Книга, написанная археологом А. Д. Грачем, рассказывает о том, что лежит в земле, по которой ходят ленинградцы, о вещественных памятниках жизни населения нашего города в первые десятилетия его существования. Книги об этом никогда еще не было напечатано.

Твердо установилось представление, что археологические раскопки выявляют памятники седой старины. А оказывается и за два с половиной столетия под проспектами и улицами, по которым бегут автобусы и трамваи, под дворами и скверами, где играют дети, накопились ценные археологические материалы. И они дают возможность с большой полнотой представить себе жизнь именно тех безвестных «работных» людей, о чьем повседневном существовании известно так мало. Ни один музей не сохранил их утвари и одежды: они были так бедны, что после них нечего было хранить и передавать потомкам; не случайно при раскопках не найдено ни одной даже самой мелкой монетки: и грош берегли они как великую ценность. А ведь именно эти безвестные строители и ремесленники возводили прославленные красотой здания Петербурга, укрепляли берега наших рек и каналов, обслуживали своими разнообразными изделиями город. И вот их жизнь открывается перед нами, о ней рассказывают добытые из-под земли предметы.

Практическая цель книги важна и полезна. Попав в руки многих тысяч читателей, она вызовет интерес к раскопкам на территории города, побудит любую находку, обнаруженную при прокладке водопроводных или газовых труб, при работах в метро, бережно сохранить, вызвать для ее осмотра специалиста, передать в музей.

Талантливые рисунки художника Г. А. Песиса дают живое представление о том, как и кому служили двести лет назад предметы, найденные советскими археологами, помогают читателю наглядно представить себе научную цель раскопок.

В. Глинка

В 1952 г. Институтом этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая Академии наук СССР на Стрелке Васильевского Острова впервые в Ленинграде были проведены охранные археологические раскопки памятников XVIII в. Эти исследования позволили добыть интересный историко-этнографический материал, характеризующий быт различных слоев населения Петербурга XVIII в.

Раскопки ввели в научный обиход новые вещественные материалы по быту населения Петербурга. В процессе обработки материалов раскопок возникла мысль наряду с историко-археологической характеристикой дать художественные реконструкции, которые воссоздали бы картины быта и труда людей, живших в Петербурге на ранних этапах истории города. Такие реконструкции и были выполнены художником Г. А. Песисом, сумевшим «оживить» серии вещей, найденных при раскопках.

Предлагаемая вниманию читателя работа посвящается 250-летию Петербурга — Ленинграда.

Ленинград, 1957 г.

Вопрос об археологических раскопках бытовых памятников Петербурга XVIII в. раньше не ставился, так как считалось, что в задачи археологии в основном входит изучение памятников глубокой древности. Кроме того, до недавнего времени считалось также, что многие обыденные предметы быта простых русских людей XVIII в. безвозвратно утрачены и потому не могут явиться предметом специального научного исследования.

В богатых собраниях, находящихся в крупных музейных хранилищах — в Государственном Эрмитаже (Ленинград), Государственном историческом музее (Москва) и некоторых других музеях нашей страны, — представлено множество уникальных памятников русского быта, науки и искусства XVIII в. Однако рассмотрение этих коллекционных собраний при всем их богатстве не дает возможности сколько-нибудь разносторонне судить об этнографическом облике населения Петербурга XVIII в., так как в подавляющем большинстве они составлены из предметов дворянского обихода. Что же касается памятников быта простого петербургского люда, чьими руками строился великий город на Неве и создавались изумительные творения культуры и искусства, то эти памятники до последнего времени были либо вообще неизвестны, либо были известны лишь в единичных экземплярах.

Очень мало существует вещественных данных и в области изучения техники городского деревянного строительства в Петербурге, которое в основном известно лишь по ряду дошедших до наших дней старинных описаний и планов. Здесь же следует заметить, что от многочисленных деревянных строений первой половины XVIII в. до наших дней сохранился только известный домик Петра I на Петроградской стороне, построенный при основании города, в 1703 г. Однако, несмотря на всю непритязательность этого жилища Петра, его никак нельзя отнести к числу обыденных, рядовых строений.

Вещественные памятники крайне необходимы и для более углубленного изучения некоторых моментов истории русской науки и техники XVIII в. — оптического дела, химии, стеклянного производства и т. д.

Отмеченные пробелы могли быть восполнены только постановкой археологических исследований. Одним из главных районов исследований представляется территория Васильевского Острова и в первую очередь его Стрелка. Еще до проведения широких раскопок можно утверждать, что большой интерес представляет территория, непосредственно примыкающая к зданию Петровской Кунсткамеры.

Стрелка Васильевского Острова является одной из наиболее интересных в историческом отношении мест Петербурга — Ленинграда. Уже с момента основания Петербурга Васильевский Остров подвергся интенсивной застройке.1 С течением времени здесь появился целый ряд зданий, заложенных в самую раннюю пору существования города. К числу таких зданий относятся, например, Меншиковский дворец и здание 12 коллегий. К числу столь же интересных исторических памятников относится и здание Кунсткамеры,2 заложенное по непосредственному указанию Петра I в 1718 г. и явившееся средоточием многих учреждений научного характера, в числе которых следует назвать Библиотеку, Астрономическую обсерваторию, Анатомический кабинет, и, таким образом, по праву носящее наименование «колыбели русской науки». В этом же здании расположился и старейший русский естественно-исторический музей, послуживший основой для развития русского музейного дела вообще и одного из крупнейших этнографических музеев мира — Музея антропологии и этнографии в частности.

