...
Блокады нет.
Но след блокадный
В душах,
Как тот
Неразорвавшийся снаряд.

Он может никогда не разорваться.
О нем на время
Можно позабыть.
Но он в тебе.
И нет для ленинградцев
Саперов,
Чтоб снаряд тот
Разрядить,

ИЗ ПЕРВОЙ ТЕТРАДКИ

1

Мой город
Больше не в бою.
Он горд победой и бессмертьем.
Но боль свою
И скорбь свою
Ему не выплакать
Столетья.
1946

2

Пусть думают,
Что путь к стихам нетруден.
Но чтобы кровь не стыла у стихов,
На Ханко
До сих пор воюет Дудин
И в танках
По ночам горит Орлов...
1949

* * *


Так бывает порою с нами:
Вспомнишь что-то,
Увидишь сны, —
И глядишь на все
Не глазами,
А глазницами той войны.

Если память свое заладит,
Бесполезно перечить ей.
Ты опять
Прикован к блокаде,
Как к скале своей
Прометей.

Вновь январь за окном белеет,
Рядом снова твои друзья.
Те же —
Мертвые не стареют,
Не меняются.
Им нельзя...

Обсуждают
Твои поступки:
— Мы бы здесь поступили так... —
Осуждают
Твои уступки:

— Тут нельзя отступать,
Никак!.. —

И тогда
В свое оправданье
Говоришь им:
— Тому виной
Слишком много лет расстоянья.
Я, наверное,
Стал иной.

Да, иной! —
Только ты не понят.
И темнеют зрачки их глаз:
— Раз ты жив,
По тебе сегодня
Люди могут судить
О нас!

Могут мерить —
Не вслух, подспудно —
То далекое далеко.
— Я согласен,
Но это трудно.
— Трудно?
— Трудно!
— А нам легко?..

И уйдут,
Молчаливо глядя
Сквозь тебя и других людей.

...Так живу.
Прикован к блокаде,
Как к скале своей
Прометей.

* * *


Порою мне не спится по ночам:
Во мне, как рана,
Память кровоточит...
Я вновь ползу
По битым кирпичам,
Зеленоватым
В свете лунной ночи.

Я снова
По развалинам ползу
На чей-то зов,
На чей-то стон чуть слышный.
Мне кажется:
Он у стены, внизу,
А это —
Только скрип упавшей крыши.

Молчат руины,
Не хотят помочь.
И мы кротами
Тычемся в потемки,
Кирпич за кирпичом бросая прочь
Вытаскивая вещи и обломки.

Нам нужно отыскать еще двоих,
Закрытых
В эту каменную клетку.
Мы не уйдем,
Хоть знаем, что живых
На третий день откапывают редко.

ВЫСОТА


В блокаду
С этой высоты
Громили Ленинград.
Теперь — могила здесь.
Цветы
По праздникам лежат.

Он первым
Высоты достиг...
И берегут ветра
Его «последнее прости» —
Последнее «ура».

МЕРТВЫЕ


Мне кажется:
Когда гремит салют,
Погибшие блокадники
Встают.

Они к Неве
По улицам идут,
Как все живые.
Только не поют:

Не потому,
Что с нами не хотят,
А потому, что мертвые.
Молчат.

Мы их не слышим,
Мы не видим их,
Но мертвые
Всегда среди живых.

Идут и смотрят,
Будто ждут ответ:
Ты этой жизни стоишь
Или нет?..

* * *


Мертвые
Живых не упрекнут,
Если те
Смеются и поют.
Не осудят
Радостей людских,
Дней веселья,
Праздников любви...
Были бы они
Среди живых,
Та же жизнь
Гудела б в их крови.

Но бывает все же:
Им — венки,
А они
Сжимают кулаки...

* * *


Когда снаряды каркали «ложись!»
И разрывались
Где-то за спиною,
Мы помнили:
Другая чья-то жизнь
Убита или ранена войною.

Когда среди разрушенных домов
Вдруг наши
Оставались невредимы,
Мы шли на помощь
Потерявшим кров
И презирали
Проходивших мимо.

Мы часто вспоминаем те года,
С рассказами об этом выступаем.
И правильно.
Но сами, как тогда,
Сегодня мы всегда ли поступаем?

Порой глядишь:
Былое — про запас
Для годовщин,
Для тостов в дни рожденья.

А прошлое —
Оно ведь живо в нас
Тогда,
Когда имеет продолженье!..

* * *


Вновь озноб
Ледяной волной,
Будто ток, пробежит по телу,
Если кто-то
Передо мной
На снегу поскользнется белом.

Он, поднявшись,
Снежок стряхнет.
Ни о чем у меня не спросит...
А меня
На блокадный лед
Снова память моя
Отбросит...

* * *


Когда живое все от взрывов глохло,
А он
Не поднимал ни глаз, ни рук,
Мы знали:
Человеку очень плохо.
Ведь безразличье
Хуже, чем испуг.

Мы знали:
Даже чудо не излечит,
Раз перестал он жизнью дорожить.
Но был последний способ —
Взять за плечи
И крикнуть человеку:
«Надо жить!»

Приказом и мольбой одновременно
Звучал
Тут полушепот-полукрик.
И было так:
С потусторонним пленом
Вновь расставался человек
В тот миг...

