ExLibris VV

Семь английских пьес

Содержание

  • Шейла Дилени. Вкус меда (пер. И.Бернштейн и Н.Демуровой).
  • Бернард Копс. Сон Питера Мэнна (пер. Е.Калашниковой).
  • Брендан Биэн. Заложник (пер. В.Ефановой и М.Мироновой).
  • Роберт Болт. Человек для любой поры (пер. М.Лорие).
  • Джон Осборн. Неподсудное дело (пер. С.Майзельс).
  • Гарольд Пинтер. Сторож (пер. А.Дорошевича).
  • Арнольд Уэскер. И ко всему - картошка... (пер. М.Марецкой и Д.Шестакова).
  • Д. Шестаков. Пьеса в семнадцати действиях.
     
    Шейла Дилени

    Вкус меда

    Действующие лица:


  • ДЖО, молоденькая девушка
  • ЭЛЛЕН, ее мать
  • ПИТЕР, коммивояжер
  • ДЖЕФ, студент
  • ЮНОША-негр

    Действие первое

    Картина первая

    Неуютная квартира в Манчестере и часть улицы перед домом. Играет джаз. Входят ЭЛЛЕН, женщина не слишком благопристойного поведения, и ее дочь ДЖО. Обе нагружены вещами.
     

    ЭЛЛЕН. Ну, вот. Это и есть наша квартира.

    ДЖО. Мне тут не нравится.

    ЭЛЛЕН. Какие нежности! Ты-то при чем?! Квартплата подходящая. А на остальное мне плевать!

    ДЖО. Могла бы позволить себе и что-нибудь получше этой развалюхи.

    ЭЛЛЕН. Ладно. Начнешь зарабатывать сама, тогда и разговаривай.

    ДЖО. Я и то жду не дождусь. Бр-р... Холодно. У меня туфли промокают. Ну и дыра... Так-то мы проживаем ее безнравственные доходы!

    ЭЛЛЕН. Нам надо экономить. Да и что тебе так не нравится? Домик, правда, не новый, и отопления нет, но ты посмотри только, какой чудесный вид из окна. Смотри, газовый завод! Ванная на нашем этаже. И обои современные. Чего тебе еще? Для нас с тобой в самый раз. Достань-ка стаканчик, Джо!

    ДЖО. А где они?

    ЭЛЛЕН. Не знаю.

    ДЖО. Ты же их укладывала. Слава богу, у тебя голова не снимается, а то бы ты и ее потеряла.

    ЭЛЛЕН. Вот они. Я их засунула поглубже - чтоб не разбились. Подай мне ту бутылку из саквояжа, девочка!

    ДЖО. С чего это я должна тебе все подавать?! (Вытаскивает из саквояжа бутылку виски).

    ЭЛЛЕН. Дети обязаны оказывать родителям почтение.

    ДЖО. Ничего я тебе не обязана оказывать.

    ЭЛЛЕН. Ты должна меня уважать, а я этого что-то не вижу.

    ДЖО. Тебе бы только пить да пить. Больше ты ни на что не способна. Глядеть тошно.

    ЭЛЛЕН. Другие молят бога о хлебе насущном, ну а я...

    ДЖО. Спать здесь будем?

    ЭЛЛЕН. Ага. Твое здоровье, Джо!

    ДЖО. Мы опять - в одной кровати?

    ЭЛЛЕН. Конечно, ты ведь знаешь, что я без тебя жить не могу.

    ДЖО. Чего бы я только не отдала за отдельную комнату! Господи! Я прямо закоченела. Эллен, неужели здесь нет никакого отопления?

    ЭЛЛЕН. Эта штука газовая есть где-то.

    ДЖО. Где - «где-то»?

    ЭЛЛЕН. А глаза у тебя на что? Все хочешь, чтоб я тебя на ручках носила? Да не стой ты там и не трясись. Выпей вот, если замерзла.

    ДЖО. Ты же знаешь, я не пью.

    ЭЛЛЕН. А ты пробовала?

    ДЖО. Нет.

    ЭЛЛЕН. Тогда опрокинь стаканчик. (Обходит комнату в поисках плиты). «Где» извольте ей сказать. Никогда она ничего не увидит, пока носом не ткнешь. Куда же эта штуковина девалась? Где-то здесь она стояла, с дырочкой для денежек. Хозяйка показывала мне - вместе с мебелью и всякими удобствами. Не знаю. Да ладно, найдется. Ну, что ты там еще?

    ДЖО. Мне не нравится, как это пахнет.

    ЭЛЛЕН. А ты не нюхай. Пить нужно, а не нюхать. Не с радости ведь пьем - с горя.

    ДЖО. А у тебя-то какое горе?

    ЭЛЛЕН. Жизнь! Ну давай, давай! Не пьешь, так передай бутылку. (Пьет).

    ДЖО. Ты что-то сегодня стараешься почище, чем всегда.

    ЭЛЛЕН. Э! Надо же время убить, пока не подвернется что-нибудь. Выпьешь как следует, - так что-нибудь обязательно подвертывается. О, господи боже мой! Насморк кошмарный! Кто это меня наградил, интересно? У тебя нет платка, Джо? Мой хоть выжимай.

    ДЖО. На, возьми, почти чистый. Какой свет противный! Лампочка без абажура, видеть не могу.

    ЭЛЛЕН. Не можешь - не смотри.

    ДЖО. Дай-ка я встану на стул, Эллен. Шарфом ее, что ли, обмотать? (Вытаскивает из-под ЭЛЛЕН стул, становится на него и обматывает лампочку серим шарфом, обжигая при этом руку).

    ЭЛЛЕН. Господи, как она мне действует на нервы! Только я собралась сбросить с ног эту тяжесть... Ой, бедный мой носик!

    ДЖО. Черт! Обожглась!

    ЭЛЛЕН. Что тебе нужно все трогать? Нет, она меня угробит. Я тебе завтра куплю бумажный абажур. Течет, прямо как из крана. Третий платок за день.

    ДЖО. Завтра? С чего это ты взяла, что мы доживем до завтра? Тут потолок протекает.

    ЭЛЛЕН. Да ну? Это просто пар.

    ДЖО. А когда ты договаривалась насчет квартиры, дождь был?

    ЭЛЛЕН. Квартирка так себе, разве я спорю?!

    ДЖО. Вечно ты все делаешь сгоряча. Почему не подумать сначала?!

    ЭЛЛЕН. Да ладно, не понравится - переедем.

    ДЖО. Нет, но о чем ты думаешь, когда договариваешься? Что ни снимешь, всегда дыра.

    ЭЛЛЕН. Ох, голову не могу повернуть, так глаза режет. Можешь ты помолчать хоть пять минут?

    ДЖО. Пойду, сварю кофе.

    ЭЛЛЕН. Делай, что хочешь. Я разваливаюсь. По совести говоря, мне бы надо в постель лечь.

    ДЖО. Где тут кухня?

    ЭЛЛЕН. Где? Где?! Вон там. Видно уж, так мне и не придется лечь, пока совсем не свалюсь. А в этом доме только и радости, что постель! Вот уже и на горло перешло. Ты небось и рада?

    ДЖО. Газ есть?

    ЭЛЛЕН. Глотать больно. Еще бы не было?!

    ДЖО. Плита древняя. Как ее зажигают?

    ЭЛЛЕН. Спичкой, надо полагать. С ума от нее можно сойти!

    ДЖО. Я знаю, а кран какой поворачивать?

    ЭЛЛЕН. Верти все подряд я дойдешь до какого нужно. Смотри, не отравись. Как начну расчесываться, так прямо всю пробирает. Знаешь, это, наверно, не простуда, - я думаю, у меня вирусный грипп! Ну как, кран нашла?

    ДЖО (гремит чайником). Нашла.

    ЭЛЛЕН. Господи, как она грохочет! Говорю тебе, у меня голова просто разламывается.

    ДЖО. Я сейчас. Эллен, а кто здесь еще живет, кроме нас? Молодежь есть?

    ЭЛЛЕН. А? Ну как же! Я видела одного парнишку... Крутился тут. Красивый такой, ноги длинные - знаешь, как я люблю. Наверно, жилец. Он бы в самый раз тебе подошел, Джо. У тебя ведь никогда еще не было дружка, верно?

    ДЖО. Не было. Правда, мне нравился один твой кавалер.

    ЭЛЛЕН. Ну? Который это?

    ДЖО. Я думала, что влюблена в нею.

    ЭЛЛЕН. Да про кого это она?

    ДЖО. Я думала, вот человек, которого я буду любить всю жизнь, мой единственный, а он взял и убежал с хозяйкиной дочкой.

    ЭЛЛЕН. А, ты про этого...

    ДЖО. Я каждую ночь ревела, ревела, пока не засну.

    ЭЛЛЕН. Поглядели б вы на нее! Вот уж была драная кошка? Ей-богу! Смотреть тошно. Я тебе как-нибудь расскажу.

    ДЖО. А потом я его встретила на улице...

    ЭЛЛЕН. Ах, вон оно что!

    ДЖО. И глазам своим не поверила. Плюгавенький, подбородка нет, нос такой смешной, торчком.

    ЭЛЛЕН. Ну, меня не нос его интересовал.

    Слышен гудок буксирного пароходика.

    ДЖО. Чувствуешь, чем с реки тянет?

    ЭЛЛЕН. Ничего я не чувствую! У меня жуткий насморк!

    ДЖО. А что это вон там за дым?

    ЭЛЛЕН. Бойня. Входят коровы, овцы и свиньи, а выходит говядина, баранина и свинина.

    ДЖО. Представляю себе, каково здесь летом. Вонища наверно...

    ЭЛЛЕН. Во всем городе вонища. Ой-ой-ой, какой сквозняк! Откуда это? Взгляни только! Какой дурак догадался сделать в этом месте окно? И без того-холодильник, а тут еще ветер со всех четырех сторон света.

    ДЖО. Эллен, перестань шмыгать носом. Невозможно слушать.

    ЭЛЛЕН. А что я могу сделать? Будешь тут шмыгать носом, когда такой насморк. И никакого сочувствия у девчонки. Только о себе и думает.

    ДЖО. Сейчас распакую луковицы. Куда бы мне их положить?

    ЭЛЛЕН. Сказала б я тебе...

    ДЖО. Их полагается хранить в прохладном, темном месте.

    ЭЛЛЕН. Все мы рано или поздно попадем в прохладное, темное место. И нечего волноваться по этому поводу.

    ДЖО. Мне кажется, эти будут цвести. Сколько я ни сажала цветов, никогда ничего не вырастало.

    ЭЛЛЕН. Охота была возиться.

    ДЖО. Разве не приятно, когда иод твоим окошком цветы?

    ЭЛЛЕН. Откуда это у тебя луковицы?

    ДЖО. Из парка. Садовник как раз посадил сотни две, и я решила, что он не хватится, если их станет на десяток меньше.

    ЭЛЛЕН. Вот это правильно. Так и надо: увидишь, что нравится, и бери. Моя дочь, не отопрешься. Если б ты тратила на меня хоть половину того времени, которое уходит на эту дурацкую зелень, мне жилось бы куда лучше. Поди взгляни, вода не закипела?

    ДЖО. Сама взгляни. Я ищу место для луковиц.

    ЭЛЛЕН. «Сама взгляни»! Все, все сама. Вот так всегда. Ты их растишь, воспитываешь, а они вдруг раз - и скажут тебе что-нибудь такое. Я в твоем возрасте никогда бы не посмела так разговаривать с матерью. Она бы меня за это угостила, век бы помнила. Ох, моя головушка! Как пройдусь немного, - сил моих нет! А сколько мы шли! Никогда не думала, что этот город такой большой. У нас еще есть аспирин, Джо?

    ДЖО. Нету. Я сегодня видела тебя во сне, Эллен.

    ЭЛЛЕН. Как далеко тебе теперь в школу ходить! Несколько миль, наверно.

    ДЖО. Ходить-то недолго осталось!

    ЭЛЛЕН. Ты, значит, все-таки хочешь бросить школу после рождества?

    ДЖО. Угу.

    ЭЛЛЕН. И что же ты собираешься делать?

    ДЖО. Убраться от тебя подальше, как только появится немного денег в кармане.

    ЭЛЛЕН. И то дело. Но откуда, по-твоему, они появятся, эти деньги? Работать ты не слишком любишь.

    ДЖО. Да, вся в тебя.

    ЭЛЛЕН (глядя на цветы). Красиво, правда? Напоминает мне мое первое место - ресторанчик па Уит Лейн. Там так чудно было... Я играла на пианино, и... ну, в общем, пела... По субботам народу, бывало, соберется... Все стоят и подпевают. Прямо с ума сходили, когда я пела. Вот это, например:
    «Лесу подарок мой - песнь соловья.
    Слепому-заката роскошные краски.
    Маме своей подарила бы я
    Память любви - в белой детской коляске».
    (Обращаясь к воображаемому оркестру). Ну-ка, жару!

    ДЖО. Какой тут жар, никакого ритма нету.

    ЭЛЛЕН. Они это так раздраконят, чудо! (Поет еще один куплет). Ничего мотивчик, а?

    ДЖО. Ну, а если б и я занялась чем-нибудь в этом роде?

    ЭЛЛЕН. Мне бы следовало всерьез заняться пением. Мне все это твердили. Что ты говоришь?

    ДЖО. Я говорю: а что, если мне тоже устроиться в ресторанчик?

    ЭЛЛЕН. Но ведь ты не поешь, верно? Впрочем, твоя жизнь, тебе ее и губить. Вмешиваться в чужие дела -пустая затея. На себя-то времени не хватает.

    ДЖО. Это ты только говоришь так, а сама ведь думаешь, что сделала бы это гораздо лучше меня, правда?

    ЭЛЛЕН. Что - «это»?

    ДЖО. Да загубила бы мою жизнь. Ведь у тебя такая практика!

    ЭЛЛЕН. Что верно, то верно. Тут мне есть чем похвалиться. Свое падение я уж устроила по-своему, сама устроила. Этот стул низковат, верно? Сюда бы подушечку.

    ДЖО. Во всяком случае, замуж я выходить не собираюсь, не то что ты.

    ЭЛЛЕН. Ну?

    ДЖО. Для этого я слишком молода и красива.

    ЭЛЛЕН. Вы только послушайте ее! Впрочем, у всех у наев этом возрасте бывают заскоки. Какая разница? Все мы рано или поздно кончаем одним и тем же. Ты лучше расскажи мне свой сон.

    ДЖО. Какой сон?

    ЭЛЛЕН. Ты говорила, что видела меня во сне.

    ДЖО. Ах, тот! Да ничего особенного. Просто я стояла в саду, и там какие-то полицейские землю копали, и догадайся - что они нашли в земле под розовым кустом?

    ЭЛЛЕН. Тебя!

    ДЖО. Нет - тебя.

    ЭЛЛЕН. Это с чего вдруг? Или на кладбищах больше места нет? Ну, да я всегда говорю, что после смерти нас надо использовать на удобрение. Пойди взгляни, как там кофе. Ужасно хочется чего-нибудь горяченького. Вот сволочная простуда. По всему телу разлилась. Ясное дело, это вирусный грипп... Пожалуй, тут надо прибрать. Ей в голову не придет. Впрочем, в этом возрасте им ничего в голову не приходит. Ох! Как стану что-нибудь делать, так сразу в боку стреляет, знаешь, нагнуться невозможно. Бывало у тебя так? Я думала сегодня голову вымыть, но, наверно, не стоит риско... а, черт! что это она такое туда запихнула... конечно, это она, а не я... Что это? (Замечает рисунки). Эй, Джо! Джо! Что это такое?

    ДЖО. Что - «это»?

    ЭЛЛЕН. Это твои?

    ДЖО. Положи.

    ЭЛЛЕН. Ты же говорила, что у тебя ни к чему нет способностей.

    ДЖО. Это просто рисунки.

    ЭЛЛЕН. Очень хорошие рисунки. Ты показывала в школе?

    ДЖО. Я ни в одной школе не успевала ничего показать.

    ЭЛЛЕН. Это я виновата.

    ДЖО. Тебе ведь обязательно нужно разъезжать с места на место.

    ЭЛЛЕН. Да, во мне есть что-то цыганское. А я и не подозревала, что у меня такая талантливая дочь. Вы только поглядите. Верно ведь здорово?

    ДЖО. Я не талантливая, а гениальная.

    ЭЛЛЕН. Пожалуй, повешу вот этот где-нибудь на стенку. Только где? Чтобы не очень заметно было. А ты не хватай, не хватай. Как ты себя ведешь? А это что должно обозначать?

    ДЖО. Автопортрет. Дай сюда!

    ЭЛЛЕН. Автопортрет? Ах ты, боже мой! Конечно, приходится тебе самой себя рисовать, больше никто бы не стал. Эге! А это уж не я ли?

    ДЖО. Ты.

    ЭЛЛЕН. Да! Краше в гроб кладут. Слушай, но они очень занятные, эти рисуночки. Ты никогда не думала о том, чтобы поступить в художественную школу? Тебя там как следует выучат, верно?

    ДЖО. Поздно уже.

    ЭЛЛЕН. Я буду платить. Ты ведь не тупица, ты быстро выучишься.

    ДЖО. Хватит с меня школ. Слишком много разных школ, слишком много разных мест.

    ЭЛЛЕН. Так ты себя попусту губишь.

    ДЖО. Лишь бы я никого другого не губила. И вообще, что это ты так вдруг обо мне забеспокоилась? Никогда тебя это раньше не трогало-чем я занимаюсь, да чем хотела бы заниматься, да чего мне нужно...

    ЭЛЛЕН. Я знаю, я плохая, жестокая женщина.

    ДЖО. Зачем вот, например, нам нужно было сюда переезжать? Чем нам там было плохо?

    ЭЛЛЕН. Мне там все осточертело.

    ДЖО. Просто ты сбежала от кого-то.

    ЭЛЛЕН. Ты что, напрашиваешься на взбучку, красотка? Советую быть поосторожнее. Ох, она меня с ума сведет. И голова все раскалывается. Просто пополам раскалывается.

    ДЖО. А обо мне не подумала? Как, по-твоему, мне все эти переезды не осточертели? Где здесь ванная? Пойду приму ванну.

    ЭЛЛЕН. Тебе бы целый день в ванне сидеть.

    ДЖО. Да, я не то, что ты, не откладываю до последней возможности.

    ЭЛЛЕН. Уборная и ванная в конце коридора. Не разбрасывай, пожалуйста, свои вещи по комнате. Здесь и так неуютно.

    ДЖО. У нас вечно так: живем на чемоданах.

    ЭЛЛЕН. Ничего, ничего, скоро ты станешь самостоятельной, трудящейся женщиной, будешь жить, как тебе захочется.

    ДЖО. Чем скорей, тем лучше. Мне твое общество осточертело. Ты мне всю жизнь портишь. И перестань, пожалуйста, чихать вирусами в мою сторону. Держи свой насморк при себе.

    ЭЛЛЕН. Убирайся, слышишь? Полезай в свою ванну.

    ДЖО. Можешь сама принести себе кофе. Почему это я должна все для тебя делать? Ты для меня хоть что-нибудь делаешь?

    Музыка. Входит ПИТЕР, агент по продаже подержанных автомобилей; во рту сигара.

    ЭЛЛЕН. Боже ты мой! Кого это к нам занесло! Что вам угодно?

    ПИТЕР. Просто шел мимо и заглянул. Дай, думаю, посмотрю на твою новую штаб-квартиру.

    ЭЛЛЕН. Шел мимо... Где достал адрес?

    ПИТЕР. Достал. Уж не думала ли ты скрыться от меня, дорогая?

    ДЖО. Так вот, значит, от чего она хотела сбежать!

    ПИТЕР. Это кто такая?

    ЭЛЛЕН. Моя дочка.

    ПИТЕР. Рад познакомиться. Так, значит, прибавим ей лишний десяток годков.

    ДЖО. А этого как зовут?

    ЭЛЛЕН. Смит.

    ДЖО. Ты меня учила: не доверяй мужчинам, которые говорят, что их фамилия Смит.

    ЭЛЛЕН. Да иди ты в ванную, бога ради.

    ДЖО. Я не знаю, где ванная.

    ЭЛЛЕН. Пойдешь по коридору, увидишь там такой закоулочек.

    ДЖО. А он здесь останется?

    ПИТЕР. Да, я здесь останусь.

    ДЖО. Тогда я приму ванну попозже.

    ЭЛЛЕН. Что тебе от меня надо, что ты даже сюда пробрался?

    ПИТЕР (протягивает руку). Сама знаешь, чего мне надо.

    ЭЛЛЕН. Не лапай! Джо... взгляни, как там кофе! И надо же ему было явиться именно сейчас, когда она висит у меня на шее.

    ПИТЕР. Делай, что тебе мать велит.

    ДЖО. Гоняют взад вперед, будто я прислуга. (Уходит).

    ПИТЕР снова обнимает ЭЛЛЕН.

    ДЖО (Возвращается). Вода еще не запотела. Она, видно, не говорила вам обо мне?

    ПИТЕР. Черт!

    ЭЛЛЕН. Пойди накрой на стол.

    ДЖО. Не пойду.

    ЭЛЛЕН. Так займись чем-нибудь. Хоть козявкой обернись и в щель заползи, но только чтоб духу твоего здесь не было.

    ПИТЕР. Отделайся от нее.

    ЭЛЛЕН. Ты же видишь - не могу. В конце концов, тебя ведь сюда никто не звал.

    ПИТЕР. Зачем ты сюда переехала? Я весь город обегал, все тебя разыскивал, и вот в какой дыре встретились!

    ЭЛЛЕН. Замолчи! У меня насморк.

    ПИТЕР. С чего это тебя занесло в этот отвратный район?

    ЭЛЛЕН. Мне не по карману ваша разборчивость.

    ПИТЕР. Не дома, а муравейники, кладбище, бойня.

    ЭЛЛЕН. Да, у нас тут всего хватает.

    ПИТЕР. Разве тут можно жить?!

    ДЖО. Конечно, нет, здесь и живут-то каких-нибудь пятьдесят тысяч человек. (Уходит).

    ПИТЕР. И еще чья-то сопливая дочка.

    ЭЛЛЕН. Я ведь сказала: никто тебя сюда не звал. О, господи! Придется мне все-таки что-нибудь принять. Голова прямо как в тумане. Ну зачем ты?..

    ПИТЕР. Что - «зачем»?

    ЭЛЛЕН. Зачем ты сюда притащился?

    ПИТЕР. Слушай, детка, тебе самой ясно, что ты мне рада.

    ЭЛЛЕН. Вовсе нет. Единственное, что может утешить меня в вашем присутствии, так это ваше скорое отсутствие.

    ПИТЕР. Тогда я остаюсь.

    ЭЛЛЕН. Я тебя предупредила. Я ведь сказала, что бросаю это дело. Вот и уехала, понятно?

    ПИТЕР. Понятно.

    ЭЛЛЕН. Ох, да вынь ты изо рта сигару. Просто идиотский вид у тебя, - изо рта труба торчит.

    ПИТЕР. А у тебя из носу река течет. Ну-ка, держи платок.

    ЭЛЛЕН. Отстань.

    ПИТЕР. Давай, давай сморкайся как следует.

    ЭЛЛЕН. Говорю, отвяжись.

    ПИТЕР. Высморкайся, женщина.

    ЭЛЛЕН сморкается.

    И выкинь из головы всякую чушь. Ты не можешь бросаться такими мужчинами, как я.

    ЭЛЛЕН. Вот как?

    ПИТЕР. У нас старая фирма. Ты не должна подводить старую фирму.

    ЭЛЛЕН. Я вольная птица. И потам, я думаю бросить вое это.

    ПИТЕР. Что?

    ЭЛЛЕН. Да всю эту музыку, мужчин...

    ПИТЕР. Что мы такого сделали, чем навлекли на себя такую кару?

    ЭЛЛЕН. Важно не то, что вы сделали, а что сделала я.

    ПИТЕР. Но, дорогая (приближаясь к ней), ты делаешь это так хорошо.

    ЭЛЛЕН. Убери руки, Питер. Мне еще нужно распаковать барахло.

    ПИТЕР. Отправь ее в кино.

    ЭЛЛЕН. Все равно, я сейчас не в настроении.

    ПИТЕР. Это еще почему?

    ЭЛЛЕН. Я устала. Это просто ужасно, когда такой насморк. Ничего не хочется.

    ПИТЕР. Тогда надевай шляпу и пошли выпьем чего-нибудь. Или зайдем в церковь, я сделаю из тебя честную женщину.

    ЭЛЛЕН (пошла одеваться, потом передумала). Нет, не хочется.

    ПИТЕР. Я предлагаю тебе законный брак, дорогая.

    ЭЛЛЕН. Чего, чего?

    ПИТЕР. Ну, ладно, пошли выпьем.

    ЭЛЛЕН. Говорю тебе: не хочется.

    ПИТЕР. Рассчитываешь на что-нибудь получше? Зря.

    ЭЛЛЕН. Послушай, золотко, я тебе в матери гожусь.

    ПИТЕР (дает ей шлепок). Ну что ж, мне нужна материнская ласка.

    ЭЛЛЕН. Перестань.

    ПИТЕР. Как? Ты без пояса?

    ЭЛЛЕН. Сказано, не лапай!

    ПИТЕР. Ах ты боже мой!

    ЭЛЛЕН. Ей-богу, ты добьешься, что во мне кое-что проснется. И никакая не материнская ласка.

    ПИТЕР.
    Ах, Уолтер, тебе говорю.
    Поведи ты меня к алтарю.

    ЭЛЛЕН. Слышали мы такие разговорчики.

    ПИТЕР. Эллен, ты, видно, не отдаешь себе отчета в том, какие возможности открывает тебе мое предложение. Мир буквально усеян женщинами, которых я отверг, женщинами, которые по-прежнему жаждут потакать моим мелким порокам и прощать мне разного рода безобразия. Выходи за меня, ЭЛЛЕН. Я молод, хорош собой, прилично обеспечен. Второй раз я, может, этого не предложу.

    ЭЛЛЕН. Да ты пьян, детка.

    ПИТЕР. Я трезв, как мировой судья.

    ЭЛЛЕН. Если ты попросишь меня еще раз, я, кажется, соглашусь.

    ПИТЕР.
    Я вижу тихий дом,
    Мой милый дом,
    Уютный дом!..

    ЭЛЛЕН. Вот-вот, это «Красный лев», пивнушка твоя. Чего тебе, собственно надо?

    ПИТЕР. Сама знаешь.

    ДЖО (входит, кашляет). Ваш кофе. Извиняюсь, если помешала. Посуда - не подарок, а другой у нас нет.

    ПИТЕР. Погоди, не убегай.

    ДЖО. А я и не думаю убегать. (Садится).

    ПИТЕР. Она всегда такая?

    ЭЛЛЕН. Она ревнует...

    ПИТЕР. Вот не было печали!

    ЭЛЛЕН. Не переносит, если я с кем-нибудь ласкова.

    ДЖО. Со мной ты, точно, всегда неласкова.

    ПИТЕР. Ну, она уже большая, может сама о себе позаботиться. Что это за кофе, хотелось бы знать? Такой слабый - морковный, что ли?

    ЭЛЛЕН. Она всегда такой варит. Знает, что я люблю крепкий, и - варит послабее. Не пей, не стоит он того. Оставь.

    ДЖО. Ей надо лечь в постель.

    ПИТЕР. Верно. Я тоже так считаю.

    ДЖО. У тебя очень бледный и больной вид, ЭЛЛЕН.

    ЭЛЛЕН. Благодарю.

    ДЖО. Он скоро уйдет?

    ЭЛЛЕН. Да, да, уходи-ка ты поскорей, а то заразишься от меня насморком.

    ПИТЕР (притягивает ее к себе, когда она проходит мимо). Пошли выйдем вместе.

    ЭЛЛЕН. Нет.

    ПИТЕР. Чего же ты хочешь, малютка? Обручальное колечко?

    ДЖО. Вот уж не думала, что они еще на символической стадии.

    ЭЛЛЕН. Я всегда рада лишнему бриллиантовому колечку.

    ПИТЕР. Сразу видно, что ты охотишься за моими деньгами.

    ЭЛЛЕН. Вот как?

    ДЖО. Эй!

    ПИТЕР (обнимает ЭЛЛЕН у порога и начинает рассказывать ей похабный анекдот). Я тебе рассказывал про того типа, который женился на проститутке?

    ЭЛЛЕН. Нет еще, давай!

    ДЖО. Послушайте! У вас какая сигара?

    ПИТЕР. Чего ты не уедешь к своему папочке?

    ДЖО. Он умер.

    ПИТЕР. Какая жалость! Так вот, этот самый тип...

    ДЖО. Это гавана?

    ЭЛЛЕН. Да, да.

    ПИТЕР. Роскошная черная гавана, ее сворачивали на ляжке черной толстомясой негритянки.

    ДЖО. Не играйте с огнем! Мало ли где могла побывать ляжка черной толстомясой негритянки.

    ЭЛЛЕН. Не обращай на нее внимания. Она воображает, что очень остроумна.

    ДЖО. Он тоже воображает, что он остроумный. Спорю, что он женат.

    ЭЛЛЕН хохочет над анекдотом ПИТЕРА.

    Слушайте, вы не всерьез собрались на ней жениться? Она с мужчинами просто дьявол.

    ПИТЕР. Правда, Эллен?

    ЭЛЛЕН. Н-ну, во всяком случае, рыбой я себя не считаю. А теперь давай, покончил с тем, для чего пришел, -и отправляйся. Нам еще надо перед сном разобрать барахло.

    ПИТЕР. Ну, хорошо. Завтра я зайти не смогу, дельце одно наклевывается.

    ЭЛЛЕН. Иди, иди.

    ПИТЕР. Не забывай меня.

    ДЖО. Может быть, мне удалиться, чтобы вы могли поцеловать ее на прощанье?

    ЭЛЛЕН. Я сейчас тебя, барышня, поцелую на прощанье, - долго помнить будешь!..

    ПИТЕР. Ну, Джо, ухаживай за своей мамашей. Пусть скорее поправляется. Знаешь ведь, какое хрупкое здоровье у этих старушек?

    ЭЛЛЕН. Да уйдешь ты?

    ПИТЕР уходит.

    Ну, я лично сразу же ложусь в постель. Завтра приберем. Всегда можно отложить на завтра, что не сделал сегодня.

    ДЖО. В коридоре, наверно, уже темно. Я, пожалуй, лучше утром приму ванну.

    ЭЛЛЕН. Боишься темноты?

    ДЖО. Ты ведь знаешь, что боюсь.

    ЭЛЛЕН. Ты должна с этим бороться.

    ДЖО. Я стараюсь.

    ЭЛЛЕН. И все равно боишься?

    ДЖО. Да.

    ЭЛЛЕН. Значит, нужно лучше стараться.

    ДЖО. Спасибо за совет. Так и сделаю. Как кроватка, ничего?

    ЭЛЛЕН. Настоящий гроб, только не так удобно.

    ДЖО. А ты пробовала, удобно в гробу?

    ЭЛЛЕН. Еще попробую, не беспокойся. Хоть бы грелку найти, что ли.

    ДЖО. Что же ты его не оставила ночевать? Мне не впервой выкатываться из постели посреди ночи...

    ЭЛЛЕН. Да замолчи ты, бога ради! Хоть на пять минут захлопни свой милый ротик. Гаси свет и ложись.

    ДЖО. Может, все-таки убрать этот хлам?

    ЭЛЛЕН. Не надо, в темноте он выглядит ничего.

    ДЖО. Вся эта комната лучше всего выглядит в темноте.

    ЭЛЛЕН. Все на свете лучше всего выглядит в темноте - в том числе и я. Люблю, когда темно. Не понимаю, как ты можешь бояться темноты.

    ДЖО. Я не боюсь темноты на улице. Я не люблю только, когда в доме темно.

    ЭЛЛЕН. Ну ладно, иди сюда, ложись. Послушай, Джо, что бы ты сделала, если б я сказала тебе, что собираюсь опять выйти замуж?

    ДЖО. Упрятала б тебя в сумасшедший дом.

    ЭЛЛЕН. Ну ладно, ложись.

    Музыка. Свет постепенно гаснет.

    Картина вторая

    ДЖО и ее приятель, ЮНОША-НЕГР с нашивками флотского старшины, идут по улице. Останавливаются у подъезда.
     

    ДЖО. Ну, мне пора. Спасибо, что донес книжки.

    ЮНОША. Ты удивилась, что я тебя ждал после школы?

    ДЖО. Нет.

    ЮНОША. Рада, что я пришел?

    ДЖО. Сам знаешь, что да.

    ЮНОША. И я рад.

    ДЖО. Ну, мне пора.

    ЮНОША. Погоди.

    ДЖО. Ладно. Смотри, как быстро стемнело. Люблю зиму. Я зиму люблю больше, чем всякое другое время.

    ЮНОША. Я тоже. Когда рано темнеет, у меня больше времени вот для этого... (Целует ее).

    ДЖО. Не надо. Ты все время...

    ЮНОША. Тебе же нравится.

    ДЖО. Но я не хочу, чтоб ты все время...

    ЮНОША. Боишься, кто-нибудь увидит?

    ДЖО. Мне наплевать.

    ЮНОША. Повтори.

    ДЖО. Мне наплевать.

    ЮНОША. И ведь тебе правда наплевать. Ты - первая моя знакомая, которой правда наплевать. Знаешь что, я хочу тебя кое о чем спросить. Я много говорить не умею. Так вот: ты согласна выйти за меня замуж?

    ДЖО. Я тоже много говорить не умею. Так вот: я не то, чтоб согласна выйти за тебя замуж, но ты меня уговорил.

    ЮНОША. Тебе сколько лет?

    ДЖО. Восемнадцать - почти.

    ЮНОША. И ты правда выйдешь за меня замуж?

    ДЖО. Я ведь сказала, что да. Нечего было спрашивать, если ты только так, не всерьез. (Хочет уйти).

    ЮНОША. Постой! Я не просто так. Я думал, что ты просто так. Ты это всерьез, да? Ты согласна выйти за меня замуж?

    ДЖО. Я тебя люблю.

    ЮНОША. Откуда ты знаешь?

    ДЖО. Я не знаю, почему я тебя люблю, я знаю только, что люблю.

    ЮНОША. Я тебя обожаю. (Поднимает ее и кружит в воздухе).

    ДЖО. И я тебя. Ничего не могу с собой поделать.

    ЮНОША. А у меня для тебя что-то есть.

    ДЖО. Что это? Колечко?

    ЮНОША. Я сегодня утром в магазине никак не мог вспомнить, какие у тебя руки, длинные, маленькие или еще какие... Стоял как дурак и вспоминал, как я их трогал. (Надевает ей кольцо на палец и целует ей руку). А что скажет твоя мать?

    ДЖО. Смеяться, наверно, будет.

    ЮНОША. Что, ей все равно, за кого выходит ее дочь?

    ДЖО. Ведь не она выходит за тебя, верно? Она тут ни при чем.

    ЮНОША. Она меня не видела.

    ДЖО. Ну и что? Увидит.

    ЮНОША. Увидит черного парня.

    ДЖО. Ну, нет. Какая бы она ни была, расовых предрассудков у нее нет. Ты об этом и не думай, слышишь?

    ЮНОША. Ладно. Раз тебе хочется.

    ДЖО. Хочется.

    ЮНОША. А мне только этого и надо.

    ДЖО. Когда поженимся?

    ЮНОША. Может, в мой следующий отпуск? Только это не скоро, еще целых шесть месяцев.

    ДЖО. Зато мы можем накопить немного денег. Послушай, знаешь что... Это колечко... Оно слишком большое, видишь, соскакивает с пальца... И потом, я все равно не смогла бы носить его в школу. Еще потеряю. Давай уж, романтика так романтика. У тебя нет веревочки?

    ЮНОША. Зачем тебе?

    ДЖО. Хочу носить его на шее. Ну-ка, выворачивай карманы. Три носовых платка, булавка, винтик какой-то! Это что, из твоей головы выпал? Резинки! Слушай, чего только у вас в карманах нет... Ой, а это что?

    ЮНОША. Ничего.

    ДЖО. Автомобильчик! Катается?

    ЮНОША. Наверно.

    ДЖО. Можно попробую? (Запускает игрушку).

    ЮНОША. Эх, не знает даже, как заводить. Не так. Вот погляди. (Пускает автомобильчик, он быстро катится.)

    ДЖО. Он мне нравится. Можно мне его взять?

    ЮНОША. Можно. Бери его, и мое сердце, и все на свете.

    ДЖО. Спасибо. Придумала: сниму с головы ленту и повешу свое колечко. Завяжи-ка мне.

    ЮНОША. Какая у тебя красивая шея!

    ДЖО. Очень приятно, что тебе нравится. «Здоровый румянец и нежная кожа девочки-подростка». Теперь надо его засунуть поглубже. Не хочу, чтобы мать видела. Она только смеяться будет. Я говорила тебе, что на той неделе брошу школу? Буду работать в баре. Неполный рабочий день. А как только найду настоящее место, сразу же сниму где-нибудь комнату и уеду от ЭЛЛЕН.

    ЮНОША. Эх, жаль, что я на флоте...

    ДЖО. Почему?

    ЮНОША. Мало будем вместе.

    ДЖО. Все равно, все время мы не можем быть вместе, да и всего времени все равно было бы мало.

    ЮНОША. Да, ну и влип же я! Был молодой, холостой, ни забот, ни хлопот. И вот, пожалуйста! Завлечен в силки первобытного культа...

    ДЖО. Что за культ? Мау-мау?

    ЮНОША. Хуже - брак.

    ДЖО. «Завлечен в силки»! Это мне нравится! Да ты чуть не на коленях просил моей руки и сердца.

    ЮНОША. Ты меня завлекла. Я парень доверчивый. Кто меня завел на тот стадион?

    ДЖО. А кто его нашел, этот стадион? Я и понятия не имела о том, что есть такой стадион. А это, между прочим, значит, что ты там часто бывал... Специалист по укромным уголкам. Больше ты меня туда не заманишь... Там слишком мало народу... Мало ли что может приключиться с бедной девушкой...

    ЮНОША. Не только может, а даже почти приключилось, бесстыдница ты!

    ДЖО. Нечего было пользоваться моей беззащитностью и невинностью.

    ЮНОША. А я и не пользовался. Мне совесть не позволила.

    ДЖО. Уж ты бы не растерялся. Ты бы зашел очень далеко, если б я тебе позволила, и никакая совесть тебя не остановит.

    ЮНОША. А тебе было так же хорошо, как и мне.

    ДЖО. Помалкивай! Такими разговорами можно смутить мое юное воображение.

    ЮНОША. У женщин не бывает юного воображения. Они рождаются трехтысячелетними.

    ДЖО. Ты сам иногда выглядишь трехтысячелетним старцем. Твои предки из Африки приехали?

    ЮНОША. Нет, из Кардиффа. Что, огорчилась? Рассчитывала : выйти за человека, у которого отец бил от зари до зари в там-там?

    ДЖО. Мне наплевать, где ты родился. Все равно в тебе еще где-то осталось немножко джунглей.

    Слышна заводская сирена.

    Ну, мне нужно идти. Я есть хочу. Тебе, может быть неиз- вестно, но юные девицы тоже должны принимать пищу.

    ЮНОША. Деточка, тебе придется перестать принимать пищу. Все. Больше никакой пищи, никакой косметики, никаких тряпок - мы копим деньги, чтобы пожениться.

    ДЖО. Мне, между прочим, правда, придется купить кое-что. У меня только одно пальто. Я в нем и в школу хожу и на свиданья. Наверно, выгляжу бог знает как.

    ЮНОША. По-моему, ты выглядишь отлично.

    ДЖО. Сегодня еще, придешь?

    ЮНОША. Нет, дело есть.

    ДЖО. Какое еще дело?

    ЮНОША. Очень трудное дело, придется побегать.

    ДЖО. Знаю, побегаешь - пить захочется. Просто ты собрался напиться.

    ЮНОША. Точно. У одного парня день рождения, с корабля, понимаешь? Увидимся завтра.

    ДЖО. Ладно. Знаешь что! Я завтра не пойду в школу. Ну ее! И у нас с тобой будет целый день. Встретимся возле дамской парикмахерской.

    ЮНОША. Где пахнет жареными волосами?

    ДЖО. Ага, часов в десять.

    ЮНОША. Есть, командир!

    ДЖО. Спокойной ночи.

    ЮНОША. Ты не поцелуешь меня на прощанье?

    ДЖО. Сам знаешь, что поцелую. (Целует его). Мне хочется целовать тебя. Спокойной ночи.

    ЮНОША. Спокойной ночи.

    ДЖО. Не прогляди меня во сне.

    ЮНОША. Я всю прошлую ночь тебя видел. Два раза с кровати падал.

    ДЖО. Д-да. Плохо твое дело.

    ЮНОША. Ясно, плохо. Пока, до завтра!

    ДЖО (уходя). Я тебя люблю.

    ЮНОША. Почему?

    ДЖО. Потому что ты ненормальный.

    Он машет ей вслед, затем поворачивается лицом к публике, поет и уходит.
    ЭЛЛЕН, танцуя под звуки его песни, приближается к кровати, ложится и принимается читать газету. Танцуя и грезя, появляется ДЖО.

    ЭЛЛЕН. Поздновато что-то из школы. С чего бы это?

    ДЖО. Да так, встретила кое-кого по дороге.

    ЭЛЛЕН. Г-м... От этого «кое-кого» у тебя в глазах звездочки зажглись.

    ДЖО. А откуда ты взяла, что это он?

    ЭЛЛЕН. Ну, знаешь, не она же привела тебя в такое невменяемое состояние.

    ДЖО. Он моряк.

    ЭЛЛЕН. Смею надеяться, ты держала в границах его мореплавательский пыл? Знаю я этих моряков.

    ДЖО. Он такой красивый.

    ЭЛЛЕН. В самом деле?

    ДЖО. У него карие глаза и курчавые волосы.

    ЭЛЛЕН. А ноги длинные?

    ДЖО. Не короткие.

    ЭЛЛЕН. А сколько ему лет?

    ДЖО. Двадцать два. Он сейчас на флоте. А до этого работал санитаром.

    ЭЛЛЕН. Санитаром? Как интересно! Где же это он работал санитаром?

    ДЖО. Как где? В больнице, конечно.

    ЭЛЛЕН. А ему не позволяется оттуда кое-что выносить? Нам такие знакомства, пожалуй, пригодились бы.

    ДЖО. Что ты плетешь, Эллен? Посмотри лучше в газете, что завтра в кино.

    ЭЛЛЕН. Сейчас... где это? Ах, вот... «Мне не было двадцати». Что, что? Все равно, тебе туда нельзя. Это только называется кино... «Десять заповедей», - вот что было бы тебе полезно посмотреть. «Желание под...» Хм, лучше места не нашли для своего желания... Этим надо дома заниматься! Нет, что-то ничего подходящего не найду.

    ДЖО. Ты ведь вообще не ходишь в кино.

    ЭЛЛЕН. Раньше я ходила. Но кино стало совсем как театр, бьют друг другу морду и бормочут. Я почти ничего разобрать не могу из того, что они говорят, а разберешь, так оказывается, не стоило стараться. Погляди-ка на рекламу. По-моему, это порнография. Как посмотрят мальчишка на такие формы, так рука у него и потянется к карандашу. Напишет тут одно слово, и готово дело - хулиган. И вообще, что это за разбухшая женщина, скажите на милость? Один только бюст, бюст и бюст. Такая роскошная грудь ценится на вес золота. Ну-ка, покажись, красотка. Интересно, получится из тебя такая же груда соблазна?

    ДЖО. Это еще зачем?

    ЭЛЛЕН. Определю тебя тогда в кино.

    ДЖО. Лучше уж на панель. Честнее.

    ЭЛЛЕН. Ну, это от тебя не уйдет.

    ДЖО. Откуда газета?

    ЭЛЛЕН. Соседка дала, с нижнего этажа.

    ДЖО. А я уж подумала: неужели купила?

    ЭЛЛЕН. Зачем покупать, когда дешевле одолжить?

    ДЖО. В какой день я родилась?

    ЭЛЛЕН. Не знаю.

    ДЖО. Ты должна бы помнить о таком событии.

    ЭЛЛЕН. Я все стараюсь о нем забыть.

    ДЖО. А сколько мне было, когда твой муж тебя выгнал?

    ЭЛЛЕН. Давай-ка сменим пластинку. Как вспомню о твоем отце и о своем муже, прямо диву даюсь - и охота мне было связываться, ей-богу!

    ДЖО. Он был богатый, что ли?

    ЭЛЛЕН. Гад он был!

    ДЖО. Нечего, нечего. Ведь он был твой муж. Зачем ты за него выходила?

    ЭЛЛЕН. Ничего лучшего не подвернулось. А потом он со мной развелся. По твоей милости.

    ДЖО. Правильно сделал. Если б я была мужчиной, и моя жена родила ребенка, который не был бы моим, я бы эту жену вышвырнула вон.

    ЭЛЛЕН. Правда? Странно, но я бы, кажется, этого не сделала. Ну, да не все ли равно?!

    ДЖО (листает газету). Смотри-ка, что тут написано. Арабский мистик Шейх-Ахмет готов бесплатно составить для вас точный гороскоп вашего характера и вашей судьбы.

    ЭЛЛЕН. Ну-ка, покажи.

    ДЖО. Тут даже фото есть.

    ЭЛЛЕН. Какой мерзкий типчик! Послушай, Джо, что я тебе скажу: не забивай себе голову всякими арабскими мистиками. У тебя в будущем - работа, забота и больше ничего, и ни один арабский принц не скажет тебе ничего другого. Каждый стоит у руля своей собственной судьбы. И несется сломя голову, как пьяный шофер. Я лично выхожу замуж.

    Это известие не получает отклика.

    Слышишь, я выхожу замуж.

    ДЖО. Я слышала. Чего ты хочешь, чтоб я веселилась и монетки швыряла? За этого самого Питера Смита?

    ЭЛЛЕН. За этого беднягу.

    ДЖО. Ты старше его лет на двести.

    ЭЛЛЕН. Только на десять.

    ДЖО. Кому нужна такая старая женщина?

    ЭЛЛЕН. Послушать тебя, так я какая-нибудь дряхлая, беспомощная старуха без единого винтика в голове.

    ДЖО. Ну, ты же все-таки не девушка на выданье.

    ЭЛЛЕН. Когда-то, может, была и девушкой, вернее, недалеко от того.

    ДЖО. Подумать только, тебе сорок лет. Надеюсь, что в твои годы я давно уже буду в могиле. Ты целых сорок лет живешь на свете!

    ЭЛЛЕН. Действительно, просто какое-то чудо биологии.

    ДЖО. Ты не выглядишь на сорок. У тебя вид хорошо сохранившейся шестидесятилетней дамы.

    Музыка. Входит ПИТЕР с большим букетом и коробкой конфет. Немного конфузится.

    ЭЛЛЕН. Ах! Взгляните-ка! И это все мне!

    ДЖО. Добрый вечер, папочка.

    ПИТЕР. Так ты ей сказала?!

    ЭЛЛЕН. Конечно. Заходи и садись. А то даже и ложись, у тебя вид просто великолепный.

    ПИТЕР подает ей букет.

    Мог бы не беспокоиться о букете. Спасибо, что подумал об этом, и ладно... Послушай, Джо, у нас есть какая-нибудь ваза? Надо бы поставить их в воду.

    ДЖО. Как это она вас уговорила? Вы, может, не в своем уме?

    ПИТЕР. Весьма возможно.

    ДЖО. Цветы и разные разности... Эллен нельзя ничего сладкого. Она должна заботиться о фигуре.

    ЭЛЛЕН. Не ври, пожалуйста. У меня фигура с восемнадцати лет не изменилась.

    ДЖО. Ей-богу?

    ЭЛЛЕН. Ни на дюйм.

    ДЖО. Мне такое несчастье не угрожает.

    ЭЛЛЕН. Питер, а ты что скажешь насчет моей фигуры?

    ПИТЕР. На мой взгляд, все в полном ажуре.

    ДЖО. Ну еще бы, что вам еще сказать? Вы ведь женитесь на ее фигуре.

    ПИТЕР. Конфеты тебе, Джо.

    ДЖО. Хотите купить мое молчание? Тоже неплохо. Я люблю конфеты.

    ЭЛЛЕН. Выпей тут пока, Питер, а я пойду напялю парадные тряпки. (Выходит).

    ПИТЕР. Только недолго, ладно? Я заказал столик. Думал, черт подери, что ты будешь готова.

    ДЖО. У нее нет чувства времени.

    ПИТЕР. А ты что, хочешь сжевать разом все конфеты?

    ДЖО бросает в него крышку от коробки.

    Это что за игрушки, а? Сиди смирно и веди себя прилично, ты, соплячка!

    ДЖО. Эй вы! Не вздумайте мною командовать. Вы мне не отец.

    ПИТЕР. О, господи! Да сиди ты и жуй свои конфеты. Можешь делать, что хочешь, только оставь меня в покое.

    ДЖО (неожиданно бросается на него, не то смеясь, не то плача). Это вы оставьте меня в покое! И мать мою оставьте в покое! Слышите?!

    Входит ЭЛЛЕН.

    ПИТЕР. Да отвяжись ты! Бога ради, иди ты к...

    ЭЛЛЕН. Отстань от него. Он вовсе не обязан терпеть твои штуки. Нет ли сигаретки, Питер? Ты тут налил себе чего-нибудь?

    ПИТЕР. Нет, я...

    ДЖО. Я вам мешаю, мистер Смит? Или вы мне ответите, когда мы останемся вдвоем?

    ПИТЕР. Ты не можешь унять ее?

    ЭЛЛЕН. Я ей сейчас голову сверну, если она не утихнет. Что б тихо было, Джо! Не смей его дразнить.

    ПИТЕР. Сегодня вечером у нас небольшое торжество.

    ДЖО. По какому поводу?

    ЭЛЛЕН. Он нашел для меня дом! Ну скажи, разве это не здорово? Покажи ей карточку, Питер. А я сию секундочку!

    ДЖО. Я вижу, вы уже все устроили у меня за спиной.

    ЭЛЛЕН. Взгляни, верно, красиво? Один его приятель продает, хочет подыскать себе что-нибудь поменьше. (Выходит).

    ДЖО. Ничего. Белые стены, теннисные корты. Может, и бассейн есть?

    ПИТЕР. Двенадцать бассейнов.

    ДЖО. А можно мне поглядеть другие карточки?

    ПИТЕР. Какие еще карточки?

    ДЖО. Да там, у вас в бумажнике. Вы, может, думали, я не заметила?

    ПИТЕР. А, эти! Пожалуйста, это семейные фотографии: мать, отец, сестра, брат (про себя) и все остальные ублюдки.

    ДЖО. А это свадьба?

    ПИТЕР. Брата.

    ДЖО. По жене видно, что они только-только поспели. Она - точно - беременная.

    ПИТЕР. Спасибо за пояснение.

    ДЖО. Получите назад, если дадите поглядеть остальные.

    ПИТЕР. Какие остальные? Чего тебе еще надо?

    ДЖО. Хотите, может, чтобы я сказала матери?

    ПИТЕР. Да говори ты своей матери все, что тебе вздумается, мне-то что?!

    ДЖО. Ведь там все женщины, точно? Ручаюсь, что у вас был миллион девушек. Как звали эту, с длинными ногами?

    ПИТЕР. А, номер тридцать восемь? Прелестная была штучка.

    ДЖО. Почему вы носите черную повязку?

    ПИТЕР. Я потерял глаз.

    ДЖО. Где?

    ПИТЕР. На войне.

    ДЖО. Служили на флоте?

    ПИТЕР. Пехота.

    ДЖО. Офицером?

    ПИТЕР. Рядовым.

    ДЖО. Я-то думала, вы были важной персоной.

    ПИТЕР. Рядовой - персона гораздо важнее, чем ты думаешь. В конце-то концов, кто делал всю грязную работу?

    ДЖО. Верно. От генерала без армии проку мало. Можно мне посмотреть ваш глаз? То есть, дырку от глаза?

    ПИТЕР. Нечего там смотреть.

    ДЖО. А когда вы спать ложитесь, вы повязку снимаете?

    ПИТЕР. Ну, знаешь, эту тему я предпочитаю не обсуждать публично.

    ДЖО. Нет, правда, скажите!

    ПИТЕР. У молоденькой девушки есть один очень простой способ все выяснить.

    ДЖО (просматривают фотографии из бумажника). Вот эта мне не нравится. Слишком глаза намазаны.

    ПИТЕР. Да, тут ваш брат проявляет особую слабость.

    ДЖО. Только не я. Я предпочитаю не затмевать блеск моей естественной красоты.

    ПИТЕР. Ты что хочешь, чтобы люди делали все, как ты?

    ДЖО. А вам не нравятся блестящие физиономии?

    ПИТЕР. Нет почему же, у молоденьких и блестящие физиономии вполне ничего. Только я не большой охотник до молоденьких.

    ДЖО. А я вам нравлюсь?

    ПИТЕР. Еще нет.

    ДЖО. Предпочитаете старух?

    ПИТЕР. Она не старуха.

    ДЖО. Скоро будет.

    ПИТЕР. Ну, что ж. Такова любовь. «Любовь она все губит, все испепеляет...»

    ДЖО. Почему вы женитесь на Эллен?

    ПИТЕР. А почему бы мне не жениться на Эллен?

    ДЖО. У вашего поколения какие-то странные понятия. Вот все, что я могу сказать.

    ПИТЕР. Может быть, ты теперь вернешь мне карточки?

    ДЖО. Нате.

    ПИТЕР. А ты не очень-то любишь свою мать, а?

    ДЖО. Она тоже не питает ко мне нежных чувств.

    ПИТЕР. Ну, ее понять можно.

    ДЖО (смотрит на фотографии через его плечо). Мне нравится вон та, лохматенькая. И ноги у нее красивые. Почти как у меня.

    ПИТЕР. Не хочешь закурить?

    ДЖО. Спасибочки.

    ЭЛЛЕН (за сценой, почти поет). Джо-о! Где моя шля-а-пка?

    ДЖО. Не знаю. Там, где ты ее положила. Вы напрасно нервничаете, Питер. Искусство требует времени. А вы точно потеряли глаз во время войны? Как это было?

    ПИТЕР. Пойди скажи своей матери, что я буду ждать ее в ресторане.

    ДЖО. Вы женаты?

    ПИТЕР (с порога). Нет, я еще на выданье.

    ЭЛЛЕН (входя). Последние денечки...

    ПИТЕР (ЭЛЛЕН). У тебя вид просто фантастический.

    ЭЛЛЕН. Благодарю. Погаси сигарету, Джо, у тебя и без того достаточно дурных привычек, незачем расширять репертуар. Нравится тебе моя шляпка, Питер?

    ПИТЕР. Шик и блеск, дорогая!

    ЭЛЛЕН. Что это ты раскидала книжки по всему дому, Джо? Может, задумала потихоньку съехать? Да погоди, Питер!

    ПИТЕР. А ты надела свои синие подъязки?

    ЭЛЛЕН. Ей-богу, Питер! Слышишь, Джо? Убери все эти книги.

    ДЖО. Я их разбираю.

    ПИТЕР (надевает шляпку ЭЛЛЕН). Как, мне к лицу?

    ЭЛЛЕН. Питер!

    ДЖО. Ты забыла, что я с той недели ухожу из школы?

    ЭЛЛЕН. Питер, отдай сейчас же! Что за дурацкие шутки! Я столько времени потратила, чтоб надеть ее как следует. Джо, делай что тебе говорят!

    ДЖО. Ладно.

    ЭЛЛЕН. Питер! Не смей! Ну-ка, отдавай! Это моя лучшая шляпа. Пусти!

    ПИТЕР (про себя). Никакого чувства юмора, черт бы ее побрал.

    ЭЛЛЕН. Что тут у нее? Ох, да вы только поглядите! «Стихи для детей». Сказки Андерсена. «Пиноккио». Ну, знаете, серьезной же литературой ты интересуешься! А это что? Библия!

    ДЖО. Почитала бы! Мне нравится.

    ЭЛЛЕН. Качество моей веры зависит от количества: как выпь - так и верю. Ешь, пей и веселись.

    ДЖО. Потом раскаешься.

    ПИТЕР. Ах ты боже мой! Да у нас тут, оказывается, почетный член-учредитель Общества божьих заповедей!

    ДЖО. Почему ты за него выходишь?

    ЭЛЛЕН. У него на то целый бумажник причин.

    ДЖО. Да, я тоже их сейчас видела.

    ЭЛЛЕН. Не дашь мне гинею, Питер? Надо, пожалуй, оставить ей немного.. денег. Вдруг мы надумаем провести пару деньков в Блэкпуле, а она все-таки не может тут питаться травой и свежим воздухом.

    ДЖО. Ну, теперь я свою мамашу целую неделю не увижу. Уж я-то ее знаю. Что же вы намерены делать со мной, Питер? С сопливой дочкой. Вам не кажется, что я еще слишком молода, чтобы бросать меня на произвол судьбы, пока вы там путешествуете с моей мамашей?

    ПИТЕР. Да ничего с ней не сделается. Не маленькая.

    ЭЛЛЕН. Разве мы можем взять ее с собой? Ведь это будет, если можно так выразиться, наш медовый месяц. Лишь бы нам не передумать!

    ПИТЕР. Дудки! С нами она нс поедет.

    ЭЛЛЕН. Пусть остается! Ну, идем. Я есть хочу.

    ДЖО. Я тоже.

    ЭЛЛЕН. На кухне полно еды.

    ДЖО. Ты должна мне все готовить, как полагается хорошей матери.

    ЭЛЛЕН. Разве я когда-нибудь говорила, что я хорошая мать?! Если ты настолько ленива, что не можешь сама себе готовить, придется тебе вычеркнуть пищу из своей диеты. По крайней мере, это поможет тебе сбросить пару фунтов.

    ПИТЕР. Она уже и сейчас так выглядит, будто ее морили голодом.

    ДЖО. Ты свои ключи не потеряла, Эллен? Меня, может, не будет дома, когда ты надумаешь вернуться. Я в субботу начинаю работать.

    ЭЛЛЕН. Ах, да. Она теперь у нас работник прилавка.

    ПИТЕР. Какого же?

    ДЖО. Того, который вы всегда подпираете. Продолжаю семейные традиции. Ты дашь мне немного денег на новое платье, Эллен?

    ЭЛЛЕН. Если ты в самом деле хочешь употребить деньги с пользой, купи лучше иголку и ниток. Все, что на ней надето, держится на булавках и завязках. Если с ней что-нибудь случится на улице, мне стыдно будет сходить за ней в полицию.

    ПИТЕР. Мы идем или нет?

    ДЖО. А мне нельзя с вами?

    ЭЛЛЕН. Замолчишь ты когда-нибудь? Ты его в конце концов доведешь. Ревнивая кошка. Пошли, Питер.

    ПИТЕР. Да иду, иду. Спокойнее. Потерпит немножко: Там на улице эти ублюдки всю машину растащили по винтикам, но нам-то что, правда?

    ЭЛЛЕН. Видишь? Я говорила, ты его расстроишь.

    ПИТЕР. Расстроишь? Ты что думаешь, я расстроен? Я просто хочу выбраться, наконец из этой проклятой дыры.

    ПИТЕР и ЭЛЛЕН выходят из квартиры. ДЖО минуту глядит им вслед, потом поворачивается, ложится поперек кровати и плачет. Музыка. Входит чернокожий ЮНОША.

    ЮНОША. Джо!

    ДЖО не двигается.

    Джо-о!

    ДЖО. Иду.

    Они движутся навстречу друг другу, как бы танцуя под музыку. Музыка затихает, освещение меняется.

    А, это ты! Входи. Нашел когда прийти! Я жутко себя чувствую. И вид у меня жуткий.

    ЮНОША. Что с тобой? Плакала?

    ДЖО. Нет.

    ЮНОША. Плакала. У тебя глаза красные.

    ДЖО. Я вообще не плачу. Просто у меня насморк.

    ЮНОША. Кажется, правда. И, по-моему, температура. Ты ела сегодня что-нибудь?

    ДЖО. Нет.

    ЮНОША. Хороша, нечего сказать! Где у вас тут кухня?

    ДЖО. Вон там. Что ты хочешь делать?

    ЮНОША. Я тебя живо вылечу. Молоко где?

    ДЖО. Под раковиной. Терпеть не могу молоко.

    ЮНОША. А я терпеть не могу грязь. Такого грязного дома, как ваш, я отродясь не видел. На ребятишек смотреть противно.

    ДЖО. Родители виноваты. Что это ты бросаешь в молоко?

    ЮНОША. Таблетку.

    ДЖО. Знаю, это опиум. Слыхали мы о таких, как ты.

    ЮНОША. Таких, как я, больше нет. Я единственный в своем роде.

    ДЖО. Я тоже.

    ЮНОША. Что это за стильная штучка только что вышла отсюда?

    ДЖО. Если разодетая, как кинозвезда, так это моя мать.

    ЮНОША. А одноглазый кто?

    ДЖО. Она выходит за него замуж, за беднягу!

    ЮНОША. Из тебя получится хорошенькая подружка на свадьбе.

    ДЖО. На свадьбе? Да я уж лучше пойду на собственные похороны.

    ЮНОША. Только сначала выпей вот это.

    ДЖО. Фу, гадость.

    ЮНОША. Лакай без разговоров.

    ДЖО. Ой, да тут пенка.

    ЮНОША. Не хнычь. Не могу же я сидеть весь вечер с девицей, у которой течет из носу. Допивай, допивай.

    ДЖО. С больными в больнице ты тоже так обращался?

    ЮНОША. Только когда они упрямились. Ну и мать у тебя, Джо. Такая молодая, а уже-взрослая дочка.

    ДЖО. У нее еще могут быть дети.

    ЮНОША. Хм, последние известия! Какое мне дело до того, могут ли у нее быть дети?

    ДЖО. Она тебе нравится?

    ЮНОША. Такие вещи не спрашивают у своего жениха.

    ДЖО. Да это и не имеет теперь никакого значения, потому что она уехала. Даже если она тебе и нравится, все равно ты опоздал. Прошляпил.

    ЮНОША. Я тоже скоро уеду. Что с того?

    ДЖО. Мое сердце разбито.

    ЮНОША. Ты можешь лежать по ночам и слушать, как мой корабль плывет через Ламанш. Как здесь холодно! Отопления нет?

    ДЖО. Есть, но не работает.

    ЮНОША. Тогда иди сядь рядом. Будешь меня греть.

    ДЖО. А там, куда ты едешь, тепло?

    ЮНОША. Надо думать.

    ДЖО. Нам бы здесь тоже не повредило немного солнечного света. В Англии только два времени года: зима и зима. Ты как считаешь, Эллен красивая?

    ЮНОША. Кто это Эллен?

    ДЖО. Моя мать. Честное слово, ты иногда бываешь туповат. Ну, красивая она?

    ЮНОША. Да.

    ДЖО. А я похожа на нее?

    ЮНОША. Нет, ты на нее совсем не похожа.

    ДЖО. Ну и хорошо. Я рада, что никто не видит между нами сходства.

    ЮНОША. Кольцо у тебя еще на шее? Надень. Матери нет, смеяться некому.

    ДЖО. Тогда расстегни мне там.

    ЮНОША. Какая у тебя красивая шея!

    ДЖО. Очень приятно, что тебе нравится.

    ЮНОША. Нет, постой! Дай я тебе надену.

    ДЖО. Оно очень дорого стоило?

    ЮНОША. Таких вещей не спрашивают. Я купил его в магазине Вулвортса!

    ДЖО. «Покупайте подарки в магазине дешевых цен!» Только мне все равно. Я не гордая. Важно ведь, что ты при этом подумал. Ну-ка признавайся, о чем ты думал, когда покупал это колечко?

    ЮНОША. У меня по отношению к тебе бесчестные намерения.

    ДЖО. Я очень рада.

    ЮНОША. Правда? (Обнимает ее).

    ДЖО. Перестань.

    ЮНОША. Почему? Ты что, возражаешь против сластолюбивых объятий мавра?

    ДЖО. Кто это так сказал?

    ЮНОША. Шекспир, «Отелло».

    ДЖО. Опять он. Кажется, он сказал все на свете!

    ЮНОША. Давай я буду твоим Отелло, а ты моей Дездемоной.

    ДЖО. Ладно.

    ЮНОША. О злосчастная!

    ДЖО. Ты останешься здесь на рождество?

    ЮНОША. Если ты хочешь.

    ДЖО. Это ты хочешь.

    ЮНОША. Правда.

    ДЖО. Тогда оставайся.

    ЮНОША. Ах ты, безобразница.

    ДЖО. Стоит быть безобразницей, пока есть возможность. Может быть, я тебя больше никогда не увижу. Я знаю.

    ЮНОША. Почему ты так говоришь?

    ДЖО. Просто знаю, и все. Только мне все равно. Оставайся со мной сейчас я ладно, больше мне ничего не надо, а если ты все-таки вернешься, я буду тебя ждать.

    ЮНОША. Ты думаешь, мне только одно нужно, да?

    ДЖО. Я знаю, что тебе только одно нужно.

    ЮНОША. Правда. (Целует ее). Но я все равно вернусь. Я тебя люблю.

    ДЖО. Какие у тебя основания так говорить?

    ЮНОША. Оснований никаких нету. Но что бы это ни значило, это истинная правда.

    ДЖО. Все равно, после этого ты еще, может быть, не захочешь вернуться. Я ведь не слишком опытная в этих делах.

    ЮНОША. Зато я опытный.

    ДЖО. И вообще, какое идиотство говорить, вернешься ты или нет, когда ты еще не уехал. Можно мне не пить это молоко?

    ЮНОША. Выпила бы. Ну, бог с тобой. (Обнимает ее).

    ДЖО. Не надо.

    ЮНОША. Почему не надо?

    ДЖО. Потому что мне хорошо.

    Свет постепенно гаснет. Музыка. Свадебные колокола. Мелодия ЭЛЛЕН. ЭЛЛЕН появляется, танцуя, увешанная разноцветными коробками со свадебными подарками.

    ЭЛЛЕН. Джо! Джо! Иди сюда! Скорее!

    Появляется ДЖО в пижаме. У нее сильный насморк.

    Бога ради, помоги мне. Я ни за что не управлюсь. Который час? Взгляни на часы - там, на колокольне.

    ДЖО. Четверть двенадцатого. Кажется, солнце проглядывает.

    ЭЛЛЕН. Да? Что ж, на счастливую невесту и солнышко светит.

    ДЖО. Ага, а на счастливого мертвеца дождик льет. Вы разве в церкви венчаетесь?

    ЭЛЛЕН. А ты что, хочешь пойти швырять в нас камни? Нет, конечно. Как я выгляжу? Передай-ка мне мою лису. Ах, какая лисичка! Моя лисичка! Тебе нравится?

    ДЖО. Ручаюсь, что кто-то хватится своей кошки.

    ЭЛЛЕН. Свадебный подарок от моего кавалера. Деньги он тратит - ну, просто воду льет. Знаешь, на пустяках экономит, а в большом счету не знает. Ох, я так волнуюсь. Мне будто снова двадцать. Надо же было тебе подхватить насморк в день моей свадьбы. Я-то думала, ты будешь у меня подружкой.

    ДЖО. Ты что - ненормальная?

    ЭЛЛЕН. Куда ты подевала мои туфли? Ты их вычистила? Ах, они же у меня на ногах! Не шмыгай, пожалуйста, носом, Джо. Возьми платок.

    ДЖО. У меня нет платка.

    ЭЛЛЕН. На тогда мой. Что там у тебя, Джо? Что это ты прячешь?

    ДЖО. Ничего.

    ЭЛЛЕН. Не делай из меня дуру. Что это? А ну, покажи сейчас же!

    ДЖО. Сказала тебе - ничего. Отпусти, слышишь? Ты мне больно делаешь!

    ЭЛЛЕН. Что это такое?

    ДЖО. Кольцо.

    ЭЛЛЕН. Вижу, что кольцо. Кто тебе дал?

    ДЖО. Один знакомый.

    ЭЛЛЕН. Кто? Говори: кто?

    ДЖО. Мне больно.

    ЭЛЛЕН (разрывает ленту и хватает кольцо). Пришила бы пуговицы к пижаме, если не хотела, чтоб я заметила. Кто тебе его дал?

    ДЖО. Один человек. Он просил, чтобы я вышла за него замуж.

    ЭЛЛЕН. Ах ты, соплячка! Тот парень, с которым ты тут шилась, пока нас не было?

    ДЖО. Да.

    ЭЛЛЕН. У, задушила б ее!

    ДЖО. Ты уже попробовала.

    ЭЛЛЕН. Да ты и пяти минут с ним не была знакома. Он правда просил тебя выйти за него?

    ДЖО. Да.

    ЭЛЛЕН. Слава богу, что существуют разводы. Ты, верно, решила, что раз я выхожу замуж, значит и тебе можно?

    ДЖО. А что, у тебя монополия?

    ЭЛЛЕН. Дубина ты, вот что! Какая из тебя жена, ты подумала? От тебя никакого проку нет. За собой смотреть и то не умеешь. Небось решила, что влюблена? А известно тебе, что влюбиться всякий может? Да много ли ты знаешь об остальном?

    ДЖО. Себя спроси.

    ЭЛЛЕН. Этому кольцу, знаешь, где место? На помойке, вот где! Ох, кажется, убила бы ее, ей-богу!

    ДЖО. Мне и так от тебя досталось. Ты еще за это когда-нибудь заплатишь.

    ЭЛЛЕН. Ну, знаешь, я уже достаточно платила - хватит с меня. Джо, послушай, ведь ты еще совсем ребенок. Почему ты не хочешь учиться на моих ошибках? На свои ошибки полжизни тратить придется.

    ДЖО. Не трогай меня. Отдай мое кольцо.

    ЭЛЛЕН. И надо же было такому случиться, как раз когда я собираюсь для разнообразия пожить немножко в свое удовольствие.

    ДЖО. Никто тебя не держит.

    ЭЛЛЕН. Ну да, только я за порог, ты тут же удерешь со своим матросом и погубишь себя навсегда.

    ДЖО. Я уже себя погубила.

    ЭЛЛЕН. Конечно, этого от тебя только и следовало ожидать. Глаза бы мои на тебя не смотрели!

    ДЖО. Напрасно ты волнуешься, ЭЛЛЕН. Он уехал. Он, может, вернется через полгода, ну, а может...

    ЭЛЛЕН. Джо, пойми, ты молода. Поживи в свое удовольствие. Не лезь в петлю. Замужество - это такой ад для молоденькой девушки.

    ДЖО. Дай мне еще свой платок, а?

    ЭЛЛЕН. А куда ты его положила?

    ДЖО. Это вот тоже из-за тебя.

    ЭЛЛЕН. Ну, ясно, все из-за меня. Покажи-ка язык.

    ДЖО. Надышала на меня своими вирусами.

    ЭЛЛЕН. И на шее у тебя красная полоса, где я шнурок тянула.

    ДЖО. Дашь мне водички?

    ЭЛЛЕН. Лучше выпей вот. (Берет бутылку виски). Полезнее будет. Да и я заодно пропущу стаканчик, ладно?

    ДЖО. Ты за последнее время влила в себя столько, что и поверить трудно. Смотри, поосторожней, а то станешь красноносой пьянчужкой, будешь одеколончик хлестать.

    ЭЛЛЕН. Я до этого никогда не дойду. Черт, говорят, своих не оставит.

    ДЖО. Тебя-то он, точно, не оставляет. Ты выглядишь просто великолепно, если принять во внимание...

    ЭЛЛЕН. Что именно?

    ДЖО. Все переделки, в которых ты побывала.

    ЭЛЛЕН. О, это, я считаю, только повышает рыночную цену.

    ДЖО. Попадешь ты в конце концов к черту в лапы.

    ЭЛЛЕН. И слава богу! Рай, я думаю, чертовски неуютное место. Там ведь никого нет, кроме раскаявшихся грешников? Сколько есть на свете проституток, подонков, политиканов, все только и думают, как бы отхватить себе по дешевке теплое местечко на том свете. Ради этого и болтают почем зря о раскаянии, о вечности и о своем консервированном боженьке. Где моя шляпка?

    ДЖО. Где твой муж?

    ЭЛЛЕН. Пьянствует, наверно, со своими приятелями. Он уехал утром, собирался проветрить дом. Ты видела фотографию дома? Ах да, видела. Ну как, ничего? (Вертится перед зеркалом).

    ДЖО. Да ничего, кому такие нравятся. Только не мне.

    ЭЛЛЕН. Мне он понравится через пару лет, когда будет не таким чистеньким и новеньким. А сейчас он, как мое лицо, - не придерешься. Взгляни-ка, у каждой морщинки своя грязная история.

    ДЖО. Ответь мне на один вопрос перед уходом, хорошо?

    ЭЛЛЕН. О! Обо всем этом ты можешь прочитать в книгах.

    ДЖО. Какой у меня был отец?

    ЭЛЛЕН (отворачивается). Кто?

    ДЖО. Ты же слышала! Отец. Какой он был?

    ЭЛЛЕН. Ах, он...

    ДЖО. Что ж, он был такой ужасный, что ты и говорить о нем не хочешь?

    ЭЛЛЕН. Почему ужасный? Просто он был, знаешь, немного глуповат. Не очень сообразительный, понимаешь?

    ДЖО. Я у тебя серьезно спрашиваю.

    ЭЛЛЕН. А я и отвечаю серьезно.

    ДЖО. Ты что, хочешь сказать, что он был идиот?

    ЭЛЛЕН. Почему идиот? Просто немного... не в своем уме.

    ДЖО. Врешь!

    ЭЛЛЕН. Ну, хорошо, вру.

    ДЖО. Погляди на меня.

    ЭЛЛЕН. Ну, как? Вру я?

    ДЖО. Нет.

    ЭЛЛЕН. Ну вот, теперь ты знаешь.

    ДЖО. Как ты могла выбрать мне такого отца?

    ЭЛЛЕН. Я не нарочно. Откуда мне было знать, что ты возникнешь из маленькой интрижки, которая и продолжалась-то какие-нибудь пять минут.

    ДЖО. Ты никогда не думаешь. В этом твое несчастье.

    ЭЛЛЕН. Я знаю..

    ДЖО. Какой он был? Настоящий идиот?

    ЭЛЛЕН. Я же тебе сказала. Но он был милый, славный такой паренек...

    ДЖО. Где он теперь? Упрятали?

    ЭЛЛЕН. Умер.

    ДЖО. Отчего?

    ЭЛЛЕН. Отчего? Знаешь, смерть - это такая штука, которая приходит ко всем, и когда уж придет, тут обычно некогда расспрашивать, почему да отчего.

    ДЖО. Это ведь передается по наследству?

    ЭЛЛЕН. Что?

    ДЖО. Сумасшествие.

    ЭЛЛЕН. Бывает.

    ДЖО. А я сумасшедшая?

    ЭЛЛЕН. Тебе видней. Ох, Джо, детка, не глупи. Ну, конечно, ты нормальная. Не менее нормальная, чем всякий другой.

    ДЖО. Зачем ты мне это рассказала? Неужели не могла придумать что-нибудь?

    ЭЛЛЕН. Ты правды просила - ее и получила, раз в жизни. И будь довольна.

    ДЖО. Как ты могла с полоумным?

    ЭЛЛЕН. У него были странные глаза. У тебя такие же. Все над ним смеялись. Ладно, я тебе как-нибудь в другой раз расскажу.

    ДЖО. Сейчас расскажи!

    ЭЛЛЕН. Осторожнее, духи разольешь!

    ДЖО. Пожалуйста, расскажи. Я хочу понять.

    ЭЛЛЕН. Думаешь, я понимаю? Одну ночь... собственно, это был вечер... я его любила. Это было первый раз, что я по-настоящему была с мужчиной.

    ДЖО. Ты же была замужем.

    ЭЛЛЕН. За пуританином - ты понимаешь, что это значит?

    ДЖО. По-моему, понимаю.

    ЭЛЛЕН. Когда я встретилась с твоим отцом, я была такой же чистой и нетронутой, какой я - весьма возможно, что ошибочно, - считаю тебя. Это было первый раз, и хоть бывает потом и второй раз, и третий, и четвертый, первого раза больше не бывает... А теперь я ухожу. Пойду поищу своего мужа. Чего ты надулась?

    ДЖО. Я думала... .

    ЭЛЛЕН. А ты не думай. Думать вредно. Увидимся, когда кончится наш медовый месяц. Иди, поцелуй меня на прощанье. Не помню, когда ты меня целовала.

    ДЖО. Прибереги поцелуи для своего мужа.

    ЭЛЛЕН. Ты, по-моему, ничуть не жалеешь, что расстаешься со мной.

    ДЖО. Не жалею и не радуюсь.

    ЭЛЛЕН. Ты сама не знаешь, чего хочешь.

    ДЖО. Нет, знаю. Я давно знаю, чего хочу.

    ЭЛЛЕН. А встретишь - узнаешь?

    ДЖО. Ни пуха, ни пера, ЭЛЛЕН.

    ЭЛЛЕН. Ну, пока. Да, если он не придет, я сейчас же вернусь.

    ДЖО. Ни пуха, ни пера, ЭЛЛЕН.

    ЭЛЛЕН уходит. Соло на корнете: «Вот идет новобрачная».
    Занавес

    Действие второе

    Картина первая

    Та же комната, шторы спущены. Когда подымается занавес, вдали слышна ярмарочная музыка и веселые голоса ДЖО и ДЖЕФА. Они входят в комнату со связкой ярких воздушных шаров. На дворе лето. Беременность ДЖО уже заметна.
     

    ДЖО (падает ничком на кушетку). А теперь я хочу лечь, и не смей будить меня раньше, чем через месяц.

    ДЖЕФ. Свет зажечь?

    ДЖО. И не думай!

    ДЖЕФ. Тебе понравилось на ярмарке?

    ДЖО. Очень. Я с самого рождества там не была.

    ДЖЕФ. Карусель еще вертится. Слышишь?

    ДЖО. Мне надо встать завтра в половине восьмого. Ой, честное слово, просплю. Ну и ладно, опоздаю. Зачем мне выбиваться из сил, ради кого? Тебе что, некуда идти, Джеф?

    ДЖЕФ. С чего это ты взяла?

    ДЖО. Ну, ладно, что ты там топчешься? Входи, если хочешь.

    ДЖЕФ. Спасибо.

    ДЖО. На кухне где-то есть печенье и кофе в термосе, только я очень устала, я искать не могу. Ты есть не хочешь?

    ДЖЕФ. Нет, а вот ты хочешь.

    ДЖО. Да. Принеси печенье, Джеф.

    ДЖЕФ. А где у тебя кухня?

    ДЖО. Вон там.

    ДЖЕФ. Я зажгу свет.

    ДЖО. Только попробуй! Мне нравится полумрак. Манчестерская мансарда - как романтично.

    ДЖЕФ. Четыре шага вперед, повернуть направо, повернуть налево, обогнуть газовую плиту, и дальше - по ущелью. (Налетает в темноте на стол или стул, вскрикивает.)

    ДЖО. Зажги спичку, чудак!

    ДЖЕФ. Ну и комнатища у тебя, Джо! Прямо вокзал!

    ДЖО. Знаю... Я весь день работаю в магазине, а по вечерам - в баре чтоб только заплатить за нее. Но она моя. Вся целиком моя.

    ДЖЕФ. Оно и видно. Грязища! То-то ты не хочешь зажечь свет. Где у тебя чашки?

    ДЖО. В раковине..

    ДЖЕФ. А не велика эта комната для одной, Джо?

    ДЖО. А что, ты думаешь сюда переселиться?

    ДЖЕФ. Охота была!

    ДЖО. Нет, думаешь. Поставь сюда. Ты что, совсем есть не хочешь?

    ДЖЕФ. Нет.

    ДЖО. Ну, тогда дай мне, а то я помираю с голоду. Слушай, тебя вышвырнули с квартиры?

    ДЖЕФ. Что ты мелешь!

    ДЖО. А я-то все удивлялась, почему ты так хотел меня проводить. В подворотне спать ведь не очень приятно, правда? За что тебя хозяйка выгнала, а, Джеффри? Я разрешу тебе остаться, если ты мне скажешь.

    ДЖЕФ. За неуплату.

    ДЖО. Вот и соврал для начала.

    ДЖЕФ. Я никогда не вру.

    ДЖО (зажигает свет). Да ну же, скажи мне правду. За что тебя выставили?

    ДЖЕФ. Я же сказал.

    ДЖО. Нет, ты скажи правду. Что там произошло? Небось привел к себе девушку, да? Или мужчину?

    ДЖЕФ. Не валяй дурака!

    ДЖО. Слушай, вон там кушетка, мягкая, у меня даже есть простыни. Можешь остаться, если расскажешь мне о себе. Ну, расскажи, Джеф, мне всегда хотелось знать о таких, как ты.

    ДЖЕФ. Оставь.

    ДЖО. Я не буду смеяться. Честное слово, не буду. Ну, расскажи мне хоть что-нибудь! Ручаюсь, ты никогда не говорил с девушкой по душам.

    ДЖЕФ. Я не специалист по задушевным разговорам.

    ДЖО. Я хочу знать, что ты за птица. Рассказывай или убирайся.

    ДЖЕФ. Понятно. (Идет к двери).

    ДЖО. Джеф, не уходи! Не уходи, Джеф. Прости. Останься, прошу тебя.

    ДЖЕФ. Не трогай меня.

    ДЖО. Я не хотела тебя обидеть.

    ДЖЕФ. Иногда я просто не выношу женщин. Пусти меня.

    ДЖО. Ну, перестань, Джеф. Мне все равно, что бы там с тобой ни произошло.

    ДЖЕФ. Благодарю. Ну, а теперь мне можно уйти?

    ДЖО. Пожалуйста, Джеф, останься. Я сейчас достану простыни и одеяло.

    ДЖЕФ. Не выношу людей, которые смеются над другими. Посмотрели бы лучше на себя, то-то смеху было бы!

    ДЖО. Пожалуйста, Джеф, останься. (Идет за простынями и одеялом).

    ДЖЕФ (находит на столе альбом с рисунками, перелистывает). Это твои?

    ДЖО. Нет. С чего ты взял? Не трогай.

    ДЖЕФ. Конечно, твои. Уж очень похожи на тебя.

    ДЖО. Почему?

    ДЖЕФ. Ни линии, ни ритма, ни цели.

    ДЖО. Что?

    ДЖЕФ. Где в них линия? Все смазано, понимаешь? Уголь. Не люблю я уголь.

    ДЖО. А я люблю.

    ДЖЕФ. Как это ты выбрала такой сюжет?

    ДЖО. Захотела и выбрала.

    ДЖЕФ. Сплошные сантименты.

    ДЖО. Это у меня-то сантименты?

    ДЖЕФ. Нет. Нет. Не нравятся они мне.

    ДЖО. Ты, правда, думаешь, они сентиментальны?

    ДЖЕФ. Понимаешь, по-моему...

    ДЖО. Жалко, что они тебе не нравятся.

    ДЖЕФ. Почему бы тебе не пойти в приличное училище?

    ДЖО. Я никогда не училась ни в каком училище.

    ДЖЕФ. Тебя надо прибрать к рукам.

    ДЖО. Нет уж, спасибо.

    ДЖЕФ. А что, кто-нибудь уже пытался?

    ДЖО. Что?

    ДЖЕФ. Прибрать тебя к рукам.

    ДЖО. Да.

    ДЖЕФ. Где же он сейчас?

    ДЖО. Он появился на рождество, а на Новый год исчез.

    ДЖЕФ. Он тебе нравился?

    ДЖО. Ничего.

    ДЖЕФ. Ты его любила?

    ДЖО. Я мало что знаю о любви. Откуда? Должно быть, любила. Говорят, любовь созидает. А я сейчас именно созидаю. У меня будет ребенок.

    ДЖЕФ. Я так и думал. Суровая жизнь, а?

    ДЖО. Наплевать!

    ДЖЕФ. Знаешь, от детей можно избавиться, пока не поздно.

    ДЖО. Знаю, но, по-моему, это ужасно.

    ДЖЕФ. Когда он должен родиться?

    ДЖО. Посчитай от рождества.

    ДЖЕФ. Где-то в сентябре.

    ДЖО. Да.

    ДЖЕФ. Что ты собираешься делать? Ты же не можешь одна.

    ДЖО. Время пока терпит.

    ДЖЕФ. У тебя есть деньги?

    ДЖО. Только те, что я зарабатываю, но их не хватает. Купишь все, что надо, - чулки, помаду и прочее - и ничего уж и нет.

    ДЖЕФ. Можно обойтись без помады.

    ДЖО. Нет. Я без нее, как мертвец.

    ДЖЕФ. В твоем-то возрасте?

    ДЖО. При чем тут возраст? Все равно, я скоро брошу работу. Не хочу, чтобы все на меня глазели.

    ДЖЕФ. Как же ты будешь?

    ДЖО. Ты-то чего беспокоишься?

    ДЖЕФ. Надо же кому-то беспокоиться. А потом - ты мне нравишься.

    ДЖО. И ты мне тоже.

    ДЖЕФ. Надо дать знать твоей матери.

    ДЖО. Зачем?

    ДЖЕФ. Она ведь тебе мать. У тебя есть ее адрес?

    ДЖО. Вроде нет. Она вышла за какого-то типа. Они живут в большом, белом доме.

    ДЖЕФ. А что она за женщина?

    ДЖО. В ней столько всего, что и не разберешься. Но у нее куча денег.

    ДЖЕФ. Это ж тебе и нужно! Ты ведь должна все купить для ребенка. Пеленки, кроватку, коляску. Слушай, а медвежонок, что мы сегодня выиграли, пригодится, правда?.. Я умею шить, знаешь? Я тебе помогу...

    ДЖО. Замолчи! Я ни о чем не мечтаю, ничего не загадываю. А то знаешь, как бывает? Еще родится мертвый или слабоумный.

    ДЖЕФ. Тебе немножко не по себе, да, Джо?

    ДЖО. Ничего подобного.

    ДЖЕФ. Ну, не беда, скоро будешь в норме.

    ДЖО. А где эта норма? У меня совсем ненормальная норма, Джеффри Ингрэм, прошу вас не забывать об этом! Я особа необычайная! Я единственная в своем роде, да и вы тоже - единственный.

    ДЖЕФ. Мы неповторимые!

    ДЖО. Юные!

    ДЖЕФ. Несравненные!

    ДЖО. Потрясающие!

    ДЖЕФ. Поражающие!

    ДЖО. Слушай, а ты любишь пиво?

    ДЖЕФ. Да.

    ДЖО. А виски?

    ДЖЕФ. Да.

    ДЖО. А джин?

    ДЖЕФ. Да. А что, у тебя есть?

    ДЖО. Нет, но если бы было, я бы все отдала тебе. Я бы все, что у меня есть, отдала бы тебе. На, возьми печенья. Тебе понравится. «Собачья радость».

    ДЖЕФ. А это шпроты?

    ДЖО. Сам ты шпрота!
    «Джек Шпрота
    Терпеть не может сала отчего-то,
    Другое дело его жена,
    Терпеть не может постного она.
    А вместе, стулья сдвинув поближе,
    Они тарелку досуха лижут».
    Ну, как тебе понравилось художественное чтение?

    ДЖЕФ. Очень трогательно.

    ДЖО. Теперь твоя очередь.

    ДЖЕФ.
    «А вот с одним мудрецам был случай:
    Как-то прыгнул он в куст колючий
    И выцарапал сразу
    Оба глаза.
    Но, увидав, что нету глаз,
    Он разбежался еще раз,
    Снова прыгнул в куст, и рад:
    Сразу вцарапал глаза назад».

    ДЖО. Мне нравится. А еще ты знаешь?

    ДЖЕФ.
    «Взошел я на горку Пиппин-Хилл,
    А там наверху ужасная грязь,
    И встретил я там прелестную мисс.
    Она мне кивнула, смеясь.
    О милая мисс, прелестная мисс,
    Бог да хранит цветы ваших глаз!
    Я и последний свой шиллинг, мисс,
    Рад бы истратить на вас».

    ДЖО. Правда?

    ДЖЕФ. Да.

    ДЖО. Глупая вещь - детские стишки, если разобраться.

    ДЖЕФ. А мне нравится. Хочешь сигарету?

    ДЖО. Сколько у тебя осталось?

    ДЖЕФ. По одной на брата.

    ДЖО. Нет, лучше оставь себе. Я могу обойтись. Я раньше курила, просто чтобы матери досадить. А это что такое?

    ДЖЕФ. Бесплатный талон на подарок.

    ДЖО. Сейчас, что ни купишь, ко всему дается бесплатный талон на подарок. Неважное их дело, если приходится задабривать публику, чтоб покупали. А что на него дают?

    ДЖЕФ. Там у них целый список - получишь, как только накопишь талоны. Даже машина есть - курите сорок тысяч сигарет в день, и не пройдет и десяти тысяч лет, как вы получите «Лагонду».

    ДЖО. Что это такое?

    ДЖЕФ. Машина.

    ДЖО. Хорошая?

    ДЖЕФ. Блеск!

    ДЖО. Я куплю тебе «Лагонду» к рождеству. А если как следует попросишь, куплю и две.

    ДЖЕФ. Спасибо.

    ДЖО. Я так устала. Тебе будет неудобно на кушетке, да?

    ДЖЕФ. Сойдет.

    ДЖО. А в чем ты будешь спать?

    ДЖЕФ. В рубашке.

    ДЖО. Господи, как я устала. У меня нет сил даже добраться до кровати. Ты не выспишься на кушетке, Джеф...

    ДЖЕФ. Ничего. Нищим выбирать не приходится.

    ДЖО. Оба мы нищие. Два сапога - пара.

    ДЖЕФ. Чертовы дети!

    ДЖО ложится в кровать. ДЖЕФ начинает раздеваться.

    ДЖО. Эй! Ты бы лучше выключил свет, а то я еще начну к тебе приставать.

    ДЖЕФ выключает свет и укладывается.

    ДЖО (тихо поет, лежа в темноте).
    «Черный мальчик,
    Ты не лги мне!
    Где пропадал ты всю прошлую ночь? -
    В чащобе лесной, под старой сосной,
    Дрожал я всю ночь напролет».

    ДЖЕФ. Джо!

    ДЖО. Да?

    ДЖЕФ. А какой он был?

    ДЖО. Кто - он?

    ДЖЕФ. Ты знаешь.

    ДЖО. А-а! Он... Совсем не такой, как ты. Он умел петь и плясать и был черный, как угль.

    ДЖЕФ. Черный?

    ДЖО. Да, принц из самой черной Африки.

    ДЖЕФ. Кто?

    ДЖО. Принц, сын вождя!

    ДЖЕФ. Ну, конечно!

    ДЖО. Принц Оссини!

    ДЖЕФ. Что он здесь делал?

    ДЖО. Он кок на пароходе.

    ДЖЕФ. Ты хочешь, чтобы он вернулся?

    ДЖО. Не очень. С меня, знаешь, хватит. Надоела мне эта любовь. Поэтому я и оставила тебя ночевать. Ты ведь ничего такого не подстроишь?