Археологические исследования на территории Стрелки Васильевского Острова были предприняты Институтом этнографии Академии наук СССР весной 1952 г. в результате того, что при прокладке линии газопровода на территории Таможенного переулка были обнаружены предметы XVIII в.3

Уже первоначальное обследование показало, что траншея газопровода прорезает весьма насыщенный культурный слой (глубина залегания 1.1-1.8 м), датируемый XVIII в. В первую очередь нами был проведен соответствующий стратиграфический анализ, который отчетливо показал, что сверху культурный слой перекрыт абсолютно стерильной, не содержащей каких-либо старинных или современных предметов, насыпкой (высота насыпки 1.1 м), а снизу он подстилается ясно прослеживаемым болотным подслоем. В том случае, если бы в насыпке был обнаружен хотя бы один предмет, безразлично — ранний или поздний, датировка культурного слоя была бы крайне затруднена. Поскольку в насыпке не было обнаружено никаких предметов, предварительная датировка вещей XVIII в., найденных в культурном слое, могла быть поставлена на прочную основу.

Было выявлено, что насыпка, которая, как потом выяснилось, произведена во второй половине XVIII в., содержит ряд тонких прослоек битого кирпича, мелкого камня, песка. Залегавший непосредственно под насыпкой культурный слой четко выделялся благодаря темному цвету. Следует сразу же указать, что стратиграфические обстоятельства залегания культурного слоя — наличие плотно утрамбованной насыпки сверху, над ним, и болотного подслоя снизу — создали все необходимые условия для устойчивой естественной консервации предметов из легко разрушающихся материалов — дерева, кожи, на характеристике которых мы остановимся ниже.

До того как во второй половине XVIII в. были проведены огромные по масштабам работы по насыпке метрового слоя песка и битого кирпича, территория Стрелки, непосредственно примыкающая к Кунсткамере, являла собой весьма неприглядную картину: выходы грунтовых вод создавали непролазную грязь, в которой увязали не только пешеходы, но и роскошные кареты сиятельных вельмож. Для того чтобы желающие могли добраться до павильона, где был установлен знаменитый Академический глобус,4 поражавший посетителей своей колоссальной величиной, потребовалось проложить специальные мостки.5 Одна из свай, на которой покоились эти мостки, и была обнаружена нами при раскопках. Мостки тянулись в направлении от берега Невы к «глобусному покою».

Культурный слой был полностью обследован нами на всем протяжении основной траншеи, длина которой достигала 52.5 м (ширина траншеи 1 м). Количественная насыщенность культурного слоя вещевым материалом оказалась весьма неоднородной. Предметы располагались по всей длине обследованной траншеи. Наибольшие скопления вещей были открыты в двух местах — возле вбитой в болотную глину деревянной сваи и, главным образом, в обнаруженном нами деревянном сооружении типа тесаного срубало котором речь пойдет ниже (см. стр. 19-24).

Вдоль всей траншеи, особенно на отрезке, наиболее близком к Кунсткамере, был прослежен весьма неравномерно тянувшийся зольный слой, достигавший в ряде мест значительной толщины. Происхождение этого слоя станет ясным, если вспомнить о пожаре, случившемся в декабре 1747 г.6 Это огромное бедствие постигло расположенное по соседству от места раскопок здание Кунсткамеры. Загорелась башня Кунсткамеры и западное крыло здания, где были сконцентрированы музейные коллекции. Пожар быстро распространился. Коллекции музея и книги академической библиотеки спасали от огня солдаты гарнизонного пехотного полка и лейб-гвардейцы, служащие Академии наук и жители Васильевского Острова. Спасенные книги и экспонаты (в том числе и коллекции Петровского «Императорского кабинета», хранящиеся ныне в Эрмитаже) вытаскивали из здания и складывали здесь же, на снегу. Бывший очевидцем пожара М. В. Ломоносов писал впоследствии: «Разные были о сем пожаре рассуждения, говорено и о Герострате, но следствия не произведено никакого». По предположению М. В. Ломоносова, пожар случился из-за неисправности печей и дымоходов в покоях Кунсткамеры, где были поселены мастеровые люди («сказывают, что близ трубы лежало бревно, кое от топления загорелось»).7

Переходя к характеристике вещественного материала,8 в первую очередь следует остановиться на описании предметов, дающих основания для определения хронологии слоя. В качестве первой группы такого рода вещей назовем найденные в значительном числе остатки фарфоровой посуды, в большинстве своем импортной (табл. I — III). Датировка ее может быть проведена главным образом на основании изучения клейм (марок) фарфора. Предварительное определение датирует изделия серединой XVIII в. Реставрация фарфоровых изделий показала, что многие из них, в частности три кофейных чашечки, одна из которых найдена вместе с блюдцем, восстанавливаются почти полностью (табл. II).

Из числа фарфоровых изделий выделяется большим размером полоскательница (табл. III), которая, судя по частично сохранившемуся клейму, была изготовлена на мануфактуре Вегели (Берлин). Изучение клейм показывает, что среди обнаруженных фарфоровых изделий можно предполагать наличие саксонского фарфора и изделий берлинской мануфактуры Вегели.

Необходимо отметить любопытную деталь: при внимательном рассмотрении одной из чашек, которая, как уже указывалось, была найдена вместе с блюдцем, оказалось, что она не совпадает с блюдцем как по размерам (она в масштабе несколько меньше блюдца), так и по клеймам. Учитывая обстоятельства нахождения этих предметов, можно сделать предположение, что после того как наборы, к которым относились эти предметы, были разрознены, владелец употреблял их, несмотря на принадлежность к разным наборам, вместе, что, естественно, говорит о весьма среднем его достатке.

Роспись нескольких добытых черепков фарфоровой посуды выполнена в «китайском» стиле (орнамент в основном растительного характера; табл. I). Особое внимание привлекает один из обнаруженных фарфоровых фрагментов этого типа — на нем ярким кобальтом изображены дома, а также китайская джонка с плывущим в ней гребцом (табл. I).

Если фарфоровые изделия дают возможность установить сравнительно поздний этап отложения культурного слоя, то ряд других находок определяет начало отложения слоя. К числу таких предметов в первую очередь относятся расписные голландские печные изразцы, частично изготовленные, по всей видимости, в Дельфте (табл. IV). На одном из найденных изразцов изображены дома с островерхими крышами (табл. IV, внизу). Ближайшие аналогии этим изразцам мы находим во внутреннем убранстве Летнего дворца Петра I (построен в 1710-1712 гг.) — в оформлении печей, установленных в помещениях первого этажа (спальня, танцевальная комната) и в одной из комнат второго этажа (спальня Екатерины I). Изготовление изразцов подобного типа датируется XVII — началом XVIII в.