И если вдруг от боли или муки
Я стану
Над судьбой своей тужить,
Ты, как тогда,
На плечи брось мне руки
И, как тогда, напомни:
«Надо жить!..»

ПЕРЕДНИЙ ПЛАН


Один —
Передний план любил,
Другой —
Всегда держался тени.
Но я бы с ходу не судил,
Кто больше прав и больше ценен.

Не делай выводов,
Пока
Перед тобой их дел не будет.
С прямолинейностью штыка
Не торопись
Судить о людях.

Но исключается обман,
Коль мы друг друга проверяем
В те дни,
Когда передний план
Становится
Передним краем.

УЛИЦА РОССИ

1

На улице Росси
Строй
Желтых фасадов
Подчеркнуто четок,
Как фронт на парадах.
Она небольшая.
И нет ленинградца,
Который — сумел бы
На ней затеряться.

Здесь,
Слушая гидов,
Гуляют туристы,
Снимаются фильмы
Из дней декабристов,
Проходят девчонки
С походкой приметной,
Поскольку
Тут здание
Школы балетной.

Я тоже
На улице Росси
Бываю.

Но мне здесь
Невесело:
Я вспоминаю...

2

Дворец пионеров,
Что с улицей рядом,
Стал
Новой больницей
Во время блокады.

Я помню,
Как плотно
Стояли кровати
В промерзлой насквозь
Полутемной палате.
Мне видятся
Скорбные лица
Лежащих
И слышится голос соседа
Все чаще.
Он,
Если мы
Долго и мрачно молчали,
Читал нам «Онегина»:
Чтоб не скучали...

Мы верили твердо:
Вот-вот
Наступленье,
Когда согласились
С его предложеньем,

Что в первую пятницу
После Победы
Все
В полдень
На улицу Росси
Приедут.

Сомненья
По поводу места для сбора
Он тут же развеял
Без долгого спора:
— До Росси
Не только легко добираться:
На улице этой
Нельзя
Затеряться!..

А вскоре
В метель,
Что гудела, бушуя,
Его отправляли
На землю большую.
Он еле дышал,
Но, прощаясь,
Нам бросил:
— Пока...
Не забудьте
Про улицу Росси...

3

Я в пятницу
Вслед
За победным салютом

На встречу
Приехал
Минута в минуту.
Я ждал.
Я в надежде
К прохожим бросался.
Но снова и снова
Один оставался.

Забыть уговор?
Не могли!
Неужели?..
А может быть,
С фронта
Прийти не успели?
А кто-то
Работу
Оставить не может?..

Но в сорок шестом
Повторилось
Все то же.

4

Все то же...
А время без устали мчится.
Я в чудо не верю:
Его не случится.
Но в первую пятницу
После Победы
Я снова
На улицу Росси
Поеду.

Мне надо
С друзьями тех лет
Повидаться...

На улице этой
Нельзя
Затеряться!

* * *


Мы никогда
Так много не молчали,
Не думали так много
Никогда,
Как той зимой
Потерь,
тревог,
печали,
Где новый день,
Как новая беда...

К чему ж упрек,
Что слишком поспешил
И трудное решенье принял сразу?
Я, может быть,
Уже тогда решил,
Как поступить сегодня
Был обязан...

ГОРОДА


Когда тебя проносят поезда
Через страну,
Нередко замечаешь:
Давно знакомы эти города,
А этих почему-то
Ты не знаешь.

Потом поймешь:
Здесь не было боев,
Их не сдавали
И опять не брали...
Мы в юности
Названья городов
По сводкам фронтовым
Запоминали.

* * *


Время — лекарь,
И эту роль
Повторяет оно со всеми.
Но бывает
Людская боль,
Над которой
Не властно время.

Вот опять —
Через столько лет! —
Эта женщина
В День Победы
Не венок,
не цветы,
а хлеб
Принесла
На могилу деда...

* * *


О блокадниках павших
Скорбя,
Забывать их законов
Не будем:
Если горе —
Прятать в себя,
Если радость —
Нести на люди!..

* * *


Мы вышли
Из блокадных дней
Суровей, строже, суше.
Сердца ж
Не стали холодней,
Черствей
Не стали души.

И не тревожьтесь,
Что подчас
Отсвет блокадной скорби
Вдруг полыхнет
Из наших глаз —
Заговорили корни.

И вы не ставьте
Им в вину,
Когда мрачнеют молча:
Глаза,
Прошедшие войну,
Живут
Трудней и зорче...

* * *


Опять война,
Опять блокада...
А может, нам о них забыть?

Я слышу иногда:
«Не нЪдо,
Не надо раны бередить.
Ведь это правда, что устали
Мы от рассказов о войне
И о блокаде пролистали
Стихов достаточно вполне».

И может показаться:
Правы
И убедительны слова.
Но даже если это правда,
Такая правда —
Не права!

Чтоб снова
На земной планете
Не повторилось той зимы,
Нам нужно,
Чтобы наши дети
Об этом помнили,
Как мы!

Я не напрасно беспокоюсь,
Чтоб не забылась та война:
Ведь эта память — наша совесть.
Она,
Как сила, нам нужна...

1942-1946
1965-1976