    ДЖЕФ. Да, пожалуй, не подстрою.

    ДЖО. И не думай! Я ненавижу любовь.

    ДЖЕФ. Правда, Джо?

    ДЖО. Да, ненавижу.

    ДЖЕФ. Спокойной ночи.

    ДЖО. Спокойной ночи.

    ДЖЕФ. Можешь не запирать дверь в спальню.

    ДЖО. Я уже легла. Джеффри! Джеффри!

    ДЖЕФ. Что тебе?

    ДЖО. Тебе когда вставать?

    ДЖЕФ. Я завтра в училище не пойду. Останусь у тебя и наведу здесь порядок. И потом накормлю тебя как следует. А теперь спи, слышишь?

    ДЖО. Джеффри!

    ДЖЕФ. Чего тебе?

    ДЖО (смеется). Ты мне совсем как старшая сестра.

    Музыка. Затемнение. Тут же сцена снова освещается. Музыка звучит веселее, ДЖЕФ просыпается и, танцуя, уносит постель. ДЖО, тоже танцуя, уходит из комнаты. ДЖЕФ возвращается с реквизитом для следующей сцены, которая происходит месяца два спустя. ДЖЕФ кроит детскую распашонку. ДЖО бродит по комнате.

    ДЖО. Господи, до чего жарко!

    ДЖЕФ. Не психуй, пожалуйста.

    ДЖО. Просто места себе не найду.

    ДЖЕФ. Хватит тебе бегать по комнате.

    ДЖО. Видеть все это не могу! (Подходит к двери.)

    Слышно, как на улице поют дети.

    Вода в реке совсем свинцовая. А вон белье висит, уже опять грязное. А дети - просто смотреть противно!

    ДЖЕФ. Они в этом не виноваты.

    ДЖО. Зато их родители виноваты. Вон тот мальчишка - знаешь, у него в волосах прямо кишит. А уши! Просто ужас! В школу не ходит. Так и сидит на пороге весь день. По-моему, он слабоумный.

    Детские голоса умолкают. Слышен гудок буксира.

    Надо запретить его матери...

    ДЖЕФ. Что?

    ДЖО. Рожать! Подумай, сколько вреда она приносит, рожая таких детей.

    ДЖЕФ. Сядь и почитай что-нибудь, Джо.

    ДЖО. Не могу.

    ДЖЕФ. Тогда успокойся. Ты мне действуешь на нервы.

    ДЖО (внезапно вскакивает и начинает кружиться по комнате). А-а-а! Пусть будет дождь! Пусть будет гроза! Он толкнул меня, Джеф! Он меня толкнул!

    ДЖЕФ. Что?

    ДЖО. Он меня толкнул ножкой!

    ДЖЕФ (подбегает к ней, прикладывает ухо к ее животу). А еще он ударит?

    ДЖО. Значит, он там живой. Пойдем, миленький, посмотрим, что нам шьет старшая сестричка.

    ДЖЕФ. Положи.

    ДЖО. Какое хорошенькое платьице!

    ДЖЕФ. Надо же будет на него что-то надеть! Нельзя ведь завернуть его в газету...

    ДЖО. ...И бросить на пороге. А как Джеффри узнал размер?

    ДЖЕФ. Все дети родятся более или менее одинаковыми.

    ДЖО. Ну и неправда! Некоторые бывают тощенькие и костлявые, а другие жирные, все в складках.

    ДЖЕФ. Замолчи, Джо, это просто ужасно.

    ДЖО. Это они ужасные. Я ненавижу младенцев!

    ДЖЕФ. Я думал, ты переменишься. Говорят, что материнство украшает женщин.

    ДЖО. Оно украшает тебя, Джеффри Ингрэм. Из тебя вышла бы хорошая жена. О чем ты говорил с этой старой лошадью внизу?

    ДЖЕФ. Я заплатил за комнату. Вчера была стипендия.

    ДЖО. Вас с ней водой не разольешь.

    ДЖЕФ. Она сделает люльку для малыша.

    ДЖО. Что?

    ДЖЕФ. Ты знаешь, она плетет корзины.

    ДЖО. А-а, корзинку!

    ДЖЕФ. Это все, что мы можем себе позволить, если, конечно, ты не собираешься сама плести тростник у реки.

    ДЖО. Не желаю, чтоб она совала нос в мои дела.

    ДЖЕФ. Ну, конечно, привыкла, что я вокруг тебя танцую.

    ДЖО. Я просто думала, что тебе надоест и ты отстанешь. Почему ты от меня не отстанешь? (Плача, валится на кушетку). Вот возьму и брошусь в реку.

    ДЖЕФ. Не советую. Там грязь.

    ДЖО. Ну и что? Я тоже - грязь!

    ДЖЕФ. Перестань ты лить над собой слезы!

    ДЖО. Что ты пристал, как с ножом к горлу!

    ДЖЕФ. Долго это еще будет продолжаться?

    ДЖО. Что - «это»?

    ДЖЕФ. Это представление.

    ДЖО. Никто тебя не просит здесь оставаться! Ты сам ко мне пришел! Ты что, забыл, забыл? Если тебе здесь не нравится, можешь убираться, слышишь?.. Но ты ведь этого не сделаешь, Джеффри, скажи? Ты в себе не уверен, правда? Ты боишься, что девушки тебя засмеют...

    ДЖЕФ. Возьми вот книжку и помолчи. Когда малыш появится на свет - если только это когда-нибудь произойдет, - ты у него головы от ног не отличишь.

    ДЖО. «Уход за младенцем». Не правда ли, как трогательно! Третий месяц - гимнастика, запоры. Четвертый - как расслаблять мускулы... Тут даже объясняется, как стирать пеленки. Как мило! Как раз занятие по тебе, Джеффри.

    ДЖЕФ. На вот, выпей! (Подает ей стакан молока).

    ДЖО. А там говорится, как надо кормить младенцев, Джеффри?

    ДЖЕФ. Даже ты это знаешь.

    ДЖО. Я знаю, конечно, как кормят - грудью, но я не хочу, чтобы этот звереныш кусал меня, - людоедство какое-то! Будто живьем тебя съедают.

    ДЖЕФ. Да перестань ты представляться чудовищем!

    ДЖО. А я и не представляюсь. Я ненавижу материнство.

    ДЖЕФ. Все равно, этого тебе не избежать. Так что Постарайся взять себя в руки.

    ДЖО. У меня зуб болит.

    ДЖЕФ. А у меня вот сердце болит!

    ДЖО. Тебе, наверно, хочется, чтобы все думали, будто ребенок твой, да, Джеффри?

    ДЖЕФ. Ну вот еще!

    ДЖО. Да, что-то ты не слишком волнуешься, не похоже на то, что ты отец. Ты любишь детей, Джеф?

    ДЖЕФ. Да, люблю.

    ДЖО. Джеффри, у тебя есть что-нибудь от зубной боли?

    ДЖЕФ отходит от нее.

    Джеффри, есть у тебя что-нибудь от зубной боли?

    ДЖЕФ. Болят зубы - сходи к врачу. Пей свое молоко.

    ДЖО. Я ненавижу молоко. (Выглядывает в окно). Вот уж никогда не думала, что пробуду здесь все лето. (Шутя обнимает ДЖЕФА). Ты бы хотел быть отцом моего ребенка, Джеффри?

    ДЖЕФ. Да.

    ДЖО подходит к двери. Снова слышно, как поют ребятишки.

    Который час?

    ДЖО. Полпятого на колокольне. Почему ты не уедешь отсюда, Джеф?

    ДЖЕФ. Кто-то должен ведь смотреть за тобой. Сама ты этого не умеешь.

    ДЖО. Кажется, будет гроза. Посмотри на небо. Прямо черное. И тихо так... Слышно, как ребятишки играют - там, на улице.

    Тишина. Слышны голоса детей.

    ДЖЕФ. А что бы ты сказала, если бы я попытался?

    ДЖО. А?

    ДЖЕФ. Что бы ты сказала, если бы я попытался?

    ДЖО. В моем положении я, должно быть, упала бы в обморок.

    ДЖЕФ. Нет, а если после?

    ДЖО. Ты мне не нужен.

    ДЖЕФ. Я тебе противен?

    ДЖО. Ты для меня ничто. Для меня теперь все - я сама.

    ДЖЕФ. Неправда, я тебе понадоблюсь после.

    ДЖО. Тогда меня уже здесь не будет.

    ДЖЕФ. Ты все еще думаешь, он вернется?

    ДЖО. Я его забыла. (Поворачивается к нему).

    ДЖЕФ (подходит к ней). Я ведь тебе нужен, Джо, да?

    ДЖО. Пусти меня. Руку больно.

    ДЖЕФ. Я никогда не целовал девушку.

    ДЖО. Сам виноват.

    ДЖЕФ. Можно, я тебя поцелую?

    ДЖО. Отстань, пусти меня. (Отбивается, но он все-таки целует ее).

    ДЖЕФ. Ну как, ничего для первого раза?

    ДЖО. Практикуйся на ком-нибудь другом.

    ДЖЕФ. Я не хотел тебя обидеть.

    ДЖО. Послушай, Джеф, ты мне нравишься, ты мне очень нравишься, но только вся эта возня мне противна...

    ДЖЕФ. Выходи за меня замуж, Джо.

    ДЖО. Не дыши на меня, словно лошадь. Я ни за кого не выйду.

    ДЖЕФ. Я не стал бы просить тебя о том, что тебе неприятно.

    ДЖО. Нет, стал бы.

    ДЖЕФ. Джо, мне наплевать, что это не мой ребенок. Что у тебя было, то было. И что у меня было, то было.

    ДЖО. Ты мне нравишься, Джеф, но я не хочу выходить за тебя замуж.

    ДЖЕФ. Ну, что ж! Конечно, куда мне до этого быка, твоего черного принца. От него ты, должно быть, так не отбивалась.

    ДЖО. Может, было бы лучше, если бы отбивалась.

    ДЖЕФ (протягивает ей плитку шоколада). Съешь шоколадку.

    ДЖО. Спасибо. А ты не хочешь?

    ДЖЕФ. Нет.

    ДЖО. Возьми.

    ДЖЕФ. Я же сказал: не хочу.

    ДЖО. Ты ведь любишь с клубничным кремом.

    ДЖЕФ. Не хочу. Я же знаю, что говорю, Джо.

    ДЖО. Не упрямься, съешь немножко.

    ДЖЕФ. Нет...

    ДЖО (все-таки дает ему кусочек шоколада). Тебе, должно быть, лучше уехать отсюда, Джеф. Нехорошо тебе сидеть здесь все время со мной.

    ДЖЕФ. Это верно, но сейчас я не могу уехать.

    ДЖО. Все равно когда-нибудь тебе же придется уехать. Не можем же мы так все время быть вместе!

    ДЖЕФ. Мне лучше умереть, чем жить без тебя.

    ДЖО. Ты так говоришь, как будто это правда.

    ДЖЕФ. Это и есть правда.

    ДЖО. Почему?

    ДЖЕФ. Пока я тебя не встретил, мне было наплевать, жив я или умер. Но теперь...

    ДЖО. Я, пожалуй, пойду лягу. (Подходит к кровати, ложится поперек).

    ДЖЕФ. Зачем мне уходить, Джо? Ты же сама сказала, что тебе больше никто не нужен, а я ведь только из-за тебя хочу остаться. Нельзя нам расставаться, Джо, нельзя.

    ДЖО. Может, ты и прав.

    Музыка. Входит ЭЛЛЕН.

    ЭЛЛЕН. Джо! Встречай свою любимую старушку. А ну-ка, где она, Ромео?

    ДЖЕФ. Не говорите ей, что я ходил за вами.

    ЭЛЛЕН. Что? Чего ты мямлишь?

    ДЖЕФ. Не говорите ей, что я ходил за вами.

    ЭЛЛЕН. Хорошо, хорошо. Этот дом все тот же, а? Дыра была - дыра и есть. Ну, а где же все-таки эта особа?

    ДЖЕФ. Там.

    ЭЛЛЕН. Что?! Как всегда, валяется в постели?! А ну- ка, вставай! Другие девушки в твоем положении ходят на работу и делают все по дому. Ну же, вставай скорее.

    ДЖО. Каким это ветром тебя занесло?

    ЭЛЛЕН. Давай-ка посмотрим на тебя.

    ДЖО. Кто тебе сказал про меня?

    ЭЛЛЕН. Никто.

    ДЖО. Откуда же ты узнала?

    ЭЛЛЕН. Ну, ладно, а ты не собираешься меня познакомить со своим дружком? Как его зовут?

    ДЖО. Дружком? Брось, пожалуйста, мы с ним как два покойника. Я спрашиваю, кто тебе сказал про меня?

    ЭЛЛЕН. А тебе не все равно?

    ДЖО. Я ведь просила тебя, Джеффри, не соваться в мои дела! Не желаю, чтобы распоряжались моей жизнью! Ты что, руководитель лиги «Назад, к мамаше»?

    ДЖЕФ. Она имеет право знать.

    ДЖО. Никаких прав она на меня не имеет.

    ЭЛЛЕН. Да отстань ты от него! Всем известно, ты живешь на его счет...

    ДЖО. Откуда у тебя эти сведения? От этой старой клячи внизу?

    ЭЛЛЕН. Зачем она мне? Вся округа знает, что здесь происходит.

    ДЖО. А что здесь происходит?

    ЭЛЛЕН. Ты что, думаешь, спрятала голову, как курица, и никто тебя уже и не видит? Так не бывает. Все знают.

    ДЖЕФ. Она никуда не выходит, даже прогуляться, подышать немного свежим воздухом. Вот почему я пришел к вам.

    ЭЛЛЕН. А что я моту с ней поделать? И вообще, можно родить ребенка, но это еще не значит, что ты обязана за него отвечать.

    ДЖЕФ. А я-то думал, наоборот!

    ЭЛЛЕН. Ну так тебе придется еще подумать. Если она не хочет за собой следить, что ж - ее дело! И не смотри на меня так, будто я в этом виновата.

    ДЖЕФ. Но это ваш внук.

    ЭЛЛЕН. Да замолчи ты! Что ты меня старишь раньше времени? Во всяком случае, я умываю руки. Я не могу с ней справиться! Никогда не могла!

    ДЖЕФ. Оно и видно.

    ЭЛЛЕН. А ты на каких ролях в этой мелодрамочке? Старая няня, оплот дома, а?

    ДЖО. Так тебе и надо, Джеф. Нечего было ее звать.

    ЭЛЛЕН. Забавные у вас тут отношения.

    ДЖО. Это наше дело.

    ЭЛЛЕН. Ну и слава богу, а меня-то зачем припутывать? А где любящий папаша? Блистает своим отсутствием, так, что ли?

    ДЖО. Угадала.

    ЭЛЛЕН (ДЖЕФУ). Ничего про него не слышно?

    ДЖО. Нет, не слышно.

    ЭЛЛЕН. Когда я говорю с шарманщиком, я не жду ответа от обезьяны.

    ДЖО. Если бы я захотела, он завтра же был бы здесь.

    ЭЛЛЕН. Приятно слышать. Во всяком случае, он оставил тебе чудесный подарок на рождество. Это ведь было на рождество, да? Когда кошка удалилась, то-то мышка веселилась.

    ДЖЕФ. Очень уж вы надолго удалились!

    ЭЛЛЕН. Ты уж, мельница, не мели!

    ДЖО. Может, ты не будешь вмешиваться, Джеффри?

    ЭЛЛЕН. А ну-ка, давай посмотрим на тебя.

    ДЖО отворачивается.

    В чем дело? Все мы женщины, разве нет?

    ДЖО. Да.

    ЭЛЛЕН. Вот видишь. Ну-ка, покажи живот. Ты уже можешь на нем хлеб резать?

    ДЖО поворачивается.

    Да, живот уже не маленький. В консультации бываешь аккуратно? Она ходит на работу?

    ДЖЕФ. Нет. Я же говорил вам: она не хочет, чтобы ее видели.

    ЭЛЛЕН. Ты что-думаешь, людям больше делать нечего?

    ДЖО. Оставь меня в покое.

    ЭЛЛЕН. Лучше бы она работала, а не жила на твой счет, как пиявка.

    ДЖЕФ. И вовсе она не живет на мой счет.

    ДЖО. Да, мы просто всем делимся друг с другом, понятно? Мы - коммунисты...

    ЭЛЛЕН. Это, должно быть, его влияние.

    ДЖО. Уходи отсюда. Хочу и сижу дома, мое дело. Отправляйся к своему кавалеру, или супругу, или как ты там его называешь. А ты не боишься его одного оставить? Вдруг он смоется?

    ЭЛЛЕН (гонится за ней). Ну, подожди, сейчас я тебя таак вздую, своих не узнаешь. Сама напрашиваешься...

    ДЖО. Лучше не показывай себя во всей красе.

    ЭЛЛЕН. Ты что - не могла подождать немного? Полюбуйся теперь на себя!

    ДЖО. Я сама со всем справлюсь, не нужна мне твоя помощь.

    ЭЛЛЕН. Бросилась на шею первому встречному, вот что!

    ДЖО. Правильно, так и было.

    ЭЛЛЕН. Помешалась на мужиках.

    ДЖО. Вся в тебя.

    ЭЛЛЕН. Знаешь, как тебя здесь называют? Дурочкой и шлюшкой!

    ДЖО. Ну и ладно, все знают, это у меня наследственное.

    ЭЛЛЕН. Ну подожди, я тебя сейчас поймаю! Я тебе голову сверну, чертовка!

    ДЖО. Тебе место под замком, заодно с моим папашей. Желтый дом давно по тебе плачет!

    ЭЛЛЕН. Ну подожди, от меня не уйдешь!

    ДЖЕФ. Прошу тебя, Джо! ЭЛЛЕН. Джо, ради бога!

    ЭЛЛЕН. Надо было мне от тебя избавиться! Зачем только я тебя рожала?!

    ДЖО. Вот было бы хорошо! С другими ведь ты не церемонилась, я знаю!

    ЭЛЛЕН. Я ее прикончу! Она у меня света божьего не взвидит!

    ДЖЕФ. ЭЛЛЕН. остановитесь, вы ее убьете!

    ДЖО. Если ты отсюда не уберешься, я... в окно выпрыгну.

    Внезапная тишина.

    ДЖЕФ (кричит). Прекратите вы этот крик или нет?

    ЭЛЛЕН. А нам так нравится.

    ДЖЕФ. Эллен!

    ЭЛЛЕН. Тебе придется кое-что выслушать от меня, дорогая.

    ДЖО. Хватит с меня, наслушалась!

    ЭЛЛЕН. Ах вот как. Ты думала, ты все знаешь, да? Ну и села в лужу. А теперь - «Ах, бедняжка Джозефина, какая трагедия! Она так страдает!» Ты упала, тебе и вставать... Никто не будет носить тебя на руках. Конечно, ты можешь опереться на этого хлюпика, но только к чему он тебе?

    ДЖО. Джефа ты не трогай! Поняла?

    ЭЛЛЕН. Ну как, откричалась? Я тебе еще должна что-то сказать.

    ДЖО. Упиваешься своим собственным голосом, да?

    ДЖЕФ. Знал бы я, что вы на нее так наброситесь, я бы вас ни за что не позвал.

    ЭЛЛЕН. А ну, выметайся! Что ты тут хнычешь?

    ДЖО. Правда, Джеф, иди-ка отсюда! Кто ее сюда привел? Я же говорила тебе, что она за женщина. Иди и... иди и принеси нам по чашке чаю.

    ДЖЕФ выходит.

    ЭЛЛЕН. Посмотри на свои руки. Ну, прямо спички! Краше в гроб кладут. И кто это тебя так подстриг? Он, что ли? Да не дуйся ты, слышишь?

    ДЖО. Я думала, у нас перерыв на чай.

    ЭЛЛЕН. Я пришла сюда не для того, чтобы ссориться.

    ДЖО. Да?

    ЭЛЛЕН. Я принесла тебе денег.

    ДЖО. Иди ты знаешь куда со своими деньгами.

    ЭЛЛЕН. Хорошо, ты свое сказала. Но деньги не растут на кустах. Я оставлю их на столе. Ты получаешь пособие или?..

    ДЖО. ...или тебе лень сходить на почту? Не говори глупостей! Я не имею на него никакого права. Я ведь недостаточно долго работала.

    ЭЛЛЕН. Ты не должна себе ни в чем отказывать.

    ДЖО. Много же тебе понадобилось времени, чтобы додуматься до этого.

    ЭЛЛЕН. До чего?

    ДЖО. Тоже мне новая роль - любящая мама.

    ЭЛЛЕН. Я спать не могла после того, как он приходил, все думала о тебе.

    ДЖО. Ну, ясно, для тебя сон - святое дело.

    ЭЛЛЕН. Я буду посылать тебе деньги по почте каждую неделю.

    ДЖО. Пока не забудешь.

    ЭЛЛЕН. Я не забываю, просто я ничего никогда не могу запомнить. Теперь уж я тебя не оставлю, - хочешь не хочешь. Я же тебе все-таки...

    ДЖО. Ты же мне все-таки мать! Поздновато спохватилась, а? Когда ты с ним выходила в эту самую дверь - даже не вспомнила обо мне.

    ЭЛЛЕН. Почему ты мне ничего не сказала?

    ДЖО. Должна бы понимать. Ты для меня - пустое место.

    ЭЛЛЕН. Ты знаешь, чем кончишь? Утопишься или на суше ко дну пойдешь.

    Появляется ПИТЕР.

    ПИТЕР. Что тут происходит, черт побери? Ты что, думаешь, я всю ночь буду торчать на этой вонючей улице?

    ЭЛЛЕН. Я тебе сказала - сюда не входить.

    ПИТЕР. Не тычь в меня своим поганым пальцем!

    ЭЛЛЕН. Я тебе сказала, что пробуду здесь всего несколько минут, я и была здесь всего несколько минут. Ну, давай, проваливай.

    ПИТЕР. А-а! Заблудшая дочь! Вот она где! (Поет). «Крошка Джозефина, ты уже большая»... Где у вас тут виски?

    ЭЛЛЕН. У них его нет. Ну, иди же!

    Входит ДЖЕФ.

    ПИТЕР. А это кто, папаша? Господи, не может быть!

    ДЖЕФ. Это кто?

    ЭЛЛЕН. Председатель общества трезвенников.

    ПИТЕР (поет). «У кого калач в печи? У кого пирог в духовке?»

    ЭЛЛЕН. Отстань от нее.

    ПИТЕР. А пошла ты...

    ДЖО. Хорош, нечего сказать!

    ПИТЕР. Не стесняйтесь, откройте друг другу любящие объятья, не смотрите на меня. (Снова замечает ДЖЕФА). А это кто? А-а, да-да, помню! Где выпивка, девочки? (Направляется на кухню. Поет). «Я узнаю тебя, крошка»...

    ЭЛЛЕН. Послушай, Джо... (Слышится грохот на кухне). «И свет небес воссиял над ним».

    ПИТЕР возвращается.

    ПИТЕР. А ну, развеселитесь, вы! Я вернулся. Кто этот цветочек? Взгляните на ЭЛЛЕН. черт возьми, разве ее не пора реставрировать эту старую картину? В чем дело, вы? Только взгляните на рожу этой старой хрычовки! Слушай, ты идешь со мной или нет?

    ЭЛЛЕН. Еще рано, все закрыто.

    ДЖО. Может, вы все же уйдете отсюда?

    ПИТЕР. Заткни свой рот, толстуха! А не то я тебе сам заткну. Эй (ДЖЕФУ), Мери, иди-ка сюда! Я тебе рассказывал про парня, который по ошибке женился на собственной матери?

    ДЖО. Я тебе сказала, ЭЛЛЕН. убери его отсюда. От него прямо разит.

    ЭЛЛЕН. Не могу же я вынести его на руках!

    ПИТЕР. Звали его Эдип, был он грек, по-моему. Ну, а старуха-то, выходит, была его мамашей...

    ЭЛЛЕН. Замолчи, Питер, ради бога!

    ПИТЕР. Так он пошел и выцарапал себе оба глаза.

    ЭЛЛЕН. Подожди ты со своими похабными анекдотами!

    ПИТЕР. Но я-то выцарапал себе только один. Ну что, идем?

    ЭЛЛЕН. Нет.

    ПИТЕР. Идет со мной кто-нибудь выпить или нет? Ты остаешься с дамами, Иезавель?

    ДЖЕФ. Послушайте, мистер, это квартира Джо...

    ПИТЕР. А ты что тут делаешь, альфонс? Ты что думаешь, я не знаю этот район? Посмотри на ЭЛЛЕН. разве она не стреляный воробей? Поизносилась, конечно, но кое-что еще все-таки есть.

    ЭЛЛЕН. Убирайся вон, пропойца!

    ПИТЕР. Слушай, я тебя предупреждал: не распускай язык. А это что такое? Опять мотаешь мои денежки?

    ЭЛЛЕН. Бери свои проклятые деньги и убирайся!

    ПИТЕР. Благодарю.

    ЭЛЛЕН. Грязный подонок!

    ПИТЕР. Послушали бы вы, как она выражалась вчера. А знаете из-за чего? Вернулся ее бродяга. Две недели он носа не казал. Хотите знать, почему? Нашел себе два сочных яблочка - бюст третий размер, молоденькая, пухленькая, прямо загляденье. Эй, где тут самая маленькая комнатка?

    ДЖЕФ. Вон там.

    ПИТЕР. Тут она просто как с цепи сорвалась... (Уходит с песней; слышно, как что-то снова гремит за стеной.)

    ЭЛЛЕН (ДЖЕФУ). Ты бы лучше проводил его, а то еще с ним случится что-нибудь.

    ДЖЕФ. Хоть бы хозяйка не услыхала.

    ЭЛЛЕН. Сигарету?

    ДЖО. Нет. А впрочем, да. Для Джефа.

    ЭЛЛЕН. Бери-ка лучше всю пачку, если уж у вас до этого дошло.

    ДЖО. Значит, он у тебя все-таки сорвался?

    ЭЛЛЕН. Дорвался, вот и сорвался.

    ДЖО. Давно он такой?

    ЭЛЛЕН. А чем твой приятель занимается?

    ДЖО. Изучает искусство. Поэтому ты и была так занята все время?

    ЭЛЛЕН. Изучает искусство? Можно было догадаться. Он здесь живет?

    ДЖО. Так я тебе и ответила! Ты-то мне не отвечаешь!

    ЭЛЛЕН. Ты только погляди на себя. Где воя твоя гордость! Почему ты не отрастишь волосы?

    ДЖО. Погляди лучше на себя! К чему тебя привела твоя гордость!

    ЭЛЛЕН. Переезжай ко мне, Джо. У тебя будет хорошая комната и вдоволь еды.

    ДЖО. Нет уж, спасибо.

    ЭЛЛЕН. Предпочитаешь дыру и своего хлюпика?

    ДЖЕФ. Мне что, уйти?

    ЭЛЛЕН. Я не знала, что ты уже вернулся.

    ДЖО. Ты бы переехал к ней на моем месте, Джеф?

    ДЖЕФ. Думаю, что нет.

    ДЖО. В здравом уме никто бы этого не сделал.

    ДЖЕФ. Она всегда говорила, что вы дрянь женщина, но я думал, она преувеличивает.

    ЭЛЛЕН. Послушай, до тебя не доходит, что ли, что я предлагаю тебе приличный дом?

    Входит ПИТЕР, немного отрезвевший, но еще более хмурый.

    ПИТЕР. Там у вас тараканы играют в чехарду.

    ЭЛЛЕН. Послушай, я тебе опять говорю в его присутствии, - мой дом это твой дом.

    ПИТЕР. А-а! Замолчи ты!

    ЭЛЛЕН. Я о тебе позабочусь, я тебя не оставлю.

    ДЖО. Надо было раньше думать, когда я сама не могла о себе позаботиться.

    ЭЛЛЕН. Ну хорошо, но мы ведь говорим о настоящем. Уж если я возьмусь, я сделаю все как надо.

    ДЖО. Оно и видно.

    ПИТЕР. Я эту проклятую потаскушку у себя не потерплю. Предупреждаю!

    ЭЛЛЕН. Не обращай на него внимания. Дом наполовину мой.

    ПИТЕР. Черта с два, твой, Я тебя могу выбросить хоть завтра.

    ДЖО. Не думаю...

    ПИТЕР. Еще притащит с собой эту конфетку. (Бормочет). Смотреть на него тошно. Обоих видеть не могу!

    ЭЛЛЕН. Да не вмешивайся ты, ради бога! Джо, мне страшно подумать, что ты остаешься в этой трущобе.

    ПИТЕР. Мне тоже. Пошли отсюда.

    ЭЛЛЕН. Дрянной район! Здесь просто невозможно жить.

    ПИТЕР. Пойдем, пока мы тут не состарились.

    ЭЛЛЕН. Замолчи, пивные откроются только через десять минут.

    ПИТЕР. А вот и врешь. (Смотрит на часы). Уже открыто.

    ДЖЕФ. Может, конечно, этот район и дрянной, зато люди здесь не дрянные. Во всяком случае, ей здесь со мной лучше, чем в вашем роскошном белом доме, который вы так...

    ПИТЕР. Роскошный, как бы не так! Понаехали всякие проходимцы, никакого шику не осталось! Ну, ладно, сколько времени?

    ЭЛЛЕН (ДЖЕФУ). А ты помолчи! Я лучше знаю, что ей нужно! Вы тут с ней доиграетесь!

    ПИТЕР. Который час, сынок?

    ДЖЕФ. Часы врут - с тех пор, как в последний раз испортились.

    ПИТЕР. Совсем как я. Сколько ты собираешься просидеть в этой комнате? Не выношу запаха немытых тел, женщина. Я тебя однажды вытащил из канавы. Хочешь обратно - ради бога, мне все равно. Хватит с меня этой болтовни. В последний раз тебе говорю: я сматываю удочки. Оставайся, если хочешь, мне наплевать, все это как раз по тебе, черт побери. Ну, идешь или нет?

    ЭЛЛЕН. Нет.

    ПИТЕР. Я говорю: идешь?

    ЭЛЛЕН. А я говорю: нет.

    ПИТЕР. Ну, тогда можешь прыгать хоть из окошка. (Уходит).

    ЭЛЛЕН. Я... я... ты хочешь, чтобы я осталась здесь с тобой?

    ДЖО. Нет уж, спасибо.

    ПИТЕР (за дверью). ЭЛЛЕН... (кричит) ...идешь?

    ЭЛЛЕН. Я пришлю тебе денег.

    ДЖО. Не надо. Они тебе пригодятся.

    ПИТЕР. Эллен!

    ЭЛЛЕН. Пошел ты...

    ПИТЕР. Идешь?

    ЭЛЛЕН (кричит). Да! (ДЖЕФУ). Последи, чтобы она аккуратно ходила в консультацию, и смотри, пусть ест как следует.

    ДЖЕФ. Насчет этого можете не беспокоиться.

    ЭЛЛЕН. Я еще к вам зайду. (Уходит).

    ДЖО. Итак, на этом мы заканчиваем очередной урок морали.

    ДЖЕФ. По крайней мере, она оставила тебе немного денег. Можно купить...

    ДЖО. Он их забрал. Но зато я достала тебе сигарету, милый.

    ДЖЕФ. Вот здорово! У меня все вышли.

    Музыка. Они танцуют.
    Затемнение.

    Картина вторая

    Танцуя, входит ДЖЕФФРИ с ведром и щеткой и начинает уборку. Появляется ДЖО, тоже танцуя, и усаживается с книжкой на стол. На ней белое домашне платье. Между двумя картинами прошло еще несколько месяцев. Музыка постепенно замолкает.
     

    ДЖО. «Девятый месяц, все должно быть готово к появлению маленького незнакомца». И где только ты достал эту книгу, Джеффри? Это же прямо «Маленькие женщины».

    ДЖЕФ. Купил на развале по дешевке.

    ДЖО. У тебя дурные наклонности, да?

    ДЖЕФ. Что ты имеешь в виду?

    ДЖО. Тебе всегда нравится то, что хоть чуть-чуть старомодно. Правда? Одежда, книги, женщины...

    ДЖЕФ. Ну, это от нас не зависит. Я хочу сказать: все начинают жизнь в прошлом. Оно всюду вокруг нас, посмотри.

    ДЖО. Интересно, мы хоть когда-нибудь догоняем самих себя? Ты вот живешь будто при короле Эдуарде. Ну а я - я современная.

    ДЖЕФ. Господи, спаси и помилуй!

    ДЖО. Но это, точно, так, Джеф. Я иду в ногу с самой собой, правда?

    ДЖЕФ. Можно? Я тут уже все кончил. Да ну же, слезай. (Толкает ее щеткой).

    ДЖО. Эй-эй!

    ДЖЕФ. Уж эти мне женщины!

    ДЖО. Ты не замечаешь моей обновки? Собственная работа!

    ДЖЕФ. Да я все старался не смотреть. Что это такое?

    ДЖО. Халат.

    ДЖЕФ. Скорее, саван, только не по тебе скроен.

    ДЖО. Элегантнейшая модель сезона для будущей матери. Мне в нем так уютно. Жуткий вид, да?

    ДЖЕФ. Очень умно, нечего сказать.

    ДЖО. А что в духовке, Джеффри?

    ДЖЕФ. А?

    ДЖО. Что там печется?

    ДЖЕФ. Пирог.

    ДЖО. Гм, ну и молодец же ты, правда?

    ДЖЕФ. Ничего.

    ДЖО. Я знаю, у тебя все идет как надо. Духовка печет, сейчас мы будем есть. Ты меня перевоспитал, почти.

    ДЖЕФ (отодвигает кушетку, под ней старый хлам и пыль). Ах, Джо, Джо!

    ДЖО. А я-то думала, куда это все девалось?

    ДЖЕФ. Ну вот, теперь нашлось. Это отвратительно, честное слово, просто отвратительно!

    ДЖО. Ой, Джеф, луковицы, которые я тогда принесла!

    ДЖЕФ. Ты что, ни разу с тех пор не отодвигала кушетку?

    ДЖО. Так они и не проросли.

    ДЖЕФ. Еще бы!

    ДЖО. Теперь они погибли. Поневоле задумаешься, правда?

    ДЖЕФ. О чем?

    ДЖО. Знаешь, есть люди, которые обязательно хотят застраховаться.

    ДЖЕФ. Ну, я еще молод для этого, меня не уговоришь.

    ДЖО. Да нет. Ну, понимаешь, они молятся всевышнему на всякий случай - вдруг они окочурятся, а на том свете выяснится, что он существует?!

    ДЖЕФ (подметает под кушеткой). Ну, я об этом никогда не думаю. Появляешься - потом исчезаешь. Просто и ясно.

    ДЖО. Нет, не просто. Все перепутано - немножко нежности, немножко любви, немножко страсти, и вот вам, пожалуйста... Мы жизни не просим, нам ее навязывают.

    ДЖЕФ. Кто это на тебя страху нагнал? Читала газеты?

    ДЖО. Нет, я их никогда не читаю. Дай мне руку, Джеф.

    ДЖЕФ. Слушай, я ведь не кончил.

    ДЖО. Дай мне руку.

    ДЖЕФ (берет ее за руку). Ну же, Джо. Не надо, глупенькая, все будет в порядке. Смотри веселее, слышишь?

    ДЖО. У тебя хорошие руки, сильные. Знаешь, мне когда-то очень хотелось подержать за руку мою мать, но она, бывало, все меня отталкивала. Как глупо. Для всех остальных у нее было столько любви, а для меня - ни капли.

    ДЖЕФ. Смотри поостерегись, а то станешь такой же, как она.

    ДЖО. Я на нее ничуть не похожа.

    ДЖЕФ. Да нет, кое в чем похожа.

    ДЖО отталкивает его руку.

    Так... Можно мне теперь уйти?

    ДЖО. Иди.

    ДЖЕФ. Покорно благодарю. (Подвигает кушетку на прежнее место).

    ДЖО. «И он собрал свою постель и удалился». «... Можешь остаться здесь, если только расскажешь мне правду». Помнишь, Джеффри? Когда мы познакомились, я думала, что ты такой интересный, аморальный человек. Я думала, что ты такой... Не знаю, почему...

    В продолжение всей этой речи ДЖЕФФРИ гонится за ней со щеткой.

    А ты просто старая баба. Расстелешь на ночь свою постель, скажешь мне «спокойной ночи», да еще и колыбельную споешь. Послушай, в чем дело? Тебе не нравится жить здесь со мной?

    ДЖЕФ. Конечно, бывают просветы, но в целом это очень мучительно.

    ДЖО. Почему ты носишь черные рубахи? Ты в них похож на спекулянта.

    ДЖЕФ. Мне жалко, что мои туалеты тебе не нравятся, Джо, только мне особенно выбирать не приходится. Не те капиталы.

    ДЖО. Ну и что? Я ведь вношу свою долю, правда? Тоже, достал мне работку, ретушировать эти проклятые фотографии. Зачем это тебе понадобилось? Хочешь доказать, что я художественная натура? Конечно, куда мне до некоторых! Они-то, студенты, ходят в шикарные училища, нянчатся со своими талантиками.

    ДЖЕФ. Что ты орешь?

    ДЖО. А я ирландка.

    ДЖЕФ. Ничего, ты ведь в этом не виновата.

    ДЖО (смеется). Ты-прелесть. Ты мне нравишься.

    ДЖЕФ. Я тебе нравлюсь больше, чем не нравлюсь, или не нравлюсь больше, чем нравлюсь?

    ДЖО. Ну вот, теперь ты стал ирландцем.

    ДЖЕФ. Хороша ирландка, нечего сказать. Где пали твои предки - у Сэлфордской ратуши?

    ДЖО. Отец моей матери был ирландцем.

    ДЖЕФ. Тебе только бы найти зацепку.

    ДЖО. И родила она меня от ирландца - от деревенского дурачка, насколько мне известно.

    ДЖЕФ. Что ты несешь?

    ДЖО. Так, утехи на сеновале. Однажды вечером. Понимаешь, ее муж считал все это грязью, в постели он только спал. Так она взяла себе дурачка. Она говорит, у него глаза были, как у меня.

    ДЖЕФ. Ты все выдумываешь!

    ДЖО. Он жил в сумерках, мой папа. В стране идиотов.

    ДЖЕФ. Это она тебе все рассказала?

    ДЖО. Да.

    ДЖЕФ. Тогда понятно. Похоже на «Привидения» Ибсена. И откуда только Эллен все это берет?

    ДЖО. Она не хотела рассказывать. Я из нее прямо клещами все вытянула.

    ДЖЕФ. И ты решила, что это правда? Разве люди когда-нибудь говорят о себе правду?

    ДЖО. Зачем бы ей придумывать?

    ДЖЕФ. Она любит производить впечатление.

    ДЖО. Как я?

    ДЖЕФ. Вот видишь, ты сама призналась. Но ведь она такая. Ясное дело - все один треп. Раз он у нее был первым, нужно же его приукрасить! Стоит только не стричься неделю, и Эллен уже считает, что ты кретин.

    ДЖО. Что, что?

    ДЖЕФ. Я говорю: стоит только не стричься неделю или стихи написать, и Эллен уже считает, что ты кретин. Она и на меня всегда смотрит так, словно мне место в желтом доме, ведь верно?

    ДЖО. Да.

    ДЖЕФ. Можешь мне не говорить, я и сам знаю. Так ты из-за этого волновалась все эти месяцы?

    ДЖО. Нет.

    ДЖЕФ. Нет, да.

    ДЖО. Нет, нет!

    ДЖЕФ. Да, не думал я, что ты такая идиотка. Неужели ты могла поверить: Эллен - с настоящим кретином?!

    ДЖО. Когда ты так об этом говоришь... Нет, пожалуй, нет.

    ДЖЕФ. Вот видишь... И вообще, попробуй в наши дни отличить нормального от психа!

    ДЖО. Небось нормальные сидят в желтом доме, а психи гуляют на свободе!

    ДЖЕФ. Конечно, ты вот у нас - настоящая дурочка из переулочка!

    ДЖО (смеется). Спасибо, Джеф. Знаешь, ты просто гору снял с моих плеч!

    ДЖЕФ. Я был командиром дозорных, когда мы были бойскаутами.

    ДЖО. Слава богу не надзирателем. А знаешь, мне все равно хочеся, чтобы она была здесь.

    ДЖЕФ. Кто?

    ДЖО. ЭЛЛЕН.

    ДЖЕФ. Зачем? Вы бы только ссорились. Ты же всегда говоришь, что видеть ее не можешь!

    ДЖО. Да, не могу.

    ДЖЕФ. Зачем тогда она тебе?

    ДЖО. Она же знает, что мой срок подходит. Когда у тебя последний экзамен?

    ДЖЕФ. Во вторник.

    ДЖО. Интересно, когда это случится? Обними меня, Джеф. Я не хочу, чтобы ты волновался, пока у тебя экзамены.

    ДЖЕФ. А просишь, чтобы я обнял тебя?

    ДЖО. Наплевать, если ты провалишься. У нас чем больше знаешь, тем меньше зарабатываешь.

    ДЖЕФ. Ой, чуть не забыл. А у меня для тебя что-то есть. В сумке.

    ДЖО. Знаю. Только я гадала, что бы это могло быть.

    ДЖЕФ (достает из сумки большую куклу). Вот. Правда, хорошая? У них такие и в консультации. Я думал, ты сможешь попрактиковаться на ней эти дни.

    ДЖО. Кукла!

    ДЖЕФ. С ними ухо востро! Прямо с первого дня! Ну, посмотри же, правда, она милая?

    ДЖО (смотрит на куклу). Цвет не тот.

    ДЖЕФ. Размеры натуральные...

    ДЖО. Дай-ка! Цвет не тот. (Внезапно с яростью швыряет куклу на пол.) Я размозжу ему голову. Я убью его. Я не хочу этого ребенка, Джеф. Я не хочу быть матерью. Я не хочу быть женщиной.

    ДЖЕФ. Не надо, Джо.

    ДЖО. Я убью его, как только он появится, Джеф! Я убью его!

    ДЖЕФ. Хочешь, я пойду и найду этого парня и приведу его к тебе? Хочешь?

    ДЖО. Нет, не хочу. Не нужны мне мужчины. И он мне не нужен!

    ДЖЕФ. Слушай, хочешь, отдадим ребенка на воспитание? Я, правда, думал, ты изменишься...

    ДЖО. Нет.

    ДЖЕФ. Может, когда ты увидишь ребенка...

    ДЖО. Нет, ни за что.

    ДЖЕФ. Ты все еще любишь своего принца?

    ДЖО. Не знаю. Просто мне приснился такой сон. Знаешь, он так хорошо пел и был такой нежный. На рождество я всегда оставалась одна. Эллен уезжала с каким-нибудь хахалем, а я оставалась в какой-нибудь дыре, совсем одна. А в прошлое рождество у меня был он.

    ДЖЕФ. Твой черный принц.

    ДЖО. Как его звали? Знаешь, я забыла, как его звали.

    ДЖЕФ. Принц Оссини.

    ДЖО. Нет, Джимми.

    ДЖЕФ. Что же, сон кончился, Джо. Только ребенок это не сон. Это уже настоящее.

    ДЖО. Моя мать всегда говорила, что первый раз помнишь всю жизнь, но знаешь, я только сейчас все вспомнила.

    ДЖЕФ. А ты помнишь, как я попросил тебя выйти за меня замуж?

    ДЖО. Да.

    ДЖЕФ. Помнишь?

    ДЖО. Нет. Что я сказала?

    ДЖЕФ. Ты просто ушла и легла на кровать.

    ДЖО. А ты не пошел за мной?

    ДЖЕФ. Нет, не пошел.

    ДЖО. Видишь, у нас с тобой, слава богу, не та любовь, из-за которой женятся.

    ДЖЕФ. Ты хочешь сказать, что ты не прочь иметь меня под рукой, пока не появится следующий принц?

    ДЖО. Нет.

    ДЖЕФ. Конечно, тебе нужно, чтобы тебя кто-нибудь любил, пока ты ищешь, кого бы тебе полюбить!

    ДЖО. Тебе здесь нехорошо?

    ДЖЕФ. А кому на свете хорошо?

    ДЖО. Не будем говорить об этом.
    «Взошел я на горку Пиппин-Хилл,
    А там наверху ужасная грязь,
    И встретил я там прелестную мисс,
    Она мне кивнула, смеясь.
    О милая мисс, прелестная мисс...»

    ДЖЕФ. «Бог да хранит цветы ваших глаз!»

    ДЖО и ДЖЕФ.


    «Я и последний свой шиллинг, мисс,
    Рад бы истратить на вас».

    ДЖЕФ.
    «Я вас укрою, от всех непогод
    И от бурь защищу вас, мисс.
    Мы взойдем с вами вместе на Пиппин-Хилл
    И под вечер спустимся вниз.
    Я крепко к груди вас своей прижму -
    И нас не разнять никому, никому!..»

    ДЖО. Что это за стихи - почти как проза!

    ДЖЕФ. У них поэзия внутри.

    ДЖО. Ой, Джеф, ты будешь таким смешным отцом. Ты очень смешной человечек. Ты удивительный.

    ДЖЕФ. Да?

    ДЖО. Я хочу, чтобы ты всегда был со мной, потому что я знаю: ты никогда ничего от меня не потребуешь.

    ДЖЕФ идет на кухню.

    Куда ты?

    ДЖЕФ. Посмотреть пирог.

    ДЖО (идет за ним). Я достану чашки. Давай устроим праздник. А потом ты сядешь готовиться к экзаменам. Что ты все говоришь: поженимся, поженимся?! Мы ведь уже женаты. Мы уже тысячу лет женаты.

    ДЖО и ДЖЕФ возвращаются из кухни вместе, он несет пирог, она - чашки.

    ДЖЕФ. Нет, ты посмотри! (Ставит пирог на стол). Корочка - загляденье! А как ты его назовешь?

    ДЖО. Пирог?

    ДЖЕФ (смеется). Нет, Джо, малыша.

    ДЖО. Я, пожалуй, отдам его тебе, Джеф. Ты ведь любишь маленьких, правда? Я могла бы назвать его Номер Первый. Для себя он всегда будет номером первым.

    Входит ЭЛЛЕН. нагруженная вещами.

    ЭЛЛЕН. Кто-нибудь дома? Ну вот, я вернулась. Не могла же я не прийти, правда? Там для тебя цветы, Джо. Они такие дешевые - весь город завален. Господи, как только я дотащила всю эту тяжесть, не знаю! От самой остановки несла! Тут уютно стало, что ли? Такой чудесный домашний запах! Неужели ты что-нибудь пекла? Ей-богу, сегодня самый подходящий денек, чтоб удрать от мужа.

    ДЖО. Хочешь чаю, Эллен?

    ЭЛЛЕН. А покрепче у тебя ничего нет? Ах, да, конечно, нет. Ну что ж, я выпью с вами чаю. Давай-ка посмотрим на тебя, девочка. Я, кажется пришла в самое время, а? Как ты себя чувствуешь, дорогая? Все как полагается? Вовремя проверялась, делала гимнастику и все эти модные штуки? Вот и молодец. Ты уже уложилась?

    ДЖО. Уложилась?

    ЭЛЛЕН. Да, собралась?

    ДЖО. Но я не хочу в больницу.

    ЭЛЛЕН. Не думаешь же ты остаться здесь?

    ДЖЕФ. Она не хочет уезжать.

    ЭЛЛЕН. Господи, он еще тут? Я так и думала.

    ДЖЕФ. Хочешь пирога, Джо?

    ДЖО. Да, пожалуйста.

    ЭЛЛЕН. Нельзя же тебе рожать в этом сарае. Ну хоть раз подумай хорошенько! Конечно, тебе надо поехать в больницу. У них там есть все, что надо. Знаешь, первый ребенок это не шутка.

    ДЖЕФ. Зачем вы ее пугаете? Все будет хорошо. Правда, Джо?

    ЭЛЛЕН. Ты думаешь, ты - кто? Доктор?

    ДЖО. Слушай, я уже решила, я остаюсь здесь. Не люблю я больниц.

    ЭЛЛЕН. А ты была в больнице?

    ДЖО. Нет.

    ЭЛЛЕН. Откуда же тебе знать, какие они? О-о! Дайте мне чашку чая, да поскорее!

    ДЖО. Мы вызовем районную сестру.

    ЭЛЛЕН. Господи, умираю, такая боль в ногах! Как только я дотащила эту тяжесть, не знаю. От самой остановки несла!

    ДЖО. Зачем ты приволокла все эти чемоданы?

    ЭЛЛЕН. Я приехала, чтобы ухаживать за тобой. (Шепчет что-то ДЖО).

    ДЖО. Знаешь, нам тут будет тесновато. Твой муж ведь тоже явится? Ты же без него не можешь!

    ЭЛЛЕН. На той кушетке нам двоим, пожалуй, не поместиться...

    ДЖО. Там спит Джеффри.

    ДЖЕФ. Это не важно, Джо, я могу и уехать.

    ДЖО. Господи! Что ты сразу сникаешь, как только она появится!

    ДЖЕФ. Вовсе я не сникаю.

    ЭЛЛЕН. Неплохо бы выпить. Есть у вас хоть что-нибудь?

    ДЖО. Попробуй, поищи. Только не перебей все, как слон в посудной лавке.

    ЭЛЛЕН. Я купила такие распашоночки для малыша! Обегала весь город, пока нашла. Куда это я их заложила? Где второй чемодан?

    ДЖЕФ. Джо, сядь ты, ради бога. Сейчас я его принесу.

    ЭЛЛЕН. Послушай, голубчик. Я пришла сюда, чтобы поговорить со своей дочкой. Ты мог бы исчезнуть на время.

    ДЖЕФ. Я как раз собирался уходить. Надо кое-что купить на воскресенье.

    ДЖО. Зачем ты разрешаешь ей командовать?

    ДЖЕФ. Я не разрешаю.

    ЭЛЛЕН. Господи, опять он бормочет что-то себе под нос. Как он действует мне на нервы! Что он там говорит?

    ДЖЕФ. Где моя сумка?

    ДЖО. Две старые бабы!

    ДЖЕФ. Послушай, Джо!

    ДЖО. Иди сюда на минутку! Я... знаешь, я... мне ничего...

    ДЖЕФ. Разве я могу остаться...

    ЭЛЛЕН. Подойди ко мне. Долго он еще собирается здесь торчать, этот проклятый хлю...

    ДЖО. Слушай, если ты будешь оскорблять Джефа...

    ЭЛЛЕН. Я его не оскорбляю.

    ДЖО. Нет, оскорбляешь.

    ЭЛЛЕН. И не думаю. Просто не люблю я таких, как он, вот и все.

    ДЖЕФ. Не беспокойтесь.

    ЭЛЛЕН. Послушай, милый, я просто хочу остаться с ней вдвоем на пять минут. Ты не возражаешь? Или я прошу слишком многого?

    ДЖЕФ. Может, вам надо чего-нибудь? Ваты?

    ЭЛЛЕН. Господи ты боже мой! Может, он у тебя и вяжет, и стирает?

    ДЖО. Не к чему тебе уходить.

    ДЖЕФ. Джо, мне надо пойти. Я вернусь через две минуты.

    ДЖО. На кухне уйма всякой еды. Послушай...

    ДЖЕФ уходит.

    ЭЛЛЕН. Неужели он наконец ушел?

    ДЖО. Ну вот, обидела его...

    ЭЛЛЕН. Каков проныра! И не думала обижать! Ни слова ему не сказала. Даже рта не раскрывала.

    ДЖО. Послушай, это мой единственный друг, больше у меня никого нет.

    ЭЛЛЕН. Ну знаешь, Джо, могла бы найти себе кого-нибудь похожего на мужчину.

    ДЖО. Зачем ты его выгнала?

    ЭЛЛЕН. Я?! Выгнала?! Не могла же я говорить с тобой при нем! Нет, ты только посмотри, что я купила для малыша!

    ДЖО. Ты обижаешь людей и даже не замечаешь этого.

    ЭЛЛЕН. Я просто хотела от него избавиться, Джо, вот и все. Посмотри-ка Джо, правда, прелесть? Малыш будет одет как принц, верно?

    ДЖО. Все мы принцы в наших маленьких царствах... Ты не должна оскорблять Джефа. Оставь его в покое, слышишь?

    ЭЛЛЕН. Нет, ты только посмотри, Джо, разве это не прелесть? Просто обожаю малышей, они такие милые, правда?

    ДЖО. Что, твой муж выгнал тебя?

    ЭЛЛЕН. Брось, Джо. Просто я должна быть сейчас с тобой, и все тут! А как насчет твоего моряка? Узнала ты, где он? Он ведь обязан содержать своего ребенка, знаешь?

    ДЖО. Не хочу я ничего об этом знать. Это отвратительно.

    ЭЛЛЕН. Ну, а так жить тебе больше нравится?

    ДЖО. А чем плохо? Не беспокойся обо мне, пожалуйста. На малыша я заработаю.

    ЭЛЛЕН. А кто за ним будет смотреть, пока ты будешь на работе? Об этом ты подумала?

    ДЖО. Да, подумала.

    ЭЛЛЕН. Ну, знаешь, нельзя делать два дела сразу. Кто за ним будет ухаживать? Он, что ли?

    ДЖО. Это уж мое дело. Как я решу, так и сделаю.

    ЭЛЛЕН. Очень остроумно.

    ДЖО. А ты-то что важничаешь? Посмотри, к чему тебя привело твое хвастовство. «Чего же вы хотите, милая дамочка - обручальное колечко?» А теперь он тебя вышвырнул из дому, так, что ли? И тебе ничего не осталось, как приползти сюда.

    ЭЛЛЕН. Ну что ж, зато как было хорошо, пока все это продолжалось!

    ДЖО. Выставила себя на посмешище из-за этого проходимца.

    ЭЛЛЕН. Он швырял деньгами, как князь!

    ДЖО. Эта квартира теперь моя, Эллен.

    ЭЛЛЕН. Ничего, дорогая, у меня еще припрятано немного денег.

    ДЖО. Ну и сглупила же ты, точно?

    ЭЛЛЕН. Послушай, Джо, ведь я вернулась. Ну и все! Хватит об этом разговаривать.

    ДЖО. А знаешь, что я думаю?

    ЭЛЛЕН. Что?

    ДЖО. Ты все еще в него влюблена.

    ЭЛЛЕН. Я? Влюблена?

    ДЖО. Да.

    ЭЛЛЕН. Ты с ума сошла.

    ДЖО. Так в чем же дело?

    ЭЛЛЕН. Уехал со своей кошкой. Что ж, зато как было хорошо, пока все это продолжалось! Ну, ладно, тут все надо переставить, Джо.

    ДЖО. Значит, все опять сначала. Подумать только, что ты меня так надолго бросила! Из-за кого? Из-за него! Совсем как в детстве!

    ЭЛЛЕН. Я никогда о тебе не думала. Странно, но я никогда о тебе не думала, когда была счастлива. А последний месяц я чувствовала, что должна быть с тобой.

    ДЖО. Значит, ты бросила меня...

    ЭЛЛЕН. Да, не выношу неприятностей.

    ДЖО. При чем тут неприятности? Со мной происходит самая нормальная и обычная вещь на свете. Знаешь, в первый раз в жизни я ощущаю, что я что-то значу. У меня такое чувство, будто я могу взять на себя ответственность за весь мир! И даже за тебя!

    ЭЛЛЕН. Слушай, я забыла тебе сказать, я заказала чудесную колыбельку.

    ДЖО. У нас уже есть.

    ЭЛЛЕН. Чудесную! С розовыми шторками и оборочкой.

    ДЖО достает из-под кровати плетеную корзинку.

    Что это такое?

    ДЖО. Люлька. Джеф достал.

    ЭЛЛЕН. Немного старомодно, а?

    ДЖО. Нам нравится.

    ЭЛЛЕН. Послушай, дорогая, ты бы пошла, прилегла немного.

    ДЖО. Тебя это удивляет?

    ЭЛЛЕН. Ну, будь хорошей девочкой, поди, отдохни немного. А я здесь приберу за тебя. Я сделаю все так, как ты любишь. Иди же!

    ДЖО. Нет.

    ЭЛЛЕН. Иди, иди, Джо. Она больше похожа на корзину для белья, верно? Боже, что здесь творится! Мы никогда не наведем здесь порядка. Просто свинарник...

    Входит ДЖЕФФРИ.

    А-а, вернулся? Ну что же, входи, раз явился.

    ДЖЕФ. Где Джо?

    ЭЛЛЕН. В постели. Где ж ей еще быть? Пусть поспит. Не вздумай будить ее.

    ДЖЕФ. Не буду. (Ставит сумку с продуктами на стол).

    ЭЛЛЕН. Не ставь сюда сумку, видишь, я убираю.

    ДЖЕФ. А я как раз все убрал перед вашим приходом.

    ЭЛЛЕН. Непохоже! Знаешь, сынок, скоро здесь появится акушерка. Тут все должно быть чисто, опрятно, гигиенично. Насколько вообще это здесь возможно.

    ДЖЕФ. Здесь и так чисто.

    ДЖО. Джеф?

    ЭЛЛЕН. Видишь, что ты наделал?!

    ДЖЕФ. Да, Джо.

    ДЖО. У тебя есть таблетки от головной боли, милый?

    ДЖЕФ. Да, сейчас принесу.

    ЭЛЛЕН. Если уж ты туда идешь, захвати с собой цветы и поставь их в воду. Мог бы немножко и помочь. Они уже вянут. (Заглядывает в сумку). А это что такое? Что это он принес? Макароны! Как только можно их есть? Какой смешной салат! А это еще что? Эй, что это у тебя?

    ДЖЕФ. Где?

    ЭЛЛЕН. Вся эта дрянь в сумке?

    ДЖЕФ. Джо это любит!

    ЭЛЛЕН. С каких пор? Сейчас ее надо кормить как следует.

    ДЖЕФ. О боже!

    ЭЛЛЕН (указывает на люльку). Слушай-ка, выброси это барахло!

    ДЖЕФ. Какое барахло?

    ЭЛЛЕН. Вот это. Я не позволю, чтобы моего внучка клали в эту штуку. Боже, что за дом! Какая грязь! Не знаю, что только вы тут вдвоем делали. Могли бы навести здесь какую-то чистоту. Ты только взгляни! Ну, что ты стоишь как дурак с этой штукой в руках? Выбрось ее или сделай что-нибудь с ней. Я заказала настоящую колыбельку, по последней моде, как полагается. Что за дом! Свинарник... Ради бога, дай ее мне, я с ней что-нибудь сделаю.

    ДЖЕФ. Но Джо она нравится.

    ЭЛЛЕН. Ну, ладно, пригодится на что-нибудь. (Уходит на кухню). Господи, и здесь то же! Ничего положить нельзя... Ты уходишь?

    ДЖЕФ. Да.

    ЭЛЛЕН. Захвати с собой свои покупки!

    ДЖЕФ. Мне они не нужны.

    ЭЛЛЕН. И мне тоже!

    ДЖЕФ. Вы знаете, я... я...

    ЭЛЛЕН. Это ты мне говоришь?

    ДЖЕФ. Да, у меня к вам просьба.

    ЭЛЛЕН. Ну, так говори. Что ты там бормочешь?

    ДЖЕФ. Только, пожалуйста, не обижайтесь.

    ЭЛЛЕН. Это еще что?!

    ДЖЕФ. Вы не будете ее пугать?

    ЭЛЛЕН. Я думала, ты сказал, что уходишь.

    ДЖЕФ. Я говорю: вы не будете ее пугать?

    ЭЛЛЕН. О чем это ты? Я? Пугать?

    ДЖЕФ. Знаете, все эти разговоры о том, что могут быть неприятности или какие-то осложнения... У нее все будет хорошо.

    ЭЛЛЕН. Ты что, учишь меня, как мне вести себя с собственной дочерью?

    ДЖЕФ. Нет, что вы!

    ЭЛЛЕН. Ну, ладно, ты идешь?

    ДЖЕФ. Да. Только она говорила, что не хочет, чтобы при ней была женщина, когда это случится.

    ЭЛЛЕН. Что она говорила?

    ДЖЕФ. Она говорила, что хочет, чтобы я был с ней, когда это случится. Потому что она говорила, что ей не будет страшно, если я буду с ней.

    ЭЛЛЕН. Какая гадость!

    ДЖЕФ. Ничего в этом нет гадкого.

    ЭЛЛЕН. Мужчина рядом в такое время!

    ДЖЕФ. Мужья ведь остаются со своими женами.

    ЭЛЛЕН. Ты разве ей муж?

    ДЖЕФ. Нет.

    ЭЛЛЕН. Ну и уходи.

    ДЖЕФ. Иду. С нами двумя ей не справиться. Только не пугайте ее, вот и все.

    ЭЛЛЕН. Я тебе говорю, твои покупки нам не нужны.

    ДЖЕФ. Я знаю, но она это любит.

    ЭЛЛЕН. Можешь, черт побери, забрать все с собой.

    ДЖЕФ вынимает покупки из сумки на стол, ЭЛЛЕН швыряет их обратно. Наконец, она бросает все, вместе с сумкой, на пол.

    ДЖЕФ. Да, единственно с чем не сладила цивилизация, это - женщины. Прощай, Джо, ни пуха, ни пера. (Уходит).

    ДЖО зашевелилась на кровати.

    ЭЛЛЕН. Не беспокойся, родная, я здесь, все в порядке. Ты уже проснулась?

    ДЖО. Хэлло... Да... А как это бывает?

    ЭЛЛЕН. Что?

    ДЖО. Это очень больно?

    ЭЛЛЕН. Нет. Дело не в боли, а в том, что приходится потрудиться, родная. Помню, я как раз ставила рождественский пудинг на полку, когда ты принялась за меня. А я стояла на стуле и распевала вовсю...

    ДЖО. Ты закричала?

    ЭЛЛЕН. Нет, но я побежала.

    ДЖО. Знаешь, я видела сейчас такой странный сон.

    ЭЛЛЕН. Ради бога, Джо, у тебя все какие-то сны. Давай не будем говорить о твоих снах, а то ты только расстроишься.

    ДЖО. Где мне поставить цветы?

    ЭЛЛЕН. Там... Там где-нибудь... Поставь их сама, дорогая.

    ДЖО. Джеф еще не приходил?

    ЭЛЛЕН. Нет.

    ДЖО. А где же ты будешь спать, Эллен?

    ЭЛЛЕН. Не беспокойся, родная. Осторожней, не упади.

    ДЖО. Знаешь, я так привыкла, что Джеф лежит там на кушетке как... как старый сторожевой пес. Ты не...

    ЭЛЛЕН. Не важно, родная, не думай обо мне, я как-нибудь устроюсь.

    ДЖО. Куда же он пропал? О-о!

    ЭЛЛЕН. Боже мой, Джо, осторожней... Держись, родная, держись! Сейчас отпустит. В первый раз это долго не продолжается. Боже мой, хоть бы выпить чего-нибудь. Держись...

    ДЖО становится на колени на кровати. ЭЛЛЕН гладит ее волосы.

    ДЖО. Теперь лучше.

    ЭЛЛЕН. Отпустило? Ну, вот и хорошо.

    На улице поют дети.

    Слышишь, как ребятишки поют на дворе, Джо?

    ДЖО. Да, их всегда слышно, когда тихо.

    ЭЛЛЕН. Знаешь, когда я была маленькая, мы целый день играли на улице. Летом водили хороводы и пели, весной гоняли обручи, а осенью на пятое ноября зажигали на улицах костры, нам раздавали пряники и всякие сласти. Я тебе рассказывала, как мы поехали в деревню? Она еще называлась «Сияющий дол»? Небось рассказывала. Каждый день я карабкалась вверх и усаживалась на верхушке горы, откуда видны были мельницы, а лощина вся заросла кустарником. Забавно, как все это помнишь. Знаешь, я, бывало, сижу там целый день напролет, а никому и невдомек, что я там. Вскипятить чаю? (Идет на кухню и возится у плиты). Джо, я забыла, как мы ее зажигали.

    ДЖО. Верти все подряд. Смотри только не отравись.

    ЭЛЛЕН. У меня ничего не выходит.

    ДЖО. Джеф сделает.

    ЭЛЛЕН. А, зажгла!

    ДЖО. Эллен!

    ЭЛЛЕН. Да.

    ДЖО. Мой ребенок, может, будет черным.

    ЭЛЛЕН. Твой - что, родная?

    ДЖО. Мой ребенок - будет черным.

    ЭЛЛЕН. Не говори глупостей, Джо. Вечно у тебя какие-то кошмары.

    ДЖО. Но это правда. Он был черным.

    ЭЛЛЕН. Кто?

    ДЖО. Джимми.

    ЭЛЛЕН. Ты хочешь сказать, что... твой моряк был негром?.. О господи! Этого только еще недоставало. Представляешь, качу я колясочку, а в ней... О боже мой, теперь я просто не могу не выпить.

    ДЖО. Что ты будешь делать?

    ЭЛЛЕН. Не знаю. Утоплю его. Кто об этом знает?

    ДЖО. Джеффри.

    ЭЛЛЕН. А акушерка? Вот удар будет для нее!

    ДЖО. Она тоже негритянка.

    ЭЛЛЕН. Прекрасно, может, она усыновит его. Боже милосердный!

    ДЖО. Если тебе это не нравится, можешь убираться. Я тебя сюда не звала.

    ЭЛЛЕН. Где моя шляпка?

    ДЖО. У тебя на голове.

    ЭЛЛЕН. Ах, да... Не знаю, что с тобой будет, просто ума не приложу!

    ДЖО. Ты уходишь?

    ЭЛЛЕН. Да.

    ДЖО. Выпить?

    ЭЛЛЕН. Да.

    ДЖО. Вернешься?

    ЭЛЛЕН. Да.

    ДЖО. Что же ты будешь делать?

    ЭЛЛЕН. Отдам его в театр и назову Вороненком. Пока, Джо. Я сейчас вернусь!

    ДЖО. Смотри, не убеги с солдатом!

    ЭЛЛЕН. Ты что?! Господи, я же почти бабушка!.. (Убегает).

    ДЖО смотрит ей вслед, опершись о дверь. Затем оглядывается, улыбается.

    ДЖО.
    «Взошел я на горку Пиппин-Хилл,
    А там наверху ужасная грязь,
    И встретил я там прелестную мисс,
    Она мне кивнула, смеясь.
    О милая мисс, прелестная мисс,
    Бог да хранит цветы ваших глаз!
    Я и последний свой шиллинг, мисс,
    Рад бы истратить на вас».

    Занавес



    Бернард Копс

    Сон Питера Мэнна

    Действующие лица:


  • Алекс - бродяга
  • Мистер Лук - зеленщик
  • Миссис Лук - жена зеленщика
  • Мистер Ростбиф - мясник
  • Миссис Ростбиф - жена мясника
  • Мистер Карп - рыботорговец
  • Миссис Карп - жена рыботорговца
  • Питер Мэнн - сновидец
  • Прохожий (мистер Винтик) - рабочий
  • Сильвия - дочь мистера и миссис Лук
  • Джейсон - гробовщик
  • Соня Мэнн - торговка готовым платьем
  • Пенни - дочь мистера и миссис Ростбиф
  • Том - кандидат в женихи Пенни
  • Джон
  • Джек

    Время действия - наши дни.

    Действие первое


    Рыночная площадь в Лондоне.
    Несколько запертых лавок: мясная, зеленная, рыбная, лавка готового платья и заведение гробовщика. Перед ними пустые лотки. Лотки - необходимая принадлежность торговли, с них продается большая часть товара.
    Над каждой лавкой вывеска с соответствующей картинкой. На вывеске гробовщика просто сказано: «Круглосуточное обслуживание».
    Лавка готового платья - самая большая из всех. Сквозь решетчатые ставни с дверью посредине видны кипы платьев и рулоны мануфактуры.
    Середина лета, ясное, солнечное утро.
    Слышится хор детских голосов. Все приходит в движение. Одна за другой открываются лавки; торговцы выносят и раскладывают на лотках товар. Только лавка готового платья пока еще заперта.

    Дети за сценой (поют)):
    «Слива, персик, абрикос.
    Сколько денег ты принес?
    Шиллинг-два тебе я дам,
    На хозяйство хватит нам»1.

    Из зеленной лавки выходит Сильвия. В руках у нее охапки цветов. Она принимается расставлять цветы на своем лотке, около заведения гробовщика.

    Дети за сценой:
    «Персик, слива, ананас,
    Бомба уничтожит нас.
    Ешьте фрукты - вдруг опять
    Пойдет папа воевать!»

    Входит Алекс, бродяга; он в лохмотьях, но выступает чинно, с достоинством. Подходит к лотку с фруктами.

    Алекс. Я хотел бы купить фунт слив.

    Мистер Лук. Извольте, сэ-р! (Отвешивает сливы.)

    Алекс. Да вот беда - денег нет.

    Мистер Лук. Ишь какой ловкий! А ну-ка проваливай отсюда!

    Миссис Лук. Что делается, что делается - с кем мы остаемся? Босяки заполонили весь свет!

    Алекс, вежливо поклонившись, отходит и, достав из кармана персик, который он успел стащить, с аппетитом ест его.

    Дети за сценой:
    «Персик, слива, виноград,
    Спрячем камни от солдат.
    Камень в землю упадет,
    Травка новая взойдет».

    Алекс бродит по сцене, нюхает цветы, его явно развлекает все, что он видит. Торговцы суетятся у своих лотков. Среди них мистер Ростбиф, мясник, одетый в парадную черную пару, и его жена в длинном вечернем платье. Он ощипывает курицу, дымя сигарой. Алекс усаживается перед лавкой готового платья, вынимает карманные шахматы и начинает играть сам с собой. В лавке готового платья раздвигаются решетки; зевая, выходит Питер.

    Питер. С добрым утром, утро! Вот и новый, сияющий день! (Принимается таскать тюки с товаром, но вдруг замечает Алекса.) Шахматист? Я вам сейчас сделаю шах и мат!

    Алекс. Только попробуй! Я играю только сам с собой. Во-первых, можно мошенничать, а во-вторых, нет риска проиграть!

    Питер. На нет и суда нет. (Снова идет к своей лавке.)

    Появляется Прохожий в очках и с зонтиком.

    Прохожий (мистеру Ростбифу, ощипывающему курицу). Скажите, у вас есть высококачественный, тающий во рту, приправленный специями, совершенно готовый к употреблению куриный паштет?

    Мистер Ростбиф. Как вы сказали? Или я оглох на одно ухо?

    Прохожий. Есть у вас охлажденный, высококачественный, готовый к употреблению куриный паштет?

    Мистер Ростбиф (замахиваясь ножом). Иди отсюда, пока из тебя котлету не сделали.

    Прохожий (направляясь к мистеру Карпу). Не понимаю, разве им не нужны покупателя?

    Мистер Карп. Что прикажете, сэр? Есть отборная пикша, превосходная треска, свежая речная форель, великолепный шотландский лосось - прямо из морских глубин.

    Прохожий. Рыба? Ах да, одну минуточку... (Смотрит в записную книжку.) Вот: дайте мне мороженых, готовых к употреблению рыбных палочек в гигиенической упаковке.

    Мистер Карп. Что он говорит? Или я ослышался?

    Прохожий. Нужно быть на уровне достижений века.

    Мистер Карп. Я тебе сейчас покажу уровень, пескарь болотный!

    Прохожий (отбегая к мистеру Луку). Что они тут все, с ума посходили?

    Мистер Лук. Салат сегодня так и хрустит на зубах, а из редиски только что сок не течет. Баклажаны просто чудо - лиловые, крутобокие, сладкие. Перец жжет, как огонь, артишоки только с грядки и почти даром. А не угодно ли бананов? Апельсинов? Яблок? Лимонов? Орехов? Капусты? Кольраби? Зеленого горошку?

    Прохожий. Горошку? Да, да! Пожалуйста, пачку свежезамороженного зеленого горошка.

    Мистер Лук. А ну повтори еще раз!

    Прохожий. Консервированные продукты экономят время.

    Мистер Лук. Время для чего?

    Прохожий. Ну, для... для... как это для чего? Для того, чтобы иметь время, конечно. С вами тут и у меня ум за разум зашел. Разве не ясно, что у нас не хватает времени, - вот мы и питаемся консервами. Вы живете вчерашним днем, все теперь ходят за покупками в продовольственный универмаг, вот почему на рынке торговли нет.

    Питер. Я им давно говорю: заводите общее дело, доход будет больше.

    Мистер Лук. Ты только знаешь воду мутить.

    Мистер Ростбиф. Язык у тебя без костей, болтается попусту.

    Миссис Карп. Слишком много о себе воображаешь.

    Миссис Ростбиф. Была б я твоей матерью, наподдала бы тебе так, чтобы ты отсюда вылетел вверх тормашками. (Мужу.) А ты что молчишь?! Твою жену оскорбляют, а тебе дела нет.

    Миссис Лук (мужу). Надо составить петицию и всем подписаться. Надо заткнуть сопляку рот. Неужели ты не можешь за это взяться?

    Миссис Карп (мужу). Он самый настоящий смутьян. Пошевели мозгами, придумай, как от него избавиться.

    Мистер Ростбиф. Ну вот что: может, я рохля, тюфяк, раз мазня, подкаблучник...

    Мистер Карп. Точно.

    Мистер Лук. Точно.

    Мистер Ростбиф. Но теперь я твердо решил кое-что сделать и сделаю.

    Мистер Карп. Я тоже.

    Мистер Лук. Я тоже.

    Миссис Ростбиф. Давно пора. А что именно ты сделаешь?

    Мистер Ростбиф. Топну ногой и пошлю тебя ко всем чертям.

    Мистер Карп. Я тоже.

    Мистер Лук. Я тоже.

    Мистер Ростбиф. И больше ничего я делать не собираюсь. Так что отстань.

    Мистер Карп. Отлично сказано. Пусть знают!

    Мистер Лук. Да, пусть знают и пусть отвяжутся. Продолжают, не торопясь, заниматься каждый своим делом.

    Прохожий. В общем-то я вас понимаю. Утром я встаю рано, жена еще спит. Беру банку консервированного молока и банку консервированного кофе и варю себе... чай. Кофе, чай, все равно, вкус один - консервированный. Беру булочку из патентованного просяно-пшеничного концентрата и делаю сэндвичи с мясными консервами. Сажусь в трамвай, где людей что сельдей в банке, и мчусь на консервную фабрику штамповать консервные банки. Когда я возвращаюсь с работы, жена открывает для меня банку «говядина с фасолью». Мы ложимся в постель, и она лежит возле меня, как холодная курица - ощипанная, выпотрошенная, готовая к употреблению. Но я слишком устал и в одну минуту засыпаю. Мне снятся консервы, консервы, консервы, сотни тысяч консервов. Меня душат консервные кошмары и я просыпаюсь с криком: «Караул, я потерял консервный нож!»

    Мистер Лук. А вы бы забастовали, что ли...

    Прохожий. Подстрекательством занимаетесь? Никогда больше не приду на этот рынок. (Хочет идти, но вдруг замечает лоток с цветами.) Веточку вербены!

    Сильвия. Пожалуйста, сэр. (Вдевает ему цветок в петлицу.)

    Прохожий. Жаль, что это не нирвана.

    Сильвия. Простите, сэр, такого сорта не держим.

    Джейсон. Есть отличные луженые гробы, герметичные, как консервная банка.

    Все хохочут, кроме Прохожего, который поспешно уходит.

    Алекс. Шах и мат. (Бросает игру и подходит к Питеру.) Покурить не найдется?

    (Питер дает ему сигарету.)

    А огонька?

    (Питер чиркает спичкой.)

    Лишнего шиллинга не найдется? На этой неделе счастье повернулось ко мне задом.

    Питер (дает ему деньги). Получай и проваливай! Без тебя хлопот полон рот.

    Алекс. А может, я тебе помогу, сынок?

    Питер отталкивает Алекса в сторону и с понурым видом подходит к Сильвии, которая словно бы не замечает его. Алекс идет за Питером.

    Питер. Прости меня за вчерашнее. Я не мог совладать с собой.

    Сильвия. Уходи.

    Алекс. Простите его, он же раскаивается.

    Мистер Лук. Опять он около Сильвии. Учу, учу ее жизни, и все мало. Он же балбес. (Подбегает к Питеру.) Не смей приставать к моей дочери!

    Питер. Ну, ну, потише!

    Мистер Лук, испугавшись, убегает назад к жене.

    Миссис Лук. Не такая уж он плохая партия. У его мамаши денег полна кубышка.

    Мистер Лук. Раньше он был для тебя плох, а вспомнила про кубышку, так сразу хорош стал.

    Миссис Лук. Молчи и занимайся своим делом.

    Алекс. Положись на меня, сынок, я все улажу.

    Питер. Как-нибудь сам разделаюсь.

    Мистер Лук. Ты слышишь? Они уже что-то сделали, им уже нужно разделываться.

    Миссис Лук. Молчи.

    Питер (Алексу). Отвяжись!

    Алекс (прислонившись к цветочному лотку между Питером и Сильвией, берет в руки крупную хризантему и начинает отрывать лепестки, приговаривая). Любит - не любит, любит - не любит... (Продолжает, беззвучно шевеля губами.)

    Сильвия. Это твой приятель?

    Питер. Первый раз его вижу.

    Сильвия. Рыбак рыбака...

    Питер. Послушай, Сильвия. Ты мне снилась всю эту ночь и всю прошлую ночь тоже. Я мечтаю о тебе и во сне и наяву. Я люблю тебя.

    Алекс. А она? Любит - не любит?

    Сильвия (Питеру). Уходи.

    Алекс. Не любит!

    Питер. Ну прости меня.

    Сильвия. Уже сто раз прощала.

    Питер. Ну, пусть это будет в последний раз. Мне так хочется поцеловать тебя. Ведь и ты меня любишь, сама знаешь. (Пытается обнять ее; она сопротивляется.)

    Сильвия. Ничего я такого не знаю.

    Питер. Давай убежим вместе.

    Сильвия. Я хочу, чтоб у меня был дом.

    Питер. Я тебе построю.

    Сильвия. Как, во сне? Мне нужен человек, который бы обеими ногами стоял на земле.

    Питер. Я стою! Я стою!

    Сильвия. У которого бы голова крепко держалась на плечах.

    Питер (отчаянно мотая головой). А у меня разве отваливается?

    Сильвия. Я старалась понять тебя, но это невозможно. Забудь свои бредни, тогда я смогу подумать о тебе всерьез. Я порядочная девушка, мне нужно устроить свою жизнь.

    Питер. Ты сама говорила, что любишь меня. Тогда, над рекой, помнишь? И на карусели в Хэмстед-Хис и в метро, на Оксфордской площади.

    Сильвия. Ты переменился. Раньше ты был таким тихим, таким скромным, только и знал, что свою работу.

    Питер. Как ты хороша, ни один цветок с тобой не сравнится. Брось свои цветы, пойдем со мной. Гений чистоты, махровая лилия невинности!

    Сильвия. Дурак ты махровый, вот что.

    Питер. Я одурел от любви. Разве не странно: мы выросли вместе, никогда не разлучались, и вот теперь мы чужие.

    Сильвия. Ты темный человек.

    Питер (снова пытается прижать ее к себе). Я сделаю тебя королевой. Чего ты хочешь - скажи мне?

    Сильвия. Хочу того, чего хочет всякая девушка. Чтобы за мной ухаживали не торопясь, обстоятельно, с конфетами. Хочу красивое кольцо с большим камнем, чтобы играл и переливался. Хочу, чтобы все было как следует. И белое платье, и цветы, и подружки. Чтобы была настоящая свадьба, с пением, со слезами. И хочу соблюсти себя до брачной ночи. А у тебя нет терпения.

    Питер. У меня есть нормальные человеческие чувства.

    Сильвия возится с цветами.

    Алекс (обрывает последние лепестки и бросает их на землю). Не любит.

    Питер. Ох, женщины! Мочи моей с ними нет.

    Алекс. Я был женат; мне ты можешь не говорить, что такое женщины.

    Питер. Я ее проучу. Рано или поздно она передумает, будет умолять жениться. И знаешь, что я тогда сделаю?

    Алекс. Что?

    Питер. Женюсь. Эх, уехать бы куда глаза глядят...

    Алекс. Обосноваться бы на одном месте.

    Питер. Я здесь как в тюрьме.

    Алекс (занятый собственными думами). С годами ведь не молодеешь. .

    Питер. Мне тоже, как и всем, нужны деньги, но мне и еще кое- что нужно.

    Алекс. Все больше зябнешь по ночам.

    Питер. Я не могу жить так, как все тут живут. Я думаю о будущем.

    Алекс. Чувствуешь себя таким одиноким.

    Питер. Я хочу разбогатеть, но так, чтоб уж разбогатеть. Я хочу открыть колоссальный суперунивермаг, какой тебе и во сне не снился. Если б только у меня хватило духу бросить все и уйти.

    Алекс. Хочешь - идем со мной.

    Питер. А что, это идея! Не шутишь?

    Алекс. Какие тут шутки. Буду тебя учить что к чему.

    С радостным смехом жмут друг другу руки.

    Питер. И разгуляюсь же я на воле, все наверстаю, что упустил. (Вскакивает на свой лоток.) Девушки всего мира! Слушайте меня! Девы, девки, скромницы, вертихвостки, шлюхи, все слушайте меня! Немного терпения, я уже иду к вам! У меня для каждой найдется время. Казанова, Дон-Жуан, Юл Бриннер, или как вас там зовут! Питер Мэнн научит вас, как нужно любить. Девушки! Утрите слезы, будет вам грызть наволочки ночами, снимите фотокарточки со стенки - вот он я, живой, во плоти, иду к вам, зажечь вашу кровь любовным огнем! Ждите, час недалек - лучший час вашей жизни!

    Алекс. Гип! Гип! Урр-а...

    (Он аплодирует, но аплодисменты падают в тишину. Весь рынок неодобрительно молчит.)

    Ну что ж, в путь!

    Питер (спрыгнув с лотка). Эх, друг, рад бы, да не могу.

    Алекс. Почему?

    Питер. Все горные пики уже достигнуты, все пустыни исхожены, все рекорды побиты.

    Алекс. Покурить найдется?

    Питер (дает ему сигарету; Алекс припрятывает ее). Ничего мне другого не остается, как сидеть здесь, стареть, жиреть и плодить выродков, чтоб было кому передать по наследству мое предприятие. Не для чего жить, не для чего умирать. Тоска. Зачем только ты пришел сюда, из-за тебя я теперь такой несчастный человек.

    Алекс. Из-за меня?

    Питер выносит из лавки рулоны материи, разворачивает на лотке. Джейсон замечает Алекса и подходит ближе, что-то, видимо, обдумывая. Тем временем происходит следующий разговор.

    Мистер Ростбиф (жене). Когда ж они, наконец, явятся?

    Миссис Ростбиф. Сиди спокойно и ощипывай кур.

    Мистер Ростбиф. Родная дочь выходит замуж, так нельзя было на один день закрыть лавку.

    Миссис Ростбиф. Наше дело трудиться. Если мы будем праздновать, все тут заболеют малокровием, или станут вегетарианцами, или еще что похуже стрясется.

    Мистер Ростбиф. Уж хуже быть не может... А что, разве мы не пригласим их всех (указывает на торговцев) выпить за молодых?

    Миссис Ростбиф. Еще расходы! Ох, господи.

    Мистер Ростбиф. Но надо же как-то отметить событие. Иначе зачем было наряжаться?!

    Миссис Ростбиф. Ладно, там видно будет. Пока что делай свое дело.

    Мистер Ростбиф (заглянув в газету). Пишут, что от выпадения осадков после взрыва одной водородной бомбы может погибнуть десять миллионов человек. Вот это факт!

    Миссис Ростбиф. Знаешь что, в нашем возрасте, если уж интересоваться выпадением, так только собственных волос и зубов. И довольно болтать пустяки, у нас еще пропасть дел сегодня.

    Джейсон (Алексу). Пардон, я нечаянно подслушал ваш разговор. Не желаете ли заработать пять фунтов?

    Алекс. Кого зарезать?

    Джейсон. Избавьте нас от этого молодого человека.

    Алекс. Как?

    Джейсон. Наплетите ему каких-нибудь небылиц, что захочется. Только чтобы он убрался отсюда. И чем дальше, тем лучше.

    Алекс. А что такое?

    Джейсон. Он нас тут всех заморочил.

    Алекс (принимая деньги). Ладно, уговорили.

    Джейсон. Кстати, не желаете ли застраховать свою жизнь? Взнос наличными пять фунтов.

    Алекс. В чью пользу?

    Джейсон. Я являюсь местным уполномоченным мебельной компании «Кредит без кредита», опытной акушеркой, брачным агентом и гробовщиком. Услуги Джейсона обеспечены вам с колыбели до могилы. И между нами говоря, как только Питер перестанет мне мешать, я женюсь на его матери и займусь производством, готового платья. Благодарю вас, всего хорошего.

    Алекс (весело шествует к лотку Питера). Побалую себя, куплю носки. Последний раз я это делал в день коронации. (Питеру.) Носки, пожалуйста.

    Питер. А нельзя ли взглянуть, какого цвета ваши деньги? Ага, все в порядке. Итак, что же мне вам предложить? Вот эти носки были изготовлены для короля Египта, но ваш первый ход и потому - получайте.

    Алекс снимает свои старые носки и надевает новые.

    Питер. Ну вот, осталось еще только пятьдесят пар... Покажитесь-ка... ф-фу-у. (Зажимает нос.)

    Алекс. А еще мне нужна сорочка.

    Питер (достает сорочку и развертывает ее перед собой, как плащ матадора. Потом делает несколько взмахов в воздухе и, наконец, примеряет сорочку Алексу). Лучший выбор сорочек - только у нас. Сорочки тончайшего шелка, пролезут в дверную щелку. Сорочки из бязи, не боятся грязи. Мадаполам с вискозой пополам! Джерси из Нью-Джерси, кретон для кретинов! Налетайте, не зевайте! Крепки как веник, дешевле денег! (Сорочка Алексу непомерно велика, но Питер здесь поддернул, там подтянул, и кажется, будто она как раз впору.) Пожалуйста - сидит как влитая.

    Алекс. А ты продавец хоть куда.

    Питер. Что толку в продавце, если покупателей нет? Когда на рынке падает спрос, можно об стенку биться - ничего не добиться. Было время, люди слушали мои присказки как завороженные, а где теперь эти люди? Посмотри, сколько товару - белье постельное, белье нательное, нейлоновые панталоны, грации, комбинации, на все размеры, на все вкусы, материй целые роли - лежат добычей для моли. Так кому я нужен?

    Алекс. Ерунда. У тебя есть воображение, ты можешь далеко пойти. Особенно, если будешь держать курс на север. Или на юг. Там целые залежи.

    Питер. Чего?

    Алекс. Золота. На Юконе.

    Питер. С ума спятил. Надо было родиться на пятьдесят лет раньше.

    Алекс. Ну, не золото, так кое-что получше. Уран!

    Питер. Уран? Где?

    Алекс. Тонны, горы, целые пригоршни. Я покажу тебе место.

    Питер. В магазине уцененных товаров продаются счетчики Гейгера.

    Алекс. Поедем на север, застолбим участок. Урановая лихорадка треплет уже весь мир. Нам не терпится, чтобы нас разнесло в клочья.

    Питер. Вот это Здорово! (Приплясывая, кричит Алексу.) У-рр-а!..

    Алекс. Ура!

    Питер. Новая.

    Алекс. Что - новая?

    Питер. Урановая руда! (Бьет в ладоши и, приплясывая, переходит от лотка к лотку.) Ура-уран, ура-уран, бум-бум-бум! (Торговцы неодобрительно качают головами, но Питер уже очутился у цветочного лотка и поет Сильвии, которая отворачивается с равнодушным видом.) Тррах-бррах-бабах! Я пройду сто тысяч стран, чтобы отыскать уран! Я иду искать руду, бум, бум, бум.

    Алекс (хлопает Питера по спине). Орел! Сокол! Сразу же и отправимся, долгие сборы нам ни к чему. Счетчик Гейгера, немножко деньжат - и МЫ при деле.

    Питер. Сколько нужно денег?

    Алекс. А сколько у тебя есть?

    (Питер молчит.)

    Этого достаточно. Почти.

    Питер. Разбогатеем, и тогда я вернусь и скуплю весь этот товар. Открою громадный, шикарнейший суперунивермаг. Приглашаю всех на работу. Фантастические условия! Оплаченный отпуск пять месяцев в году, трехдневная рабочая неделя, веранды для отдыха, своя больница... А контрольные часы в табельной будут вызванивать хорал, как колокола в церкви. Ура-уран! Друг, мы уже компаньоны. (Видит Соню, которая выходит из лавки, напевая «Очи черные».) Почти.

    Алекс. Это кто же?

    Питер. Моя мать.

    Алекс. Ну и ну. Не женщина, а воздушный шар!

    Питер. И не говори. По-моему, она в один прекрасный день поплывет по воздуху.

    Алекс покупает какие-то фрукты и ест. Джейсон подходит к Соне и обнимает ее за талию. Она с целомудренным негодованием сбрасывает его руку.

    Соня (вслед отошедшему Джейсону). Не трудно же тебя отвадить.

    Питер. Вот что, друзья, я решил покинуть вас.

    Соня. А ну-ка иди сюда.

    Питер. Меня тянет в далекие края.

    Все (радостно). А-а-а-а!

    Питер. Но я вернусь.

    Все (уныло). О-о-о-о!

    Питер. Я разобью ваши оковы и дам вам свободу.

    Джейсон. Соня, о чем он говорит?

    Соня. Питер, не суйся не в свое дело. О чем ты говоришь?

    Питер. Об урановой руде.

    Соня. Хочешь, я тебе что-то скажу? Ты и был тронутый, теперь совсем рехнулся. Сию же минуту иди сюда.

    Питер. Дорогу Питеру Мэнну! Ура новому королю!

    Соня. Питер! Если ты сейчас же не подойдешь - я умру, я получу обморок, я закричу.

    Питер (приплясывая, обходит все лавки одну за другой, поочередно прижимает к груди фрукты, овощи, куриные тушки и, в заключение, нежно целует копченую треску; поет на мотив «Ночной серенады»).
    Прощай, моя рыбка, любовь мо-о-о-оя -
    Приспела пора расставанья.
    Зовет меня, манит мечта мо-о-о-оя,
    Прощай же, мой друг, до свиданья...

    Соня. Даже и не думай. С ума сошел, честное слово. Куда это ты собрался?

    Питер. Далеко.

    Соня. С чего вдруг? Разве у тебя нет всего, что тебе нужно?

    Питер. Есть, но мне нужно еще кое-что.

    Соня. Разве ты меня не любишь?

    Питер. Люблю.

    Соня. Ну так в чем же дело? Если тебе понадобилось лишних несколько фунтов, попроси, и все. А может, нам поехать на недельку в Брайтон?

    Питер. Нет. Мама, ты пойми, я хочу уехать один и вернуться с деньгами.

    Соня. У тебя и так есть деньги.

    Питер. Я их никогда не вижу.