К числу несомненно ранних предметов, изготовление которых также чаще всего датируется XVII — началом XVIII в., относятся и глиняные курительные трубки. Всего было найдено 6 фрагментов трубок без чубуков (табл. V, 1), большое количество обломков чубуков, а также одна почти целая трубка (табл. VI). Все найденные курительные трубки изготовлены из очень светлой серой глины. По краю чашечки (на всех трубках) идет узор, выполненный, по-видимому, накаткой фигурным колесиком — пунсоном.

На трубках имеются клейма, которые оттиснуты на выступах, располагающихся на нижней части трубок, приблизительно посредине перехода от чашечки к чубуку.9 Диаметр кружков, на которых оттиснуты клейма, весьма невелик и равен в среднем 5 мм. Клейма разнообразны по типу. Следует особо выделить два встреченных типа клейм, интересных по своим сюжетам: во-первых, изображение женщины в расширяющемся книзу платье (складки платья едва-едва прослеживаются), в опояске и головном уборе, которая несет на коромысле две бадьи (табл. V, 2); во-вторых, изображение мужчины, стоящего во весь рост, который, подбоченясь, курит длинную трубку (табл. V, 3).

Известно, что трубки, подобные тем, которые обнаружены при раскопках, продавались по дешевой цене, а потому были распространены в быту самых широких слоев населения Петербурга того времени. Курение табака особенно широко распространилось в России в первой четверти XVIII в. (в XVII в. табак выращивался в России в очень ограниченном количестве). Тогда и возникли «табашные мануфактуры», одна из которых находилась в 1722 г. в Алатыре.10 В Петербурге табачная мануфактура была основана в 1718 г.11 В большом количестве табак ввозился в Россию из Англии по контракту, заключенному с английским негоциантом Кармартеном. Табак ввозился в Россию с уплатой пошлины, исчислявшейся 4 коп. с фунта. Позже русское правительство пошло на некоторые уступки. Несмотря на это, английский посол в Москве предпринял в «табачном вопросе» ряд недружественных мер, принудив к отъезду из России двух английских мастеров, работавших на табачной мануфактуре в Москве, и добился уничтожения оборудования мануфактуры. Разногласия в «табачном вопросе» привели даже к весьма длительному охлаждению русско-английских дипломатических отношений.12 Все это показывает, что потребление табака в России действительно приняло широкие масштабы и потребность в табаке с течением времени все более увеличивалась.

Первостепенный научный интерес представляет собой обнаруженная при исследованиях бытовая керамика. Собранная нами обширная коллекция включает в свой состав как образцы грубой сероглиняной керамики, так и светлоглиняные керамические изделия, изготовленные на гончарном круге.

Характеризуя состав сероглиняной керамики, укажем в первую очередь на сравнительно большие широкогорлые плоскодонные горшки с уплощенным (табл. VII), а также с отогнутым (табл. VIII) венчиком. Обильно представлены и различные сосуды малых форм, которые по преимуществу не имеют отогнутого венчика. Уже первоначальное изучение показывает, что древние прототипы обнаруженных русских сероглиняных сосудов XVIII в. можно легко найти среди керамики нижнего горизонта Старой Ладоги,13 которая датируется VII в.

Светлоглиняная керамика, прекрасно выполненная на гончарном круге, демонстрирует полное преобладание сосудов, изготовленных русскими гончарами. Среди этой группы керамики был обнаружен лишь один сосуд иноземного производства, покрытый слабой серой поливой (см. табл. XI).14 Сосуд этот имеет клеймо на тулове; в центре клейма оттиснут круг с крестообразным знаком внутри него. По внешней кайме клейма можно проследить несколько букв, из которых четко читаются 5, Ь, К, расположенные симметрично по отношению друг к другу. Клеймо окружено неровной каймой поливы синеватого цвета. Несколько ниже этой каймы на тулове оттиснута буква В и цифра 12. На ручке сосуда имеется две вдавлины, нанесенных острым орудием; в нижней части ручки у самого присоединения ее к тулову имеется глубокий оттиск пальца.

Размеры, форма и назначение сосудов русского производства, изготовленных с применением гончарного круга, весьма разнообразны. Наиболее крупным из найденных сосудов (его по уцелевшим фрагментам удалось реконструировать полностью) является красноглиняная артельная миска со слегка отогнутым венчиком и с четко отграниченным переходом стенок в донную часть (табл. IX).

При раскопках была найдена еще одна красноглиняная миска, по типу в общем сходная с только что описанной нами и отличающаяся от нее лишь меньшими размерами (табл. X).

Удалось полностью реконструировать один горшок (он также изготовлен на гончарном круге). Этот горшок отличается от описанных выше мисок значительно более крутыми стенками (табл. VII). В числе керамических изделий в фрагментарном виде найдена плоская глиняная сковорода.

Многие сосуды из числа отечественной посуды с большим искусством покрыты поливой. Оттенки глазуровки весьма разнообразны — встречаются зеленый, синий, коричневый и другие цвета. Особо следует указать на находку фрагментов большого глазурованного кувшина, покрытого светлой зеленоватой поливой с коричневыми вкраплениями (табл. XII). Из числа такого рода сосудов, которые удалось реставрировать при камеральной обработке, следует отметить мисочку (коричневая полива) и молочник (зеленая полива с темными вкраплениями) (табл. XIII, 1, 2).

Собранная при раскопках коллекция бытовой керамики представляет значительный интерес. Впервые в истории изучения быта городского населения Петербурга XVIII в. удалось составить датированную и притом чрезвычайно разнообразную по составу коллекцию, которая позволит сделать заметный вклад в дело изучения русского керамического производства. Дальнейшее исследование коллекции должно вестись в тесной связи с изучением материалов, добытых в результате археологических раскопок в Москве.15

Фаянсовые изделия также были обнаружены при раскопках в Таможенном переулке. В особенно большом количестве найдены фрагменты фаянсовых тарелок, две из которых (одна глубокая и одна мелкая) при камеральной обработке реставрированы (табл. XIV, 1).

Найденная при раскопках маленькая фаянсовая тарелочка имеет на внутренней стороне роспись в виде трех симметрично расположенных цветков (табл. XVI, 1). Был найден и фаянсовый чайник (ручка и крышка его не сохранились, но обнаружена крышка от другого чайника; табл. XV, 1, 2). В числе фаянсовых изделий можно, кроме того, видеть небольшой соусник (без крышки) и две крышки от аналогичных предметов. И соусник и крышки имеют рельефные налепные украшения (табл. XIV, 2). Также обнаружена небольшого размера чашка (табл. XVI, 2).

Среди керамических изделий обращают на себя внимание два фрагмента детских глиняных игрушек. Одна из этих игрушек представляет собой человеческую фигурку, облаченную в кафтанец с рядом крупных пуговиц по борту (табл. XVII, 1).

Вторая игрушка гораздо более примечательна. По фрагменту можно судить, что эта игрушка являлась свистулькой, причем сохранилась как раз свистковая часть (табл. XVII, 2). Игрушка покрыта белой поливой с включением орнаментации в виде трех полос. Имеются два отверстия и одна вдавлина. В действии свистулька и сейчас издает исключительно чистый звук двух разных тонов. Игрушка, к которой принадлежал рассматриваемый фрагмент, представляла собой фигурку птицы. Употребление изделий подобного типа издавна составляло одну из характернейших сторон русского быта, причем корни происхождения русских зооморфных игрушек уводят нас ко времени бытования древних славянских городищ Среднего Приднепровья.16 Одна из наиболее ранних зооморфных игрушек, выполненная в виде птицы, была найдена при раскопках славянского курганного могильника под Зарайском.17

В глубокой древности изготовление зооморфных свистулек увязывалось с определенными комплексами представлений культового характера. Ясно также и то, что в позднейшие времена и, в частности, в XVIII в. культовые начала были утрачены, и зооморфные фигурки получили единственную и основную функцию — функцию игрушек. Распространение разных типов народных игрушек охватывало самые различные по социальному положению слои русского общества XVIII в. Эти изделия кустарного производства имели настолько широкое хождение, что употреблялись как в народных массах, так даже и при царском дворе, о чем, например, можно судить на основании рассмотрения книги расходов Екатерины I (запись от 26 декабря 1721 г.), где говорится о том, что в Москве было приобретено много «разных игрушек государыне царевне Наталье Петровне и великому князю и княжне».18 Среди сюжетов приобретенных игрушек любопытно отметить изображения птицы (утки).

Заканчивая обзор керамических изделий, обнаруженных при раскопках в Таможенном переулке, необходимо еще отметить находки фрагментарных и цельных кровельных черепиц (кровельная черепица в XVIII в. производилась в Петербурге и ввозилась из Голландии и Германии — из Любека) 19 и большого числа кирпичей, а также аптечных глиняных банок, возможно, употреблявшихся для хранения абразивов, применявшихся при обработке стекла (табл. XXIII). Аналогии этим банкам можно видеть в аптечных, или «помадных», банках, найденных при археологическом обследовании Москвы, относящихся к несколько более позднему времени и датируемых серединой и концом XVIII в. (по монетам Елизаветы Петровны, Екатерины II и Павла I,20 находившимися in situ вместе с этими изделиями). Но следует указать, что если аптечные банки, найденные в Москве, имеют на донцах маленькие клейма, то на дне банок, обнаруженных при наших раскопках, клейм нет.

В слое имелось очень много стеклянных изделий, которые можно в целом подразделить на две группы. Первая группа представляет собой изделия бытового характера, вторая состоит из аптечной посуды.

В числе изделий первой группы назовем многочисленные находки фрагментарных штофов цветного (преимущественно зеленого) стекла, один из которых удалось полностью восстановить (табл. XVIII). На одном из штофов (фрагмент представляет собой горлышко и плечики сосуда) имеется клеймо в виде виноградной грозди.

В числе прочих найденных изделий из стекла отметим обломок сосуда с сохранившейся русской фабричной маркой.

Было найдено большое число обломков бутылей из темно-зеленого стекла. Четыре бутыли при камеральной обработке полностью восстановлены (табл. XIX, XX). Восстановлены также один стеклянный бокал с расширяющимся венчиком (стекло светло-зеленого цвета; табл. XXI, 1) и солонка (стекло синего цвета; табл. XXI, 2). Из числа дорогих изделий следует указать на находку нескольких обломков хрустальных стаканов, которые были найдены вместе с обломками простых стеклянных стаканов (табл. XXII). Некоторые из них украшены продольными врезами, идущими во всех случаях от самого донца приблизительно до середины корпуса (иногда немного ниже середины), а на одном из стаканов вырезан, кроме того, орнамент растительного характера.

Обнаружено значительное количество обломков оконного стекла, иногда со следами пребывания в огне.

Вторая группа стеклянных изделий состоит из аптечной посуды, нередко употреблявшейся в то время в химических лабораториях и при других экспериментальных работах; к ней относятся стеклянные баночки для химикалий (табл. XXIV, 3) и флаконы. Особенно интересна находка узкогорлой тонкостенной колбы (табл. XXIV, 2). Найден пузырек, в горлышке которого уцелела пробка (табл. XXIV, 1). Данную группу предметов точно так же, как и отмеченные выше глиняные баночки для хранения абразивов, следует связывать с деятельностью соответствующих учреждений Петербургской Академии наук XVIII в. Это предположение еще более укрепится, если мы укажем на находку оптической линзы. Линза, которая была обнаружена вместе с только что упомянутой химической посудой, не закончена обработкой в производстве.21 Данная находка представляет собой особый, вполне самостоятельный интерес для специалистов, занимающихся историей отечественной оптики XVIII в.