    Соня. Они у меня спрятаны на черный день. Лежат себе в сейфе, в целости и сохранности.

    Питер. Скряга ты, вот кто!

    Соня. Разве я тебя не кормлю? Разве я не даю тебе все, что твоей душе угодно? И цыплят, и сливки, и ананасы, и ватрушки - все, что его душе угодно.

    Питер. Ты не сердись, мама, но я все равно должен уехать.

    Соня. Это у него в крови. Я знала, что этим кончится. Хочешь, я расскажу тебе, как я тебя растила, как гнула спину ради тебя?

    Питер. Ты мне это уже рассказывала тысячу раз.

    Соня. Ах, Питер, Питер...

    Питер. Ну, начинается! Это длинная песня...

    Соня. Ты был такой красавчик, такой ангелочек.

    (Питер шевелит губами, беззвучно повторяя ее речь и передразнивая выражение ее лица.)

    Чего только я не делала ради тебя! Всем на свете жертвовала, только бы ты был здоров и счастлив. Не будем говорить о твоем отце, не будем о нем говорить громко, но ты, ты у меня был зеницей ока, для тебя я бросила родные места и одна-одинешенька уехала на чужбину. Надо было иметь смелость, чтобы решиться на такое, а? Женщина бросает все и одна-одинешенька едет начинать новую жизнь, - а ведь я была беременна, на седьмом месяце. Никогда не забуду тот морской переезд.

    Питер. Я это уже слышал много раз во всех подробностях, с начала и с конца.

    Соня. Не перебивай. Ты был тогда просто комочком внутри меня--бывало, привалюсь к поручням на палубе, стою и чувствую, как ты брыкаешься. Семь месяцев было моей беременности, когда я сошла с этого парохода на берег; и знаешь, что было потом?

    Питер. Знаю.

    Соня. Ничего ты не знаешь. Денег у меня не было ни гроша, по-английски я не понимала ни слова, и я мыла полы, чтобы не пропасть с голоду. Так ты и родился у меня, среди щеток и тряпок и мыльной воды с карболкой - такой кудрявенький, черноглазенький...

    Питер. Ну, хватит, мама.

    Соня. Настоящий ангелочек. Покупатели были сегодня?

    Питер. Только один. Совсем нет торговли.

    Соня. Какая выручка?

    Питер. Фунт.

    Соня. И это все? Да как у тебя язык повернулся сказать мне такое! Меня сейчас хватит удар.

    Питер. Вот когда это случится, тогда я пожалею, что не уехал раньше. Ее уже пятнадцать лет собирается хватить удар. Мама, я за все тебе благодарен, но я все-таки должен уехать. Дай мне свое благословение и немножко денег на дорогу.

    Соня. Что бы ты, миленький, съел сегодня на обед? Жареную курицу? Или кусочек отварной лососины?

    Питер. Напрасно стараешься, мама. Я хочу найти свое место в жизни, я хочу чтобы меня любили. (Указывает на Сильвию.) А ей я не нужен.

    Соня. Тебя любить только мать способна. А иначе нужно быть или святой или сумасшедшей. Кстати, Сильвия тебя недостойна. То-то и беда, миленький: все женщины недостойны тебя, а ты сам недостоин меня. (Готовится к притворным рыданиям.) Не заставляй маму плакать - у мамы тушь с ресниц потечет. (Всхлипывает несколько раз, но, видя, что это не действует, снова говорит обычным тоном.) Питер, миленький, ну что тебе неймется? Выпей холодного лимонаду, это освежает мозги. И довольно разговоров! Будь умницей, займись лучше делом: снеси вон те отрезы к Миллеру на склад, сдай в банк вчерашнюю выручку.

    Питер берет у нее деньги, потом выносит из лавки несколько отрезов. К Соне подходит Джейсон.

    Алекс. Ну как, ты готов? Двинулись?

    Питер. Сперва мне надо выполнить кое-какие поручения. На вот, неси. (Дает отрезы Алексу.) Смотри, какой чудесный синий цвет, это цвет расставанья.

    Алекс. Синий как синий.

    Питер. Нет, синий - это цвет моря, и цвет небес, и цвет стали, и цвет дыма. А желтый - взгляни на этот желтый.

    Алекс. Желтый - это цвет лихорадки.

    Питер. Нет, желтый - это цвет пустыни, и цвет нивы, и лютиков, и лимонов, и солнечных лучей. Желтый - это цвет жизни. Ты не понимаешь? Каждый цвет куда-нибудь открывает путь, каждый цвет - страна, и каждый оттенок - город в ней, каждый плод, каждый цветок, каждая рыбина здесь, на рынке, зовут меня, гонят на поиски чего-то, на поиски самого себя.

    Алекс. Ты прав, синий - это не просто синий, и желтый - не просто желтый.

    Питер. А я - не просто я. Ну, пошли... да, кстати, как тебя зовут?

    Алекс. Алекс.

    (Они обмениваются рукопожатием.)

    Что это у тебя в руке?

    Питер. Деньги.

    Алекс. Давай, я понесу.

    Питер. Нет, спасибо, мне не тяжело.

    Алекс. Ты что же, не доверяешь лучшему другу?

    Питер. Доверяю, но только не деньги.

    Алекс. Слушай, у тебя есть воображение, а значит, у тебя есть все. Богаче тебя я никого не знаю. Жаль будет, если деньги повиснут на тебе мертвым грузом. А я человек земной, обыкновенный, так дай уж я возьму на себя все житейские мелочи. (Пляшет вокруг Питера, навертывая на него материю, которую Питер разматывает и сматывает, приплясывая с ним вместе.)
    Хэй, хэй, пой, пляши,
    Миллион для нас - гроши.
    Хочешь ключик золотой?
    Дай мне денег, милый мой.
    Хэй, хэй, пой, гуляй,
    Деньги по ветру пускай,
    Я тебе за кошелек
    Подарю весь мир, дружок.
    (Питер отдает Алексу деньги.)
    Хэй, хэй, пой и пей,
    Мир игрушкой стал твоей,
    Сам ты будешь королем,
    Нам богатство нипочем!
    (Оба хохочут.)

    Соня. Что это за человек пляшет с Питером?

    Джейсон. Какой-то бродяга.

    Соня. Так я и думала. У него лицо бродяги.

    Джейсон. С таким, как он, Питер не пропадет.

    Соня. Дай бог. Мальчик ведь у меня золото.

    Джейсон. Не пропал бы только он с таким, как Питер.

    Соня. Что ты сказал?

    Джейсон. Я сказал, что хотел бы потолковать с тобой по делу.

    Соня. Ну что ж, если по делу, а не по пустякам...

    Питер и Алекс (приплясывая и напевая, отходят все дальше в глубь сцены.)
    Хэй, хэй, пой, пляши,
    Миллион для нас - гроши.

    (Исчезают.)

    Миссис Ростбиф (мистеру Ростбифу). Ладно, если уж тебе так хочется, приглашай их.

    Мистер Ростбиф. Дорогие друзья! Как вам известно, у моей дочки Пенни сегодня свадьба. Молодые скоро вернутся из церкви, и мы хотим, чтобы вы все выпили с нами за их здоровье и счастье.

    Миссис Ростбиф. Такие расходы, такие расходы. Да уж ладно - спасибо и на том. Я даже считаю, что мне крупно повезло. Ведь моим зятем мог стать этот полоумный Питер Мэнн.

    Миссис Карп. Да, вам именно повезло.

    Мистер Ростбиф. Так давайте же на несколько часов забудем про труды наши и повеселимся от души, а?

    (Молчание; все продолжают заниматься своим делом.)

    Надо же когда-нибудь отдохнуть, отвлечься, а? Выпьем по бокалу - живешь ведь только раз, а?.. Что делается на свете?!

    Сильвия (подходит). Купите цветочков.

    Мистер Ростбиф. Непременно, милая. Букет лилий - цветы невинности.

    Сильвия. Не смешите меня.

    Миссис Ростбиф. Пора и тебе поторопиться, милая Сильвия. Видишь, моя Пенни уже обогнала тебя.

    Сильвия. А я не собиралась выходить замуж рикошетом. За женихами у меня дело не станет, но я хочу, чтоб не было никакого подвоха.

    (Составляет букет для мистера Ростбифа. Все торговцы разошлись по своим лоткам.)

    Когда появится мистер Тот Самый, я его сразу узнаю. Мы с ним обо всем будем думать одинаково. И это будет настоящий мужчина; иначе я за него на выйду. Свадьбу сыграем весной - с солнышком, с органом, с четырьмя подружками и двумя посажеными матерями. У нас будет уютная квартирка в домике на две семьи и двое детей, мальчик и девочка.

    Мистер Ростбиф. Ну, дай бог, чтобы ты была так же счастлива, как, даст бог, будет счастлива моя Пенни.

    Возвращаются к своим лоткам.

    Джейсон. Чем-то радостным сегодня пахнет. Рожденья... свадьбы... смерти - ради этого стоит жить. Соня, давай поженимся и как можно скорее.

    Соня. Уходи, от тебя ладаном пахнет.

    Джейсон. Рано или поздно все равно мне достанешься.

    Соня. Что верно, то верно. Одна беда - я тогда буду лежать в деревянном ящике, и проку вам от меня, мистер, будет немного.

    Мистер Ростбиф подходит к Джейсону и шепчет ему на ухо.

    Джейсон. Леди и джентльмены, позвольте мне взять на себя обязанность распорядителя. Наш дорогой друг сегодня выдает дочку замуж. Предлагаю составить все лотки вместе для свадебного стола. Ну, живенько за дело!

    Мистер Ростбиф. Повеселимся, друзья, устроим себе сегодня праздник.

    Миссис Карп. Ну ладно, устроим.

    Миссис Лук (ворчливо). Зря только время терять.

    Джейсон. Эх вы, скопидомы, рвачи, жадюги несчастные!

    Соня. Смотри-ка, опять он сам с собой разговаривает.

    Джейсон. Проснитесь, расшевелитесь! Свадьба ведь. Тащите сюда кумачу накрыть столы. Да веселей, веселей, покажите хоть себе, что вы не мертвецы, а живые люди.

    Соня. Я дам для стола белой материи. Белый цвет - цвет чистоты; да что до этого нынешней молодежи?! В мое время девушки все были чисты и невинны, а сейчас невинная девушка - редкость, как единорог. Но все ж таки я дам белой материи - приличия ради.

    Сильвия. А я дам цветов для украшения.

    Джейсон. Живей, дамочки, живей, ведь вы еще не умерли - к сожалению.

    Мужчины между тем решили, что грех не воспользоваться таким случаем - перекинуться в карты.

    Миссис Лук. Как вам это понравится - мы тут надрываемся, а они за карты уселись. (Мужу.) Тебе что, больше делать нечего?

    Миссис Карп (мистеру Карпу). Ты бы хоть раз в жизни обо мне подумал.

    Миссис Ростбиф (мистеру Ростбифу). Погоди, придем домой - я с тобой поговорю.

    Мистер Лук. Опять завела.

    Мистер Карп. Слушай, отвяжись ты от меня, ради всего святого.

    Мистер Лук. У людей праздник, надо радоваться.

    Миссис Лук. Плакать тут надо, а не радоваться.

    Миссис Карп. Когда я выходила замуж, это был самый несчастный день моей жизни.

    Миссис Лук. Когда я выходила замуж, в этот день были приспущены все флаги.

    Соня. Когда бы я ни выходила замуж, всегда в этот день гудели все гудки.

    Джейсон. Дамочки, дамочки, за работу, как говаривал жучок в дубовом гробу.

    Джейсон и Соня командуют женщинами. Составленные вместе лотки покрывают белой материей и расставляют на них фрукты и вино.

    Мистер Ростбиф. Опять я проиграл. Не везет мне сегодня.

    Мистер Лук. Кому не везет в картах, везет в любви.

    Мистер Ростбиф. А я, между прочим, люблю женщин. Мистер Лук и мистер Кари (вместе). Что-о?

    Мистер Ростбиф. Да, представьте; кроме своей жены, конечно.

    Мужчины продолжают играть в карты. Соня и Джейсон отходят в сторону. Женщины хлопочут у стола.

    Женщины (поют, накрывая на стол).
    Время - деньги, а деньги - время,
    Без них умрешь, позабытый всеми.
    Вертится ради денег земля,
    Фунт всемогущий восславлю я.
    Время - деньги, а деньги - время.
    Если их нет, пропадаю совсем я.
    Даже любовь моя непрочна,
    Быстро без денег стареет она.
    Время - деньги, а деньги - время.
    Жизнь богача, что цукат на креме,
    Деньги спасают и дух и плоть,
    Пошли нам побольше денег, господь.
    Голоса постепенно затихают.

    Джейсон (притягивая Соню к себе) Наконец-то мы одни.

    Соня. Нет, нет, я сегодня не расположена к ухаживаниям. И вообще я женщина слабая, больная: у меня радикулит и блуждающая почка, ишиас и люмбаго, искривление позвоночника, экзема, фурункул под мышкой и карбункул на шее; кроме того, зуд в ногах, звон в ушах и шум в голове. А так, остальное в порядке. И кому какое дело до этого? Кому я, старуха, нужна?

    Джейсон. Ты мне нужна, и потом, Соня, я должен открыть тебе одну тайну - ты меня любишь.

    Соня. Чтоб ты так жил!

    Джейсон. Дорогая, который день я хожу за тобой как тень. Выйди за меня замуж, мы объединим наше дело и тогда нам никто не страшен - ми днем, ни ночью. Я люблю тебя.

    Соня. Враль бессовестный. За теми деньгами охотишься, что мне, может быть, удалось скопить.

    Джейсон. Очень меня интересуют твои паршивые пять тысяч триста пятьдесят восемь фунтов. Ах, Соня, будь человеком, выйди за меня замуж. Я так люблю тебя - я б тебя задушил!

    Соня. Посмей только, я тогда вообще перестану с тобой разговаривать. Нет уж, мое сердце там, где мои деньги.

    Джейсон. А где именно?

    Соня. В сейфе, а сейф в надежном месте.

    Джейсон. Пойми, Соня, нам необходимо объединиться. Для меня чем больше разных предприятий, тем лучше. Одно другое выручает.

    Соня (хлопая ресницами). Что-то я тебя не пойму, Джейсон. Я ведь женщина простая, необразованная.

    Джейсон. Ты только не подходи ко мне близко. От этого у меня слова застревают в горле, а ты ведь знаешь, как я люблю поговорить. Слушай, я тебе объясняю. Все мои предприятия связаны одно с другим. Хороня покойника, я освобождаю в мире место для новых детей; новые дети - новые браки; новые браки - новые дети; новые дети - новые страховые полисы, новая мебель в рассрочку, новые покойники: люди расстраиваются, люди умирают.

    Соня. Ах, Джейсон, какой ты умный.

    Джейсон (ущипнув ее). Одолжи мне метлу, и я смету тебя с лица земли.
    Поможет Джейсон вас венчать,
    Продаст двуспальную кровать.
    Пилюли, чтоб скрипел матрас,
    И гроб и саван про запас.
    Соня, ты должна выйти за меня.

    Соня. Я не сторонница семейной жизни - даже для папы с мамой. Меня всегда больше привлекала роль разлучницы.

    Джейсон. Я буду тебя снабжать одеждой своих покойников - а ты будешь продавать своим покупателям летом что потеплее, а зимой что полегче, и они станут умирать как мухи. Мы с тобой наживем состояние. Ах, извини, цыпочка, я совсем забыл про свою новую вывеску. (Входит в лавку и тотчас же возвращается с длинным полотнищем, которое вешает над дверью лавки.) Я заплатил за нее целое состояние. (Читает написанное на вывеске.) «Джейсон. Усовершенствованный салон вечного отдыха. Покойтесь с мирам, пользуясь всеми современными удобствами. Навещайте могилы близких по сниженным расценкам. Автобусные экскурсии на Хайгетское кладбище по воскресеньям, отправление отсюда. Здесь же покупка часов и золотого лома».

    Соня. Ты бы родную мать продал, глазам бы не моргнул.

    Джейсон. Я - бедный ойротка. Моя мать была так скупа, что предпочла умереть, лишь бы меня не растить. Соня, я твой, переведи меня на свой лицевой счет.

    Соня. Ты мне надоел, миленький.

    Джейсон (пытается обнять ее). Соня! Ты сводишь меня с ума.

    Соня. Счастливых браков не бывает. Просто многие притворяются счастливыми - на зависть другим.

    Джейсон. Соня, я таю от страсти. (Пытается прижать ее покрепче.)

    Соня (стряхивает его руки и делает предостерегающий жест). Прошу не забываться.

    Джейсон. Я не в силах владеть собой. Выходи за меня, и я даже найду тебе жену для Питера.

    Соня. Нет, серьезно? Да, ты в меня влюблен. Но я тебе не верю. Ничего ты не найдешь для моего сыночка.

    Джейсон. А вот найду. Клянусь своим профбилетом. (Вытаскивает из карманов документы.)

    Соня. Нет такой девушки, что была бы достойна моего Питерчика.

    Джейсон. Соня, радость моя, на коленях молю тебя, выйди за меня. (Становится на колени, предварительно смахнув пыль.)

    Соня (нимало не тронутая). А ты знаешь, сколько раз я уже была замужем? Угадай.

    Джейсон. Два? (Она качает головой, тогда он поднимает три пальца; она снова качает головой, он, ахнув, поднимает четыре пальца.) Как - целых четыре???

    Соня (кивает с мечтательным видом). Вот умница - угадал-таки.

    Джейсон. Пусть. Все равно хочу, чтоб ты была моей.

    Соня (в мечтах). Больше всего мужей я переменила во время русской революции.

    Джейсон. Теперь понятно, откуда это у ее сынка.

    Соня. Все мои мужчины были весельчаки, красавцы, сорвиголовы и все умерли молодыми - кроме отца Питера; этот был уродина и нытик. Помню своего первого, Дмитрия, - высокий, статный, глаза зеленые, взглянет - ни одна не устоит. Умер в Ленинграде в Летнем дворце в зимний мороз - из-за костей.

    Джейсон. Туберкулез?

    Соня. Нет, играл в кости пять суток подряд. Его противник, Борис, стал моим вторым мужем - бессердечный босяк. Умер в Москве от испанки на руках у сиделки-француженки. Позднее я узнала, что он путался с одной девкой из Вышнего Волочка. Ох, и задала я ей тогда выволочку. Но похороны у Бориса были грандиозные...

    Джейсон. Правда? А кто хоронил?

    Соня. Ты все равно не знаешь.

    Джейсон. А вдруг?

    Соня. Макс, мой третий муж, умер в моей постели, - мы ели клюквенное варенье и слушали Ирвинга Берлина2.. Вот это был мужчина так мужчина - красавец Макс, печальные, черные глаза. А четвертым был отец Питера, по его милости я уехала из России и с тех пор так ни разу и не побывала там.

    Джейсон. Выходи за меня, я тебя туда свезу.

    Соня. Там не любят гробовщиков. Кстати, где их любят? Ах, Россия моя, Россия!

    Джейсон. Почему ты уехала?

    Соня. Чтоб спастись от воспоминаний.

    Джейсон. И как, спаслась?

    Соня. Нет. (Поет на мотив «Прекрасного виденья» Фостера.)
    Россия - владычица гор и полей,
    Родимый мой край и страна моих снов.
    Россия - владычица рек и морей,
    В бессонные ночи я слышу твой зов.
    А странно - люди-то в общем везде одинаковые - кроме Варшавы - вот кто из Варшавы, тому верить нельзя.

    Джейсон (возмущенно). Это почему же?

    Соня. Просто так мне кажется, и все.

    Джейсон. Да я сам из Варшавы!..

    Соня. Значит, не верь самому себе.

    Во время последней сцены постепенно темнеет. Торговцы с беспокойством смотрят на небо.

    Джейсон. Даже солнце теперь стало скупое, все норовит светить поменьше.

    Вспышка молнии, удар грома.

    Мистер Ростбиф. Сейчас польет. Давайте все ко мне в лавку, посидим, попьем вина, а тем временем подоспеют и наши молодые. Милости просим - верно я говорю, мать?

    Миссис Ростбиф. Что ж, покупателей все равно не видно, так что терять нам нечего.

    Снова молния и удар грома; с перепугу все спешат укрыться в лавке мистера Ростбифа. Мужчины играют в карты, женщины судачат. Джейсон не отстает от Сони. Веселье продолжается, хоть оно и приглушено разбушевавшейся грозой.

    Миссис Карп. Миссис Ростбиф, покажите нам спальню молодых. Вот поспорим, что уютная.

    Мистер Карп. Ага, правильно - покажите нам брачную постель. Вот поспорим, что мягкая.

    Мистер Лук. А давайте-ка приготовим им сюрприз. Зашьем молодому пижаму.

    Миссис Лук. Не похабничай.

    Мистер Ростбиф. Ничего, ничего. Почему бы и не пошутить - вспомнить молодость.

    Миссис Ростбиф. Ладно, идемте. Комната - прелесть, вся розовая, матрац - пружинный!

    Мужчины, хихикая, поднимаются вслед за женщинами наверх. Когда все уходят, появляются Алекс и Питер.

    Алекс. Да пойми ты, все равно эти деньги она для тебя копит, так почему не взять их сейчас? Нам бы кой-какой капиталец очень даже пригодился.

    Питер. Но ведь это значит - украсть.

    Алекс. Скажешь тоже. Деньги-то твои? Да и берешь ты их для благой цели. Имея с чего начать, наживешь миллион.

    Питер. Пожалуй, ты прав.

    Алекс. Что толку от денег, если они заперты в сейфе? В оборот их надо, вот тогда будет толк. Ну, пошли.

    Питер. Пошли.

    Алекс. Хочу только дать тебе один совет - чтоб совесть у меня была чиста.

    Питер. Что еще?

    Алекс. Как высоко ни прыгнешь, все равно вернешься на землю. Смотри себе под ноги, а то как бы не расшибиться. Ясно?

    Питер. Ясней черной ночи. Ну вот, видишь? Вон он сейф, наверху, в нише.

    Они стоят перед лавкой Сони, и Питер указывает на сейф.

    Алекс. Так быстрей за дело и сматываемся отсюда.

    Питер. В этом сейфе много пачек! А как хрустят - пальчики оближешь. (Влезает на стул и начинает возиться с замком сейфа.) Два раза - налево, раз - направо, еще три - налево! Вот и все! (Сильно дергает дверцу.)

    Алекс. Слушай, считать будешь по дороге! Скорей!

    Питер дергает еще сильней, и сейф валится ему на голову. Тщетно попытавшись сохранить равновесие, он с грохотом падает навзничь. Кажется, что вокруг него и в потемневшем небе сыплются искры.

    Алекс (бьет Питера по щекам). Очнись, очнись. Цел?

    Питер медленно поднимается на ноги. Как в трансе, он открывает дверцу сейфа и достает деньги. Тотчас же снова становится светло, но свет какой-то иной, не такой, как прежде. Призрачными кажутся тени, резче и ярче краски неба.

    Питер. То, что я хотел, - у меня в руках. Мой сон сбылся.

    Алекс. Сон не сон, а пора двигать.

    Питер. Теперь ничто меня не удержит. (Поворачивается, качая головой.)

    В этот момент лавка мистера Ростбифа снова наполняется движением. С лестницы спускаются уже знакомые нам люди, но они по-другому одеты, в их костюмах, во всей их повадке появилось нечто нарочитое, необычное. Женщины похожи на важных сов, недовольно поглядывают на мужей, которые без церемоний расположились в лавке, дымят, пьют, играют в карты. Соня прохаживается среди гостей, уделяя каждому словечко-другое, точно королева на дворцовом приеме; Джейсон не отстает от нее и при каждом удобном случае возобновляет свои ухаживания. Новый костюм придает ему какой-то зловещий вид. Сильвия поглощена своими цветами. Питер и Алекс в стороне.

    Джейсон (выходя из лавки). Леди и джентльмены, вот они наконец...

    Соня (выбегает за ним). Ура новобрачным! (Напевает свадебный марш.)

    Входят Пенни и Том, она в подвенечном наряде, он во фраке. Она печальна, он радостно оживлен. Все выходят из лавки, окружают молодых и осыпают их конфетти, - лица веселые, но веселье какое-то приглушенное.

    Миссис Карп. Ну что за красотка - мечта, загляденье!

    Мистер Лук. Осыпьте их рисом, и Тома и Пенни!

    Мистер Ростбиф. А мне ничего уж от жизни не надо. Миссис Карп и миссис Лук (вместе). Скоро сама себе будет не рада.

    Миссис Ростбиф. Входите, рассаживайтесь, всем хватит места.

    Все. Дайте же нам посмотреть на невесту.

    Миссис Ростбиф. Ты сегодня прямо красавица, Пенни. Слава богу, что это Том, а не Питер. Я так счастлива, что вот-вот заплачу.

    Пенни. А я так несчастна, что вот-вот закричу. Пусть сыплют конфетти мне в глаза - я не хочу его видеть.

    Новобрачных снова осыпают конфетти; потом гости вереницей, танцуя, обходят сцену и один за другим входят в лавку мистера Ростбифа. Позади всех печально бредет Пенни.

    Пенни (в дверях). А ты не войдешь, Питер?

    Питер. Нет, я уезжаю отсюда.

    Пенни (печально следует за гостями в лавку. Тому). Можно, я сразу поднимусь в спальню? У меня страшно болит голова.

    Том. Конечно, дорогая, где же может быть лучше, чем в спальне? Я и сам постараюсь прийти туда как можно скорее.

    Пенни. Спасибо, Том, ты такой добрый. Я не хочу его видеть. (Поднимается по лестнице.)

    В дверях лавки показывается Соня. В окно выглядывает Сильвия.

    Соня. Литер, Литер, иди домой. Ветер холодный, ты простудишься.

    Пенни (высовывается из окна). Питер, Питер, я тебя люблю, а его не терплю!

    Сильвия. Питер! Возьмись за ум, и я тогда еще раз прощу тебя. Может быть.

    Пенни. Я люблю тебя; возьми меня с собой.

    Сильвия. Если бы ты меня любил, ты бы выбросил свои бредни из головы.

    Соня. Если ты меня любишь, я тебе на ужин изжарю курицу.

    Питер. Три женщины в моей жизни, но той, которая мне нужна, не нужен я. Ну что ж. Пусть будет так. Я ухожу. Я хочу высоко взлететь в этом мире до того, как взлетит на воздух весь этот мир.

    Соня. Если ты будешь умницей, Питер, завтра я угощу тебя отварной лососиной с огурчиком.

    Питер. Девушки! Супердевушки! Питер Мэнн - Питер-супермен идет к вам...

    Соня. Или может быть - палтус под белым соусом, а на сладкое персики-мельба.

    Питер. Мечты ваши воплощаются в жизнь. (Какие бы вы ни были - белые, желтые, красные, пусть хоть зеленые или голубые - двери моего супермага открыты для вас. Любые товары превосходного качества и в превосходящем количестве - все для всех можно найти в супермаге Питера Мэнна. Все равно, что вы носите и чего не выносите, все равно, что вы делаете и чего не доделываете. Бум! Бум! Я иду к вам, ждите меня, высматривайте меня в небесах. Зумм! Зумм! Питер Мэнн - супермен, супермуж, суперсын, - бумм-бумм, супербумм, супер... супер... супер...

    Соня. Иди домой, суп уже на столе, такой наваристый, такой вкусный...

    Пенни. Питер, я буду ждать тебя, где хочешь, сколько захочешь.

    Соня. А то можно индейку или язык с грибным соусом, а в среду омаров...

    Алекс. Все деньги получены, все слова сказаны, пора двигать.

    Соня (выходит из лавки). Питер, будь умницей, сейчас же иди домой.

    Питер. Кончено то время, когда я тебя слушался. Теперь я ухожу совсем - со всем, что пойдет на пользу и мне и тебе, и вернусь сюда супербогачом. Вот увидишь.

    Соня. Питер, а что это там у тебя в руках?

    Питер. Видишь ли, мама, я взял деньги - взаймы, понятно? До свидания, мама.

    Соня. Деньги? Питер, с деньгами не шутят...

    (Все высыпали из лавки Ростбифа и стоят кругом, неодобрительно качая головами.)

    Питер, что ты натворил? (Бросается к себе в лавку.)

    В окне лавки Ростбифа показывается Пенни.

    Алекс. Питер, пора двигать.

    Соня. Сейф открыт. Питер, мальчик мой, скажи маме, что ты пошутил.

    Питер (обняв ее). Так будет лучше, мама, вот увидишь. Я это сделал ради тебя, ради всех нас.

    Соня. Я, кажется, сейчас умру. Положи деньги обратно, сыночек.

    Питер. Смотри, ты еще будешь гордиться мной. До свидания.

    Соня. Уходи с глаз моих! Нет, постой, подойди сюда... Как ты мог так со мной поступить?

    Питер. Только не плачь.

    Соня. Всю жизнь я гнула спину для тебя, и вот награда! Смотрите! Слушайте! Он уходит, бросает меня и уходит. Что же мне остается - одни воспоминания, слабое утешение на старости лет. Кому нужна нищая вдова с четырьмя фотографиями на каминной полке? Кто обо мне вспомнит? Но разве его это трогает? Уходи! Уходи сейчас же, чтоб духу твоего тут не было! (Мне уже все равно. Ничего не осталось. Желаю тебе удачи - только будет ли она? Ты все украл - все, что я сберегала на черный день.

    Питер.
    Жила старушка за углом и думала жить вечно,
    Скопила целых десять тыщ - на черный день, конечно.
    Но смертный час ее пробил - да, да, пробил,
    И вот лежит она в земле среди других могил.
    То - черный день, конечно...

    (Соня плачет.)
    До свидания, мама. Спасибо тебе. Мы еще увидимся.

    Соня (слезы у нее сразу высохли, и она кричит Питеру и Алексу вдогонку). Скатертью дорога! И что за время такое настало - беда за бедой, беда за бедой. А радостей что-то не видно, вот была одна, и той конец. Убирайся вон... вон... Глядеть на тебя тошно.

    Питер. Пойдем, Алекс, я готов.

    Алекс. Не расстраивайся, брат. Женщины, они народ чувствительный. Но это ничего - погорюет и успокоится. Все мы так.

    Соня. Не будет ему удачи. Не по той дорожке пошел. Чтоб ему кровью изойти, утонуть в крови... Чтоб ему руки-ноги машиной отрезало... Чтоб он сквозь землю провалился... Чтоб на него камни с неба попадали... (Вдруг утихнув, совсем другим тоном, просительно и ласково.) Смотри, сынок, не простудись, будь осторожен. (С плачем убегает в свою лавку.)

    Все возвращаются к Ростбифу. Питер грустно понурился, выдергивает цветок из букета на лотке Сильвии и вслед за Алексом идет мимо лавки Ростбифа. Пенни все еще стоит у окна.

    Пенни. Возьми меня с собой, умоляю, возьми. Я здесь не выдержу без тебя.

    Питер. Хорошо, пойдем. Но, чур, потом пеняй на себя. (Вытаскивает ее из окна, и, взвалив на плечо, уходит.)

    Алекс бежит за ним. Темнеет. Видно, как в лавке Ростбифа танцуют гости.

    Соня (выходит из своей лавки). Он просто хотел подразнить меня, никуда он не уйдет. (Зовет.) Пи-и-и-тер! Пи-и-и-тер! Где ты, мой мальчик? Ужин на столе. Как быстро стемнело. Чем ближе к старости, тем дни летят быстрее. Четверг нагоняет вторник, а скоро и вся неделя сольется в одно. Только и пойдет мелькать - светло, темно, светло, темно, - пока... пока, наверно, не станет совсем темно, навсегда... Впрочем, не надо роптать, надо думать не о плохом, а о хорошем.

    Том спускается с лестницы и выходит из лавки, оглядываясь по сторонам.

    Соня. Ведь правда, он не уйдет?

    Том. Правда. А вы не видели мою жену?

    Соня (медленно качает головой, словно вдруг поняла что-то). Поди сюда, сынок, я тебе расскажу, как оно иногда бывает в жизни.

    Том подходит, усаживается с нею рядом и опускает голову. Она ласково и осторожно гладит его по волосам. Затемнение.

    Занавес

    Действие второе

    Сон продолжается, но словно бы уже прошло двенадцать лет. Лотки пусты, и в этой пустоте таится что-то угрожающее; на землю падают причудливо изломанные тени. Торговли больше нет, все лавки стоят заколоченные, кроме лавки готового платья и бюро похоронных принадлежностей. Перед каждой лавкой выкопана глубокая яма, рядом - холмик нарытой земли, в холмик воткнут шест и на нем простой деревянный щиток с надписью: «Карп» «Лук», «Ростбиф». Воют сирены, подвывают собаки. При свете луны можно разглядеть в заведении Джейсона три человеческие фигуры, прильнувшие к окну: маленький человек посредине и двое дюжих верзил по бокам. В полутьме тлеют сигареты. Входит Питер, за ним - Пенни и Алекс. Питеру теперь за тридцать, он оброс неопрятной лохматой бородой. Одет как человек, который давно и много странствует; вещи на нем практичные, но уже сильно изношены. У Алекса вид законченного бродяги; Пенни привлекательна, хоть и несколько вульгарна. Они устало бредут, с боязливой настороженностью озираясь по сторонам. Алекс тащит узлы с тощими пожитками. Видно, что все трое прозябли.

    Питер. Все, точка. Здесь заночуем.

    Алекс. Не могу сказать, чтобы мне здесь очень нравилось.

    Питер. Тебя не опрашивают. (Указывает на свой прежний лоток.) Вот очень удобное место. И, кажется, тихое.

    Алекс, пожав плечами, сбрасывает свою поклажу и принимается разбирать ее. Пенни готовит еду. Питер сидит и курит. Незамеченные этой троицей, из лавки Джейсона выходят двое верзил. Они уже готовы броситься на пришельцев, но маленький человечек втаскивает их обратно в лавку. Это длится один миг, но мы успеваем узнать в человечке Джейсона.

    Пенни. Неужели он не догадывается, куда мы пришли?

    Алекс. Кажется, нет. Здесь все так изменялось, что я и сам не сразу понял.

    Пенни. Сказать ему?

    Алекс. Пока не нужно. Опять взорвется, а я уж больше не могу. Мир любой ценой - вот мой девиз с сегодняшнего дня.

    Пенни. Значит, это мой родной дом - теплое брюхо, из которого я вышла... (Пожимает плечами и снова берется за приготовление еды.)

    Слышится резкий, пронзительный звук, далекий и нереальный. Нам не сразу удается разобрать, что это Джейсон у себя в лавке выкрикивает имя Питера.

    Джейсон. Пи-и-я-тер! Пи-и-и-тер! Пи-я-и-тар!

    Питер (вдруг вскакивает). Кто это? Вы слышали?

    Алекс. Собака воет, вот и все.

    Питер. Нет. Кто-то зовет меня.

    Пенни. Теперь много развелось бешеных собак.

    Джейсон. Пи-и-и-тер!

    Питер. Ну, что? Говорил же я вам.

    Пенни. Тебе показалось; просто ребятишки где-то играют.

    Питер мечется из стороны в сторону, но не замечает материнской лавки. Снова присаживается на миг и трет руками лоб, как человек, пытающийся собраться с мыслями.

    Алекс (садясь). Ох, бедные мои ходилки! Нет ли у нас мозольного пластыря, милая?

    (Пенни, порывшись в сумочке, подает ему пластырь. Снимает башмаки и носки и прикладывает пластырь.)

    Какое блаженство! Мало, что я одной ногой в могиле, так еще на другой ноготь врос.

    Пенни и Алекс смеются.

    Питер (накидывается на них). В чем дело? Что вам тут кажется смешным?

    Алекс. Ничего особенного - все вообще.

    Питер. Так замолчите. Мне вовсе не до смеха. Вы меня втравили черт знает во что, а теперь ждете, чтобы я выпутался сам и вас выпутал. (Алексу.) Хороший из тебя, гада, вышел проводник! Урановая руда! Брехун проклятый - куда ни придем, всюду оказывается, что жила-то по соседству, не туда свернули! Недаром говорится: на соседнем поле и лопух траву не глушит. Нет, кто лопух лопухом, так это я. Обокрал родную мать, и все понапрасну. И вот теперь остался никем и ни при чем. Но с тобой я на этом кончаю. Отсюда наши дорожки расходятся.

    Алекс. Ты прав, отсюда наши дорожки расходятся. Потому что здесь они сошлись.

    Питер. То есть как?

    Алекс. Ты вернулся домой.

    Питер. Домой?..

    Алекс. Под кров родной.

    Питер (одним движением сбрасывает все со своего лотка, потом бросается к лавке Сони). Мама! Отвори! Это я, я вернулся домой. (Колотит в дверь. Видя, что никто не отзывается, бежит и колотит во все двери подряд, минуя только дверь Джейсона, за которой притаились двое верзил.) Эй, кто там? Куда все подевались? Вы слышите - я вернулся! (Стучит и колотит во все двери, пока, наконец, не оказывается снова перед лавкой Сони.)

    (Алекс с интересом наблюдает все это. Тем временем Пенни ложится на лоток и вытягивается.)

    Мама! Где ты? Это я! Проснись, мама! Питер Мэнн вернулся домой.

    Алекс. То-то все и попрятались.

    Питер (возвращаясь к лотку, Алексу). Мне это непонятно и мне это неприятно. (К Пенни.) Что ты тут разлеглась в такой позе?

    Пенни. Ты меня к этой позе приучил.

    Питер. Сама напросилась. (Снова идет к лавке Сони.) Отвори! Пусти меня! (Убедившись, что все напрасно, задумчиво присаживается на ступеньку.) «Домик приятный, сдается бесплатно, дерни звонок и беги со всех ног». Как часто я играл в эту игру. Где теперь все ребята, мои товарищи? Никого не осталось. Я один. (Закрывает глаза.)

    Пенни (встает и подходит к нему). Питер, встряхнись, пожалуйста.

    Питер. Иди ты!..

    Алекс. Кавалеру не до пляски, растерял свои подвязки.

    Питер. А на что мне подвязки, когда пристегивать нечего. (Показывает, что туфли у него надеты на босу ногу; Алекс и Пенни смеются.) Не вижу ничего смешного. Надоело мне заботиться о вас.

    Алекс. Вот здорово! Это я обо всех забочусь, не брезгую никакой работой.

    Питер. Врешь.

    Пенни. Уж молчали бы. Не ложилась бы я на спину, заботясь о вас, вы бы давно пропали.

    Питер. Убирайтесь оба сию же минуту! Потеряйте мой адрес! Алекс (поворачивается и идет в сторону). Ну что ж, будь по- твоему.

    Питер. Эй, эй, постой, куда ты?

    Алекс. Ты же меня прогнал.

    Питер. А ты и рад бросить друга в тяжелую минуту.

    Алекс. Беда, когда человек сам не знает, чего хочет. (Подходит к лавке Джейсона, щупает стены, напевает.)
    Ах, стены в Лондоне! Взгляни -
    От ветра упадут они.
    Рабочий, встань в единый строй,
    Пока не сгинул в тьме ночной.
    Мечты скромней день ото дня,
    Никто домой не ждет меня.
    Товарищи во всей вселенной,
    Нет горше доли нашей бренной.

    (Садится.)

    Сыграть, что ли, в шахматы? (Вынимает карманные шахматы и начинает игру.) Ну и жизнь... Итак, прошлый раз какая рука выиграла?.. Перестань разговаривать сам с собой, Алекс, перестань, сорвешь партию. Играть нужно молча. Прикуси язык... Спасибо.

    Питер (он по-прежнему сидит на ступеньке у лавки Сони, а Пенни лежит на лотке, и каждый из них сейчас существует сам по себе). Никому! Нельзя доверять никому... взять хоть его... хоть ее... Что толку от них? Чего можно с ними достигнуть?

    К Алексу сзади незаметно подкрадывается Джейсон. Делает знак Джону и Джеку, те тотчас же бесшумно хватают Алекса; он отбивается, но они утаскивают его в лавку.

    Питер (подняв голову). Ну вот - так и есть. Бросил меня и сбежал... А за ним и ты.

    Пенни. Никогда. Я от тебя никогда не уйду.

    Питер. Можешь уйти, мне все равно. (Встает.) Алекс! Где ты, Алекс? Вернись - я ведь просто так, сгоряча...

    Пенни (встает и подходит к нему). Не надо бояться, я с тобой.

    Питер. Бояться? Я никого не боюсь! Катись отсюда, шлюха, на улицу, там твое место. (Стучится в дверь мистера Лука.) Сильвия, где ты? Я вернулся домой.

    Пенни. Не будь ребенком... Ты мне все уши прожужжал со своей Сильвией... Почему же ты не ее унес с собой?

    Питер. Сильвия! Отвори мне!

    Пенни. Питер, послушай меня... Я люблю тебя таким, как ты есть... И я живая женщина - не греза, не видение...

    Питер. Вот именно... Ты шлюха, проститутка, ты мне противна.

    Пенни. Я то, чем ты меня сделал, но я тебя за это не (виню. Посмотри на себя, ты же выжатый лимон, но мне это не важно, потому что я и сама...

    Питер. Как мне быть? Пенни, Пенни, куда мне податься?

    Пенни. Давай начнем здесь сначала... Заведем свое дело.

    Питер. Нет, только не здесь. Нельзя гадить у собственного порога.

    (Отвернувшись, отходит снова к лавке Сони. Пенни печально бредет к лавке своего отца.)

    Мы не так уж долго пропадали. Вернись к родным - они простят тебя.

    Пенни. Может быть, да только я сама никогда себя не прощу.

    Джон и Джек хватают ее и уносят.

    Питер. Пенни, поди сюда, куда ты девалась? Мама, отвори мне... Сильвия! Алекс, где ты? Пенни, не покидай меня!

    (Входит Джейсон. Питер издали видит его, но не узнает. Они осторожно крадутся навстречу друг другу. Джейсон во фраке и цилиндре, под мышкой у него полицейская дубинка.)

    Стой! Не подходи ближе!

    Джейсон (вынимает свинчатку и заносит ее как бы для удара, потом протягивает молодому человеку). В наше время опасно прогуливаться в одиночку... Не желаете ли приобрести свинчатку или кастет? Между прочим, мне что-то знакома ваша личность. Не видал ли я вас по телевизору или в галерее висельников?

    Питер. Джейсон, это я.

    Джейсон (светит ему в лицо карманным фонарем). Дайте больше света, взглянем, то ли это. Итак, лосось приплыл обратно, чтобы можно было приготовить из него консервы - явно не выше третьего сорта.

    Питер. Мне многое пришлось испытать.

    Джейсон. Не желаете ли застраховать свою жизнь, или приобрести билет на полицейский бал?

    Питер. Брось паясничать... Куда все подевались?

    Джейсон. Сидят по домам - забились под одеяло и дрожат от страха.

    Питер. Почему? Кого они боятся?

    Джейсон. Чужих - вроде тебя.

    Питер. Меня? Я здесь не чужой.

    Джейсон (достает зеркальце и подставляет ему). Посмотри на себя... Можно уважать такого субъекта? Ни в коем случае. Не желаете ли купить бритву?

    Питер. Но это же я, Питер Мэнн...

    Джейсон. Попробуй, убеди их в этом. Вот что, ты славный малый, я тебе желаю добра; ты простишь меня, если я скажу, что тебе здесь не обрадуются?

    Питер. Но ведь здесь мой родной дом!

    Джейсон. Был когда-то: двенадцать лет - долгий срок.

    Питер. Двенадцать лет? Да я всего несколько месяцев как ушел отсюда.

    Джейсон. Время, знаешь ли, летит быстро.

    Питер. Мне кажется, это было только вчера. Что же делать?

    Джейсон. Увы, если обувь не по мерке, придется шлепать босиком. Всего хорошего.

    Питер. Где моя мать? Она вступится за меня. (Колотит в дверь.) Мама! Где ты? (Джейсону.) Куда же мне деваться?

    Джейсон. Уж это твоя забота... Ну, а теперь - будь умницей И уходи отсюда. Люди не выйдут из дому, пока ты здесь. А им нужно работать, чтобы кормиться, чтобы были силы работать. Пока.

    Питер. Не уйду. Тебе меня не запугать. Я свои права знаю. Я полицию позову.

    Джейсон. К вашим услугам. Полиция - это я. Разве не видно по моему головному убору? Вот и бляха, пожалуйста. Что, свистнуть, чтобы прибежали мои двуногие псы?

    Питер. Но что тут вообще за порядки? Зачем все эти ямы? Все теперь по-другому, отчего?

    Джейсон. Двенадцать лет тому назад тебе вдруг стукнуло в голову: уран! Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! Тебя залихорадило, нас залихорадило, всех залихорадило. Люди забыли про любовь, перестали продавать и покупать, забросили дела и все пошло прахом. Короче говоря, все принялись копать землю, каждый на своем клочке. Люди оскотинели, правительства разбежались - и тут, там, и везде. Вестминстер отгородился от Мэрилебона баррикадой, улицы превратились в тупики - каждый норовил забиться в свой угол. Никто никуда не выходит и никто никуда не входит, иначе... (Чиркает рукой поперек горла.) Двенадцать лет мы все копаем и копаем и ничего не нашли, кроме червей, костей и гвоздей. Мы устали, измучились, а все-таки - кто знает? - вдруг что- то обнаружится. В каждом районе кто поумней других берет на себя руководство - вот как я... (Свистит в свой свисток; появляются Джон и Джек.) И обычно нанимает себе в помощь молодцов, которым все нипочем, - вот как они... (указывает на Джона и Джека, которые приближаются к Питеру), чтобы не пускать чужих - нищих и бродяг - вот как ты. Всего наилучшего.

    Питер в последней отчаянной попытке вломиться к матери в лавку, чтобы спастись от Джона и Джека, всей своей тяжестью налегает на дверь, но в эту минуту дверь отворяется, и он падает внутрь.

    Соня. Смотри-ка, Мужчины уже надают к моим ногам.

    (Джейсон жестом отсылает Джона и Джека.)

    Вам чего, сынок?

    Питер (поднимаясь на ноги). Мама! Я вернулся! (Хочет поцеловать ее.)

    Соня. (Пусть я еще хороша собой, но люльку качать мне не по летам.

    Питер. Мама, это же я, я, Питер. Я (вернулся домой. Прости меня.

    Соня. Охотно прощаю, но кто вы такой? Питер? Питер? Что-то не припомню.

    Питер. Мама!.. Они хотят меня схватить - защити меня.

    Соня. Кто они? (Оглядывается и видит Джейсона, который крутит пальцем у виска, давая понять, что Питер - сумасшедший. Соня кивает.)

    Питер. Помоги мне, умоляю тебя; я голоден, я промерз и устал.

    Соня. Вы славный мальчуган, но я вам ничем не могу помочь.

    Питер. Да ведь я же Питер - твой сын.

    Соня. У меня нет сына.

    Питер. Это из-за бороды - она так изменила мое лицо, что ты меня не узнаешь.

    Соня. Бели б у меня был сын, неужели вы думаете, я позволила бы ему носить бороду - нет уж, извините.

    Питер (в ужасе отступает от нее). Пенни, где ты? Алекс! Скорей уйдем отсюда. (Мечется в поисках.)

    Джейсон. Так ты не знаешь этого молодого человека?

    Соня (Джейсону). У кого есть деньги, у того со всех сторон находятся родственники. А у кого денег нет, тот бобыль бобылем.

    Джейсон. Придется его наказать за самозванство - чтоб другим неповадно было.

    Соня. Жаль - славный такой мальчуган... Но ничего не поделаешь, наше время требует бдительности, и потом - обрати внимание на его лицо: один подбородок, а лба совсем нет.

    Обитатели рынка выходят из домов и принимаются копать каждый свою яму. У них изможденный вид, они не смотрят ни на Питера, ни друг на друга. Одежда на них в лохмотьях, движения боязливые, скованные.

    Питер. Алекс! Вернись, скорей вернись - надо уходить отсюда!

    Джейсон свистит; все перестают работать, появляются Джон и Джек. Питер пятится в испуге, оступается и падает в яму. Его хватают и скручивают веревками под одобрительные возгласы толпы.

    Питер. Пустите меня, пустите!

    Его привязывают к одному из лотков.

    Джейсон. Давай сюда остальных!

    Джон и Джек приводят Алекса и Пенни и привязывают их по обе стороны от Питера.

    Питер. А, нашлись наконец! Это из-за вас я попал к ним в руки.

    Алекс. А кто нас сюда завел?

    Пенни. Бросьте спорить, дураки, - все мы в одной петле.

    Обитатели рынка столпились вокруг и явно радуются происходящему.

    Джейсон. Ну-с, друзья, попрошу тишины. Как видите, к нам забрались чужие. Что будем делать с ними?

    Мистер Ростбиф. Может, они нас научат какой-нибудь новой карточной игре?

    Миссис Ростбиф. Не доверяйте им.

    Миссис Карп. Они могут нас обокрасть.

    Мистер Карп. Пусть только попробуют.

    Миссис Лук. А чего им нужно?

    Мистер Лук (Питеру). Если вам моя старуха нужна - так по рукам!

    Миссис Карп. Может, это шпионы из Бау или убийцы из Сохо?

    Миссис Ростбиф. Или бандиты из Шепердс-Буш, охотятся за моими золотыми пломбами.

    Миссис Лук. Или торговцы белым товаром, которым нужны невинные девушки.

    Мистер Лук. Ну, на этом они тут проторгуются.

    Джейсон. Тихо! Меня не интересует, кто они и зачем пришли. Я знаю одно: хорошего от них не жди...

    Соня. Дать им коленом под зад, и пусть катятся на все четыре стороны.

    Джейсон. Нет! Здесь командую я! И не знаю, как вам, а мне надоели шпионы и иностранцы. Нора нам показать миру, с кем он имеет дело в нашем лице.

    Джон. Внимание...

    Джек. Внимание!

    Питер. Я растерялся, я не знал, что сказать, - слишком уж изменились все мои старые друзья... но теперь я взываю к вам - смотрите хорошенько, вглядитесь в меня - ведь это я, Питер Мэнн - сбрейте мне бороду, и вы увидите, честное слово, это я - хотите на библии поклянусь!

    Джейсон. На библии? (Пожимает плечами.) Не употребляй непристойных слов - ты заставляешь женщин краснеть. Разве тебе не известно, что у нас давно уже нет никаких книг?

    Питер. Послушай, но ведь ты-то знаешь, кто я такой.

    Пенни. Не трать сил, Питер; они не хотят нас узнавать.

    Питер. Сильвия! Вот кто меня узнает. Да. Сильвия! Сильвия! Где ты?

    Джейсон. Заткните ему глотку, ребята, у меня барабанные перепонки лопаются.

    Питер. Я больше не буду, честное слово.

    Из дома мистера Лука выходит Сильвия. Она сильно растолстела и выглядит почти карикатурно.

    Сильвия. Меня кто-то звал? (Подходит к Питеру.) Это еще что? (Втягивает носом воздух и морщится.) Фу, воняет.

    Питер. Отойдите от меня. Сильвия! Где ты?

    Сильвия. Я Сильвия. А вы кто такой?

    Питер. Я Питер. Но только вы не Сильвия. Сильвия! Сильвия!

    Джейсон. Я, кажется, предупреждал.

    Питер. Если вы Сильвия - скажите, чтобы меня отпустили - во имя прошлого! Вспомните, вспомни, как нам было хорошо вместе - я ведь был твоим первым, ты сама говорила.

    Сильвия. Нахал! Как вы смеете? Я порядочная девушка, стала бы я связываться с таким!

    Питер. Отойди от меня, отойди, я не могу смотреть на тебя. Затыкайте мне рот, завязывайте мне глаза, мне теперь все равно.

    Алекс (жестом подозвав Джейсона). Кончайте скорей, а то очень уж он чувствительный.

    (Джейсон кивает головой.)

    А меня развяжите - не бойтесь, не уйду. Все лучше, чем шататься с ним по свету.

    Джейсон. Я вам сочувствую. (Развязывает Алекса, и тот сразу же берется за свои шахматы.) Дорогие друзья, прошу тишины. Я требую, чтобы этот обманщик был наказан в назидание другим.

    Джон. Правильно.

    Джек. Совершенно правильно.

    Джейсон. Для вашего блага, для блага всего общества я требую высшей меры.

    Джон и Джек (вместе). Внимание...

    Джейсон. Он должен умереть...

    Питер. Эй! Шутки шутками...

    Джон зажимает ему рот рукой.

    Джейсон. Чтобы всем стало ясно: у себя на рыночной площади мы чужих не потерпим.

    Миссис Ростбиф. Хорошо сказано!

    Миссис Карп. Так ему и надо!

    Миссис Лук. Мы должны быть бдительны.

    Соня. С ума вы все посходили! Я в этом не участвую.

    Джейсон. А этих двух мы отпустим - его и ее. (Указывает на Алекса и Пенни.) Они увидят, как мы поступили с ним, и всем потом будут рассказывать.

    Алекс. Король вне опасности.

    Пенни. Я без него никуда не пойду - если вы убьете его, убивайте и меня тоже.

    Джейсон. Глупая девушка. Что вам так не терпится умереть? Пойдете и будете исполнять что приказано.

    Джек развязывает Пенни, и она отходит к Алексу, который продолжает играть в шахматы.

    Пенни. Как ты (можешь сейчас заниматься шахматами?

    Алекс. Ничего, он и не из таких передряг выпутывался.

    Пенни. Нет, на этот раз дело серьезное.

    Алекс. Язык его даже из преисподней выведет...

    Пенни. Они убьют его. Алекс, мы должны что-то сделать.

    Алекс. Не тревожься. Вот если увидишь, что он позеленел, тогда позови меня - я тогда поверю.

    Пенни бросается к Питеру.

    Джон. Гип-гип...

    Джек. Ура! Гип-гип-ура Джейсону!

    Соня. Кошмар! Мне кажется, меня душит кошмар.

    Джон. Что за парень разудалый - и смельчак и весельчак.

    Джек. Он смельчак и весельчак.

    Джейсон. Я смельчак и весельчак.

    Соня. Ну, на этот счет у меня свое мнение.

    Джейсон. Соня! Неужели ты мною не гордишься?! Вое теперь снова могут спать спокойно, и это благодаря мне. Давай завтра поженимся и соединим наши жизни и наши капиталы.

    Соня. Так не пойдет - дело делом, а удовольствие удовольствием. Джейсон (Питеру). Скажите, какой вид смерти вас больше устраивает? (Джону.) Вытащи у него изо рта кляп, пусть поговорит напоследок.

    Питер. Мама, спаси меня. Пенни, помоги мне.

    Пенни. Если б только я могла!

    Джейсон. У вас есть последнее желание?

    Питер. Да. Я не хочу умирать.

    Ему снова затыкают рот.

    Джейсон. Вы с ума сошли, смерть сейчас очень в моде - лучшие люди мрут как мухи.

    Алекс. Нельзя ли потише? У меня конь под ударом.

    Миссис Ростбиф. Хватит бобы разводить, Джейсон, приступайте к делу.

    Мистер Ростбиф. Уж если без этого не обойтись, лучше всего пулю в лоб - быстро и чисто.

    Миссис Карп. А нельзя ли добавить парочку ударов? Мы так давно живем без всяких развлечений.

    Мистер Карп. Тогда самое лучшее - проломите ему череп и еще перережьте горло.

    Мистер Лук. Сдерите с него шкуру, удавите его, изжарьте, сварите живым, изрубите в котлету - делайте что хотите, только скорей: бедный малый уже довольно настрадался.

    Миссис Лук. Тебе бы все впопыхах - раз, два и пошел. У нас, у женщин, другие вкусы.

    Миссис Ростбиф. Я люблю, чтобы все делалось обстоятельно, торжественно, с церемонией.

    Миссис Карп. Не каждый день удается отвести душу. Джейсон (Питеру). Если вы знаете какие-нибудь молитвы, мой вам совет - молитесь про себя.

    Соня. Дай ты ему хоть слово сказать, бедненькому.

    Мужчины садятся за карты, во всем уже чувствуется праздничное настроение. Сильвия и Джек приносят из заведения Джейсона подносы с бокалами. Джон стережет Пенни и Алекса.

    Соня (Сильвии, которая предлагает ей взять бокал). Спасибо, не хочется.

    Сильвия. Очень вкусный коктейль «Кровавая Мэри» - водка с томатным соком. (Обходит с подносом всех присутствующих.)

    Соня. Вынь у него изо рта кляп.

    Джейсон повинуется.

    Питер. На по-о-о-о-о-о-о-о-мощь!

    Джейсон. Побереги легкие, тебе и так недолго осталось дышать.

    Питер. Я здешний, я здесь жил и работал - вы же все меня знаете. Вот это был мой лоток. Подойдите поближе, всмотритесь - неужели не узнаете? Это же я, тот самый, Питер Мэнн!..

    Джейсон. Бедняга, у него в голове не все ладно.

    Питер. Я здесь торговал мануфактурой. Я знаю, как нужно разговаривать с покупателем. Почему вы мне не верите? Алекс, скажи им, что именно здесь ты меня встретил.

    Алекс. Именно здесь я его встретил. (Делает ход.) Ш-ш - положение критическое.

    Питер. Пенни, дорогая - скажи им!

    Пенни. Поверьте ему, поверьте нам - ведь я тоже здешняя. Что с вами со всеми случилось? Перестаньте! Ну, что мне делать, Питер? Отпустите его. Если вам нужно кого-нибудь казнить для примера, казните меня. Мне терять нечего, разве только то, чего у меня нет. Питер, я с тобой!

    Питер. Мой лоток... (Вырывается и вскакивает на лоток.) Мой лоток...

    (Джон и Джек поспешно становятся по обе стороны от него.)

    Леди и джентльмены! Все сюда! Поступила в продажу новинка - экстра: лучшая, тончайшая, легчайшая, прочнейшая, водоотталкивающая ткань. Не мнется, не садится, не требует утюга, не боится моли, качество гарантировано - прошу подойти и убедиться! Пощупайте, понюхайте, обратите внимание на марку фирмы: «Товары Мэнна для джентльменов» - вне конкуренции. Первым десяти покупателям особая скидка - постарайтесь попасть в их число, и вы получите первоклассную вещь за смехотворные гроши - не пятьдесят шиллингов, не сорок, не тридцать пять, даже не тридцать. Покажите, как выглядят ваши деньги, - превосходно, как нельзя лучше! Я чудак, я больной, я помешанный, (меня запереть надо - я же торгую себе в убыток! Взгляните только на эти сорочки! Налетайте, покупайте, дурака не валяйте... Нейлоновые неглиже, кружевные комбинэ, бюстгальтеры шик-модерн почти да...

    Джон и Джек хватают Питера.

    Джейсон. Не горюй, сынок, у меня есть гроб с мягкой обивкой как раз твоего размера - тем более уже все равно пора закрывать.

    Пенни (бросается к нему). Питер!.. (Ее хотят оттащить, она отбивается.) Нет, нет, я хочу остаться с ним...

    Джейсон. Ладно, пусть остается. Я знаю, что такое любовь. Я сам был когда-то молод.

    Соня. Кому это ты врешь?! Ты родился уже таким, как ты есть.

    Питер. Пенни, теперь я понял, - если б можно было еще что-то вернуть, все было бы по-другому. Мне нужна только ты.

    Пенни. Я это знаю, милый. Обними меня, я здесь, с тобой. Ты не один.

    Питер. В конце человек всегда один. Проста меня за все, Пенни.

    Мистер Ростбиф. Давайте уж поскорее, что ли.

    Мистер Карп. Умилительно глядеть на такую любовь...

    Мистер Лук. Будь у меня скрипка, я бы сыграл «Сердце и цветок».

    Миссис Лук. Замолчи! Ох, эти мужчины! А правда ведь, загляденье?!

    Миссис Ростбиф. Красота!

    Миссис Карп. И так романтично!

    Сильвия (снует в толпе). Шоколад! Сигареты! Жареная кукуруза!

    Алекс. Шах и мат!

    Джейсон. Ну, ребята, всё - к делу!

    Джон и Джек ставят Питера на лоток, вытягивают ему руки в стороны и белыми лентами привязывают их к боковым стойкам. Пенни цепляется за его ноги, прижимает И ним лицо.

    Джейсон. Как бы нам поэффектнее прикончить его - заколоть, пожалуй?

    Джон и Джек вытаскивают ножи и замахиваются для удара.

    Питер. Я хочу сказать свое последнее слово!

    Джон. Хватит уже слов.

    Джек. Хватит уже.

    Джейсон. Ладно, ребята, я вас понимаю - словно бы жареная индейка перед носом, а шиллинга для автомата нету. Но дадим уж ему сказать это последнее слово, а там - раз-два и кончим.

    Питер. Наставь меня, господи...

    Джейсон. Попрошу без молитв и без философии - и так мне платить моим людям сверхурочные в полуторном размере.

    Питер. Ну вот, сбили... На чем я остановился? Да, вот послушай, господи, я ведь не хотел украсть, честное слово, посуди сам... Что? Не слышу, подойди ближе, я так одинок - все меня оставили, даже ты...

    Джейсон. И без обструкций тоже.

    Соня. Оставь его, горемычного, в покое - он с богом беседует.

    Джейсон. Обманщик он.

    Соня. Бог не стал бы слушать обманщика.

    Питер. Наставь меня, господи! Мне страшно, меня тошнит, шатает, укачивает. Вызволи меня, обещаю, что тебе не придется жалеть об этом. Отец, отец, папочка мой, где ты? Вернись домой, довольно тебе блуждать неведомо где. О господи, вернись - зачем ты играешь со мной в прятки, мои молитвы и так запутались в силках ночи. Услышь меня, умоляю, услышь и пойми, даже если тебя нет - а вдруг все-таки... Сойди вниз, подтяни свою пижаму, только не наступи себе на бороду н не споткнись, вынь вату из ушей - спаси меня, вознеси, поддержи, вознеси ввысь, только не слишком далеко от земли, а потом опусти, только не слишком далеко от звезд... Вернись, отец, вернись домой... О господи... Где я? Где ты? Кто я? Кто ты? Что я? Зачем я? И - когда?

    Джейсон. Ну, будет? Ты уже довольно наговорил, чтобы попасть в святцы. За дело, ребята.

    Соня (кидается к ним в тот миг, когда они уже готовы вонзить свои ножи). Стойте!

    Джейсон. Что еще?

    Соня. Вы не убьете его - он мой, мой сын - вот кто.

    Питер. Мама! Слава богу - конец кошмару.

    Соня. Глупый ты мальчишка - почему ты мне сразу не сказал?!

    Влезает к нему на лоток.

    Джон. Это как же, хозяин?

    Джек. Да, как же теперь?

    Джейсон. Тихо, ребята, сейчас во всем разберемся. Перекур!

    (Джон и Джек достают сигареты.)

    Соня, ты точно уверена, что он твой сын? Отчего ты его раньше не признала?

    Соня. Такой сын - не подарок, я не хотела и вспоминать о нем, но, видно, кровь не вода. А ты почему молчал?

    Джейсон. Если ты не признала, что он твой сын, как же я мог знать?

    Соня. Ты всегда все знаешь. Это тебе мои деньги до сих пор не дают покоя - поганый ты, злой старикашка. Постыдился бы!

    Джейсон. Но ты точно уверена, что ты точно уверена?

    Соня. Я услышала его крик о помощи - мать не обманешь - да, под этим отрепьем все мое. Развяжи его.

    Джейсон. Это еще нужно обдумать. Не будет торопиться. (Отходит к Джону и Джеку и заговаривает с ними вполголоса.)

    Соня. Слушай, мне некогда, у меня курица на огне.

    Пенни целует Питера и отходит к Алексу, чтобы не оказаться лицом к лицу с родителями.

    Миссис Лук. Что за безобразие - больше, значит, ничего не будет?

    Миссис Ростбиф. Всегда одна и та же история. Так вот и живешь - без всяких развлечений.

    Мистер Ростбиф. Тебе повезло, сынок, - беги отсюда, пока они не передумали.

    Миссис Карп. Ну, работать, работать - нечего тут...

    Все жены тащат мужей, каждая к своей яме.

    Питер. Благодарю тебя... Как ты могла меня простить? И чем я смогу отплатить тебе за это? Я свободен! Снова свободен, свободен... захочу - полечу... никто меня не остановит... (Двигает плечами, и хотя руки его еще привязаны белыми лентами к стойкам, он похож в эту минуту на птицу.) Я жив! Я спасен! Кукареку-у-у! Мама, дай я тебя поцелую.

    Соня. Мама? Бот что, сейчас тебя развяжут, и ты сматывайся отсюда - у меня и без тебя забот полон рот. Я вовсе тебе не мать, - а была бы матерью, так пожалела бы об этом.

    Питер. Но я твой сын. Ты сама сказала.

    Соня. Не могу я видеть, как мучают людей, даже таких, как ты, - вот и сказала. Сердце-то у меня имеется или нет? Но вообще я крутого нрава, так что злоупотреблять не советую.

    Питер. Но ведь это же правда - ты и в самом деле моя мать. Я - Питер.

    Соня. Нет у меня сыновей - он не только босяк, а еще и тронутый, бедняга... Слушай, парень, я тебя пожалела, но как только тебя развяжут, катись отсюда. Только я могла сделать то, что сделала, только я имею влияние на этого трупокрада, так что клади в уши мои слова, и - ходу!

    Питер. Но ведь я... ведь ты...

    Джейсон (Питеру, которого в это время развязывают). Добро пожаловать в родные места, Питер. Очень рад, что успел тебя повидать на прощанье.

    Питер. На прощанье? Как это - на прощанье?

    Джейсон. Здесь тебе оставаться нельзя - вдвоем нам не хватит места.

    Питер. Я никуда не уйду - я нужен здесь.

    Джейсон. Соня! Или он уйдет - или я останусь.

    Соля. Разбирайтесь сами, у меня курица сгорит.

    Питер. Курица? Ох, мама, я умираю с голоду.

    Джейсон. У нас тут и без тебя довольно ртов.

    Соня. Слыхал, что тебе сказано? Привет, сыночек...

    Питер. Но...

    Соня. Вот что, сынок, я спасла твою жизнь, так тебе еще и курицу надо? По нынешним временам...

    Джейсон. Слыхал, что тебе сказано? Даже у матери не хватило терпения... Прощай. (Поворачивается к Соне.) Соня, наконец- то теперь я знаю, что ты совершенно свободна. Со всякими там фантазиями покончено, от сына ты избавилась - так, может, возьмешься за ум? Выходи за меня!

    Соня. Чем это я тебе полюбилась? Что стряпуха хорошая? Нет! Что собой красавица? Нет! Что сумела скопить несколько прошей? Да!

    Джейсон. Давай поженимся - я сам оформлю наш брак, сам себе продам кольцо, сам у себя куплю обстановку и выпишу на самого себя страховой полис - так что деньги, само собой, останутся в семье. Я тебя люблю. Ты - красивая, ты - веселая, ты - ласковая, ты - отзывчивая. Ты... ты в моем вкусе - я каждую ночь вижу Тебя во сне.

    Соня. Ах, старикашка, с души воротит от твоей болтовни, уж не говоря о том, что у тебя всегда немыто за ушами.

    Джейсон. Ты меня волнуешь - я твой раб. Я жить не могу без тебя. Ах, Соня, Соня, мне кажется, ты - настоящая женщина.

    Соня. Так пусть не кажется. Давай-ка переменим тему - поговорим о тебе. Например: что ты обо мне думаешь? До свиданья. (Скрывается в своей лавке.)

    Джейсон. Думаю, что ты - мерзкая, отвратительная, безобразная старуха, бессердечное чудовище, не способное на высокие чувства. (Поворачивается к Питеру.) А ну-ка, убирайся поживее, пока мы тебя не вздернули. Нечего тебе тут делать.

    Джон и Джек снова надвигаются на него.

    Пенни. Пойдем, Питер, пойдем скорее.

    Джек толкает Алекса в спину.

    Алекс. Опять, значит, не туда свернули! Ох, бедные мои ноги, дождусь ли я когда-нибудь покоя?

    Питер (людям, копающим ямы). Эй, вы все - фантазеры, прожектеры, рабы, рохли - слушайте меня! Бросьте лопаты и слушайте...

    Джейсон. Не слушайте его, вам же хуже будет. Джон! Джек! Гони его в шею!

    Питер. У меня есть что сказать вам! Есть что продать вам!

    Джон и Джек хватают его, но обитатели рынка уже положили лопаты и выбрались из своих ям.

    Мистер Лук. Не троньте его, послушаем, что он нам еще окажет.

    Мистер Ростбиф. Хуже от этого не будет - хуже некуда.

    Питер. Вам нужно воспрянуть духом - обновить свои чувства - нужно, чтобы к вам вернулась надежда.

    Миссис Ростбиф. Надежда? А что это такое?

    Алекс. Ну держись, - опять начинается.

    Мистер Ростбиф (Джону и Джеку). Отпустите его! Говори, сынок, мы слушаем.

    Мистер Карп. Не надеется тот, кто не живет.

    Питер. Я могу вселить в вас надежду.

    Мистер Лук. А что, надеждой можно зажечь газ? Или набить желудок?

    Мистер Ростбиф. Пустите его, не то мы вам головы проломим.

    Все трое с угрозой подступают к Джону и Джеку,

    Джейсон. Ладно, можете отпустить.

    Питер (вскакивает на ящик из-под мыла). Спасибо вам всем... А теперь скажите, что вы ищете в земле?

    Мистер Ростбиф. Урановую руду.

    Питер. Точно! Вот потому-то я вам и нужен. Мы все объединимся, организуемся, будем работать вместе.

    Миссис Ростбиф. Работать вместе? С ума сошел!

    Питер. Что толку каждому рыть свою моги... Гм... яму. Вот хоть ты! Много ли ты нашел? Ничего! А ведь чем больше рук, тем легче труд - или какая там еще есть пословица?

    Алекс. У семи нянек дитя без глазу.

    Питер. Заткнись, Иуда! Надо вам всем собраться, соединить свои средства, чтоб работа шла дружно и слаженно. И труд и достатки - все делить без остатка. Надо рыть одну большую яму - суперяму, а я у вас буду суперначальником.

    Алекс. Ну, пошел супербред.

    Пенни. Оставь его в покое. Не мешай. Ты только и делаешь, что дразнишь его.

    Алекс (к Пенни). Пойдем отсюда.

    Питер. Нет ничего, что бы мне было неизвестно об урановой руде, - спросите хоть моих друзей. Верно я говорю?

    Алекс. Верно, совершенно ничего... ему неизвестно.

    Питер. Словом, вам нужен я, а мне нужно, чтобы я был вам нужен. Я вам обещаю всю землю...

    Алекс. Всю не всю, а сколько требуется - в свое время получат.

    Питер. Терять ведь вам нечего?

    Миссис Ростбиф. Нечего.

    Джон. Кончить его, хозяин?

    Джек. Командуйте, хозяин.

    Джейсон. Еще не время.

    Питер. Мы снова войдем в силу - эта площадь сделается центром мира - мы станем служить образцом для всех улиц, всех городов, всей страны. Что вы на это скажете?

    Мистер Карп. Скажу, что дело пахнет тяжелым трудом.

    Питер. Само собой - но кто же боится тяжелого труда?

    Мужчины. Мы боимся.

    Питер. Вздор! До сих пор вас ничто не вдохновляло на труд - вам не для чего было трудиться, а теперь мы будем вкалывать так, что дым пойдет! Ну, заправь потуже брюки и лопату в руки. Веселись, душа, расступись, земля.

    Все молчат.

    Питер. Да что такое с вами?

    Миссис Ростбиф. Мы боимся.

    Питер. Чего?

    Мистер Карп. Того, другого, третьего.

    Мистер Лук. Особенно третьего.

    Миссис Лук. Я боюсь самой себя.

    Мистер Ростбиф. Я - своей жены.

    Миссис Ростбиф. Я - своего брата.

    Миссис Карп. Я - своего свата.

    Мистер Карп. Мы боимся друг друга.

    Мистер Лук. Я боюсь матери, а она до смерти боится меня.

    Миссис Лук. Что ж тут удивительного - я боюсь собственной тени.

    Женщины. Мы боимся иметь детей.

    Мужчины. Мы боимся остаться бесплодными.

    Миссис Карп. Боимся показаться холодными.

    Мистер Ростбиф. Боимся страсти.

    Миссис Лук. Напасти.

    Миссис Карп. Силы.

    Мистер Карп. Бессилия. Ох, мы так боимся.

    Питер. Я боюсь, что вы все слишком многого боитесь.

    Мистер Ростбиф. Кто же нам поможет?

    Питер. Я, Питер Мэнн.

    Миссис Лук. Рада бы верить, да не верится.

    Женщины. Нам нужен кто-то, кто бы вывел нас из нужды. Мужчины. Нам нужен кто-то, кому и мы нужны.

    Питер. Все пойдет по-новому с этого дня - теперь тут буду командовать я.

    Все. Ура-а! Ура-а!

    Поднимают Питера и несут на руках. Из своей лавки выбегает Соня, а навстречу ей Том; он почти такой же, как в первом действии, только лицом стал старше, да фрак пообтрепался. Джейсон со своими подручными отходит в сторону. Алекс снова садится за шахматы. Пенни старается держаться поближе к Питеру, но появившаяся Сильвия всячески оттирает ее от ликующей толпы.

    Питер. Слушайте все, мы найдем уран. О, когда мы найдем его, мы откроем величайший, обширнейший, грандиознейший супермаг - самый большой на свете. И там будут продаваться самые замечательные супер деликатесы - свежая лососина, персики и сливки, откормленные индейки, языки и омары, бараньи лопатки, свиные окорока, телячьи ножки, салат величиной со смородинный куст, огурцы, помидоры, финики, дыни, маслины, копчушки, джем...

    Соня. Питер! Ты же мой Питер, мой сын, ты вернулся! Наконец- то ты вернулся.

    Питер (его опустили на землю). Наконец-то ты меня узнала... Мама, мама, я умираю с голоду.

    Соня. Где ты пропадал? Я тебя повсюду искала! Скверный ты мальчишка - худой, бледнющий, глаза красные... Небось ложился спать бог знает когда?

    Питер. Бывало, что и вовсе не ложился. Пойдем домой, мама.

    Сильвия. Ах Питер, милый мой Питер, я люблю тебя. Я так тебя ждала - не покидай меня больше.

    Питер. Сильвия! Как я мечтал об этой минуте.

    Соня. Джейсон! Подойди сюда, ты мне нужен.

    Джейсон. Соня, радость моя! (Обнимает ее, она его отталкивает.)

    Соня (снимает с Джейсона цилиндр и надевает на Питера). Вот мой сын, теперь он тут будет за командира.

    Джейсон. Охотно предоставляю себя и своих орлов в его распоряжение - за небольшую плату, разумеется. Эх, Соня, Соня, опять ты от меня ускользнула. Но ничего - рано или поздно будешь моей.

    Соня. Не говори гадостей. Пойдем, Питер, нас там кое-что ждет - румяная курочка, а для начала тарелка ароматного бульону. Ох, что мне с тобой делать? Умоляю, сбрей эту противную бороду. Ох, ты меня с ума сведешь, в могилу уложишь - вот наказал господь сыном! Ты хоть скучал обо мне, золотце? Куда ты девал деньги? Где ты пропадал все это время? Вор! Обманщик! Босяк! Сыночек мой милый, как же я тебе рада!

    Сильвия. Питер, мы должны пожениться как можно скорее.

    Миссис Лук. Давайте устроим общий праздник.

    Миссис Карп. Это мысль.

    Все оживляются.

    Питер (на пороге лавки). Нет! Праздновать некогда, надо работать - рыть глубже, быстрей, дружней, соединять все ямы вместе - в одну. Сейчас или никогда! Пора! Пока!

    Питер, Соня и Сильвия входят в лавку, и видно, как там поднимают бокалы.

    Алекс (к Пенни). Ну, что я тебе говорил? Он вышел сухим из воды, а мы с тобой как мокли, так и будем мокнуть. Обычное дело! Полюбуйся! Голодали мы вместе, а обжирается он теперь один, бессовестный. Забыл. Эх, дурак я старый, а ты - молодая дура.

    Пенни. Твоя правда, Алекс. Уйдем отсюда...

    Обитатели рынка снова взялись за лопаты и теперь копают с лихорадочным рвением, под присмотром Джона и Джека. Пенни подходит к Тому и пристально в него вглядывается.

    Джейсон (Алексу). Пардон, не желаете ли заработать пять фунтов?

    Алекс. Сколько человек я должен отправить на тот свет?

    Джейсон. Избавьте нас от Питера Мэнна. Наплетите ему небылиц, только чтоб он убрался отсюда, чем дальше, тем лучше.

    Алекс. Мы не сделали дела. У меня партия в самом разгаре.

    Джейсон. Двадцать фунтов?

    (Алекс качает головой.)

    Сорок? Сорок один? Пятьдесят? Семьдесят пять? Ладно - была не была. Сто!

    Алекс. Не интересуюсь. Ш-ш... моя левая рука очень впечатлительна. (Делает ход, еще ход.)

    Джейсон. Вы должны убрать его отсюда!

    Алекс. Не кричите, пожалуйста. У моей правой руки болят уши. Спокойной ночи.

    Джейсон. Ну, раз так, пойду гуда и приму участие в общем веселье. Я реалист - при моем занятии гробовщика нельзя иначе. (Стучится.)

    Питер отворяет ему и через минуту в окне видны танцующие пары. Алекс невозмутимо продолжает игру. Пенни разговаривает с Томом.

    Том. Вы заблудились, мисс?

    Пенни. Да, но я уже нашла дорогу домой. Том!

    Том. Рад познакомиться. Но откуда вы знаете мое имя? Впрочем, не удивительно. Ведь я из тех, на кого везде указывают пальцем и над кем все смеются. Я квартирую вот у них. (Показывает на мистера и миссис Ростбиф.) У вас красивое лицо.

    Пенни. Вы все еще ждете?

    Том. Что же мне еще делать?

    Пенни. Должно быть, вы ее очень любили.

    Том. А может быть, и нет - просто это уже вошло в привычку. Вы мне нравитесь.

    Пенни. Бедненький! Вы не такой, как другие. Мне бы хотелось, чтобы возле меня был кто-то, похожий на вас.

    Том. Я знаю, что вы за женщина, но мне все равно. Я так истосковался. Пойдемте ко мне.

    Пенни. Сколько же еще вы будете ждать?

    Том. Наверно, до самого конца.

    Пенни. Тогда, значит, мне не на что надеяться.

    Том. Нет, почему же?! Пойдемте, побудьте со мной. Я постараюсь, чтобы вам было хорошо. (Хватает ее.) Один поцелуй.

    Пенни. Не троньте меня! Она никогда к вам не вернется. Эх, мужчины! Ради уличной девки, ради такой, как я, готов испоганить свою мечту.

    Том. Я так долго ждал. Она поймет. Вы первая, на кого я посмотрел. Правда.

    Пенни. Сама себе разлучница. Есть о чем рассказать зеркалу. Теперь уж она к вам никогда не вернется.

    Том. Позвольте мне вам помочь, Позвольте мне вас любить. Помогите и вы мне,

    Пенни. Ладно, пошли - убью двух зайцев одним выстрелом - все равно, я больше не хочу его видеть.

    Том (к миссис Ростбиф). Можно ей побыть у меня?

    Миссис Ростбиф. Меня это не касается. У себя в комнате ты хозяин, пока платишь.

    Пенни печально идет за Томом в дом.

    Мистер Ростбиф. Мне кажется, я где-то видел эту девушку.

    Миссис Ростбиф. Ах, тебе так кажется? Делай-ка свое дело и не мели языком.

    Все копают землю. Появляются две танцующие пары - Питер с Сильвией и Джейсон с Соней.

    Сильвия. К свадьбе Джейсон мне все-все сумеет достать - подвенечное платье, двойную кровать...

    Питер. Чтобы матрац попружинистей был...

    Сильвия. Обручальные кольца, авто, холодильник...

    Питер. Чтобы только он нас не расхолодил...

    Сильвия. Квартиру в три комнаты...

    Соня. Чтоб было где стол накрыть...

    Сильвия. Все-все мистер Джейсон добудет мне.

    Питер. Поднимем бокалы, опустим шторы - наконец-то мы вместе, а дальше что нам! Мы будем богаты, счастливы, здоровы - и дом у нас будет по последнему слову...

    Все. Наступит ночь - стыд девичий прочь...

    Питер. Скорей бы, скорей ты стала моей...

    Все. Побольше света, вина - напьемся все допьяна. Ох, и повеселимся же мы наконец - будто каждый идет под венец...

    Все пускаются в пляс; Питер, Сильвия, Джейсон, Соня, танцуя, возвращаются в дом. Обитатели рынка снова берутся за лопаты и работают с бешеной энергией, - но весело. Появилось вино, все угощаются наперебой.

    Алекс (заканчивая игру). Шах и мат! (Устраивается на одном из лотков и укрывается с головой.)

    Занавес.

    Действие третье


    Прошло еще пять лет. Летний день. На том месте, где когда-то стояли лавки, высится постройка современного типа. Это фабрика саванов. Ямы исчезли, зато на авансцене появилась бетонная плита, прикрывающая спуск под землю; в плите массивная железная дверь, на ней красными буквами выведено «УБЕЖИЩЕ». Заведение гробовщика и лавка готового платья остались на месте, но приобрели более солидный вид. Сонина лавка открыта, но у входа не навешаны, как прежде, яркие разноцветные платья и не лежат рулоны мануфактуры.
    У дверей и в окнах много цветов- внутри помещение отделано с претензией на роскошь, обстановка являет собой чудовищную смесь модерна и безвкусицы.
    Соня спит на диване. Рядом сидит Сильвия, располневшая еще больше, фигурой она сейчас напоминает Соню из первого действия. Кричащая пестрота наряда и обилие крупных украшений делают ее вульгарной до непристойности. Волосы у нее выкрашены под светлую блондинку, на лице густой слой косметики.
    Питер тут же, он смотрит в окно на рыночную площадь, центр которой теперь пуст - лотки сдвинуты в сторону. На одном из лотков пристроились Алекс и Пенни; Алекс играет в шахматы.
    Лица обитателей рынка утратили свое затравленное, испуганное выражение; теперь их лица вообще ничего не выражают, а движения напоминают роботов. Все они одеты в одинаковые комбинезоны из темной бумажной ткани. При поднятии занавеса они полукругом сидят на полу в центре сцены и слушают стоящего перед ними Тома. В дверях фабрики - три фигуры: посередине Джейсон, а по бокам Джон и Джек.

    Том. Ну, давайте еще раз...

    Мужчины. Мы устали.

    Том. Давайте, давайте - поднимайтесь, и все вместе - раз, два: фабрика саванов нам не нужна! Раз, два, три четыре: где наш супермаг, лучший в мире? Ну, что же вы? Или вы бастуете - или вы сидите...

    Женщины. А у нас сидячая забастовка.

    Том. Это вы бросьте. Встать сейчас же, лежебоки несчастные!

    Они кряхтя, с неохотой поднимаются на ноги.

    Том. Ну - раз, два, три - не хотим войны... Раз, два, три, четыре, пять...

    Все. Не желаем умирать. (Гуськом шагают по сцене с плакатами в руках и хором выкрикивают написанные на них лозунги.) Требуем повышения зарплаты! Требуем мира! Отказываемся работать без профсоюза!

    Вбегает Джейсон, за ним - Джон и Джек.

    Джейсон. Ну вот что, возвращайтесь к станкам, а там можно будет и переговоры начать.

    Том. Пока наши требования не будут удовлетворены - забастовка продолжается.

    Джейсон. Увидите, вое пойдет хорошо - ведь мы день и ночь печемся о вас. Желаете профсоюз - будет вам профсоюз - я сам готов его организовать и руководить им.

    Мистер Ростбиф. Нам нужна суперторговля, а не супервойна.

    Джон. Без вас решат, что вам нужно.

    Джек. Разделаться с ними, хозяин?

    Джейсон. Нет, нет - мы тут все разумные люди и можем договориться по-хорошему. Говорите, дети мои, что вам нужно?

    Том. Мы копали все вместе, верно? И мы нашли, что искали, - но к чему это привело? Питер Мэнн объявил, что мир, где так много урана, - опасный мир и о строительстве супермага еще и думать нечего. Так нас с тех пор и держат на одних обещаниях.

    Мистер Лук. Жилья приличного, и того не имеем.

    Том. Он нам всем дал работу на этой фабрике саванов и теперь мы с утра до ночи трудимся на него. Он стал первым богачом в мире, а супермага нам так и не построил.

    Джейсон. Ну, это все мы уже слышали... Вот что, я лично обещаю вам: как только мы изготовим достаточно саванов, чтобы снабдить ими все человечество, будет вам ваш супермаг. Возвращайтесь к станкам и увидите, все пойдет хорошо. А то ведь все равно покойники в магазины не ходят.

    Миссис Лук. Опять, значит, ничего, кроме обещаний.

    Миссис Карп. Пока что все идет чем дальше, тем хуже.

    Миссис Ростбиф. Цены растут с каждым днем. Во что вообще превратился мир?!

    Том. Да, мы так же хотим спрятаться от опасности, как и он. Нам тоже нужно убежище. Пусть мир на краю гибели, но ему-то бояться нечего. Он останется цел. Он богаче всех, он и укроется глубже всех. Нам тоже нужно убежище.

    Джейсон. Войны не будет, можете мне поверить - все это пустые слухи. Ну, разве там какая-нибудь маленькая войниш- ка местного значения - так вы завернетесь в саваны и ничего с вами не случится. Ну, возвращайтесь к станкам, пожалейте его - вы же знаете, как он о вас печется. Да еще бедная Соня чуть жива.

    Том. Мы сами чуть живы. Мы недоедаем, мы измучены работой, мы того и гляди взлетим на воздух - пошли, ребята...

    Шествие забастовщиков возобновляется. Джейсон отходит в сторону и переговаривается со своими людьми.

    Мужчины. Богатство мы в земле нашли и на поверхность извлекли.

    Женщины. И в честь его мы возвели бетонный храм.

    Мужчины. Но жить теперь небезопасно нам.

    Женщины. Земля в наследство нам дана и нам принадлежит она.

    Мужчины. Мы бастовать не прекратим - трудиться даром не хотим.

    Женщины. Не будет мира наверху, пока нам места нет внизу.

    Мужчины усаживаются и достают карты. Женщины судачат, сбившись в кучу. Джон и Джек зорко следят за ними. Джейсон бросается в лавку Сони.

    Джейсон. Питер, надо что-то предпринять, уговорить их, чтобы они вернулись к станкам. Зто только ты можешь.

    Питер. Все мы умрем.

    Джейсон. И слава богу, а то бы я разорился. Питер, ну ступай, уговори их.

    Питер. Во всем виноват я сам, а теперь спасенья нет.

    Джейсон. Нужно увеличить производство саванов. Смотри на вещи трезво - даже если мы все взлетим на воздух, это еще не конец света. Я оптимист.

    Питер. Мне надо увести мать вниз.

    Джейсон. Как хочешь, но заставь их вернуться к станкам. А потом уже можешь спокойно заниматься своими делами, фабрикой буду заниматься я.

    Питер. Вот это меня и беспокоит больше всего. (Выходит из лавки). Слушайте меня, слушайте все. (Становится в центре площади.) Я - один из вас. Все, что сделано, мы сделали вместе. Взгляните на эту фабрику - мы вправе гордиться ею. Мы были первыми, мы дали образец. Империя создана нашим трудом, на нас все равняются. Разве не мы сплотили мир, распространяя наши саваны повсюду? Много фабрик изготовляет теперь Защитные Саваны Питера Мэнна, но модель была создана здесь, наш пример подтолкнул других и внушил им надежду на успех. Питер Мэнн - это я. Идея принадлежит мне. Я создал для вас эту новую отрасль промышленности. Мы можем спастись только неустанным трудом; но мы можем спастись и спастись мы должны. Переговоры? Что ж, если угодно - но только с позиции силы - пусть противник знает, что наш товар исключительный и непревзойденный. Войны не будет, обещаю вам, вот, ей-богу, не будет, но для этого обязательно нужно, чтобы каждый исполнял свой долг. Саваны нам необходимы - они защищают свободу и демократию. Сейчас у нас кризис, но как только он кончится, обещаю вам все - зарплату, пенсии, отмену налогов, бесплатные телевизоры, и грандиозный супермаг, ломящийся от продуктов - помните, я вам рассказывал о нем? Самые лучшие продукты, трехчасовой рабочий день, четырехдневная неделя, чудесные домики, где так хорошо будет вашим детям. Даю вам слово, все это у вас будет. Ну, а теперь, а теперь вы все-все вернетесь к станкам, и мы забудем о том, что было.

    Том. Да здравствует наш дорогой мистер Мэнн. Гип-гип...

    Все. Ур-ра!

    Строятся в колонну и маршируют на фабрику под охраной Джона и Джека. Видно, как они становятся к станкам и работают, как автоматы, быстро и безмолвно.

    Питер (возвращается к Соне). Мама, проснись, спать уже некогда.

    Соня. Ах, мне снился такой чудесный сон.

    Питер. Идем вниз, с минуты на минуту будет война.

    Соня. Я все равно умру через час-другой. Чего глаз не видит, о том сердце не болит. Выкати меня на улицу, там так светло, хорошо - птичкам дела нет до твоей войны.

    Сильвия (бросается к Питеру, который осторожно поднимает мать с дивана, чтобы усадить в большое, нарядное кресло на колесах.) И я тоже, я тоже хочу вниз, Питер. Я верю тебе.

    Соня. Это еще кто, Питер? Фу! Твоя жена!

    Сильвия. Прикуси язык, старая ведьма.

    Соня. А ты что - молоденькая? Вези, Питер, мне немного осталось... Хоть столечко мать у тебя заслужила?

    Сильвия шепчется с Джейсоном. Питер выкатывает кресло с Соней наружу. Джейсон идет рядом, Сильвия - за ними.

    Питер. Успокойся, мама, не надо волноваться.

    Соня. А, вот теперь он стал беспокоиться обо мне - теперь, когда уже поздно. Мало что довел-таки меня до могилы, так он еще хочет продлить мои предсмертные муки.

    Питер. Мы сейчас спустимся вниз и будем в безопасности.

    Соня. Никуда я не пойду, кроме как известно куда, и то не туда, куда ты думаешь.

    Питер. Да ты совершенно здорова.

    Соня. Здорова? Как ты смеешь говорить, что я здорова? Я и до утра не доживу.

    Джейсон. Соня, давай поженимся, Пока ещё есть время.

    Соня. Стоит ли торопиться, ведь все равно завтра ты меня будешь хоронить. Для женщины что свадьба, что похороны - разницы почти никакой. Следующий раз постараюсь родиться мужчиной.

    Джейсон. Поженимся сейчас, сию минуту.

    Соня. Извини, голубчик, я предпочитаю отправиться на тот свет свободной женщиной. Мало ли что. Вдруг дьявол имеет на меня виды. Мне сейчас сделалось так хорошо; боли как не бывало. Если это смерть, - жаль, я не умирала почаще. Вот что, Джейсон, без дураков, похорони меня близ газового завода, или нет - кремируй меня и сделай из моего пепла песочные часы для варки яиц - три минуты, не больше, Питер, а то переварятся.