Стеклоделие зародилось на Руси еще в X — XI вв., как это было впервые установлено раскопками В. В. Хвойко в Киеве. Однако очень длительное время, вплоть до конца XVII в., стекольное дело развивалось в рамках маленьких мастерских, именовавшихся «гутами». Первый в России завод был построек предприимчивым шведом Ю. Кройетом в 1630 г., в районе города Вознесенска (Московский уезд), второй — в царствование Алексея Михайловича, неподалеку от Москвы, в селе Измайловском. Но стеклянная посуда, производившаяся на этих заводах, была дорога и, по существу, не вошла в широкий обиход. Бурный подъем стеклоделия имел место именно в Петровскую эпоху, когда началась интенсивная постройка новых стеклодельных заводов (всего за сравнительно короткий срок было устроена 9 государственных и частных заводов), которые выпускали оконное стекло, хрустальную посуду и другие изделия; стекольные предприятия размещались как в Центральной России, так и на Украине.22 Количество работных людей на отдельных русских: заводах было очень мало; так, например, на одном из заводов — предприятии, принадлежавшем Гаврилову и Логинову (основной профиль завода — выделка хрустальной посуды), — трудились два работника и ученик, а обязанности мастеров исполняли, сами хозяева.

Та стеклянная посуда, которая была найдена нами при раскопках, в значительной части, по-видимому, изготовлялась в России тяжелым трудом работных людей. Обливаясь потом у раскаленных печей, стеклодувы с трубками для дутья, которые они: держали в зубах, выдували толстостенные бутыли и штофы. Сосуды эти, как наглядно показали материалы раскопок, имели порой неровные очертания. Для выдувания стеклянной посуды требовалась большая сила легких, огромное напряжение физических сил, поэтому век стеклодува был очень недолог.

Прошло еще двести с лишним лет, а как в России, так и за границей стеклянные изделия выдувались все тем же примитивным способом. Только в начале XX в. талантливый английский инженер Майкл Оуэнс изобрел первую стеклодувную машину и, по образному выражению В. И. Ленина, проследившего» судьбу этого изобретения, совершил «революцию в выделке бутылок»,23 облегчив тяжелый труд стеклодува.

Судя по количеству разнообразных стеклянных изделий, найденных при раскопках на Васильевском Острове, в первой четверти XVII в. стекло уже довольно широко вошло в быт городского населения.

Обнаруженные в культурном слое деревянные предметы наилучшим образом сохранились вследствие естественной консервации. Однако по извлечении из культурного слоя предметы начали быстро обнаруживать признаки резкой деформации, и потому потребовалось срочное их закрепление.24 Среди этих предметов мы видим деревянный половник (табл. XXV, 1), запор от оконной ставни (табл. XXV, 2; подобные же запоры встречаются в домике Петра I на Петроградской стороне), каблучок женской туфли (табл. XXV, 3), затычку от бочонка (табл. XXV, 4), веретено с едва различимым нарезным орнаментом в виде поперечных линий (табл. XXV, 5), орнаментированную ручку деревянной ложки (табл. XXV, 6),25 деревянные украшения (табл. XXVI). Кроме того, было собрано большое количество фрагментов пиленого дерева (обилие их следует связывать с тем, что в XVIII в. рядом находилась столярная мастерская Академии наук).

Металлические изделия были найдены также в большом количестве. Здесь можно видеть болты, кованые гвозди, щипцы, двузубую вилку (табл. XXVII, 2), пряжку от башмака (табл. XXVII, 1). Обнаруженные нами щипцы были некогда специально предназначены для снятия нагара со свечей (табл. XXVIII). Щипцы этого типа имели широкое хождение в быту не только в XVIII в., но и раньше — в XVII в.

Костяных поделок обнаружено всего две — частый гребень (табл. XXVI) и черенок от ножа.

Почти на всем протяжении культурный слой заполнен многочисленными и разнообразными остатками сапожного производства. Были найдены как отходы производства, представленные обрезками кожи, так и сами образцы обуви (табл. XXIX — XXXI), среди которой особо интересны два детских сапожка (табл. XXXII). Среди остатков сапожного производства весьма интересны остроносые стельки старинных русских образцов. Где была изготовлена кожаная обувь, сказать трудно. Однако необходимо принять во внимание численное соотношение сапожных цехов Москвы и Петербурга того времени: в Москве имелось 1416 сапожников, а в Петербурге их было зарегистрировано всего 205.26 Поэтому весьма вероятно, что обувь завозилась в Петербург и извне.

Помимо кожаной обуви, был обнаружен и образец обуви лыковой — полностью сохранившийся лапоть косого плетения (табл. XXXIII). В числе находок необходимо упомянуть несколько заморских раковин.

Особой характеристики заслуживает открытие строительных остатков — деревянного прямоугольного сооружения (табл. XXXIV). Газопроводная траншея обнажила лишь часты этого сооружения. Поэтому для полного его доследования была произведена прирезка, доведшая ширину раскопа до 1.85 м. Размеры выявленного сооружения невелики — 1.72 x 1.29 м. Глубина залегания пола постройки — 1.82 м от дневной поверхности. Сооружение это представляет собой сруб, сложенный из. тесаных деревянных плах (толщина плах 0.1 м; табл. XXXV). Отметим, что плахи в стыковых местах примыкают друг к другу не вперевязь, а впритык, причем очень высокое качество подгонки указывает на большое совершенство плотницкого мастерства. Дополнительное крепление плах между собой достигалось применением деревянных скреп (так же как и в корабельном; деле того времени). Северный угол сооружения перерезан прокладкой современной фановой трубы. Следует отметить, что эта прокладка лишь очень незначительно повредила сруб, почти не потревожив культурных напластований, которые достигали здесь максимальной насыщенности, причем значительная часть характеризованного выше вещевого материала, начиная от простой бытовой керамики и кончая фарфоровыми изделиями и аптечной посудой, была обнаружена именно в срубе. Лучше всего сохранилась северо-восточная стена сооружения (наибольшая сохранившаяся высота — 0.41 м) и восточный его угол (табл. XXXVI).