    Джейсон. Довольно ты потрудилась, Соня.

    Питер. Мама, ты не умрешь. Такие, как ты, не умирают. Я тебе не дам, не позволю. Кто будет для меня стряпать, заботиться обо мне?

    Сильвия. Не трать на нее время попусту; ты же видишь - она не в своем уме.

    Соня. Если ты - нормальная, пусть я буду сумасшедшей.

    Джейсон. Соня, свидетели у нас есть, мы можем соединиться не сходя с места.

    Соня. Не похабничай, старый похабник.

    Джейсон. Ну знаешь ли, чья бы корова мычала...

    Питер. Да будет вам!

    Соня. Питер, мальчик мой, если ты так уж боишься, спускайся в свое убежище, а если тебе страшно одному, возьми с собой эту... (указывает на Сильвию.) Все лучше, чем ничего.

    Питер. Я хочу опуститься, но не хочу спускаться без тебя. Я разрываюсь пополам.

    Сильвия. Ты слышал, что она сказала, - возьми меня с собой. Я твоя жена, ты обязан меня взять.

    Питер. Молчи - разве ты не видишь, что моя мать умирает? (Джейсону.) И ты тоже молчи - довольно, что ты столько лет грабил меня. Тебе не удастся наложить лапу еще и на ее деньги.

    Джейсон. Какие деньги?

    Питер. Те, которые она мне оставит.

    Соня. Смотри, не ошибись в расчетах.

    Джейсон. Мало, что ты псих чокнутый, так ты еще и спятил.

    Соня. Если они уже сегодня сцепились, интересно, до чего у них дойдет завтра? Уймитесь, господа! До смерти хочется немного покоя.

    Джейсон. Я ее любил; но ты все погубил.

    Питер. А я ее люблю и сейчас, и потому решил с тобой развязаться.

    Соня. Вы бы хоть из уважения к смерти замолчали!

    Джейсон. Когда она умрет, будешь сам заботиться о себе, если сумеешь.

    Питер. Когда она умрет, я всем буду распоряжаться сам. Без помощников.

    Соня. Слушайте, я все-таки еще не умерла, и, между прочим, если вы не уйметесь, так я вообще не умру.

    Питер. Пожалуйста, не грози мне.

    Соня. Слушай, Питер, тебе и в самом деле придется все для себя делать самому, так вот тебе несколько хозяйственных советов. Чтобы сделать яичницу, разбей яйца, вылей на сковороду и зажги газ.

    Питер. Сейчас весь мир взорвется на глазах у нас.

    Джейсон. Совсем свихнулся.

    Соня. А ведь если подумать - все, кому удавалось нажить кое- какой капиталец, все были сумасшедшие... Например, тот американец, что разбогател на автомобилях, или фабрикант растительного масла, или мой дядя Сидней...

    Джейсон. Соня, будь серьезна.

    Соня. А для суфле нужно сперва отделить белки от желтков, потом взбить белки, потом смешать их с желтками, поставить в духовку, и ровно через семнадцать минут суфле готово - румяное, с золотистой корочкой.

    Сильвия. Питер, умоляю тебя. Мы еще можем начать сначала - там, внизу, у нас будет все, что нужно...

    Соня. Даже кино и бассейн для плаванья. (На мотив популярной песенки.) Сдобная ватрушка - не едал такой, жареный цыпленок, сэндвич с ветчиной. Кстати, сынок, пей больше молока.

    Сильвия. Что теперь радости в ее деньгах? Визу в рай за деньги не купишь.

    Соня. Напрасно ты так думаешь. Я уже перемолвилась словечком с тамошними чиновниками по иммиграции. Очень славные ребята. Питер, сделай себе одолжение. Купи яхту, отправляйся в плаванье по южным морям и купи парочку островов - один для спальни, другой для гостиной. Только брось свою стерву-жену, возьми с собой Пенни. Я тебе открою один секрет, Питер - больше всех я любила твоего отца.

    Питер. При чем тут мой отец? Ты устала, мама, постарайся уснуть.

    Соня. Лучше ты постарайся уснуть. Я тебе песенку спою.

    Питер. Как бы мне не расплакаться. (Садится у ее ног.)

    Соня. А почему? Ведь не ты умираешь, а я. Ш-ш! Я спою тебе колыбельную, и ты уснешь. (Гладит его по волосам и тихо напевает.)
    Когда малышкой Питер был, лежал он в колыбели
    И услыхал, как ангелы, влетев в окно, запели:
    «Наш мальчик будет королем, младенец наш невинный» -
    Так пели ангелы над ним, летая по гостиной.
    «Я буду королем, но где?» - вопрос он задал им.
    «Получишь королевство ты под небом голубым». -
    «А как же я его найду»? - спросил он их опять.
    «Оно в сердечке у тебя, не надо и искать».
    Когда малышкой Питер был, однажды перед сном
    Пропели ангелы ему: «Ты будешь королем».

    Питер уже почти уснул, но Соня вдруг валится на него.

    Питер. На помощь! Боже мой, она умерла.

    Сильвия. Угомонилась наконец.

    Джейсон. Ну-с, как будем хоронить?

    Соня (выпрямившись). Скоро же прошла твоя любовь.

    Джейсон. Да ведь мне показалось - ох ты...

    Соня. Ц передумала. Не хочу умирать в сумерках. Кстати, меня мучает жажда.

    Джейсон. Сейчас принесу воды.

    Соня. Не пори чушь, я вина хочу. Я хочу уйти отсюда под хмельком - в танце, с песней, вот как. Я им покажу.

    Питер. Кому?

    Соня (указывает на небо). Им. Тем, что приходят и уходят.

    Питер. Слушайте, слушайте все - разве это не чудесно? Моя мать беседует с ангелами.

    Соня. А что они - не люди?! Я уже слышала, как они спорят из-за того, кому что причитается, и распевают кабацкие песни. Где же вино? (Встает с кресла.)

    Питер. Мама, побереги свои силы.

    Джейсон. Это неприлично, Соня, ты же все-таки умирающая.

    Сильвия. Пусть ее - чем скорей, тем лучше.

    Соня. С песней, в танце - так в самую смерть и втанцую. (Делает несколько па, напевая.) В ночной тиши танцуем мы... Джейсон, тур вальса?

    Джейсон. Какие вальсы?

    Он в ужасе пятится. Соня, танцуя, переходит к Питеру, тот тоже испуганно отшатывается.

    Соня. Потанцуй с мамочкой, Питер.

    Питер (стараясь увлечь ее ко входу в убежище). Я с тобой потанцую внизу.

    Соня. Кто же со мной потанцует? Кто? Кто? Кто?

    Алекс (он вместе с Пенни подошел ближе, поглазеть на происходящее). Я.

    Соня. А вы кто такой?

    Алекс. Друг дома.

    Соня. Вы часто бываете здесь?

    Алекс. Я здесь живу - вон там. Разве вы меня не знаете? (Берет ее за талию и танцует с ней.)

    Соня. Почему вы так поздно явились? Есть у вас вино?

    Алекс. И еще какое! Специально приберег для такого случая... Шампанское. (Откупоривает воображаемую бутылку и оба делают вид, что пьют из нее по очереди.)

    Соня. Нарекаю этот броненосец «Потемкиным» - господи, прости меня и всех, кто плывет со мной.

    (Слышна музыка, они кружатся в вальсе все быстрей и быстрей.)

    Быстрей, быстрей. Держи меня крепче.

    Питер (пытается остановить их). Довольно. Отпусти ее, слышишь?!

    Соня. Быстрей, быстрей! Дай еще глотнуть, красавец мой. Все куда-то исчезли. Мы с тобой остались одни... И как же это мы не встретились раньше? Почему ты нашел меня так поздно?

    Алекс уже не поспевает за ней; она вырывается из его объятий и продолжает кружиться одна, а все стоят кругом и смотрят. В ее танце есть что-то трагическое, порой кажется, она вот-вот упадет, но всякий раз Алекс спешит поддержать ее и словно придает ей силы. И вновь она кружится, улыбаясь и напевая, но постепенно все замедляет и замедляет темп.

    Соня.
    В свой последний час
    Пустимся мы в пляс,
    Потанцуем всласть,
    В темноте кружась.
    Твердость есть в ногах?
    Потанцуй со мной.
    Сила есть в руках -
    Потанцуй со мной.
    Потанцуй, пока
    Ты еще живой,
    И живи, пока
    Ты еще живой.
    Танцевать спеши
    И пляши, пляши,
    Прежде чем, кружась,
    Подойдешь к черте
    И исчезнешь там,
    Растворишься там
    В полной тем-но-те...

    Пошатывается, оглядывается на Питера и падает замертво. Все бросаются к ней, окружают ее плотным кольцом, только Питер пятится назад. Пенни подходит к нему. Джейсон свистит. Появляются Джон и Джеки хотят взять тело.

    Питер. Не троньте ее.

    Джейсон. Я сам займусь этим. Прошу всех отойти.

    Алекс. Пока, старушка, мы еще встретимся.

    Следуя распоряжениям Джейсона, Джон и Джек прикатывают небольшую рыночную тачку и, погрузив на нее тело, увозят в дом.

    Сильвия. Ну вот, теперь ты свободен и мы можем спуститься вниз.

    Джейсон. Я лично займусь здесь всем.

    Сильвия. Чудесно. Я мигом, только возьму самое ценное. (Бежит в лавку и с лихорадочной поспешностью собирает вещи.) Питер. Больше нельзя терять ни минуты. (Замечает Пенни, которая собирается уходить вместе с Алексом.) Пенни, Пенни, не уходи без меня.

    Пенни. Так и ты хочешь с нами? Вот и хорошо.

    Питер. Нет, я хочу, чтобы ты вместе со мной опустилась вниз. Ты мне нужна. Пойдем.

    Пенни. Нет.

    Питер. Но ты же любишь меня. Ты сама говорила.

    Пенни. Да, люблю, но туда я с тобой не пойду. Если ты все бросишь и пойдешь со мной, моей дорогой, может быть, мы еще будем счастливы - но тогда идем сейчас же.

    Питер. Подожди. Я не могу уйти отсюда - здесь умерла моя мать.

    Алекс. Пошли, Пенни, уже запахло дождем, запахло громом, угроза собирается. Будь здоров, сынок, береги себя.

    Питер. Вернись, Пенни, я тебя люблю. Алекс, не бросай меня, обожди меня!..

    Алекс. Ты получил то, чего добивался. Разве цена оказалась слишком дорога?

    Пенни. Я любила его, но ждать пришлось слишком долго. Ты ведь понимаешь меня?

    Алекс. Еще бы не понимать... Ну, довольно разговоров, пошли.

    Уходят. Раздается гудок, возвещающий перерыв на фабрике. Рабочие останавливают станки и выходят на площадь - рассаживаются, курят, уставившись в пространство.

    Том. Эй, куда это вы собрались?

    Питер. Ах ты господи, вот еще напасть... Друзья мои, как вы знаете, скончалась моя дорогая мамочка, и я решил взять ненадолго небольшой отпуск. Хочу навестить двоюродных братьев в Ламбете и Кэмден-тауне. Наш доблестный исторический путь крепче всякого супермага связал нас священными узами бла... благоденствия и просвещения - я ценю идеи прогресса и... м-м... и так далее и тому подобное... Желаю вам отличных успехов и примерного поведения. Пока... (Торжественно машет рукой под звук гудка, возвещающего об окончании перерыва, потом поворачивается и идет к входу в убежище.)

    Остальные, не трогаясь с места, провожают его глазами. Гудок.

    Джейсон. Загоняйте их на фабрику. Мы теряем время.

    Джек (набрасываясь на сидящих). Вы что, гудка не слыхали?

    Джон. Работать, работать - перерыв окончен.

    Мистер Ростбиф. Да тут мистер Мэнн прощался с нами.

    Мистер Карп. Он отправляется в отпуск.

    Мистер Лук. Не отправляется, а уже отправился, Джо. Ладно, давайте крикнем все вместе: «До свиданья, мистер Мэнн!»

    Джек. Будьте здоровы и не кашляйте.

    Джон. Пью за дружбу прошлых дней. Англия пребудет вечно...

    Джек. Пока будешь ты моей.

    Снова гудок, и все вереницей тащатся на фабрику. Джон приносит Джейсону три коробки, за ним идет Джек со стопкой конторских книг.

    Джейсон. Ну, наконец я от него избавился. Что тут у вас?

    Джон. Образцы новой модели. Желаете взглянуть?

    Джейсон. Погоди минутку. Какова последняя сводка?

    Джек (заглянув в книгу). Скегнесс и Шордич работают на полную мощность; выпуск за последнюю неделю пятьдесят тысяч. Глазго, Хельсинки и Кэмберуэлл перешли на круглосуточный режим - осваивают улучшенную модель «Саван Империи». Уайтчепел и Тель-Авив специализируются на марке «Кошер-Пейсах».

    Джейсон. Ох уж эти мне ханжи...

    Джек. Бристоль, Бирмингем, Бангалур и Манчестер объявили дополнительный набор рабочих. Марсель, Город-сад Уэлвин, Мюнхен, Амстердам, Чикаго, Лима и Самарканд уже не справляются с заказами.

    Джейсон. Ну что ж, я вижу, все идет как нельзя лучше. День Савана можно будет отпраздновать на славу. Если Питер Мэнн - самый богатый человек на земле, то я - самый богатый человек во вселенной. А что у нас сейчас на очереди?

    Джон (раскрывает коробки и достает три савана). Вот - самоновейшей образец...

    Джейсон. Ах, да-да - специальная модель для кобальтовой войны, разработана в трех вариантах: для России, для Америки и для Англии.

    Джон. А вот интересно: сейчас во всех странах только саваны и улучшают?

    Джек. Не вздумает ли кто взорвать бомбу, чтобы испытать их на деле?

    Джон. Не опасно ли, что все хозяйство в мире вроде бы теперь на саванах держится?

    Джейсон. Вы задаете слишком много вопросов.

    Из лавки выбегает Сильвия, сгибаясь под тяжестью вещей - в руках у нее охапка мехов, какие-то коробки, на ней несколько манто, надетых одно на другое, и вся она увешана драгоценностями. На бегу она все время что-то роняет и, наклоняясь, чтобы поднять одну вещь, роняет другие, но в конце концов все же добирается до входа в убежище, где стоит Джейсон.

    Сильвия. Питер! Я готова, Питер! Где ты? Пи-и-и-тер! Я собрала все, что жалко оставлять.

    Джейсон. Боюсь, задержались вы чуть больше, чем следовало.

    Сильвия. То есть как? Где он? Питер! Что это - дверь закрыта!

    Джейсон. Именно, и снаружи ее открыть нельзя, а ваш милый муженек внизу.

    Джек. Ведет беседу с крысами...

    Джон. Поет дуэты с жабами.

    Сильвия. На ведь я его жена! Откройте дверь, я должна быть с ним. Что мне делать?

    Джейсон. А это уж ваша забота, у нас свои дела есть.

    Сильвия. Спасите! Помогите! Меня убьет! (Мечется в панике, крепко держа свои вещи.) Мамочка, папочка, куда мне деться, спасите меня!

    В дверях фабрики показываются рабочие.

    Миссис Лук. Что случилось?

    Сильвия. Мамочка, помоги мне. Питер ушел без меня.

    Мистер Лук. Ага, мисс Гордячка, муженек тебя оставил на бобах, так ты бежишь плакаться к отцу с матерью. Я тебе говорил, что этим кончится.

    Миссис Лук. А чего же он тебя не взял с собой в отпуск?

    Сильвия. Он не в отпуске, он...

    Джейсон. Работать, работать!

    Джон. А ну-ка, марш к станкам!

    Джек. Давай, давай, шевелись!

    Том. Полегче на поворотах! Говорите, где он?

    Сильвия. Он внизу - там, где нужно быть и мне - гам, где нам всем нужно быть... Разве вы не знаете - разве никто из вас еще не понял? Бомба! Сейчас взорвется Бомба. Хоть бы она пробила ваши тупые башки!

    Мистер Ростбиф. Бомба?

    Мистер Карп. Ты серьезно?

    Все мечутся в полной растерянности. Кто-то яростно дергает дверь.

    Мистер Лук. Боже мой!

    Миссис Лук. При чем тут бог?

    Миссис Ростбиф. Что нам делать?

    Миссис Карп. Куда бежать?

    Мистер Ростбиф. Где укрыться?

    Том. Укрыться нам негде. Мы должны держаться все вместе. И главное - спокойствие. Не устраивайте паники.

    Джейсон. Правильно. Уверяю вас, ничего не случится, а если случится, у вас есть надежная защита.

    Сильвия. Откройте дверь!

    Все. Да, да, откройте дверь! - Пустите нас вниз! - Мы не хотим умирать!

    Том. Мы требуем защиты, мы требуем убежища. Ну-ка, давайте все вместе. Раз, два! Начинаем. За кого мы умираем? Раз, два, три! Не сбиваться! Мы хотим в живых остаться.

    Маршируют по кругу, на этот раз к ним присоединяется и Сильвия.

    Сильвия. Все равно уже поздно - ничего не поможет.

    Том. Но ведь мы еще живы.

    Джон (вынимая револьвер). Ненадолго.

    Джек. Взяться за них, начальник?

    Джейсон. Да, но по-другому - рекламой. (Идет к марширующим.) Друзья, покажите пример - вернитесь к станкам. Обещаю всем вам защитные саваны самоновейшего образца...

    Том. Откройте дверь!

    Джейсон. Не могу.

    Марш протеста продолжается. Джейсон и его молодцы выстраиваются в ряд и выкрикивают рекламные тексты: «Защитные саваны огнеупорны и водонепроницаемы - не боятся ни моли, ни червей надежно удерживают душу в теле!»

    Джон, Джейсон, Джек (на мотив популярной песенки).
    Саваны Мэнна, саваны Мэнна
    Легки, удобны и тонки -
    Купите себе, жене и детишкам.
    А также щенку и котенку.

    Джейсон. Имеются похвальные отзывы журнала «Домашний очаг», Центра по Регулированию Рождаемости и Комитета Заупокойных Бдений. Леди и джентльмены, для вашего же блага призываю вас обзаводиться защитными саванами... Саваны - средство обороны и средство борьбы; обороняйтесь, боритесь и не сдавайтесь.

    Том. Вы, кажется, уверяли нас, что войны не будет?

    Джейсон. И не будет - вот вам мое слово, в случае чего беру его обратно... Вам всем гарантирована прибавка - новые расценки вводятся со следующей пятницы, клянусь честью гробовщика и джентльмена. Война? На войну заказов не поступало... Саваны - средство предотвращения войны. Обещаю вам мир на миллион лет вперед.

    (В ту же секунду раздается пронзительный вой сирены. Все застывают.)

    Без паники! Это ложная тревога! (Достает из кармана транзисторный приемник и вертит ручки.) Сейчас вам это скажут по радио.

    Слышен треск разрядов, потом спокойный голос диктора.

    Голос. Леди и джентльмены, сигнал тревоги подается за четыре минуты. Три минуты уже истекло. На этом наша радиопередача заканчивается. Спокойной ночи!

    Общая паника. Мистер и миссис Ростбиф хватают из коробки саваны красного цвета, мистер и миссис Карп - саваны со звездами и полосами, мистер и миссис Лук - саваны с эмблемой Соединенного Королевства.

    Мистер Ростбиф.
    Ах, как прекрасен алый саван,
    В день смерти обовьет тебя он.
    Так поцелуй же меня в зад.
    Я самый главный, я богат.

    Мистер Карп.
    Видишь ли мой саван
    Звездно-золотой?
    Не отставай от ближнего,
    Умрешь - и черт с тобой!

    Мистер и миссис Лук.
    Правь, Британия,
    Британия, саван шей...

    Ослепительная вспышка света, грохот, и вслед за тем - полная тишина. Все исчезли. Широкая завеса, похожая на гигантский саван, спускается сверху и накрывает почти всю сцену. Только дверь убежища остается перед нею.

    Питер (приоткрыв дверь, весело выглядывает наружу). Слава богу! Пронесло. А куда же это все девались? Джейсон! Выходи, выходите все - больше нечего бояться. Интересно, сколько же времени я пробыл там, внизу? (Замечает саван-завесу.) Что это? Выпустите меня!..

    Слышен голос, в точности похожий на голос самого Питера.

    Голос. Пи-и-и-и-тер!.. Пи-и-и-и-тер!

    Питер. Кто меня зовет? Где все?

    Голос. Погибли.

    Питер. Погибли? Что за чепуха? (С раздражением.) Я спрашиваю - где все?

    Голос. В мире не осталось ни души, только саваны - саваны, укутавшие мертвую землю. Не угодно ли приобрести партию?

    Питер. Где же тогда трупы? Что за глупые шутки?

    Голос. Испарились. П-фф - и все. Быстро, чисто и гигиенично. Вот так. Была жизнь и нету.

    Питер. А я что же?

    Голос. Тень на клочке обугленной земли. Прощай.

    Питер. Но должны же быть люди - если их нет, кому же работать? Как нам нажить деньги, чтобы стать богатыми и свободными?

    Голос. А это уж ты сам думай - как. Но поторопись, а то не успеешь. Прощай.

    Питер. Нет, нет! Я все буду делить с тобой пополам. Я боюсь один.

    Голос. Еще несколько мгновений, и ты умрешь. Перестанешь чувствовать что бы то ни было. Будешь никем и ничем - как все.

    Питер. Выходи. Я тебя не боюсь. Я не могу умереть. Я все начну сначала. Мир прекрасен, и он принадлежит мне. Я могу бродить по бескрайним пустыням. Могу ловить рыбу в безбрежных морях, могу перелетать через горы. Это моя земля. Я непобедим, несокрушим, неуязвим. Я... у меня кружится голова. (Старается успокоить себя.) Я принял пилюли, я все предусмотрел, со мной ничего не случится.

    Голос. Ты умираешь. Взгляни на себя - ты уже не стоишь на ногах. Ты умираешь от рака, от грибка жадности, похоти, зависти, равнодушия, лицемерия, глупости, лжи.

    Питер. Я родился таким.

    Голос. Ты стал таким, потому что захотел таким стать.

    Питер. Пенни! Алекс! Подождите меня! Я догоню вас. Не уходите без меня. Я теперь буду совсем другим. Вот увидите, сами все увидите. Еще не все расчеты покончены. Прочь, смерть! Я не хочу умирать. Вечно одна и та же беда - закон преследует по пятам, никогда не оставит честного дельца в покое. (Шатается и падает.) Что со мной? Ноги не держат... Нет-нет-нет! Уходи, не тронь... Веки тяжелеют... колени будто налиты свинцом... и так холодно. Я падаю... падаю... стремглав лечу вниз... несусь в бесконечном пространстве... Как хорошо... привольно... цветы цветут... Пусть я умру среди цветов! О, левкой, ты меня успокой... Навей мне сон, анемон, алый, сиреневый, розовый. Закачаюсь как лотос на лоне волн... Одуванчик, я прожил немало лет, я иду в лучший мир, покажи мне путь - пусть во тьме мне светит твой желтый цвет. Гладьте мои полосы, гладиолусы. Лейте по мне слезы, мимозы - ведь меня больше нет. Пахнет миндаль, впереди темная даль... Скажи на милость, жимолость, какие цветы цветут в долине смерти?

    (По ту сторону завесы возникает какая-то темная фигура. Она движется к Питеру.)

    Пусть все цветы мира благоухают для меня... и все краски мира поют мне хором - да, да, поют! Поют! Весна, зима, осень, лето - водите вокруг меня хороводы, сияйте дружно ослепительным, ярким сияньем... Я иду к вам, цветы. (Привстает в экстазе.) Я погружаюсь в мерцанье крокусов, в небесную синь колокольчиков, в солнечный блеск подсолнечников и маков... Глаза мои закрываются... Прощай, фиалка - вручаю себя господу богу, если он примет меня. (Распластывается на полу.)

    Темная фигура выходит из-за завесы и приближается к нему.

    Питер (в ужасе вскакивает). Уйди! Не тронь! Почему меня? Почему именно меня? Я не хочу умирать!

    Соня (откинув капюшон плаща). Здравствуй, сыночек, - я пришла за тобой.

    Питер (валится к ней на руки). Мама! Какая ты красивая - а я думал, это смерть за мной пришла... Мне холодно, мама.

    Соня. Ну-ну, Питер, успокойся, отдохни. Я тебе песенку спою.

    Питер. Я умираю.

    Соня. Ш-ш!..

    Питер (прижимается к ней и зевает). А-а... Я так устал. Как хорошо, что ты пришла.

    Соня. Когда малышкой Питер был, однажды перед сном...

    Питер. Помоги мне... Не дай мне умереть...

    Соня. Пропели ангелы ему: «Ты станешь королем!»

    Питер. Прости меня... Я больше не буду...

    Соня. «Я стану королем, но где?» - вопрос он задал им.

    Питер. Я ведь и сам понимаю, что хорошо и что плохо...

    Соня. «Получишь королевство ты под небом голубым»... Надо слушаться старших, Питер...

    Питер. Мама, держи меня крепче.

    Соня. Пропели: «Станешь королем!» - и с этим отлетели.

    Питер. Мама, я умираю. (Повисает у нее на руках.)

    Соня склоняется над Питером. Полное затемнение, только сыплются во мраке искры. Когда сцена освещается снова, никакой завесы нет и все выглядит так, как в первом действии. Сон окончен.

    Над Питером, лежащим на полу в лавке готового платья, склонился Алекс, а Соня вместе с Джейсоном и другими веселится в доме у мистера и миссис Ростбиф. Оттуда доносится музыка.

    Алекс. Очнись, Питер! Очнись! (Бьет его по щекам.)

    Питер (садится, хватает себя за голову и трясет, потом встает и ошалело озирается). Так я не умер?! Черт, ну и сон!

    Алекс. Живей бери деньги - и ходу!

    (Питер поднимает с полу упавший сейф и ставит на стул.)

    Ты что, передумал?

    Питер. Нет, я иду...

    Алекс. То-то же, ура-уран, ура-уран - бум-бум-бум... Бери деньги, о чем ты думаешь?

    Питер. О том, что лучше ничего не иметь, отправляясь в путь, - по крайней мере не рискуешь ничего потерять. Такая чепуха мне снилась, такая бессмыслица. Будто я разрушил мир.

    Алекс. Это оттого, что ты головой ушибся.

    Питер. Сам знаю. Не полез бы за деньгами, так и не ушибся бы. А потому - обойдемся без денег. Прими меня, мир, таким, как я есть. Раз, два, три, четыре, пять - как прекрасно жить опять. Ну, пошли, а то сейчас Пенни вернется - и с мужем! Пенни, такая чудесная, такая красивая. Господи, ну и болван же я. Ведь я люблю ее, люблю. Почему я об этом раньше не догадался?! Почему только во сне понял, что к чему?!

    Из-за угла показывается Пенни в свадебном наряде. Лицо у нее хмурое и печальное. Томе букетом уныло плетется за ней. Оставив Тома одного посреди площади, она подходит к лавке Сони, прислоняется к стене и плачет. Алекс потихоньку водворяет сейф на прежнее место. Питер выходит из лавки и видит Пенни, которая едва успела вытереть слезы.

    Питер. Желаю счастья, Пенни.

    Пенни. И я тебе тоже - большего, чем у меня.

    Питер. Что уж теперь говорить - ты вышла замуж.

    Пенни. Нет. У меня это так и не вышло.

    Питер. Что-о? Опять сон? (Щиплет себя.) Ущипни меня.

    (Она исполняет просьбу.)

    Ай! Повтори, что ты сказала.

    Пенни. Не могу я быть женой Тома. Не твоей, так уж лучше ничьей.

    Питер. Пенни! Я люблю тебя! Я последняя скотина, знаю, но я люблю тебя.

    Обнимаются, целуются, смотрят друг на друга и не могут наглядеться. Потом начинают кружиться под музыку, доносящуюся от Ростбифов. Танцуя, скрываются в лавке Сони. Из дома мистера Ростбифа появляются другие танцующие пары. Алекс смешивается с толпой свадебных гостей.

    Женщины (увидев Тома). Они уже здесь!

    Мужчины. Они уже здесь!

    Женщины. Ура молодым!

    Мужчины. Ура молодым!

    Пляшут вокруг опечаленного Тома, Соня в Ларе с Джейсоном.

    Алекс (явно восхищен Соней, хлопает Джейсона по плечу). Разрешите? Ух ты, что за женщина!

    Соня, польщенная, кладет ему руку на плечо, и они уносятся в танце, делают круг-другой, все убыстряя темп, потом останавливаются и покачиваются на месте, щека к щеке. Вы очаровательны.

    Соня. Знаю.

    Алекс. Вы дивно танцуете.

    Соня. Про вас так не скажешь, но за го вы из тех мужчин, в которых чувствуешь твердую опору.

    Алекс. Сотни женщин говорили мне это.

    Соня. Пообедайте у меня сегодня.

    Алекс. А вот это мне говорили только немногие. Вы просто бесподобны.

    Соня. Сейчас что - посмотрели б вы на меня пару годков назад!

    Алекс. Мне хочется сочинить для вас стихи. (Декламирует в порыве вдохновения.)
    Какой огонь чудесный горит в твоих глазах!
    Давай, запечатлеем любовь на небесах,
    От вожделенья пьяные, уйдем вдвоем в мечты.
    Я раб твоей невиданной, роскошной красоты.

    (Самодовольно улыбается ей, но она вдруг отпускает ему такую затрещину, что он едва удерживается на ногах.)

    Соня. Вот тебе, поганец! Ты же мне читал эти стихи двадцать лет тому назад!

    Алекс. Соня?! Соня, прости меня.

    Соня. Алекс?! Только ты мог состряпать такое, и чтобы я дважды поверила тебе.

    Алекс. Только ты могла меня дважды вдохновить на это.

    Соня. Только ты умеешь всегда выйти сухим из воды.

    (Алекс обнимает ее и старается снова закружиться в такт музыке. Соня сначала упирается, но мало-помалу ее ноги сами начинают скользить по полу.)

    Как мы танцевали когда-то! Как во сне. Сколько призов получали за танцы! Как нам аплодировали в Москве, в Париже, в Гаммерсмите...

    Алекс. Э, нет, в Гаммерсмите мы не бывали.

    Соня. Что правда, то правда. В Гаммерсмите не бывали. Да как же ты смел вернуться?! (Снова дает ему тумака.)

    Алекс. Прости, Соня! Я хотел бы начать новую, спокойную жизнь, перевернуть страницу. (Пытается ее поцеловать.)

    Соня (кокетливо). Я не книжка.

    Алекс. Ты моя женушка, моя душоночка.

    Соня. А ты мой муженек, холера тебе в бок! (Дает ему пощечину.)

    Алекс. Кто из нас без греха?! Ведь ты меня уже простила, верно? Кстати, Соня, а сколько тебе сейчас лет?

    Соня. Столько, сколько ты мне дашь.

    Целуются, прижавшись друг к другу, но подошедший Джейсон разнимает их.

    Джейсон. Соня, хотя мне не нравится этот флирт, я все же хочу, чтоб мы наконец поженились. Пружины матраца смазаны, и вино пенится в бокалах, так что - к делу.

    Соня. Извини, Джейсон, но я, оказывается, уже состою в законном браке с этим человеком.

    Джейсон. С этим человеком? Ну, как говорится, на вкус и цвет... Впрочем, моя профессия обязывает меня смотреть на вещи трезво. (Подходит к Сильвии и щиплет ее за мягкое место.) Пойдем, голубушка. Гробовщики и цветочницы - люди смежных профессий, сам бог велел им объединиться.

    Обитатели рынка все еще пляшут вокруг Тома, осыпая его рисом и конфетти.

    Миссис Ростбиф. А где же все-таки моя дочь?

    Миссис Карп. В самом деле, где новобрачная?

    Том. Напрасно вы тут пляшете. Ничего из этого не вышло. Она убежала к своему Питеру Мэнну.

    Поспешно прячут оставшееся конфетти и рис и расходятся по своим лавкам. Только Алекс и Соня снова пускаются танцевать. Из дома Сони, тоже танцуя, появляются Питер и Пенни. Обе пары становятся посреди сцены.

    Соня. А, непутевый сын? Вот, познакомься со своим непутевым отцом.

    Питер. Ты? Ты мой отец? Тогда мне и раздумывать нечего: ухожу.

    Алекс. Ты мой сын? Вот так здорово! И ты хотел обчистить родную мать?

    Питер. А кто подговаривал меня на это?

    Соня. О чем вы там?

    Алекс. Да нет, так, ничего. Вот, значит, что, сынок. Потянуло на простор, а? Весь в отца.

    Соня. Если он в тебя, тем хуже для него, и тем хуже для тебя, и тем хуже для меня. Так что лучше уж выбросим дурь из головы и будем жить-поживать все вместе.

    Питер. Нет! Мы с Пенни уходим. Мы это твердо решили.

    Пенни. Мы любим друг друга, а все остальное не важно.

    Питер. И я успел кое-что уразуметь. Я теперь знаю, что мне нужно - мне нужна Пенни. И знаю, чего мне не нужно - урановой руды и супермагов.

    Обитатели рынка.
    Бремя - деньги, а деньги - время.
    Если их нет, пропадаю совсем я...

    (Хлопочут со своим товаром, продолжая петь.)

    Соня. Слыхали - он уходит! Вот вам нынешние дети - даешь им все, что только можешь дать, а благодарность - вот она.

    Алекс. Пусть их уходят. Нам же будет спокойнее.

    Питер. Наконец я услышал от тебя разумное слово, папа.

    Соня. Раз так - скатертью дорога! Только кто же будет о тебе заботиться, сыночек? Эта? Она тебе совсем не пара, сокровище мое.

    Миссис Ростбиф. Моя Пенни и принцу пара.

    Соня. Принцу - может быть, а моему Питеру - нет. Ищите себе принца!

    Миссис Ростбиф. Они друг друга стоят, оба с придурью.

    Соня. Как ты смеешь так говорить о моем сыне? Они оба - чудесные ребятишки. Ступайте, ступайте, куда хотите - даю вам свое благословенье, и пусть, и плакать не буду. Ступайте, только оденьтесь потеплее, с ума можно сойти. Да смотрите, питайтесь хорошо, и не угодите под машину.

    Питер. Все, точка. Ты готова?

    Пенни. Если ты готов, то и я тоже.

    Они уже тронулись было в путь, но вдруг заметили обитателей рынка, суетливо хлопочущих над своим товаром.

    Обитатели рынка.
    Время - деньги, а деньги - время.
    Без них умрешь, позабытый всеми.

    Питер (набрасывается на них).
    Бремя - деньги, а деньги - время?
    Эх вы, ничтожное, жалкое племя!
    В могилу бесплатно пустят, поверьте,
    Но для свободы зачем ждать смерти?
    Фунт всемогущий для вас божество,
    А много ли радости вам от него?

    Как вы не понимаете - богато пожить никогда не опоздаешь, а вот пожить счастливо можно и опоздать. Вы корпите, копите, ничего не достигаете, а теряете - все. Что дадите за жизнь? Вот она, перед вами. Поцелуй в темноте. Единственная, неповторимая - всех цветов, всех размеров - чудная, чудная, страшная, зряшная. Удивительная! Отвратительная! Но какова б она ни была, она у нас одна. Не упустите случая, другого не будет. Аукцион кончается - раз, два! - спешите же, пока молоток не стукнул в третий раз! (Хватает Пенни за руку.)

    Обитатели рынка, бросив свои дела, обступают молодую пару; на всех лицах ласковое, просветленное выражение.

    Питер.
    Докеры и доктора!
    Маклеры и шулера!
    Моряки, банкиры, летчики!
    Проститутки и наводчики!
    Хлебопашцы и рабочие,
    Проповедники и прочие...
    Живите, пока живы,
    Не только для наживы!

    Мистер Ростбиф. А ведь мальчик прав!

    Мистер Карп. Совершенно прав!

    Миссис Лук. Отдадим им все подарки!

    Миссис Ростбиф. Пусть им солнце светит ярко.

    Джейсон (снимая мерку с Питера.) Точно в срок доставим - ждать вас не заставим.

    Том отдает букет Пенни. Обитатели рынка вручают влюбленным подарки и поют.

    Мистер Карп.
    Не спорьте из-за рыбы,
    Наш океан богат:
    Треска есть, и селедка,
    И камбала, и скат.

    Мистер Лук.
    Земля так плодоносна,
    Вот дар ее пригожий.
    Простите, с вас полкроны, -
    Жить надо и мне тоже.

    Мистер Ростбиф.
    Купить цыпленка захотел?
    В придачу дам жену.
    За десять шиллингов всего
    Покупку заверну.

    Джейсон.
    Гробов для всех вас хватит,
    Уладить спор легко нам.
    Я лично (по секрету!)
    Мечтаю быть сожженным.

    Питер.
    Мы все - бессонная мечта
    В пространстве мировом
    Вселенная - одна страна,
    Земля - единый дом.

    Под приветственные возгласы Питер и Пенни уходят. Соня и Алекс входят в дом. Смех и веселье разом прекращаются. Обитатели рынка, вернувшись к своим товарам, принимаются за дело так рьяно, точно речь идет о жизни и смерти - и продолжают напевать:
    Время - деньги, а деньги - время.
    Время - деньги, а деньги - время.
    Время - деньги, а деньги - время.

    Занавес

     


    1 Песенки в переводе Р. Сефа.
    2 Американский композитор.


    Брендан Биэн

    Заложник

    Действующие лица:


  • Пат - правая рука Мусью
  • Мэг Диллон
  • Мусью - владелец дома
  • Колет
  • Бобо
  • Принцесса Грэйс, Рио Рита - женоподобные юноши
  • Мистер Мэллиди
  • Мисс Гилкрист - член благотворительного общества
  • Лэсли - английский солдат
  • Тереза - деревенская девушка
  • Офицер Ирландской Республиканской Армии
  • Волонтер
  • Матрос
  • Проститутки
  • Полицейские

    Действие первое

    Все пляшут ирландскую джигу. Мистер Мэллиди танцует с мисс Гилкрист. После двух фигур, которые исполняют вместе две проститутки и двое женоподобных юношей:

    Первая проститутка (юношам). А ну, пошли вон со сцены, погань проклятая!

    Колет. Порядочной проститутке и копейки не заработать, когда рядом такие вот крутятся.

    Принцесса Грэйс. А ну вас к черту! И ваших американских дружков тоже. (Рио Рите.) Пойдем, милочка. Не обращай на них внимания.

    Первая проститутка. Лучше бы грехи замаливали.

    Принцесса Грэйс. О, когда мы, наконец, научимся уважать чужие убеждения!

    Проститутки и юноши уходят. Раздаются оглушительные звуки волынки.

    Мэг. О господи, это еще что такое?

    Пат. Ты что, первый раз услышала? Мусью наш упражняется. Пришло ему на ум сыграть похоронный марш - мальчишке из Бэльфастской тюрьмы, которого утром будут вешать.

    Мэг. Ну и упражнялся бы в уме. У меня от этих волынок на душе тошно.

    Пат. Добудь нам пивка, а?

    Мэг. Сам добывай.

    Пат. Не могу я.

    Мэг. А ты попробуй.

    Пат. Нога сегодня жить не дает. Болит и болит там, где она раньше росла. Просто сил нет.

    Мэг. А иди ты, старая развалина! Думаешь, его повесят?

    Пат. Кого?

    Мэг. Да мальчишку этого.

    Пат. Тут и думать нечего. Завтра в восемь повиснет как миленький выше Килиманджаро.

    Мэг. Это еще что?

    Пат. Гора такая на юге Швейцарии. И будь уверена: висеть на такой высоте - удовольствие ниже среднего.

    Мэг. Знаешь, что он сказал? «Я умру улыбаясь, как солдат Ирландской республики».

    Пат. А кто его об этом просил, хотел бы я знать?

    Мэг. Он только исполнил свой долг, как рядовой Ирландской Республиканской армии.

    Пат. Эх ты, старая дура, лучше не вводи меня в грех, а то так пущу, что будешь лететь с третьего этажа без оглядки. Сейчас у нас пятьдесят восьмой год и герои уже тридцать пять лет как вышли из употребления. Кончено! Что было, то прошло! Точка! И Ирландская Республиканская армия, и война освободительная - все это вчерашний день, что твой чарльстон.

    Мэг. Наши старые идеалы будут жить не увядая, пока Ирландия не станет свободной от края и до края! Да здравствует свобода!.. Ура!.. Так нам завещано.

    Пат (вздыхает). Она не лучше Мусью. Ей-богу! Мало того, что этот старый болван живет без часов, у него, по-моему, и календаря нету. А кому от этого хуже? Мне, конечно! Ему видите ли, понадобилось разводить вот здесь новую Ирландскую Республиканскую армию, с позволения оказать. «Обеспечим ей все условия!» «Такова наша программа-минимум». Нет, брат, с меня хватит и того, что у нас не дом, а притон и бордель...

    Мэг. Чего?

    Пат. Бордель - это у англичан так называются домики с публичными девками.

    Мэг. Ты насчет публичных девок полегче. Я, например, тебе не девка.

    Пат. Как так? Ты что, профбилетом не дорожишь?

    Мэг. Может, я и последняя девка, а денежки ты от меня, однако, брать не брезгуешь. Выходит, что ты просто кот после этого.

    Пат. Что ж, вот подкоплю только... (Бормочет.) Не больно с твоими заработками у меня дело подвигается.

    Мэг. Уж придется потерпеть.

    Пат. Да уж точно.

    Мэг. Ну, ты сам знаешь, за чем дело стало.

    Сидят спиной друг к другу.

    Пат. Постыдилась бы измываться над бедным калекой, который потерял ногу на поле брани в трех милях от города Мэллингара. А как ты, интересно, думаешь, мы могли бы содержать этот дом? На то, что я от Мусью получаю? И кто, хотел бы я знать, кроме меня стал бы с этим Мусью хороводиться хоть тебе в Англии, хоть тебе в Ирландии? А я его не оставлю, потому что в былые времена мы с ним сражались за Ирландию. Можно я спою тебе свою старую песню?

    Мэг. А мне-то что? Пой.

    Пат.
    Было это восемнадцатого ноября,
    Было это в восемнадцатом году,
    Подобрались англичане прямо к городу Макруму
    На свою погибель и беду.
    Потому что - храбрые солдаты -
    Мы в полки железные собрались.
    Встретили в штыки их и гранатой,
    С окаянной ратью расквитались1.

    Мэг. Вечно ты про старые времена поешь и про пять славных лет, а туда же, над теперешней молодежью, издеваешься. В чем разница-то?

    Пат. В водородной бомбе. Боюсь я ее. Это, знаешь, такая большая бомба, что из-за нее я и маленьких бомб опасаться стал. Эх, отжила наша Ирландская Республиканская армия, и английский военно-воздушный флот вместе с ней, и швейцарская гвардия отжила, и Иностранный легион, и Красная Армия, и американская морская пехота, и ирландская регулярная армия...

    Мэг. А национальные гвардейцы?

    Пат. И Колдстримские гвардейцы, и Шотландские гвардейцы, и Уэльские гвардейцы, и гренадеры...

    Снова звуки волынки. На этот раз кто-то играет «О’Дониэл Абу».

    Мэг. Ну вот, опять Мусью.

    Пат (закрывает уши руками). Слышу. Господи Иисусе, оглохнем мы тут с ним когда-нибудь.

    Входит Мусью - высокий, с длинными белыми усами. На нем клетчатая юбочка шотландского стрелка. В руках он с величественным видом несет волынку и, входя, выдувает последнюю протяжную ноту.

    Мусью. Добрый день, друзья мои.

    Пат (становится на вытяжку, как старый солдат). Здравия желаю, господин генерал!

    Мусью (отдает честь). Вольно! (Кивает в сторону Мэг.)

    Пат (к Мэг). Иди-ка, подмети лестницу.

    (Мэг, поняв намек, выходит.)

    Комната в полной боевой готовности.

    Мусью. Отлично! Прибытия пополнения нужно ждать в скором времени.

    Пат (в сторону). Пополнение! О господи! (К Мусью.) А скольких ожидать-то?

    Мусью. Прибудут два человека охраны и пленный.

    Пат. Пленный?

    Мусью. Да! Пока только один, но начало положено.

    Пат. Еще бы. Как говорят шотландцы - курочка по зернышку клюет...

    Мусью. Или, как говорим мы, ирландцы: не все замки построились сразу - «Исе ин йег а кэйл-ахшах тогеок нух кашлаун».

    Пат. Это уже по-ирландски. Хорошо тем, кто в Оксфордском университете обучался. А я, прошу прощенья, человек темный - в Дублине вырос. Мне тут и слова не понять. Так что насчет того пленного?

    Мусью. Это английский солдат, которого схватили в Армаге вчера вечером. Пока один. Но это только начало. Очень скоро у нас их будут десятки.

    Пат (в сторону). Хоть бы он всех их сюда не приволок.

    Мусью. Ты что?

    Пат (громче). Говорю, здорово, что ребята опять зашевелились.

    Мусью. Отлично! Ну, за дело! (Выходит.)

    Входит Мэг.

    Мэг. Хороший старикан, хоть винтиков и не хватает.

    Пат. Ты слышала? Мало ему было постой для Республиканской армии здесь устроить, так он, видишь ли, хочет карцер открыть. Эдакую тюрягу частного образца, по заветам святых отцов - инквизиторов.

    Мэг. Мы за честь должны почитать, что можем помочь тем, кто продолжает сражаться за Ирландию. Особенно тому бедному парнишке, которого завтра утром повесят.

    Пат. Что это ты с Ирландией вдруг так всполошилась? А где ты была в шестнадцатом году, когда люди по-настоящему воевали?

    Мэг. Да меня тогда и на свете-то еще не было.

    Пат (воздевает руки к небу). Вечно у тебя отговорки! Где они все были, когда нам приходилось с боем отнимать у британской армии вооружение?

    Мэг. А ты говорил, что вы все это у англичан по пивным скупали. Сам же рассказывал, как получил раз револьвер, двести пулеметных лент, да еще пару штанов в придачу у полковникова денщика за две бутылки джина и полсотни сигарет.

    Пат. Не нужно было мне ничего ему давать, да пожалел я его.

    Мэг. С чего бы это?

    Пат. Он с моей невесткой обручен был.

    С верхнего этажа доносится какой-то гвалт. По лестнице вниз стремглав сбегает мистер Мэллиди.

    Мистер Мэллиди. Ой, мистер Пат, происходит что-то ужасное.

    Пат. В чем дело?

    Колет (визжит, выбегая). Убирайся! Сукин сын, иностранец!..

    (Появляется матрос лопочет по-польски.)

    Нет, вы знаете, кто он такой? Поляк он. С одного из этих угольщиков. Ну-ка, Пат, иди помоги. Мистер Мэллиди только что сказал мне, что он поляк.

    Пат. Подумаешь, беда какая. Грязнее других он, что ли?

    Мистер Мэллиди. Это бы еще ничего, мистер Пат. Он коммунист. Вот что плохо, любезный.

    Мэг отворачивается от Поляка.

    Колет. Ну пошел, пошел! Нечего!

    Пат. Что это на тебя накатило?

    Мэг. Слушай, Пат, мне религия не велит с такими дело иметь.

    Мистер Мэллиди. Я разъяснил ей это.

    Пат. Ну, знаешь, в наше время никакими заработками брезговать не приходится.

    Мистер Мэллиди. А вот этого, мистер Пат, я от вас никак не ожидал услышать.

    Колет. Выкинешь ты его отсюда или нет?

    Пат. Я только одну причину знаю, когда мужчин надо выкидывать - это когда им платить нечем.

    Мэг. А у него есть?

    Поляк. Цо?

    Пат. Сейчас выясним. Гельд есть? Доллары? Стерлинги? Деньги? Злоты?

    Поляк. О, так, так! (Выворачивает карманы, набитые банкнотами. Протягивает Колет.)

    Мэг. Ты смотри, сколько у него денег-то!

    Колет крестится, затем берет несколько банкнот. Мистер Мэллиди подбирает одну.

    Колет. Ну, идем!

    Мэг. Фунт - вот это всем религиям религия.

    Пат. И всем политикам политика.

    Входит Мусью, заговаривает с Поляком по-ирландски. Тот отвечает ему по-польски.

    Мусью (к Колет). За дело, милочка! Труд женщин тоже нужен Ирландии. (Уходит.)

    Колет. Знаю, Мусью. Дай вам бог теплое местечко в раю. Поляк. Дзенкую.

    Пат. И вам того же!

    Поляк и Колет уходят.

    Мистер Мэллиди. Извините меня, миссис М. Я хочу сказать, извините меня за этого поляка. Я считал, что, как человек богобоязненный, закрывать глаза на такие дела я не имею права.

    Пат. Эх, закрыл бы ты их навеки - вот было бы дело.

    Мэг. А ну вас! Можно подумать, что вы богу одолжение делаете, когда о нем благосклонно отзываетесь.

    Мистер Мэллиди. Да, и вот еще что... насчет моего белья, мисс Мэг. Оно уже три дня, как должно быть выстирано. Мне нужно сегодня вечером идти на заседание одного из моих комитетов, а у меня ни одной чистой рубашки...

    Пат. Тю-тю, бельишко-то...

    Мэг. А вы обратитесь в Общество помощи заключенным.

    Мистер Мэллиди. Вы же прекрасно знаете, что я сам состою членом их комитета.

    Мэг. Ну так сами и постирайте.

    Мистер Мэллиди. Вы же знаете, что я не умею...

    Мэг. Идите-ка вы лучше отсюда, пока я вас про деньги, что вы мне задолжали, не спросила.

    Мистер Мэллиди. Пожалуйста, не будем снова подымать этот вопрос. Вы же знаете, что в конце месяца...

    Мэг. Идете вы или...

    (Мистер Мэллиди уходит.)

    Хорошенькое дело, сдавать комнаты всякому жулью и проходимцам.

    Пат. Все они воры и шлюхи. А деньги ничего - не пахнут.

    Мэг. Против шлюх я ничего не имею. Вот ханжей не люблю.

    Пат. Это ты не о Мусью ли?

    Мэг. Нет. Я об этой старой перечнице Мэллиди. Правда, и Мусью хорош - о республике печется, а сам в борделе живет.

    Пат. Он про это ничего не знает. Он думает, что у нас все еще война в разгаре.

    Мэг. Да ничего он не думает.

    Пат. А вот и думает. Он воображает, что все, кто приходит сюда, - это кельты, и республиканцы, и патриоты - все в бегах да впопыхах.

    Мэг. Вот же старый дурак!.. Вон он опять.

    Мусью. Патрик!

    Пат. Слушаю, господин генерал!

    Мусью. Вольно!

    Пат. Слушаю, сэр.

    Мусью. Я верю, что в случае каких-либо осложнений мы можем положиться на молодежь, расквартированную здесь, на наш запас.

    Пат. Мы можем вверить им свою жизнь, Мусью.

    Мэг. Спаси господи!

    Мусью. Это все, что я хотел знать. Мне показалось, что я слышал здесь только что шум.

    Пат. Кто-то что-то обронил, сэр.

    Мусью. Трудно ожидать, конечно, чтобы в такую ночь все было спокойно.

    Пат. Да, боевой подъем сказывается, господин генерал.

    Мусью. За дело! Провианта достаточно?

    Пат. Для лошадей?

    Мусью. Для людей, для людей...

    Пат. Этого-то хватит, госп... Мусью, то есть... И как это я за столько лет не могу привыкнуть к этому заграничному титулу - Мусью, то есть?

    Мусью. Это «мистер» по-французски, Патрик.

    Пат. Никогда не мог понять, как это он вам достался, командир.

    Мусью. Я не желал иметь ничего общего с английскими титулами, мой друг. Как ты знаешь, было время, когда я вообще отказывался говорить на их языке.

    Пат. Ну как же, сэр! Знаешь, Мэг, когда Мусью только приехал сюда, он не хотел говорить ни на каком языке, кроме ирландского.

    Мэг. Его небось никто почти и не понимал?

    Пат. Ну, ясно, кто ж поймет?.. Когда он на трамвае ездил или в автобусе, искал переводчика, чтобы спросить кондуктора, где ему слезать.

    Мэг. Надо ж, беда какая.

    Мусью. Мистер и миссис - это английская форма обращения, э г. По-ирландски миссис будет «бан» - верно, Мусью? Сказали бы вы так, Мусью, мне бы понятно было.

    Мусью. «Бан» - в переводе на английский значит «баба». Если фамилия мужа Мэрфи, жену его называют бан Мэрфи. «Баба Мэрфи». Это не изящно.

    Пат. Поняла теперь, Мэг? (Вполголоса к Мэг.) Благородные старухи такого не потерпели бы. Слишком уж, на их вкус, по-ирландски получалось. Так что они себя мадамами величали.

    Мусью. Мадам - вот подобающая форма обращения для дочерей Ирландии. Да, кстати, Патрик, один из наших патриотов, по имени Свинсэй, только что вышел из тюрьмы, куда его бросили на шесть месяцев за верность идее. Он будет квартировать здесь до конца своих дней за наш счет. За дело! (Уходит.)

    Пат. Патриот Свинсэй загудел на полгода за кражу со взломом.

    Мэг. Ты мне про Свинсэя не говори. Эдакая выжига! Хапнул двенадцать тысяч пар нейлоновых чулок с французского склада и хоть бы одной девке пару подарил. Ей-богу! Одноножке из восьмого номера - и той пожалел.

    Пат. За комнату-то он мне, положим, заплатит, если ему жизнь не надоела.

    Мэг. А все это Мусью от доброты душевной.

    Пат. Для англичанина он старикан неплохой.

    Мэг. Для кого?

    Пат. Для англичанина, говорю.

    Мэг. Англичанин! А сам целый день в юбочке бегает и дует в свою волынку.

    Пат. Урожденный англичанин. И долго жил в Англии. Его отец был епископ.

    Мэг. Отец - епископ? Я, знаешь, этих вольных разговоров не люблю. Вот еще - отец епископ!

    Пат (нетерпеливо). Да, протестантский епископ.

    Мэг. А?.. Ну, тогда конечно. У них ведь не так, как у нас.

    Пат. Мусью учился в одном из лучших колледжей в Англии и даже спал в одной комнате с сыном английского короля.

    Мэг. По мне хоть в одной кровати, раз уж у него отец - епископ.

    Пат. Жил он богато и привольно, пока не прознал, что он - ирландец.

    Мэг. Ты же мне только сейчас сказал, что он - англичанин.

    Пат. Английский ирландец.

    Мэг. Господи, а это что такое?

    Пат. Конный протестант.

    Мэг. А чего они делают, когда такое обнаружится?

    Пат. Ну знаешь, английскому ирландцу только и есть дела, что на лошадях скакать, да виски дуть, да похабные книжонки по-ирландски почитывать в колледже Святой Троицы.

    Мэг. А, понимаю... Выходит, он не уродился таким, а просто потом стал.

    Пат. Да нет же, говорят тебе. Он им всегда был - со стороны матери. Ну, а поскольку отца своего он недолюбливал, то и ушел к материнской родне и стал ирландцем.

    Мэг. И как это он умудрился?

    Пат. Как, как?! Какая разница? Начал учить ирландский в кельтской лиге, что возле Красного Льва, нарядился в кельтскую юбку и стал играть в кельтский футбол на Блэкхите - вот и вся премудрость. Только потом все это на него так подействовало, что, он почувствовал себя настоящим ирландцем.

    Мэг. И приехал, чтобы жить в Ирландии?

    Пат. Чтобы сражаться за Ирландию. Где эта девчонка с моими сигаретами?

    Мэг. Прямо и не знаю, куда ее понесло. Час как ушла,

    Пат. Ну, налей мне пивка, что ли...

    Мэг. На уж. Да и себе тоже налью.

    Пат. Он приехал умереть за Ирландию.

    Мэг. Эх, и сколько ты мне раз уже рассказывал про то время, когда ты сиднем не сидел. Про то, как Мусью с крестом господним в руке, на белом коне впереди полка скакал, что твой Брайан Бороу в битве под Клопторфом, и вел своих солдат в сражение и к славе... А еще, помнишь, ты мне рассказывал про то, как он под Корком капралом был? а т. Не капралом он был, а генералом.

    Мэг. Какая разница - капрал... генерал... адмирал... Кончался на «рал», и ладно!

    Пат. Между нами, он был просто старый болван.

    Мэг. Видно, не такой уж он болван, если к нему и сейчас посылают из штаба офицеров и не знаю уж там кого.

    Пат. Ты о чем это?

    Мэг. Да об этом молодчике, который на днях к нам пожаловал.

    Пат. Откуда ты узнала, что он офицер?

    Мэг. Стали бы к Мусью всякую мелочь посылать! Будто я такая уж дура, что не понимаю, какая здесь каша заваривается. У меня тоже глаза есть.

    Пат. Знаешь что, помалкивай-ка ты лучше. Она еще будет сравнивать этих выродков с настоящими солдатами, вроде нас с Мусью!

    Мэг. Так он же наполовину из ума выжил!

    Пат. Когда я его в первый раз увидел, он еще ни наполовину ни даже на четверть из ума не выживал, храни его бог.

    Мэг. Аминь, аминь! Что же тогда ему ум отшибло?

    Пат. Договор.

    Мэг. Чего?

    Пат. Договор. Нашлись среди наших начальников такие, что договорились больше с англичанами не воевать.

    Мэг. Вот предатели!

    Пат. А ты думала? Шесть графств продали, и ирландцам из тех мест пришлось присягнуть британской короне. Так сказать, сделали нам шах и мат.

    Мэг. Насчет шаха и шести графств не знаю, ну а в отношении мата ты, я думаю, не растерялся бы.

    Пат. Пять лет боев - таких, что теперь даже представить себе трудно... А сколько хороших людей положили. И вот уж вроде наша взяла... и тут они подписали этот проклятый договор.

    Мэг. Чего ж это они?

    Пат. Да вот, на тебе - Ллойд-Джордж с Бэркинхэдом окрутили Майкла Коллинза, он и подписал.

    Мэг. Пристрелить бы его!

    Пат. Пристрелили.

    Мэг. Вот бедненький!

    Пат. А какой солдат был! Как воевал все пять лет за наше народное дело, что там ни говори. И какой веселый парень был - мы его так и прозвали «Наша радость».
    То было в августе, в последний час заката,
    Кругом цвели цветы, я вышел подышать чудесным ароматом,
    И встретил девушку в слезах. Она сказала:
    «О, как мне сердца боль унять,
    Когда свою я радость потеряла!
    Какой он славный был, веселый и простой!
    О, как я скорбь и боль свою утишу?
    Когда уж больше ни его шагов,
    Ни голоса, ни смеха не услышу?
    О, проклят будь тот час, когда в душе моей
    Навеки залегла такая тяжесть,
    Когда из честного ирландского ружья
    Ирландской пулею сразило мою радость.
    Ох, умереть ему б от вражеской руки!
    И в этом для меня уже была бы сладость.
    Я не кляла б судьбу, я б рассказала всем,
    Как доблестно погиб в сраженье, моя радость.
    Моя любовь меня переживет.
    Такой любви не всем дано изведать.
    Господь благословит за то, что сделал ты,
    И что для родины еще ты мог бы сделать.
    За то, что честь отчизны защищал,
    За то, что не давал врагу пощады,
    Я славу твою вечно сберегу,
    Я имя твое вечно славить буду, моя радость!»

    Да, есть что вспомнить!

    Мэг. Эта история получше будет, чем та, что я недавно у Тома Инглиша в «Орле» по телевизору смотрела. «Вот твоя жизнь» называется.

    Пат. Это ведь еще не конец. Нашлись среди нас такие, что не захотели принять договор. И мы снова пошли воевать - и нас разбили. Но Мусью остался верен нашему делу, а я остался верен Мусью. Так что когда кончились бои, мы с ним вместе возвратились в этот старый дом.

    Мэг. В эту грязную дыру.

    Пат. Да. И неплохая оказалась дыра для многих хороших людей, которые двадцать лет после этого жили в бегах.

    Мэг. Кому это, интересно знать, понадобилось бегать целых двадцать лет?

    Пат. Всем истинным республиканцам, кто договора не принял. Косгрэйв травил республиканцев - поэтому вместо него посадили де Валеру, но и тот тоже начал их травить.

    Мэг. Да ну?

    Пат. В конце концов мы начали прогорать на беглых республиканцах, так что пришлось нам напустить сюда всякой шпаны, чтобы можно было концы с концами сводить. Этот благородный старый дом, приют патриотов, теперь стал непотребным заведением. Зато ты мне такой хорошей помощницей оказалась.

    Мэг. Пес ты эдакий, чтоб тебя вместе с твоей проклятой ногой! Я ему оказалась помощницей! Да пусть я самая последняя девка - ведь я ж Ирландию люблю.

    Пат. Глупая ты, будто я сам не знаю?! Слушай, неужели ты подумала, что это я про тебя? Разве мы с тобой не законные муж и жена, можно оказать?

    Мэг. Да, Пат, почти что... можно сказать.

    Пат. И вовсе это к тебе не относилось, мамочка. Я же про Ропин говорил и про Колет, бесстыжих этих, и про Крысу, и Свинсэя, и про Бобо. Ведь это же сплошные потаскухи и воры.

    Мэг. Да уж, эта Колет, после того что она выкинула с бедным старикашкой из министерства...

    Пат (перебивает). А ну их! Не о них теперь речь...

    Мэг. Ну, знаешь, Пат, это уж слишком. Обобрать старичка, пока он на коленках в одной ночной сорочке богу молился... так сказать, всевышнего не постеснявшись.

    Пат. Ну вот, а ты еще сердишься, дуреха, если я ее и ей подобных иной раз нехорошим словом обзову! Если не их - кого ж тогда обзывать?!

    Мэг. Да, вроде некого. Вон Принцесса Грэй тащится.

    Пат. Ради Христа, не грелись с этой шпаной о том, что сегодня здесь произойдет.

    Мэг. Ни-ни...

    Входят Принцесса Грэйс с Рио Ритой.

    Принцесса Грэйс. Надо ж, какая прелесть!

    Пат. Деньги за комнату принес?

    Принцесса Грэйс. Ну, конечно, мой милый. Разве я когда-нибудь обманываю? А знаете, откуда они у меня? Никогда не догадаетесь. Выхожу я на улицу, и только...

    Пат. Потом расскажешь. Давай-ка сюда. Мне неинтересно, откуда они у тебя. Плати и конец.

    Принцесса Грэйс. На, бери, Иуда.

    Пат. Мерси! (Вытаскивает записную книжку из кармана), Ну-ка, как тебя? Не могу же я записать «Принцесса Грэйс»?

    Принцесса Грэйс. Нет, мой милый, так я зовусь по убеждению.

    Пат. Брось-ка ты эти разговорчики.

    Принцесса Грэйс. Нет, вы посмотрите на него!

    Пат. Ну, значит, пишем: получена плата за комнату по двадцать второе число сполна от Джона Сюлливана.

    Принцесса Грэйс (жеманно улыбаясь). Это, с вашего разрешения, мое девичье имя. Да, между прочим, мне нужно вам кое-что сообщить. Насчет мистера Мэллиди. Помилуйте, это же просто позор. Во всяком случае, это неуважение к вам, Мэг, и к остальным нашим девочкам...

    Мэг. Ты о чем это?

    Принцесса Грэйс. Насчет задней комнаты на пятом этаже... Знаете, мистер Мэллиди...

    Мэг. Ну что, что?..

    Принцесса Грэйс. Я бы потеряла к себе всякое уважение, если бы люди стали водить в дом женщин с улицы, когда я сама трудящаяся...

    Мэг. Ты что это мелешь?

    Принцесса Грэйс. Женщина с улицы, милая моя, не наша жиличка - посторонняя - уже три четверти часа она находится там... и звуки...

    Пат. Какая такая женщина?

    Принцесса Грэйс. Женского рода.

    Мэг. Вот же подлая тварь! Интересно, где, он думает, он находится? (Кричит.) Мистер Мэллиди!

    Слышно пение мисс Гилкрист.

    Мистер Мэллиди.. Это вы, миссис М?

    Мэг. А кто же тогда, если не я? А ну, спускайтесь сию же минуту, черт вас возьми, и ведите с собой эту бесстыжую девку

    Принцесса Грэйс (Пату). Вон он! Хорош, нечего сказать!

    Мистер Мэллиди. Вы меня звали, миссис М, милочка? Зачем я вам понадобился?

    Мэг. Если ваше имя Мэллиди - значит, звала вас. И эту потаскуху, с которой вы у себя в комнате заперлись, я тоже звала. Я ее по имени не называла, потому что не знаю, как ее зовут, да и есть ли у нее вообще имя-то. (Снова кричит.) Эй ты, потаскуха - как тебя там - ну-ка, спускайся!

    Мистер Мэллиди. Миссис М, дорогая, прошу вас, она же может услышать.

    Мэг. А кто она такая? Что у нее такого есть, чего у меня нету, интересно знать?

    Мистер Мэллиди. Она - дама.

    Мэг. Тем хуже для нее. И не смейте больше называть меня дорогой миссис М. И дешевой миссис М, между прочим, тоже.

    Мистер Мэллиди. Мне бы в голову никогда не пришло... мне в голову никогда бы не пришло привести...

    Мэг. Чего никогда бы не пришло?

    Мистер Мэллиди. Привести в этот дом... э-э... женщину подобного сорта...

    Пат. Все равно, что в Ньюкасл со своим углем ездить.

    Мэг. Послушайте, мистер Мэллиди, мистер Мэллиди, многоуважаемый. Вы что, не знаете, что на этот счет у нас здесь обеспечено? Удивляюсь я вам. Просто удивляюсь. А я еще за вас заступалась, когда вот он собирался вышвырнуть вас на улицу. Мы тогда только узнали, что вы за птица.

    Бегают вокруг стола.

    Мистер Мэллиди. Миссис М, нужно ли нам подымать этот вопрос? Мы же стараемся забыть тяжелое прошлое.

    Мэг. С церковной кассой сбежал - не с чем-нибудь.

    Мистер Мэллиди. Миссис М, прошу вас!

    Мэг. Так и этого ему мало показалось...

    Мистер Мэллиди. Прошу вас, не надо при посторонних...

    Принцесса Грэйс. А он еще мне про себя рассказывал, что в городе положение имеет.

    Мистер Мэллиди. Замолчи! Змееныш ты эдакий!

    Принцесса Грэйс. Пс-ст!

    Мистер Мэллиди. Убирайся! Миссис М, прошу вас, не надо больше. Извините меня, пожалуйста...

    Мэг. Зови вниз эту крутизадку.

    Мистер Мэллиди. Это...

    Мэг. Пускай сюда спускается.

    Мистер Мэллиди (кричит). Мисс Гилкрист!

    Мэг. Громче!

    Мистер Мэллиди. Мисс Гилкрист!

    Мисс Гилкрист. Да-а?

    Мистер Мэллиди. Можно вас попросить спуститься вниз на минуточку?..

    Мисс Гилкрист. Я еще не кончила первый псалом, мистер Мэллиди.

    Мэг. Плевала я на...

    Мистер Мэллиди. Миссис М! Пожалуйста! Я сейчас приведу ее вниз. Завтра допоете, мисс Гилкрист. Наденьте шляпку и пойдемте погуляем.

    Мэг. «Наденьте шляпку»!.. Я ей такую шляпку покажу.

    Слышно тихое пение.

    Мисс Гилкрист. Иду-у. (Спускается вниз.) А кто все эти добрые люди?

    Мистер Мэллиди. Они... это... она... Миссис Мэг, это мисс... мисс Гилкрист. Мисс Гил...

    Мэг. Гилкрист? Господи Иисусе Христе - ну и имечко!

    Мисс Гилкрист. Это старая ирландская фамилия. Происходит от «Гиола Христе» или «Слуга Христова».

    Мэг. Хороша слуга христова, нечего сказать. Шлюха ты, корова, а не слуга христова.

    Мисс Гилкрист. Я отдаю себя на поруганье во имя нашего поруганного Спасителя.

    Мэг. Кто на тебя позарится, каждому отдаешься... Много вас тут таких. Три часа у мистера Мэллиди в комнате проторчала.

    Мистер Мэллиди. Четверть часа, миссис М.

    Мэг. Заткнись!

    Мисс Гилкрист. Мы беседовали о наших душах.

    Мистер Мэллиди и мисс Гилкрист поют «Спаси, боже, души наши».

    Мэг. Ты его душу в покое оставь. О своей лучше пекись, сука проклятая. Ну ты как - сама пойдешь или тебе помочь?

    Мисс Гилкрист. Я помяну вас в своих молитвах.

    Мэг. Ты ими в церкви у себя давись.

    Мисс Гилкрист. Я прощаю вас. Бедное заблудшее создание.

    Мэг. А ты проститутка с неполной нагрузкой.

    Пат. Беседа носила дружеский характер.

    Мисс Гилкрист. Юстэс!

    Все с изумлением оглядываются по сторонам.

    Мистер Мэллиди. Да, э-э... мисс Гилкрист?

    Мисс Гилкрист. Уйдем отсюда. Это Содом и Гоморра.

    Мэг хватает Мэллиди.

    Мистер Мэллиди. Я не могу, мисс Гилкрист, я еще не внес квартплату.

    Мисс Гилкрист. Я буду молиться за вас, Юстэс. Дайте мне, пожалуйста, мой зонтик.

    Мистер Мэллиди. Но вы еще придете, мисс Гилкрист?

    Мисс Гилкрист. Если всевышний пошлет мне силы. (Принцессе Грэйс.) Бог да поможет вам! (Уходит.)

    Мистер Мэллиди (вдогонку). Евангелина!

    Мисс Гилкрист поворачивается, отдает честь и уходит.

    Пат. И разошлись, как в море корабли.

    Мэг. Нет, ты видал что-нибудь подобное? Ну так как? Ты с ним поговоришь или мне этим заняться?

    Пат. Нет уж, мое дело сторона. Начать с того, что здесь он исключительно по твоей милости.

    Мэг. По моей, Прости господи. А ты убери-ка отсюда свою постную рожу, пакостник. Что ухмыляешься?

    (Мистер Мэллиди порывается уйти.)

    Да не ты... Он!

    Принцесса Грэйс. А кто первый сказал о том, что там творится? Вот вам благодарность! Я его насквозь вижу. Старый бабник!

    Мистер Мэллиди. Фискал!

    Принцесса Грэйс. А ну вас!

    Мистер Мэллиди. Подстилка!

    Принцесса Грэйс. Вор! (В публику.) По-моему, тут все такие скоты... (Уходит.)

    Мэг. Ну?

    Мистер Мэллиди. Столько шума - и из-за чего? Бедная мисс Гилкрист пришла побеседовать со мной о божественном.

    Мэг. Вот такие-то хуже всего и бывают. Это уж вы мне поверьте.

    Пат. Поверьте знающему человеку.

    Мистер Мэллиди. Я не допущу, чтобы мной так помыкали. Вот что! Избавьте меня от ваших попреков, миссис М. Вы, по-видимому, плохо отдаете себе отчет в том, кто были мои предки. Мой троюродный брат - Килькэнни из Килкока...

    Мэг. Я тебе покажу Килкок. А ну, бери метлу и подметай свою комнату, дамский угодник.

    Мистер Мэллиди. Я не потерплю такого обращения! (Уходит.)

    Мэг (гонится за ним). Получил! Ну, иди, иди, подметай!

    Пат. Если представление окончено, я бы попросил сигарету.

    Мэг. Я уже час как за ними девчонку послала. Хочешь пока Голливога?

    Пат. Господи, это что такое?

    Мэг. Французские сигареты. Мне их дал этот молоденький из французского посольства, который со всеми ирландками как с матерью родной.

    Пат. Нет уж. Больно сомнительно они выглядят. Лучше своих подожду. Спеть пока, что ли, знаменитую песню «Про то, как Черчилль смотрел на Дублин с Венериного холмика».

    Мэг. Вечно ты такие номера объявляешь, а сам не поешь.

    Пат. Ну, одну-то я иногда пою.
    Нет места краше белого света,
    Разве я это скрываю?
    Нет места краше белого света,
    Прелесть моя, дорогая!
    Вбегает Тереза.
    Кого я вижу!

    Тереза (задохнувшись). Вот ваши сигареты, хозяин.

    Мэг. Долго же ты за ними ходила. Заблудилась, что ли?

    Тереза. Да, чуть было не заблудилась. Что, можно постели стелить, Мэг?

    Мэг. Можно.

    Пат. Тут, душа моя, кроме Мусью, хозяев нет.

    Тереза. Да, хозяин!

    Пат. Зови меня просто Пат.

    Тереза. Да, хозяин...

    Пат. А у нас под домом человек какой-то стоит.

    Мэг. Он что, войти хочет?

    Тереза. Да нет, просто смотрит.

    Пат. Полицейский?

    Тереза. Нет, что вы, хозяин, он на вид приличный.

    Пат (идет к окну). Где стоит?

    Тереза. А вон он, хозяин... На улице стоит офицер Республиканской армии и смотрит вдаль.

    Пат. Без очков не вижу. Что на нем? Китель? Со значком?

    Тереза. Да, хозяин. Как это вы разглядели?

    Мэг. Он у нас ясновидящий.

    Тереза. А на значке написано, что он только по-ирландски говорит.

    Пат. Вот же язви его! Значит, нам с ним одними жестами разговаривать придется, а то я такой знаток ирландского, что мы с ним еще оба в участок угодим. Судя по значку, это офицер.

    Мэг. Офицер?

    Тереза. И еще у него есть значок, что он не пьет.

    Пат. Ну, значит, не ниже майора.

    Мэг. Господи, не пускай ты его сюда.

    Пат. Сам придет в свое время. Послушай-ка, Тереза, ты у нас тут недолго живешь, но на тебя ведь можно положиться, ты лишнего болтать не станешь.

    Тереза. Да, хозяин... Конечно, хозяин.

    Пат. У нас тут должен поселиться кое-кто, и ты будешь носить ему еду. Ну так вот, если ты ни одной душе не сболтнешь об этом, то можешь жить у нас хоть до самой смерти.

    Мэг. Скажем лучше, до самой свадьбы.

    Тереза. Спасибо вам, хозяин. Вот спасибо! Мне у вас тут очень нравится.

    Пат. Ну вот и прекрасно.

    Тереза. Только бы мне вам угодить.

    Пат. Угодишь, если будешь побольше смеяться и не будешь такой серьезной.

    Тереза. А я всегда была очень серьезная...
    В дверь войди тихо, тихо,
    И запри за собою сразу.
    Всю жизнь я знала лишь лихо
    И не смеялась ни разу.
    Никогда моей бабке башку проломило
    Иконою божьей матери,
    Ни даже тогда, когда узнала,
    Как продали Олстер предатели.
    Открой же дверь тихо, тихо,
    Смотри, чтоб не щелкнул замок,
    Ляг со мной, я на ушко шепну,
    Кого нам с тобой послал бог.
    Перед Заморскими гадами
    В грязь не ударь лицом,
    Никого чужого не надо нам,
    Мы по-своему проживем.

    Мэг. Какой у нее голос-то, а Пат?

    Пат. Вы сейчас прямо как с картины. Знаешь, на кого ты похожа, Мэг?

    Мэг. Знаю, на гулящую девку - Золотое Сердце. По крайней мере, так бы ты сказал, если бы был пьян.

    Входит Офицер. Зачитывает перечень недостатков дома.

    Офицер. Дом составляет часть жилищного массива, выходящего фасадом на улицу, но отделен от улицы полуразрушенным зданием. Две входные двери. На крышу можно попасть через чердак.

    Пат. Так точно, сэр.

    Офицер. Шесть лестничных пролетов, включая лестницу, ведущую в подвал. Завален в настоящее время всяким хламом. Подвал будьте любезны очистить.

    Пат. Никак нет, сэр. Хлама нету.

    Офицер. Подвал должен быть очищен. Присмотрите за этим, будьте любезны. Кто эти женщины? (Передает Пату бумагу. Делает знак женщинам удалиться. Те уходят.)

    Пат. Погодите, сейчас очки надену. (Вытаскивает огромный монокль.)

    Офицер (ходит взад-вперед). Достаточный запас провизии на один день?

    Пат. Да, сэр. Провиантом мы всегда стараемся запастись.

    Офицер. Покажите мне туалет.

    Пат. Сюда, пожалуйста. Смотрите только, головой не стукнитесь. Офицер возвращается почти сразу же и идет к окну.

    Мусью (просовывает голову в дверь). Курьер из штаба? Отлично! За дело!

    Офицер. А это что за чучело?

    Пат. Это моя мама.

    Офицер. Нельзя ли без шуточек?

    Пат. Слушаюсь!

    Офицер. Подпишите эту бумагу, если вы согласны с изложенными здесь фактами.

    Пат. Так точно!

    Офицер. А теперь покажите мне приходную книгу квартплаты или список жильцов.

    Пат. Это я запросто. (Достает записную книжку.) Живут у нас тут: Бобо, Колет, Крыса, Свинсэй, Мэллиди, Принцесса Грэйс, Рио Рита, Мэг, новенькая служанка и я.

    Офицер. Скажу откровенно, будь моя воля, ноги бы нашей в этом доме не было. Я бы не стал связываться с этим местом. У него дурная слава.

    Пат. Наша берлога недостойна вашего арестанта?

    Офицер. Она недостойна Ирландской Республиканской армии.

    Пат. Да ну?

    Офицер. Патрик Пирс сказал: «Чтобы служить делу прекрасному и чистому, люди сами должны быть прекрасными и чистыми».

    Пат. А сами вы какой - прекрасный или только чистый? Где-то я вас, кажется, видел? Не вы ли это заходили сюда как-то в субботу вечерком, а?

    Офицер. Нет, не я.

    Пат. Может, брат ваш? Что-то очень уж похож был.

    Офицер. Если бы кого-нибудь из нас когда-нибудь поймали здесь, это покрыло бы нас позором в глазах всего света. Но я понимаю, что у командования были основания выбрать это место.

    Пат. Мы здесь на виду, так что на нас никто и смотреть-то не станет.

    Офицер. Полиция никогда не поверит, что мы можем близко подойти к этому дому.

    Пат. Если мы здесь все засыпемся, то упечет нас не позор всего света и не полиция, а военный трибунал. Но вам-то это, наверно, все равно - вы ведь тогда в герои попадете.

    Офицер. Я не способен на предательство.

    Пат. Ну да, конечно, вы ведь еще не бывали в Маунтджойской или Каррагской охранке.

    Офицер. Нет, не бывал.

    Пат. Оно и видно.

    Офицер. Уверяю вас, любезный, я не боюсь жандармов.

    Пат. Можете поверить мне на слово - они еще не самое страшное. (В публику.) Хоть они и сукины дети всегда и везде. Знаете, что будет хуже всего, когда вы попадете в тюрьму как ирландский патриот?

    Офицер. Я потеряю свободу.

    Пат. Нет, хуже всего будут другие ирландские патриоты. Вы из какой фракции будете?

    Офицер. Ирландская Республиканская армия едина и неделима.

    Пат. Я был в ней в шестнадцатом году, а в двадцать пятом штаб послал меня из Дублина в Кэрри, потому что крестьяне отхватили там пять тысяч акров от поместья графа Траплея. Землю они между собой честно поделили - и пахали, и сеяли вовсю. Штаб отдал приказание, чтоб они с земли убрались, и объявил, что социальный вопрос будет разрешен, когда у нас будет республика из тридцати графств. Ну, а они сказали, что не жадные, и что им вовсе не нужно тридцати графств, и что для начала им и пяти тысяч акров за глаза хватит.

    Офицер. Эти люди не разбирались в социальных вопросах.

    Пат. Совершенно верно. И, по-моему, их заботили не вопросы, а ответы. Во всяком случае, я с ними согласился и прожил там шесть месяцев, обучал местные отряды, как обороняться от Ирландской Республиканской армии, от Ирландской регулярной армии, а - если уж до того дойдет - то и от британского флота.

    Офицер. Это же бунт.

    Пат. Знаю. Когда я вернулся в Дублин, вышло, Что меня Заочно судили военно-полевым судом и заочно приговорили к смертной казни... Ну я тогда решил - пусть они меня и расстреливают заочно.

    Пауза.

    Офицер. Отставить!

    Пат. Слушаюсь!

    Офицер. Меня командировали сюда со специальным заданием. Я намерен это задание выполнить.

    Пат. Ну, так давайте займемся, что ли. Когда можно ожидать пленного?

    Офицер. Сегодня.

    Пат. В какое время?

    Офицер. Между девятью и двенадцатью.

    Пат. Где он сейчас?

    Офицер. Его у нас еще нет...

    Пат. У вас нет пленного? А вы что, в магазине его купить собираетесь, что ли?

    Офицер. Я не имею права говорить вам больше того, что вам уже сказано.

    Пат. Ну, это уж конечно.

    Офицер. Все готово к прибытию пленного? Я обоснуюсь здесь.

    Пат. Что ж, условия обычные. За комнату, пожалуйте, вперед.

    Офицер. А вам только бы деньги получить.

    Пат. А что же еще? У нас не богоугодное заведение. За комнату вперед.

    Офицер. Этого нужно было ожидать. Ваша репутация мне известна.

    Пат. А откуда вы узнали о нашей тихой обители?

    Офицер. Я член комитета благотворительного общества Святого Винсента де Поля.

    Пат. А я, грешным делом, думал, что они все там бывшие полицейские. В прежние времена мы их за версту обходили.

    Офицер. В прежние времена в Республиканской армии были и коммунисты.

    Пат. Ну и были. И немало. Что из того?

    Офицер. Тот, кто тверд в вопросах веры, тверже других предан делу.

    Пат. Да вы собственно откуда - из Республиканской армии или из Бюро расследования?

    Офицер. Если бы я не знал, что вы сражались в шестнадцатом году, я бы подумал, что вы крайне подозрительный тип.

    Пат. Виноват, не расслышал?!

    Офицер. Ну что ж, по крайней мере можно рассчитывать, что (вы не донесете.

    Пат. Ах, скажите, какое великодушие! Может быть, вы дадите мне какую-нибудь справочку, чтобы я предъявил, если захочу вступить в члены Корпорации?.. Ну ладно, за комнату, пожалуйста.

    Офицер. У меня с собой денег нет.

    Пат. Вам же лучше, если вы мне заплатите. Тогда, если нас накроют, вы сможете от меня отречься - скажете, что он, мол, все ради денег.

    Офицер. Только о своей шкуре думаете.

    Пат. Я думаю только о том, как бы не запятнать безупречную репутацию нашего движения. Гоните четыре фунта.

    Офицер. Я же ясно сказал вам, что у меня с собой ничего нет.

    Пат. Ну так достаньте! Если вы не принесете их к тому времени, как прибудет ваш человек, я всех вас вышвырну за шиворот на улицу - и пленного, и конвой.

    Офицер (хватается за спрятанный револьвер). Не забывайтесь!

    Мэг (в дверях). Нам можно войти, Пат?

    Пат. Что тебе?

    Мэг. Мы хотим постель постелить.

    Офицер. Кто эти женщины?

    Пат. Да это всего-навсего Мэг с Терезой. Заходите!

    Мэг и Тереза стелют постель.

    Офицер (понизив голос). Скажите, чтоб поторапливались. Принцесса Грэйс (кричит, спускаясь с лестницы). Пат! Мистер Пат!

    Пат. Ну, что там еще?

    Принцесса Грэйс. Я на своем транзисторе новости поймала. Слушайте - еще передают.

    Мэг. А что передают? Если джаз, то нам это ни к чему. Хватит с нас, что из вашей комнаты и так целый день сплошной рев несется.

    Принцесса Грэйс. Нет, это новости. Насчет того прелестного юноши... ну знаете, которого должны в Бэльфасте повесить... Все вместе. Его повесят? Это точно?

    Принцесса Грэйс. Тише вы! Передача еще не кончилась.

    Пат. Я из этой вашей машинки ни слова разобрать не могу.

    Мистер Мэллиди появляется за спиной Принцессы Грэйс. Принцесса Грэйс слушает.

    Мистер Мэллиди (пересказывает последние известия). Молодой человек... Восемнадцати лет отроду... Именем правительства Северной Ирландии...

    Принцесса Грэйс. Ш-ш-ш...

    Мистер Мэллиди. Завтра в восемь утра... Отсрочки в исполнении приговора не будет... Губернатор... Похоже, что конец.

    Принцесса Грэйс. Ш-ш-ш... Ну вот, волна соскочила. Завтра в восемь утра, как назначено.

    Пат. Выключи эту пакость.

    Мэг. Прости господи!

    Тереза. Ох, жалко!

    Принцесса Грэйс. В восемь утра, только подумать!

    Мэг. Ведь они же могут его помиловать. Восемнадцать лет! Бедненький!

    Офицер. Англичане не первый раз вешают ирландца восемнадцати лет. И не только ирландца. Киприотов тоже вешали.

    Пат. Арабов и евреев.

    Мэг. А индийцев, негров забыл?! Ты про них слыхал когда-нибудь? Их ведь тоже... А ты думаешь, мистер де Валера не может тут что-нибудь сделать? Конечно же, он мог бы их остановить, если бы захотел.

    Офицер и Пат (вместе). Мистер де Валера!.. (Они впервые в чем-то согласны.)

    Мэг. Я про мистера де Валера слышала, что он замечательный человек. Говорят, на семи языках разговаривает.

    Пат. Вот только жаль, что не на английском и не на ирландском. Нам тогда хоть разок удалось бы узнать, о чем он говорит.

    Принцесса Грэйс (продолжает возиться со своим транзистором). Тише, тише же! Что-то еще случилось.

    Все. Ну?!

    Принцесса Грэйс. Английского солдата похитили.

    Офицер. Сделайте громче, чтобы мы все слышали.

    Принцесса Грэйс крутит транзистор, и из него вылетают обрывки шумной музыки; затем возвращается на прежнюю волну, и мы слышим тихое бормотанье.

    Принцесса Грэйс (поясняет). Похитили, значит, его... Где это? На танцах, кажется. Да... Трое мужчин выскочили из машины. Втащили солдата и на большой скорости скрылись в направлении границы.

    Офицер. Выключите радио! Патрик, выпроводите их отсюда.

    Пат. Если хотите, чтобы на нас все обратили внимание.

    Офицер. Тогда выйдемте со мной.

    Пат и Офицер выходят.

    Принцесса Грэйс. Кто это?

    Мэг. Да насчет квартплаты.

    Принцесса Грэйс включает музыку и уходит.

    Мистер Мэллиди. Несчастный мальчик... в одиночке... ждать всю ночь, пока тюремщик не придет за тобой утром.

    Тереза. Как подумаешь о нем, сердце разрывается.

    Мистер Мэллиди. Я знаю, что он сейчас испытывает.

    Мэг. А вам откуда знать?

    Мистер Мэллиди. Я сам бывал в таком положении.

    Мэг. А-а...

    Мистер Мэллиди. Привела меня к гибели «Пэл-Мэл газет». В 1919 году.

    Мэг. Чего? Чего?

    Мистер Мэллиди. «Пэл-Мэл газет». Это журнал такой. Я наткнулся в нем на одно объявление. Страховая компания. Все свои сбережения я вложил в эту компанию и должен был получать ежегодную ренту в двадцать фунтов. Но, конечно, когда подошло время мне получать ренту, деньги упали в цене. Я продал свою юность за какие-то жалкие двадцать фунтов в год. В результате мне пришлось позаимствовать из церковной кассы, но меня поймали и посадили. Я разбил сердце своей несчастной матери!

    Мэг. Ну, я свою мать никогда не огорчала. Я ее в глаза не видела.

    Мистер Мэллиди. Как ужасно грустно - у вас никогда не было матери?

    Мэг. В жизни не встречала человека без матери, а вот без отцов так, можно сказать, как собак нерезаных... Мать у меня была, да только я ее никогда не видела, истер Мэллиди. И теперь я на всю жизнь прикован к этой словоблуднице.

    Мэг. Ну ладно, вы что, всю ночь тут сидеть собираетесь, матерей оплакивать? Комнату-то свою подмели?

    Мистер Мэллиди. Нет, не подмел.

    Мэг. Ну так сходите мне за пивом. Скажете, чтоб за мной записали. Можете, наконец, для людей постараться. Нам с Терезой и так работы хватает, прибирать тут за всякими.

    Мистер Мэллиди уходит.

    Тереза. И до чего же, Мэг, тут у вас в доме люди чудные водятся.

    Мэг. На свете будто мало чудных людей водится!

    Тереза. Мне этот тихонький парень понравился. У нас в монастырской школе таких не было.

    Мэг. Ты про Принцессу Грэйс, что ли?

    Тереза. Да! И надо же такое имя придумать.

    Мэг. Ты из школы давно ли?

    Тереза. Я до вас только еще на одном месте служила - у этих, в Драмкондре, про которых я вам рассказывала.

    Мэг. Почему же ты от них ушла? Стянула что-нибудь?

    Тереза. Что?

    Мэг. Стянула, говорю, что-нибудь?

    Тереза. Я никогда в жизни ничего не воровала.

    Мэг. Подумаешь, обиделась! И я никогда в жизни не воровала. А ведь само в руки шло! Молода тогда была и глупа. А потом уж тех возможностей не было. Бог-то дважды не дает.

    Тереза. Нет, Мэг, ушла я не потому. Просто у них в доме жил семинарист один...

    Мэг. Ну, что касается этого, то здесь тебе будет поспокойнее. А монашки знают, что ты с того места ушла?

    Тереза. Нет, что вы! Еще обидятся на меня.

    Мэг. Ты только Пату ничего не говори. Не к чему мужчинам все выкладывать. Вон он идет!

    Входят Пат и Мусью.

    Мэг. Пат, вот ужас-то! Парнишке в Бэльфастской тюрьме в помиловании отказали. Завтра в восемь будут вешать.

    Тереза. Как подумаешь, сердце переворачивается.

    Мусью. Мое сердце от этого не перевернется.

    Пат (в сторону). Конечно, шею-то не тебе сворачивать будут.

    Мусью. И это нисколько меня не огорчает. Это меня наполняет гордостью. Я горд и счастлив, потому что это означает, что наше дело по-прежнему живо и что до сих пор еще есть юноши, готовые отдать жизнь за Ирландию.

    Пат. По моим подсчетам этот парень вступит в ряды ирландских мучеников, которых за восемьсот лет порядочно поднакопилось. Завтра в восемь.

    Мусью. Да, да! С божьей помощью завтра утром он окажется среди героев. Эта мысль согревает меня.

    Мэг. Чужой-то, видно, жизни не жалко?

    Мусью. Я отдал бы все на свете, чтобы стоять завтра утром в Бэльфастской тюрьме вместо этого юноши. Ради Ирландии я готов, чтобы меня распяли на городской площади.

    Пат. Лишь бы только вам с погодой повезло.

    Мэг. А то народу мало будет.

    Мусью. Я считаю, что ему выпала большая удача;

    Пат. Жаль, что он билет на скачки не купил. Вы всегда были прямым человеком, генерал, если разрешите к вам так запросто обратиться... Ну что ж, у нас все готово, можно гостя принимать.