Интерпретируя данное сооружение, мы пришли к убеждению, что оно представляет собой один из отсеков подпола деревянного здания. На первый взгляд кажется необычной выкладка дна деревянными плахами. Однако прощупывание почвы под срубом показало наличие сильно насыщенного водой болотного» слоя. Это обстоятельство и объясняет несколько необычную конструкцию подпола.

Представление о том, что мы имеем дело именно с подполом деревянного здания, получает убедительную аргументацию, если привлечь некоторые архивные документы XVIII в. Из архивных материалов известно, что вокруг здания Кунсткамеры располагались деревянные постройки, принадлежавшие Петербургской Академии наук. В числе их были и строения непосредственно служебного характера, склады («магазейны») и другие постройки. Какие же документы XVIII в. свидетельствуют о том, что на территории, где были сделаны находки, имелись деревянные строения?

Факт наличия на данной территории жилых или хозяйственных строений документируется рисунком Марселиуса (1725 г.), одним из основных сюжетов которого является находившееся тогда в строительных лесах здание Кунсткамеры, законченное постройкой только в 1727 г. (табл. XXXVII). Однако рисунок Марселиуса не может быть вполне достаточным источником, так как не отвечает самым элементарным требованиям масштаба.

Несравненно более надежным источником является малоизвестная гравюра первой половины XVIII в., недавно опубликованная Т. В. Станюкович.27 Эта гравюра в смысле соблюдения масштабных требований не идет ни в какое сравнение с вышеупомянутым рисунком Марселиуса. На гравюре изображено здание Кунсткамеры в основном с тыльной стороны, а также со стороны бокового входа и небольшой участок близлежащей территории (табл. XXXVIII). При рассмотрении этого документа факт наличия деревянного строения на территории наших раскопок подтверждается.

Очень ценные сведения по интересующему нас вопросу содержатся в одном весьма интересном документе — «промемории», датированной октябрем 1737 г. Важность для нас этого документа заставляет процитировать его полностью.

Промемория из комиссии, учрежденной
для разсмотрения о строении в Санктпетербурге,
в академию наук

В оной комиссии академия наук промемориями представляла, чтоб для необходимых при оной нужд, вместо сломаных, по силе Ея И. В. именного изустного июня 29 дня сего 131-то году указу, деревянных нужнейших покоев позволено было построить магазейн, кузницу, словомытную и словолитную, столярную, да для караулу покой; також профессору Делилю, который всегда при астрономическом обсерватории живет, — поварню да конюшню, прежних от академических апартаментов подалее. Да в оной же комиссии означенная академия справкой показала, что оным покоям надлежит быть на время, дондеже надлежащие каменные покои построены будут, о чем по определению комиссии сего октября 9 дня подано было в кабинет Ея И. В. доношение и требовано указа. А ныне, по указу Ея И. В., подписанному на том доношении, за руками господ кабинетных министров, комиссия учрежденная о строении приказала:

В постройке в назначенных на плане местах вышеобъявленных деревянных покоев, на время, до постройки впредь оных и протчих потребных к оной академии покоев каменных, для показанных от той академии необходимых нужд, дать позволение. А которая имеется в близости к академическим полатам, разстоянием от оных меньше осми сажен, кухня, — оную сломать ныне в немедленном времени и перенесть на то место, где по плану показан академический дровяной и материальный двор, и построить оную к Неве реке, чтоб разстоянием от академических полат была не меньше двадцати девяти сажен, и чтоб те вышеобъявленные все академические деревянные покои построены были все поземные, по показанию архитектора Трезина, с наилутчею от пожарного случая предосторожностью. И для того строения с означенного плана в тое академию сообщить копию, которая при сем и посылается. А какие именно при академических апартаментах надлежащие каменные покои, и кроме-ль тех вышеобъявленных деревянных строений, впредь строить надлежит, о том, чтобы в оную комиссию, по силе прежде посланной в тое академию сего октября 4 дня промемории, сообщено было известие и тем строениям прожекты. И академия наук да благоволит о том учинить по Ея И. В. указу.

X. В. фон Минних
Головин
Андрей Рух

Praes. in cancell. acad. d. 22 octobr. 1737.

К тексту «промемории» приложен довольно подробный план (табл. XXXIX), снабженный следующей подписью.

Опись строению по сему плану

А. Полаты, библиотека и кунсть-камора. В. Полаты академическия, при том деревянные покои построены: № 1. Кухня профессора Делиля. № 2. Дровяной и материальный двор, и при том две светлицы с сенми, где живет надсмотрщик от академии Шмит, и караульная. № 3. Столярная. № 4. Словомытная.

Вновь от академи строить желают: № 5. Сарай и конюшну с избою профессору. № 6. Светлицы для анатоми. № 7. Кузницу и слесарную. № 8. Словолитную и где спиртус сидят. № 9. Магазейн и караульная.28

Приведенный текст «промемории» и приложенный к ней план, в сочетании с другими архивными материалами, дает возможность сделать следующие выводы:

1. В первой половине XVIII в. на территории Таможенного переулка, то есть именно там, где были проведены археологические исследования, имелись деревянные строения.

2. В непосредственной близости к Кунсткамере находилась поварня (на приведенном нами плане она обозначена цифрой 1), принадлежавшая знаменитому астроному XVIII в., академику Ж. Н. Делилю, являвшемуся одним из ведущих специалистов Петербургской Академии наук.29 Есть все основания для того, чтобы предположить тождественность этой постройки с тем деревянным строением, которое изображено на упомянутой выше гравюре XVIII в. (табл. XXXVIII).

3. Поскольку поварня Делиля, как это устанавливается в результате анализа архивных материалов, некогда находилась непосредственно на территории наших раскопок, можно полагать, что значительную часть обнаруженных предметов следует связывать именно с этим зданием.

4. Факт наличия на территории раскопок вспомогательных строений, имевших отношение к Академии наук, делает понятным и то обстоятельство, что наряду с предметами быта были найдены вещи, близкие к научному обиходу — стеклянная аптечная посуда, линза, аптечные глиняные банки.

5. На основании указа императрицы, подписанного «за руками. .. кабинетных министров», и исходя из интересов пожарной безопасности здания Кунсткамеры, комиссия предписала сломать поварню Делиля и перенести ее на другое место. Таким образом, архивный материал указывает на 1737 г. как на одну из верхних дат отложения обнаруженного при археологических исследованиях культурного слоя, что не противоречит тем датировкам, определение которых было сделано на вещевом материале, в целом относящемся, как об этом уже было сказано, к первой половине XVIII в.

6. Что касается подпола деревянного здания, который был выявлен при раскопках, то не исключена возможность того, что он мог относиться к зданию, помеченному на плане, приложенном к «промемории», цифрой 5. Иными словами, сруб был найден там, где предполагалось согласно текста «промемории» построить «сарай и конюшну с избою» для профессора Ж. Н. Делиля. Во всяком случае факт принадлежности деревянной постройки, часть подпола которой была выявлена раскопками, к одному из вспомогательных хозяйственных или жилых строений Петербургской Академии наук вряд ли может вызвать сомнения.

На первый взгляд вызывает некоторое недоумение тот факт, что для того чтобы снести маленький домик — поварню, потребовался специальный правительственный указ. Это недоумение рассеивается, если вспомнить ту политическую ситуацию, которая сложилась в Петербурге к 1737 г.

В этот период Петербург, так же как и вся Российская империя, переживал тяжелое и мрачное время расцвета бироновщины. Вся власть в государстве фактически находилась в руках алчной и беспринципной «немецкой» партии, возглавлявшейся фаворитом императрицы Анны — Эрнестом Бироном, а также Минихом и Остерманом. Отличавшаяся крайней леностью по части дел государственных, императрица Анна Иоанновна повелела с 1735 г. считать указы, подписанные двумя кабинет-министрами, равносильными указам, подписанным лично царицей 30 (любопытно, что привлеченный нами документ — «промемория» — сочинен именно на основании такого указа, составленного «за руками господ кабинетных министров»).

Недовольство бироновщиной росло и ширилось как в провинции, так и в столице империи — Петербурге. Тайная канцелярия была озабочена появлением в лесах под Петербургом «лихих людей», для предотвращения их проникновения в город были даже вырублены леса по «перспективной дороге», вдоль Фонтанки, по Нарвской дороге. Событием, произведшим особое впечатление на правительство, явился огромный пожар, который начался 24 июня 1737 г. Современники событий предполагали, что пожар этот был не случаен, а возник в результате преднамеренного поджога. И действительно, на чердаке одного из домов, находившегося в непосредственной близости от дворца Елизаветы Петровны, были обнаружены горючие материалы и даже бочки с порохом.31 Вследствие этих событий правительство попыталось предпринять энергичные меры, для того чтобы обезопасить основные здания города, в том числе здание Петербургской Академии наук, от возможных поджогов. Именно поэтому были выработаны новые жесткие правила предосторожностей «от пожарного случая» и, в частности, определено расстояние, на котором вспомогательные строения должны были находиться от «академических полат». И, наконец, именно потому такой, казалось бы, незначительный вопрос, как уничтожение маленькой поварни Делиля, стал одним из основных пунктов специального правительственного указа; надо полагать, что немаловажную роль во всем этом деле сыграло то обстоятельство, что территория, прилежащая к зданию Кунсткамеры, как об этом явственно свидетельствуют материалы раскопок, издавна являлась местом сосредоточения значительного числа простого работного люда.

Большое число работных на территории академических зданий не может и не должно вызывать удивления — здесь в XVIII в. на протяжении очень долгого времени велись строительные и отделочные работы. Достаточно указать хотя бы на строительство здания Кунсткамеры, которая возводилась с 1718 по 1727 гг. (последний год считается условной датой первоначального завершения основных работ) и находившегося рядом с ней дворца Прасковьи Федоровны. Так например, только в 1726 г. на строительстве обоих этих зданий трудилось около 250 работных людей. Строительные работы, связанные со зданием Кунсткамеры, продолжались в 30-х гг. XVIII в. и позднее. Есть все основания полагать, что работные и мастеровые люди подолгу жили поблизости от тех объектов, на строительстве которых они были заняты — трудность переправ (при Петре I, например, не существовало мостов через Неву) исключала, в частности, возможность ежедневного перемещения больших партий людей, занятых на работах. Мастеровые люди одно время были поселены даже в самом здании Кунсткамеры (вспомним приведенное выше свидетельство М. В. Ломоносова).

Нам остается рассмотреть еще один вопрос, также весьма существенный, — вопрос о том, как и откуда прибывали в Петербург работные люди, владельцы простых бытовых предметов, найденных при раскопках. На ранних этапах истории города работные составляли большинство населения — их десятками тысяч сгоняли сюда со всех концов России. Непрерывное строительство, развитие промышленности и торговли активно влияло на повышение численности городского населения.

Уже в 1704 г. в Петербург было пригнано 40 тыс. помещичьих и казенных крестьян. Работа первоначально была организована в три двухмесячные смены. Полное материальное довольствие людей, направляемых на строительство города, возлагалось на тех, «которые в домех оставались», т. е. на тяглое население тех же губерний, откуда пригоняли работных.32 Поэтому естественно, что работные люди приходили в Петербург со своим коштом, в том числе и с бытовыми предметами (утварь и т. д.). С 1718 г. Петр, приняв к сведению соображения руководителя строительных работ князя А. Черкасского, решил перейти от принудительного привода работных в Петербург к набору по найму. Много раньше (в 1710 г.) были приняты меры к принудительному переселению в Петербург из разных губерний империи мастеровых людей с семьями на постоянное житье (по указу было намечено переселить 4720 человек). В последующие годы были изданы новые указы аналогичного характера.33 Так разными путями создавался костяк работного населения Петербурга — строители, кузнецы, плотники, столяры и резчики, прядильщики и каменщики — из Казани, Старой Руссы, Новгорода, Торопца, Ярославля, Углича, Холмогор, Архангельска, Великого Устюга, Владимира, Московской и Киевской губерний, Переяславля-Рязанского, Олонца, Каргополя и многих других мест империи.34 Люди шли на стройку новой столицы, неся с собой уклад жизни, соответствовавший тому укладу, который они оставляли в родных местах.