    Мусью. Отлично! За дело!

    Пат уходит, напевая: «Ох, умереть ему б от вражеской руки...»

    Тереза. И что это за чушь такую этот старик молол про казнь?

    Мэг. Видишь ли, Мусью на это смотрит не по-людски. У Мусью Ирландия и всякие такие дела на первом месте.

    Тереза. А по-моему, он просто старый дурак.

    Мэг. Дурак? Чтоб ты знала - Мусью в Англии в самых больших университетах учился.

    Тереза. А что толку-то? Надо идиотом быть, чтобы такое сказать. Смотрите-ка, молодой человек умрет, а этот радуется!

    Мэг. Мальчишка сам же сказал на суде, после приговора, что он счастлив будет жизнь отдать за Ирландию.

    Тереза. Он и не жил еще.

    Мэг. А ты больно много жила?

    Тереза. Девушка в восемнадцать лет знает больше, чем парень.

    Мэг (вздыхает). Девушке это проще. Бедненький! Никого-то он не успел полюбить, кроме своей Ирландии. Ему бы из-за девки сохнуть, а он жизнь себе за наше дело сломал.

    Тереза. Да уж, шею белую ему завтра утром безо всяких переломят.

    Мэг. Лучше не думать об этом, а то сердце себе и впрямь надорвем. Давай поставим музыку, что ли. Нечего до времени его хоронить.

    По радио несутся звуки матросского танца «Черный дрозд». Женщины смотрят друг на друга. Тереза улыбается. Она выходит на середину и начинает танцевать в такт музыке. Затем предлагает руку Мэг, та тоже выходит. Сначала они танцуют медленно и застенчиво, но под конец расходятся и бодро и весело отплясывают друг перед другом. Незаметно для танцующих распахивается дверь и на пороге появляется молодой человек в британской военной форме. Первой его замечает Тереза и останавливается как вкопанная. Мэг, увидев, что Тереза смотрит на дверь, поворачивается в ту же сторону и перестает танцевать.

    Солдат. Чего же вы остановились? Я танцы люблю.

    Офицер. Отставить! Марш наверх!

    Солдат держится вполне свободно и все время улыбается. Входит в комнату, за ним следуют Офицер и Волонтер. Оба держат руки в карманах дождевиков.

    Солдат.
    Нет краше белого света!
    Я вам скажу по секрету.
    Нет краше белого света -
    Краше просто нету.
    Не кидай, друг, камнями в мамашу.
    Помрет - вот и кайся потом без конца.
    Если уж надо швырять куда-то,
    Так швыряй кирпичами в отца.
    Есть полюс Северный, есть Южный.
    Им не положено встречаться.
    А бомба, может, их сведет.
    Но стоит нам в это вдаваться? Занавес

    Действие второе

    Возле одной двери, снаружи, стоит на страже Офицер, возле другой, тоже снаружи, - Волонтер. Солдат ходит взад-вперед по комнате, тихонько насвистывая.

    Солдат (собравшись с духом). Эй-эй!

    (Ответа нет. Он громко Свистит. Офицер и Волонтер одновременно просовывают в двери головы.)

    Стой!

    Офицер. Что здесь происходит?

    Солдат. Мне б сигарету!

    Офицер. Не курю.

    Волонтер отрицательно качает головой.

    Солдат. Так.

    Они уходят. Солдат снова шагает по комнате.

    Волонтер. Эй, ты, слушай!

    Солдат. Что?

    Волонтер. Тебе сейчас ужин принесут.

    Солдат. Обалдеть! (Насвистывает про себя. Внезапно он имитирует резкий звук трубы, и две головы снова просовываются каждая в свою дверь.)

    Офицер. Что тут еще?

    Солдат. Ничего.

    Офицер. Что это за шум?

    Солдат. Я только подумал, что, может, она уже немеет мне поесть...

    Офицер. Кто она?

    Солдат. Да та, которую мы видели, когда пришли. Ну эта - складная такая.

    Ответа нет. Офицер и Волонтер закрывают двери.

    Офицер (Волонтеру). Ты тут смотри за Ним. Я пойду потороплю с ужином.

    Появляются Принцесса Грэйс, Рио Рита, Мэллиди и проститутки. Они пытаются заглянуть в комнату, где сидит пленный.

    Пат (входя). А ну, пошли все отсюда! Тоже выискались хозяева.

    Принцесса Грэйс. Почему это?

    Пат. Мы тут клопов морим. Ну, марш!

    Они уходят.

    Пат (зовет Терезу.) Неси теперь!

    В комнату входит Тереза с подносом.

    Солдат. Привет, красавица! Я так и знал, что еще тебя увижу.

    Тереза. А я тебе ужин вкусный принесла.

    Солдат. Эй, а ты здорово танцуешь. Ногами разделываешь хоть куда.

    Тереза. Спасибо! (Смотрит, где бы ей поставить поднос.) Солдат. Поешь со мной.

    Тереза. Ну, чего стоишь, как неживой? Тебе самому, что ли, не нужно? Небось живот с голоду подвело?

    Солдат. Слушай, ты что, сама все это настряпала?

    Тереза. Сама. Тебе знаешь как повезло? Мне Мэг два куска ветчины отпустила.

    Солдат. Ай да Мэг!

    Тереза. Она говорит, что тебе нужно за двоих есть, потому что тебе два дела нужно делать.

    Солдат. Какие такие два дела?

    Тереза. Жить и стараться лучше стать, как и всем мальчишкам.

    Солдат. М-да, дела! Спорим, что я тебя старше?

    Тереза. А для меня ты мальчишка.

    Солдат. Мне уже девятнадцать скоро. Вот что!

    Тереза. И мне тоже.

    Солдат. Ты когда родилась?

    Тереза. В январе сорокового. А ты?

    Солдат. Восемнадцатого августа.

    Тереза. Вот видишь. Значит, я постарше тебя буду.

    Пат ходит снаружи взад-вперед. Тереза выглядывает. Он подмигивает ей.

    Тереза (садится). А как тебя звать по имени?

    Солдат. А тебя?

    Тереза. Тереза.

    Солдат. Тереза! Самое что ни на есть ирландское имя. Правда? А я - Лэсли.

    Тереза. Лэсли?

    Солдат. Слушай, как бы это подымить?

    Тереза. Чего?

    Солдат. Как насчет сигареты?

    Тереза. Спасибо! Не курящая.

    Солдат. Нет, я хочу сказать... для меня. Ты бы не могла достать мне, а?

    Тереза. Погоди-ка. Никак, у меня есть одна с собой. Вот, погляди, помялась только чуть. Мне Пат дал, хоть и знает, что я не курю. Возьми!

    Солдат. А пачку ты мне достать не могла бы?

    Тереза. Я тебе двадцать Автонов раздобуду.

    Солдат. Ну нет... то есть... Спасибо... Мне и десяти хватит.

    Тереза. Тебе что, ирландские сигареты не нравятся?

    Солдат. Автоны-то? Да когда я домой в отпуск пойду, на весь срок запасусь.

    Тереза. Ну, значит, получишь двадцать штук. У тебя ведь вся ночь впереди.

    (Солдат заглядывает под кровать.)

    Чего это ты потерял?

    Солдат. Ничего... то есть да... пепельницу.

    Тереза. Под кроватью-то?

    Солдат (краснеет). Нужно же мне с топографией местности ознакомиться.

    Тереза. С топографией местности?

    Солдат. Я же как-никак пленный.

    Тереза. Ну, я пойду. Да, а поднос-то... Понадобится еще кому.

    Солдат. А ты придешь еще?

    Тереза. Может, и приду. Я ведь тут работаю только. (Уходит.) Солдат (Волонтеру). Я извиняюсь, мистер...

    Волонтер. Угомонишься ты наконец?

    Солдат. Я хочу... Ну знаете, это самое...

    Пат. Чего ему надо?

    Волонтер. Он хочет... Пройтись ему нужно, сэр...

    Пат. Ну так что? Нельзя ему, что ли?

    Волонтер. Нельзя. Мне и самому бы не грех, а я вот от двери еще час ни на шаг не могу отойти.

    Пат. Почему же вы вместе не сходите?

    Волонтер. Надо у офицера разрешения спросить.

    Пат. Сейчас я его позову. Сэр! Где вы там?

    Появляется Офицер.

    Пат (что-то шепчет ему. В публику). Человеку нужно до ветру, так это, видите ли, военная тайна!

    Офицер. Направо! Стройсь! (Пату.) Ты иди вперед. Шагом марш! Стой! Направо! Вы двое охраняйте дверь. Разговоры отставить!

    Быстро входит Тереза с сигаретами.

    Тереза. Лэсли!

    Офицер. Что тебе здесь надо?

    Тереза. Где он?

    Офицер. Кем этот человек тебе приходится?

    Тереза. Да никем, сэр. Просто я ему сигареты принесла.

    Офицер. Давай их сюда!

    Тереза. Да это ж его! Он мне денег дал,

    Пат (за сценой). Внимание! Приготовься! Шагом марш! Быстрей! Один освободился, сэр...

    Пат и Солдат, маршируя, входят в комнату.

    Волонтер. А я как же?

    Офицер. Отставить!

    Тереза. Где это он был?

    Пат. Выполнял задание, которое ни ты, ни я и никто другой за него выполнить не смогли бы.

    Тереза. Лэсли, я тебе достала...

    Офицер. Отставить! Убирайся отсюда! Занимайся своим делом. (Отводит Пата в сторону.) Эта девчонка как, ничего?

    Пат. Ну и ну! Что это у вас на уме? А еще при исполнении служебных обязанностей...

    Офицер. Я хочу сказать - она не станет болтать?

    Пат. А как же! Вы что, не знаете, как женщины на такие дела смотрят? А у вас как - выгорело что-нибудь вчера? Боюсь только, что с этой у вас ничего не получится.

    Офицер. Я спрашиваю, можно ли ей доверять?

    Пат. То есть вы хотите знать, не поможет ли она ему удрать?

    Офицер. Да!

    Пат. Полиции в дом она не приведет - за это я ручаюсь. Что же касается того, чтобы помочь ему бежать, так мне кажется - если меня глаза не обманывают - она за то, чтобы удержать его здесь. По-моему, они уже как голубь с голубкой. Так им хорошо - приятно смотреть.

    Офицер. Слишком даже хорошо, как я посмотрю.

    Пат. Послушайте, сэр, она ему время помогает коротать. По крайней мере, у него хоть развлечение какое-то есть. Разве лучше было бы, если бы он у нас тут орал, и скандалил, и в драку лез? По-моему, они прямо как...

    Офицер. Это тебе не развлечение, болван!

    Пат (в публику). Знаете, есть разные бойцы: герои - вроде вас, и веселые ребята...

    Офицер. Вроде тебя.

    Пат. Во всяком случае, в трудную минуту веселые ребята нужнее всего.

    Офицер. Почему это?

    Пат. Да потому, что человек с чувством юмора просто не может думать только об оружии да о войне. Он просто свихнется.

    Офицер. Значит, ты свихнулся?

    Пат. Еще бы. А ну, отдайте-ка ему сигареты.

    Пока идет этот разговор, Офицер подкидывает пачку в руке. Внезапно вбегают все жильцы и мисс Гилкрист.

    Мисс Гилкрист. Я услышала их, когда они только на эту улицу свернули.

    Мэг. Прошли уже? Вон идут...

    Принцесса Грэйс. Смотрите, сколько их! Прямо сотни.

    Мэг. Тысячи!

    Пат. Что тут происходит? Что у вас стряслось?

    Мэг. К главному почтамту пошли. Это из-за парнишки, которого завтра вешают.

    Пат. А, демонстрация...

    Тереза. Ох, жаль парня!

    Все подходят к рампе. Видны только лица в луче прожектора. Второй луч выхватывает из темноты лицо Солдата, находящегося на помосте наверху. В темноте слышны волынки, которые играют мелодию «Лесные цветы».

    Тереза. Ш-ш, идут.

    Пат (когда затихают волынки). Прямо похороны. Похороны Джима Ларкина2.

    Офицер. Полиции набралось!

    Мусью. А плакатов сколько! «Еще одна жертва оккупации».

    Мэг. «Англия - душитель тысяч! В Кении! В Ирландии! На Кипре! В Индии! Во всем мире!»

    Мистер Мэллиди. «Свободу Бэльфастскому мученику!»

    Мэг. «Отольются англичанам наши слезы!»

    Принцесса Грэйс. Восемнадцать лет - и уже погибает за Ирландию! Ах, бедный юноша. Убийцы проклятые!

    Лица поворачиваются, провожая взглядом удаляющуюся процессию.

    Солдат. Вы ведь знаете, ради кого это? Ясное дело, в газетах вое переврали. Это о том ирландском парне, которого вздернут завтра утром в Бэльфастской тюрьме. Вы читали о нем в газете? Мы-то читали. Где стоит наша часть, там все только об этом и говорили. У нас почти сплошь призывники. Ну, в общем, они тому парнишке, которого вздернуть хотят, ровесники.

    Мэг. Это уж конец!

    Пат. Хорошо еще, что не всех нас такой конец ждет.

    Мисс Гилкрист. Это тот самый английский юноша? Можно я передам ему маленький подарочек?

    Пат. Что такое?

    Мисс Гилкрист. Статья из газеты. В ней говорится о его королеве... Я подумала, что ему будет приятно.

    Солдат. Как она называется?

    Мисс Гилкрист. Это статья из «Дэйли экспресс». А называется она «За дворцовыми стенами». Вот, я прочту: «За дворцовыми стенами. Так много известно о внешней стороне жизни королевы и так мало о том, как действительно протекает ее жизнь. Но эта статья, написанная при благосклонном содействии ближайших советников Ее Величества...»

    Солдат. Нет уж, спасибо! Я этой белибердой не интересуюсь! Нет ли у вас чего другого?

    Мистер Мэллиди. Евангелина!

    Мисс Гилкрист. Кто зовет меня?

    Мистер Мэллиди. Я, я... Мне, мне... Вырезочку. Пожалуйста, пожалуйста...

    Мисс Гилкрист. Ну что ж, если этому юноше она не нужна...

    Мистер Мэллиди. Пожалуйста! Можно я почитаю дальше?

    Мисс Гилкрист. Читайте, Юстэс!

    Мистер Мэллиди. «За дворцовыми стенами» - это совершенно новое интригующее повествование в нескольких выпусках. Проливая свет на неизвестные доныне широкой публике задачи, стоящие перед королевой, мы покажем вам ее истинную жизнь, покажем с сочувствием и во всех интимных подробностях. О, можно я возьму это насовсем, мисс Гилкрист?

    Пат. Смотри-ка, ирландец ведь писал - Дэрмонт Морра...

    Мэг. И она еще себя ирландкой называет! Сука старая... дура...

    Мисс Гилкрист. Я ничего не имею против королевской семьи. Я нахожу, что они все-просто душки, особенно Питер Таунсенд и Эффа Фокс. Я скупаю все воскресные газеты, чтобы ничего не упустить. Все газеты пишут разное, поэтому можно сопоставлять факты, и все становится ясно, как будто вы вместе с ними прокатились на яхте. Там еще эта миссис Дэйл... Отчаянная женщина! В их компании есть и один ирландец - мистер О’Мэлли. Он содержит гостиницу, совсем как вы, мистер Пат.

    Мистер Мэллиди.
    Каждый день читать газету эту буду я.
    Для меня газета эта - все равно что, Библия...

    Солдат. Лично мне нравится просто Библия. Я ее читал, когда на гауптвахте сидел.

    Мисс Гилкрист. Ну и как?

    Солдат. Смешные штучки попадаются...

    Мисс Гилкрист. Ах, я так люблю все смачивать - слезами.

    Солдат. Тогда вам понравится. Только что посмешнее надо искать среди всякой скукоты.

    Мисс Гилкрист. Можно мы споем вам?
    Мистер Мэллиди и мисс Гилкрист.
    Возьмите библию, ее страницы золотые,
    Как много слов найдете в них вы о любви!
    Ну, а Платон? А мудрецы седые?
    Все говорят о радости, надежде, мире.
    Но я боюсь, что все это лишь сказки.
    Я лично не хочу обманывать себя:
    Лишь стоит захотеть нам чьей-то ласки,
    Мы видим, что никто не любит нас, как любим мы себя.
    Как я старался быть всегда достойным!
    В тринадцатом году трамваи я водил,
    В солдаты не попал по слабости здоровья,
    Но трону я по мере сил служил.
    В тревожные года ни по каким причинам
    Я англичан не бил, не обижался зря.
    Когда ж они ушли, примерным стал ирландским гражданином,
    И знаю я - никто не любит нас, как любим мы себя.
    И я считаю так, что мы - мещане -
    Весьма несчастный, угнетенный класс,
    Капиталисты пользуются нами,
    А надобность пройдет, вышвыривают нас.
    Нас обижают, не дают прибавки,
    И всякий хам третирует тебя.
    У нас ведь нету даже твердой ставки,
    И ясно, что никто не любит нас, как любим мы себя.

    Пат. Ну ладно, хорошенького понемножку.

    Мисс Гилкрист и мистер Мэллиди удаляются.

    Тереза (входя, шепот ом). Лэсли!

    Солдат. Сигареты принесла?

    Тереза. У меня офицер забрал. Он что, тебе не отдал?

    Солдат. Нет.

    (Тереза ругается по-ирландски.)

    Ну и ну! Нельзя ли не выражаться? И раз и навсегда запомни, что офицерам верить нечего.

    (Слышны звуки волынки Мусью.)

    Это что еще за шарманка?

    Тереза. Это Мусью на волынке упражняется. Хочет завтра парню, который в Бэльфасте сидит, отходную сыграть.

    Солдат. Похоже, что ему надо еще много упражняться.

    Тереза. Ты так не шути!

    Солдат. Какие шутки! Я сам этого беднягу жалею, только ему от этого не легче.

    Тереза. А Мусью-то из ваших, благородных. И с королем вашим вместе учился.

    Солдат. С кем?

    Тереза. С королем.

    Солдат. Да у нас короля нету.

    Тереза. Может, сейчас помер. А раньше-то ведь был.

    Солдат. Сейчас у нас принц-консорт.

    Тереза. Так ли, нет ли, только он от ваших ушел и на нашу сторону перекинулся. И за Ирландию воевал.

    Солдат. А зачем ему это понадобилось? Кто-нибудь разве лез на Ирландию?

    Тереза. А Англия-то? Лет сто, а то и больше...

    Солдат. Так это когда было! В те времена все друг на друга лезли.

    Тереза. А сейчас что делается? Бэльфастский парень - это тебе что, не сейчас?

    Солдат. Ну знаешь, нельзя же разрешать, чтобы всякий, кому вздумается, палил по полицейским. Я и сам их видеть не могу, но ведь порядок-то и закон поддерживать нужно. А полицейский даже патрулировать свой участок не сможет, если каждый, кому его рожа не понравится, станет по нему в упор стрелять.

    Тереза. Шесть графств-то полиция на танках да на броневиках патрулирует.

    Солдат. Слушай, если бы он англичанином был, его бы точно так же повесили.

    Тереза. Не было б англичан в Ирландии, он бы и не стрелял.

    Солдат. А как насчет ирландцев в Лондоне? Их там полно. И никто их не трогает. Ну, конечно, это ведь Англия... Лондон. Эх, были бы мы с тобой сейчас там, на Пиккадилли, субботним вечером...

    Тереза. Ты вроде дублинцев - слишком много о себе понимаешь.

    Солдат. А разве ты не из Дублина родом, Тереза?

    Тереза. Вовсе нет.

    Солдат. Что, Тереза - деревня?

    Тереза. В монастырской школе меня растили - в Баллимэйне.

    Солдат. А меня вырастили на старой Кентской дороге.

    Тереза. Там что, родители твои живут?

    Солдат. А у меня их нет.

    Тереза. Ты не сирота ли?

    Солдат. Угадала. Я тоже христова сирота.

    Тереза. Будешь мне говорить...

    Солдат. Видишь ли, старуха моя сбежала с одним поляком, так от моего папаши кто не сбежит?!

    (Входит Мусью, играя на волынке.)

    Одно хорошо в этих трубах - это что из них не воняет.

    Мусью. Не слишком складно, а, Патрик?

    Пат. Что нет - то нет.

    Мусью. Ничего, время еще есть. К завтрашнему утру разучу.

    Пат. Так точно, сэр!

    Мусью. Мне хотелось бы взглянуть на пленного.

    Пат. Сделайте одолженье, сэр. (Входит в комнату.) Эй, ты! Поди сюда! Смир-рна! У кровати стано-вись!

    Мусью. А что она здесь делает? Здесь что, братанье?

    Пат. Никак нет, сэр. В данный момент нет. Просто она кровать перестилает.

    Мусью. Ну, мой милый, как твоя фамилия?

    Солдат. Уильямс, сэр. Лэсли Алан Уильямс.

    Мусью. Где размещена твоя часть?

    Солдат. В Армаге, сэр.

    Мусью. Хорошее место?

    Солдат. Нет, сэр. Такая дыра, что не приведи бог. В десять все уже закрыто. В воскресенье выпить негде. Даже не понимаю, зачем нас туда послали.

    Мусью. Заметь, Патрик, - дух в войсках неважный.

    Пат. Хуже некуда.

    Солдат. Извиняюсь, сэр, разрешите обратиться?

    Мусью. Пожалуйста, пожалуйста!

    Солдат. Для чего у вас эти трубы?

    Мусью. Трубы? Чтобы играть, разумеется. Это музыкальный инструмент людей великой породы, чья история теряется в веках.

    Солдат. Понятно. Сам-то я не слишком силен насчет этой петрушки с породами. Больно уж сложно.

    Мусью. Петрушка с породами, как ты выражаешься, создается в результате того, что большая группа людей долгое время неизменно проживает на одном и том же месте.

    Солдат. Ну тогда, я думаю, наш старший сержант должен быть очень породистым - он на призывном пункте уже лет сорок проживает.

    Мусью. Какого ты полка?

    Солдат. К.И.Э.М., сэр.

    Мусью. Ты хочешь сказать Королевских инженеров и электромехаников. Хороший полк! Можно сказать, даже очень хороший.

    Солдат (Пату). Знаете, он на нашего старого полковника похож, прямо вылитый. И лицо и голос. Надо ж! Прямо он, да и только.

    Мусью. Фокэйл...

    Солдат. Он что, из венгров будет?

    Мусью. Фокэйлел...

    Солдат. А это по-каковски - по-ишачьи?

    Пат делает знак, чтобы он замолчал.

    Мусью. Не явился ли он сюда, чтобы издеваться над цивилизацией, которая и при древних греках была еще древнее?

    Солдат. Греков, он говорит? А я знаю одного грека, кафе держит на Эджуэйр-роуд. Вот где можно пожрать! Иногда, правда, чересчур все жирное, но зато коктейли «Пречистая дева» да «Дух святой» просто потрясные. Лучше в Лондоне не найти.

    Мусью. Кто придумал эти возмутительные названия?!

    Солдат. Англиканская церковь, начальник.

    Пат. Народный юмор, сэр.

    Мусью. Ты даже не знаешь языка своей страны.

    Пат. Где ему!

    Солдат. А понимают меня, между прочим, везде. И в Брик- стоне, и в Хэмстеде, и вообще всюду.

    Мусью. Ни среды, ни традиций... Ничего!

    Солдат. А вот и промахнулись. Все это у меня имеется. Этим нас еще в детдоме напичкали. Крикет, чувство товарищества, «честь смолоду»... Всему этому мы обучены.

    Мусью. Ты играл в крикет?

    Солдат. А как же! А вы любите?

    Мусью. Да.

    Солдат. Только он мне в детдоме как-то не давался. Они там ставили рейки, а дома-то мы всегда просто мелом на стене черту проводили и садили мячом поверх нее.

    Мусью. Это вовсе не крикет, дружок.

    Солдат. Ну вот - в этом-то все и дело. Вы воспитывались, так сказать, на крикете, а я на лапте. Тут-то и начинается эта ваша петрушка с породой.

    Мусью. Крикет! Боже, одно это слово - и прошлое снова передо мной. Позови пианиста, Патрик! Странно, как этот неотесанный юноша сумел воскресить в моей памяти воспоминания о давно минувших днях.
    Вспоминаю, как-то в мае,
    Когда с поля игроки
    Разошлись и крики смолкли:
    Все пить чай домой пошли.
    Дай, о дай нам, добрый боже,
    Тихих радостей приют,
    Когда все, кого мы любим,
    Навсегда от нас уйдут.
    Эх, короли и капитаны,
    Навсегда от нас уйдут.
    Много есть у нас товаров
    Джин, христианская мораль...
    Мы везем их во все страны,
    Уходя в морскую даль.
    Но, что нам всего дороже,
    Отчего душе теплей,
    Англосакс - чудесный парень,
    Лучше всех других парней.
    Эх, короли и капитаны,
    Лучше всех других парней.
    Далеко, на милом Кипре,
    Или даже в пыльной Кении,
    Где несут беспрекословно
    Властелинов белых бремя,
    Мы оглянемся и вспомним:
    Как-то там наш отчий дом?
    И по Англии любимой
    Потихонечку вздохнем.
    Эх, короли и капитаны,
    Потихонечку вздохнем.
    В снах мы часто видим Кембридж,
    Слышим карканье ворон,
    И растим другим на зависть
    Розы, тыквы и газон.
    Чашка чая или херес,
    Бочки красного вина...
    Так давайте ж веселиться,
    Выпьем красного до дна.
    Эх, короли и капитаны,
    Выпьем красного до дна.
    Как-то раз в ночном кошмаре
    Я в Виндзорский парк зашел.
    Как вы думаете, что я,
    В темноте бродя, нашел?
    Был то яблока огрызок,
    И, что мне всего милей,
    След от детских пяти зубок
    Рассказал всего ясней.
    О королях и капитанах,
    Рассказал всего ясней.
    Нет, не буду себя мучить
    Я бессонными ночами.
    Слава богу, что я белый,
    И тем паче англичанин.
    Пусть луна нам сверху светит,
    Звезды свет на землю льют,
    Чай с вареньем, с крендельками
    Дамы строгие пусть пьют,
    С королями, с капитанами,
    Дамы строгие пусть пьют.

    Входит Офицер. Тереза прячется под кроватью.

    Пат. Похоже, представление окончено.

    Офицер. Патрик, уберите отсюда этого старого дурака. Часовой!

    Волонтер. Слушаю, сэр!

    Офицер. Не впускать сюда никого. Никого! Понятно?

    Волонтер. Так точно, сэр. Сэр, разрешите мне отлучиться на пару минут по нужде.

    Офицер. Нет! Ни в коем случае! Что здесь, кроличий садок, что ли? Вое только и знают, что прыгают с места на место.

    Мусью. А-а, мальчуган из штаба... и вы тут?

    Офицер. Да, и я тут. Не знаю, как бы это получше выразиться, сэр, но отныне я намерен поддерживать здесь частичную боевую готовность.

    Мусью. И правильно.

    Офицер. Я должен спросить вас, что вы здесь делали?

    Мусью. Производил осмотр пленного.

    Офицер. Боюсь, что я должен буду попросить вас не вмешиваться в это дело.

    Мусью. А я должен буду попросить вас не забывать мой чий. Я понимаю, капитан, что вы сейчас возбуждены, но это не дает вам права обращаться со мной, как с лоялистом. Ты знаешь, где найти меня в случае необходимости, Патрик.

    Пат. Так точно, сэр!

    Мусью. Я продолжаю выполнение особого задания. Выше голову, сын мой! (Уходит.)

    Солдат. Пока, панаша!

    Офицер. Довольно этих глупостей. Я сам буду охранять комнату.

    Пат. Так точно, сэр! (Садится на кровать.)

    Тереза вскрикивает, Пат кашляет.

    Солдат. Разрешите обратиться, начальник, - что вы хотите со мной сделать?

    Офицер. Поменьше разговаривай и ничего с тобой не будет. У тебя есть все, что нужно?

    Солдат. Да, сэр, все.

    Офицер. Прекрасно! Прими караул, Патрик. Я схожу на улицу, проверю остальные посты.

    Пат. Как у вас дыры - заткнуты?

    Офицер. А что?

    Пат. Дождя бы не было.

    Офицер. Попросил бы без шуточек. (Уходит.)

    Пат выходит за дверь и становится снаружи.

    Тереза (выглядывает из-под кровати). Лэсли!

    Солдат. Меня нет. Я ушел домой.

    Тереза. Ушли они?

    Солдат. Ты хотела остаться со мной, Тереза? Хотела ведь?

    Тереза. Нет. Я только не хотела, чтобы он меня видел. Я сейчас пойду.

    Солдат. Не уходи! Я... мне скучно одному.

    Тереза. Мне сейчас нельзя здесь быть. Ты слышал, что он сказал?

    Солдат. Оставайся. Я спрячу тебя, если он вернется.

    Тереза. Мэг меня хватится.

    Солдат. Она говорила мне, что ты, наверно, на кухне. Останься! Ну, пожалуйста, останься и расскажи мне что-нибудь - ирландцы ведь все мастера рассказывать сказки.

    Тереза. Так уж и все! Я вот ни одной не умею.

    Солдат. Ну все равно, что-нибудь... Не обязательно смешное. Только чтобы время скоротать.

    Тереза. Да, ночь у тебя впереди длинная... И у него тоже.

    Солдат. У кого?

    Тереза. Сам знаешь. У парня в Бэльфасте.

    Солдат. Ах, ты все о нем... Слушай, не заводи ты опять снова-здорово.

    Тереза. Я тебе расскажу, как я в монастырской школе училась.

    Солдат. Ага! Это подойдет. Давай!

    Тереза. Школа как школа, только мы и жили там. Играли на большом дворе, каменном - на таком упадешь, костей не соберешь. А за забором луг большой был и по праздникам нас туда выпускали погулять. И хорошо ж было! Несколько раз купаться на речку водили, только монашки так нас стерегли... Не дай бог, мужчина какой или мальчишка за милю покажется, так нам...

    Солдат. Ну рассказывай же! Давай, давай, Тереза, мы же не дети малые, в самом деле.

    Тереза. Раздеваться нам вовсе не велели. Понимаешь, Лэсли, даже когда мы по субботам в ванне мылись, на всех девочек сорочки надевали, даже на самых маленьких, даже на пятилеточек, даже на четырехлеток... все равно.

    Солдат. Да ну?

    Тереза. А у вас как?

    Солдат. У нас ничего подобного не было. То есть, в нашей школе мы всегда под душем мылись, и ребята брызгались, и кричали, и орали, и возились... Эх, законное было время! За всю неделю лучший день.

    Тереза. А больше всего мы любили процессию в честь пречистой девы в мае.

    Солдат. В честь кого?

    Тереза. Пречистой девы. Постыдился бы - можно подумать, что ты протестант какой.

    Солдат. Так я и есть протестант.

    Тереза. А-а... Ну, извини.

    Солдат. Ничего, пожалуйста. Я об этом очень не задумываюсь.

    Тереза. Ну так вот. Первого мая у нас престольный праздник бывал.

    Солдат. И что же вам давали?

    Тереза. Чего?

    Солдат. Кормили хорошо тогда? Ты половину того, что я тебе говорю, не понимаешь.

    Тереза. Да ты слушаешь меня, Лэсли? Ну так вот, была раз у нас эта самая процессия, и я должна была вести смешанных.

    Солдат. Смешанных?

    Тереза. Это мальчик или девочка до пяти годочков. Они смешанные, потому что до пяти лет мальчикам и девочкам можно вместе быть.

    Солдат. Вот бы мне в смешанные!

    Тереза. Ну, дальше рассказывать или нет? Когда мальчикам исполнялось шесть лет, их отсылали в детдом к большим мальчикам.

    Солдат. А у вас там только сироты жили? Да, Тереза? И ты сиротка?

    Тереза. Я ж говорила!

    Солдат. Нет, не говорила.

    Тереза. А вот и говорила.

    Солдат. Ну все равно - руку!

    Жмут руки.

    Тереза. А я тебе не поверила.

    Солдат. Чего ж тут не верить? А в общем, наплевать. Расскажи лучше про этих смешанных.

    Тереза. Стоит один и плачет горькими слезами. Отец у него помер, а мать обежала. Все дети кричат, смеются, а этот мальчик один-одинешенек, и ничем его не утешить. Тогда я знаешь что сделала? Сплела ему из маргариток венок и ожерелье на шею и говорю ему, что он теперь король и что это праздник в его честь. Ну, тут он все на свете позабыл, так ему понравилось королем быть...

    Солдат. А если бы я был смешанным, ты тоже так бы сделала?

    Тереза. Где-то в городе часы бьют.

    Солдат. Интересно, сколько сейчас?

    Тереза. Не знаю.

    Слышны звуки волынки.

    Солдат. Тереза, ты дашь мне свою фотокарточку?

    Тереза. На что тебе?

    Солдат. С собой. Сама знаешь - они могут увезти меня куда-нибудь ночью, и я, может... никогда больше тебя не увижу.

    Тереза. Я же не Мэрилин Монро и не Джейн Мэнсфильд какая-нибудь.

    Солдат. Кому нужна эта старушня?

    Тереза. Да я и не фотографировалась-то никогда. (Снимает с шеи образок.) Вот, возьми лучше!

    Солдат. Это что, медаль? Ну, мне везет! Без году неделя в армии, а уже медаль заработал.

    Тереза. Это не медаль, а образок.

    Солдат. На тебя похожа.

    Тереза. Лэсли, это же...

    Солдат. Ах да, это и есть та самая - богородица твоя?

    Тереза. Да! Это божья матерь, и всем на свете она тоже мать. Будешь ее на груди носить?

    Солдат. Если ты сама мне наденешь.

    Тереза надевает ему на шею образок. Он пытается поцеловать ее.

    Тереза. Не надо, Лэсли!

    Солдат. Ну, не заправляй, пожалуйста. Давай играть, будто мы с тобой артисты в кино. Я должен спросить «можно?» а ты должна ответить «да» - и все!

    (Музыка.)

    Ну, Тереза!

    Она смущается, но он тянет ее к рампе, и там они танцуют и поют песню «Я подарю тебе мяч золотой». Во время последнего куплета они идут к кровати. На мгновение гаснет свет.

    Тереза.
    Я подарю тебе мяч золотой,
    Будешь ты бегать по зале большой,
    Если ты меня, меня, меня,
    Если ты меня в жены возьмешь.

    Солдат.
    Я б сундучок тебе свой подарил
    И все деньги, что я накопил,
    Если ты за меня, меня, меня,
    Если ты за меня пойдешь.

    Тереза.
    Я тебе подарю часы на браслете,
    Такие, что с зависти лопнут все дети,
    Если ты меня, меня, меня,
    Если ты меня в жены возьмешь.

    Солдат.
    Я осыплю тебя золотыми,
    И все они, все они будут твоими,
    Если ты за меня, меня, меня,
    Если ты за меня пойдешь.

    Тереза.
    Я напеку тебе пирогов
    И укрою тебя от шпиков,
    Если ты меня, меня, меня,
    Если ты меня в жены возьмешь.

    Тереза и Солдат.
    Но сначала, пожалуй, мы все же узнаем,
    Что выйдет у нас? - Не возражаю!

    Они лежат на кровати. Вбегает мисс Гилкрист - прямо в освещенный круг.

    Мисс Гилкрист. Все ушли. Музыку, пожалуйста!
    Одну лишь коробочку спичек,
    Пошлю я, мамаша, вам вскоре;
    Одну лишь коробочку спичек
    Через Ирландское море.
    Я встретила ирландского процентщика,
    Слезы по щекам его катились:
    «Что я буду делать, когда саксы
    На мои шарики польстились?»

    (Уходит.)

    Мэг (зовет). Тереза! Тереза!

    Волонтер. Нельзя вам туда. Сэ-эр!

    Входит Офицер.

    Офицер. Что тебе?

    Волонтер. Тут женщина какая-то ломится.

    Офицер. Нельзя туда. Правила безопасности запрещают входить в эту комнату.

    Волонтер. Правила приличия, сэр, прежде всего. А вдруг он без штанов.

    Мэг. Ты что, думаешь, я мужчин без штанов не видала?

    Офицер. Странно было бы услышать, что ты когда-нибудь их в штанах видала.

    Мэг. Спасибо на добром слове.

    Волонтер. А этот хоть и английский солдат, а хороший парень.

    Мэг. В ихней форме тоже хорошие люди попадаются.

    Волонтер. И то правда. У меня у самого отец из Королевских ирландских стрелков был.

    Офицер. А мой служил в Иннискилингском полку.

    Мэг. А мой был приходский священник.

    Офицер. Баг тебе судья, женщина! Только теперь уж я тебя туда ни за что не впущу.

    Мэг. Подумаешь! Во-первых, я вовсе туда и не собиралась. Просто шла по своим делам, пока он меня не задержал.

    Пат. Да впустите вы ее на минутку. Все-таки бедному парню развлечение.

    Офицер. Думаю, что этого делать не следует. Он находится на нашем попечении, и мы несем моральную ответственность за его нравственную чистоту.

    Волонтер. Ответственность-то у нас скорее физическая.

    Мэг. Вот и я тоже к нему по физическому делу зайти хотела.

    Офицер (Волонтеру). Господи, Иисусе Христе! Разве можем мы допустить, чтобы он умер с таким грехом на душе...

    Солдат (выбегает в центр освещенного круга). Что это за разговоры «чтобы он умер»? Кто это умирает?

    Мэг. Все мы умрем. Только, может, не скоро.

    Пат. Вот видите, что вы наделали! Теперь придется вам ее впустить. Надо бы поосторожнее.

    Офицер. Ну разве что на пару минут...

    Офицер и Волонтер удаляются. В комнате вспыхивает свет. Возле кровати стоит Тереза. У нее испуганный вид.

    Мэг. А, она, оказывается, тут! Все время тут была.

    Тереза. Я, Мэг, только пыль стереть зашла. (Садится на кровать и отворачивается.)

    Мэг. А что тут такого? Для чего и ночь-то?

    Солдат. Будьте добреньки, мамаша, скажите, что они хотят сделать со мной?

    Мэг. А руку с колена можешь убрать. Я не на работе.

    Солдат. Сходили бы вы, спросили б их, чего ради они меня сцапали, а? Я думаю, они и сами-то толком не знают.

    Мэг. Может, и не знают, может, плохо знают... а может, забыли...

    Солдат. Что-то я вас не пойму.

    Мэг. А кое-что, между прочим, не забывается.

    Солдат. Не забывается?

    Мэг. На улице Рассэл в Дублине, там, где я родилась, развернулся английский танк и пальнул по жилым домам.

    Солдат. Так это, наверно, война была.

    Мэг. Да, война. А знаешь против кого?

    Солдат. Нет, не знаю.

    Мэг. Против стариков и старух, против больных и увечных, против матерей с грудными младенцами.

    Солдат. Против них-то почему?

    Мэг. Потому что все, кто имел силы двигаться, разбежались.

    Солдат. Не повезло вам!

    Мэг. Одну старуху нашли, так у нее в комнате на стене висел шлем и противогаз сына. А сам он, сын-то, в боях на Сомме погиб.

    Солдат. Я обо всем этом знать ничего не знаю.

    Мэг. Хочешь еще кое-что узнать? Ну так слушай!
    Пусть люди вечно говорят
    О той неделе славной,
    Когда бойцы в пасхальный день
    Пошли на бой неравный.
    Сомкнув штыки, взведя курки,
    В груди скрывая пламя...
    И развевалось высоко
    Повстанческое знамя.
    И тут полчища англичан
    Восстанье подавить пришли,
    Но, не достигнув ничего,
    На поле брани полегли.
    Оружье грозно было их
    И отвечать не нам,
    Что не вернулся ни один
    К английским берегам!
    Шесть дней мы сдерживали их,
    Шесть дней один на восьмерых,
    И не хватило у них сил
    Согнуть повстанцев удалых.
    Тогда пустили газы в ход,
    Чтоб вытравить Шин Фейн,
    Ирландскую столицу жгли,
    Как немцы жгли Лувэн.
    Расстреливали без суда
    В тюрьме наших вождей;
    Не счесть убитых никогда
    Нам женщин и детей.
    И в землю зря зарыли их,
    Спеша, чтоб с наших глаз сокрыть.
    Повстанца с сердцем золотым
    Не умертвить, не полонить.
    Эту бы песню самому автору петь.

    Пат. Да разве сейчас проследишь, от кого это все пошло?

    Солдат. Приезжать к нам и денежки наши загребать этот автор не стесняется.

    Офицер. Клянусь богом, дайте только ему вернуться сюда! Мы ему покажем, как издеваться над нашим движением.

    Солдат. Эта скотина ненавидит англичан.

    Офицер. Ненавидит ирландцев, ты хочешь сказать!

    Мэг. Да он родину за полбутылки продаст.

    Пат. Да еще перекрестится и бога возблагодарит, что у него родина есть, которую продать можно.

    Солдат. Автора, автора!

    Мусью. Автора!

    Пат. Пускай лучше выходит. В другой раз вызывать не станем. А, плевать он хотел!

    Рок-н-ролл. Все танцуют. Входит Музыкант.

    Музыкант. Эй, Лэсли!

    Солдат. Чего тебе?

    Музыкант. Видал?

    Солдат. Кидай сюда!

    Музыкант бросает ему газету.

    Тереза. Что это?

    Солдат. Вечерняя газета, гляди. (Читает.) «Правительство Северной Ирландии опубликовало заявление, согласно которому оно не видит оснований соглашаться на отсрочку пополнения приговора осужденному юноше». Гляди-ка! И меня в газете пропечатали! «Рядовой Лэсли Алан Уильямс». Это ж я! Вот здорово!

    Пат. Ты дальше читай.

    Мистер Мэллиди. Да, читайте дальше.

    Мисс Гилкрист. Боюсь, что существует возможность... даже вероятность... что вас могут расстрелять...

    Солдат. А вы кто такая?

    Мисс Гилкрист. Я - представитель общественности. У вас есть завещание?

    Солдат. Наверно, есть. Откуда мне знать-то?

    Мисс Гилкрист. Бедный мальчик! Один на чужбине. Он будит во мне материнские чувства. (Поет.) «Одну лишь коробочку спичек...».

    Солдат. Тише вы! Нашли время петь! (Читает.) «В заявлении, разосланном сегодня редакциям всех газет и телеграфным агентствам... взят, как заложник...» Это я-то заложник! «Если смертный приговор будет приведен в исполнение... Ирландская Республиканская армия торжественно заявляет, что рядовой Лэсли Алан Уильямс... будет расстрелян... будет расстрелян... как ответная мера...» (Поворачивается к остальным.) Они что, правда, собираются меня расстрелять?

    Мистер Мэллиди. Боюсь, что да.

    Солдат. Почему это?

    Мусью. Ты - заложник.

    Солдат. Но я же ничего плохого не сделал.

    Офицер. Война есть война.

    Солдат. И никто из вас не освободит меня?

    (Все смотрят на него.)
    А, чтоб вам... проклятые! Музыку мне!
    Я молодой веселый англичанин.
    О, я люблю свой королевский дом!
    И если им на виски не хватает,
    Пускай придут ко мне за пятаком.
    Люблю я Англии восток
    И запад ее тоже,
    Британский остров будет мне
    Всегда всего дороже!
    Как я люблю наш Ноттинг-Хилл,
    Брожу ль я здесь, брожу ль я там.
    Эх, только дали бы под зад
    Незванным черненьким гостям!

    Занавес

    Действие третье

    Пат, мисс Гилкрист и Мэг сидят и пьют. Волонтер и Офицер сторожат Лэсли.

    Пат (поет, мисс Гилкрист подпевает).
    Было это шестнадцатого ноября,
    Было это в шестнадцатом году,
    Подобрались англичане прямо к городу Макруму
    На свою погибель и беду.

    Мэг. Да заткнитесь вы! Еще этого Иосифа Прекрасного разгневаете, а т. Это ты о ком?

    Мэг. Да об этом республиканском генерале - или кто он там у вас?

    Пат. Это он генерал? В былые времена мы бы его и в денщики не взяли. Да и так он просто на посылках у них. Выпейте виски, мисс Гилкрист.

    Мисс Гилкрист. Ой, нет, благодарю вас, мистер Пат.

    Мэг. Она не хочет. (Берется за бутылку.)

    Пат. Оставь!

    Мэг. Говорят, они теперь все там генералы.

    Пат. Генералы, чтоб их... А вы знаете, с кем вы разговариваете? Я, мисс Гилкрист, во время беспорядков чин капитана имел.

    Мэг. И какой капитан был! Конфетка!

    Мисс Гилкрист. Окажите, пожалуйста!

    Пат. Капитан отряда «Е», второго батальона Дублинской бригады. А Мусью этой бригадой командовал.

    Мэг. Отряд «Е» - это еще кто такие?

    Пат. Про А, Б, В, Г, Д слыхала?

    Мэг. Еще бы не слыхала!

    Пат. Ну так вот. А это «Е»!

    Мисс Гилкрист. Ах, быть капитаном, это же прелесть!

    Пат. Вы мне дадите рассказывать или нет?

    Мэг. Посмотрела бы я, как тебе кто-нибудь не дал бы.

    Пат. Это, Лэсли, в Дублине было, на Рассэл-стрит.

    Мэг. Да я ему уж говорила.

    Пат. Ну-ка, налей нам.

    Мэг. Сам нальешь!

    Мисс Гилкрист. Пожалуйста, продолжайте.

    Пат. Налей!

    (Пьют.)

    В Мэллингаре это было. Когда мы свой порядок там устанавливали.

    Мисс Гилкрист. Ну, если у вас это порядком называлось, не хотела бы я видеть, когда вы устанавливаете беспорядок.

    Пат. Какой бой был! Три дня без передышки.

    Мисс Гилкрист. А что случилось с вашей бедной левой ножкой, мистер Пат?

    Пат. Не с левой ногой, я с правой ногой. Что, уже левую ногу от правой отличить не можете? А вы перекреститесь.

    Мисс Гилкрист. Благодарю за совет, но крещусь я обычно не ногами.

    Пат. Какая разница - правая, левая... Хороших людей обе стороны положили. Зверская была драка... У них и пулеметы были, и томпсоны, и гранаты. А у нас одни винтовки да револьверы. Город весь в огне и в дыму, и мертвые на дорогах штабелями лежат. Красное, черное... Красный огонь да черный дым.

    Мэг. Ты мне сам говорил, что был только один убитый.

    Пат. Это я тебе говорил?

    Мэг. И что был он землемер, который вылез дороги обмерять, а в политику и не совался.

    Пат. У тебя не память, а решето.

    Мэг. Ты мне говорил, что, когда драка кончилась, обе стороны начали из-за него ссориться. Одни говорят - наш, а другие - нет, мол, наш. Да я сама видела: кресты ему по обе стороны дороги стоят.

    Пат. Мало ли что я тебе говорил!

    Мэг. Так ты всегда: по пьяной лавочке одно рассказываешь, а трезвый слова правды не выговоришь.

    Пат. Кончила?

    Мэг. Нет, не кончила. Господи, да если бы виски да пиво по довоенным ценам продавали, так у нас и вруны перевелись бы.

    Пат. Ногу-то я все-таки потерял. Потерял или нет? Я тебя спрашиваю.

    Мэг. Тебе она и ни к чему - уж это-то я знаю.

    Мисс Гилкрист. (Милые бранятся - только тешатся.

    Мэг. А ты не суйся, старая тварь!

    Пат. Ногу я потерял. И эти хилые чурбаны в кителях, беретиках и с трезвенными значками не имеют права величать себя бойцами Ирландской Республиканской армии.

    Мисс Гилкрист. Ах, это же просто дети!

    Мэг. Сам (стар стал, так ему, видите ли, обидно, что и другим позабавиться охота.

    Пат. Ну что, интересно, ты нашла забавного в этом чурбане, который у нас тут околачивается?

    Мэг. У них столько же права на военные ученья, и на маршировки, и на револьверы, и на генералов, и на жертвы, и на белых коней, и на раны, и на предсмертные слова, и на слащу, что и у тебя было.

    Пат. А разве я говорю, что нет?

    Волонтер. Говорил, Пат.

    Мисс Гилкрист. Я ясно слышала.

    Мэг. Ты что, сам молодым не был?

    Пат. Вот и разговаривай с ними.

    Мисс Гилкрист. Я всегда говорила: стоит только взглянуть на генерала да послушать перестрелку, и все твои заботы как рукой снимет.

    Мэг. Еще бы! По крайней мере о дороговизне перестаешь думать.

    Мисс Гилкрист. Жалок тот, кто вечно предается унынию.

    Пат. А ты, Лэсли, в это не суйся. Присматривай за ним, Фиргас!.. И все равно, какое они имеют право воровать на границе людей?!

    Все оборачиваются в сторону Лэсли.

    Мэг. Почему это им нельзя терять ноги на границе? Чем граница хуже Мэллингара, или Корка, или где ты там еще свою ногу потерял?! Да сядь ты, тень усопшей проститутки! Давайте лучше выпьем!

    Пьют. Мисс Гилкрист подносит стакан Лэсли.

    Волонтер. Сколько можно предупреждать?!

    Пат (к мисс Гилкрист). Пойди прочь! Приходят тут всякие, насмехаются над бедным калекой, который в жизни своей мухи не обидел.

    Мэг. Пошла, пошла, нечего!

    Пат. Я уж не говорю о том, чего я натерпелся в Маунтджойском лагере, когда меня заперли с другими ирландскими патриотами!

    Мэг. Маунтджойский да Каррагский лагеря - это для таких, пакты, университет. Одно я тебе скажу, и ты это запомни: в тот день, как ты бросил работу, чтобы этим домом для Мусью заправлять и угождать таким вот, вроде нее, ты стал лакеем - республиканским лакеем, ирландским швейцаром, шинфейнской девкой на побегушках...

    Мисс Гилкрист. Боже, как грубо!

    Пат. Что ж, оскорбляй! Унижай своего супруга, который тебя на улице подобрал воскресным утром, когда ни один кабак в городе не работал.

    Мэг. Лучше б грехи замаливал. Ничего на свете, кроме своего ирландского отечества, не любишь, а честный труд, между прочим, бросил.

    Пат. Ну и уходила бы от меня. Что тебя держит?

    Мэг. А бог его знает.

    Солдат напевает про себя.

    Мисс Гилкрист (подпевает). Слышите, как этот бедняжка жизнь свою загубленную оплакивает? Один на чужбине! О, несчастный! И скоро, скоро ему уж принесут наспех сколоченный гроб. Очон! Очон!

    Мэг. Это она по-каковски?

    Пат. По-итальянски. Да замолчи ты, дикая старуха! Выпей лучше.

    Мисс Гилкрист. О (Мистер Пат, господь да воздаст вам за ваши благодеяния!

    Солдат (поет). «Правь, Британия! Британия - на волнах!» Пат. Или уходи, или перестань ныть. (Солдату.) Эй, ты!

    Солдат. Что?

    Пат. Если тебе обязательно петь, пой что-нибудь более современное. Устарели твои «волны»!

    (Солдат замолкает.)

    Знаешь, что-нибудь эдакое веселенькое и чтоб соответствовало моменту.

    Солдат. Ничего не припомню.

    Волонтер. Тогда молчи!

    Мисс Гилкрист. Я знаю, что такое жить на чужбине. Дублин - не моя родина.

    Мэг. Тем лучше для Дублина.

    Мисс Гилкрист. Я приехала сюда заведовать одним домом, мистер Пат.

    Мэг. Я ж тебе говорила, чем она занимается.

    Мисс Гилкрист. Дом находился в очень приличном районе, и мы сдавали комнаты только семинаристам. Прелестные мальчики! Со студентами-медиками не сравнишь.

    Пат. Еще бы! Медики больше пивом интересуются.

    Мисс Гилкрист. Ну, конечно, мои мальчики отреклись от этого адского зелья. Как студенты, изучающие слово божье, они умели найти себе развлечения получше.

    Мэг. Какие такие развлечения?

    Пат. Брось, Мэг. Сама знаешь, чем они занимаются, начитаются, как «этот шал с той», да как «Мат породил Пата» и тому подобное... Помнишь еще там про старичка, который с дочками переспал, силен, а?

    Мэг. Да еще нажрутся, да напьются выше головы. Удивительно, что с ними вообще как-то справиться можно было.

    Мисс Гилкрист. Бывали случаи, что мне это не удавалось. О, в жизни выпадают горькие минуты.

    Пат. Зальем это обстоятельство.

    Мисс Гилкрист (плачет). Спасибо! И вот с тех пор я нашла утешение в добрых делах. Неотступно, шаг за шагом, борюсь я за этого грешника, стараюсь спасти его душу.

    Мэг. Нас его душа не интересует. Ты вот лучше про свою расскажи, пока я тебя отсюда не выставила.

    Мисс Гилкрист. Господь наш сказал: «Пусть каждый калека ковыляет по-своему, лишь бы он не устраивал забастовок, не грабил, не воровал и не старался скинуть генерала Франко». Таков мой принцип.

    Мэг. Твой принцип - самый обыкновенный сводник.

    Мисс Гилкрист. На кого вы намекаете?

    Мэг. На кого? Да на этого гада ползучего с пятого этажа.

    Мисс Гилкрист. А-а, вы говорите о мистере Мэллиди?

    Мэг. Вот именно.

    Мисс Гилкрист. Но он же функционер!

    Мэг. Ах, это у вас теперь так называется?

    Мисс Гилкрист. Я так старалась спасти его! Мы объединились в борьбе... против дьявола; но теперь меня больше интересует душа этого солдатика. (Поет.) «Ближних своих я нежно люблю...»

    Мэг. Ты на его душу не зарься.

    Пат. Оставьте его. Молод он для вас.

    Мисс Гилкрист. «Я чиста, как снег, гонимый ветром...».

    Мэг. Жаль, что тебя куда подальше не угнало.

    Пат. Эй, Фиргас!

    Волонтер. Слушаю, капитан!

    Пат. На, выпей!

    Волонтер. Благодарим!

    Пат. И ему тоже поднеси.

    Солдат. Послушайте, вам, конечно, хорошо рассказывать, что со мной ничего не случится. Только я, знаете ли, тоже не последний дурак.

    Пат. Пей свое пиво!

    Солдат. Что я вам сделал? Почему вы хотите меня расстрелять?

    Пат. Что ты нам сделал? Я тебе сейчас один анекдотец расскажу. Во время голода, когда ирландцы мерли, как мухи, ваша королева, Викторией ее звали, взяла да послала пятифунтовую бумажку в фонд голодающих. Но чтобы этот поступок не истолковали превратно и не приняли бы ее, не дай бог, за повстанца или там за сочувствующего, она с той же почтой послала пять фунтов на приют для бездомных собак в Баттерси. Вот, подумай-ка над этим.

    Мэг. О, господи, Пат, да ведь это когда было!

    Пат. Пускай подумает.

    Мисс Гилкрист. Они должны были отдать нам этот остров. Почему мы не можем жить здесь, как нам нравится?

    Солдат. Мы с вамп мужчины. Давайте поговорим как мужчина с мужчиной. Почему они мне не говорят, за что меня схватили?

    Пат. А тебе не сказали?

    Солдат. Нет.

    Пат. Ну так вот, в Северной Ирландии война идет. Ты - солдат. Вот тебя и захватили.

    Солдат. Пускай так - меня захватили. Значит, теперь я военнопленный?

    Пат. Да.

    Солдат. Военнопленных не расстреливают.

    Пат. А кто говорит о расстреле?

    Солдат. А как же тогда насчет этого объявления в газетах?

    Пат. Это так только - пугают. Ты посмотри - все у тебя есть, чего душе угодно. Кружка пива, девушка, которая тебя ублажает, как только может.

    Солдат. Да, конечно... пока этого парня в Бэльфасте не вздернут. Тогда и бедняге Уильямсу крышка. А мне только что трехдневный отпуск подошел.

    Пат. Ерунда все это. Пропаганда. Подержат несколько дней, да отпустят.

    Мэг. И ему может еще помилование в последний момент выйти.

    Солдат. Кому - мне?

    Мэг. Парню в Бэльфастской тюрьме.

    Солдат. Держи карман шире!

    Пат. Британскому правительству придется теперь подумать на этот счет, раз оно знает, что ты у нас.

    Волонтер. Тоже ведь знают, что если Бэльфастский мученик умрет, то и их солдата в расход выведут.

    Солдат. И перестреляют вас,

    Пат (Волонтеру). Молчал бы, дурак. Вон как его расстроил. Не обращай ты на его глупости внимания!

    Солдат. Если вы думаете, что британскому правительству не плевать на рядового Лэсли Уильямса, то вы, значит, тоже не умнее своего мученика. Вы, наверно, воображаете, что они там сидят в своих клубах, утирают глаза платочком и роняют слезы в стаканы с виски. Ага, я так и вижу, как этот самый военный министр, как его там, будит среди ночи свою благоверную: «Ах, Изабелла Цинтия, я просто спать не могу, все думаю, что-то будет с беднягой Уильямсом...»

    Мисс Гилкрист (плачет). Несчастный мальчик! Знаете, я считаю, что его историю должны напечатать в «Новостях мира». Подождите, мы еще увидим его по телевизору! И он будет так же знаменит, как эта Диана Доре или как тот человек, который разрезал свою жертву на куски и выкинул из самолета. Одна газета печатает о нем сейчас роман с продолжением.

    Солдат. Слышал я, что все ирландцы психи. Но это уж ни в какие ворота не лезет!

    Пат. Эх, выпьем-ка! (Зовет.) Фиргас!

    Волонтер. Слушаю! Не могу покинуть пост.

    Пат (к Лэсли). А ты давай с места не сходи! Я тебе сейчас все организую. Вот, держи! (Дает ему бутылку.) Теперь я вокруг тебя круг начерчу. Видишь? Вот так. Перешагнешь черту - и крышка тебе. Понял?

    Мисс Гилкрист.
    Поймите мою драму,
    Кто мне заменит маму?
    Кто может за меня ее поцеловать?

    Солдат (двигается к линии). Эй!

    Пат. Что тебе? Смотри у меня. Я тебя предупредил.

    Солдат. Спорим, что этот парень в Бэльфасте не хочет, чтобы меня расстреляли!

    Пат. Еще бы!

    Солдат (понемногу выходит за пределы круга). Ну, какая ему польза от этого?

    Пат. За черту! Вот так. Конечно. И пользы никакой ему от этого не будет.

    Мэг. Когда бедный парень кончится, что толку этого убивать? Того-то ведь все равно не воротишь.

    Солдат. И ведь как подстроили! Я как раз выхожу с танцев...

    Пат. Назад!

    Солдат (снова в кругу). И тут этот тип - хвать меня! Я говорю - чего, говорю, надо? А он говорит - сведения! Я говорю, какие к черту, говорю, у меня сведения? Говорю, я только и знаю, что свое имя, да номер, да еще адреса девчат из вспомогательного отряда противовоздушной обороны. А парень этот говорит - ладно, творит, мы тебя в Дублин отвезем. Там в разведке с тобой разберутся!

    Пат. «Разберутся»! Господи! Подожди, вот увидишь их. Этот баран - Эйнштейн рядом с ними.

    Солдат. Когда же я их увижу?

    Пат. Они будут здесь завтра. Спросят у тебя кое-что.

    Солдат. Ага, наверно, мое последнее желание?

    Пат. Я тебе уже говорил - выкинь эту дурь из головы!

    Волонтер. Сказали тебе.

    Мисс Гилкрист.
    За меня маме не огорчиться,
    За меня папе не заступиться...

    Пат. Всю душу своим воем вымотали! Ну-ка, идите, посидите в кругу. Лэсли, иди, сядь сюда. С этой старой дурой состаришься только.

    Мисс Гилкрист. Чтоб вы знали - голос мне ставил один ветеринар сцены.

    Мэг. Оно и видно.

    Волонтер. Так, капитан, ни то ни се получается. Но если вы возьмете пленного на свою ответственность, я схожу по своим делам и заодно проветрю помещение.

    Пат. Сделайте одолжение.

    Волонтер. Надо дураком быть, чтобы своими обязанностями пренебрегать, сэр.

    Пат. Ну, ясно. Виноват, Эйнштейн! Пусть бы винили, да лишь- бы не срамили, точно?

    Волонтер. Так точно, сэр! Конечно, мозги нам от бога даны - не наша заслуга.

    Пат. Ну, ладно, пока никого нет, иди-ка ты по своей надобности.

    Волонтер. Слушаю, сэр. (Лихо козыряет и, печатая шаг, выходит из комнаты.)

    Пат. Садись!

    Солдат садится рядом с Патом.

    Мисс Гилкрист. Ужасно пить хочется. Наверно, от пения. У вас нет... (Заглядывает под стол.) О, мистер Пат, быстро же вы разделались с дюжиной пива!

    Пат. Вам бы это переложить на музыку. Сгоняй-ка, Лэсли, на угол, раздобудь нам дюжину пивка.

    Солдат. Рад стараться, сэр!

    Пат. Только помни - угловая лавка.

    Солдат. Слушаю, начальник!

    Волонтер (входя). Назад! Ступай в круг! Куда это ты собрался?

    Солдат. Он сказал мне...

    Мэг. Ой, смотри, Пат, только парня зря под неприятность подведешь.

    Пат. Напра-во! Смир-рна! Шагом марш! Становись в круг. Вот так.

    (Волонтер марширует по направлению к Пату.)

    Нет, ты иди в круг! Лэсли, поди сюда, садись тут.

    Солдат. Вы же только мне сказали...

    Пат. Мало ли что я тебе сказал! Посиди с нами минутку. Солдат (в кругу). Это вы меня нарочно заманили. За пивом посылали. А потом я оглянулся бы нечаянно и заработал пулю в лоб. Одно я вам скажу - англичанин сумеет умереть не хуже других.

    Пат. Брось-ка ты эти разговорчики про то, кто как умирает. В ближайшие пятьдесят лет ничего твоей жизни не грозит, разве что под атомную угодишь, упаси бог. Иди садись!

    (Солдат подходит.)

    Допивай свое пиво.

    Солдат. Знаешь, Падди, до сих пор мне вся эта штука скорее нравилась.

    Пат. А как же! Ну, за успех! Твое здоровье!

    Солдат. Знаешь, как это бывает... (Начинает петь: «Когда в ирландских глазах улыбка расцветает». Остальные подхватывают. В сторону.) Да, я тут ничего себе развлекся - это уж так. По крайней мере, лучше, чем если бы прямо шлепнули, а т. Еще бы!

    Мисс Гилкрист.
    За меня маме не огорчиться,
    За меня папе не заступиться...

    Мэг. Ну, опять поехала.

    Мисс Гилкрист и Солдат.
    Есть у меня единственный друг, девушка Ева.
    И она готова жизнь положить... за соседа слева!

    Мисс Гилкрист. Иисус, Мария и святой Иосиф! У меня к этому мальчику самые настоящие материнские чувства.

    Мэг. Чудно - одно могу сказать!

    Мисс Гилкрист. Было бы еще удивительнее, если бы они были отцовскими.

    Мэг. Отцовскими? Я что-то не слыхала, чтобы ты была замужем.

    Мисс Гилкрист. Но вы никогда не слышали и про пресвятую деву, чтобы она была замужем.

    Мэг. Тоже сравнила! Там высшие силы действовали, в лице святого духа.

    Мисс Гилкрист. Не эмансипируйте! Чем глупости говорить, вам бы пойти и выбить свой ковер.

    Мэг. Да как ты смеешь! Какие культурные мужчины про этот ковер компоненты мне говорили. Пошла вон, ищейка поганая! Иди, дери горло со своими ханжами.

    Мисс Гилкрист. Прошу не оскорблять мой культ!

    Мэг. Вон! Нахалка!

    Мисс Гилкрист. Я тверда в своей вере и сейчас спою вам гимн своего сочинения.
    Я верю в бога истово,
    Я рада ему петь,
    А дьяволу нечистому
    В аду лишь и сидеть.
    Я крикну: «Мистер Даллес,
    Я с просьбой к вам одной -
    Пожалуйста, не балуйтесь,
    Не балуйтесь, не балуйтесь,
    Не балуйтесь с Луной».
    Я - крошка христианская
    С душой кристальной, нежною,
    Молитву ежедневно я творю.
    Ах, ножки мои белые,
    Ах, ножки белоснежные,
    За агнцем непорочным я пойду.

    Пат. За кем же еще? При теперешних ценах на говядину.

    Мисс Гилкрист.
    И крикну я Макмиллану -
    Он ловкий господин,
    Мне мил он, ах, мне мил он,
    И все те, кто над ним.
    И крикну я Макмиллану:
    «Я с просьбой к вам одной:
    Пожалуйста, не балуйтесь,
    Не балуйтесь, не балуйтесь,
    Не балуйтесь с Луной».

    Мэг. Пошла со сцены, католичка твердолобая! Паскуда!

    Мисс Гилкрист. Стиля в ней ни на грош! Разве допустимо было бы такое при англичанах?

    Солдат. Чувствительно поете, мамаша. Только сказали бы вы мне лучше, за что эти чувствительные сукины дети хотят меня прикончить.

    Мэг. Может, ты неудачно проголосовал?

    Солдат. Да мне еще три года голосовать-то нельзя. Возраст не вышел.

    Мэг. Так чего ты в наши дела свой нос суешь?

    Солдат. (Какие такие дела? Я и не знал-то ничего ни об Ирландии, ни о Кипре, ни о Кении, ни об Иордании, и вообще о таких местах.

    Офицер. Вот получишь пулю в затылок, тогда узнаешь.

    Входят Принцесса Грэйс, Рио Рита, Мэллиди и проститутки.

    Принцесса Грэйс и проститутки. Ах, нет, он не виноват!

    Мистер Мэллиди. Кто ж тогда виноват?

    Мисс Гилкрист. Правительство.

    Принцесса Грэйс. Бедный юноша!

    Мистер Мэллиди. Не нужно было тащить его сюда. Теперь неприятностей не оберешься. Я это весь день чувствовал. Это же противозаконно.

    Мисс Гилкрист. Юстэс! Почему вы оказались в компании таких личностей?

    Мистер Мэллиди. Мы же с вами не разговариваем, мисс Гилкрист! (С той минуты, как вы заинтересовались душой этого молодого человека, душа скромного слуги государства утратила для вас (всякую ценность.

    Мисс Гилкрист. Что это с вами?

    Мистер Мэллиди. Если вам не нравится, можете выйти из этой комнаты! Из моды вы уже вышли!

    Принцесса Грэйс. Мы заключили пакт.

    Мэг. Что это они затеяли?

    Пат. От них всего можно ожидать...

    Мистер Мэллиди. Да, мы больше не намерены терпеть ваш произвол.

    Принцесса Грэйс. Со временем узнаете. А для тех, кто не понимает, мы споем нашу старинную песню. Дядя!

    Рио Рита, Мэллиди и Принцесса Грэйс.
    Раз в древней Греции Сократ
    Сидел в турецкой бане.
    Он мыл и скреб, он мыл и скреб
    И спереди и сзади.
    И пел он песенку сирен,
    Что Суинберн и Шекспир поют:
    «Мы здесь, потому что мы не как все,
    Мы не как все, потому что мы тут».
    Персоны знатные в стране
    Кто «con», а кто и «pro»,
    Все это дело вкуса лишь,
    А в общем все одно.
    От шведа ростом в потолок
    И до араба, что с вершок,
    Они ответят, подмигнут:
    «Мы здесь, потому что мы не как все,
    Мы не как все, потому что мы тут».

    Мисс Гилкрист. Лэсли, уйдем отсюда. Это неподходящая компания для чистого мальчика.

    Солдат. Нет уж, мамаша!

    Мисс Гилкрист. Оставьте мальчика в покое. Я уверена, что в нем много хорошего и что он не привык к проституткам - ни женского, ни мужского, ни среднего рода.

    Мэг. Пошли вон, пакостники! Порядочной проститутке с такими копейки не заработать.

    Принцесса Грэйс. Эх, Мэг Диллон, терпимости вам не хватает.

    Мэг. Ты мне тут не выражайся.

    Принцесса Грэйс. Пока, Лэсли!

    Мисс Гилкрист. Оставьте его. Он вам не кот.

    Солдат. Нет, я рабочий. Со стройки я.

    Мисс Гилкрист. Честный труженик!

    Солдат. Вы это все, чтоб мне мозги задурить...

    Мисс Гилкрист. О, мой мальчик! Музыку, пожалуйста! Музыку мне!

    Они поют дуэт на мотив: «Качусь по волнам в веселую Англию»; свои строфы Солдат говорит речитативом.

    Мисс Гилкрист.
    Неужели ты согласен
    Жить у женщины на шее?
    Быть котам великосветским?
    Некрасивая затея.

    Солдат.
    Надоело мне до смерти
    Киркой землю ковырять.
    Почему бы, черт возьми вас,
    Счастья раз не попытать?

    Мисс Гилкрист.
    Читал ли ты, мой друг, доклад,
    К чему ведет паденье!

    Солдат.
    Хотел бы я послушать. Факт!
    (К Мэллиди.) Но в вашем изложенье.
    Быть котом! Да ведь с деньгами
    Полисмен тебе ни слова!
    Полисмен ты наш английский,
    Где еще найдешь такого?

    Мисс Гилкрист.
    Ну, прощай, господь с тобою,
    Перед богом не греши.
    Не забудь послать мамаше
    Ее вдовьи гроши.

    Входит Тереза.

    Тереза (с лестницы). Лэсли!

    Волонтер. Меня Фиргасом звать.

    Пат (Волонтеру). Прекрати, тебе говорят, а то мы все из-за тебя влопаемся.

    Волонтер. Чего?

    Пат. Смир-рна! На караул! А теперь потуши свет и оставь их в покое.

    Мэг, Пат, мисс Гилкрист и Волонтер уходят.

    Тереза. Лэсли!

    Солдат. Я здесь.

    Тереза. Этот сердитый офицер сейчас вернется Пата сменять, тогда мне с тобой и не поговорить.

    Солдат. Что тебе надо?

    Тереза. Чего ты сердишься? Я просто поглядеть на тебя пришла.

    Солдат. Раз уж так - гляди получше.

    Тереза. Что это на тебя накатило? Я ж только поговорить с тобой хотела, вот и все.

    Солдат. Бремени у тебя осталось немного. С дырой в голове я не больно-то с тобой поговорю.

    Тереза. Миленький, не говори так.

    Солдат. Почему? Ну, почему?..

    Тереза. Я пришла спросить, не нужно ли тебе чайку.

    Солдат. Нет, спасибо. Я только что бочку пива выдул.

    Тереза. Ну, я пойду.

    Солдат. Погоди минуту - слушай, ты только не воображай, что я такой уж конченый дурак. Вся эта петрушка с чаем и с пивом... Ты меня даже вот этим (показывает на кровать) угостила.

    Тереза. О, господи!..

    Солдат. Ну-ка, поди сюда, погляди в окошко. Видишь вон того человека на углу? И еще одного у дверей напротив? Меня стерегут не только ваши два идиота... Еще посмотри воина ту парочку в проходе. Влюбленными прикидываются! Это, верно, так заведено на вашей улице - прикидываться влюбленными. Прямо обхохочешься.

    Тереза. Чего ты? Я ж не представлялась.

    Солдат. С чего бы это я стал верить тому, что ты мне тут поешь?

    Тереза. Ребята тебе ничего не сделают. Пат мне сам сказал, что они только хотят допросить тебя и припугнуть англичан насчет того парня в Бэльфасте.

    Солдат. Станет он тебе правду говорить. Если тебе в самой деле... если тебе в самом деле жалко меня, ты б могла кликнуть полицию. Так ведь?

    Тереза. Я не доносчица.

    Солдат. Будто я не знаю! Сколько у меня времени осталось? Сколько сейчас?

    Тереза. Еще и одиннадцати нет. Я слышала, как в городе четверть пробило.

    Солдат. Дома жизнь сейчас только начинается, ребята расходятся с танцев...

    Тереза. (Посмотри вон на того деда - вишь, как нализался, а теперь думает, как его дома хозяйка встретит, и со страху на глазах трезвеет.

    Солдат. Дома! (Всего каких-нибудь двести миль, а будто это другая планета.

    Тереза. Ты смотри, закусочная еще открыта. Я могу прикинуться, что пошла жареной картошки тебе купить.

    Солдат. Не надо мне никакой картошки. Будешь разве есть, когда знаешь, что конец пришел?! Ты все думаешь об этом... в Бзльфасте. А обо мне ты подумала?

    Тереза. Господи, помилуй нас грешных!

    Солдат. Как насчет меня - здесь, сейчас?

    Тереза. Если бы я, правда, думала, что они тебе что-нибудь сделают, я б...

    Солдат. Если бы ты думала! Я - заложник. Ты знаешь, что это значит? Стал бы кто-то брать заложника, если бы не хотел его прикончить?

    Тереза. Лэсли, если за тобой придут, ты кликни меня.

    Солдат. Кликни! Дадут они мне кричать, как же! Если они придут...

    Тереза. Если б только я точно знала! Пат говорит...

    Солдат. Знаешь что, иди-ка ты отсюда и оставь меня в покое. Парня в Бэльфасте хоть не тревожит теперь никто, а завтра явятся к нему и монахи, и священники, чтобы проводить с почестями.

    Тереза. Я все для тебя сделаю, Лэсли. Что тебе надо?

    Солдат. Ничего мне не ладо. Постараюсь сам управиться. Может, на том свете мы с этим бэльфастским парнем познакомимся. Вот посмеемся с ним тогда!

    Тереза. Офицер тащится. Уходить надо.

    Солдат. Тереза!

    Тереза. Что?

    Солдат. Обидел я тебя. Сам знаю. Только давай все-таки попрощаемся по-хорошему. А?

    (Тереза бросается к нему на грудь.)

    Если мне удастся освободиться, приезжай ко мне в Армаг.

    Тереза. Приеду, Лэсли.

    Солдат. Я хочу тебя всем ребятам из нашей роты показать. У них у всех фотокарточки над кроватями висят... а у меня никогда никаких фотокарточек не было; зато теперь у меня ты есть. А потом мы поедем в Бэльфаст и там уж гульнем вовсю.

    Тереза. Миленький мой, вот хорошо-то будет!

    Солдат. Мне скоро трехдневный отпуск полагается.

    Тереза. У меня и деньги на дорогу есть.

    Солдат. Ну, это уж не твоя забота будет.

    Тереза. Как же не моя... Идут...

    Пат и Офицер появляются в дверях.

    Офицер. Что она тут делает? Спит с ним?

    Пат. Не суйтесь не в свое дело. Она вам не мешает. (Терезе.) Тебе спать давно пора. Куда это ты?

    Тереза. А я в закусочную сбегать хотела. Картошки ему жареной купить.

    Офицер. Сейчас туда нельзя.

    Пат (машет на него рукой). Поздно уж, Тереза.

    Тереза. Еще только одиннадцать.

    Пат. Уже к часу дело.

    Тереза. Неправду вы мне говорите.

    Пат. А ты не слыхала, как колокол бил?

    Тереза. Слыхала.

    Офицер. Довольно разговоров! Отведи ее, или это сделаю я.

    Тереза. Обманываете вы меня. Закусочная до двенадцати открыта.

    Офицер. Иди к себе!

    Тереза. Идти мне, Пат?

    Пат. Иди в свою комнату.

    Мисс Гилкрист. Что с ним сделают, мистер Пат?

    Пат. Брысь отсюда!

    Мисс Гилкрист. О, Лэсли, что-то будет с тобой?

    Солдат. Не знаю, мамаша. Может, в последнюю минуту меня спасут, а может, и нет...

    Мисс Гилкрист. Я буду молиться за тебя.

    Солдат. Спасибо.

    Мисс Гилкрист. Я подарю тебе фотографию.

    Солдат (рассматривая снимок). Ничего себе.

    Мисс Гилкрист. Ты разве меня не узнаешь?

    Солдат. Ах, это вы, мамаша...

    (Входит мрачная фигура с револьвером - второй офицер.)

    Похоже, что здесь будет жарко... Вы бы лучше шли.

    Мисс Гилкрист. Бог да будет с тобой. (Уходит, напевая.) Солдат. Так! Эту спровадили. Вся загвоздка теперь, пойдет ли Тереза в полицию? Пойдет или не пойдет? Дом оцеплен, и хоть Эйнштейн и пьян в доску, за дверями есть еще другие. Пристрелят или не пристрелят? Пожалуй, что пристрелят. Пойдет Тереза в полицию? Пожалуй, что не пойдет.

    За окном слышен громкий выстрел. Солдат бросается ничком на пол. Сирена, свистки. Свет гаснет.

    Солдат. Вот же черт!

    Мэг. Полиция! Пат! Пат! Где ты?

    Пат. Здесь я. Прячься. Облава.

    Солдат. Где Тереза?

    Мэг. Тереза!

    Пат. Не знаю. Здесь ее нет. Ложись! Голову пригни! Это налет - сейчас стрелять начнут.

    Мистер Мэллиди (с колосников). Двое оставайтесь на крыше. Остальные за мной, через чердак - вниз!

    Принцесса Грэйс. Шестеро у черною кода и шестеро у парадного. Двое за мной через подвал!

    Пат. Приглашаем на тур вальса.

    Мистер Мэллиди. О’Шоннесси, ради Христа, посвети фонариком.

    О’Шоннесси (за сценой). Минуточку, сэр.

    Мистер Мэллиди. Ни черта не видно.

    О’Шоннесси (за сценой). Не (могу, сэр. Батарея разряжена.

    Мистер Мэллиди. К чертям батарею!

    Принцесса Грэйс (за сценой). Держись, ребята! Ну, пошли!

    Мистер Мэллиди (за сценой). Так! Так! Шон, спускайся! О’Шоннесси (за сценой). Может, вперед вы, сэр? Я высоты побаиваюсь.

    Принцесса Грэйс. Головы пригибайте!

    Мистер Мэллиди. Да здравствует де Валера! Вперед!

    Пат. Как это, интересно, они перелезут через пианино, попугая и восемь томов энциклопедии?!

    (Вспыхивает яркий свет. Появляется Мусью, играя на волынке.)

    Эй, голову нагните!

    Мусью. Что?

    Пат. Пригните голову или вам конец.

    Мусью. Что тут происходит?

    Пат. Потом расскажу. Налет на нас.

    Мусью. Какого дьявола ты меня заранее не предупредил? Что тут происходит, Патрик? (Осторожно подходит к окну.)

    Пат. Сейчас они расстановку сил производят. Охранка готова ударить, но войска медлят... Мистер Мэллиди возглавил силы закона и порядка. Мисс Гилкрист прикрывает тылы. Принцесса Грэйс перекинулась на сторону полиции - взвод ведет.

    Мусью. А где этот славный офицер?

    Пат. Нигде его видно. Смылся.

    Мусью. Ты хочешь оказать, что ой дезертировал перед лицом опасности?

    Пат. Идут!

    Солдат. Тереза!

    Мэг. Замолчи ты. Вот погоди, вернется доносчица твоя - обоих пристрелю.

    Солдат. Ладно, мамаша.

    Пат. Ну, кажется, доигрались.

    Мусью. Да здравствует республика! Стрелять с пяти шагов!

    Мэг. Бежим!

    Мусью. Ни шагу назад!

    Пат. Лично я побежал.

    Мистер Мэллиди. Стой, стрелять буду! Стой!

    Пат. Стою.

    Принцесса Грэйс. Вперед!

    Выстрелы, дым.

    Мусью. Вперед! На приступ! Да здравствует республика!

    Солдат. Да здравствует арсенал!

    Мистер Мэллиди. Руки вверх! Мы победили.

    Мусью. Если вы войдете, мы застрелим пленного.

    Мэг. Да, и застрелим.

    Тереза (издали). Отпустите его! Лэсли, беги! Беги, Лэсли!

    Солдат. Тереза!

    Выстрел. Солдат падает.

    Мистер Мэллиди и Принцесса Грэйс. Вперед!

    Мусью. Патрик, нас окружили.

    Мэг. Бросай ружье, а то не посмотрю, что старик.

    Пат, Мэг и Мусью поднимают руки.

    Мусью (к Мэллиди). Кто вы такой?

    Мистер Мэллиди. Я - агент тайной полиции, и мне наплевать, знаете вы это или нет.

    Входят Волонтер и Офицер, переодетые в женское платье.

    Мистер Мэллиди. Арестуйте этих женщин.

    Вбегает Тереза.

    Тереза. Где Лэсли?

    Пат. Только что здесь был.

    Тереза. Где он? Лэсли! (Видит его.)

    Мэг. Да вон он.

    Пат. Готов. Возьмите его опознавательный жетон.

    Принцесса Грэйс (становится на колени, чтобы снять жетон). А мне и в голову не пришло бы, что он католик.

    Тереза. Это я ему дала. Оставьте на нем.

    Мистер Мэллиди. Накройте его чем-нибудь.

    Тереза. Лэсли, любовь моя, Христос с тобой.

    Пат. Не плачь, Тереза, и не вини никого. Никто не собирался его убивать.

    Тереза. Но он-то мертвый.

    Пат. И парень в Бэльфастской тюрьме тоже.

    Тереза. Эх, не Бэльфастская это тюрьма и не шесть графств житья тебе не давали, а молодость твоя загубленная да нога хромая. Никогда его не забуду. Умер он на чужой земле, и дома никого у него нету. Никогда не забуду тебя, Лэсли, никогда, до конца дней. (Отворачивается.)

    Солдат (встает и отряхивается).
    Слышен колокола звон,
    Дин-дон, дин-дон,
    Только вас, а не меня,
    Пугает он.
    И большое дело - умирать,
    Ведь не так уж много мне терять.
    Если встретишь на могилке
    На безвестной привиденье,
    Ты распей с ним полбутылки,
    А пока - мое почтенье. Занавес

     


    1 Песенки в переводе М. Мироновой.
    2 Джеймс Ларкин (1876-1947) - ирландский рабочий лидер.


    Роберт Болт

    Человек для любой поры

    Мор - человек сверхъестественного ума и редкостной учености; равных ему я не знаю. Ибо где еще найдется человек столь благородный, скромный и любезный? И, если то ко времени, - предающийся удивительной веселости и потехе, в иное же время - степенной печали: человек для любой поры.
    Роберт Уиттингтон

    Никогда еще наши острова не рождали человека столь высоких достоинств.
    Сэмюел Джонсон

    Действующие лица:


  • ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК, среднего возраста. Черное трико плотно обтягивает коренастую фигуру с брюшком. Лицо хитрое, лениво добродушное; осмысленнее обычного, когда выражает грубое чувство юмора.
  • СЭР ТОМАС МОР, под пятьдесят. Бледный, среднего роста, хрупкого сложения. Духовная жизнь его богата и нескованна, что озаряет и его тело: движения легкие и быстрые, хотя в них и сказывается прирожденная сдержанность. Лицо одухотворенное, легко загорается радостью, в обычном же своем состоянии внимательное и участливое. Только в самые решительные минуты оно становится аскетическим, и тогда застывает, леденеет.
  • РИЧАРД РИЧ, лет тридцати. Крепкое, но не тренированное тело. Лицо напряженное, несчастное. В Риче тлеет огонь приглушенных страстей. Это кабинетный человек, но неуверенность в себе погнала его в мир практических дел, и он жаждет спастись от себя самого.
  • ГЕРЦОГ НОРФОЛЬК, под пятьдесят. Спортсмен и солдат: грузный, подвижный, в жизни руководствуется строгим соблюдением минимального кодекса долга в общепринятом понимании этого слова. Несмотря на сознание собственной незначительности, моральной и интеллектуальной, это вельможа, непоколебимо убежденный в том, что его поступки и мысли важны, потому что это его поступки и мысли.
  • ЭЛИС МОР, под пятьдесят. Из купеческого сословия, ставшая знатной леди, издали она нелепа, вблизи - внушительна. Расфуфыренная, нескладная, она боготворит высшее общество; храбрая, пылкая, она боготворит своего мужа. Не находя верного тона ни с обществом ни с мужем, держится вызывающе.
  • МАРГАРЕТ МОР, лет двадцати пяти. Красивая девушка с горячей и тонкой душой; молчалива, страдает от собственной замкнутости, как ни старается отец ей помочь.
  • КАРДИНАЛ ВУЛСИ, старик. Крупная, одряхлевшая фигура. Алое одеяние. Наделен почти маниакальным честолюбием, к несчастью, сочетающимся с выдающимся умом. Одинок, эгоистичен, презирает весь мир.
  • ТОМАС КРОМВЕЛЬ, под сорок. Лукав и сосредоточен, лицо выражает не душевное напряжение, а неимоверную, всесокрушающую волю человека Ренессанса. Самомнение, способное породить страшные злодейства во имя намеченной цели. Словом, бандит с философией.
  • ПОСОЛ ШАПЮИ, профессиональный дипломат, духовное лицо на светской службе, ходит в черном одеянии. Охотно выставляет себя человеком многоопытным и образованным, на самом же деле умственная дорожка, по которой он беззаботно трусит, не шире, чем у безграмотного крестьянина.
  • МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, состоящий при Шапюи. Начинающий дипломат, из знатного семейства.
  • УИЛЬЯМ РОПЕР, лет тридцати. Прямая фигура и неподвижное лицо. Воображение бедное, умственные способности ограниченные. Всепоглощающая честность - его крест, его услада и утеха.
  • КОРОЛЬ, не тот Генрих VIII, что на портрете Гольбейна, а много моложе, гладко выбритый, ясноглазый, ловкий и сильный. Оплот и надежда ученых-гуманистов всей Европы. Только по тому, сколь легкомысленно он пользуется своей неограниченной властью, можно предугадать, до какой развращенности он дойдет в будущем.
  • ЖЕНЩИНА, лет пятидесяти пяти. Упрямая, себялюбивая, негодующая ханжа.
  • АРХИЕПИСКОП КРАНМЕР, под пятьдесят. Острый ум, острые черты лица. Церковь для него - административная служба, а богословие - свод искусных приемов, потому что сам он нерелигиозен.
     

    Время действия 1526-1535 годы. (Возраст действующих лиц указан применительно к началу пьесы.)
    Декорация - одна на всем протяжении спектакля, но освещение меняется соответственно указаниям в тексте. Конкретное решение - дело художника; до известной степени оно диктуется действием. Я представляю себе две галереи с круглыми, «тюдоровскими» арками, расположенные одна над другой. На них можно выйти из-за кулис. С верхней галереи на сцену ведет лестница. Выступ, временами скрытый расшитой занавесью, по мере надобности изображает альков или кабинет. Стол и несколько стульев, годных и для помещения и для сада. Костюмы - тоже дело художника, но я не думаю, чтобы нужно было точно воспроизводить замысловатые моды той эпохи. Мне представляется, что следует использовать простые цвета - алый для кардинала, золотой для короля, серый для Мора, зеленый для герцога, синий для Маргарет, черно-белый для чиновников - Рича и Кромвеля, и т. д.

    Действие первое

    Когда занавес поднимается, сцена погружена в темноту; единственный луч света падает сверху на Простого человека и стоящую позади него большую корзину с реквизитом.

    Простой человек. Слыханное ли дело? Чтобы пьесу, в которой сплошь действуют короли и кардиналы в своих вельможных костюмах, либо ученые господа-златоусты, чтобы такую пьесу начинать с меня! Если бы пролог произносил какой-нибудь король или кардинал, у него бы уж нашлись нужные ткани. А у ученого мужа хватило бы пышных метафор, ярких тезисов и тонких богословских доводов, чтобы одеть вою палату лордов. Но это... Разве это костюм? Разве он говорит о чем-нибудь? Наготу прикрывает - и только. Был ветхий Адам, взяли кусок черной материи - и нате вам: получился Простой человек. Вот ежели бы мне позволили выйти голым, тогда бы я вам кое-что показал. Такое, что вам и без слов стало бы ясно!.. Такое, про что я и сам забыл... Укутали старика Адама!.. (Пятится к корзине.) Теперь, чтобы доказать мой собственный тезис, мне нужен костюм. (Достает и надевает кафтан и шляпу мажордома.) Мэтью! Мажордом сэра Томаса Мора!

    Сцена освещается. Он достает из корзины пять серебряных кубков - один побольше остальных, и кувшин с крышкой, расставляет их на столе. За сценой взрыв веселого смеха.

    Простой человек (замирает на месте и указывает на верхнюю галерею.) У нас нынче гости к обеду. (Кончает наводить порядок на столе.) Отлично! Простой человек! Мажордом шестнадцатого века! (Отпивает из кувшина.) Отлично. Шест... (Умолкает, приятно пораженный качеством вина, почтительно разглядывает кувшин и снова отпивает глоток.) Шестнадцатый век - век Простого человека. (Ставит кувшин на стол.) Как и всякий другой век. (Переходит на правую сторону сцены.) Вот это и есть мой тезис.

    В конце его монолога за сценой слышатся голоса. На верху лестницы появляется сэр Томас Мор.

    Мажордом. Это сэр Томас Мор.

    Мор. Вино, Мэтью?

    Мажордом. Подано, сэр.

    Мор (заглядывая в кувшин). Хорошее вино?

    Мажордом. Храни вас господь, сэр! Мне-то откуда знать?

    Мор (мягко). И вас храни господь, Мэтью.

    На верхнюю галерею выходит Рич.

    Рич (с увлечением развивая какой-то довод). Но каждого человека можно купить!

    Мажордом (пренебрежительно). Мистер Ричард Рич.

    Рич. Уверяю вас. И притом за деньги.

    Мор (сдерживая раздражение). Нет, нет, нет.

    Рич. Или за удовольствия. Титулы, женщины, поместья - всегда что-нибудь найдется.

    Мор. Детский лепет.

    Рич. А уж за страдания - наверняка.

    Мор (с интересом). Купить человека страданиями?

    Рич. Заставить его страдать, а потом предложить избавление.

    Мор. Ах, вот что. А я было подумал, что вы высказали глубокую мысль. (Протягивая Ричу кубок.)

    Рич (Мажордому). Добрый вечер, Мэтью.

    Мажордом (свысока). Добрый вечер, сэр.

    Рич. Нет, какая там глубина! И тогда встает чисто практический вопрос: каким образом причинить ему достаточно страданий.

    Мор. М-м... (Берет Рича под руку и делает с ним несколько шагов.) Кто же это посоветовал вам читать синьора Макиавелли?

    Рич, смеясь, высвобождает руку; его смех длится чуть дольше, чем нужно.

    Мор (улыбается). Нет, в самом деле, кто?

    (Рич снова смеется.)

    М-м?

    Рич. Мистер Кромвель.

    Мор. А-а. (Возвращается к столу.) Весьма одаренный человек.

    Рич. Ваша правда!

    Мор. Вот я и говорю. Весьма одаренный Рич. И он обещал для меня что-нибудь сделать.

    Мор. Я не знал, что вы с ним знакомы.

    Рич. Простите меня, сэр Томас, но много ли вы вообще обо мне знаете?

    Мор. Знаю все, что вы мне рассказали.

    Рич. Я вам рассказал все, все!

    Мор. Ричард, вам следует возвратиться в Кембридж: не то вы совсем испортитесь.

    Рич. Не привык я... Да вы знаете, чего я добился за семь месяцев тяжелого труда?