Найденная нами при раскопках разнообразная вещевая коллекция предметов быта работных людей отражает исконно русские формы быта — эти формы прочно держались в среде простого люда. Предметы быта были принесены при переселении на берега Невы и пополнялись путем торгового обмена. Одна из основных задач будущих исследований состоит в том, чтобы со всей возможной полнотой установить конкретные центры, откуда гончарные изделия, обувь, металлические, деревянные, костяные и другие предметы попадали в Петербург. Весьма интересно также установить круг обиходных изделий, изготовлявшихся на месте.

Заканчивая характеристику проведенных исследований, следует подвести некоторые итоги. Обнаруженный раскопками материал представляет весьма значительный интерес для изучения культуры и быта Петербурга XVIII в. Многочисленные вещевые серии, обнаруженные при раскопках, дают наглядное представление о быте различных по своему социальному положению слоев населения раннего Петербурга. Особенно важно отметить не столько обнаружение памятников быта сравнительно обеспеченных людей (эти предметы имеют в интересующем нас плане главным образом значение датирующего признака), сколько открытие ценных памятников, характеризующих быт простого петербургского люда. В результате исследований были также открыты новые материалы, до некоторой степени дополняющие наши сведения по истории развития некоторых отраслей отечественной техники.

Материалы раскопок дополняют картину классовых контрастов раннего Петербурга, столицы крепостнической Российской империи — нищету широких масс народа — работных людей, простых тружеников, согнанных сюда со всех концов необъятной империи, чтобы корчевать леса, рыть и углублять каналы, забивать сваи, строить арсеналы и верфи, возводить дворцы, казенные здания и простые деревянные постройки.

Наряду с этим материалы раскопок памятников XVIII в. наглядно показывают, что в то время как высшие слои общества сравнительно быстро поддались наплыву неумолимо насаждавшегося Петром «европейского» быта, простой петербургский люд во многом упорно держался старых, испытанных многими веками народных традиций.

Итоги проведенных работ показывают, что открытие культурного слоя XVIII в. на Васильевском Острове является фактом заметного научного значения. Раскопки показали, что вовсе не канули безвозвратно в вечность памятники быта тех, чьими руками воздвигался великий город на Неве, — быта работного люда. Археологические исследования поставили на повестку дня необходимость внимательного изучения истории быта городского населения XVIII в., необходимость воссоздания этнографического облика разных его слоев.

Вполне закономерно встает вопрос: могут ли быть открыты в Ленинграде новые интересные памятники быта населения, жившего в городе в XVIII в., могут ли экспозиции музеев пополниться новыми яркими материалами, характеризующими быт работного, трудового люда? На этот вопрос безусловно можно ответить утвердительно. Раскопки, предпринятые на территориях, занятых городом в XVIII в., должны дать богатый материал. Но следует подчеркнуть, что открытие новых памятников не придет само собой — в будущем необходимо резко усилить работу по охране и изучению памятников старины, скрытых в земле на территории Ленинграда, а также на территории ряда его пригородов — Петродворца (Петергоф), Ломоносова (Ораниенбаум) и некоторых других. Прежде всего, основываясь на советском законодательстве об охране памятников культуры, нужно взять под строгий контроль проведение земляных работ. К этому большому и важному делу следует привлечь самые широкие круги общественности. Все это не замедлит принести свои плоды, и история Ленинграда обогатится новыми интересными материалами.

Опыт специального археологического изучения поздних памятников, относящихся к русскому быту XVIII в., следует распространить на другие районы как европейской части СССР, так и востока страны — Урала и Сибири. Это позволит заполнить многие лакуны, пока еще существующие между древними объектами славяно-русской археологии и объектами позднейших эпох, являющихся предметом собственно этнографического исследования.

Предлагаемая вниманию читателя серия научных реконструкций, выполненная художником Г. А. Песисом, создана по мотивам раскопок, проведенных на Стрелке Васильевского Острова. Реконструкции преследуют одну основную цель — с использованием материалов раскопок дать картины жизни и быта разных социальных слоев населения Петербурга, главным образом простых людей — работных, солдат, ремесленников.

Для большей исторической широты реконструкции художнику пришлось обратиться к музейным собраниям Государственного Эрмитажа, Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого Академии наук СССР, Государственного исторического музея (Москва), Государственного музея истории Ленинграда, Музея М. В. Ломоносова Академии наук СССР и других хранилищ. Кроме того, был привлечен и обширный материал по гравюрам XVIII в., а также многочисленные издания того времени.

Таким образом, все вещи, показанные на реконструкциях (посуда, одежда, обувь, инструменты, оружие и т. д.), воспроизведены с подлинных предметов XVIII в., найденных при раскопках в Ленинграде, и с экспонатов, хранящихся в музеях. Это позволило с достоверностью воссоздать ряд живых сцен труда и быта населения раннего Петербурга.

1. В химической лаборатории.


2. Обед работных людей.


3. Солдаты в кордегардии.


4. Рассказ матроса о далеком плавании.


5. Ученый спор.


6. Судомойки.


7. Облицовка печи изразцами.


8. Роспись фаянсовых изделий.


9. Снятие нагара со свечи.


10. Стеклодувы.


11. Резчик в мастерской.


12. Дети с игрушками.


13. Сапожник в мастерской.


14. Аустерия.


15. У поварни Делиля.


16. Забивка свай под мостки к «глобусному покою».