    Мор. Труда?

    Рич. Труда! Ожидание - это труд, когда ждешь так, как я, изо дня в день!.. За семь месяцев, а ведь это двести дней, я добился знакомства с кардинальским сторожем, равнодушия кардинальского привратника и толчка в грудь от кардинальского дворецкого!.. Да, и еще кивка за пятьдесят шагов от герцога Норфолька. Скорее всего, он меня спутал с кем-то.

    Мор. За обедом он был очень любезен.

    Рич. Здесь-то все всегда любезны...

    (Мору приятно это слышать.)

    Ну, и еще, конечно, дружба с сэром Томасом Мором. Или, лучше сказать, знакомство?

    Мор. Говорите - дружба.

    Рич. Ну так вот: «Друг сэра Томаса и до сих пор без должности? Значит, чем-то он нехорош».

    Мор. Я думал, что мы говорили о дружбе... (Подумав.) Настоятель собора святого Павла предлагает вам место: дом, слуга и пятьдесят фунтов в год.

    Рич. Не может быть! Какое место?

    Мор. В новой школе.

    Рич (горько разочарован). Учителем!..

    Мор. Человеку следует быть там, где его не подстерегают соблазны. Гляньте-ка, Ричард. (Протягивает ему серебряный кубок.) Глядите, глядите лучше...

    Рич. Красота.

    Мор. Итальянской работы... Хотите?

    Рич. С чего бы...

    Мор. Я не шучу. Возьмите его себе... Или продайте.

    Рич. Да я... я, конечно, очень благодарен... Благодарю вас! Благодарю! Но...

    Мор. Вы ведь его продадите?

    Рич. Да, вероятно. Да, продам.

    Мор. И купите... что?

    Рич (с прорвавшейся внезапно злобой). Приличное платье!

    Мор (сочувственно). Вот как.

    Рич. Мне нужна такая мантия, как у вас.

    Мор. Думаю, что за него вы получите несколько мантий. Мне его недавно прислала одна женщина. А теперь она подала жалобу в Совестный суд. Это взятка, Ричард.

    Рич. А-а... (Огорченно.) И вы, конечно, хотите его сбыть.

    Мор. Да.

    Рич. Мне?

    Мор. Что ж, себе я его не оставлю, а вам он нужен. Разумеется, если вас смущает, что он как бы осквернен...

    Рич. Нет, нет, я рискну.

    Оба улыбаются.

    Мор. Но помните, Ричард, когда человек занимает государственную должность, ему много чего предлагают. Мне однажды предложили целую деревню, с мельницей, с усадьбой, бог его знает с чем еще - очень возможно, что и с фамильным гербом в придачу. Почему вам не сделаться учителем? Учитель из вас получится хороший. Может быть, великий.

    Рич. Если и так, кто об этом будет знать?

    Мор. Вы, ваши ученики, ваши друзья, бог. Не такое уж плохое общество... И подумайте, Рич, - тихая, спокойная жизнь!

    Рич (смеясь). Не вам бы говорить!

    Мор. Ричард, свою должность я занял по приказу. Она была мне навязана силой...

    (Рич пристально на него смотрит.)

    Не верите?

    Рич. Трудно поверить.

    Мор (угрюмо). Берите место учителя.

    На верхней галерее появляется Норфольк.

    Мажордом (в публику). Герцог Норфольк. Лорд.

    Норфольк. Говорю вам, он камнем упал из облаков. (Раздраженно.) Элис!

    На верху лестницы тотчас появляется Элис.

    Элис (раздраженно). Здесь я!

    Мажордом (в публику). Леди Элис. Супруга моего хозяина.

    Норфольк (спускаясь). Говорю вам, он ударил...

    Элис (спускаясь). Не было этого.

    Норфольк. Было, черт побери!

    Элис. Не могло этого быть.

    Норфольк. Он всегда...

    Элис. Вот не верю - и все тут...

    Норфольк. Ну, часто...

    Элис. Никогда.

    Норфольк. Проклятье! (Берет бокал с вином.) Благодарствуйте, Томас.

    Мор (заметив, что на верхней галерее появилась Маргарет). Иди к нам, Мэг.

    Мажордом (в публику, умильно). Леди Маргарет, дочка моего хозяина. Прелесть, одно слово - прелесть.

    Элис (подозрительно взглянув на мажордома). Мэтью, нечего вам здесь делать, ступайте.

    (Мажордом уходит.)

    Довольно спорить, милорд. Попросим Томаса, пускай он нас рассудит. Томас, ведь не могло этого быть, чтобы сокол ударил из об лаков, правда?

    Мор. Не знаю, голубушка, едва ли. А впрочем, сокол - замечательная птица.

    Элис. Но как он мог ударить из облаков? Он же не видел, куда падает.

    Норфольк. Вот и выходит, Элис, что вы ничего в этом не смыслите. Настоящему соколу все равно, куда он упадет. И вообще, я говорю не с вами, а с Мэг. (Продолжая «охотничий рассказ».) В тот день, Мэг, мы только что выпустили первую пару соколов. Солнце было у нас сзади. И над всей долиной, подобно шатру, навис густой туман.

    Элис. Ага, туман!

    Норфольк. А туман - это и есть облака, разве нет?

    Элис. Нет.

    Рич. Аристотель утверждает, что туман есть испарение земли, в то время как облака...

    Норфольк. Он ударил с высоты в пятьсот футов. Вот так! Словно божья кара, верно, Томас?

    Мор. Птица замечательная.

    Норфольк (к Элис). Замечательная.

    Маргарет. А цаплю он убил?

    Норфольк. Цапля оказалась проворная. (Б его устах это звучит уничтожающе.) Но удар был поистине королевский. (Лукаво.) Вот если бы вы умели ездить верхом, Элис, я бы вам показал.

    Элис (запальчиво). А я умею, милорд!

    Мор. Нет, нет, это тебе вредно.

    Элис. И ставлю двадцать пять шиллингов... нет, тридцать, что сокол ни в жизнь ни из каких облако, а не ударит.

    Норфольк. По рукам.

    Мор. Элис! Не нужно тебе ездить на охоту... с ними.

    Элис. Да бог с тобой, Томас, ты подумай, кто ты есть. Я что же, по-твоему, торговка из Сити?

    Мор. Вот уж нет. Ты, сдается мне, только что проспорила тридцать шиллингов: такие птицы бывают. А цапля воротилась домой к своим птенцам, Маг, так что все кончилось хорошо.

    Маргарет (с улыбкой). Да.

    Мор. Что это вы вспомнили из Аристотеля, Ричард?

    Рич. Да ничего, сэр Томас, это так, к слову пришлось.

    Норфольк (Ричу). Я лично ничего особенного не усмотрел у Аристотеля - такого, что бы можно применить к жизни. Великий философ, конечно. Недюжинный ум!

    Рич. Совершенно верно, ваша светлость!

    Норфольк (подозрительно). А?

    Мор. Мистер Рич - новоявленный приверженец доктрин Макиавелли.

    Рич. Нет, что вы!..

    Норфольк. А, этого итальянца. Премерзкая, говорят, книга.

    Маргарет. Очень применимая в жизни, ваша светлость.

    Норфольк. А вы читали? Поразительная девица, Томас. И где вы только найдете ей мужа?

    Мор (переглянувшись с Мэг). Сам не знаю.

    Рич. По-моему, доктрину Макиавелли сильно искажают. Более того, если правильно его понять, у него нет никаких доктрин. Мне кажется, что именно это имеет в виду мистер Кромвель, когда он говорит...

    Норфольк. Вы знакомы с Кромвелем?

    Рич. Совсем немного, ваша светлость.

    Норфольк. Секретарь кардинала.

    (У Мора, Маргарет и Элис вырываются возгласы изумления и ужаса.)

    Сведения точные.

    Мор. И давно, Хауорд?

    Норфольк. Дня два, три.

    Все встревожены.

    Элис. Сын коновала?

    Норфольк. Ну и что же, сам-то кардинал - сын мясника.

    Элис. Быстро взлетел мистер Кромвель, быстро и слетит.

    Норфольк мычит что-то себе под нос.

    Мор (спокойно). Вы это знали?

    Рич. Нет!

    Маргарет. Мистер Рич, вам мистер Кромвель нравится?

    Элис. Если скажет да, значит второго такого чудака нет во всем Лондоне.

    Рич. Мне он, пожалуй, нравится, леди Элис.

    Мор (довольный). Одобряю... Ну, теперь моя помощь вам не нужна.

    Рич. Ах, сэр Томас, если б вы знали, насколько охотнее я принял бы помощь от вас, чем от него!

    На верху лестницы появляется Мажордом. Спустившись, протягивает Мору письмо, тот распечатывает его и читает.

    Мор. Легок на помине! Только что говорили о секретаре кардинала, и вот кардинал требует меня к себе. Немедленно.

    Элис. Да ведь ночь на дворе!

    Мор (мягко). По делу короля.

    Элис. По делу королевы.

    Норфольк. Скорее всего, Элис, скорее всего.

    Мор (резко перебивая их). Который час?

    Мажордом. Одиннадцать, сэр.

    Мор. Лодка есть?

    Мажордом. Подана, сэр.

    Мор (жене и дочери). Ступайте спать. Не взыщите, ваша светлость... И вы, Ричард. (Целует Элис и Маргарет.) Ступайте, ложитесь...

    По семейному обычаю Моры берутся за руки и произносят в унисон.

    Мор, Элис и Маргарет. Господи боже наш, ниспошли нам нынче спокойный сон, если же не должно нам спать, ниспошли нам бодрости. И дай нам силы заботиться только о спасении души нашей. Ради Христа, бога нашего. Аминь.

    Мор. И храни государя нашего короля.

    Элис и Маргарет. И храни государя нашего короля.

    Все. Аминь.

    Торопливые прощания. Мор направляется к выходу внизу, остальные - к лестнице.

    Мор. Хауорд, вы тоже в Ричмонд?

    Норфольк. Нет, мне вниз по реке.

    Мор. Ну, тогда доброй ночи! (Замечает безутешного Рича.) Ах да, ваша светлость, этому молодому человеку до зарезу нужна должность. Что-нибудь по канцелярской части.

    Норфольк. Что ж, если вы его рекомендуете...

    Мор. Нет, я его не рекомендую, я только сообщаю вам о нем. (Идет к выходу.) Он живет в Темпле. Вы могли бы его подвезти.

    Норфольк (Ричу, поднимаясь по лестнице). Хорошо, поехали.

    Рич (с поклоном). Милорд...

    Норфольк. Мы еще поохотимся в Хаунслоу, Элис.

    Элис. С удовольствием, где хотите.

    Элис и Маргарет следуют за Норфольком.

    Рич (у подножия лестницы). Сэр Томас!

    (Мор оборачивается.)

    Благодарю вас.

    Мор. Берите место учителя. (Снова поворачивает к выходу.) Смотри, Элис, в Хаунслоу земля твердая!

    Норфольк. Что? (Радостно хохочет.) Ведь это там кардинал расшиб себе зад!

    Мор, Норфольк, Элис. Доброй ночи! Доброй ночи!

    Проходят по верхней галерее.

    Мор (тихо окликает). Маргарет!

    Маргарет. Да?

    Мор. Ложись спать.

    Маргарет уходит наверх. Возвращается Рич, берет со стола кубок и хочет с ним уйти.

    Мажордом. Эй!

    Рич. Что?.. А-а... Это подарок, Мэтью. Сэр Томас подарил его мне.

    (Мажордом берет кубок и молча его разглядывает.)

    Он мне его подарил.

    Мажордом (отдает ему кубок). Подарок отменный, сэр.

    Рич (пятясь к выходу). Да. Доброй ночи, Мэтью.

    Мажордом. Видно, сэр Томас к вам благоволит, сэр.

    Рич. Э-э... вот. (Дает ему денег и уходит.)

    Мажордом. Премного благодарен, сэр. (В публику.) Из этого молодчика ничего путного не выйдет. (Начинает укладывать реквизит в корзину. Замирает с кувшином в руке.) Мой хозяин Томас Мор готов отдать что угодно кому угодно. Одни говорят, что это хорошо, другие говорят, что плохо, а я говорю, что он не может иначе - и это плохо: ведь не ровен час попросят у него что-нибудь такое, с чем он не захочет расстаться, а отказывать он к тому времени не научится. (Накрывает стол сукном, ставит чернильницу, раскладывает бумаги.) Должно же быть что-нибудь такое, с чем он не захочет расстаться. Это всякому ясно.

    Входит Вулси. Садится к столу и сейчас же начинает писать. Простой человек смотрит на него некоторое время, потом уходит. Входи: Томас Мор.

    Вулси (не переставая писать). Половина второго. Где вы были? Часы отбивают час.

    Мор. Час, ваше высокопреосвященство. Я был на реке.

    Вулси молча пишет. Мор ждет стоя.

    Вулси (продолжая писать, пододвигает ему по столу какую-то бумагу). Поскольку вы так восставали против Латинского послания1, я подумал, что вам будет интересно его просмотреть.

    Мор (тронут). Благодарю, ваше высокопреосвященство.

    Вулси. До того, как оно будет отправлено.

    Мор (с улыбкой). Ваше высокопреосвященство очень добры. (Берет бумагу и читает.) Благодарю.

    Вулси (продолжая писать). Ну, что скажете?

    Мор. Слог мне кажется превосходным, ваше высокопреосвященство.

    Вулси (снисходит до усмешки). Черта с два я вам поверил. (Откидываясь на стуле.) А если отвлечься от слога?

    Мор. Я полагаю, что прежде чем отправлять его в Италию, следует сообщить об этом Совету.

    Вулси. Вы бы так поступили на моем месте? Да, с вас бы сталось. Огорчаете вы меня, Томас. Не можете смотреть на вещи прямо, точно родились косоглазым. Вам бы немножко здравого смысла, из вас бы вышел большой государственный деятель.

    Мор (после короткой паузы). Вы мне льстите, ваше высокопреосвященство.

    Вулси. Не тратьте попусту слов... Томас, хотите вы мне помочь или нет?

    Мор (колеблется, отводит взгляд). Если бы ваше высокопреосвященство могли уточнить...

    Вулси. Ох и нудный человек! Со всей вашей ученостью, Томас, и со всем вашим опытом, что вы собой представляете?

    Звук трубы вдалеке, холодный и чистый.

    Вулси (встает, идет к окну.) Подите сюда.

    Мор подходит к нему.

    Король.

    Мор. Да.

    Вулси. Куда он ездил? Вам это известно?

    Мор. Мне, ваше высокопреосвященство?

    Вулси. Оставьте вы вашу скромность при себе. Он опять ездил туда, где можно в грязи поваляться.

    Мор (холодно). Вот как.

    Вулси. Вот как, вот как, больше вы ничего не придумаете? Вы решили действовать против меня?

    Снова звук трубы.

    Вулси (с явным облегчением.) Вошел во дворец. (Отходит от окна.) Ну, хорошо. Будем тянуть канитель. Королю нужен сын. Как вы предлагаете поступить?

    Мор (сухо, едва слышно). Я твердо уверен, что король может обойтись без советов насчет того, как поступить.

    Вулси (крепко стискивает сзади его плечо). Томас, мы одни. Даю вам слово. Здесь никого нет.

    Мор. Я и не предполагал иного, ваше высокопреосвященство.

    Вулси. Гм. (Идет к столу, садится, делает Мору знак тоже сесть. Мор, не подозревая дурного, повинуется. Нарочито громким голосом.) Вы стоите за смену династии, сэр Томас? Вы полагаете, что двух Тюдоров достаточно?2

    Мор (в ужасе вскочил с места). Ваше высокопреосвященство! Ради создателя...

    Вулси. Ну, а тогда - королю нужен сын. Повторяю, как вы предлагаете поступить?

    Мор (твердо). Я каждодневно молю об этом бога.

    Вулси (хватает свечу и подносит к лицу Мора. Тихо). Дьявольщина, ведь он не шутит... Эта тварь хотя бы может рожать детей, Томас.

    Мор. Но она ему не жена.

    Вулси. Нет; жена его Екатерина, а она бесплодна, как камень. Вы намерены молиться о чуде?

    Мор. Такие случаи бывали.

    Вулси. Да. Хорошо. Ладно. Молитесь. Чем больше, тем лучше. Но кроме молитв можно употребить усилия. Мои усилия сейчас ведут к тому, чтобы добиться развода. Могу я рассчитывать на вашу поддержку, да или нет?

    Мор (садится). Папа издал особое разрешение, чтобы король из государственных соображений мог жениться на королеве Екатерине. А теперь мы будем просить папу, чтобы он, тоже из государственных соображений... освободил нас от своего разрешения?

    Вулси. Я не люблю тянуть, Томас. Не заставляйте меня тянуть дольше, чем нужно. К делу!

    Мор. Тогда ясно, что нам остается только обратиться к его святейшеству с такой просьбой.

    Темп диалога убыстряется.

    Вулси. Я думаю, что в наших силах повлиять на ответ его святейшества.

    Мор (указывая на послание). Вот так?

    Вулси. И так и другими путями.

    Мор. Насчет этого я уже высказал свое мнение.

    Вулси. Ну, тогда прощайте. Ваша совесть - это ваше личное дело. Но ведь вы государственный муж. Да вы помните ли войну с Йорками?

    Мор. Отлично помню.

    Вулси. Стоит ему умереть, не оставив наследника, и все начнется сызнова. Стоит ему умереть, не оставив наследника, и миру, который столь дорог вашему сердцу, придет конец. Вот так. (Гасит свечу.) Словом, Англии нужен наследник престола; а для этого нужны известные меры, может быть, достойные сожаления, а может, и нет. (Напыщенно.) Ведь многое в жизни церкви и вправду требуется преобразовать, Томас...

    (Мор улыбается.)

    Ну хорошо, пусть достойные сожаления, но необходимые для того, чтобы наследник у нас появился. А теперь объясните, как вы, будучи членом Королевского совета, можете противодействовать этим мерам в угоду своей, личной совести.

    Мор. Ну что ж... Я считаю, что когда государственные мужи пренебрегают своей, личной совестью в угоду общественному долгу... они ведут свою страну прямым путем в пропасть. (Не переставая говорить, зажигает погашенную свечу от другой.) И тогда нам пригодятся мои молитвы.

    Вулси. Вот это в вашем вкусе, да? Управлять страной при помощи молитв?

    Мор. Да, это в моем вкусе.

    Вулси. Хотел бы я посмотреть, как вы за это возьметесь! А в самом деле, кто после меня будет заниматься всеми этими... бумагами? Вы, Фишер, Саффольк3?

    Мор. Я бы выбрал Фишера.

    Вулси. Да, но кого выберет король? А может быть, подойдет мой секретарь, мистер Кромвель?

    Мор. Кромвель!

    Вулси. Лучше займетесь сами?

    Мор. Лучше уж я, чем Кромвель.

    Вулси. Тогда спуститесь на землю... А до тех пор помните, что у вас здесь есть враг.

    Мор. Как будет угодно вашему высокопреосвященству.

    Вулси. Как будет угодно богу!

    Мор. Пусть так, ваше высокопреосвященство. (Поднимается по лестнице.)

    Вулси. Мор! Вам бы следовало смолоду стать духовным лицом!

    Мор (повеселев, с верхней галереи). Таким, как вы, ваше высокопреосвященство? (Уходит.)

    Вулси стоит, пораженный словами Мора, затем уходит через нижнюю аркаду, унося свечу. Свет на сцене меркнет. На заднем плане играют отблески воды, переливающейся в ярком лунном свете, и галереи выделяются на этом фоне черным силуэтом. Широкая полоса света падает на авансцену. Сверху на авансцену спускается весло и узел с одеждой. Входит Простой человек, развязывает узел, надевает куртку и шляпу лодочника.

    Мор (за сценой). Лодка! (Ближе.) Лодка!

    Лодочник (одеваясь). Сюда, сэр!

    Мор (за сценой). Эй, лодочник!

    Лодочник. Здесь лодка, сэр! (Хватает весло).

    Входит Мор.

    Мор (вглядываясь в полумрак). Лодочник?

    Лодочник. Я, сэр. (В публику, показывая весло.) Лодочник.

    Мор. Отвези меня домой.

    Лодочник (приветливо). А я сам как раз собрался домой, сэр.

    Мор. Тогда найди мне другую лодку.

    Лодочник. Господь с вами, сэр, зачем другую! (Доверительно.) Вы же не заставите меня тратить время даром, сэр?

    Справа из-за арки появляется Кромвель.

    Кромвель. Лодочник, свидетельство есть?

    Лодочник. А? Ну как же, сэр, есть у меня свидетельство.

    Кромвель. Тогда ты должен знать, что плата за провоз твердая... (Обернувшись к Мору, с преувеличенной радостью.) Ба, да это сэр Томас!

    Мор. Доброе утро, мистер Кромвель. Поздно вы работаете.

    Кромвель. Да вот иду к кардиналу. (Ждет, что ответит Мор.)

    Мор. Так, так.

    Кромвель. Вы, кажется, только что от него?

    Мор. Да.

    Кромвель. И оставили его, надеюсь, в веселом расположении духа?

    Мор. Пожалуй, я бы этого не сказал.

    Кромвель. О, это огорчительно. (Пятясь к выходу.) Я - один из ваших бесчисленных поклонников; сэр Томас... Лодочник, до Челси4 - полтора пенса. (Уходит.)

    Лодочник. Говорят, он идет в гору, сэр.

    Мор. Разве? Ну, где же твоя лодка?

    Лодочник. Вот тут рядом, сэр, у причала.

    Идут. Слева из-под арки выходят Шапюи и состоящий при нем Молодой человек.

    Шапюи. Сэр Томас Мор!

    Мор. Синьор Шапюи? Поздно вы ложитесь спать, ваше превосходительство.

    Шапюи (многозначительно). Не позднее кардинала, сэр Томас.

    Мор (отводя эту тему). Он очень мало опит.

    Шапюи. Вы, кажется, только что от него?

    Мор. Вы осведомлены правильно. Как всегда.

    Шапюи. Я не буду спрашивать, каков был предмет вашей беседы... (Ждет.)

    Мор. Ну, разумеется.

    Шапюи. Сэр Томас, я буду говорить с вами откровенно... настолько откровенно, насколько позволяют дипломатические приличия. (Громко.) Мой господин, Карл, король Испанский! (Отводит Мора в сторону, тише.) Мой господин, Карл, король Испанский, полагает, что все, что касается его родственников, касается его. Он счел бы себя оскорбленным любым оскорблением, нанесенным сестре его отца! Я, конечно, имею в виду королеву Екатерину. (Пристально смотрит на Мора.) Король Испанский счел бы себя оскорбленным любым оскорблением, нанесенным королеве Екатерине.

    Мор. Это было бы только естественно.

    Шапюи (нарочито хитрым тоном). Сэр Томас, могу я вас спросить, расстались ли вы с кардиналом... как бы это сказать... дружески?

    Мор. Дружески... Да.

    Шапюи (готов возмутиться). В полном согласии?

    Мор. Дружески.

    Шапюи (горячо). Ни слова больше, сэр Томас. Я вас понял.

    Мор (слегка встревожен). Надеюсь, что поняли, ваше превосходительство.

    Шапюи. Вы прекрасный человек.

    Мор. Не знаю, как вы могли сделать такой вывод из моих слов.

    Шапюи (поднимает руку). А мне много слов не требуется. Я понял. Вы прекрасный человек. (Уходя.) Dominus vobiscum5. (Уходит.)

    Мор (смотрит ему вслед, рассеянно). ...spirito tuo6.

    Лодочник (тем временем сел на землю. Мрачно). Некоторые люди, видно, думают, сэр, что лодки на воде сами собой держатся. Ан нет, они денег стоят.

    (Мор устремил рассеянный взгляд в зрительный зал.)

    Взять хоть якорный канат, сэр, даже для такой лодчонки, как моя, - вы не поверите, ведь пенни за сажень!

    (Мор все еще думает о своем.)

    Да к тому же молодая жена, сэр, сами знаете...

    Мор (рассеянно). Я тебе заплачу, как всегда... Река нынче совсем черная. Говорят, ее затягивает илом.

    Лодочник (подходя к нему). В середине-то нет, сэр. Там русло год от году все глубже.

    Мор. Как жена?

    Лодочник. Да уж не та, что была, сэр, совсем не та. Стареет.

    Мор. Это наша общая участь.

    Лодочник. Ваша правда, сэр, дело обычное.

    Мор. Ну, вези меня домой. (Уходит.)

    Лодочник. Поехали, сэр! (Вытаскивая из-за кулис корзину.) Из Ричмонда в Челси, вниз по течению - полтора пенса... кафтан, шляпа... кафтан, шляпа. (Идет за сукном, которым был накрыт стол у Вулси.) Из Челси в Ричмонд, против течения - полтора пенса. Кто правила пишет, те веслами не работают... Сукно... (Убирает сукно в корзину, достает домашние туфли.) Вот мы и дома.

    Освещение - опять как в доме Мора. Мор сходит по лестнице. Утомленно опускается на стул. Кладет шляпу, расстегивает плащ, но не снимает - слишком устал. Часы бьют три. Мажордом, стоя на коленях, надевает ему туфли.

    Мор. А, это вы, Мэтью... Спасибо. Леди Элис легла?

    Мажордом. Да, сэр.

    Мор. А леди Маргарет?

    Мажордом. Нет, сэр. У нас мистер Ропер в гостях.

    Мор (удивлен). В такой поздний час?.. Кто его впустил?

    Мажордом. Попробуй его не впустить, сэр.

    Мор. Где они?

    Входят Маргарет и Ропер.

    Маргарет. Мы здесь, отец.

    Мор (окинув их взглядом и покоряясь неизбежному). Доброе утро, Уильям. Для завтрака как будто рановато.

    Ропер (без искры юмора). Я пришел не завтракать, сэр.

    Мор смотрит на него и вздыхает.

    Маргарет. Уилл хочет на мне жениться,

    Мор. Но он не может на тебе жениться.

    Ропер. Сэр Томас, я вступаю в сословие адвокатов.

    Мор (горячо). Ну, поздравляю, Ропер!

    Ропер. Пусть моя семья не принята при дворе, сэр, но в городе...

    Мор. Роперы были адвокатами, когда Моры торговали оловянной посудой. Семья ваша превосходная. И состояние у вас превосходное, и сами вы превосходный человек... (Сердито.) Одно плохо - часов себе не завели.

    Ропер. Часы я могу купить, сэр.

    Мор. Ропер, я не даю согласия на этот брак. (Твердо.) И не дам, пока вы останетесь еретиком.

    Ропер (вспылив). Мне это слово не нравится, сэр Томас.

    Мор. Что и говорить, гадкое слово. (С воодушевлением.) А ересь - не гадкая вещь?

    Маргарет встревожена, из-за спины Мора она делает Роперу знаки замолчать.

    Ропер. Вся церковь охвачена ересью! Доктор Лютер доказал это, и я ему верю.

    Мор. Лютер отлучен от церкви.

    Ропер. От еретической церкви! Церковь? Да это лавочка... Отпущение грехов за деньги! По всей Германии - мелкие сделки... М-м-м... и еще разводы.

    Мор (без всякого выражения). Разводы?

    Ропер. Да бросьте, пол-Англии об этом гудит.

    Мор. «Пол-Англии». Может быть, гудят юридические корпорации, а заставить гудеть Англию не так-то легко.

    Ропер. Загудит! Да разве это церковь? Разве это кардинал? Разве это папа? Может, он не папа, а антихрист?

    (Мор бросает на него гневный взгляд, Маргарет отчаянными жестами призывает Ропера к молчанию.)

    Нет уж, что я знаю, то я скажу.

    Маргарет. Вы забыли, где находитесь!

    Мор (устало). Он забыл, который час.

    Ропер. Я...

    Мор (увещевая, поднимает руку, и Ропер умолкает). Послушайте, Ропер. Два года тому назад вы были ревностным приверженцем церкви; теперь вы - ревностный приверженец Лютера. Будем молиться о том, чтобы, когда голова у вас перестанет кружиться, она опять оказалась лицом вперед.

    Ропер. Не удлиняйте время ваших молитв ради меня, сэр!

    Мор. Пустяки, одной больше, одной меньше... Лошадь ваша здесь?

    Ропер. Нет, я пришел пешком.

    Мор. Тогда возьмите любую лошадь на конюшне и поезжайте домой.

    (Ропер медлит.)

    До свиданья.

    Ропер. Можно мне приехать еще?

    Мор указывает на Маргарет.

    Маргарет. Да. Скоро.

    Ропер. Доброй ночи, сэр. (Уходит.)

    Маргарет. Это ваше последнее слово, отец?

    Мор. Пока он останется еретиком, Мэг, я своего решения не изменю. (Сердечно.) Славный юноша... Только очень уж твердые принципы. Ведь я велел тебе ложиться спать.

    Маргарет. Да. Почему?

    Мор (легко). Потому что мне хотелось, чтобы ты легла спать. Ты что-то задумчива?

    Маргарет. А вы что-то веселы. Говорил он с вами про развод?

    Мор. А?.. Ты знаешь, мы, по-моему, неправильно повели себя с Уиллом... Спорить с Роперами бессмысленно...

    Маргарет. Отец, он что-нибудь говорил?

    Мор. Старый Ропер был точь-в-точь такой же. Пусть лучше поймет, что его несет по течению, тогда он повернет и сразу поплывет в обратную сторону. А для этого нужен серьезный поход против церкви.

    Маргарет. И он будет предпринят?

    Мор. Маргарет, я не разрешаю тебе вести крамольные речи. И не разрешаю повторять сплетни законников. Я сам законник и знаю, чего стоят такие пересуды.

    Элис (за сценой, возбужденная и негодующая). Томас!..

    Мор. Вот видишь, что ты наделала!

    На верхней галерее появляется Элис в ночной рубашке.

    Элис. Уилл Ропер! Я только что видела Ропера! На моей лошади!

    Мор. Лошадь он возвратит, голубка. Он приходил навестить Маргарет.

    Элис. Ох... И чего ты только смотришь - отколотил бы девчонку...

    Мор. Нет, нет, подумай, сколько в нее вложено учености, а это товар нежный.

    Элис. Гм! Вот незадача!

    Мор. Да, но дело сделано, и обошлось недешево. (Чихает.) Элис (скатывается с лестницы). Маргарет, живо - горячей воды.

    Маргарет уходит.

    Мор. Жаль, что тебя разбудили, моя милая.

    Элис. А я не очень крепко спала, Томас... Зачем тебя вызывал Вулси?

    Мор (точно не слышал вопроса). Уилл Ропер просил руки Маргарет.

    Элис. Что? Вот наглость!

    Мор. Да, верно?

    Элис. Старая лиса! Что ему было нужно, Томас?

    Мор. Чтобы я прочел одно послание.

    Элис. Только и всего?

    Мор. Латинское послание

    Элис. А-а. Не расскажешь?

    Мор (мягко). Нет.

    Входит Маргарет с кубком.

    Элис. Норфольк перед уходом говорил, что ты мог бы стать канцлером.

    Мор. Значит, он - опасный друг. Наш канцлер - Вулси, храни его бог. Другого нам не нужно. (Маргарет подает ему кубок. Понюхав.) Не хочу.

    Элис. Выпей. Важные люди болеют насморком так же, как и простой народ.

    Мор. Ты хочешь сказать, что все люди равны? Это опасные речи, Элис. Берегись Тауэра. (Встает.) Хорошо. Выпью в постели.

    Все поднимаются по лестнице, продолжая разговаривать.

    Маргарет. А вам бы хотелось быть канцлером?

    Мор. Нет.

    Маргарет. Вот и я так сказала. А Норфольк сказал, что если Вулси падет...

    Мор (уже не шутя). Если Вулси падет, этой волной затопит много таких суденышек, как наше. Пока Вулси жив, нового - канцлера не будет.

    Свет наверху тускнеет. На полу - ярко освещенный круг, в который невидимая рука выбрасывает из-за кулис тяжелую алую мантию и шапку кардинала. С другой стороны входит Простой человек и небрежно запихивает их в корзину. Потом достает из кармана очки, а из корзины книгу.

    Простой человек (читает). «Независимо от того, будем ли мы следовать легенде, приписывающей смерть Вулси разбитому сердцу, или примем более трезвый вариант воспаления легких, предложенный профессором Ларкомом, в конечном счете причиной была немилость короля. Вулси умер в Лестере 29 ноября 1530 года, по пути в Тауэр, куда он был направлен по обвинению в государственной измене. Следующим лорд-канцлером Англии был сэр Томас Мор, ученый и, как гласит народная молва, святой. Ученость его подтверждается его сочинениями; святость же - качество не столь легко доказуемое. Однако, судя по его упорному безразличию к реальным обстоятельствам, вполне очевидным для ничем не выдающихся его современников, представляется более чем вероятным, что святостью он тоже обладал».

    (Уходит.)

    Сцена освещается, сверху спускается экран с изображением Хэмптон-Корта7. Кромвель сидит на середине лестницы, соединяющей верхнюю и нижнюю галереи. Мимо проходит Рич.

    Кромвель. Рич!

    (Рич останавливается, замечает его и с готовностью улыбается.)

    Вы какими судьбами в Хэмптоне?

    Рич. Приехал вчера вечером с герцогом, мистер Кромвель. Опять затеяли охоту.

    Кромвель. Королевская забава, мистер Рич.

    (Оба улыбаются.)

    Я рад, что вы нашли себе применение. Вы ведь теперь секретарь герцога?

    Рич (уязвлен). Да, по большей части работа секретарская.

    Кромвель (словно бы напрягая память). Или вы его библиотекарь?

    Рич. Да, мне вверена библиотека его светлости.

    Кромвель. Ну что ж, неплохо. И, полагаю, его светлость не слишком вас утруждает... в библиотеке?

    (Рич неуверенно улыбается.)

    Удивительно, как по-разному складываются человеческие судьбы. Мой покойный господин умер в опале, а я оказался в личном услужении у короля. Вы сейчас пребываете более или менее в тени, а между тем новый лорд-канцлер - ваш старый друг. (Смотрит в упор на Рича.)

    Рич (неуверенно). Он мне не то чтобы друг...

    Кромвель. Разве? Ну, значит, я ошибся. (Встает, собирается уйти.)

    Рич. То есть в известном смысле, конечно, друг.

    Кромвель (укоризненно). Я-то всегда считал, что он вывел вас в люди.

    Рич. Мистер Кромвель, скажите какую службу вы несете у короля?

    Входят Шапюи и состоящий при нем Молодой человек.

    Шапюи (игриво). Да, это бы и я послушал, мистер Кромвель.

    Кромвель. А-а, синьор Шапюи! Вы знакомы с его превосходительством, Рич? (Представляя Шапюи.) Испанский посол. (Представляя Рича.) Библиотекарь герцога Норфолька.

    Шапюи. А как нам представить вас, мистер Кромвель, если выпадет такой счастливый случай?

    Кромвель. Хитрец! Вы понимаете, Рич, до чего он хитрый? (Отходит.) Что ж, вероятно, вам придется назвать меня... (резко поворачивается к ним) «Королевское ухо»... (Пожимает плечами.) Ухо. Очень полезный орган. Но, в сущности, все даже еще проще. Когда королю нужно, чтобы что-то было сделано, я это делаю.

    Шапюи. Так. (С притворной любознательностью.) Но тогда к чему все эти судьи, канцлеры, адмиралы?

    Кромвель. О, это - конституция. Наша древняя английская конституция. А я просто выполняю отдельные поручения.

    Шапюи. Например, мистер Кромвель?..

    Кромвель (восхищенно). Ого! Остерегайтесь профессиональных дипломатов! Ну, вот, например, на будущей неделе в Детфорде мы спускаем на воду «Большого Гарри» - тысяча тонн, четыре мачты, шестьдесят шесть пушек, длина от кормы до носа сто семьдесят пять футов, - все это вам, полагаю, известно. Однако вам едва ли известно, что король сам поведет его по реке. Да, король сам станет за руль. Конечно, ему будут помогать, но лоцманом будет он сам. У него будет лоцманская дудка, в которую он будет дудеть, и одежда на нем будет в точности как у обыкновенного лоцмана. Только материя другая - золотая парча. Эти невинные затеи требуют больше приготовлений, чем может показаться с первого взгляда, и (разводит руками) кому-то нужно все это делать. А тем временем я себя готовлю для более высокой миссии. Я набираюсь знаний.

    Шапюи. Увы, мистер Кромвель, это наш общий удел. Вот, например, этот корабль - к слову сказать, на нем не шестьдесят шесть, а пятьдесят шесть пушек, и тяжелых из них только сорок... сколько мне известно... После церемонии король намерен подняться на своем баркасе в Челси.

    Кромвель (помрачнел. Резко). Да.

    Шапюи. Навестить...

    Кромвель и Шапюи (вместе). Сэра Томаса Мора.

    Шапюи (ласково). И вы там будете?

    Кромвель. О нет, они будут говорить о разводе.

    (Теперь испуган и огорчен Шапюи.)

    Король будет требовать от него ответа.

    Шапюи (раздраженно). Он уже дал ответ!

    Кромвель. Король будет требовать другого.

    Шапюи. Сэр Томас - добрый сын церкви!

    Кромвель. Сэр Томас - человек.

    Входит Мажордом. Кромвель и Шапюи одновременно бросают на него зоркий взгляд, потом смотрят друг на друга.

    Шапюи (невинно). Это, кажется, его мажордом?

    Кромвель. Да, кажется. Ну, всего хорошего, ваше Превосходительство.

    Шапюи (поспешно). Всего хорошего, мистер Кромвель. (Ожидает, что Кромвель уйдет).

    Кромвель (не сдавая позиций). Всего хорошего.

    И посол вынужден удалиться. Кромвель отходит в сторону, к авансцене, украдкой, но энергично маня за собой Мажордома. Рич делает было шаг за ним следом, но останавливается. Тем временем Шапюи и его провожатый скрылись за экраном, из-под которого видны их ноги.

    Мажордом (тоном заговорщика). Сэр, сэр Томас про это не говорит. (Ждет, но Кромвель непроницаем.) Он не говорит про это со своей супругой, сэр.

    Кромвель. Это ни во что не ценится.

    Мажордом (многозначительно). Но он не говорит про это и с леди Маргарет - это его дочка, сэр.

    Кромвель. Ну и что?

    Мажордом. А то, что, значит, он не спокоен, сэр.

    (Кромвель заинтересован.)

    Боится...

    (Кромвель достает монету, но выжидает.)

    Сэр, когда про это упоминают, он аж весь белый делается!

    Кромвель (отдает монету). Хорошо.

    Мажордом (взгляд на монету, с укором). Помилуйте, сэр!

    Кромвель (отмахнувшись от него). Рич, вам со мной по пути?

    Рич (по-прежнему держась на расстоянии). Нет, нет.

    Кромвель. А знаете, по-моему, напрасно.

    Рич. Я вам ничего не могу сообщить.

    Рич и Кромвель уходят в разные стороны. Шапюи и его провожатый выходят из-за экрана.

    Шапюи (жестом подзывая Мажордома). Ну?

    Мажордом. Сэр Томас встает в шесть, сэр, и полтора часа читает молитвы.

    Шапюи. Дальше?

    Мажордом. Весь великий пост, сэр, он жил на хлебе и воде.

    Шапюи. Дальше?

    Мажордом. На исповедь ходит два раза в неделю, сэр. К приходскому священнику. Доминиканцу.

    Шапюи. Да, он истинный сын церкви.

    Мажордом (елейно). Ваша правда, сэр.

    Шапюи. Что от вас нужно было мистеру Кромвелю?

    Мажордом. То же, что и вам, сэр.

    Шапюи. Нельзя служить двум господам, милейший.

    Мажордом. Правильно, сэр. Я служу одному. (Перетягивает себе на грудь огромный крест, висевший на веревке у него за спиной, - карикатуру на крест черного дерева, который носит Шапюи.)

    Шапюи. Добрый, прямодушный человек. (Дает ему монету. Уходя.) Мир вам.

    Мажордом. И вам того же, сэр.

    Шапюи. Храни вас господь.

    Мажордом. И вас так же, сэр.

    (Шапюи уходит.)

    В высшей степени благочестивый человек!

    Входит Рич.

    Рич. Мэтью, что от вас нужно было синьору Шапюи?

    Мажордом. Не имею представления, сэр.

    Рич (дает монету). Что вы ему рассказывали?

    Мажордом. Рассказал, что сэр Томас читает молитвы и ходит на исповедь.

    Рич. Почему именно это?

    Мажордом. А ему это хотелось узнать, сэр. Я в том смысле говорю, что мог бы и еще много чего рассказать ему про сэра Томаса - что у него ревматизм, что он красное вино предпочитает белому, страдает морской болезнью, любит копченую рыбу, боится воды. Но это ему было неинтересно.

    Рич. Что он сказал?

    Мажордом. Сказал, что сэр Томас - добрый сын церкви, сэр.

    Рич (уходя). Но ведь так оно и есть?

    Мажордом. Я только передал вам, что он сказал, сэр. Мистер Кромвель пошел в ту сторону, сэр.

    Рич (в ярости). Я, кажется, вас не спрашивал, в какую сторону пошел мистер Кромвель. (Уходит.)

    Мажордом (в публику, задумчиво). Самое главное - не стараться прыгнуть выше головы. То, что я могу им рассказать, и так всем известно! Но теперь они за это заплатили, а за свои деньги каждый хочет что-то иметь. Теперь они из этого сделают тайну, чтобы доказать, что их не надули... А как сделают тайну? Представят, будто это опасно... М-мм. Вот когда я перестану понимать, что к чему, тогда сразу сделаюсь и слеп, и глух, и нем. (Показывает монеты.) Я столько и в полмесяца не заработаю!

    Фанфары. Церковное пение. На сцену струится голубой свет. Хэмптон-Корт уходит вверх. На смену ему один за другим спускаются, слегка прикрывая друг друга, экраны с изображением цветущего подсолнуха, мальв, роз и магнолий. Фанфары смолкают. Церковное пение продолжает тихо звучать, экраны отбрасывают длинные тени, подобно теням деревьев. На сцену врываются Норфольк, Элис и Маргарет.

    Элис (в смятении). Нет его нигде, милорд. Как сквозь землю провалился!

    Норфольк. Тысяча дьяволов, надо его найти.

    Элис (к Мэг). Он должен быть где-то в доме.

    Маргарет. Нет его в доме, матушка!

    Элис. Тогда, значит, он здесь, в саду.

    Ищут среди экранов.

    Норфольк. Он слишком много себе позволяет, Элис.

    Элис. Да разве я не понимаю?

    Норфольк. Это для него плохо кончится!

    Элис. Да понимаю я!

    Замечают Мажордома.

    Маргарет, Элис, Норфольк (вместе). Мэтью! Где отец? Где сэр Томас? Где хозяин?

    Фанфары приближаются.

    Норфольк (теряя надежду). О боже!

    Элис. Господи Иисусе!

    Мажордом. Миледи... король?

    Норфольк. Ну да, болван. (Угрожающе.) И если король прибудет, а канцлер его не встретит...

    Мажордом. Сэр, миледи, я-то не виноват!

    Норфольк (очень недоволен. Спокойно). Леди Элис, Томасу от этого добра не будет. Вулси возвысился не таким способом.

    Элис (сухо). Томас все делает по-своему, милорд.

    Норфольк. Да, да, Томас исключительная личность, но где он, ваш Томас?

    Мажордом выдвигает на сцену небольшую стрельчатую дверь. Церковное пение. Все подбегают к двери. Норфольк отворяет ее.

    Элис. Томас!

    Мажордом. Сэр!

    Маргарет. Отец!

    Норфольк (негодуя). Милорд канцлер!

    (Из двери выходит Мор. Щурится и моргает от света. Он в сутане. Затворяет за собой дверь.)

    Что за дурачество? К вам что, король каждый день ездит?

    Мор. Нет, но я почти каждый день хожу к вечерне.

    Норфольк. Он уже здесь!

    Мор. Но я так понял, что это посещение должно явиться неожиданностью?

    Норфольк (свирепо). Для вас - да, но не для него.

    Маргарет. Отец... (Указывает на сутану.)

    Норфольк. Да, уж не собираетесь ли вы принимать короля, нарядившись псаломщиком?

    (Все бросаются к нему и начинают стягивать с него сутану через голову.)

    Псаломщиком, милорд канцлер! Вы позорите короля и его сан!

    Мор (выглядывая на секунду из складок сутаны). Служение богу не позор ни для какого сана. (Сутана стянута.) Поверьте мне, друг мой, я сознаю, какую великую честь оказывает мне его величество. (Бодро.) Ну, так. На тебе прелестное платье, Элис. И на тебе, Маргарет. (Смотрит на Норфолька.) А я-то совсем неряхой стал, верно? (Смотрит на Элис.) Успокойся, Элис, теперь мы все готовы. (Поворачивается, и мы видим, что мантия у него сзади задралась, открыв для обозрения его тощие ноги в длинных чулках, зашнурованных выше колен.)

    Элис. Томас!

    Маргарет смеется.

    Мор. Что случилось? (Снова поворачивается.)

    Женщины мечутся, пытаясь одернуть на нем мантию, Норфольк всплескивает руками. Возгласы, увещевания, объяснения сливаются в сплошной гомон.

    Норфольк. Черт знает какое легкомыслие!

    Маргарет. Стойте на месте!

    Элис. Ой, Томас, Томас!

    Норфольк. Взбредет же в голову такая блажь...

    Мор. Это не блажь!

    Элис. И чулки не праздничные!

    Маргарет. Отец, да постойте минуту!

    Норфольк. Хватит, хватит!..

    Мор. Ну, что вы там возитесь?

    Генрих в костюме из золотой парчи, сверкнув на Солнце, бегом спускается до середины лестницы и победно дудит в свою лоцманскую дудку. Все опускаются на колени. В полной тишине он медленно продолжает спускаться к ним, тихонько дудя в дудку.

    Мор. Ваше величество оказали моему дому честь, коей, боюсь, он окажется недостойным.

    Генрих. Без церемоний, Томас, без церемоний.

    (Все встают с колен.)

    Просто мне вздумалось... Я, понимаете, был на реке. (Выставив вперед ногу, указывает на свой башмак.) Видите - грязь.

    Мор. Те, кто печется о чистоте, государь, предпочитают ездить по дороге.

    Генрих. А, дорога! Для меня, Томас, лучшая дорога - река. Моя река... Господи, какой вечер чудесный! Боюсь, мы застали вас врасплох, леди Элис.

    Элис (обиженно). Ну что вы, ваше величество... (Спохватывается.) То есть конечно, да, но мы всегда готовы... готовы принять ваше величество.

    Мор. Это моя дочь Маргарет, государь. Она еще не имела чести видеть ваше величество.

    Маргарет приседает в глубоком реверансе.

    Генрих (оглядев ее с ног до головы). А ты, Маргарет, я слышал, девица ученая.

    Маргарет сконфужена.

    Мор. Отвечай, Маргарет.

    Маргарет. Среди женщин я считаюсь ученой, ваше величество. Элис и Норфольк обмениваются одобрительными взглядами.

    Генрих. Antiquone modo Latine loqueris? An Oxoniensi?8

    Маргарет. Quem me decuit pater, Domine.9

    Генрих. Bene. Optimus est. Graecamne linguam quoque te docuit?10

    Маргарет. Graecam me docuit non pater meus sed mei patris amicus Johannes Coletus, Sancti Pauli Decanus. In litteris Graecis tamen, non minus quam Latinis, ars magistri minuitur discipuli stultitia.11

    Она говорит по-латыни лучше, чем Генрих; ему это неприятно.

    Генрих. Смотри, пожалуйста! (Отходит от нее.)

    (Она хочет выпрямиться, но Мор, прежде чем король повернул обратно, успевает мягким движением снова пригнуть ее к земле.)

    Берегитесь, Томас: «Составлять много книг - конца не будет, и много читать - утомительно для тела»12. (Возвращаясь к Маргарет.) А танцевать ты тоже умеешь?

    Маргарет. Плохо, ваше величество.

    Генрих. Ну, а я танцую знатно. (Крепко ставит ногу прямо перед ее носом.) Вот, гляди, Маргарет, нога танцора.

    (У нее хватает ума взглянуть ему снизу в лицо и улыбнуться. Растаяв, он берет ее за руки и поднимает. Замечает Норфолька, который стоит, расплывшись в дружеской усмешке.)

    А, Норфольк? (С отвращением указывая на его ногу.) Вот у него - нога борца. Но я могу его свалить. (Обхватывает Норфолька.) Показать им, Хауорд?

    Норфольк встревожен - может пострадать его достоинство.

    Генрих (к Маргарет). Хочешь?

    Маргарет (взглянув на Норфолька, мягко). Нет, ваше величество.

    Генрих (отпуская Норфолька, серьезно). Ты добрая. (Мору, одобрительно.) Это хорошо. (К Маргарет.) Ты мне почитаешь.

    (Маргарет пытается возразить.)

    Нет, нет, непременно почитаешь. Леди Элис, я на реке что-то проголодался.

    Элис. Если ваше величество не откажетесь отужинать с нами чем бог послал...

    Генрих. С удовольствием. (Собрался возглавить шествие, но снова замечает Маргарет.) А я ведь тоже в некотором роде ученый. Ты это знала?

    Маргарет. Весь свет знает книгу вашего величества - утверждение семи церковных таинств.

    Генрих. А-а, да. Между нами говоря, к ней приложил руку твой отец. Верно, Томас?

    Мор. Лишь кое-где, ваше величество. По мелочам.

    Генрих (глядя на него). Он хочет посрамить меня своей скромностью... (К Элис.) Я передумал, леди Элис, мы сейчас. Мы с Томасом сейчас придем. (Жестом отпускает их.)

    (Женщины делают реверанс, отходят, готовятся ко второму реверансу.)

    Стойте! (Подносит к губам дудку, потом опускает руку.) Маргарет, ты музыку любишь?

    Маргарет. Да, государь.

    Генрих (манит ее к себе, протягивает дудку). Подуди.

    (Она колеблется.)

    Подуди.

    (Она повинуется.)

    Громче!

    (Она повинуется, и сейчас же за сценой раздается музыка, торжественная и сладкая. Все выражают восхищение.)

    Я привез их с собой, леди Элис. Впустите их в дом!13

    (Уходят все, кроме Генриха и Мора. Музыка удаляется.)

    Вы только послушайте, Томас. (Расхаживает по сцене, слушает, отбивая такт.) Знаете, что это?

    Мор. Нет, государь, я...

    Генрих. Ш-ш!

    Мор умолкает.

    (Слушает.) Я нынче спустил на воду корабль, Томас.

    Мор. Да, государь, я...

    Генрих. Да слушайте же...

    (Молчание.)

    «Большого Гарри»... Я сам его вел, Томас, под парусами.

    Мор. У вас много талантов, государь.

    Генрих (поднимает палец, призывая к молчанию. Молчание). Замечательное ощущение...

    (Мор молчит.)

    Замечательное ощущение, Томас.

    Мор. Да, государь.

    Музыка звучит все тише.

    Генрих. Дурак я.

    Мор. Почему, государь?

    Молчание. Музыка стихает.

    Генрих. Ну как же не дурак? Живу во дворце, среди толпы распутников, когда у меня есть друзья, а у друзей сад.

    Мор. Государь...

    Генрих. Никакого угодничества, никаких церемоний, Томас. Садитесь. Ведь вы поистине мой друг?

    Мор (садится). Ваше величество...

    Генрих. И благодарение богу, что мой канцлер мне друг. (Смеясь.) Другом-то быть ему, кажется, больше по душе, чем канцлером.

    Мор. Хорошо зная, как слабы мои способности...

    Генрих. О ваших способностях я сам могу судить, Томас... Вы знаете, что Вулси прочил вас в канцлеры?

    Мор. Вулси?

    Генрих. Да. Перед смертью Вулси назвал вас, а Вулси был не дурак.

    Мор. Это был государственный муж несравненного ума, ваше величество.

    Генрих. Разве? В самом деле? (Встает.) Тогда почему же он мне не помог?.. Сидите... Значит, это было злодейство! Да, злодейство. И я правильно сделал, что сломил его. Он был гордец, Томас. Гордость непомерная. И он мне не помог.

    (Мор пытается что-то сказать.)

    Не помог в том единственном, что было важно! В единственном, что важно и сейчас, Томас. А почему? Потому что хотел стать папой. Да, он хотел стать епископом Римским. Сейчас я вам что-то скажу, Томас, можете потом на досуге проверить: не было в Англии веселья, пока среди нас жили кардиналы14. (Многозначительно кивает Мору, тот опускает глаза.) Но вы подумайте... (Отходит.) До сих пор чувствую в руке этот большущий румпель... Я провел мой корабль до банки Доггета, повернул и поставил на рейде у Тилбери. На таком корабле плыви хоть вокруг света.

    Мор (с лаской и восхищением). Некоторым это по плечу, государь.

    Генрих (без перехода). Насчет моего развода, Томас. Вы об этом думали в последнее время?

    Мор. Можно сказать, только об этом и думал.

    Генрих. Значит, вы склонились к моему образу мыслей?

    Мор. Чтобы вам развестись с королевой Екатериной, государь? Увы! (В отчаянии ударяет кулаком по столу.) Когда я об этом думаю, мне становится все яснее, что я не могу склониться к образу мыслей вашего величества, и я стараюсь вовсе об этом не думать.

    Генрих. Значит, мало думали!.. (С искренней мольбой.) Томас, ну почему вы противитесь желанию моего сердца - самому заветному желанию?

    Мор (заворачивает рукав, обнажая руку). Вот моя правая рука. (Деловито.) Возьмите кинжал, отрубите ее у плеча, и я буду смеяться и благодарить бога, если это поможет мне с чистой совестью поддержать ваше величество.

    Генрих (в смущении дергает его за засученный рукав). Знаю, Томас, знаю...

    Мор (встает, официальным тоном). Смиренно прошу прощения, если слова мои покажутся дерзки...

    Генрих (подозрительно). Говорите.

    Мор. Когда я принимал большую государственную печать, ваше величество обещали не неволить меня больше по этому делу.

    Генрих. Ха! Значит, я не держу слова, мистер Мор? Нет, нет, я пошутил... грубо пошутил. (Отходит.) Мне часто кажется, что я грубый человек... да, грубый молодой человек. (Снисходительно качает головой.) Садитесь... Это магнолия. У нас в Хэмптоне тоже есть магнолия, только не такая красная. Ха! Отличное у меня нынче расположение духа. (Взгляд на магнолию.) Хороша. (Рассудительно, любезно.) Вы вот о чем подумайте, Томас, ведь моей душе грозят вечные муки. Это был не брак: она была женой моего брата. Книга Левит: «Наготы жены брата твоего не открывай». Левит, глава 18, стих 16.

    Мор. Да, государь, но во Второзаконии...

    Генрих (торжествующе). Второзаконие можно толковать по- разному!

    Мор (не сдержавшись). Ваше величество! Не мне разбираться в этих вопросах. По-моему, это входит в компетенцию папы...

    Генрих (с укором). Томас, Томас, неужели человек и без папы Римского не знает, когда он согрешил? Это был грех, Томас. Признаю. Каюсь. И бог наказал меня: у меня нет сына... она рожала мне одного сына за другим, и все были мертворожденные, Томас, либо умирали в первый же месяц. Никогда еще ни в чем я так ясно не видел перст божий... Дочь у меня есть, хорошая девочка, крепенькая... А сына нет. (Вспылив.) Избавиться от королевы - это попросту мой долг, и никакой папа, будь он хоть сам Святой Петр, не помешает мне выполнить мой долг. Как вы этого не понимаете? Все, кроме вас, понимают.

    Мор (хватаясь за эту соломинку). Тогда зачем же вашему величеству нужна моя жалкая поддержка?

    Генрих. Затем, что вы честный. И притом - а это сейчас важнее - все знают, что вы честный... Есть такие, как Норфольк - те идут за мной, потому что я ношу корону. И есть такие, как мистер Кромвель, - те идут за мной, потому что они - зубастые шакалы, а я их лев. И есть толпа - та идет за мной, потому что пойдет за чем угодно, лишь бы двигалось... И есть вы.

    Мор. Мне мучительно думать о том, как сильно ваше величество мною недовольны.

    Генрих. Нет, Томас, я уважаю вашу искренность. Мало сказать уважаю - это для меня все равно что вода в пустыне... Как вам понравилась музыка? Та мелодия, которую они играли, в ней есть что-то... нет, вы просто скажите, что вы о ней думаете.

    Мор (с облегчением подхватывая новую тему, улыбаясь). Неужели ваше величество сами ее сочинили?

    Генрих (тоже с улыбкой). Угадали! Теперь я уже никогда не узнаю вашего настоящего мнения. А это скучно, Томас: ведь мы, артисты, хоть и любим Похвалу, еще больше любим правду.

    Мор (сдержанно). Тогда я окажу вам по правде, государь, что я о ней думаю.

    Генрих (не очень уверенно). Ну, скажите.

    Мор. Мне она показалась... восхитительной.

    Генрих. Томас! Я не ошибся в выборе канцлера.

    Мор. Справедливости ради, должен добавить, что, по общему мнению, музыкальный вкус у меня прескверный.

    Генрих. Музыкальный вкус у вас отличный. Он в точности совпадает с моим. Ах, музыка, музыка! Отправьте их домой без меня, Томас. А я буду жить здесь в Челси и сочинять музыку.

    Мор. Мой дом к услугам вашего величества.

    Генрих. Томас, вы меня поняли: мы будем жить здесь вместе и заниматься музыкой.

    Мор. И ваше величество окажет нам честь здесь обедать?

    Генрих (отходит, хмуро наигрывая на своей дудке). М-м?.. Да. Буду петь вам застольные песни.

    Мор. Моей жене было бы прият...

    Генрих. Да, да. (Поворачивается, его лицо сурово и решительно.) А насчет того дела - помните, Томас, я не потерплю противодействия.

    Мор (печально). Государь?..

    Генрих. Никакого противодействия, поняли? Никакого. Ваша совесть - это ваше личное дело, но вы мой канцлер. Слово я вам дал, хорошо, не буду вас больше трогать. Но мне это неприятно, Томас, и противодействия я не потерплю. Я знаю, как все будет: епископы пойдут на меня войной. Раскормили лицемеров! «Князья церкви»! Ха! А уж папа!.. Что же мне, гореть в аду оттого, что епископ Римский, когда император приставил ему нож к горлу15, вздумал приводить мне тексты из Второзакония16? Лицемеры! Все они лицемеры! Хотите остаться в стороне - извольте, но противодействия я не потерплю. Ни словом, ни знаком, никаких писем, никаких памфлетов - помните, Томас, - ничего против меня не писать!

    Мор. Ваше величество несправедливы. Я - верноподданный министр вашего величества. Если я не в силах услужить вашему величеству в этом важном деле, касающемся королевы...

    Генрих. Нет у меня королевы! Екатерина мне не жена, и никакой поп ее моей женой не сделает. А всякий, кто говорит, что она мне жена, не только лжец... но изменник! Запомните это, Томас!

    Мор. Разве я болтлив, государь? (Но голос его звучит нетвердо.) Генрих. Упрямы вы, вот что... (Вкрадчиво.) Если б только вы меня поддержали, никого другого я бы так охотно не возвысил... да, своею властью.

    Мор (закрывая лицо руками). О, государь, вы слишком милостивы ко мне!

    Слышен замысловатый перезвон курантов.

    Генрих. Что это?

    Мор. Восемь часов, ваше величество.

    Генрих (беспокойно поглядывая на Мора). Да не горюйте вы - ведь я обещал.

    (Мор пытается взять себя в руки.)

    Ужинать будем?

    Мор. Как угодно вашему величеству. (Вернувшись к обычному тону.) Что вы нам споете, государь?

    Подходят к лестнице.

    Генрих. Восемь часов, говорите? Томас, скоро начнется отлив. Я совсем забыл. Я, пожалуй, поеду.

    Мор (покорно, с достоинством). Очень сожалею, государь.

    Генрих. Я не могу упустить прилив, не то я опоздаю в Ричмонд к... Нет, не провожайте. Скажите Норфольку. (Он уже ступил на нижнюю ступеньку лестницы, когда наверху появляются Элис и Мажордом). А-а, леди Элис, мне пора.

    (Элис спускается, лицо ее серьезно.)

    Я боюсь упустить прилив. Сказать по правде, леди Элис, я в вашей тихой пристани забыл, как там, снаружи, течет время. Дела призывают меня во дворец, так что я приношу вам свою благодарность и желаю доброй ночи. (Поднимается.)

    Мор и Элис (с поклонами). Доброй ночи, ваше величество.

    Генрих уходит через верхнюю галерею.

    Элис. Что случилось? Ты пошел ему наперекор?

    Мор. Немножко.

    Элис. Почему?

    Мор (виновато). Потому что не нашел обходного пути.

    Элис (в сердцах). Очень уж ты щепетилен, Томас!

    Мор. Женщина, заботься о своем доме.

    Элис. А я, по-твоему, о чем забочусь?

    Мор (понимает ее тревогу). Ну скажи, Элис, чего ты от меня хочешь?

    Элис. Подчиняйся! Раз не можешь управлять им, так подчиняйся!

    Мор (спокойно). Управлять моим королем я и не могу и не хочу. (Шутливо.) Но есть небольшой островок, где я... где я должен управлять самим собой. Совсем маленький островок: по его меркам - не больше площадки для тенниса.

    (Элис все еще томима дурным предчувствием. Вздыхает.) Послушай, пробило восемь часов. В восемь часов леди Анна любит танцевать.

    Элис (с облегчением). Правда?

    Мор. Я так слышал.

    Элис (в сердцах). И ты, ты становишься между ними!

    Мор. Я? Не я, а церковное таинство. Я значу куда меньше, чем тебе кажется, Элис.

    Элис (умоляюще). Томас, не ссорься с ним.

    Мор. Все, что можно сделать улыбками, будет сделано, за это я тебе ручаюсь.

    Элис. Не умеешь ты льстить.

    Мор. Я очень хорошо умею льстить. Моим рецептом уже многие пользуются. В обычный сироп подмешать щепотку осторожной дерзости...

    Элис (все еще неспокойна). Жаль, что он не остался ужинать...

    Мор. Да, твоего «чем бог послал» нам теперь хватит на две недели.

    (Она не смеется.)

    Элис...

    (Она не оборачивается.)

    Элис...

    (Она оборачивается.)

    Успокой ты свою душу. (Указывая на себя.) Не из такого теста делают мучеников.

    На верхнюю галерею быстрыми шагами выходит Ропер.

    Ропер. Сэр Томас!

    Мор (страдальчески морщась). Ох, нет!

    Элис. Уилл Ропер, что вам нужно?

    Вслед за Ропером входит Маргарет.

    Маргарет. Уильям, я же вам не велела!

    Ропер. «Не велеть» мне не так-то легко, Мэг.

    Маргарет. Я вас просила!

    Ропер. Мэг, я сыт по горло!

    Маргарет. Это неудобно!

    Ропер. А разве все должно быть удобно? Я не из удобных людей, Мэг, у меня неудобная совесть!

    Маргарет жестами показывает Мору, что она бессильна.

    Мор (смеется). Труба Иисуса Навина. Стоит вам вострубить на этой вашей медной совести, и стены моей дочери рушатся.

    Ропер (спускаясь). Ваше воспитание, сэр.

    Мор (немного сбитый с толку). Вы давно здесь? Вы были в свите короля?

    Ропер. Нет, сэр. Я не в свите короля. (Подходя ближе.) Об этом я и хочу с вами поговорить. Мой дух смятен.

    Мор (подавляя улыбку). Да что вы, Уилл! Почему же?

    Ропер. Мне предлагают место в парламенте.

    (Мор бросает на него быстрый взгляд.)

    Должен я согласиться?

    Мор. Нет... А впрочем, как посмотреть. При ваших взглядах на преобразование церкви участие в парламенте может сейчас оказаться для вас очень полезным.

    Ропер. Мои взгляды на церковь... должен сознаться... С тех пор, как мы в последний раз виделись, мои взгляды несколько изменились.

    (Мор и Маргарет переглядываются, улыбаясь.)

    Касательно духовенства я мыслю по-прежнему - менял должно выгнать из храма, если потребуется - плетью огненной!.. Но поход на церковь как таковую... Нет, за этим я вижу поход против бога...

    Мор. Ропер!

    Ропер. Дело самого дьявола!

    Мор. Ропер!

    Ропер. И пусть его делают те, кто служит дьяволу!

    Мор. Ради всего святого, вспомните мой сан!

    Ропер. Ну, если вы так дорожите своим саном...

    Мор. Не дорожу я им, но некоторых вещей я не должен слышать!

    Ропер. Софистика! Мне так и говорили. Общение с двором испортило вас, сэр Томас. Вы научились заботиться о том, что удобно. Вы научились льстить!

    Мор. Вот видишь, Элис? Я этим даже прославился.

    Элис. Видит бог, молодой человек, будь я канцлером, я бы вас приказала высечь!

    Входит Мажордом.

    Мажордом. Прибыл мистер Рич, сэр Томас...

    Рич входит, не дождавшись доклада.

    Рич. Добрый вечер, сэр.

    Мор. А, это вы, Ричард?

    Рич. Добрый вечер, леди Элис.

    (Элис кивает без всякого выражения.)

    Леди Маргарет.

    Маргарет (приветливо, но очень уж отчетливо). Добрый вечер, мистер Рич.

    Пауза.

    Мор. Вы знакомы? (Указывая на Ропера.) Уильям Ропер, младший.

    Рич. Имя мне, разумеется, известно.

    Ропер. Добрый вечер, мистер...

    Рич. Рич.

    Ропер. А-а. (Что-то вспомнил.) А-а.

    Рич (быстро и неприязненно). Вы обо мне слышали?

    Ропер (коротко). Да.

    Рич (возбужденно). В какой связи? Я не знаю, что вы могли слышать... (Оглядывает всех, злобно.) Я чувствую, что мне здесь не рады! (Он почувствовал то, чего никто не успел выразить. Все изумлены.)

    Мор (мягко). Да что вы, бог с вами, Ричард, разве вы что-нибудь сделали такое, почему мы должны вам быть не рады?

    Рич. А вы меня в этом подозреваете?

    Мор. К тому идет.

    Рич (подходит к нему вплотную; торопливо). Кромвель всех расспрашивает. О вас. Особенно о вас.

    (Мор невозмутим.)

    Он все время собирает о вас сведения!

    Мор. Я знаю.

    (Мажордом украдкой подвигается к выходу.)

    Мэтью, погодите минутку.

    Рич (указывая на него). Вот один из его источников.

    Мор. А как же иначе, ведь он у меня служит.

    Рич (торопливо, снова понизив голос). Синьор Шапюи, посол императора...

    Мор. ...тоже собирает сведения. Это входит в его обязанности. (Смотрит на Рича без тени улыбки.)

    Рич (срывающимся голосом). Вы на меня так смотрите, как будто я ваш враг!

    Мор. Да вы весь дрожите, Ричард! (Протягивает руку, чтобы поддержать его.)

    Рич. Я запутался. Помогите мне.

    Мор. Как?

    Рич. Возьмите меня на службу.

    Мор. Нет.

    Рич (вне себя). Возьмите!

    Мор. Нет!

    Рич (почти бежит к выходу; в последнюю минуту оборачивается). Я бы держался стойко!

    Мор. Ричард, вы неспособны отвечать за себя хотя бы до вечера.

    Рич уходит. Все смотрят ему вслед. Потом, взволнованные, окружают Мора.

    Ропер. Арестуйте его.

    Элис. Да!

    Мор. За что?

    Элис. Он опасный человек!

    Ропер. За клевету. Он доносчик.

    Элис. Правильно! Арестуй его.

    Маргарет. Отец, он дурной человек.

    Мор. Против этого законов нет.

    Ропер. Есть! Закон господа бога!

    Мор. Тогда пусть бог его и арестует.

    Ропер. Опять софистика.

    Мор. Нет, чего уж проще. Закон, Ропер, закон. Я знаю, что законно, а не что хорошо. И буду держаться того, что законно.

    Ропер. Значит, вы ставите законы человеческие выше божеских.

    Мор. Нет, много ниже. Но позвольте мне обратить ваше внимание на одну мелочь: я-то не бог. Течения и водовороты добра и зла, среди которых вы пробираетесь с такой легкостью, для меня непреодолимы. Я не мореплаватель. Но в чаще закона - там я чувствую себя как дома. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог отыскать там тропинку лучше меня... благодарение богу. (Последние слова произносит в сторону.)

    Элис (в отчаянии, кивая на дверь). Пока ты тут говоришь, он ушел!

    Мор. Закона он не нарушил - так и пусть уходит, будь он хоть сам дьявол!

    Ропер. Так, теперь вы готовы приютить дьявола под сенью закона?

    Мор. Да. А вы бы что сделали? Прорубили бы сквозь закон широкую дорогу, чтобы пуститься в погоню за дьяволом?

    Ропер. Ради этого я бы срубил все законы Англии!

    Мор (задет и взволнован). Вот как? (Наступает на Ропера.) А когда будет свален последний закон, и дьявол на вас накинется, где вы спрячетесь, Ропер, раз ни одного закона не останется? (Отходит от него.) Наша страна засажена законами густо, из края в край, - не божескими законами, а человеческими. И если их вырубить - ас вас и вам подобных это станется, - задуют такие ветры, что вам не устоять на ногах, не надейтесь! (Спокойно.) Да, я приютил бы дьявола под сенью закона - ради собственной безопасности.

    Ропер. Я это давно подозревал. Это тот же золотой телец. Закон стал вашим богом.

    Мор (устало). Ох, Ропер, какой вы глупый! Мой бог - это бог... (С оттенком, горечи.) Но иногда он для меня слишком... (горько) слишком мудрен... Я не знаю, где он и что ему нужно.

    Ропер. Моему богу нужно служение, неустанное, до конца. И больше ничего.

    Мор (сухо). А вы уверены, что это бог? Послушать вас - так речь идет о Молохе. А впрочем, может быть, и бог. Но кто бы ни охотился на меня, Ропер, бог или дьявол, он найдет меня в чаще закона! И дочь свою я там спрячу! Не дам поднять ее на мачту ваших мореходных принципов! Очень уж проворно они меняют курс. (Уходит.)

    Все смотрят ему вслед.

    Маргарет (дотрагивается до руки Ропера). О, это было обидно.

    Ропер (обернувшись к ней; очень серьезно). Что здесь произошло?

    Элис (стоя к ним спиной, сдавленным голосом). Не любит он дураков, только и всего. Ступайте отсюда!

    Ропер (к Маргарет). Спрятать вас. От чего спрятать?

    Элис (оборачиваясь, чуть не плача). Насчет того, чтобы спрятать меня, он небось ничего не сказал. Слишком, видно, растолстела, не спрячешь!

    Маргарет. Вы же понимаете; он имел в виду нас обеих.

    Ропер. Но от чего спрятать?

    Элис. Не знаю. Может, он и сам не знает. Он мне слова в простоте не сказал с тех пор, как пошли эти толки о разводе. Это не бог стал слишком мудреный, а он!

    Входит Мор, немного сконфуженный. Идет к Роперу.

    Мор (ласково). Ропер, я вас обидел. Ваши принципы (не может удержаться от соблазна поддеть его) отличные, первый сорт. (Видя, что Ропер закипает, виновато.) Нет, кроме шуток, принципы у вас чудесные. (Всем, указывая на лестницу.) Пойдемте, нужно же отведать этих яств!

    Маргарет. Отец, неужели вы не можете говорить с нами открыто?

    Мор (быстро переводит взгляд с дочери на жену, берет Элис за руку). Я не нарушил ни законов, ни постановлений. (Берет и Мэг за руку.) Я не ослушался своего государя. Я готов поклясться, что никакая опасность мне не грозит. И я хочу ужинать. (Подталкивает женщин к лестнице и идет к Роперу.) Уилл, нам понадобится ваша помощь. Там есть превосходное бургундское вино - если только ваши принципы его не запрещают.

    Ропер. Запрещают, сэр.

    Мор. Ну, подбавьте в него воды.

    Ропер. Я ограничусь водой, сэр.

    Мор. Бедняжка!

    Элис (остановившись на верху лестницы, тоном, не терпящим отговорок). Почему Кромвель собирает о тебе сведения?

    Мор. Я - видный человек в стране. А кто-нибудь где-нибудь собирает сведения о Кромвеле. Ну, довольно отлынивать, пора за стол. (Тащит Ропера к лестнице.) Там есть фаршированный лебедь, не как-нибудь!

    (Элис и Маргарет скрываются наверху.)

    Уилл, вам я доверил бы свою жизнь. Но вашим принципам - нет.

    (Поднимаются.)

    Вы ведь знаете, принципы иногда уподобляют якорю, который крепко держит корабль. Но когда наступает ненастье, человек снимается с якоря и бросает его снова в другом месте, где не так ветрено и рыба ловится лучше. И говорит: «Вот, глядите, я стал на якорь!» (Смеясь и приглашая Ропера тоже посмеяться.) «Йот какие у меня крепкие принципы!»

    Мор и Ропер уходят через верхнюю галерею. Входит Простой человек, волоча за собой корзину. Достает из нее вывеску трактира, которую вешает при входе в альков. Осматривает ее.

    Простой человек. «Верноподданный»... (В публику.) Трактир. (Достает из корзины куртку, шапку и салфетку, одевается.)

    Трактирщик. (Пододвигает к столу два табурета, ставит на стол кружки и свечу, зажигает ее.) Ох, и загадка этот сэр Томас Мор... Загадка... Сколько же нужно учености, чтобы получилась такая загадка. (В публику.) Да тут и от рождения кое-что требуется. (С деревянным лицом.) Где уж таким, как я, проследить за мыслями такого человека... (Хитро.) Где уж нам... (Оглядывает трактир.) Так, все готово. (Кричит в правую кулису.) Готово, сэр.

    Входит Кромвель с бутылкой в руке. Идет к алькову.

    Кромвель. А это вполне удобное место для заговора, хозяин? Трактирщик (тупо). Вы просили отдельную комнату, сэр.

    Кромвель (осматриваясь). Да, мне нужно, чтобы в комнате было не слишком много темных уголков.

    Трактирщик. Не понимаю вас, сэр. Как видите - четыре угла, и больше ничего.

    Кромвель (с издевкой). Не понимаешь ты меня.

    Трактирщик. Точно так, сэр.

    Кромвель. Ты знаешь, кто я?

    Трактирщик (быстро). Нет, сэр.

    Кромвель. Лукавь, да знай меру, хозяин.

    Трактирщик. Не понимаю, сэр.

    Кромвель. Когда такие, как ты, лукавят не в меру, такие, как я, спрашивают себя, кто же из нас двоих глупее.

    Трактирщик. Не понимаю, сэр, хоть убейте.

    Кромвель (беззвучно смеется, откинув голову). Самый искусный дипломат из всех нас. «Не понимаю» - и все тут. (Смотрит на трактирщика чуть ли не с ненавистью.) Ладно. Ступай. (Швыряет ему монету.)

    (Трактирщик уходит. Идет к противоположному выходу, зовет.)

    Идите сюда.

    Входит Рич. Бросает взгляд на бутылку, которую держит Кромвель, и с опаской останавливается у входа.

    Кромвель. Да, я, возможно, немного пьян. (Не приглашая Рича сесть.) Но не от вина, от успеха! А от успеха у кого голова не закружится? Нам его всегда мало. Всем, кроме королей. Ну, а те и родятся пьяными.

    Рич. Успех? Какой успех?

    Кромвель. Угадайте.

    Рич. Вы - сборщик податей по Йоркской епархии.

    Кромвель (с оценивающей усмешкой). А вы, я вижу, ничего мимо ушей не пропускаете. Нет. Подымайте выше.

    Рич. Шериф графства?

    Кромвель. Выше.

    Рич. Выше, чем шериф?

    Кромвель. Много выше. Сэр Томас Пэджет... уходит в отставку.

    Рич. Секретарь Королевского совета!

    Кромвель. Удивительно, а?

    Рич (поспешно). О, нет... я хотел сказать, это вполне естественно.

    Кромвель. Никакого угодничества, никаких церемоний. Садитесь.

    (Рич садится.)

    Как сказал бы его величество.

    (Рич, невольно оглянувшись, смеется нервным смешком.)

    Да. Видите, как я вам доверяю.

    Рич. О, я никогда бы не повторил и не сообщил такую вещь.

    Кромвель (разливая вино). А какие вещи вы бы повторили или сообщили?

    Рич. Ну, ничего такого, что сказано по дружбе... вы позволите мне употребить это слово?

    Кромвель. Отчего же, если оно вам нравится. И вы уверены в том, что никогда бы не повторили, не сообщили ничего, и так далее?

    Рич. Ну конечно!

    Кромвель. Нет, кроме шуток.

    Рич. Да!

    Кромвель (ставит бутылку на стол. Не грозно, скорее тоном доброго наставника в беседе со смышлёным учеником). Рич, кроме шуток.

    Рич (помолчав, горько). Смотря по тому, что бы мне предложили.

    Кромвель. Если вы так говорите только для того, чтобы сделать мне приятное, то лучше не нужно.

    Рич. Это правда. Смотря по тому, что бы мне предложили.

    Кромвель (похлопывая его по руке). Все это знают. А вот сказать способны не многие.

    Рич. Есть, конечно, вещи, которых ни за какую цену не сделаешь.

    Кромвель. Гм... эта мысль - вроде спасательных канатов на набережных: с ними спокойнее, но пользоваться ими никто не собирается. (Резко меняя тон.) Ну, поздравляю!

    Рич (недоверчиво). С чем?

    Кромвель. По-моему, из вас получится толковый сборщик податей по Йоркской епархии.

    Рич (весь подобравшись). А вы распоряжаетесь этой должностью?

    Кромвель. Безусловно.

    Рич (с нарочитым цинизмом). Что от меня за это требуется?

    Кромвель. Ничего. (Расхаживает взад-вперед, читая наставление.) Это делается не так, Рич. Никаких правил нет. Вы думали: награды - и взыскания, за столько-то подлости - столько- то житейского благополучия... (Останавливается и умолкает, пораженный внезапной мыслью.) Вы убеждены, что не верите в бога?

    Рич. Почти убежден.

    Кромвель. Так убедитесь поскорее. (Снова шагает взад-вперед.) Нет, это делается не так. Я бы сказал, что это - вопрос удобства, административного удобства. Обычная цель всякой администрации - заботиться о сохранении удобства, с этим и сэр Томас согласился бы. Так вот, обычно, когда мужчине хочется сменить женщину, ему не перечат, если это удобно, и стараются помешать, если это неудобно. Да что там, обычно это имеет так мало значения, что может быть оставлено на усмотрение попов. Но постоянная величина - именно эта забота об удобстве.

    Рич. Удобстве для кого?

    Кромвель (остановился). О, для нас. Но и для всех тоже. (Снова шагает.) Однако в данном случае мужчина, пожелавший сменить женщину, - наш монарх Гарри, милостью божией, восьмой по счету. А если сказать проще, это значит, что раз он захотел сменить женщину, то и сменит. Таким образом, именно это становится постоянной величиной. И наше дело как администраторов создать для этого самые удобные условия. Я говорю «наше» дело, подразумевая, что вы примете должность, которую я вам предложил.

    Рич. Да... Да-да. (Но он мрачен.)

    Кромвель (садится. Резко). Когда человек удручен собственной удачей, это плохой знак.

    Рич (защищаясь). Я не удручен.

    Кромвель. Вид у вас удрученный.

    Рич (кривляется). Я скорблю. Я потерял невинность.

    Кромвель. А вы ее не сейчас потеряли. Если до сих пор не хватились, значит, не больно она была вам нужна.

    Рич (поражен). И верно! В самом деле так!

    Кромвель. Мы чувствуем себя как-то даже свободнее, мистер Рич, а? Голова непривычно свежая, точно вышел на вольный воздух?

    Рич (пьет вино). Сборщик податей - это неплохо!

    Кромвель. Для начала неплохо. (Смотрит, как Рич пьет.) Наш нынешний лорд-канцлер - вот это поистине невинный человек.

    Рич (отставляя кружку, снисходительно). А знаете, как ни странно, вы правы.

    Кромвель (смотрит на него с неприязнью). Да, я уверен, что это так. (Снова непринужденно.) Беда в том, что его невинность упирается в этот самый тезис - что нельзя сменить женщину без развода, а развестись нельзя без разрешения папы. И хотя его святейшество - даже по самому нестрогому счету - на редкость развратный старик, все же его почитают «папой». И я боюсь, что это обстоятельство, само по себе ничтожное, может породить некоторые...

    Рич (очень довольный, поднимая кружку). ...административные неудобства.

    Кромвель (кивая, как наставник - ученику, ответившему без ошибки). Совершенно верно. (С непроницаемым видом.) Этот кубок, что он вам подарил, какую за него дали цену?

    Рич ставит кружку на стол, опускает глаза.

    Кромвель (тихо, ласково.) Вспомните, Рич, ведь он подарил вам серебряный кубок. Сколько вы за него получили?

    Рич. Пятьдесят шиллингов.

    Кромвель. Вы могли бы свести меня в ту лавку?

    Рич. Да.

    Кромвель. А у него он откуда был?

    (Рич молчит.)

    Это был подарок от одной женщины, которая судилась, так?

    Рич. Да.

    Кромвель. В каком суде? В Канцлерском?

    (Рич хочет налить себе еще вина. Удерживает его руку.) Нет, не напивайтесь. В каком суде было ее дело?

    Рич. В Совестном.

    Кромвель (удовлетворенно покашливает, о чем-то задумавшись. Потом, чувствуя, что Рич смотрит на него, улыбается). Ну вот. Очень было трудно?

    Рич (с кривой усмешкой). Нет.

    Кромвель (пожимая плечами). Только и всего. А в следующий раз покажется еще легче.

    Рич (вскидывает на него глаза, жалобно). К чему они вам, эти крохи сведений, которые вы собираете?

    Кромвель. Чаще всего - ни к чему.

    Рич (упрямо, не поднимая глаз). А иногда?

    Кромвель. Ну, знаете, встречаются такие люди - «твердые», «неподкупные», - люди, которые хотят быть постоянной величиной в тех или иных обстоятельствах. Что, разумеется, невозможно. Обстоятельства все равно накатываются на них.

    Рич (так же). И что тогда случается?

    Кромвель (недовольный его тоном, холодно). Если у них хватает ума, они сходят с дороги.

    Рич. А если не хватает?

    Кромвель (так же). Так-таки не хватает? Ну, тогда им место только в раю. Но у сэра Томаса ума хоть отбавляй. Его можно запугать.

    Рич (поднимает голову, лицо его искажено злобой). Не забывайте, мистер Кромвель, он - невинный человек.

    Кромвель. Полагаю, на сегодня довольно. (Встает.) Как-никак, он не кто-нибудь, а лорд-канцлер. (Идет к двери.)

    Рич. Его не запугаешь! (Кричит вслед Кромвелю.) Не на того напали! Он не знает, что такое страх!

    Кромвель (возвращается; при его приближении Рич встает). Не знает, что такое страх? Стало быть, он никогда не совал руку в пламя... а? (Схватив Рича за запястье, сует его руку в пламя свечи.)

    Рич (с воплем отскакивает, прячет руку под мышкой. В ужасе смотрит на Кромвеля). Вы это с наслаждением сделали!

    (На опущенном лице Кромвеля удивление, растерянность. Торжествуя.) С наслаждением!

    Занавес

    Действие второе

    Все как в начале первого действия. Сцена погружена в темноту, только на авансцене круг света, в котором стоит Простой человек. Он в очках и держит ту же книгу, заложив пальцем нужное место.

    Простой человек. Антракт начался весной 1530 года, а сейчас середина мая 1532-го. (Поясняет.) Два года. За это время много воды утекло, и среди всего прочего вот что приплыло. (Читает.) «Англиканская церковь - прекраснейший образец присущего нашему острову таланта находить компромиссы - система, возможная только у нас, отводящая бурные потоки религиозных страстей в каналы умеренности». Очень хорошо сказано. (Продолжает читать.) «Особенно типично, что столь важный результат был достигнут не кровопролитием, а просто парламентским актом. Лишь несчастные одиночки пошли против течения своего века и тем себя погубили. Ибо мы имеем дело с эпохой, менее разборчивой в средствах, чем наша. Заточение в тюрьму без суда и даже допросы под пыткой были тогда обычным явлением».

    Вспыхивает свет. На сцене Мор (сидит) и Ропер (стоит). Простой человек уходит. Ропер в черном, на шее у него крест. Он начинает шагать взад-вперед, провожаемый взглядом Мора. Пауза.

    Мор. Вам непременно нужно так одеваться, Ропер?

    Ропер. Да.

    Мор. Зачем?

    Ропер. Настало время, когда всякий порядочный человек должен заявить о своей приверженности - той или другой стороне.

    Мор. И какую же приверженность долженствует выразить этот наряд?

    Ропер. Мою приверженность католической церкви.

    Мор. С виду вы заправский испанец.

    Ропер. Ну что ж, честь и слава Испании!

    Мор. В Испании вас и на полгода не хватило бы. В Испании вас бы сожгли на костре - в ту пору, когда вы были еретиком.

    Ропер. Вы, конечно, вправе напоминать мне об этом. (Уперев обвиняющий перст в канцлерскую цепь, которую Мор носит на груди.) Сами-то вы носите этот знак позора.

    Мор (пригнув голову, смотрит на цепь). Я вам уже сказал: если собор епископов17 сегодня уступит, я ее сниму... Это не позор. Эту цепь носили великие люди.

    Ропер. Когда вы ждете известий из Кентербери?

    Мор. С минуты на минуты. Архиепископ обещал тотчас меня уведомить.

    Ропер (шагая взад-вперед). Не понимаю, чего вы ждете от этого собора. Церковь и так уже стала пристройкой ко дворцу, разве не так? Король и так уже ее «верховный глава», не правда ли?

    Мор. Нет.

    Ропер (поражен). Вы не признаете парламентский акт о главенстве короля над церковью?

    Мор. Признаю. В этом акте сказано, что король...

    Ропер. ...есть верховный глава английской церкви.

    Мор. Верховный глава английской церкви... (подчеркивая каждое слово) - «поскольку это допускают законы божеские». А в какой мере законы божеские это допускают, о том у каждого может быть свое мнение, в акте это не сказано.

    Ропер. Юридическая увертка.

    Мор. Называйте, как хотите, но в тексте это, благодарение богу, есть.

    Ропер. Хорошо. В какой же мере, по вашему мнению, законы божеские это допускают?

    Мор. Свое мнение я оставлю при себе, Уилл.

    Ропер. Да? Ну так я скажу вам свое...

    Мор. Не нужно! Если ваше мнение такое, как я думаю, это государственная измена, Ропер!

    (На верхнюю галерею выходит Маргарет. Присутствующие ее не видят.)

    Уилл, не забывайте, у вас теперь есть жена! И, наверно, будут дети.

    Маргарет. Зачем он должен об этом помнить?

    Ропер. Чтобы не болтать лишнего.

    Маргарет (с улыбкой). Тогда ты лучше об этом забудь.

    Мор (без улыбки). Оба вы либо идиоты, либо малые дети.

    На верхней галерее появляется Шапюи.

    Шапюи (возглашает). Либо святые, милорд!

    Шапюи и Маргарет спускаются по лестнице.

    Маргарет. Отец, к вам пожаловал синьор Шапюи.

    Мор (встает). Ваше превосходительство.

    Шапюи (становится в позу между Ропером и Маргарет). Либо святые, милорд, либо святые!

    Мор (лукаво усмехается, глядя на Ропера). Ну, разумеется, именно святые! Ропер, поверните-ка немножко голову - да-да, я уже различаю слабое сияние. (С укором.) Ах, Уилл, что же вы нам не сказали!

    Шапюи. Полноте, милорд, в наши дни вас и самого недолго заподозрить в святости.

    Мор (спокойно). Мне не нравятся эти речи, ваше превосходительство. Что вам нужно от меня? Что?

    Шапюи (смешавшись под его проницательным взглядом). Неужели я не могу просто засвидетельствовать свое почтение английскому Сократу, как вас изволит называть ваш праведный друг Эразм?18

    Мор (сморщив нос). Ну ладно, уж я тоже выдумаю для Эразма какую-нибудь кличку... (Осекся.) Сократ! Я не охотник до цикуты, ваше превосходительство, если вы это имели в виду.

    Шапюи (разыгрывает ужас). Боже сохрани!

    Мор (сухо). Аминь!

    Шапюи (разводя руками). Как будто я непременно должен чего-то требовать! (Возглашает.) Мы же с вами братья во Христе!

    Мор. Как и все люди, населяющие землю. Вы проживаете на Чипсайд, синьор? Отворите окно, выплесните на улицу ночной горшок - вот вам и общение с братом во Христе. Для этого незачем ездить в Челси.

    (Шапюи нервно хихикает. Холодно.) Уильям, посол императора прибыл сюда по делу. Прошу вас...

    Ропер и Маргарет направляются к лестнице.

    Шапюи (встает, притворяясь возмущенным). О нет, зачем это?

    Мор. Он безусловно прибыл по делу.

    Шапюи (тем же тоном). Нет, право же, зачем это? (Притворство явное: увидев, что Ропер и Маргарет достигли верхней галереи, он радостно восклицает.) Dominus vobiscum, filii mei!19

    Ропер (напыщенно). Et cum spirit tuo, excellentis!20

    Ропер и Маргарет уходят.

    Шапюи (идет к Мору; напыщенно). Долго ли еще доведется нам слышать на здешних берегах этот священный язык?

    Мор (начеку; бесстрастно). Он не священный, ваше превосходительство, просто очень старый.

    Шапюи (садится с видом человека, который решил перейти к делу). Милорд, я не допускаю мысли, что вы позволите связать ваше имя с последними действиями короля Генриха! Касательно королевы Екатерины.

    Мор. Подданные волей-неволей бывают связаны с действиями королей.

    Шапюи. Лорд-канцлер - не обычный подданный. Он несет ответственность (нажимает на это слово) за то, что делается.

    Мор (его волнение готово прорваться наружу). А вы не подумали о том, что содеянное плохо могло бы при другом канцлере быть содеяно еще хуже?

    Шапюи (завладев вниманием Мора, все более доверительно). Поверьте, сэр Томас, ваше влияние в этих интригах было более чем желательно, и там, где удалось его усмотреть, его высоко оценили, но... есть некий предел... не так ли?

    Мор. Да. (Волнуясь.) Есть предел.

    Шапюи. Когда решение участи одной несчастной женщины выливается в открытый поход на религию целой страны, можно сказать, что этот предел перейден. Дальше, сэр Томас, человек идет уже не просто на компромисс, но на преступление.

    Мор (глядя на него в упор). Чего вы добиваетесь?

    Шапюи. Ходят слухи, что если собор епископов подчинится королю, вы откажетесь от должности.

    Мор (опускает глаза, успокаивается). Вот оно что. (Ласково.) Предположим, что эти слухи не ложны. Вы бы одобрили такой шаг?

    Шапюи. Мало сказать - одобрил. Я был бы в восторге, в восхищении.

    Мор (не поднимая глаз). Почему?

    Шапюи. Потому что это доказало бы, что есть человек - притом человек, известный своей терпимостью, который не в силах долее участвовать ш этих злодеяниях.

    Мор (так же). И притом этот человек - канцлер Англии.

    Шапюи. Поверьте, милорд, такой сигнал был бы замечен...

    Мор (так же). «Сигнал»?

    Шапюи. Да, милорд. Он был бы (замечен и понят.

    Мор (все не поднимая глаз; совсем вкрадчиво). Кем?

    Шапюи. Половиной ваших соотечественников.

    (Мор бросает на него быстрый взгляд.)

    Сэр Томас, я только что совершил поездку по йоркширу и Нортумберленду.

    Мор (тихо). В самом деле?

    Шапюи. Там картина совершенно иная, милорд. Там они готовы.

    Мор. К чему?

    Шапюи. К сопротивлению!

    На верхней галерее появляется Ропер, очень взволнованный.

    Ропер. Сэр Томас!..

    (Мор в гневе вскидывает голову.)

    Простите меня, сэр... (Указывая за кулисы.) Его светлость герцог Норфольк.

    (Мор и Шапюи встают. Сбегает по лестнице.) Все кончено, сэр. Они...

    Наверху появляется Норфольк. Из нижней галереи выходят Элис и Маргарет.

    Норфольк. Помолчите, Ропер, я сам. Томас... (Замечает Шапюи.) О-о! (Смотрит на него с откровенной неприязнью.) Шапюи. Я как раз собрался уходить, ваша светлость. Приезжал по чисто личному делу, хотел... взять почитать одну книгу, но не вышло... Так у вас ее наверняка нет, милорд? В таком случае я вас покидаю. (С поклонами.) Джентльмены, леди... (Начинает подниматься по лестнице, но при первых словах Ропера останавливается. На него не обращают внимания.) Ропер. Сэр Томас...

    Норфольк. Я сам, Ропер! Епископы сдались, Томас... Они заплатят сто тысяч фунтов. И... мы порвали связь с Римом.

    Мор (невесело усмехаясь). «Связь с Римом» - это неплохо. (Горько.) «Связь с Римом». Хоть кто-нибудь сказал слово против?

    Норфольк. Епископ Фишер.

    Мор. Золотой человек!

    Норфольк пожимает плечами.

    Ропер (глядя на Мора). Ваша светлость, сомнений быть не может, сведения верные?

    Норфольк. Да.

    (Мор берется за свою цепь. Шапюи уходит. Все оборачиваются.)

    Забавные у вас гости, Томас.

    Мор. Это он не нарочно. Он швее не хотел быть забавным. (Теребит цепь.) Помогите снять.

    Норфольк. Только не я.

    Ропер (бросается вперед, потом, сразу притихнув). Позвольте мне, сэр?

    Мор. Нет, Уилл, спасибо. Элис?

    Элис. Проклятье! Гром и молния! Нет!! Тысяча дьяволов! Мистер Мор, а вас еще считают умным человеком! Да разве это умно - похоронить свои способности и отойти от дел, забыть и свой сан и долг перед семьей! Не человек, а книга печатная!

    Мор (выслушав ее очень серьезно). Маргарет, ты?

    Маргарет. Если вам угодно.

    Мор. Вот умница!

    Она снимает с него цепь.

    Норфольк. А в сущности, почему, Томас? Объясните мне. Должен вам сказать - с моей точки зрения это похоже на трусость!

    Мор (возбужден и разгневан). Хорошо, я объясню. Это не «реформация». Это война против церкви!.. (Негодующе.) Норфольк, наш король объявил войну папе - потому что папа не пожелал объявить, что наша королева ему не жена.

    Норфольк. А она - жена?

    Мор (учуяв подвох). На этот вопрос я отвечу только одному человеку - королю. И притом с глазу на глаз.

    Норфольк (презрительно). Какая осторожность!

    Мор. Да, я осторожен. Я не такой, как ваши соколы.

    Норфольк (отошел; резко оборачивается). Ну хорошо. Мы объявили войну папе. Ведь папа - государь?

    Мор. Да.

    Норфольк. И дурной?

    Мор. Что и говорить, дурной. Но теоретически он, кроме того, наместник бога на земле, преемник Святого Петра, единственная нить, связующая нас с Христом.

    Норфольк (насмешливо). Не очень-то прочная нить.

    Мор. О, весьма непрочная.

    Норфольк (обращаясь к остальным). Ну разве не бессмыслица?

    (Ответа нет. Все смотрят на Мора.)

    Вы готовы лишиться всего, что имеете... в том числе уважения Англии... ради теории?

    Мор (горячо). Апостольская преемственность папы - это не... (Умолкает, пораженный новой мыслью.) А впрочем, и верно, теория. Ее нельзя увидеть, нельзя пощупать. Это теория. (Норфольку, очень быстро, но спокойно.) Однако для меня важно не то, истинна она или нет, а то, что я верю в ее истинность, или, лучше сказать, не то, что я в нее верю, а то, что й в нее верю... Кажется, я забрался в дебри?

    Норфольк. В непролазные.

    Мор. Это хорошо. Непролазные дебри для меня сейчас самое подходящее место.

    Норфольк. С ума вы сошли. Ведь мы, слава богу, не в Испании.

    Мор (смотрит на него, затем отводит его в сторону; понизив голос). Вы даете мне слово, что все здесь сказанное останется между нами, не выйдет из этих стен?

    Норфольк (нетерпеливо). Хорошо, даю.

    Мор (почти шепотом). А если король прикажет вам повторить мои слова?

    Норфольк. Раз я вам обещал, то сдержу обещание.

    Мор. А как же ваша присяга на верность королю?

    Норфольк (возмущен). Вы мне ловушки расставляете! ор (уже спокойно). Нет, я вам показываю, в какое мы живем время.

    Норфольк. Почему вы оскорбляете меня этими юридическими вывертами?

    Мор. Потому что мне страшно.

    Норфольк. А на это я вам отвечу. Король примет вашу отставку с большим сожалением. Он не забыл вашей доброты и былой преданности и будет к вам милостив во всем, что касается вашей чести и благополучия. Так что страхи ваши можете отбросить.

    Мор (устало). Прошу вас передать ему мою смиренную признательность.

    Норфольк. Передам. До свидания, Элис. (Уходя.) С вами иметь дело куда легче, чем с вашим супругом.

    Мор (совершенно другим тоном - энергично, деловито). Ах, да, Хауорд! (Подходя к нему.) Синьор Шапюи рассказал мне; он только что совершил поездку по северным графствам. По его мнению, у нас там будут неприятности. Я думаю, что он прав.

    Норфольк (флегматично). Да? Какие такие неприятности?

    Мор. Там очень сильна церковь - старая церковь, не новая. Кроме шуток, Хауорд, в ближайший год приглядывайте за северной границей. И помните про Старый союз21.

    Норфольк (смотрит на него). Приглядим. И без напоминаний... А что касается этого синьора, Томас, то вам, наверно, будет приятно узнать, что в поездке его сопровождал агент секретаря Совета, Кромвеля.

    Мор. А-а (Вспышка ревности.) Конечно, если за дело взялся мистер Кромвель...

    Норфольк. Именно так.

    Мор. Да, могу себе представить.

    Норфольк. Во всяком случае, благодарю за сведения. (Уходя.) Отрадно видеть, что у вас еще осталась... малая толика патриотизма.

    Мор (в сердцах). Эх, Норфольк, вот это уж совсем не умно! Норфольк уходит.

    Элис. Все. Спета твоя песенка. И что ты теперь будешь делать? Сидеть у огня, да палочкой в золе ковырять?

    Мор. Вовсе нет, Элис, я думаю кое-что написать. (Улещивает их с напускной бодростью.) Буду писать, читать, думать. Может, выучусь ловить рыбу! Буду играть с внучатами, когда наш сын Ропер выполнит свой долг. (Живо.) Элис, хочешь я научу тебя читать?

    Элис. Еще недоставало!

    Мор. Ропер, сын мой, вы-то, надеюсь, мною довольны?

    Ропер (подходит к нему, волнуясь). Сэр, это был благородный жест.

    Мор (растерянно). Жест? (Горячо.) Дольше тянуть было невозможно, Уилл. Я был не в силах дольше тянуть. Если б мог, я бы остался. (Опасливо оглядывается в ту сторону, куда ушел Норфольк.) Боже мой, надеюсь, они поймут, что это не жест!.. Элис, ты же не думаешь, что я подверг тебя этому ради жеста! Вот это жест! (Показывает нос.) И это жест! (Вскидывает два пальца.) Я не уличный акробат, чтобы тешить людей жестами. Я практичный человек.

    Ропер. Вы принижаете себя, сэр. То, что вы сделали, не практично. (Возглашает.) Это нравственно!

    Мор. А-а, теперь я вас понял, Уилл. Нравственность непрактична. Нравственность - это жест. Замысловатый жест, вычитанный из книг, - ты ведь тоже так считаешь, Элис?.. А ты, Мэг?

    Маргарет. Для большинства из нас это так и есть, отец.

    Мор. Нет уж, спрошу тебя, без ложного смирения!.. О, это жестоко. У меня жестокая семья.

    Элис. С больной головы на здоровую валить - это ты умеешь. Если есть в этом доме жестокость, так я знаю, где ее искать.

    Маргарет. Матушка!

    Элис. Ты-то что! Велит он тебе, ты станешь по дну морскому ходить, велит вообразить себя крабом - вообразишь. (Роперу.) И вы туда же! Будете плясать и играть перед ним, как Давид перед господом, и так, со своей цитрой проводите его хоть в Тауэр, хоть на плаху, да еще молитвенников под ноги ему накидаете. (Мору.) Бедный ты, несмышленый человек, ты что же думаешь, они тебе позволят сидеть здесь да рыбу ловить учиться?

    Мор (ей в лицо). Если мы не распустим языки, позволят! Послушай, на этот счет мне есть что сказать. Я не сделал никакого заявления. Я удалился от дел - и только. Слышала ли ты, чтобы я как-нибудь высказался о главенстве короля над церковью, или о разводе, который он теперь сам себе разрешит, или о браке, в который затем вступит, - слышала?

    Элис. Нет. И раз уж я теряю свое звание и иду горшки ворочать, я желаю знать, по какой это причине. Так что выскажись хоть теперь.

    Мор. Нет.

    (Элис негодует.)

    Пойми, Элис, таков закон. Уж ты мне поверь: по закону в молчании мое спасение. Но молчание должно быть полным, даже с тобой.

    Элис. Стало быть, ты нам не доверяешь?

    Мор (раздраженно). Слушай. (Подходит к ней вплотную.) Я - лорд верховный судья, я - Кромвель, я - главный королевский тюремщик - и я беру твою руку (сопровождает слова действием) и прижимаю ее к Библии, к святому кресту (опускает ее руку на свой кулак) и говорю: «Женщина, высказывал ли твой муж какое-нибудь мнение по этим вопросам?» И ты - если тебе жизнь дорога - что ты отвечаешь?

    Элис. Нет.

    Мор. Вот так пусть и останется. (Обводит взглядом помрачневшие лица.) Это всего лишь спасательный канат, пользоваться им нам не придется, а все-таки с ним спокойнее. Нет, нет, когда они убедятся, что я молчу, они оставят меня в покое, вот увидите!

    Входит Мажордом.

    Мажордом. Сэр, слуги собрались в кухне. Хотят узнать, что случилось.

    Мор. А-а. Да. Нужно с ними поговорить. Элис, голубушка, почти всех придется рассчитать. (Мажордому.) Но сначала мы им подыщем места.

    Элис. Не можем мы им всем подыскать места.

    Мор. Можем, можем. Так им и скажи, Элис.

    Элис. Клянусь богом, быстро это на нас посыпалось...

    Элис, Маргарет и Ропер уходят.

    Мор. Ну, а вы как, Мэтью? Хозяйство теперь сократится, боюсь - сократится и ваше жалованье. Останетесь?

    Мажордом. Раз такое дело - пожалуй, не смогу, сэр.

    Мор. Семьи у вас нет...

    Мажордом (мнется). Так-то оно так, сэр, но надо же и о себе...

    Мор (быстро). Верно, верно, с чего бы... А я буду по вас скучать, Мэтью.

    Мажордом (фамильярно). Бросьте, сэр. Вы меня никогда не жаловали. Вы меня насквозь видите, сэр, уж я-то знаю.

    Мор (мягко твердит свое). Я буду по вас скучать, Мэтью, буду скучать. (Уходит.)

    Мажордом (сдергивает с головы шляпу и швыряет на пол). Будь я проклят, вот ведь люди какие! (Опустив голову, хмуро что-то соображает.) Скучать?.. Он?.. Скучать?.. По мне скучать?.. Да чего он во мне нашел такого, чтоб по мне скучать? (Внезапно вскрикивает, словно под ногами у него разверзлась пропасть.) Ой! (Со смешком.) Ай-ай-ай! (В публику.) Ведь чуть было не попался. «Мэтью, вы не против, если я вам убавлю жалованье?» - «Очень даже против, сэр Томас». Вот так-то. (Со злобной решимостью.) И точка. (Снова задумывается. Ворчливо.) Не повезло, значит, человеку. Очень жаль. Я так прямо и говорю - очень жаль. Изменило ему, значит, счастье! Будь у меня лишнее счастье, я бы ему уделил немножко. Хорошо, кабы всем нам везло, всем и всегда! Хорошо, кабы у нас были крылья! Хорошо, кабы из туч лилось диво! Так ведь нет этого!.. А раз мы не летаем на крыльях, а ходим ногами... раз везенье и невезенье нам отпущены поровну... раз из туч льется не пиво, а вода - так не усложняйте вы дела, не приписывайте мне чего нет, чтобы потом скучать по мне! (Снимает кафтан мажордома, подбирает с полу шляпу. Отдергивает занавес, скрывающий альков. Посмеиваясь.) А ведь чуть было не попался, ей-богу!

    Простой человек уходит. В альков входят Норфольк и Кромвель.

    Норфольк. Но он ведет себя тихо, господин секретарь. Он молчит, так почему не оставить его в покое?

    Кромвель (терпеливо). Не будучи причастны к литературе, ваша светлость, вы, может быть, не представляете себе, сколь широко он известен. Это его молчание гремит по всей Европе. Но давайте еще раз припомним: он пересказал вам свой разговор с послом, сообщил о поездке посла по северным графствам, предостерег от опасности смуты в этих краях.

    Норфольк. Ну да!

    Кромвель. Следовательно, мы можем заключить, что чаяниям Испании он не сочувствует.

    Норфольк. Я же так и говорю!

    Кромвель (терпеливо). Минуточку внимания, ваша светлость. Продолжаю. Раз он против Испании, значит, он за нас, так?

    (С издевкой.) Или вы допускаете какой-нибудь другой выбор?

    Норфольк. Нет, нет, вы рассуждаете правильно. И я смело могу сказать, что Томас Мор...

    Кромвель. Томас Мор сделает правильный выбор.

    Норфольк. Да! Он, возможно, со странностями, но он не изменник.

    Кромвель (подхватывая). И при некотором давлении можно добиться того, что он это скажет. А большего нам и не требуется - краткое заявление о его преданности нынешнему правительству.

    Норфольк. А я все-таки считаю - незачем его трогать.

    Кромвель (веско). Король с вами не согласен.

    Норфольк (взглянув на него, дрогнул, но тотчас овладел собой). И какое же, по-вашему, давление можно на него оказать?

    Кромвель. У меня есть сведения, что сэр Томас, в бытность свою судьей, брал взятки.

    Норфольк (недоверчиво). Что? Черт возьми, да он был единственным судьей, после Катона, который не брал взяток! Где это видано, чтобы у человека, который три года был канцлером, не оказалось за душой ничего, кроме сотни фунтов да золотой цепи?

    Кромвель (звонит в колокольчик, зовет). Ричард!.. Как и следует из ваших слов, такой образ действий широко распространен, но от этого он не менее преступен. За такое преступление человек может попасть в Тауэр.

    Норфольк (презрительно). Не верю.

    Входят Рич и Женщина. Рич делает ей знак подождать, а сам идет к столу и, по приглашению Кромвеля, садится. У него прибавилось важности.

    Кромвель. Так, Ричард, вы, конечно, знакомы с его светлостью?

    Рич (почтительно и любезно). Ну еще бы! Мы, можно сказать, старые друзья.

    Норфольк (с убийственным высокомерием). Когда-То вы у меня служили - библиотекарем, кажется?

    Кромвель (знаком подзывая женщину). Подойди сюда. Эту женщину зовут Кэтрин Энгер. Она из Линкольна. И она подала иск в Совестный суд в... (Справляется с какой-то бумагой.)

    Женщина. Иск об имуществе.

    Кромвель. Помолчи. Иск об имуществе в Совестный суд в апреле 1526 года.

    Женщина. Решение было бессовестное, неправильное!

    Кромвель. Решение было безупречно правильное. Его вынес наш друг сэр Томас.

    Женщина. Нет, сэр, неправильно он решил!

    Кромвель. Нас сейчас интересует не решение, а твой подарок судье. Расскажи о нем этому джентльмену. А решение, сколько я понимаю, было самое правильное.

    Женщина. Да нет же, сэр! (Встретив взгляд Кромвеля, поспешно обращается к Норфольку.) Я послала ему кубок, сэр. Серебряный, итальянской работы. Я его в Линкольне купила, отдала сто шиллингов.

    Норфольк. И сэр Томас принял этот кубок?

    Женщина. Я его послала.

    Кромвель. Принял, это мы можем подтвердить. Можешь идти.

    (Она хочет что-то сказать.)

    Ступай!

    Женщина уходит.

    Норфольк (с гневным презрением). И это все ваши свидетели?

    Кромвель. Нет. По странному стечению обстоятельств этот кубок попал затем в руки мистера Рича.

    Норфольк. Каким образом?

    Рич. Он мне его подарил.

    Норфольк (грубо). Кто-нибудь может это подтвердить?

    Кромвель. Есть у меня такой человек. Он в то время служил у Мора мажордомом. Позвать его?

    Норфольк. Не трудитесь, я его знаю. Когда же Томас подарил вам этот кубок?

    Рич. В точности не помню.

    Норфольк. А вы постарайтесь вспомнить. Стойте! Я вам сам скажу! Я помню! Это было той весной... в тот вечер, когда мы оба там были. Мы уезжали вместе, и у вас был с собой кубок. Тот самый?

    Рич (взглядом просит у Кромвеля подсказки, но не получает ее). Возможно.

    Норфольк. А он вам часто дарил кубки?

    Рич. Н-нет, ваша светлость.

    Норфольк. Значит, это он и был. (Сообразил и еще что-то.) И все это произошло в апреле! В апреле 1526 года! В том самом месяце, когда эта корова подала ему иск! (Торжествуя.) Иными словами, чуть только он понял, что это взятка, он сбыл его с рук.

    Кромвель (рассудительно кивая головой). Да, пожалуй, все это можно истолковать и так.

    Норфольк. Ничего у вас не выйдет, господин секретарь.

    Кромвель. Пока что не вышло, ваша светлость. Ну что ж, найдем что-нибудь получше.

    Норфольк (не то с угрозой, не то с мольбой). Имейте в виду, Кромвель, я не желаю в этом участвовать.

    Кромвель. А придется.

    Норфольк. Что вы сказали?

    Кромвель. Король особо оговорил свою волю, чтобы вы проявили рвение в этом деле.

    Норфольк (встревожен). Он мне этого не говорил.

    Кромвель (вежливо). Да что вы? А мне говорил.

    Норфольк. Но почему?

    Кромвель. Мы считаем, что, поскольку всем известна ваша былая дружба с Мором, ваше участие послужит доказательством того, что здесь и речи нет о гонениях, а все делается строго по закону. Как вы сами только что изволили доказать. Я сообщу королю о вашей преданности старому другу. Если угодно, я сообщу ему и то, что вы «не желаете в этом участвовать».

    Норфольк (в ярости). Вы мне грозите?!

    Кромвель. Дорогой мой Норфольк!.. Мы не в Испании.

    Норфольк стоит, уставившись на него, потом круто поворачивается и уходит. Кромвель устремляет на Рича леденящий взгляд.

    Рич. Виноват, сэр, я совсем запамятовал, что он тоже был там в тот вечер.

    Кромвель (хладнокровно разглядывает его). Такие вещи нужно запоминать.

    Рич. Сэр, я всей душой...

    Кромвель (отмахнувшись от этой темы, поворачивается и смотрит вслед Норфольку). Он не так глуп, как кажется, наш герцог.

    Рич (подобострастно хихикая). Иное было бы просто немыслимо, сэр.

    Кромвель (собирая бумаги, энергично). Сэра Томаса голыми руками не возьмешь, Ричард. Тут понадобится сеть, и крепкая.

    Рич. Да, сэр?

    Кромвель. Мы с вами сплетем для него такую сеть, а?

    Рич (неуверенно). Я буду счастлив сделать все, как нужно, сэр.

    Кромвель (улыбаясь ему). Знаю, Ричард, знаю. (С серьезным видом.) Вы совершенно правы, действовать нужно по закону. Все дело в том, чтобы найти нужный закон. Или создать. Захватите мои бумаги, хорошо?

    Кромвель уходит. Входит Мажордом.

    Мажордом. Сейчас с вами можно переговорить, сэр?

    Рич. Вышло так, что вы нам не понадобились, Мэтью.

    Мажордом. Понимаю, сэр. А насчет того...

    Рич. Ах, да... Ну что ж, мажордом мне будет нужен, хозяйство мое расширяется... (Резко.) Но я помню, Мэтью, вы бывали со мной несколько... (выкрикивает) непочтительны!

    Мажордом (со скромным достоинством). О! Вот тут, сэр, я позволю себе возразить - это ваше воображение. В те времена, сэр, вы еще не стали прочно на ноги. Молодые джентльмены в эту пору часто такое воображают! А как достигнут подобающего положения - и думать об этом забудут. (Словно предлагая осязаемое доказательство.) Возьмите хоть себя, сэр, - теперь-то вам не кажется, что люди с вами непочтительны?

    Рич. Пожалуй, вы отчасти правы. Захватите мои бумаги. (Дойдя до выхода, оборачивается и с тревогой пытается прочесть по лицу Мажордома, не издевается ли тот над ним.) Ни одного дерзкого слова я не допущу!

    Мажордом (словно самая мысль об этом непереносима). Как можно, сэр!

    (Рич уходит.)

    Ну, с этим-то я совладаю! Этот мне по силам!

    Освещение меняется. На сцене веет холодом и запустением. Простой человек уходит. Входят Шапюи и состоящий при нем Молодой человеке плащах. Сверху спускается Элис в большом грубом переднике.

    Мажордом. Сэр Томас еще пониже скатился...

    Элис. Муж сейчас придет, ваше превосходительство.

    Шапюи. Благодарю вас, сударыня.

    Элис. И я вас прошу, уйдите, пока он не пришел!

    Шапюи (терпеливо). Сударыня, я должен выполнить поручение монарха.

    Элис. Да, это я уже слышала. (Уходит.)

    Шапюи. Если хотите увидеть варварство в чистом виде - могу предложить добросердечную англичанку известного круга... (Плотнее запахивает плащ.)

    Молодой человек. Очень холодно, ваше превосходительство.

    Шапюи. Я помню время, когда в этом доме не зябли.

    Молодой человек (осматриваясь). Вот что значит - навлечь на себя немилость государя.

    Шапюи. Государя-еретика. (Осматриваясь.) Да, сэр Томас - прекрасный человек,

    Молодой человек. Правда, ваше превосходительство, сэр Томас мне очень нравится.

    Шапюи. Поосторожнее.

    Молодой человек. А с ним, наверно, нелегко иметь дело?

    Шапюи. Прекрасный человек - это свои, особые трудности. Вот вы сейчас слушайте и учитесь.

    Молодой человек. Ваше превосходительство!

    Шапюи. Да?

    Молодой человек. Ваше превосходительство, а он действительно за нас?

    Шапюи (недовольно). Он против Кромвеля. Это он, кажется, ясно показал?

    Молодой человек. Да, ваше превосходительство, но...

    Шапюи. Раз он против Кромвеля, значит, за нас. Третьей возможности нет.

    Молодой человек. Очевидно, так, ваше превосходительство.

    Шапюи. Лучше бы ваша матушка выбрала для вас другую карьеру. Политического чутья у вас ни малейшего. Ш-ш!

    Входит Мор. Его одежда соответствует всей атмосфере комнаты, и двигается он как-то более осмотрительно, чем прежде.

    Мор (спускаясь с лестницы). Вы ко мне опять по «чисто личному» делу, Шапюи, или с официальным визитом?

    Шапюи. Среднее между тем и другим.

    Мор (спустился). Значит, официально.

    Шапюи. Нет, у меня для вас личное письмо.

    Мор. От кого?

    Шапюи. От короля Карла!

    (Мор прячет руки за спину.)

    Вы его примете?

    Мор. Я к нему пальцем не притронусь.

    Шапюи. Это никоим образом не государственное дело. В письме выражено восхищение моего монарха по поводу позиции, которую вы и епископ Фишер Рочестерский заняли в связи с так называемым разводом королевы Екатерины.

    Мор. Я не занимал никакой позиции!

    Шапюи. Но ваши взгляды, сэр Томас, широко известны.

    Мор. Мои взгляды - это по большей части порождение домыслов. (Раздраженно.) Полноте, сэр, неужели вы беретесь убедить (угрюмо) короля Гарри, что это письмо - «никоим образом не государственное дело»?

    Шапюи. Дорогой сэр Томас, я принял все меры предосторожности. Я прибыл сюда, можно сказать, инкогнито. (Самодовольный смешок.) Чуть ли не в маскарадном костюме.

    Мор. Вы меня не поняли. Речь идет не о ваших мерах предосторожности, а о моем долге. Долг повелел бы мне тотчас доставить это письмо королю.

    Шапюи (ошеломлен). Но помилуйте, сэр Томас, ваши взгляды...

    Мор. ...хорошо известны, как вы изволили сказать. Видимо, лучше известны, чем моя преданность короне.

    Входит Маргарет с большущей охапкой папоротника.

    Маргарет. Глядите, отец! (Сваливает вязанку на пол.) Сейчас Уилл принесет еще.

    Мор. Ах, какие молодцы! (Без тени иронии - им холодно, и топливо для них серьезный вопрос.) И сухой? (С видом знатока щупает папоротник.) Сухой! (Замечает удивленное лицо Шапюи, смеется.) Это папоротник, ваше превосходительство. Мы им топим.

    (Входит Элис.)

    Элис, ты только посмотри. (Указывает на топливо.)

    Элис (взглянув на Шапюи). Вижу.

    Мор (подходя к Шапюи). Вы позволите? (Берет у него письмо, несет показать жене и дочери.) Это письмо от короля Карла. Я хочу, чтобы вы знали - оно не вскрыто. Я отказался его принять. Видите? Печать не сломана. (Возвращая письмо Шапюи.) Я бы с удовольствием пригласил вас остаться, ваше превосходительство. Погреться у такого огня - большая роскошь.

    Шапюи (с холодной улыбкой). И все же я вынужден от нее отказаться. (В сторону, провожатому.) Идемте. (Идет к выходу, останавливается.) Разрешите мне выразить уверенность, что восхищение моего монарха останется прежним. (Кланяется.)

    Мор. Мне лестно это слышать. (Кланяется.)

    Женщины приседают.

    Шапюи (в сторону, провожатому). От него можно ожидать чего угодно!

    Шапюи и Молодой человек уходят.

    Элис (помолчав, пнула папоротник ногой). «Роскошь»! (Устало присаживается на вязанку.)

    Мор. Ну конечно, роскошь, пусть и ненадолго... Тебя, я вижу, это не очень радует?..

    (Бесконечно усталая, она не отвечает, не смотрит на него. Поколебавшись, собирается с духом.) Элис, эти деньги от епископов. Мне очень хотелось бы... о господи, если бы я только мог их принять! Но я не могу.

    Элис (тоном человека, который уже ничего не ждет.) Я и не думала, что ты примешь.

    Мор (с упреком). Элис, но ведь есть причины.

    Элис. И ты, конечно, не доверяешь на!М настолько, чтобы объяснить, какие это причины мешают человеку, впавшему в бедность, принять четыре тысячи фунтов?

    Мор (ласково, но очень твердо). Элис, это не бедность.

    Элис. А ты знаешь, что у нас нынче на обед?

    Мор (стараясь улыбнуться). Знаю, сельдерей.

    Элис. Да, сельдерей и вонючая баранина. (Бросает ему в лицо.) Для супруги рыцаря!

    Мор (просительно). Будь мы даже нищими, мы и то могли бы жить дружно и весело.

    Элис (горько). Весело!

    Мор (сурово). Да, весело!

    Маргарет (обняв Элис за плечи). По-моему, вам следует принять эти деньги.

    Мор. Ну как вы не понимаете? (Подсаживается к ним.) Если церковь будет платить мне за мои писания...

    Элис. При чем тут твои писания! Это просто пожертвование, и все. Собрало нам на бедность духовенство, и высокое, и низкое.

    Мор. По видимости получилось бы, что это плата.

    Элис. Как будто тебе важна видимость!

    Мор (горячо). Да нет, конечно... (Спокойно.) Если король этим заинтересуется, будь то в связи со мной или в связи с церковью, и если хотя бы по видимости окажется, будто церковь мне платила, это будет очень плохо.

    Элис (резко). Плохо?

    Мор. Могу сказать точнее - опасно. (Встает.)

    Маргарет. Но вы же ничего не пишете против короля.

    Мор. Я пишу! По нашим временам этого достаточно.

    Элис. А ты говорил, что никакой опасности нет!

    Мор. Я и не думаю, что она есть. И не хочу, чтобы была.

    Входит Ропер, в руке у него серп.

    Ропер (ровным голосом). Прибыл посланный из Хэмптон-Корта. Вам надлежит явиться к секретарю Совета Кромвелю. Ответить на некоторые обвинения.

    Элис и Маргарет в ужасе смотрят на Мора.

    Мор (помолчав, потирает переносицу). Ну что ж. Мы этого ждали. (Голос его звучит не очень убедительно.) Когда?

    Ропер. Немедленно.

    Элис в смятении.

    Мор. Это ровно ничего не значит, Элис. Это просто такой порядок... Что ж, раз немедленно, значит, медлить не должно.

    Освещение меняется. Всех, кроме Мора, обволакивает тень, он стоит один в кругу света, отвечая невидимым собеседникам.

    Маргарет. Можно мне с вами?

    Мор. Зачем? Я возвращусь к обеду. Хотите, привезу Кромвеля к нам обедать? Поделом ему было бы!

    Маргарет. Отец, не нужно острить!

    Мор. Почему? Острый ум сейчас всего нужнее.

    Ропер (спокойно). Пока мы изощряемся в остроумии, нас может настигнуть дьявол.

    Мор. Он не дьявол, сын Ропер, он законник. А под меня не подкопаешься.

    Элис. А он, говорят, ловкий законник.

    Мор. Кто, Кромвель? Пустое. Он прагматик - в этом его единственное сходство с дьяволом, сын Ропер. Прагматик, ни малейшего полета воображения.

    Элис, Маргарет, Ропер растворяются в темноте. Яркий свет. Торопливо, энергичной походкой входит Кромвель со связкой бумаг.

    Кромвель. Простите, сэр Томас, что пригласил вас, не предупредив заранее. Благодарю, что приехали. (Отдергивает занавес, скрывающий альков.)

    (Там за столом сидит Рич, перед ним перо и бумага.)

    Садитесь, сделайте милость. С мистером Ричем вы, кажется, знакомы?

    Мор. Как же, мы старые друзья. Какая на вас красивая мантия, Ричард!

    Кромвель. Мистер Рич будет записывать нашу беседу.

    Мор. Вы очень добры, что сказали мне это, господин секретарь.

    Кромвель (смеется, как бы оценив хорошую шутку). Поверьте мне, сэр Томас... нет, об этом я не смею просить... но позвольте мне все же сказать вам, что никто не восхищается вами более искренне, чем я.

    (Рич начинает писать.)

    Нет, нет, Рич, подождите.

    Приглашает Мора вместе с ним посмеяться над Ричем.

    Мор. Я хотел бы выслушать обвинения...

    Кромвель. Обвинения? -

    Мор. Сколько я понял, имеются (Некоторые обвинения?

    Кромвель. Вернее - некоторые странности в поведении... обвинениями это нельзя назвать.

    Мор. Прошу вас, мистер Рич, запишите это: обвинений нет.

    Кромвель (смеясь и качая головой). Ах, сэр Томас, сэр Томас... Вы знаете, меня просто поражает, как это вы, в свое время столь деятельно участвовавший в жизни, теперь столь решительно от нее отдалились, противопоставили себя всему движению времени. (Заканчивает на вопросительной ноте.)

    Мор (кивая головой). Меня это тоже поражает.

    Кромвель (берет со стола бумагу, кладет обратно). Король вами недоволен.

    Мор. Я скорблю об этом.

    Кромвель. А знаете ли вы, что даже теперь, если бы только вы высказали свое согласие с университетами, епископами и парламентом нашего королевства, нет той милости, в которой король бы вам отказал?

    Мор. Великодушие его величества мне хорошо известно.

    Кромвель (холодно). Продолжим. (Справляется с бумагами.) Вы слышали о так называемой «Святой из Кента» - той, что была казнена за пророчества против короля?

    Мор. Да. Я знал эту несчастную.

    Кромвель (живо). Вы ей сочувствуете?

    Мор. Невежественная, погрязшая в заблуждениях женщина. Вероятно, помешанная. И она заплатила за свое безумие. Как же ей не сочувствовать?!

    Кромвель. Гм. Вы признаете, что знали ее. Вы ее знали, и вы не сообщили королю о ее измене. Как же так?

    Мор. Она не вела крамольных речей. Мы говорили не о политике.

    Кромвель. Мой милый Мор, как я могу вам поверить? Эта женщина была притчей во языцех.

    Мор. К счастью, у нас были свидетели.

    Кромвель. Вы ей написали письмо?

    Мор. Да, я ей написал - посоветовал не вмешиваться в дела государей и государства. У меня имеется копия этого письма - тоже заверенная свидетелями.

    Кромвель. Вы были очень осмотрительны.

    Мор. Я люблю порядок в своих делах.

    Кромвель. Сэр Томас, есть обвинение и более серьезное...

    Мор. Обвинение?

    Кромвель. Другого слова не подвернулось. В мае 1526 года король издал книгу (разрешает себе слегка улыбнуться) - богословский труд. Под названием «Защита семи таинств».

    Мор. Да. (Горько.) И получил звание «Защитник веры» от его святейшества папы.

    Кромвель. От епископа Римского. Или вы настаиваете на «папе»?

    Мор. Нет. Если вам так больше нравится - пусть будет «епископ Римский». Это не меняет его правомочий.

    Кромвель. Благодарю вас, вы как раз подошли к делу. Каковы же эти правомочия? По отношению к церкви в других странах Европы (стягивая узел), ну, например, в Англии? Каковы в точности правомочия епископа Римского?

    Мор. Об этом вы можете прочесть в книге короля, господин секретарь. Там это очень хорошо изложено и обосновано.

    Кромвель. Точнее было бы сказать - в книге, которая вышла под именем короля. Эту книгу написали вы.

    Мор. Я не написал в ней ни единой страницы.

    Кромвель. Я не хочу сказать, что вы сами водили пером.

    Мор. Я только отвечал (по крайнему своему разумению на некоторые вопросы его величества касательно канонического права. Это было моей прямой обязанностью.

    Кромвель. Вы отрицаете, что книга написана по вашему наущению?

    Мор. С первого до последнего слова она была задумана самим королем. Это мелко, мистер Кромвель!

    Кромвель. Напрасно вы так думаете.

    Мор. Правда об этом известна только двум людям. Мне и королю. И, что бы он вам ни говорил с глазу на глаз, он не даст таких показаний.

    Кромвель. Почему?

    Мор. Потому что показания дают под присягой, а на клятвопреступление он не пойдет. Если вам это неизвестно, значит, вы его еще не знаете.

    Кромвель (смотрит на Мора с лютой злобой. Отходит; официальным тоном.) Сэр Томас Мор, желаете ли вы сказать мне что-нибудь относительно женитьбы короля на королеве Анне?

    Мор (весь застыл). Я так понял, что об этом меня больше не будут спрашивать.

    Кромвель. Очевидно, неправильно поняли. Эти обвинения...

    Мор (с прорвавшимся гневом). Ими малых детей пугать, господин секретарь, а не меня!

    Кромвель. Так узнайте, что король поручил мне обвинить вас от его имени в черной неблагодарности! И передать вам, что не было и не будет на свете столь подлого слуги и столь вероломного подданного.

    Мор. Вот к чему меня, наконец, привели.

    Кромвель. Привели? Вы сами себя привели к этому.

    Мор. Да. Но в другом смысле все-таки меня привели.

    Кромвель (равнодушно). А, да. (Официально.) Отпускаю вас домой. До поры до времени.

    (Мор уходит.)

    Раньше он мне больше нравился. Поднимает бурю, а сам отсиживается в гавани.

    Освещение начинает меняться - на заднем плане уже поблескивает, переливаясь, вода.

    Рич (со скрытой издевкой). Вы все еще полагаете, что можете его закупать?

    Кромвель. Нет, он употребляет свой ум во зло.

    Рич. И что же вы теперь намерены делать?

    Кромвель (словно отмахиваясь от надоедливого ребенка). Да помолчите вы, Рич... Что нужно, то и сделаем. У короля чувствительная совесть, и он желает, чтобы сэр Томас Мор либо благословил его брак, либо был уничтожен. То и другое ему подойдет одинаково.

    Рич (растерянно). Не очень понятная альтернатива, сэр.

    Кромвель. Разве? Это потому, что у вас совесть не чувствительная. Если король уничтожает человека, для короля это служит доказательством того, что человек был дурной; такой, какого при чувствительной совести должно уничтожить, - ну, а благословение дурного человека, разумеется, никому не нужно. Вот и получается, что ему подойдет либо то, либо другое.

    Рич (присмирев). Понимаю.

    Кромвель. Теперь на попятный идти поздно, Рич. Мы сами себя поставили сторожами его совести. А она ненасытна.

    Кромвель и Рич уходят. Входит Мор.

    Мор (зовет). Лодка!.. Лодка!.. (Про себя.) Не может быть, чтобы уже дошло до этого... (Громко.) Лодка!

    Входит Норфольк. Останавливается.

    Мор (радостно). Хауорд!.. Не (могу лопасть домой. Мне не подают лодки.

    Норфольк. Вы их за это осуждаете?

    Мор. Неужели дело так скверно?

    Норфольк. Так скверно, что хуже некуда.

    Мор (задумчиво). Тогда с вашей стороны благородно показываться в моем обществе.

    Норфольк (оглядываясь через плечо). Я шел за вами следом.

    Мор (удивлен). И за вами тоже шли?

    Норфольк. Вероятно. (Подходя к Мору.) Теперь выслушайте, что я хочу вам сказать. Ваше поведение глупо. Нелепо. Недостойно джентльмена... Ладно, это вам ничего не говорит. Но о друзьях своих вы подумали?

    Мор. А что я должен был о них думать?

    Норфольк. Проклятье, да с вами опасно знаться!

    Мор. Так не знайтесь со мной.

    Норфольк. И это не все... Вы, надо полагать, уже поняли, что вы стали предметом... политической интриги.

    (Мор кивает.)

    И король втянул в нее меня.

    Мор. Это ловко. Это все Кромвель... Вы между двумя жерновами.

    Норфольк. Да!

    Мор. Хауорд, это конец. Вы меня больше не знаете.

    Норфольк. Но я вас знаю! Этого, к сожалению, не изменишь!

    Мор. Не знаете как друга.

    Норфольк. Но вы все равно мой друг!

    Мор. Я не могу освободить вас от повиновения королю, Хауорд. Вы должны сами освободить себя от нашей дружбы. Сейчас никто не в безопасности. А у вас есть сын.

    Норфольк. Вы бы еще посоветовали мне изменить цвет моих волос! Я к вам привязан? Да. Вы ко мне привязаны? Да.

    Мор. Как же тогда быть?

    Норфольк (с искренней мольбой). Уступите!

    Мор (мягко). Я не могу уступить, Хауорд. (Улыбаясь.) Вы бы еще посоветовали мне изменить цвет моих глаз. Не могу. По сравнению с этим наша дружба преходяща.

    Норфольк. А это, стало быть, «непреходяще»? Томас Мор не уступит - вот единственная неподвижная точка в нашем (мире «преходящих дружб»!

    Мор (стремится объяснить). Для меня это не может быть иначе - ведь это я сам! Думаю, что дружеские чувства мои так же глубоки, как ваши, но бог есть любовь с начала до конца, Хауорд. А это и есть я сам.

    Норфольк. А кто вы такой? Поймите, черт побери, ведь тут несоответствие! Это нас считают гордыми, кичливыми, желчными, а мы все до одно-о уступили! Почему же вам надо быть исключением? (Понизив голос.) У меня сердце разрывается!

    Мор (тронут). Не будем больше откладывать, Хауорд. Расстанемся друзьями, а после встретимся как чужие. (Протягивает Норфольку руку.)

    Норфольк (отталкивая его руку). Вздор, Томас! Зачем вы хотите отнять у меня свою дружбу? Во имя дружбы! Вы говорите, что мы встретимся как чужие, а сами каждым своим словом доказываете, что мы друзья!

    Мор (напоследок бросает на него любовный взгляд). Ну, это дело поправимое. (Отходит, поворачивается и говорит подчеркнуто оскорбительным тоном.) Норфольк, вы болван.

    Норфольк (вздрогнул, потом с улыбкой скрестил руки на груди). Где уж вам разыграть ссору?! Не в вашем это духе.

    Мор. Послушайте меня. Вы и ваше сословие уступили, как вы правильно выразились, потому что религия этой страны ничего для вас не значит.

    Норфольк. Положим, это вы сболтнули глупость. Английская знать всегда...

    Мор. Английская знать, милорд, опала бы крепким сном во время Нагорной проповеди. Зато вы готовы трудиться не хуже Фомы Аквинского над родословной какого-нибудь крысолова. Как зовутся эти уродцы, которых вы сейчас разводите?

    Норфольк (спокойно, хотя тон Мора начинает его сердить). Искусственная ссора - это не ссора.

    Мор. Не обольщайтесь, милорд, мы в ссоре с первого дня знакомства, а дружили просто из лени.

    Норфольк. Вы при желании умеете быть жестоким. Но это я знал всегда.

    Мор. Как же зовутся эти собаки? Прудовые пойнтеры? Болотные бульдоги?

    Норфольк. Водяные спаниели!

    Мор. А что бы вы сделали с водяным спаниелем, если бы он боялся воды? Повесили бы его! Так вот, что спаниель и вода, то человек и его сущность. Я не уступлю, потому что я против - я, не гордость моя, не злоба, никакая другая из моих страстей, но я сам... Я! (Подходит к Норфольку и ощупывает его, словно собаку или лошадь.)

    (Вдали звучит голос Маргарет, она зовет отца. Невольно прислушивается, но затем опять решительно поворачивается к Норфольку.) Неужели во всем этом теле нет ни единой жилы, которая не служит какой-нибудь страсти Норфолька, а есть сам Норфольк? Должна быть! Вот вы ее и поупражняйте, милорд!

    Маргарет (за сценой, ближе). Отец!

    Норфольк (тяжело дыша). Томас...

    Мор. Не то вы предстанете перед своим создателем в весьма неприглядном обличье!

    Входит Маргарет, при виде их останавливается в изумлении.

    Норфольк. Томас, берегитесь...

    Мор. И придется ему сделать вывод, что когда-то, в глубине вашей родословной, какая-то сучка перебралась через стену!

    Норфольк бросается на него. Он увертывается от удара. Норфольк уходит.

    Маргарет. Отец!

    (Он выпрямляется.)

    Отец, что это было?

    Мор. Это был Норфольк. (Грустно смотрит ему вслед.)

    Входит Ропер.

    Ропер (взволнованный, почти ликующий). Вы уже знаете, сэр? Вы слышали? (Так как Мор все еще смотрит вдаль и не отвечает, он обращается к Маргарет.) Ты ему сказала?

    Маргарет (ласково). Мы вас искали, отец.

    Мор не двигается.

    Ропер. Будет издан новый парламентский акт, сэр!

    Мор (слегка обернулся, почти не слушая). Акт?

    Ропер. Да, сэр, - относительно брака короля!

    Мор (равнодушно). А-а. (Снова отворачивается.)

    Ропер и Маргарет переглядываются.

    Маргарет (кладет ему руку на плечо). Отец, по этому акту они будут требовать присяги.

    Мор (мгновенно - весь внимание). Присяги! (Смотрит на дочь, потом на Ропера.) А за отказ?

    Ропер. Говорят, обвинение в измене.

    Мор (застыл). Какая будет присяга?

    Ропер (озадачен). Касательно брака, сэр.

    Мор. Да, но в каких словах она будет составлена?

    Ропер. Лам незачем знать (презрительно), в каких словах, мы знаем, что она будет значить.

    Мор. Она будет значить то, что значат слова. Всякая присяга состоит из слов. Может, окажется возможным ее принести. Или избежать. (К Маргарет.) У нас есть текст будущего закона?

    Маргарет. Сейчас должны доставить из города.

    Мор. Тогда едем домой и посмотрим. Да, у меня же нет лодки.

    (Снова смотрит туда, куда ушел Норфольк.)

    Маргарет (ласково). Что случилось, отец?

    Мор. Я неуважительно отозвался о водяных спаниелях. Пошли домой. (Поворачивается, замечает Ропера, тот взволнован, злится.) Послушайте, Уилл. И ты, Мэг, я ведь тебя хорошо знаю, ты тоже послушай. Бог сотворил ангелов, дабы видеть великолепие, сотворил животных ради их невинности и растения ради их простоты. Но человека он сотворил, чтобы служил ему разумно, во всей сложности своего духа! Если он допускает, чтобы мы попали в такие обстоятельства, из которых нет избавления, тогда мы можем по мере сил отстаивать свою правду и - да, Уилл, - тогда мы можем кричать во весь голос, если хватит слюны. И без сомнения, богу приятно видеть великолепие там, где он искал только сложности. Но довести нас до этой крайности приличествует богу, а не нам самим! Наш естественный удел - искать избавления, а посему идемте домой и почитаем этот новый закон.

    Мор, Ропер и Маргарет уходят. Входит Простой человек, тащит за собой корзину. На заднем плане по-прежнему переливается в лунном свете вода. Все промежутки между колоннами заполняют железные решетки, спускающиеся сверху. Спускается также дыба, которая остается висеть в воздухе, и клетка, которая становится на пол. Пока это происходит, Простой человек устанавливает стол и позади него - три стула. Потом, повернувшись спиной к публике, наблюдает, как заканчивается превращение сцены.

    Простой человек (огорченно). Вот какие дела... Всем тяжело пришлось, не ему одному. Может, не совсем так же тяжело, но почти. (Достает из корзины и надевает куртку и шапку.) Тюремщик. Это должность такая. При нынешней плате приходится им брать на тюремную службу людей из простонародья. Но ничего, работа как работа. Разве что погрязнее других.

    (Входят справа Кромвель, Норфольк, Кранмер. Садятся. Рич становится позади них. Слева - Мор входит в клетку и ложится.)

    Они бы его выпустили, кабы могли, но по различным причинам не могут. (Позванивая ключами.) Я бы его выпустил, кабы мог, да не могу. Самому пришлось бы туда переселиться. А он все равно уже там, так какой прок? Знаете старинную поговорку: «Живой крысе; лучше, чем мертвому льву»? Вот так-то. (Сверху к его ногам быстро опускается письмо. Он вскрывает его и читает.) «Касательно старинной поговорки: Томас Кромвель был признан виновным в государственной измене и казнен 28 июля 1540 года. Норфольк был признан виновным в государственной измене и должен был быть казнен 27 января 1547 года, но в ночь на 26 января король умер от сифилиса, не успев подписать приказ. Томас Кранмер...» (Указывая большим пальцем.) Это вон тот - «...был сожжен на костре 21 марта 1556 года». (Кончил, но потом замечает приписку.) Э, еще не все. «Ричард Рич получил личное дворянство, стал помощником верховного прокурора, бароном и лорд-канцлером. Умер своей смертью». И я тоже. И вам всем (отталкивая от себя корзину) того же желаю. (Подходит к Мору и будит его.)

    Гулкий удар часов.

    Мор (приподнимаясь). Как, опять?

    Тюремщик. Ничего не поделаешь, сэр.

    Мор (снова валится на подстилку). Который час?

    Тюремщик. Только что пробило час, сэр.

    Мор. О, это бесчеловечно!

    Тюремщик (встревожен). Сэр!

    Мор (садясь). Хорошо. (Надевает туфли.) Кто там есть?

    Тюремщик. Секретарь, герцог и архиепископ.

    Мор. Очень лестно. (Встает, хватается за бок.) Ой! (Следом за тюремщиком ковыляет через сцену. Он постарел и очень бледен, но держится свободно, хотя и настороже, в то время как члены комиссии устали и нервничают.)

    Норфольк (взглянув на Мора). Стул для заключенного. (Пока Тюремщик приносит стул и Мор садится, сыплет скороговоркой.) Открываю седьмое заседание комиссии по расследованию дела сэра Томаса Мора, назначенной Советом Его Величества. Хотите что-нибудь сказать?

    Мор. Нет. (Тюремщику.) Благодарю.

    Норфольк (откидываясь на стуле). Господин секретарь?

    Кромвель. Сэр Томас... (Прерывая себя.) Свидетели слушают?

    Рич. Да, господин секретарь.

    Тюремщик. Да, сэр.

    Кромвель (Тюремщику). Ближе!

    (Тот делает шаг вперед.)

    Ближе, чтоб тебе было слышно.

    Тот подходит и становится возле Рича.

    Кромвель (Мору.) Сэр Томас, вы ведь уже видели этот документ?

    Мор. Много раз.

    Кромвель. Это закон о престолонаследии. Вот имена тех, кто присягнул ему на верность.

    Мор. Как вы изволили сказать, я его уже видел.

    Кромвель. Согласны вы принести присягу?

    Мор. Нет.

    Норфольк. Томас, мы должны ясно понять...

    Кромвель (швыряя бумагу на стол). Ваша светлость, ради бога!

    Норфольк. Мистер Кромвель!

    Смотрят друг на друга с ненавистью.

    Кромвель. Прошу прощения у вашей светлости. (Со вздохом опускает голову на руки.)

    Норфольк. Томас, мы должны ясно понять, признаете ли вы отпрысков королевы Анны наследниками Его Величества.

    Мор. Король и парламент говорят мне, что это так. Конечно, я их признаю.

    Норфольк. И готовы в этом присягнуть?

    Мор. Да.

    Норфольк. Так почему же вы отказываетесь присягнуть закону?

    Кромвель (раздраженно). Потому что в законе есть и еще кое-что.

    Норфольк. Так дело в этом?

    Мор (помолчав). Да.

    Норфольк. Тогда мы должны выяснить, с чем именно в этом законе он не согласен.

    Кромвель. Блестяще.

    Норфольк в бешенстве на него косится.

    Кранмер (поспешно). Ваша светлость... разрешите мне попробовать?

    Норфольк. Сделайте одолжение. Я не мню себя мастером по сыскному делу.

    Во время следующей реплики Кромвель выпрямляется и с покорным видом скрещивает руки на груди.

    Кранмер (суетливо откашливаясь). Сэр Томас, во вступлении сказано, что первый брак короля, с леди Екатериной, был незаконным, поскольку она ранее была женой его брата и... э-э... папа не был правомочен этот брак разрешить. (Мягко.) Вот это вы и отрицаете?

    (Ответа нет.)

    Это вы и оспариваете?

    (Ответа нет.)

    Вас это смущает?

    (Ответа нет.)

    Норфольк. Томас, вы оскорбляете короля и его совет в лице лорда архиепископа!

    Мор. Я никого не оскорбляю. Я не принесу присягу. И не скажу вам, почему.

    Норфольк. Следовательно, причины у вас должны быть изменнические.

    Мор. Не должны, а могут быть.

    Норфольк. Однако предположить это естественно.

    Мор. Закону мало предположений. Закон требует фактов.

    Кромвель смотрит на него и отводит глаза.

    Кранмер. Я не берусь судить о вашей юридической благонадежности в этом деле, но пока я не знаю причины ваших возражений, о вашей духовной благонадежности я тоже могу только догадываться.

    Мор (жестоко уязвлен, но потом в нем просыпается чувство юмора). Если вы догадаетесь об этом, ваше преосвященство, то догадаться о моих возражениях уже не составит труда.

    Кромвель (живо). Значит, у вас есть возражения против закона?

    Норфольк (радостно). Ну, это-то мы знаем, Кромвель!

    Мор. Нет, милорд, вы не знаете. Вы можете предположить, что у меня есть возражения. А знаете вы только то, что я отказываюсь присягнуть. Может, всего лишь ради удовольствия досадить вам всем.

    Норфольк. А для дела очень важно, почему вы не хотите присягнуть?

    Мор. В высшей степени важно. За отказ присягнуть я лишаюсь имущества и меня приговаривают к пожизненному тюремному заключению. Ничего худшего вы по закону не можете со мной сделать. Но если вы правы в своем, предположении, что для отказа у меня имеются причины, и если вы правы в предположении, что причины эти изменнические, тогда закон разрешает вам отрубить мне голову.

    Норфольк (ему было трудновато уследить за этим рассуждением). Понятно.

    Кромвель (тихо, восхищенно). Преклоняюсь перед вами, сэр Томас. Я уже сколько времени пытался разъяснить это его светлости.

    Норфольк (пропускает издевку мимо ушей, лицо его мрачно и брезгливо). А, черт бы побрал это все... (С подлинным благородством.) Я не ученый - мистер Кромвель недаром мне об этом твердит, и, откровенно говоря, я не знаю, был тот брак законным или нет. Но вы взгляните на эти подписи, Томас... Черт побери, вы же знаете этих людей! Неужели вы не можете поступить, как я, присоединиться к нам, для компании?

    Мор (тронут). А когда мы предстанем перед господом и вас отправят в рай, потому что вы поступили по совести, а меня - на вечные муки, потому что я поступил против совести, - вы тогда присоединитесь ко мне для компании?

    Кранмер. Стало быть, те из нас, сэр Томас, чьи подписи вы здесь видите, обречены на вечные муки?

    Мор. Не знаю, ваше преосвященство. У меня нет окошечка, чтобы заглянуть в чужую совесть. Я никого не осуждаю.

    Кранмер. Значит, это подлежит сомнению.

    Мор. Разумеется.

    Кранмер. Ну, а ваше повиновение королю не подлежит сомнению. Так взвесьте сомнительное и несомненное - и подпишите.

    Мор. Одни люди думают, что земля круглая, другие - что она плоская: это подлежит сомнению. Но если она плоская, разве она станет круглой по приказу короля? А если она круглая, разве приказ короля ее расплющит? Нет, я не подпишу.

    Кромвель (вскочил, изображая негодование). Значит, свои сомнения вы уважаете больше, чем его приказ?

    Мор. А у меня сомнений нет.

    Кромвель. В чем нет сомнений?

    Мор. В том, по каким причинам я отказываюсь от присяги. Эти причины я изложу только королю, а вы, господин секретарь, никакими уловками их из меня не вытянете.

    Норфольк. Томас...

    Мор. Ох, господа, нельзя ли мне пойти прилечь?

    Кромвель. Вы, кажется, еще не оценили всю серьезность своего положения.

    Мор. Покажите мне человека, который не оценил бы серьезность своего положения, проведя год в этой клетке.

    Кромвель. А у государства есть наказания и более суровые.

    Мор. Грозите, как портовый буян.

    Кромвель. Как же прикажете вам грозить?

    Мор. Как государственный министр - правосудием.

    Кромвель. Вам и грозят правосудием.

    Мор. Тогда мне ничто не грозит.

    Норфольк. Господин секретарь, по-моему, просьбу заключенного можно уважить - пусть идет. Если только вы, милорд?..

    Кранмер (капризно). Нет, я не вижу смысла продолжать этот разговор.

    Норфольк. Спокойной ночи, Томас.

    Мор (нерешительно). Можно мне получить еще книг?

    Кромвель. А вам давали книги?

    Мор. Да.

    Кромвель. Я не знал. Это зря.

    Мор (поворачивается, чтобы уйти, останавливается. Безнадежно). Можно мне повидать семью?

    Кромвель. Нет.

    (Мор возвращается в клетку.)

    Тюремщик!

    Тюремщик. Сэр!

    Кромвель. Ты когда-нибудь слышал, чтобы заключенный говорил о разводе короля, или о главенстве короля над церковью, или о его браке?

    Тюремщик. Нет, сэр, ни слова.

    Кромвель. Если он что-нибудь скажет, ты, конечно, сообщишь об этом начальнику Тауэра.

    Тюремщик. Конечно, сэр.

    Кромвель. Сейчас ты в этом присягнешь.

    Тюремщик (бодро). Пожалуйста, сэр!

    Кромвель. Архиепископ?

    Кранмер (кладет на стол полу облачения, на которой выткан крест). Положите левую руку на этот крест и поднимите правую - шляпу снимите - теперь повторяйте за мной: Клянусь моей (бессмертною душою...

    (Тюремщик, чуть отставая, повторяет за ним слова присяги.)

    ...что буду правдиво сообщать все сказанное сэром Томасом против короля, совета или королевства. Да поможет мне бог. Аминь.

    Тюремщик. Да поможет мне бог. Аминь.

    Кромвель. Если исполнишь - можешь заработать пятьдесят гиней.

    Тюремщик (понимающе смотрит на него). Хорошо, сэр. (Поворачивает к выходу.)

    Кранмер (поспешно). Да не соблазнит это вас на лжесвидетельство, милейший!

    Тюремщик. Что вы, сэр! (У выхода останавливается. В публику.) Пятьдесят гиней - это не соблазнительно. Пятьдесят гиней - это страшно. Заставили бы присягнуть - и ладно, но пятьдесят... Нешуточные деньги. Сейчас стоят столько, а завтра могут стоить мне головы. (Бесповоротно.) Не желаю. Пусть между собой разбираются. Мне, я чувствую, уже уши закладывает. (Уходит.)

    Члены комиссии встают.

    Кромвель. Рич!

    Рич. Сэр?

    Кромвель. Завтра утром отберите у заключенного книги.

    Норфольк. Неужели это необходимо?

    Кромвель (сдерживая ярость). Норфольк! Король уже порядком раздражен ходом этого дела.

    Норфольк. Да, он гневается на вас.

    Кромвель. На всех нас. (Подходит к дыбе.) А вы знаете, что такое гнев короля - он чреват многими бедами!

    Норфольк и Кранмер уходят. Кромвель стоит, задумавшись, около орудия пытки.

    Рич. Господин секретарь!

    Кромвель (рассеянно). Да?

    Рич. Сэр Редверс Ллевеллин ушел в отставку.

    Кромвель (не слушая). М-м?..

    Рич (подходит к дыбе с другой стороны. С легким недовольством). Верховный прокурор Уэльса. Его должность свободна. Вы говорили, что я могу обратиться К вам.

    Кромвель (с презрительным раздражением). Нашли время!.. (Размышляя вслух.) Нужно сломить его, не то дело дрянь. Пока Мор жив, совесть короля что ни утро пускает новые вонючие побеги. А если я добьюсь смерти Мора - этим я, сдается мне, накликаю свою собственную. Так что другого выхода нет. Его нужно сломить! (Крутит ворот дыбы, вал оглушительно тарахтит. Кромвель и Рич смотрят друг на друга. Снова поворачивает ручку, теперь уже медленно, покачивает головой и отпускает.) Нет, этого король не разрешит. (Отходит.) Надо найти способ помягче.

    Рич и Кромвель уходят. Постепенно ночь сменяется утром, от серой воды идет серый, холодный свет. Входят Тюремщик и Маргарет.

    Тюремщик. Проснитесь, сэр Томас! К вам ваши родные пришли!

    Мор (вскакивает с радостным воплем). Маргарет! Что это? Тебе позволили меня навестить? (Просовывает руки сквозь решетку.) Мэг! Мэг!

    (Она подходит ближе. Внезапно его поражает страшная мысль.) Мэг, ради всего святого, или тебя тоже сюда посадили?

    Тюремщик (успокоительно). Да нет же, сэр. Просто свидание. Короткое свидание.

    Мор (возбужден). Сторож, сторож, выпусти меня отсюда!

    Тюремщик (спокойно). Сейчас, сэр. Это разрешено.

    Мор. Благодарю. (Подходит к двери клетки и, пока Тюремщик отпирает замок, бормочет.) Благодарю, благодарю. (Выходит.)

    Мор и Маргарет смотрят друг на друга, потом она делает реверанс.

    Маргарет. Доброе утро, отец.

    Мор (в восторге прижимает ее к груди). О, доброе утро, доброе утро.

    (Входит Элис, опираясь на руку Ропера. Она, как и Мор, постарела, одета бедно.)

    Доброе утро, Элис, доброе утро, Уилл.

    Ропер в ужасе смотрит на дыбу, Элис подходит к Мору и деловито оглядывает его.

    Элис (чуть ли не обвиняющим тоном). Как поживаешь, муженек?

    Мор (улыбаясь ей через плечо Маргарет). Ничего, Элис, держусь.

    Сейчас безмерно счастлив. Вы что, Уилл?

    Ропер. Какое ужасное место!

    Мор. Только что не могу быть с вами, мои дорогие, а то не так уж скверно. Удивительно похоже на всякое другое место.

    Элис (осматриваясь, неодобрительно). Со стен течет!

    Мор. Да, слишком близко от реки.

    Элис отходит в сторону и садится, лицо ее озлоблено.

    Маргарет (высвободившись из объятий Мора, берет у матери корзинку). Мы вам кое-что принесли. (Показывает. Им неловко друг с другом.) Немножко сыру...

    Мор. Сыру.

    Маргарет. И пирог...

    Мор. Пирог!

    Маргарет. И вот тут еще... (Не смотрит на него.)

    Ропер. И бутылка вина. (Преподносит ее.)

    Мор. О! (Лукаво.) А вино хорошее, сын Ропер?

    Ропер. Не знаю, сэр.

    Мор (смотрит на них, стараясь понять). Так.

    Ропер. Сэр, выходите на волю! Присягните на верность закону и выходите!

    Мор. Вам для этого и позволили ко мне прийти?

    Ропер. Да... Мэг под присягой обещала убедить вас.

    Мор (холодно). Глупышка. Как это ты додумалась?

    Маргарет. Просто захотела.

    Мор. Ты хочешь, чтобы я присягнул закону о престолонаследии?

    Маргарет. «Помышления нашего сердца более угодны перед господом, чем слова наших уст» - так вы всегда говорили.

    Мор. Да.

    Маргарет. Тогда произнесите слова присяги, а в сердце думайте по-другому.

    Мор. А что же такое присяга, как не слова, обращенные к богу?

    Маргарет. Это очень тонко.

    Мор. Ты хочешь сказать, что это неправда?

    Маргарет. Нет, правда.

    Мор. Тогда утверждать, что это тонко - плохой довод в споре. Когда человек присягает, Мэг, он держит самого себя в ладонях. Как воду (складывает ладони в виде чаши), и стоит ему раздвинуть пальцы - пусть не надеется снова себя найти. Некоторые люди на это не способны, но мне претит мысль, что твой отец может оказаться в их числе.

    Маргарет. Мне тоже.

    Мор. Вот видишь...

    Маргарет. И еще одна мысль у меня была.

    Мор. Ох, Мэг!

    Маргарет. В любом государстве, хотя бы наполовину хорошем, вас бы вознесли высоко за все, что вы сделали.

    Мор. Допустим.

    Маргарет. Не ваша вина, что у нас государство на три четверти дурное.

    Мор. Не моя.

    Маргарет. Значит, если вы нарочно хотите страдать, вы хотите стать героем.

    Мор. Очень тонко. Но теперь послушай. Если бы мы жили в государстве, где добродетель прибыльна, то здравый смысл делал бы из нас хороших людей, а жадность - святых. И мы жили бы как звери или как ангелы в счастливом краю, которому герои просто не нужны. Но поскольку в жизни мы видим, что скупость, злоба, зависть, гордыня, леность, похоть и глупость обычно оказываются куда прибыльнее, нежели смирение, целомудрие, стойкость, справедливость и полет мысли, и поскольку нам, чтобы быть людьми, приходится выбирать - что ж, пожалуй, мы должны уметь постоять за свое, даже рискуя стать героями.

    Маргарет (волнуясь). Но в разумных пределах! Бог не может требовать от вас больше того, что вы уже сделали, это было бы неразумно!

    Мор. Да знаешь... В конечном счете тут главное не разум. В конечном счете тут главное - любовь.

    Элис (неприязненно). Нравится тебе, видно, сидеть тут взаперти, с мышами да крысами, когда мог бы быть дома с нами!

    Мор (вздрогнув, как от удара). Нравится? Да если бы мне открыли вот такую щелочку (показывает), я бы в нее проскользнул. (К Маргарет.) Ну что, не осталось у нашей Евы яблок?

    Маргарет. Я еще не рассказала вам, как выглядит дом теперь, когда вас там нет.

    Мор. Не надо, Мэг.

    Маргарет. И как мы без вас проводим вечера.

    Мор. Мэг, замолчи!

    Маргарет. Мы сидим в темноте, потому что у нас нет свечей. И говорить ни о чем не можем - все думаем, что с вами здесь делают.

    Мор. Король милосерднее, чем ты. Он меня не пытает.

    Входит Тюремщик.

    Тюремщик. Осталось две минуты, сэр. Я подумал - лучше предупредить.

    Мор. Две минуты!

    Тюремщик. До семи часов, сэр. Прошу прощенья. Две минуты. (Уходит.)

    Мор. Стой! (Хватает Ропера за руку.) Уилл, подите поговорите с ним, постарайтесь занять его. (Подталкивает его вслед за Тюремщиком.)

    Ропер. Чем занять, сэр?

    Мор. Чем хотите! Деньги у вас с собой есть?

    Ропер (с готовностью). Есть!

    Мор. Нет, подкупить его не пытайтесь. Пусть он их выиграет, у него есть кости. Да говорите побольше, понимаете? И вот это забирайте. (Передает вино.) Да смотрите, сами тоже пейте - сделайте все как надо, Уилл!

    (Ропер, энергично кивая, уходит.)

    Послушайте, вы должны покинуть Англию, вы все должны уехать.

    Маргарет. И оставить вас здесь?

    Мор. Это не важно, Мэг. Больше нам не дадут свидеться. (Спешит сказать давно обдуманные слова.) Уезжайте все в один день, но не на одном корабле - на разных кораблях, из разных портов...

    Маргарет. Лучше уж после суда.

    Мор. Суда не будет, им не на чем построить обвинение. Сделайте это для меня, умоляю!

    Маргарет. Хорошо.

    Мор. Элис?

    (Она поворачивается к нему спиной.)

    Элис, я тебе приказываю!

    Элис (грубо). Ладно.

    Мор (заглядывает в корзинку). Ох, какие лакомства! А я знаю, кто это укладывал.

    Элис (грубо). Я укладывала.

    Мор. Да. (Откусывает кусочек пирога.) Ты по-прежнему печешь отменные пироги, Элис.

    Элис. Разве?

    Мор. Платье на тебе красивое.

    Элис. Это в котором я стряпаю.

    Мор. Все равно красивое. Очень красивый цвет.

    Элис (повернувшись к нему, тихо). Видит бог, невысокого ты мнения о своей жене. (С накипевшей горечью). Я знаю, что я дура. Но не настолько я дура, чтобы в такое время горевать о платьях! Или радоваться похвалам за мои пироги!

    Мор (застыл, смотрит на нее пристально, кивает головой). Этот упрек я заслужил. (Протягивает к ней руки.) Элис...

    Элис. Нет! (Стоит на месте, устремив на него гневный взгляд.)

    Мор (в великом страхе). Я слабею при мысли о самом худшем, что они могут со мною сделать. Но еще хуже было бы идти на смерть, если б ты не поняла, почему я иду на смерть.

    Элис. А я не понимаю!

    Мор (боясь потерять самообладание). Элис, скажи, что ты поняла, - и я, мне кажется, смогу хорошо умереть, если понадобится.

    Элис. Ничего хорошего мне от твоей смерти не будет.

    Мор. Элис, ты должна сказать мне, что понимаешь!

    Элис. Не понимаю! (Бросает ему в лицо.) Не верю я, что это было нужно.

    Мор (он сразу осунулся). Раз ты так говоришь, Элис, я просто не знаю, хватит ли у меня сил.

    Элис. Я правду говорю!

    Мор (задыхаясь). Да, ты честная женщина.

    Элис. Много мне от этого радости! Я тебе скажу, чего я боюсь: что когда тебя не станет, я тебя за это возненавижу.

    Мор (отворачивается от нее, его лицо подрагивает). Нет, Элис, ненавидеть меня не нужно.

    (Она быстро идет к нему, он поворачивается, и они крепко обнимаются.)

    Не нужно, ведь ты...

    Элис (закрывая ему рот ладонью). Ш-ш... А понимать я понимаю только то, что ты самый лучший на свете человек, я таких не встречала и уж, наверно, не встречу. И если тебя не станет... одному богу известно, почему я так думаю, бог свидетель, он об этом ни словечка не проронил! А если кто хочет знать мое мнение насчет короля и его совета, пусть только спросят, уж я им скажу!

    Мор. Батюшки, да жена у меня, оказывается, тигрица! Настоящая тигрица! (Отстраняется от нее, лицо его сияет.) Вели отнести половину всего этого епископу Фишеру - он содержится в верхнем коридоре...

    Элис. Это для тебя, а не для епископа Фишера!

    Мор. Изволь меня слушаться. (Отламывает кусок пирога, ест.) Вкусно. Очень, очень вкусно. (Закрывает лицо руками.)

    Элис и Маргарет утешают его. На верхнюю галерею выбегают, громко пререкаясь, Тюремщик и Ропер.

    Тюремщик. Ни к чему это, сэр! Я знаю, что вы затеяли! Ничего не выйдет.

    Ропер. Еще минуту!

    Тюремщик (Мору, спускаясь). Время истекло, сэр.

    Ропер (хватая его сзади за плечо). Я вас прошу!.. Тюремщик (стряхивая его руку). Пустите-ка, сэр! Сэр Томас, этим леди время уходить.

    Мор. Ты сказал - в семь часов!

    Тюремщик. А сейчас и есть семь. Войдите в мое положение, сэр.

    Мор. Но одну минуту!

    Маргарет. Еще немножко! Еще совсем немножко!

    Тюремщик (укоризненно). Вы что же, мисс, хотите, чтобы у меня были неприятности?

    Элис. Делай, что говорят. Убирайся!

    Гулко и неспешно часы начинают отбивать семь, и дальнейшее идет как бы на фоне их боя.

    Тюремщик (решительно берет Маргарет за руку повыше локтя). Идемте, идемте, мисс, эдак вы и батюшке своему неприятности доставите.

    (Ропер, спустившись, оттаскивает его.)

    Препятствуете мне при исполнении обязанностей, сэр?

    (Маргарет обнимает Мора, бросается вверх по лестнице и убегает, Ропер за ней. Тюремщик осторожно берет Элис за плечо.)

    Ну, миледи, спокойно.

    Элис (сбрасывая его руку). А ну, убери свою грязную лапу!

    Тюремщик. Не пойдете добром, так кликну стражу.

    Элис, глядя на него, ставит ногу на нижнюю ступеньку и задом отступает по лестнице.

    Мор. Будь человеком, ведь мы же прощаемся!

    Тюремщик. Вы не знаете, чего просите, сэр. Вы не знаете, как за вами следят.

    Элис. Мерзкий, гнусный, паршивый пес!

    Тюремщик. Обзывайте как хотите, сударыня, а уйти придется.

    Элис. Ты еще за это поплатишься!

    Тюремщик. И мужу своему вы этим пользы не принесете.

    Мор. Элис, милая моя, прощай!

    Часы отбивают последний, седьмой удар. Элис поднимает руку в знак прощания, поворачивается и не без достоинства уходит. Тюремщик, достигнув верха лестницы, оборачивается к Мору, который сидит на земле, отвернувшись от него, лицом к публике.

    Тюремщик (рассудительно). Войдите в мое положение, сэр. Что я могу поделать? Я - человек простой, неученый. Мне бы только свою шкуру сберечь.

    Мор (со страстью). О господи Иисусе! Эти простые, неученые люди!

    Звучит музыка. Решетки, дыба и клетка поднимаются вверх. Свет из холодного, серого становится теплым, желтым, создавая впечатление теплой комнаты. Сверху спускаются несколько узких алых полотнищ с золотой монограммой «Г VIII», а также огромный королевский герб, который повисает над столом слева. Тюремщик, одеваясь на ходу, спускается с лестницы, ставит стул для подсудимого, усаживает на него Мора и дает ему свиток, который тот принимается читать. Потом притаскивает из-за кулис свою корзину и достает большие песочные часы и бумаги, раскладывает их на столе, расставляет в два ряда двенадцать складных стульев. Пока он этим занят, а полотнища и герб еще продолжают спускаться, входит Кромвель. Музыка смолкает на фанфаре. Простой человек еще хлопочет, устраивая сцену, а Кромвель звучным голосом обращается к публике.

    Кромвель (указывая на спускающийся реквизит).
    Любой англичанин трепещет, смущенный,
    Завидевши парус и снасти Закона.

    (Короткая фанфара.)
    Не рабы на галерах под цепей перезвон,
    Мы все мореходы, корабль наш - Закон.

    (Короткая фанфара. Простому человеку, который пробирается к выходу.) Вы куда?

    Простой человек. Я тут все кончил, сэр.

    Над двумя рядами стульев Простой человек подвесил к проволокам, укрепленным на палках, два ряда шляп для воображаемых присяжных - семь простых серых шляп, потом те, в которых появлялись Мажордом, Лодочник, Трактирщик и Тюремщик. И наконец - еще одну простую серую шляпу. Корзина остается на сцене, у всех на виду.

    Кромвель. Вы - староста присяжных.

    Простой человек. Увольте, сэр.

    Кромвель. Вы Джон Донси, лавочник?

    Простой человек (угрюмо). Да, сэр?

    Кромвель (снова взбираясь на риторические ходули). Староста присяжных!.. Ну как, горит на воре шапка?

    Простой человек (надевая серую шляпу). Горит, сэр.

    Кромвель (снова риторика).
    Потрудились мы на славу, удалые моряки,
    Впишем в лоцию Закона сии зыбучие пески.

    Опять фанфара, теперь длиннее. Входят Кранмер и Норфольк, становятся позади стола. При входе их Мор и староста встают. Как только фанфара стихает, Норфольк садится.

    Норфольк (укрываясь за строго официальным тоном). Сэр Томас Мор, вы находитесь перед нами здесь, в Вестминстерской зале22, дабы ответить на обвинение в государственной измене. Но при этом, хотя вы неслыханно оскорбили его королевское величество, мы питаем надежду, что, буде вы даже теперь одумаетесь и раскаетесь в своем упорстве, вы еще сможете снискать его всемилостивейшее прощение.

    Мор. Милорды, благодарю. И, однако же, молю всемогущего бога, чтобы позволил мне пребыть честным до последнего часа моей жизни... Что же до обвинений, которые вы можете мне предъявить, то, боюсь, при теперешней моей слабости мой ум и память откажутся мне служить для приискания достойных ответов... Я хотел бы сесть.

    Норфольк. Садитесь. Мистер Кромвель, обвинительная запись у вас?

    Кромвель. У меня, милорд.

    Норфольк. Тогда читайте.

    Кромвель (проходя с бумагами позади Мора, неофициальным тоном). Обвинение то же, сэр Томас, какое было предъявлено епископу Фишеру... (Педантично поправляя себя.) Вернее сказать - покойному епископу Фишеру.

    Мор (вяло). Покойному?

    Кромвель. Епископ Фишер нынче утром казнен.

    Лицо Мора выражает ужас, потом скорбь. Он отворачивается от Кромвеля, который хладнокровно за ним наблюдает.

    Норфольк. Господин секретарь, читайте обвинение!

    Кромвель (официальным тоном). В том, что вы изменнически и злокозненно отрицали за нашим монархом Генрихом его никем не оспариваемый титул «Верховный глава церкви в Англии».

    Мор (удивлен, негодует). Но я никогда не отрицал этого титула!

    Кромвель. Вы отказались принести присягу, как вам было предложено в Тауэре и еще раньше...

    Мор (тем же тоном). Молчание не есть отрицание. За мое молчание я наказан - заточением в тюрьму. Зачем меня опять вызвали? (С этой минуты он начинает понимать, что судебная процедура каким-то образом подстроена.)

    Норфольк. По обвинению в государственной измене, сэр Томас.

    Кромвель. Которая карается не заточением в тюрьму.

    Мор. Смерть... Смерть приходит за всеми, милорд. Да, даже за королями она приходит и, презрев их королевское достоинство и грубую силу, не преклоняет перед ними колен, не оказывает им почестей и не просит их покорнейше, чтобы следовали за нею, но совсем неучтиво хватает за грудь и трясет, покуда они не падают мертвыми. И тела их зарывают в землю, а сами они идут на судилище... коего исход непредрекаем.

    Кромвель. Одни эти слова - измена!

    Норфольк. Речь идет не о смерти королей, сэр Томас.

    Мор. Надеюсь, что и не о моей, пока моя вина не доказана.

    Норфольк (наклонившись вперед, с жаром). Ваша жизнь в ваших собственных руках, Томас, как и всегда было!

    Мор (вникнув в его слова). Думая о нашей смерти, милорд, вашей и моей, неужели мы не устыдимся желания войти в царство божие легко, когда наш Спаситель вошел в него с такими муками? (И вот он уже смотрит на Кромвеля, и в глазах его светится огонек подозрения.)

    Кромвель. Итак, вы стоите на своем молчании.

    Мор. Да.

    Кромвель. Но молчание, господа присяжные, бывает разное. Рассмотрим сперва молчание человека, который умер. Предположим, мы вошли в комнату, где он лежит; и предположим, что время ночное - ничто так не обостряет слуха, как темнота, - и мы прислушиваемся. Что мы слышим? Молчание. Что оно означает, это молчание? Ничего. Молчание - и только. Но теперь рассмотрим другой случай. Что если я вдруг выхвачу из рукава кинжал и замахнусь на подсудимого, и что если его светлость и его преосвященство, здесь присутствующие, не остановят меня криком и не крикнут, чтобы меня остановили, но будут хранить молчание? Это уже кое- что означало бы! Это означало бы их согласие на мой поступок, и по закону они разделили бы мою вину. Так молчание, в некоторых обстоятельствах, может говорить. Рассмотрим теперь, в каких обстоятельствах молчит подсудимый. Присягнуть предложили добрым и верным подданным по всей стране, и они объявили титул Его Величества правильным и справедливым. А когда дошло до подсудимого, он отказался. Он называет это молчанием. Но есть ли кто в этом суде, есть ли кто во всей Англии, кому не известно мнение сэра Томаса Мора об этом титуле? Разумеется, нет! Почему это так? Потому что его молчание означало - более того, являло собой - самое красноречивое отрицание.

    Мор (с оттенком профессиональной досады по поводу порочной аргументации). Неверно, господин секретарь. Правило гласит: Qui tacet consentire. (Обернувшись к Простому человеку.) Законники говорят (очень отчетливо): «Молчание - знак согласия». Стало быть, если вам желательно как-то истолковать мое молчание, вы должны сделать вывод, что означает оно согласие, а не отрицание.

    Кромвель. И люди в самом деле его так истолковывают? Вы еще, может, скажете, что хотите, чтобы его так толковали?

    Мор. Люди пусть толкуют по своему разумению. Суд должен толковать по закону.

    Кромвель. Обращаю внимание суда на то, что подсудимый извращает закон - обволакивает дымом яркий фонарь, долженствующий осветить суду его злодеяния!

    Негодуя по должности, Кромвель начинает по-настоящему сердиться, и Мор отвечает тем же.

    Мор. Закон - не фонарь, который должен светить вам или кому другому. Закон вообще не орудие. (Обернувшись к старосте.) Закон - это мощеная дорога, по которой гражданин, если он не сворачивает с нее, может идти спокойно. (Проникновенно убеждая.) В вопросах совести...

    Кромвель (с кривой улыбкой). Ох, совесть, совесть...

    Мор (оборачиваясь). Вам это слово не знакомо?

    Кромвель. Клянусь богом, слишком знакомо! Я привык его слышать из уст преступников.

    Мор. А я привык слышать, как дурные люди употребляют имя божие всуе, однако же бог существует. (Снова обернувшись к старосте.) В этих вопросах верноподданный более обязан быть верным своей совести, нежели чему бы то ни было другому.

    Кромвель (тяжело дыша, бросает Мору). ...и тем создавать благовидный предлог для своего суетного самомнения.

    Мор (убедительно). Нет, мистер Кромвель, - платить чистую дань уважения своей душе.

    Кромвель. Скажите лучше - себе самому!

    Мор. Да, душа человека - это и есть он сам!

    Кромвель (придвигается вплотную к Мору. Они ненавидят друг друга и как люди, и как представители разных точек зрения). Ничтожная тварь, как ни назови, живет словно летучая мышь В воскресной школе! И вот твердит, и вот скрипит о собственном спасении - и ни слова о вашем месте в государстве! Под властью короля! В своей великой стране!

    Мор (задет). Помогу ли я моему королю, если буду лгать ему, когда он просит правды? Поможете ли вы Англии, населив ее лжецами?

    Кромвель (пятится, лицо его сковано злобой). Милорды, я вызываю свидетеля... (Повысив голос.) Сэр Рячард Рич!

    (Входит Рич. Теперь и одежда его и повадка излучают официальное великолепие. Даже Норфольк не остался к этому равнодушен.)

    Сэр Ричард... (Указывая на Кранмера.)

    Кранмер (протягивает библию). Торжественно клянусь в том...

    Рич. Торжественно клянусь в том, что в показаниях, данных мною суду, будет правда, вся правда и ничего кроме правды.

    Кранмер (деликатно). И да поможет мне бог, сэр Ричард.

    Рич. И да поможет мне бог.

    Норфольк. Встаньте вот там, сэр Ричард.

    Кромвель. Итак, Рич, двенадцатого марта вы были в Тауэре?

    Рич. Да.

    Кромвель. С какой целью?

    Рич. Меня туда послали взять у подсудимого книги.

    Кромвель. Вы разговаривали с подсудимым?

    Рич. Да.

    Кромвель. Вы говорили о главенстве короля над церковью?

    Рич. Да,

    Кромвель. Что вы сказали?

    Рич. Я сказал ему: «Если бы был издан парламентский акт, по которому я, Ричард Рич, был объявлен королем, разве вы, мистер Мор, не считали бы меня королем?»

    Кромвель. Дальше?

    Рич. Тогда он сказал...

    Норфольк (резко). Подсудимый?

    Рич. Да, милорд. Он сказал: «А попробуйте взять выше. Что если будет издан парламентский акт о том, что бог не должен быть богом?»

    Мор. Верно. И тогда вы сказали...

    Норфольк. Молчать! Продолжайте.

    Рич. Я сказал: «Ну, а возьмите средний случай. Парламент провозгласил нашего короля главою церкви. Почему вы не признаете его таковым?»

    Норфольк (как на иголках). Ну?

    Рич. Тогда он сказал, что парламент на это не имеет права.

    Норфольк. Повторите слова подсудимого!

    Рич. Он сказал: «Это вне компетенции парламента». Или что-то в этом духе.

    Кромвель. Он отрицал этот титул?

    Рич. Да.

    Все смотрят на Мора, а он - на Рича.

    Мор. Поверьте, Рич, я скорблю о вашем лжесвидетельстве более, чем о грозящей мне гибели.

    Норфольк. Вы это отрицаете?

    Мор. Да! Милорды, будь я человеком, для которого клятва - пустое дело, я бы не находился здесь, это вы знаете. Но теперь я произнесу клятву! Если то, что сказал мистер Рич, - правда, тогда пусть мне никогда не узреть лица божия! А уж этого я не сказал бы ни за что на свете, не будь это правдой.

    Кромвель (старосте; спокойно, деловито). Это - не показания.

    Мор. Можно ли вообразить - можно ли вообразить, чтобы после столь долгого молчания об этом предмете, том самом, о котором меня так упорно выспрашивали, я открылся такому человеку?

    Кромвель (Ричу). Вы желаете изменить свои показания?

    Рич. Нет, господин секретарь.

    Мор. Там присутствовали еще двое! Саутвел и Палмер!

    Кромвель. К сожалению, сэр Ричард Саутвел и мистер Палмер находятся в Ирландии, по поручению короля.

    (Мор беспомощно разводит руками.)

    Но это не имеет значения. У меня есть их письменное свидетельство под присягой. Суд может убедиться - они заявляют, что, будучи заняты книгами подсудимого, не слышали, что было сказано. (Передает свидетельство старосте, который с важным видом его рассматривает.)

    Мор. Если бы я действительно это оказал, не очевидно ли, что он тотчас призвал бы этих людей в свидетели?

    Кромвель. Сэр Ричард, имеете вы что-нибудь добавить?

    Рич. Нет, господин секретарь.

    Норфольк. Сэр Томас?

    Мор (взглянув на старосту). К чему? Мне все равно не жить. (Кромвелю.) Вы своего добились. Вы преследовали меня не за мои поступки, но за помышления сердца. Длинную вы прокладываете дорогу. Ибо сперва люди начнут отрекаться от своего сердца, а потом у них уже и не останется сердца. Помоги, боже, народу, чьи государственные мужи пойдут по вашей дороге.

    Норфольк. Свидетель может удалиться.

    Рич идет к выходу, провожаемый взглядом Мора.

    Мор. У меня есть один вопрос к свидетелю.

    (Рич останавливается.)

    На вас должностная цепь.

    (Рич неохотно поворачивается к нему лицом.)

    Разрешите взглянуть?

    (Норфольк делает Ричу знак подойти. Разглядывает медальон.) Красный дракон23. (Кромвелю.) Это что?

    Кромвель. Сэр Ричард назначен верховным прокурором по Уэльсу.

    Мор (глядя Ричу в лицо, горюя и потешаясь). По Уэльсу? Бог с вами, Ричард, ведь человеку нет пользы24, если он отдаст душу свою за весь мир. А уж за Уэльс!..

    Рич уходит надутый, но непоколебимо важный.

    Кромвель. Теперь прошу суд о снисхождении! У меня есть поручение к подсудимому от короля. (С жаром.) Сэр Томас, я уполномочен сказать вам, что даже сейчас...

    Мор. Нет, нет. Этому не бывать.

    Кромвель. Суд продолжается!

    (Норфольк, не отрываясь, смотрит на Мора.)

    Милорд!

    Норфольк. Присяжные должны удалиться и обсудить показания.

    Кромвель. Если судить по показаниям, им, может быть, и нет необходимости удаляться. (Склонившись над старостой.) Есть необходимость?

    Староста качает головой.

    Норфольк. Тогда отвечайте: виновен подсудимый или невиновен?

    Староста. Виновен, милорд.

    Норфольк (вскакивает с места. Все встают, кроме Мора). Подсудимый, вы признаны виновным в государственной измене. Приговор суда....

    Мор. Милорд!

    (Норфольк умолкает. На лице Мора лукавая улыбка. С этой минуты и до конца пьесы он держится, как человек, который выполнил все свои обязательства и уже не считается ни с чьими интересами, кроме своих собственных.)

    Милорд, когда я подвизался в суде, было принято до вынесения приговора опрашивать подсудимого, не хочет ли он что-нибудь сказать.

    Норфольк (ошарашен). Вы хотите что-нибудь сказать?

    Мор. Да. (Встает, все остальные сидят.) Чтобы предотвратить это, я исходил все тропинки, какие мог найти мой извилистый ум. Теперь, когда суд окончательно решил меня осудить, - одному богу ведомо, какими путями, - я облегчу себе душу касательно этого обвинения и титула короля. В основу обвинения положен парламентский акт, прямо противоречащий закону божескому. Король и парламент не вольны передать кому-либо главенство над церковью, ибо главенство это духовное! И более того, независимость церкви от светской власти обещана как в Великой Хартии, так и в коронационной присяге самого короля!

    Кромвель. Теперь-то нам всем ясно, какой вы злокозненный человек!

    Мор. Нет, господин секретарь. (Помолчав, очень спокойно, задумчиво начинает подводить последний в своей жизни итог.) Я - верноподданный короля, я молюсь за него и за все королевство... Я никому не причиняю зла ни делом, ни словом, ни помышлением. Если этого мало, чтобы сохранить человеку жизнь, тогда, по совести, мне не так уж и хочется жить... С тех пор как меня заточили в тюрьму, несколько раз бывало, что я готовился умереть в ближайший час, и, благодарение богу, я ни разу не пожалел об этом, но скорее жалел, что оставался жив. Так пусть же король распоряжается моим бренным телом. Дай-то бог, чтобы моя смерть принесла ему пользу!.. (Вспышка презрения и гнева.) А все-таки не из-за главенства его над церковью вы искали меня уничтожить, а потому, что я не хотел признать его брак!

    Пока Норфольк читает приговор, на сцене начинаются перемены.

    Норфольк. Подсудимый, вы признаны виновным в государственной измене. Приговор суда гласит, что из этой залы вы будете доставлены в Тауэр, оттуда к месту казни, и там голова ваша будет отрублена от тела, и да смилуется господь над вашей душою!

    Аксессуары правосудия поднимаются вверх. Темнеет. Остаются только два освещенных пятна, слева и справа на авансцене. Освещена еще арка над лестницей, за которой голубеет небо. Сквозь эту арку, где топор и плаха силуэтами выделяются на разгорающемся небе, - доносится ропот большой толпы, стройный, почти как напев. Он становится все громче, так что последние слова Норфольк вынужден прокричать. Староста присяжных снимает шляпу и уже как Простой человек идет в освещенный круг справа. Кранмер идет туда же. Мор идет в освещенный круг слева. Норфольк остается на месте. Когда эти приготовления закончены - а совершаются они без спешки, как будто никакой публики нет, - Кромвель подходит к подножию лестницы и останавливается в лучах света. Он подзывает Простого человека, тот подходит к нему. Кромвель указывает вверх, Простой человек трясет головой и знаками показывает, что у него нет костюма. Вытаскивает на свет корзину и снова показывает - костюма и там нет. Кромвель вынимает из рукава маленькую черную маску и протягивает ему. Простой человек надевает маску и так, в своем черном трико становится традиционным палачом. Он поднимается по лестнице и стоит, широко расставив ноги и взяв в руки топор, - черный силуэт на сверкающем небе. Толпа сразу стихает. Кромвель уходит, волоча за собой корзину. Норфольк идет к Мору в освещенный круг слева.

    Норфольк. Дальше мне идти нельзя, Томас. (Протягивает ему кубок.) Вот, выпейте.

    Мор. Моему Спасителю дали не вина, но уксусу и желчи. Не задерживайте меня.

    Маргарет. Отец! (Подбегает к нему слева, бросается ему на грудь.) Отец! Отец, отец, отец, отец!

    Мор. Имей терпение, Маргарет, и да не смутится сердце твое. Смерть приходит за всеми. Даже при нашем рождении (сжав ладонями ее голову, смотрит на нее минуту, как бы вспоминая) ...даже при нашем рождении смерть только отступает ненадолго в сторонку. Таков закон природы и такова воля божия, (Отстраняет ее. Бесстрастно.) Тебе давно известны тайны моего сердца.

    Женщина. Сэр Томас!

    (Он оборачивается.)

    Вы меня помните, сэр Томас? Когда вы были судьей, вы неправильно вынесли решение - не в мою пользу. Вот теперь припомните это.

    Мор. Женщина, ты видишь, чем я занят. (Внезапно передумав, идет к ней, в освещенный круг справа. Говорит отчетливо и жестко.) Твое дело я помню хорошо, и если бы мне сейчас нужно было вынести решение, уверяю тебя, я бы его не изменил. Все было по справедливости. Так что ступай своей дорогой, не ропщи и не досаждай мне. (Быстро идет по лестнице, но останавливается, заметив, что Кранмер следует за ним с библией в руках. Очень мягко.) Покорно вас прошу, ваше преосвященство, вернитесь.

    Кранмер, обиженный, отступает. На сцене совсем темно, только два светлых пятна внизу и ослепительно сияет пролет арки над лестницей. Появление Мора наверху, рядом с палачом, толпа встречает единодушным стоном.

    Мор (поворачивается к палачу). Друг, делай свое дело, не бойся. Ты посылаешь меня к престолу божию.

    Кранмер (скорее с завистью, чем язвительно). Вы в этом крепко уверены, сэр Томас?

    Мор (снимает шляпу, так что видны его седые нечесаные волосы). Бог не откажется принять того, кто идет к нему с такой радостью в сердце. (Опускается на колени.)

    Мгновенно - резкая дробь барабанов и полный мрак над лестницей. Женщина, пятясь, натыкается на Кранмер а, оба уходят. Норфольк уводит Маргарет, и теперь на сцене остаются толь ко два освещенных пятна, справа и слева. Барабаны смолкают.

    Палач (из мрака). Вот она - голова изменника!

    В освещенные круги справа и слева вступают Кромвель и Шапюи. Увидев друг друга, застывают, всем своим видом выражая крайнюю враждебность, в то время как на сцене, где никого больше нет, свет становится ярче. Но вот они одновременно стронулись с места и, сойдясь на середине сцены, разминулись, высоко подняв голову и отвернувшись друг от друга. Но, дойдя каждый до своего выхода, постояли, подумали и медленно повернули обратно. В задумчивости они идут друг другу навстречу, Кромвель приподнимает шляпу и на пробу улыбается. Шапюи отвечает. Взявшись под руку, они идут к лестнице, и мы слышим, что они посмеиваются. В этом смешке нет ничего зловещего или коварного - скорее это невесело иронизируют над собой, тут же себя прощая, два человека, знающие, что такое жизнь и как найти в ней теплое местечко. Они еще идут, когда

    Занавес падает.

     


    1 «Латинское послание» - письмо папе Римскому Клименту VII с просьбой объявить первый брак короля (с испанской принцессой Екатериной Арагонской) недействительным, либо назначить комиссию, уполномочив ее решить этот вопрос.
    2 После длительной междоусобной войны Алой и Белой розы (между представителями семей Иорков и Ланкастеров) и смерти последнего Йорка - Ричарда III - на престол Англии в 1485 г. взошел Генрих Тюдор (Генрих VII). Его сын - Генрих VIII - был, таким образом, вторым королем династии Тюдоров. После него правил его сын Эдуард VI, затем его дочь от Екатерины Арагонской - Мария и, наконец, его дочь от Анны Болейн - Елизавета. После смерти Елизаветы (1603) английская корона перешла к дому Стюартов.
    3 Фишер, епископ Рочестерский, друг и единомышленник Мора, был казнен за две недели до казни Мора, 22 июня 1535 г. Граф Саффольк - в то время был вторым (после Вулси) по значению членом Королевского совета.
    4 Челси - в то время сельская местность, прилегающая к Темзе, выше Лондона, где жили многие крупные деятели, светские и духовные. Теперь - район Лондона.
    5 Господь с вами (лат.).
    6 ...И со духом твоим (лат.).
    7 Дворец, который кардинал Вулси построил для себя в пору своего могущества, а затем подарил Генриху VIII.
    8 Ты говоришь на старой латыни или на оксфордской? (лат.)
    9 На той, которой меня обучил мой отец, ваше величество (лат.).
    10 Хорошо. Это самое лучшее. А греческому он тебя тоже обучал? {лат.).
    11 Не он, государь, а друг моего отца Джон Колет, настоятель собора Снятого Павла. Но и с греческим и с латынью одно и то же; дар учителя ослабел из-за бездарности ученицы (лат.).
    12 «Составлять много книг...» и т. д. - слова из Библии.
    13 При английском дворе было в моде подбирать музыкальные мотивы и сочинять к ним стихи. Этим увлекался и сам король.
    14 «Не было в Англии веселья, пока среди нас жили кардиналы» - эти слова приписываются упомянутому выше графу Саффольку.
    15 ...епископ Римский, когда император приставил ему нож к горлу... - «Епископом Римским» стал именовать папу король и те, кто поддерживал его политику разрыва с Римом и независимости Англии от папского престола. Император - король Карл V Испанский.
    16 В 1527 г. императорские войска вошли в Рим. Испания, естественно, была против расторжения брака с Екатериной Арагонской, и папа, под давлением победителей, не захотел признать брак с ней недействительным, ссылаясь на темные тексты Библии (книга Второзаконие), якобы разрешающие жениться на вдове брата, в отличие от книги Левит, согласно которой такие браки запрещались.
    17 Собор епископов (конвокация) - эти собрания высшего духовенства происходили в Кентербери или в Йорке. В мае 1532 г. епископы, тщетно искавшие компромиссного решения по поводу парламентского акта о признании короля верховным главою церкви в Англии, отступили и обязались выплатить в королевскую казну штраф в размере 100 ООО фунтов. Через год архиепископ Кранмер объявил о разводе короля с Екатериной и короновал Анну Болейн.
    18 Эразм Роттердамский - знаменитый голландский ученый-гуманист, долго жил в Англии, работал в Оксфорде и Кембридже, был личным другом Томаса Мора и годами состоял с ним в переписке.
    19 Господь с вами, дети мои (лат.).
    20 ...И со духом твоим, ваше превосходительство! (лат.).
    21 Старый союз - союз Шотландии с Францией.
    22 Вестминстерская зала - огромная зала, построенная в XI в., когда-то - часть старинного Вестминстерского королевского дворца. Здесь с XIII в. вплоть до 1882 г. проходили важнейшие судебные процессы. Сейчас примыкает к зданию парламента.
    23 Красный дракон - эмблема Уэльса.
    24 Человеку нет пользы... - ссылка на евангельское «какая польза человеку, если он приобретает весь мир, а душе своей повредит?» (от Матфея, XVI, 26).


    Джон Осборн

    Неподсудное дело

    Действующие лица:


  • Билл Мейтленд
  • Хадсон
  • Джонс
  • Шерли
  • Джой
  • Миссис Гарнси
  • Мэплс
  • Джейн Мейтленд
  • Лиз

    Действие первое

    Биллу Мейтленду снится сон. Настроение полной беспомощности, тоски, внутренней раздвоенности. Место действия - пустая и словно вымершая контора стряпчего. Письменный стол, папки с делами, бумаги, пыль, книги, кожаные кресла, большая вешалка в викторианском стиле, а в глубине сцены - приемная, где сидят клерки, секретарша и телефонистка. На авансцене, за барьером, на скамье подсудимых сам Билл Мейтленд. На заднем плане, высоко над приемной - королевский герб. Впереди зеленые судейские скамьи, на одной из которых восседает один из судей Ее Величества. В центре секретарь суда читает обвинительное заключение. Сначала немая сцена, потом актеры постепенно начинают подавать признаки жизни, нарушая оцепенение сна.
     

    Секретарь. Уильям Генри Мейтленд, вы обвиняетесь в том, что противозаконно и злонамеренно издали и предали гласности, вызвали к жизни и предали гласности нечто злонамеренное, непристойное и скандальное. Имея целью...

    Билл. Что значит «нечто»?

    Судья. Продолжайте, продолжайте.

    Секретарь. Нечто злонамеренное, непристойное и скандальное... Имея целью осквернить и развратить нравы верноподданных Ее Величества, королевы, желая повсеместно растлить и отравить умы верноподданных Ее Величества, пробудить и разжечь в них похоть и ввергнуть означенных подданных в состояние порока, скверны и беспутства. Признаете ли вы себя виновным?

    Молчание.

    Секретарь. Положите правую руку на библию и повторяйте за мной: клянусь всемогущим богом...

    Билл. Клянусь... Ваша честь, я хотел бы дать клятвенное заверение.

    Судья. Пожалуйста.

    Секретарь. Вы заявляете под присягой?

    Билл. Заявляю под присягой. (Затем начинает говорить быстро, нервно, хриплым голосом. Изредка откашливается.) Сим клянусь и заверяю. Клянусь. Своею... честью? Своей верой. Верую в... в... техническую революцию, в насущную, неуклонную, насущную, острую потребность, чтобы было все больше и больше ученых и... больше... школ и университетов, университетов и... школ; верую в необходимость реалистических решений на основе глубокого научного познания общества, принятых людьми, которые действительно знают свой предмет; верую в то, что нам давно пора научиться приспосабливаться к различным условиям, и в необходимость ускорить близкие перемены, близкие перемены. (Что-то бормочет. Судья ободряет его взглядом, и он продолжает.) Верую в девяносто семь... в девяносто семь процентов всех ученых, которые когда-либо жили на земле со времен Эвклида, Пифагора и Архимеда. В тех, кто... кто живет и работает сегодня, сегодня, сейчас, сию минуту, в условиях неминуемой автоматизации и все возрастающей потребности - потребности, да, потребности, о господи! - в укреплении современной семьи; в тех, кто заново придумывает и переживает, внедряет автомобиль, сорок миллионов на девятнадцать... в прозорливую, всевидящую, прогрессивную, автоматизированную, электронно-счетную машину, которая обладает, да-да, обладает памятью и умом, далеко превосходящими возможности бедняги-человека... Любого человека или человеческого коллектива, когда-либо существовавшего на земле.

    Молчание.

    Судья. Я вас слушаю.

    Билл. Верую в факты, в железные факты прежде всего. Анна - моя жена, Хадсон - мой старший клерк, Джой - телефонистка, уровень жизни растет... Я, кажется, потерял рецепт... Джейн, отец, слава богу, слишком, стар, сюда не доберется... Наша национальная наука, исследовательский центр, доклад Тэйлора, доклад Нэйлора, доклад о крахе, доклад о прахе, проект бюджета на пятьдесят тысяч миллионов - миллионы на все это! - реальная опасность добрачных связей с высоты полной деградации наших моральных ценностей.

    Судья. Ценностей?

    Билл. Ценностей? Да, полагаю, что так, ваша честь. Именно это я и хотел сказать. (Продолжает.) Необходим реалистический подход к важнейшим, главнейшим, кардинальнейшим проблемам, к социальным переменам, к основным назревшим проблемам.

    Судья. По-моему, это очевидно.

    Билл. Я бы хотел, чтобы это стало еще очевиднее.

    Судья. Превосходно.

    Молчание.

    Секретарь. Ваша честь, я должен был защищать обвиняемого. Однако после долгих переговоров со мной и моими учеными коллегами он выразил желание вести свое дело самолично.

    Судья. Понятно. Вы пытались убедить его отказаться от этого решения?

    Секретарь. Да, ваша честь. Но он стоит на своем.

    Судья. Мистер Мейтленд, вы полностью отдаете себе отчет в последствиях вашего решения?

    Билл. Да.

    Судья. Мой долг предупредить вас о трудностях, которые могут возникнуть в связи с отказом от услуг квалифицированного адвоката...

    Билл. Это мне известно. Я сам хотел бы, да никак не могу...

    Судья. ...и предостеречь вас от окончательного решения, которое почти наверняка...

    Билл. Я никогда не умел принимать решений.

    Судья. ...приведет к тяжким затруднениям, учитывая сложности, с которыми мы здесь столкнулись. Хотя, разумеется, вы, как практикующий стряпчий, имеете определенный опыт, репутацию и без сомнения лучше, чем кто-либо другой, подготовлены для ведения собственного дела.

    (Билл улыбается.)

    Я опрашиваю последний раз: вы настаиваете на этом решении?

    Билл (глядя на секретаря). Да, ваша честь.

    Молчание.

    Судья. Превосходно. Дальше.

    Билл. Простите, что вы сказали?

    Судья. Продолжайте, мистер Мейтленд.

    Билл. Я, ваша честь?

    Судья. Да, вы, мистер Мейтленд.

    Билл. А что же они?

    Судья. Но разве... разве вы не сами ведете свое дело?

    Билл. Да, но они? Они-то как же?

    Судья. Мистер Джонс, я полагаю, будет представлять обвинение.

    Секретарь. Совершенно верно, ваша честь.

    Судья. Итак. Давайте дальше.

    Билл. Но ведь он должен был защищать меня.

    Судья. Мистер Мейтленд, мы ведь, кажется, только что выяснили, что вы отказались от услуг мистера Джонса?

    Билл. Да.

    Судья. И предпочли вести свою защиту сами.

    Билл. Ну и что же, предпочел. Но тогда это должен быть не я сам.

    Судья. Не вы?

    Билл. Нет.

    Судья. Как же не вы?

    Билл. Пусть так. Но почему же он не начинает?

    Судья. Не начинает?

    Билл. Ну да.

    Молчание.

    Судья. Да ведь вы уже начали.

    Билл (раздумывает). Но... Я, кажется, допустил какую-то ошибку... Бы не согласны со мной? По-моему, начинать должен он, такова процедура.

    Молчание.

    Судья. Это верно. Но... вместо него это сделали вы.

    Билл. Ну, а как насчет...

    Судья. Таково мое решение. Возможно, оно будет пересмотрено или изменено, но в другое (время и в другом месте.

    Билл. А как оке насчет последнего слова?

    Судья. Предлагаю вам начать.

    Билл. Но я не должен выступать первым.

    Судья. Возможно, но вы уже начали, и решение принято. Билл (растерян, пробует собраться с мыслями). Я обязан. Взять. Последнее слово.

    Судья. Без всякого сомнения. Приступаем к рассмотрению дела.

    Билл. Какого дела? Я ведь здесь, чего же еще надо?

    Судья. При (вашем образовании и опыте вы должны знать, что закон весьма щепетилен в подобных случаях.

    Билл. Как вам будет угодно, ваша честь. Вы же сами сказали, что в общем это все равно.

    Судья. Безусловно.

    Билл. Прежде чем...

    Судья. Ну?

    Билл. Могу я попросить стакан воды?

    Судья делает знак секретарю, тот наливает воду.

    Билл (внимательно вглядывается в его лицо). Ваша честь, который здесь мистер Джонс?

    Судья (с некоторым раздражением указывает на секретаря). Вот он.

    Секретарь подает Биллу стакан воды.

    Билл. Ради бога простите. У меня голова болит. Может, потому я и попал сюда. Перепил вчера вечером. Вот и все. Не то чтобы выпил больше, чем обычно. Чем каждый вечер. Ладно, положим, пью я крепко. Что значит крепко? В общем, как говорится, алкоголик я. Это значит - раз начал, так уж всерьез... раз начал. Да что там - начал?! Я всегда пьян. Бутылку виски - запросто... Плохо для сердца, скажете? Тяжко ему приходится, покуда выкачает из меня весь угар и слабость проклятую и все такое. Но я еще молодец. Пока. Иначе я б не мог пить. А раз я могу... Прошу прощения, никак не могу найти свои пилюли. Всегда ношу при себе штуки три-четыре в кармашке. Вот досада! (Молчание.) Если бы вы меня знали, если б знали, так знали бы, что я не выхожу без них из дому. Вот досада. Простите. У меня гланды, или как их там, эти комки тут, в глотке, кажется, сейчас разорвут мне шею. Вот здесь. Так и лезут наружу... как расколотые мраморные шарики, точно кляп. И края отбитые. Видно, забыл в кармане пальто. Может, вы позволите констеблю принести мне пальто или пошарить в левом кармане? Или во внутреннем. Это ведь минутное дело. Пустяк... Вот ведь как сверлит в голове. Где-то возле глаз. И еще эти осколки в глотке. (Молчание.) Я понимаю, все это никому не интересно, но ведь дело в том, что я справлялся бы куда лучше... куда лучше, и сумел бы оправдаться... сумел бы оправдаться. Да, похоже, их и в пальто нет, этих пилюль. Или таблеток, или как их там... Не все ли равно. Только мне очень нужно, хотя бы штучки три. Больше ничего не помогает. Ну а если держать голову прямо, не вертеть и говорить помедленней, тогда в надежде на ваше терпение и снисходительность, ваша честь, я мог бы начать. Уж как-нибудь.

    Судья. Вы полагаете, что можете продолжать?

    Билл. Мне кажется, ничего другого не остается. Так что я постараюсь, ваша честь. Вы, ради бога, не подумайте, что из-за такой мелочи... я пришел сюда неподготовленным. Я давно этого ждал и поэтому старался подготовиться как можно лучше.

    Судья. Я слушаю.

    Билл. С позволения вашей чести... я попробую... уж как-нибудь.

    Судья. Пожалуйста.

    Билл. Посмотрим, что получится. По ходу дела. Только вот хорошо бы открыть глаза. Разлепить веки. Они точно створки устрицы! Но это уж моя забота. Сейчас что-нибудь придумаю. (Прижимает ладони к глазам.) Я Уильям Генри Мейтленд. Тридцати девяти лет. Практикующий стряпчий и поверенный, адрес моей конторы: Флит Чэмберс, 34, Северо-Восток, 3. Служу закону - если можно назвать практику стряпчего служением закону - без малого двадцать пять лет. В сущности, начал в этой самой конторе и в этом самом суде, когда мне и пятнадцати не было. А может, и раньше. (Указывает на судейское кресло.) Вот место моего прежнего хозяина. Он потом передал мне свою контору. Мой старший клерк, старина Хадсон, уже тогда работал у старика. Не то чтобы он был намного меня старше. Просто всегда выглядел солиднее. А теперь он работает у меня. Сам толком не знаю, почему я стал юристом. По-моему, особых причин и не было. Во всяком случае, сейчас не могу объяснить и тогда - тоже. Может, надеялся, что сумею добраться до судейского кресла. Или стану квалифицированным адвокатом. Кик мистер Джонс. Только нет, я ведь никогда всерьез не считал себя настолько уж талантливым, достойным, чтобы стать на равную ногу хоть с кем-нибудь из этих людей; у них лица такие румяные, потому что они занимаются спортом, а голоса звонкие, и речи они произносят словно играючи, у них уютные кабинеты, портные, рестораны, оксфорды, опера - бог знает чего у них только нет... Одним словом - четыреста семей, как мне тогда казалось. Теперь уж не помню. Я всегда был не слишком способным.

    Судья. Всегда - что?

    Билл. Способным. Не слишком способным, ваша честь. С самого начала пределом. моих возможностей была только безнадежная серость. Даже в пятнадцать лет, когда я вступил на это поприще. Хотя нет, еще раньше. Раньше, подумать только: мне лишь случайно, хоть и довольно часто приходило в голову это простое, несложное - нет, именно простое - объяснение. Я знал, для того чтобы стать мелким стряпчим - не то что уж клерком высшего класса, управлять делами солидной фирмы, - надо попотеть, сдать экзамены в... эту самую, как ее... Ассоциацию адвокатов; и все это между делом, в беготне: то копию завещания привези, то купчую, то беги за чаем и за сигаретами для других клерков или в аптеку для телефонистки.

    Судья. Для телефонистки?

    Билл. Все они одинаковые, ваша честь. Мою зовут Джой. Ту, что работает у меня теперь. А тогдашнюю звали Джилл.

    Судья. Что с вами?

    Билл. Я, кажется, потерял нить, ваша честь... А что делает здесь моя жена? Впрочем, разве без нее обойдется... Хотя нет, это - Шейла, моя бывшая жена. А я понятия не имел, где она теперь. Как же она узнала? Всегда пронюхает, когда что случается. Всегда пронюхает. Наверно, и мой старик тоже здесь, но что-то я его не вижу. Хорошо бы его здесь не было. Ему это тяжко. Но я, видно, все-таки потерял нить, ваша честь.

    Судья (мягко). Речь шла о серости, сэр.

    Билл. Да, да. Ну не буду слишком долго на этом останавливаться, чтобы не увести вас в сторону. Я хотел только обратить ваше внимание...

    Судья. Времени у вас достаточно, мистер Мейтленд.

    Билл. Мне, правда, многое легко давалось. Но и только. Острый ум, как говорится, но не глубокий, а все какими-то вспышками - меня точно осеняло, хотя вы-то, наверно, окажете даже не острый, а бойкий. Говорили, что моего бойкого ума хватает на покупку сигарет, да еще на то, чтобы удерживать кое- какие сведения в голове. Например, когда надо сдать экзамен. Говорят, острый ум штука полезная, - я это не о себе, милорд, просто это очень помогает в нашей профессии, ваша честь, вы ведь сами знаете, нашему брату торопиться некуда, и только несчастный затравленный клиент жаждет поскорей узнать, получит ли он вожделенный дом, новый кредит или развод и что ему присудят, штраф или полтора года тюрьмы. Впрочем... впрочем, ваша честь, у меня теперь мало что удерживается в памяти. Очень мало, по правде сказать, почти ничего. И это меня тревожит. Потому что я просто не представляю себе, как дальше работать: сейчас я стравляюсь, но ведь наверняка все пойдет хуже и хуже. Даже с работой хуже, а ведь это лишь одна, и отнюдь не главная, из причин, которые привели меня сюда, на скамью подсудимых. Ведь и клиенты, и коллеги мои считают или по крайней мере считали раньше, что у меня прямо талант придумывать внезапные смелые ходы и решения, и так оно и было до поры до времени. Но я-то всегда знал, что характер у меня очень нерешительный. Вы это сами видите, ваша честь. Мне скоро сорок, а я за всю жизнь ни разу не принял решения, о котором бы не пожалел: то оно оказывалось слишком простым или половинчатым, поспешным и недостаточно твердым, или же нелепым, в угоду какому-нибудь дураку, а то бывает и вовсе ничего не решишь. Судите сами. А если спросить, как же я все-таки попал сюда, то должен признаться, что... должен признаться в том, что я всегда жил за счет других. Да иначе и быть не могло, в душе я сознавал, что только этим и существую - так какие уж тут смелые решения или острый ум и вся прочая чепуха, которую мне приписывали?.. Да я сроду не умел даже отличить друга от врага, хотя изо всех сил старался, как мне казалось, научиться разбираться в людях. Понять разницу. Так я и не понял, а разница-то ведь есть и, по мере того как становился старше и пробивал себе путь вверх... вверх, к моему нынешнему положению... все труднее было в чем-нибудь разобраться, просто невозможно. Немыслимо, я бы сказал. И кроме того... кроме того, я всю жизнь боялся разоблачения.

    Судья. Разоблачения?

    Билл. Да.

    Судья. Какого же именно?

    Билл. Простите, ваша честь. Я и сам не знаю. Я всегда был уверен, что кончу именно так, и столько раз представлял себе, как все это будет, - и вас на судейском месте и суд в полном составе. Вон там, там. И там... Все, все, вплоть до камеры. В тюрьму, сдать часы и деньги, раздеться догола, ванна, осмотр... Раздеться догола на холоде и за тобой запирают дверь. Можно я сяду? Мне нехорошо. А я ведь всегда надеялся... и мечтал только об одном - чтобы изведать счастье дружбы и радостное волнение любви, особенно женской любви... И добивался этого, как мог. Но в дружбе мне совсем не повезло. Совершенно. Нисколько. А в любви - тут я, можно сказать, преуспел, но лишь в том, что причинил больше горя, чем радости. Я не создан ни для того, ни для другого... А ведь не могу обойтись без этого, не могу выкинуть из головы. И начать все сначала тоже не могу. Понимаете? (Тихо стонет).

    На сцене темнеет, освещен только Билл. Судья и секретарь неторопливо снимают парики и мантии, входят в контору и вешают одежду на вешалку в глубине сцены. Судья - это Хадсон, старший клерк, он разговаривает с другим клерком, Джонсом. Билл остается неподвижен. Изображая мучительное возвращение к нему сознания, актеру не следует быть слишком натуралистичным. Билл тяжело дышит, внутренним усилием пытается сбросить тяжесть, которая его давит; сердце его трепещет, как рыба, выброшенная на сушу. Наконец воля берет верх в мучительной борьбе. Сон, сковавший его бессилием, на мгновение отступает. Свет, направленный на Билла, слабеет. Он медленно выходит из освещенного круга.

    Хадсон (Джонсу). Ну и вид у тебя!

    Джонс. Да?..

    Хадсон. В чем дело? Поздно лег?

    Джонс. Да нет, не особенно.

    Хадсон. Как твоя девушка?

    Джонс. О’кэй.

    Хадсон. Не раздумали жениться?

    Джонс. Как будто нет. Но сперва надо сдать все экзамены. Я и вижу-то ее только по воскресеньям.

    Шерли, секретарша, вносит почту и передает ее Хадсону.

    Шерли. Это все вам.

    Хадсон. Спасибо, Шерли. Как дела?

    Шерли. Благодарю вас, жду пятницы.

    Джонс. Мне есть что-нибудь?

    Шерли. А вам лень посмотреть? (Выходит.)

    Хадсон. Что это с ней?

    Джонс. Не знаю. Говорят, собирает вещички.

    Хадсон. Как, опять?

    Джонс. По-моему, на этот раз всерьез.

    В приемную торопливо входит Билл.

    Билл. Доброе утро, с кем не виделся!

    Джонс. Видно, придется самому разобрать почту.

    Билл (входя в кабинет). Простите, что опоздал.

    Хадсон. Ты хозяин.

    Билл. Никак не мог поймать такси. Впервые в жизни. У всех горит этот чертов глазок, и все идут в парк. Просто не знаю, чем только они занимаются?! (Проходит к своему столу. Ухо у него залеплено пластырем.)

    Хадсон. Порезался?

    Билл. Да.

    Хадсон. Не понимаю, почему ты...

    Билл. Почему я не люблю электробритву? В мире и так слишком (Много шума, и я не желаю, чтоб у меня жужжало под ухом с самого утра.

    Хадсон. Зато никаких хлопот.

    Билл. Нет уж, увольте! У нас в доме две ванных, но стоит мне начать бриться в свое удовольствие, как жене сразу нужна именно моя ванная, Она любит поболтать.

    Хадсон. Но не утром же, когда столько дел.

    Билл. А вечером и того хуже.

    Хадсон. Лихо вчера хватил, а?

    Билл. Да уж будь уверен!

    (Шерли вносит почту Билла и кладет перед ним.)

    Привет, попсик! Это все?

    Хадсон. Не беспокойся - на твою долю хватит.

    Билл. Что это ты сегодня не намазана?

    Шерли. Вы, конечно, помните, что в девять тридцать придет миссис Гарнси?

    Билл. Да, я совсем забыл, что девушки теперь обходятся почти без грима, верно? Намажут ресницы, а носы красные... Пойди, подкрась губы, лапочка. Что случилось? Твой не тянет?

    Шерли. Все?

    Билл. Только не говори, что тянет на полную. Я все равно не поверю...

    Шерли. Может, хватит?

    Билл. Чего это ты надулась с утра?! Ни за что не поверю, что у растяпы бухгалтера, твоего женишка, так уж много пороха в пороховнице.

    Шерли. У вас одно на уме.

    Билл. Вот и нет. Меня это занимает куда меньше, чем тебя.

    Шерли. Меня?

    Билл. Я просто люблю долго и нудно дразнить нудных, капризных и глупых девчонок. Особенно, когда они не намазаны.

    Шерли. Да, вы и к делу умеете перейти. С ходу!

    Билл (Хадсону). Слышишь, Уолли? Как, по-твоему, должен я терпеть такой тон?

    Хадсон. Пусть идет и займется своим делом. Я сейчас приду, Шерли.

    Шерли кивает и выходит,

    Билл. И подмажь губы!

    Хадсон. Я думал, еще минута, и она тебе все выложит.

    Билл. Что это с ней?

    Хадсон. Да Джонс вон говорит - собралась уходить.

    Билл. Она каждый месяц уходит.

    Джонс. По-моему, сейчас всерьез.

    Билл. А почему? (Он разговаривает с Джонсом слегка враждебно, но вежливее, чем с другими.)

    Джонс (рассерженно). Ну, просто говорит, что сыта по горло.

    Билл. Ну?

    Джонс. Вот и уходит,

    Билл. А что еще?

    Хадсон. Давай, выкладывай!

    Джонс. Больше она мне ничего не сказала.

    Билл. Из него вышел бы отличный свидетель, а? Не завидую вам, если попадетесь в лапы к кому-нибудь вроде старика Уинтерса.

    Джонс (слегка уязвленный). Вчера вечером, когда мы закрывали, она сказала, что ее тошнит от одного вида мистера Мейтленда, ей невыносимо сидеть с ним в одной комнате.

    Билл. Как-как?

    Хадсон (Джонсу). Ладно, можешь не повторять.

    Джонс. Но ведь вы сами хотели услышать, что она сказала.

    Хадсон. Ты же знаешь этих девчонок. Чуть что, сразу вожжа под хвост. А Шерли с гонором...

    Билл. Какая ерунда. Вы думаете, она это серьезно?

    Джонс. Не знаю. Я не очень-то вникал.

    Билл (раздраженно). Я с ней еще поговорю. Пусть поостынет. (Хадсону.) Напомнишь мне.

    (Хадсона это, видно, забавляет.)

    Чего ты скалишься? А? Мол, нечего заниматься этим на работе и все такое? Послушай, я уже который месяц ее не трогаю, больше полугода. Чем я ее обидел? Если ей плохо, я тут ни при чем. К тому же, она помолвлена.

    Хадсон. Как будто это тебя остановит!

    Билл. Конечно, нет, но ведь я ж ее не трогаю. Это все ее хилый счетовод, с ним умрешь с тоски. Водит девушку на обеды с танцами на Кингстон Бай-Пасс. Она как придет после такого обеда, так целую неделю и ходит с красными глазами.

    Хадсон. А на вид такой приятный, тихий юноша... Мне он показался серьезным...

    Билл. Приятный, тихий, серьезный... Под эту мерку как раз подойдет любой трус, любой слюнявый молодожен, который на сто голов ниже среднего духовного уровня. Этот проклятый остров просто наводнен надутым, тупым, блудливым зверьем. Знаешь, кто они такие? Этот ее жених и все прочие? Они из тех, кто в выходной отправляется на машине на лоно природы! И вешают талисманчики на заднее стекло.

    Хадсон. Ну и что ж такого? Это жизнь.

    Билл. Да, нам бы побольше выходных, чтоб они передавили друг друга на всех приморских шоссе - от Блекпула до Брайтона.

    Хадсон. Неужели ты хочешь, чтобы их всех передавили только потому, что они тебе не по душе?

    Билл. Я просто надеюсь, что они сделают это сами.

    Хадсон. Еще немного, и у тебя опять начнется мигрень.

    Билл. Успокойся. Она уже началась. А ты знаешь, что это за птицы?

    Хадсон. Нет. Только, ради бога, не забудь про миссис Гарнси.

    Билл. К черту миссис Гарной! Она, наверно, тоже из этой компании. Эти люди почитают священным долгом глазеть каждый год на рождественскую иллюминацию на Риджент-стрит. Они вывозят семьи миль за пятьдесят в лес, ставят машины у шоссе, по десятку в ряд, вытаскивают термосы, складные стулья и примусы и, как думаешь, чем занимаются? Сидят и смотрят, как мимо проносятся грузовики, инвалидные коляски и такие же идиоты, как они сами, чтобы тоже где-то остановиться и пялить глаза.

    Хадсон. Вот бы когда-нибудь поглядеть, как вы со стариком Уинтерсом схлестнетесь в суде. Вот бы где ты разошелся!

    Билл. Что ж, пожалуй!.. Подумаешь, гений. Просто он носит парик, а я - нет.

    Хадсон. Ну, ладно, раз так...

    Билл. А ты бы тут совсем иначе дело поставил, верно, Уолли?

    Хадсон. Всякий работает, как может. У тебя вот - свои методы.

    Билл. Да, но мои методы не то, что твои. Они недостаточно благопристойны для стряпчего. Я ведь не благоговею перед законом, как ты. И вообще не считаю, что закон нужно уважать. Он существует, чтобы его эксплуатировать. Точно так же, как он эксплуатирует нас!

    Хадсон. Эдак ты отучишь юного Джонса работать.

    Билл. Ну, это ему не грозит.

    Хадсон. Так вот, у каждого свои методы. И свой взгляд на вещи.

    Билл. Сделай одолжение, Уолли, воздержись от всех этих «с должным уважением», «как бы то ни было» и все такое. Я-то думал, что отвадил тебя от этой гнусной привычки. Так вот, наш юный Джонс не из тех, кто тискает телефонисток, задирает юбки секретаршам, не говоря уж о том, чтобы подделать справку или решиться на тайный сговор. Ну как, сладили, вы, наконец, со своей девочкой?

    (Джонс смущен.)

    Простите, пожалуйста. Вопрос, конечно, бестактный. Беру его назад.

    Джонс. Но...

    Билл. Не буду, не буду. Только ведь я был прав насчет...

    Джонс. Да, да. Пожалуй.

    Билл. Так в чем же дело?

    Джонс. Я просто считаю...

    Билл. Что же именно?

    Джонс. Что игра не стоит свеч.

    Билл. Разумеется, не стоит. Вы совершенно правы. Не стоит. Мы-то свое отсветили, но не пропадать же вашей свечке! Вот, предложите Шерли. Ей, вероятно, понадобится. У вас есть чем заняться?

    (Джонс кивает.)

    Тогда за дело. За дело, за дело, за дело. Вам ведь именно это надо, верно? Ведь ради этого вы и поступили ко мне, только ради этого. Чтобы узнать, какой он - бизнес, сколько дает денег, какие бывают трудности и все прочее. Правильно?

    Джонс. Да, мистер Мейтленд. (Выходит.)

    Хадсон. В чем же все-таки дело?

    Билл. Не понимаю, что ты имеешь в виду. (Кричит.) Шерли!

    Хадсон. Ты вроде на него рассердился?

    Билл. Он же дубина и ничего больше. «Сделано в Англии». У него хоть кол на голове теши.

    Входит Шерли.

    Шерли. Вы меня авали?

    Билл. Что? Ах да, Шерли, принеси мне стакан воды.

    Шерли (помолчав). А своих рук нет? (Выходит.)

    Хадсон и Билл переглядываются.

    Хадсон (очень доволен). А по-моему, ты ошибаешься. У него хорошая голова. На твой взгляд, чуть туповат, но ты его недооцениваешь.

    Билл. Вовсе нет. У него все задатки хорошего послушного работяги, вполне довольного нашей демократической страной, вроде дружка этой дряни, которая даже не соблаговолит подать стакан воды, когда ее просят. Он меня раздражает и сам меня тоже не переваривает. Что его здесь держит?

    Хадсон. А почему ты его не прогонишь?

    Билл. Чего ради? Он неплохо вкалывает. Ведь правда?

    Хадсон. Очень даже.

    Билл. Вот видишь. Его даже смешат мои бездарные остроты. Во всяком случае, трясет своими тощими плечами. А вообще, предпочитает помалкивать. Джой!

    (Входит Джой.)

    Джой, дай стакан воды, пожалуйста.

    Джой. Ладно.

    Билл. И попроси Шерли... или нет, лучше сделай это сама. Разыщи там папку с делом миссис Гарнси.

    (Джой выходит.)

    Одно я должен сказать в твою пользу, Уолли: ты никогда не притворялся, будто тебе смешно. Даже если остроты были удачные,

    Хадсон. Не у всех же есть твое чувство юмора.

    Билл. Ну-ну, не ехидничай. Какое уж у меня чувство юмора?! Я сто лет не смеялся от души. Кстати, мистер Джонс скоро обнаружит, что ни экзамены, ни работа у меня ни черта ему не дадут. Он тут ничего не добьется. Да и ты тоже.

    Хадсон. Как прикажете понимать?

    Билл. Я тебе говорю: скоро все мы вылетим в трубу. А уж если кто-нибудь одержим мыслью, что жить - значит работать, так это наш юный Джонс.

    Хадсон. О чем ты говоришь?

    Билл. О Джонсе.

    Хадсон. Скажи, ты здоров?

    Билл. Вполне. А теперь, насчет миссис Гарнси. Почему ты спихиваешь ее мне? Нет, пожалуй, я все-таки не в себе! Все идет как-то не так. Не понимаю, почему я не мог поймать такси. Зеленый огонек - значит свободен?..

    Хадсон. Ты же знаешь этих таксистов.

    Билл. Конечно, но со мной так никогда не бывало. Да еще с утра!

    Хадсон. Выглядишь ты хорошо. Но если хочешь...

    Билл. И швейцар повернулся ко мной спиной. Я поднимался по лестнице и хотел спросить его - вполне вежливо, - почему не работает лифт. А он мне спину показал.

    Хадсон. Видно, не заметил.

    Билл. Нет, он смотрел прямо на меня. И повернулся спиной.

    Хадсон. Значит, он просто старый хам.

    Билл. Раньше он мне не хамил.

    Хадсон. Я подарил ему соверен на рождество, так он даже спасибо не сказал.

    Билл. А я - пять. (Виновато.) Сам знаю, что много, но мы с ним вместе выпили в «Птичьем пере».

    Хадсон. Да, пять - это многовато.

    Молчание.

    Билл. Скоро мы станем не нужны. Никому не понадобятся адвокаты. Читал сегодня газеты? Любой математик затолкает все наши прошения, заявления и свидетельские показания в пасть гремучей вычислительной скотины, и рта не успеешь раскрыть, как выскочит ответ - виновен или невиновен. Никаких процедур, все будет зависеть только от наглецов-техников. А адвокатов - побоку! Ни в ком не будет нужды.

    Хадсон. Сомневаюсь, чтобы до этого дошло.

    Билл. Откуда ты знаешь, до чего может дойти? И когда? Иной раз хочется быть стариком, тогда меньше шансов до этого дожить. (Хлопает по газете.) Вот, полюбуйся, что настрочил здесь этот убдюдок: «Международное положение Великобритании». Видал? А как насчет моего положения? Голосуем за ловкого краснобая, а он только и ждет, чтобы нас всех оболванить, превратить в стадо рабочих скотов-техников, заставить вертеть колесо своей машины: производство - потребление, производство - потребление, будь они прокляты! Пускай катится со своей наукой на Красное море или куда подальше и забирает с собой кого угодно, и Джонса в том числе. Пускай море расступится и сомкнется за ними, чем скорее, тем лучше. И пускай Джонс въедет в землю обетованную на своей малолитражке.

    Хадсон. Оставь парня в покое. Что он тебе сделал?! Кстати, у него мопед.

    Билл. Это даже лучше. Великолепный способ выдвинуться... в выдвигающейся стране. Почему бы им всем не уехать и не выдвинуться? Пусть выдвигаются!

    Хадсон. А сам ты почему не стараешься выдвинуться? Хоть чуть-чуть.

    Билл. Я для этого не гожусь.

    (Молчание.)

    Хадсон, А неплохо бы попробовать. (Шутит.) Пока не пустили в ход счетную машину.

    Билл (не поддерживает шутку). Джой! Что ты там возишься?

    Джой (за сценой). Иду!

    Хадсон. Бетти давно видел?

    Билл. Где же вода?! Какую Бетти?

    Хадсон. Разве их несколько?

    Билл. Я знаю трех с этим именем. Или нет, четырех.

    Хадсон. Живут же люди! Тогда не знаю, которую.

    Билл. Она вышла замуж за какого-то пузатого финансиста.

    Хадсон. Кто?

    Билл. Бетти. Я часто вижу его имя на строительных участках. Живет не тужит, сносит старые кварталы, а на их месте возводит бетонные глыбы по последнему слову техники. Точь-в- точь бомбоубежища, вот-вот взорвутся. Или общественные уборные. А она славная киска. Только я ее теперь редко вижу. Встречал на каких-то премьерах. Он это обожает. Вокруг так и вьются всякие подхалимы. На ней такие меха, что ей из-за них его и не видно. Так вот о Джонсе...

    (Джой приносит стакан воды и папку.)

    Джонсу на него бы работать. Как-никак надежда Британии. Старик, безусловно, один из лучших архитекторов. Что это, деточка?

    Джой. Вы же просили воды.

    Билл. А, спасибо. Хоть одна добрая душа нашлась.

    Джой. А вот дело миссис Гарнси. Шерли...

    Билл. Да-да, конечно. Как поживаешь?

    Джой. Хорошо, спасибо. Нужно еще что-нибудь?

    Билл. И даже очень. Она сегодня дивно выглядит, правда, Уолли?

    Хадсон. Да. Вполне.

    Билл. Когда порезвимся?

    Джой. Нельзя резвиться сразу с двумя.

    Билл. Можно начать с тебя.

    (Джой улыбается и выходит.)

    Погляди-ка на нее сзади! Прелесть. Мордашка, пожалуй, похуже. Но попсик! Вся ходуном ходит. Как по-твоему, Уолли?

    Хадсон. Да, пожалуй, мила.

    Билл. Чудо! Интересно, какова она в постели?

    Хадсон. Ты это скоро узнаешь, не сомневаюсь.

    Билл. Как знать. Может и нет. У кого это? У Джонсона, кажется, насчет... ну как его... «Потерянного рая»: «Здесь больше красоты, чем наслажденья». Но на вид она кое-чего стоит. И шарики прыгают очень соблазнительно. Она, верно, чаще крутит любовь, чем обедает.

    Хадсон. Ну, завелся! Так как же насчет миссис Гарной?

    Билл. Меня всегда тянет к блондинкам. Это моя слабость. Даже химические. Моя первая жена была блондинкой. Настоящей. Светлой-светлой! Это было красиво. Ни у кого не видал таких прекрасных волос. Ну, к делу, займемся миссис Гарнси.

    Хадсон. Послушай, дай ей оглядеться и обвыкнуть немного. Это я - о Джой. Она только-только освоила наш простой маленький коммутатор. Если ты примешься за нее, все опять полетит к черту.

    Билл. Ты прав. Отставить Джой. Потерпим немного. Делу время - потехе час. Святое правило. Верно: за дело, за дело!

    Миссис Гарнси. Но где же мои таблетки? Они должны быть здесь. Я всегда ношу штуки три в кармане. Какого ж черта их нет? Джой! Не надо было напиваться. А спать все равно хочется. В конце концов принял таблетку в четыре утра, в пять - забылся, потом никак не мог продрать глаза. Пошевельнуться даже не мог.

    (Входит Джой.)

    Меня словно связали по рукам и ногам. Дорогуша, ты не видела мои таблетки от головной боли?

    Джой. К сожалению, нет.

    Билл. Ладно... Вот они. Мне бы только быть в форме к приходу этой миссис Гарнси. Когда придет, попроси ее подождать минуток пять. И предложи чашечку пойла, которое вы с юным Джонсом льете вместо чая.

    Джой. О’кэй. (Выходит.)

    Билл. А в общем, я сам не пойму, нравится мне эта блондинистая дурочка или нет. Она, конечно, вся поет и играет, если ты понимаешь, что я хочу сказать... Уолли, не давай мне пить за обедом. Ладно?

    Хадсон. Постараюсь.

    Билл. «И коль я пью, чтобы забыться, то этим умаляю сокровища души». А это кто сказал? Какой-то псих - Блейк, кажется. Лимонный сок, а больше ни-ни, ладно?

    Хадсон. Ладно.

    Снова входит Джой.

    Джой. Да, как раз перед вашим приходом звонила ваша жена.

    (Я сказала, что вы ей позвоните.

    Билл. Ладно, спасибо.

    Джой. Соединить?

    Билл. Нет, не сейчас. Напомнишь потом.

    (Джой выходит.)

    Она знает, сколько времени мне надо, чтобы доехать.

    Хадсон. Но ты же не мот достать такси. Забыл?

    Билл. Я всегда умел устраивать так, чтобы все было шито-крыто, чтобы все шло своим порядком; работал, резвился, любил общество... интересовался всем на свете. Даже читал, и не только по специальности. Я и сейчас стараюсь изо всех сил, но круг все сужается. Если Анна позвонит, поговоришь с ней? Скажи, что я занят с миссис Гарнси.

    (Хадсон кивает.)

    Это она насчет воскресенья...

    Хадсон. Ты ведь, кажется, собирался в Блекнул. По делам.

    Билл. Да, с Лиз. Мы уговорились еще до рождества. Давно не проводили воскресенье вместе, с прошлого лета, когда Анна ездила с детьми в Девон.

    Хадсон. Так в чем же дело?

    Билл. Не знаю. Анна размахнулась на весь конец недели: субботу и воскресенье. Устраивает какой-то грандиозный бал по случаю дня рождения дочки.

    Хадсон. Сколько ей?

    Билл. Не знаю. Семнадцать. Или восемнадцать. В общем слишком взрослая, искушенная и слишком много себе позволяет, так что мне вовсе незачем целых два дня торчать здесь ради ее именин!

    Хадсон. А жена знает про Блекпул?

    Билл. Она говорит: «Не езди. Неужели для тебя существуют только дела?! Доставь дочке удовольствие».

    Хадсон. Она знает, что вы едете с Лиз?

    Билл. А иначе к чему ей затевать эту дурацкую вечеринку? Она не больше моего любит дружков нашей дочери. Весь вечер джаз, и крик, и черная кожа, и вся эта сопливая муть, и ла- панье, и о-ох...

    Хадсон. Словно ты сам никогда не лапал...

    Билл. Муть! Я, может, и затевал все это, но сам не получал особого удовольствия, меня никогда не возбуждала вся эта мура. Я оставался в стороне. В жизни не был таким, как эта свора, с которой путается моя дочь; так что нечего и сравнивать!

    Хадсон. Прошу прощения.

    Билл. Да и лапаньем я тоже не увлекался... Никогда, ведь я, слава богу, не старик, не слабак и не мямля, к чему мне эти затасканные приемчики? Хочешь? Можешь? Вот и все, что меня интересует... Думаешь, вру? Я говорю сущую правду. К тому же у меня всегда были слабые пальцы, потому-то я и фортепиано бросил.

    Хадсон. Как же ты теперь?

    Билл. А?

    Хадсон. Ну, в воскресенье?

    Билл. Понятия не имею. Ума не приложу, что хуже - одно другого стоит. Передо мной все время их лица. Анны. И Лиз. И других. А когда они звонят, так совсем впору повеситься. Лиз хоть звонит не часто. У нее точные понятия о правах любовницы. Мне хочется быть нежным, хочется утешать, ободрять, развлекаться, строить планы на будущее. И все такое. Но сейчас я чувствую только одно, что голова у меня пухнет и раскалывается, того и гляди отвалится, она мне мешает, давит меня. Игра не стоит свеч, верно?

    Хадсон. Да, пожалуй, не стоит.

    Билл. Это точно. Но уж не знаю, что тогда стоит. И вообще куда ни кинь... Эти ваши благонамеренные свечки, твоя и Джонса, - ну прямо чаша Святого Грааля. А для чего бережете, спрашивается?!

    Хадсон. Вовсе нет. Просто для некоторых такие вещи, как секс, например, - это что-то... Ну что-то вроде средства отвлечься, а не самоцель.

    Билл. Да, я понимаю, о чем ты. Я и сам об этом думал. Но ведь (можно уйти и в работу? Ну, пусть мы сейчас не работаем, но ведь это только на минуту, а вообще-то мы трудимся на совесть. Ты-то уж наверняка, Уолли, хотя тебе не больно много за это перепадает. Но ты, думаю, согласишься, что и я, если уж возьмусь, то работаю не меньше других.

    Хадсон. Да, конечно.

    Билл. Но разве это цель жизни? Что это - удовольствие? Долг? Обязанность? Необходимость? Или просто борьба за существование, борьба, чтобы оттянуть конец, какой ни на есть?..

    Хадсон. Не знаю. По-моему, все это не имеет значения. По крайней мере до тех пор, пока твое дело тебе хоть сколько-нибудь интересно. Зачем слишком много требовать?

    Билл. И тогда не придется разочаровываться. А ведь миссис Гарной будет разочарована, если мы не добьемся для нее развода. Ты, как всегда, прав, Уолли. Кстати, почему ты спихнул мне эту миссис Гарнси? До сих пор ею занимались вы с Джонсом. Там что, возникли какие-нибудь трудности?

    Хадсон. Нет, ничего особенного.

    Билл. Так в чем же дело?

    Хадсон. Мы сейчас перегружены.

    Билл. А я - не перегружен? В половине двенадцатого я должен быть в тюрьме, повидать этого мальчишку, Беннета.

    Хадсон. Это которого? Изнасилование?

    Билл. Да. Покамест мы ничего не добились. Он был слишком взволнован. Его раздели, отобрали вещи под (расписку, потом ванна, медицинский осмотр на сквозняке, звон ключей. Он совсем раскис и никуда не годился. Я вообще не понимаю, зачем мы беремся за уголовные дела.

    Хадсон. Да, твоя правда.

    Билл. Слушай, я займусь миссис Гарнси, а ты сходи к Беннету. Или это не по твоей части?

    Хадсон. Не совсем.

    Билл. Такие дела тебе неприятны?

    Хадсон. Нет. Просто я их не люблю.

    Билл. И разводы ты тоже терпеть не можешь?

    Хадсон. Ну, это сильно сказано. Мне просто надоело без конца слушать всякие россказни и гадать, что же там произошло на самом деле. А в общем, работа есть работа. Только я не стану из кожи лезть, чтобы заполучить эти дела, вот и все.

    Билл. А что бы ты предпочел? Ясное, как день, дело о запутанной передаче имущества?

    Хадсон. Я бы сказал, что разводы - это твоя стихия. Ты любишь соваться в чужую жизнь.

    Билл. Как это понять?

    Хадсон. Мне казалось, тебе это по вкусу.

    Билл. Что по вкусу?

    Хадсон. Ну, ты сам знаешь: копаться, вмешиваться...

    Билл. Ты хочешь сказать, что я недостаточно беспристрастен?

    Хадсон. Нет, совсем не то.

    Билл. Мне даром не нужно чужой жизни. Ничьей. Я боюсь таких клиентов, как эта миссис Гарнси. У меня своих забот хватает. Ты в самом деле никак не можешь сходить к Беннету?

    Хадсон. Боюсь, что нет.

    Билл. Неужели он тебе настолько мерзок?

    Хадсон. Никто мне не мерзок. Во всяком случае, теперь. Просто меня не занимают и не трогают подобные люди и подобные дела. И, кроме того, мне надо в одиннадцать пойти к адвокату с миссис Роуз. И я наверняка проторчу там до обеда. Я пытался сам свести концы с концами, ню она на каждом слове себе противоречит.

    Билл. А что? Валит все на мужа?

    Хадсон. По-моему, да.

    Билл. Что же он сделал, по ее словам?

    Хадсон. Дал ей пипка в зад тяжелым сапогом, выставил на ночь из дому и запер дверь, так что ей пришлось в одной сорочке ночевать в машине.

    Билл. А что еще?

    Хадсон. Пустяки. Плетет что-то насчет украденных столовых ложек. Ничего путного.

    Билл. А ночью было холодно?

    Хадсон. Что? Ах, в машине-то? Да, как раз ударили заморозки. Говорит, что схватила грипп и едва не заболела воспалением легких.

    Билл. Едва?

    Хадсон. И плевритом.

    Билл. Тоже едва. Что ж она не поехала прокатиться? Включила бы печку!

    Хадсон. В ночной сорочке в два часа ночи?

    Билл. А что, по-моему, это очень романтично. Могла бы проехаться по Большой западной, а потом в какой-нибудь забегаловке взяла бутерброд с ветчиной и чашку чая. Ее бы хорошо приняли.

    Хадсон. Ключи от машины были у мужа. Я вижу, тебе она не нравится?

    Билл. Мне? Да я ее и в глаза не видел. Я просто слушаю.

    Хадсон. Конечно. Но ведь ты не станешь разбиваться ради нее в лепешку. Вот я и взялся за это дело.

    Билл. Старый добряк Уолли. Она с тебя сто потов сгонит. Но Уинтерс ее обработает, и ты получишь свое. А мне, сам понимаешь, жаль ее мужа. Старые тяжелые сапоги... Каков он, по ее рассказам?

    Хадсон. Трудно понять. Чрезмерные супружеские притязания. И все в таком роде.

    Билл. Да-да. Павиан, если судить по ее словам.

    Хадсон. Извращения.

    Билл. Что-нибудь интересное?

    Хадсон. Нет. Обычная история.

    Билл. Ну, а она? Ручаюсь, что пучеглазая, вены вздуты. Во всяком случае, он выглядит обычным человеком.

    Хадсон. Да, ничего особенно в нем нет, хотя...

    Билл. Изменял ей, что ли?

    Хадсон. Она говорит, что - да, но прямых улик нет. Уинтерс смотрел бумаги. Он невысокого мнения о деле. Боюсь, что под трехсотую не подвести. Но если он научит ее не путаться в показаниях, мы притянем мужа к суду за побои.

    Билл. Потребуете алиментов?

    Хадсон. Ясное дело.

    Билл. Не повезло бедняге! Ну ладно, может, тогда Джонс?

    Хадсон. Что Джонс?

    Билл. Поедет вместо меня в тюрьму.

    Хадсон. Что ж, это можно. Если ты настаиваешь.

    Билл. Нет. Ты прав. Лучше уж я сам. Не думаю, чтобы Джонс сумел подвигнуть беднягу Беннета на подачу апелляции.

    Хадсон. И кроме того, он сегодня очень занят.

    Билл. Может, мне позвонить Анне... и покончить с этим до прихода миссис Гарнси. Покончить... о чем это я?

    Хадсон. У него сегодня опять этот поляк. Третий раз за неделю.

    Билл. Поляк?

    Хадсон. Ну да, Зубицкий или что-то в этом роде.

    Билл. Джой, соедините меня, пожалуйста, с миссис Мейтленд. А что ему надо?

    Хадсон. Добивается развода.

    Билл. Основание?

    Хадсон. Измена.

    Билл. Ну и что же?

    Хадсон. А то, что факт налицо, улик предостаточно, сомнений никаких. Но он выставляет свои условия.

    Билл. Что значит - свои условия?

    Хадсон. Очень просто. Требует, чтобы до окончания процесса жена жила с ним.

    Билл. И что же жена?

    Хадсон. Согласна.

    Билл. Ну - молодцы! (Смеется.)

    Хадсон. Потеха, правда?

    Билл. Да.

    Хадсон. Мы оба пытались его отговорить. Но он и слушать не хочет, только злится.

    Билл. Что же он намерен делать? Пожаловаться на нас в Ассоциацию адвокатов? Но всего потешнее здесь вы с Джонсом.

    Хадсон. Да, положение дурацкое.

    Билл. Еще бы.

    Его смех прерывает зуммер и голос Джой.

    Джой. Миссис Ивз у телефона.

    Билл (помолчав). Я... нет, скажи ей, я сам позвоню, как только освобожусь.

    Хадсон (доволен). Номер два наступает с тыла! Суровое утро.

    Билл. Брось. Не гневи бога. Лиз звонит не так уж часто. Не то что Анна в последнее время.

    Хадсон. Есть все-таки...

    Билл. Знаю, знаю: Анна моя жена. Я никогда не сомневался, на чьей ты стороне.

    Хадсон. Ни на чьей.

    Билл. Рассказывай. Ты на стороне жен и ангелов. А я - за любовниц и дьяволов. Только это неправда. Я не из тех, кто берет чью-либо сторону. Сам не знаю, где я и с кем. А ведь никому не хотел причинять боли - старался изо всех сил, хоть ты и не веришь. Но вот никак не умею объяснить, что со мной. Внутри словно что-то сломалось. И в памяти ничего не удержать, во всяком случае надолго. Хорошо бы начать все сначала, только все равно будет то же самое. А ведь когда-то хвалили, у меня-де острый ум.

    Хадсон. Что ж, так оно и есть.

    Билл. Ерунда! У меня крошечный, вялый, неповоротливый умишко. Просто я прогоняю все через него на большой скорости, как киноленту перематывают, он, бедняга, мечется и бьется, но воспринимает плохо и ничего не удерживает. Что делать, Уолли? Посоветуй.

    Хадсон. Насчет воскресенья? Скажи Лиз всю правду.

    Молчание.

    Билл. Я всегда пытаюсь. Хорошо бы хоть разок порадовать ее - войти открыто, без спешки и сказать, что впереди у нас целых три дня вместе.

    Хадсон. Так сделай это, ради бога!

    Билл. Благодарю за совет. Тетерь я понял, почему ты избрал такую профессию. Ну-с, что там у вас, миссис Гарнси? Понятно! Так вот, с точки зрения юридической можно поступить так. А можно иначе. Я бы посоветовал сделать так. Впрочем, вы, может быть, предпочтете иначе. А с точки зрения моральной или эмоциональной - вы вольны поступать как угодно.

    Хадсон. Не понимаю.

    Билл. Что? Как она меня терпит?

    Хадсон кивает.

    Билл. Кто? Анна или Лиз?

    Хадсон. Обе.

    Билл. Но особенно Анна, так ведь?

    Хадсон. Нет худа без добра. У тебя двое детей.

    Билл. Дети как дети. Только не думаю, чтобы они считали нас такими же славными, как мы - их. Мальчишка просто мечтал сбежать из дому в интернат. Я ему говорил, что он рехнулся. А он каждую минуту считал. Каждую минуту. А теперь шлет идиотские, заляпанные чернилами писульки, и все про состязания и фотокружок, да про то, как они каждое утро встают бог знает в какую рань и ходят купаться - в феврале-то. В семье словно поп завелся.

    Хадсон. Сколько ему?

    Билл. Одиннадцать! В его годы я уже думал о девчонках. О Маллен Кэролл.

    Хадсон (с подчеркнутой иронией). Может быть, он еще не развился.

    Билл. Разовьешься там, как же!

    Хадсон. Но ведь он доволен?

    Билл. Блаженствует. Не понимаю. Я бы скорее согласился сесть в тюрьму. Никакой разницы, ей-богу. Капелланы, мерзкая жратва, каторжный труд, свет тушат рано, и девочек нет.

    Хадсон. Он повзрослеет.

    Билл. Да. У вас с Анной одна песня. Надо было ей выйти за тебя. У вас много общего.

    Хадсон. Спасибо, мне и так хорошо.

    Билл. Да. Тебе-то хорошо. Хотя Анна, кажется, не так носится с детьми, как твоя жена. Я хочу сказать, что она не превращает их воспитание в затянувшееся первое причастие, ведь все равно к пятидесяти годам дароносица опустеет и останутся одни приливы.

    (Хадсону, видно, не по себе. Пауза.)

    Я ведь тебя уже спрашивал: может, лучше мне ее бросить?

    Хадсон. А я тебе уже говорил: это ничего не изменит. Для тебя. Джой (по телефону). Ваша жена, мистер Мейтленд.

    Билл. Сейчас. (Делает Хадсону знак подождать.) Одну минуту.

    (В трубку.) Алло, алло, детка. Прости, я тут опоздал. Не мог поймать такси. Очень странно. Да. Впервые в жизни. Не помог даже мой знаменитый свист... Разве? Нет, не думаю... Здесь только старина Уолли. Копаемся в делах... Мне очень жаль, дорогая, если тебе так кажется. Ты же знаешь, я не спал, ну, может, чуть вздремнул... да, мне немного не по себе, и это слышно по голосу, вот и все. С минуты на минуту войдет клиент - я его жду...

    (Хадсон выходит, несмотря на знаки Билла.)

    Нет, конечно, все в порядке. Потому я и звоню. К делам еще не приступал, сегодня все идет со скрипом... А что?.. Да... Ну, я знаю. Ну, прости... Если б я мог... Что-что?.. Не слышу... Я говорю, прости. Телефон не в порядке... Плохо тебя слышу... Да, так лучше... Слушай-ка, может, мне перезвонить... скажем, в обед... Нет, обедать не приду... Надо ехать в тюрьму... Больше некого послать, и надо еще повидать адвоката, а потом я до вечера проторчу в суде, а потом... Да, Беннет... Ну, мне это видней... Что ж, с тобой многие согласятся, особенно судьи... Наверное, задержусь... Еще не знаю... Ты же понимаешь, что с утра нет смысла об этом опрашивать... Часов в восемь, в девять. Не знаю. Может, и позже. Если ты так считаешь... если уверена, зачем задавать вопросы... Слушай, перестань, пожалуйста, я тебе еще позвоню. Может, сбегу пораньше, посмотрим... Еще не решил... На этом я уже обжегся, обещал быть в половине девятого, помнишь?.. Я же сказал: еще не знаю... Так и не знаю... Пока не знаю, знаю только, что вероятнее всего... Ну, положим, она это как-нибудь переживет, и мы все это отлично знаем, и ты, и я, и она тоже. Послушай, детка, тут Уолли ждет, он собрался к Уинтерсу... Почему б тебе не выйти... Ну ладно... Мне очень жаль, что ты так считаешь... Да, болит... Как всегда, только чуть сильнее. И какое-то странное ощущение... Да... Хорошо... Береги себя... Прости, детка... Больше не буду так говорить, обещаю... (Кладет трубку. Тупо смотрит на нее. Переводит взгляд на папку перед собой. Пьет воду. Трет руками глаза.)

    Джой (по телефону). Когда вас соединить с миссис Ивз?

    Билл. Когда я скажу. Или нет. Э... э... напомни мне, лапочка. Может быть, когда уйдет миссис Гарнси...

    Джой. Ее еще нет.

    Билл. Тогда будь добра, попроси ко мне снова Хадсона И... дай еще воды.

    Джой. Ладно. Да, тут Шерли хочет зайти, когда у вас будет свободная минутка.

    Билл. Хорошо, я выберу время. Ну, а как твои любовные делишки?

    Джой. Не жалуюсь! А ваши?

    Билл. М-м... довольно скромно. Зашла бы.

    Джой. Когда?

    Билл. После работы.

    Джой. О’кэй.

    Билл. И... я, кажется, что-то просил.

    Джой. Разве?

    Билл. Не помню.

    Входит Хадсон. Джой отключается.

    Хадсон. Ты меня звал?

    Билл. Да, да. Что там еще?

    Хадсон. Кажется, ничего.

    Билл. Подписывать нечего?

    Хадсон. Нет.

    Билл. Отлично.

    Хадсон. Тогда я...

    Билл. Ладно, действуй.

    (Хадсон поворачивается, чтобы уйти.)

    Уолли, Уолли, я хотел бы только поговорить об одном деле.

    Хадсон. Долгий разговор?

    Билл. Нет, но это очень важно. А что? Тебе неинтересно или ты...

    Хадсон. Да мне бы...

    Билл. Ну хорошо, хорошо.

    Хадсон. И потом Шерли к тебе рвется.

    Билл. Шерли? Да, а то, понимаешь, сейчас бы самое время поговорить.

    Молчание.

    Хадсон. Так я зайду попозже.

    Входит Шерли со стаканом воды,

    Билл. Уолли! Уолли, выбери минутку и загляни ко мне перед Уинтерсом. Я постараюсь поскорее разобраться с миссис Гарнси. В конце концов Джонс тоже может кое-что записать с ее слов.

    Хадсон. Как тебе угодно. (Уходит.)

    Билл сидит с таким видом, словно его все бросили. С благодарностью смотрит на Шерли. Она подает ему воду.

    Билл. Спасибо, лапочка, очень мило с твоей стороны. (Пьет. Она смотрит на него.) Что-нибудь случилось?

    Шерли. Нет, со мной ничего.

    Билл. Правда? Все в порядке?

    Шерли. Все хорошо, спасибо.

    Билл. В чем же дело? Мы ведь друзья, верно? Почему же ты такая?

    Шерли. Вовсе я никакая.

    Билл. Так что же?

    Шерли. Просто я предупреждаю вас, что ухожу, вот и все. Хоть вы мне должны неделю отпуска, я сама вам накину неделю.

    Билл. Но почему же?

    Шерли. Взяла да решила, вот и все. А вы что, против?

    Билл. Конечно...

    Шерли. Тем хуже для вас.

    Билл. Не знаю, лапочка. Думаю - для нас обоих.

    Шерли. За меня не волнуйтесь. И чего только я раньше не сбежала!

    Билл. Это уже старо.

    Шерли. А кто меня отговаривал?

    Билл. Но что я такого сделал?

    Шерли. Ничего. Я просто ухожу. Понятно?

    Билл. Но... есть же какие-нибудь причины?

    Шерли. Сколько угодно. Доложить?

    Билл. Нет.

    Шерли. Их более чем достаточно.

    Билл. А все-таки?

    Шерли. Вы думаете, из-за вас?

    Билл. Не знаю. Не знаю. Право слово, не знаю. Если бы это не так очертя голову, я бы, может...

    Шерли. Ну, уж если вам так хочется знать почему, то прежде всего я беременна.

    Билл. Ты что?

    Шерли. Я жду ребенка, миленький. Вот у вас их двое. По меньшей мере.

    Билл. Погоди. (Пробует сосредоточиться.) Я думал, ты принимала таблетки.

    Шерли. Еще бы! Сыта по горло.

    Билл. Но ты же недавно помолвлена.

    Шерли. И что же?

    Билл. Стало быть, собираешься замуж?

    Шерли. Умница, что догадался.

    Билл. И еще не раздумала?

    Шерли. А что, прикажете спросить вашего благословения, папочка?

    Билл. Но это так неожиданно.

    Шерли. Бывает, знаете ли.

    Билл. Ты его любишь?

    Шерли. Ну, вы-то обходитесь без этого.

    Билл. Он знает?

    Шерли. Сказала ему вчера вечером.

    Билл (раздраженно). Ну и что же?

    Шерли. Он сказал, что предпочел бы обождать, но в общем даже доволен. Что с вами? Чего вы на меня уставились?

    Билл. Просто я вижу тебя совсем по-иному... Как женщину... Я ощущаю...

    Шерли. Бедненький! Вам бы мои ощущения.

    Билл. Правильно ли ты поступаешь?

    Шерли. А почему нет? Не у вас ли спросить совета? Материнского?

    Билл. Нет, Шерли, нет, не надо, ведь я тут не совсем посторонний...

    Шерли. (Послушайте... Нечего тут рассусоливать. Я беременна - вот и весь сказ.

    (Билл в таком отчаянии, что даже Шерли смягчается. Помолчав, уже спокойнее.)

    Я выхожу замуж. И прошу меня уволить. В пятницу приду в последний раз. Понятно?

    Билл. Да, лапочка.

    (Она ждет.)

    Когда это будет?

    Шерли. Через две недели.

    Билл. Да нет, я о ребенке.

    Шерли. А-а... В сентябре.

    Билл. В сентябре? Так ведь еще почти целых девять месяцев.

    Шерли. Семь.

    Билл. Ты можешь еще долго работать. Все так делают.

    Шерли. А я решила бросить.

    Билл. Ну, а как же деньги? (Ведь они тебе особенно понадобятся.

    Шерли. Ничего, перебьемся.

    Билл. Но подумай только, как это будет кстати. Что тебе делать целыми днями - сидеть дома и ждать, пока не рассыплешься?

    Шерли. Тед прилично зарабатывает.

    Билл. Но когда работают двое... Ведь потребуется куча вещей.

    Шерли. Он не хочет, чтоб я работала.

    Билл. ОН не хочет!.. Да кто он такой? Годфри Уинн1? Ты сама должна решать! Хочешь прибавки? Ради бога! Ты ее вполне заслуживаешь. Больше других.

    Шерли. Может, я перейду на другое место.

    Билл. Нет, оставайся у меня. Ты нужна здесь.

    Шерли. Вы думаете, всех можно подкупить?

    Билл. Шерли, я обожаю тебя. То, что я узнал...

    Шерли. Слава богу, не от меня первой.

    Билл. Нет, это неправда.

    Шерли. Во всяком случае, теперь все ясно.

    Билл. Я ведь тебя не трогал...

    Шерли. Ох... (Пауза.) Хватит об этом.

    Билл. Я ведь тебя не трогал. Ты вот меня винишь. А я тебя не трогал. Уже три месяца. Не меньше.

    Шерли. Премного благодарна.

    Билл. Ради бога, оставь это дешевое, бездарное кривлянье и выслушай меня.

    Шерли. С какой стати? Разве вы заслужили?

    Билл. Нет. Но мы спорим, злимся, кричим, а за всем этим, в глубине, нас тянет друг к другу. Ты мне нравилась. И в постели отбросила все капризы, все свое притворство, хоть и не сразу. Да и я тоже. Я ведь, кажется, не обещал, что это надолго - любовь до гроба, с обязательствами, клятвами и прочим вздором. Но если ты вспомнишь все, как было, все мелочи, неужели у тебя повернется язык назвать все ложью. А?

    Шерли. Нет.

    Билл. Такими вещами не бросаются. Иначе, ты тоже помогаешь... участвуешь в заговоре, чтобы убить меня.

    Молчание.

    Шерли. Суббота и воскресенье в Лестере, по делам клиента. Два раза в Саузенде по делам клиента. Помните тот особняк? Четыре дня в Гамбурге по делам клиента. Богатая квартира богатого клиента в Чисвике. И три раза здесь, на полу. (Поворачивается, чтобы уйти.) И вот еще что: пожалуйста, не подсовывайте мне больше работу Джой. Я не намерена за нее работать. Хватит. Вы мне противны, вы спихиваете меня клиентам, когда сами слишком заняты женой, или этой миссис Ивз, или... И вообще забудьте о моем предупреждении за педелю. Я ухожу сегодня. Сейчас. (Выходит.)

    Зуммер.

    Джой (по телефону). Миссис Гарнси.

    (Молчание.)

    Я говорю, миссис Гарнси пришла.

    Билл (хрипло). Да? Попроси подождать. И пожалуйста... Пожалуйста, пошли ко мне мистера Хадсона.

    Джой. Он только что вышел.

    Билл. Так задержи его.

    Джой. По-моему, он уже ушел.

    Билл. Мне он нужен. Догони его.

    Джой. Ладно, постараюсь.

    Билл. А потом мне надо будет поговорить с миссис Ивз.

    Молчание. Билл рассеянно листает папку с делом миссис Гарнси. Входит Хадсон в пальто.

    Хадсон. Ты меня звал?

    Билл. Да, да, Уолли.

    Хадсон. Но я спешу. Ты же знаешь старика Уинтерса. Его и двух минут нельзя заставить ждать.

    Билл. У меня минутное дело.

    (Хадсон смотрит на часы.)

    Что ты скажешь, если я предложу тебе стать моим компаньоном? (Молчание.) А?

    Хадсон (кажется, очень доволен). Не знаю, право, не знаю.

    Билл. Ну, а все-таки?

    Хадсон. Ты меня приглашаешь?

    Билл. Да, да. Конечно.

    Хадсон. Понимаю. Так вот...

    Билл. Я знаю, что это несколько...

    Хадсон. Да. Ну что ж. Мне надо немного подумать.

    Билл. Конечно, конечно. Мы можем потолковать потом. Обмозгуй это.

    Хадсон. Ладно. Идет. Обмозгую. Благодарю. А я было...

    Билл. Ты не решил уходить?

    Хадсон. Нет. Не совсем так.

    Билл. Но все же такая мысль была?

    Хадсон. Да как тебе сказать...

    Билл. Так и скажи.

    Хадсон. Не скрою, было тут одно предложение.

    Билл. От кого?

    Хадсон. По правде говоря, даже несколько.

    Билл. От кого же?

    Хадсон. Ну...

    Билл. Да говори же, Уолли, ради бога!

    Хадсон. Ну, от Пиффардов...

    Билл. От Пиффардов! От этих мошенников!

    Хадсон. Они мошенники высокого класса, если уж на то пошло.

    Билл. Тебе известно, что я считаю их мошенниками, да ты и сам прекрасно знаешь им цену... Но, конечно, если хочешь носить брюки в полоску и работать на министерш... (Пауза.) Ты, наверно, мне возразишь, что у каждого свой взгляд на вещи. Ну, ладно. А все-таки подумай.

    Хадсон (медленно, с улыбкой). Хорошо. Подумаю. А пока все- таки поведу миссис Роуз к инквизитору на допрос. До скорого! (Выходит.)

    Билл. Джой, ты дозвонилась до миссис Ивз?

    Джой. У нее занято.

    Билл. Попробуй еще. Попроси коммутатор разъединить. А где Шерли?

    Джой. Ушла.

    Билл. Куда?

    Джой. Не знаю.

    Билл. Но она вернется, как, по-твоему?

    Джой. Понятия не имею. Но не уверена.

    Билл. Правда?

    Джой. Она забрала мыло и полотенце.

    Билл. И что она сказала?

    Джой. Ничего, только плакала. Миссис Гарнси может войти?

    Билл. Нет. Мне надо поговорить с миссис Ивз.

    Джой. Постойте, кажется, соединили. Не кладите трубку... Готово.

    Билл (по телефону). Лиз? Дорогая, я все стараюсь поймать тебя... Ну как ты?.. Да нет... Помаленьку... Я сказал: всего помаленьку... Что? Ох, начать с того, что я не мог поймать такси, или нет, еще раньше... Знаешь, если держать голову прямо, не очень трясти и говорить помедленнее... Постой, минутку терпения... Что «как»? А, это ты про вчерашний вечер... Да обычная история с Анной... еще до выхода из дому, да и потом... Конечно, скверно, но, в общем, все было очень странно... Трудно объяснить... Нет, кажется, не могу... к сожалению. Я как-то не могу толком вспомнить, что там было... Просто чувствовал, что со мной никто не желает знаться... не желают, и все... Знаю, что надо плевать! Я и сам их не терплю... Неизвестно, кто кого больше боится... Понимаешь, они хотят, чтобы ими все восхищались... и все такое... А мне плевать. Нет уж, ладно... Нет, Анна там очень веселилась... Да ну, обычная вечеринка... Все ею восхищались... Конечно, но даже больше обычного... ну я же был рядом, что там могло случиться? Да... Но в этот раз за мой счет; они все словно обкрадывали меня... Как чудесно слышать твой голос... Еще не знаю... что-нибудь ближе к вечеру... Послушай, ты-то хоть не бери меня за горло... Да. Все уладится... Может быть, и непохоже, но все будет в порядке... Ты же понимаешь, я не хочу быть на этом дурацком дне рождения... Неужели ты думаешь, я не знаю? Конечно, это все Анна... Пожалуй, я сам поговорю с девочкой... Послушай, детка, надо кончать... Можно тебе потом позвонить? Пришла клиентка и ждет уже около... Я сам позвоню... Ты будешь на месте?.. Понимаю, но ты ведь не уйдешь?.. Обещаешь? Не уходи до моего звонка... Мне нужно с тобой поговорить... Все будет в порядке. Не тревожься! (Вызывает Джой.) Просите миссис Гарнси!

    Джой вводит миссис Гарнси.

    Билл (встает и здоровается.) Миссис Гарнси, извините, что заставил вас ждать.

    (Миссис Гарнси кивает.)

    Вы пили чай? Джой?

    (Джой кивает, уходит.)

    Отлично. Я был занят с клиенткой. Никак не мог с нею разделаться. Итак, у вас уже было несколько бесед с мистером Хадсоном, верно?

    Миссис Гарнси. Совершенно верно.

    Билл. Так. Я, правда, не очень хорошо знаком с делом. Видите ли, мистеру Хадсону пришлось передать его мне... На время...

    (Миссис Гарнси встревожена.)

    Он сегодня должен повидать адвоката; и кроме того, он считает, что было бы неплохо, если б вы встретились и со мной.

    Миссис Гарнси. Понимаю.

    Билл. Факт супружеской измены можно считать установленным. Не считая всех прочих, эти три женщины... вот... оснований здесь более чем достаточно. Вы, разумеется, подали на алименты. Двое детей, все правильно?

    Миссис Гарнси. Вы считаете, я должна это сделать?

    Билл. Мистер Хадсон, наверное, уже рекомендовал вам?

    Миссис Гарнси. Да.

    Молчание.

    Билл. Миссис Гарнси, я могу разъяснить вам закон, и на основании ваших показаний, если они соответствуют истине и не противоречат друг другу, могу дать вам юридический совет. Остальное - дело ваше.

    Миссис Гарнси. Да. То же самое говорил и мистер Хадсон. Есть закон. И...

    Молчание.

    Билл. Может быть, мистер Хадсон не... Скажите, пожалуйста, каково ваше отношение ко всему этому делу? Понимаете...

    (Она тупо кивает.)

    Вас первым долгом спросят, почему расторгается брак?

    (Пауза.)

    Из-за женщин? Только ли? Имейте в виду, что с точки зрения закона этого «только» вполне достаточно.

    Миссис Гарнси. Не знаю. Просто не знаю, как и быть. Он ведь хороший человек. Добрый, отзывчивый, предупредительный всегда и во всем... во всем. Он меня любит. Я это знаю... Мы, наверное... Ну, словом, он... во мне разочаровался. Правда не больше, чем в самом себе... У вас есть то, что записал мистер Хадсон?

    (Билл кивает.)

    Он умный. Знает свое дело. Много работает. Красивый. Очень обаятельный, по-своему, правда, и развеселить умеет, как никто. Но, понимаете, его обижают, и я не могу этого перенести...

    Билл. Как это понять?

    Миссис Гарнси. Все обижают. Он приходит домой, и я вижу: за что он ни возьмется, ну ничего у него не ладится, все оборачивается против. И в конторе, и с друзьями, и даже с девушками. Хоть бы с ними что получалось. Видит бог, как он старается. Я бы так хотела помочь ему. Но я не могу, а все остальные... куда бы мы ни пошли - в гости, в клуб или просто прогуляться с детьми - все от него отворачиваются. И чем люди внимательнее, добрее и заботливее ко мне, тем они хуже по отношению к нему. Я же вижу. И вот теперь... Теперь и я туда же. Дети и так уж едва замечают его. А теперь еще и я. Не могу видеть, как его презирают, поднимают на смех и оскорбляют. У него за спиной и смотрят мимо, словно он пустое место... (Последние слова с трудом можно разобрать.) И я туда же. Должна вот бросить его. (Продолжает бормотать что-то невнятное.)

    Билл (встает, хочет ее утешить, но он словно оцепенел). Джой! Джой! Джой!

    Молчание, слышно только бормотание миссис Гарнси. Входит Джой. Она удивлена.

    Билл. Миссис Гарнси нехорошо. Уведите ее и дайте ей коньяку. Возьмите у мистера Хадсона в шкафчике.

    (Джой, поддерживая миссис Гарнси, уводит ее из комнаты.)

    И соедините меня с миссис Ивз.

    Джой. Сейчас.

    Билл. Сразу же, как только освободитесь!

    (Они выходят. Билл принимает еще три таблетки.)

    Джой!

    Джой (по телефону). Да?

    Билл. Дозвонилась?

    Джой. Там не отвечают.

    Билл. Занято или не отвечают?

    Джой. Не отвечают.

    Билл. Попытайся еще раз. Сейчас же! (Ждет.)

    Джой (вскоре). Опять не отвечают.

    Билл. Черт! А как там миссис Гарнси?

    Джой. Я дала ей виски. Коньяку не было. Просит вызвать такси, хочет ехать домой.

    Билл. Вызови.

    Джой. Ладно.

    Билл. И еще вот что, Джой...

    Джой. Я слушаю.

    Билл. Зайди на минуточку, ладно? Прямо сейчас.

    (Джой входит.)

    Прикрой дверь.

    (Джой закрывает дверь.)

    Как самочувствие?

    Джой. Нормально. А вот вы что-то приуныли.

    Билл. Джой!

    Джой. Да?

    Билл. Ты не задержишься ненадолго сегодня вечером?

    Джой. А это очень нужно?

    Билл. Да.

    Джой. Ну, если вы просите...

    Билл. Спасибо.

    Джой (хочет уйти). А как быть с миссис Ивз?

    Билл. Постарайся до нее дозвониться.

    Джой. Вы будете разговаривать?

    Билл. Нет. Но... передай ей, что я зайду вечером.

    Джой. В какое время?

    Билл. Скажи, пусть ждет, пока не приду.

    Занавес

    Действие второе

    Та же контора. Серый скупой свет раннего утра, слышатся гудки такси. На диване, укрывшись пальто, спит Билл, воротничок рубашки расстегнут. Он силится проснуться, как это было в начале первого действия, борьба со сном постепенно становится все более яростной, словно он хочет стряхнуть кошмар. Спасительный звонок телефона. Билл открывает глаза, садится, на лице - облегчение и усталость. Затем появляется выражение напряженного ожидания. Подходит к телефону, смотрит на него. Вглядывается в циферблат часов. Ничего не видит в темноте. Отдергивает занавеску, становится светлее. Выглядывает в окно, включает настольную дампу и снова смотрит на часы. Боязливо берет телефонную трубку. Аппарат отключен от коммутатора. Идет в приемную и снимает трубку на столе Хадсона. Звонки прекращаются. Тишина.

    Билл (выждав). Да? (Пауза.) Алло? (Пауза.) Кто это? Кто говорит? (Ему не отвечают, он кладет трубку. Начинает возиться у коммутатора, бормочет...) Как эта штука включается?.. (Возвращается в кабинет, берет трубку. Молчание. Идет к коммутатору. Возвращается со стаканом воды, опять снимает трубку. Теперь все в порядке. Вынимает из ящика стола таблетки и начинает набирать номер. Затем робеет или теряет силы и дает отбой. Принимает таблетку и давится, словно в кресле у зубного врача. Идет за содовой водой, наполняет стакан, разглядывает две таблетки и снова набирает номер.)

    Этот телефонный разговор и последующие, а также некоторые диалоги должны постепенно нагнетать ощущение сна и нереальности, как это было в первом действии, когда Билл давал показания «в суде». Иногда должно казаться, что это - реальные разговоры, естественные, непринужденные, ясные, внятные. В другие минуты сильнее ощущается призрачность происходящего; например, во время телефонного разговора, который следует ниже, зритель знает, что на другом конце провода слушают и отвечают, но порой это ощущение должно казаться обманчивым и вызывать сомнение, действительно ли у Билла есть собеседник.

    Билл (по телефону). Лиз? Дорогая! Я тебя разбудил?.. Прости, значит это не ты звонила... Несколько минут назад... Кто бы это мог... А-а, наверно, Анна. Да, в конторе... Ну, это не то что в своей постели, как говорится... Да... Точно какой-то буравчик, старая история, прямо возле глаз... А ты как? Принимала снотворное?.. Три таблетки! С ума сошла!.. Знаю, дорогая, прости... Да, я должен был позвонить, должен был... (Кладет в рот таблетку и собирается запить содовой водой.) Подожди минутку... Два... Три... Прости... Да, конечно, обещал зайти... Ну перестань, Шерли вчера ушла... Да, я и сам удивляюсь... Знаю... Мне тоже (было несладко... То есть как это - Джой справится не хуже? Послушай, сейчас слишком ранний час для упреков и подозрений... Подожди минутку. (Зажимает рукой рот.) Одну минуточку! Не клади трубку. (Выбегает в приемную. Слышен звук спускаемой воды в уборной. Возвращается, вытирая лицо.) Пройти. Что? Нет, просто пропали три таблетки... Вот, придется принять еще три. Я по рассеянности запил первую простой водой... Послушай, я знаю, что должен был позвонить, но никак не мог. Но я тебя люблю и больше всего на свете хотел бы сейчас быть с тобой... Конечно, все расскажу... только прошу тебя, не надо этих шпилек насчет Джой. Пожалуйста... Мало ли что сам: мне можно... Ладно, я тоже не буду... Вчера выдался плохой день, Лиз, с самого утра... Я все собирался позвонить тебе, рассчитывал, что у меня будет добрых три четверти часа до встречи с Анной... Работы было по горло... И вдруг она заявляется в половине восьмого... Нет, парадное было заперто... Швейцар всегда запирает... Нет, вряд ли... Дорогая, я же просил: не надо о Джой... А что я мог сделать? Не звонить же при ней... Да-да, знаю, в нашем положении это уже не имеет значения, но я не мог себя заставить... Не думаю, что и ты была бы в восторге от такого разговора... Она договорилась, что мы пойдем в гости к этим ее нудным Уотсонам... Да-да, те самые, что пишут в соавторстве... Социология и секс. Не знаю... «Рождаемость и гонка вооружений, исследование»... Одни таблицы и диаграммы, читать невозможно... Да. В конечном счете все сводится к одному: рожать или не рожать. Ну и рожают... Так и есть: как только она в очередной раз разрешится от бремени, он тут же в комнате, в марлевой маске щелкает камерой... Вот именно... Ободряет... Смотреть на эту парочку тошно... (Конечно, обед был отвратительный... Эти деревянные миски, еда по рецептам из приложения к «Санди тайме», неопримитивизм!.. Очень невкусно... Алло... Алло... Ты слушаешь? Ох!.. Мне все кажется, ты куда-то исчезла... Ты молчишь, а мне вдруг... Алло... Алло... О черт!.. Так вот, она вдруг является сюда... Я знаю, ты бы так не сделала... Ты слишком умна для этого... Я совсем не о том... И только я открыл, она еще от дверей завела свою тесню о дне рождения... Да, открыла Джой... Нет, по-моему, ее это обрадовало. Она чувствует, что если что-то начинается, то хуже будет тебе, а не ей... И в общем-то, это верно... А и еще подвыпил, ну, все ей и выложил: так, мол, и так, мы с тобой неделями не видимся и твердо решили спокойно, без беготни провести три дня... А Джейн, что ж делать, не повезло ей. Она славная девочка и развитая для своих семнадцати лет, но она больше чем вдвое моложе нас, над ней трясутся и балуют бог знает как. Она молода, у нее есть юность, отбоя нет от поклонников. Пусть не умна и не так уж красива - но молодость-то не отнимешь... Будь у меня это, я б и горн не знал!.. Она-то не влипнет, как мы с тобой... Алло... Алло... Я говорю, как мы с тобой. А если и влипнет, не беда, она не сломится и не согнется... Клянусь, я так прямо и сказал... Да... Сказал, что мы поедем непременно... И что я тебя очень люблю... Да, так и сказал... Что такое? Плохо слышно... Да, пошли в гости, не опрашивай, зачем, лучше б я поехал домой... Конечно, напился, а ты как думаешь... Странная вещь: мне кажется, меня там с трудом терпели... Конечно, они все жалеют Анну и считают, что я грубая скотина, но это бы полбеды, тут примешивалось что-то еще... Не знаю... Лиз... Лиз... Алло, Лиз!.. Мне страшно... Выходило так, будто я существую только благодаря ей, пока ей хочется, но вот она повернет выключатель... повернет выключатель и... кто знает? Повернет - и я умру. И они пройдут мимо, словно я пустая доска для объявлений, или надгробный камень, или свалка под железной дорогой... И только... А тут еще эта миссис Гарнси... Миссис Гарнси, помнишь?.. Не знаю, как с ней быть... Нет, в самом прямом смысле, право... Конечно, едем. А зачем же я поднял весь этот шум? Она вое знает. И раньше знала... Поверь... Что - «скандал»? Скандал начался еще за столом, и мы рано уехали... Конечно, хотела остаться... Я увез ее домой, она не унималась, и тогда я вернулся в контору. Машина была в гараже, такси не было, пошел пешком... Хотел было, но почему-то страшно стало врываться к тебе... Знаю, что должен был, да не мог! Вот... Послушай, я приду, как только улучу минутку. Я просто умираю, хочу тебя видеть, не могу дождаться и очень боюсь сегодняшнего дня... Как-нибудь разобью день и выскочу... Алло... Алло... Никуда не уходи, слышишь? Не уходи, я еще позвоню. Пока!

    (Кладет трубку. Затем несколько раз проверяет, работает ли телефон. Вынимает бритву, кисточку и зеркало, тупо смотрит на них. Снова набирает номер. Больше, чем когда-либо, ощущается смутность всего происходящего, не ясно, работает ли телефон, есть ли кто-нибудь на другом конце провода. В поведении Билла то просветление и ясность, то он мямлит, путается, разговаривает сам с собой. Порой отпускает шутки, бодрится, иногда ясно, что разговор идет с настоящим собеседником. Обращается с телефоном то заискивающе, то высокомерно, равнодушно, оскорбленно или со страхом. Больше всего боится, что его прервут, боится молчания на другом конце провода.) Анна?

    Ну как ты?.. Прости... А ты не принимала таблетки?.. Тогда ничего удивительного... Значит, ты мне звонила... О, брось, пожалуйста, дорогая, я знаю, что это была ты. Я чувствую, когда ты бросаешь трубку... Нет, я ночевал здесь, хочешь - верь, хочешь - нет... Такси не было, и я шел пешком... Ты, видно, звонила, чтобы узнать, где я, а не что со мной... Ах, отлично, особенно после этого милого визита и после твоих друзей... Не так уж было весело, верно? Да, ты имела успех, как всегда... Вовсе я не злюсь - ты его вполне заслуживаешь. Просто, чем больше они меня презирают, тем более восхитительной, смелой и благородной выглядишь ты... Порой мне кажется, что ты - моя единственная опора: прогони меня, и я исчезну, вынужден буду исчезнуть, ничто мне не поможет, и буду я, словно в капсулу закупоренный, мотаться в космосе, невесомый, спеленатый, беспомощный, как слепой младенец, вырезанный вместе с больной маткой из чрева... Нет, я не уйду от тебя... Я же говорил, что не уйду... Это ты от меня уходишь. А насчет воскресенья - это исключено, исключено, говорю тебе. Да, да. Насчет Лиз не знаю. Она тоже меня бросит рано или поздно... Конечно, едет со мной... Потому что я не видел ее месяца полтора, черт возьми, и не могу без нее... А я и есть, и этого не отрицаю... Джейн я вижу каждый божий день, и уж кто-кто, а она будет рада от меня отделаться, когда придут ее дружки... Наверное, потому, что я для нее настырное, злобное ничтожество, да к гаму же и джинсы эти срамные стянул с нее... Что ты все твердишь «любовница»... Из простой вещи делаешь мелодраму... И слово-то это у тебя звучит, как «птеродактиль»... Эдак, чего доброго, наживешь рак легких... Или что-нибудь еще... А знаешь, она почти то же самое говорит о тебе... только, я бы сказал, немного... остроумнее... Да, она очень остроумна... О, что-то о твоей раззолочённой прическе... И еще о платьях: как это она их называет - помесь дерюги с бархатом. Не знаю, кто-то, видно, описал ей... Нет, не я... Ладно - обе вы не умеете одеваться... Знаю, знаю, но эти «любовницы», как ты их называешь, обычно менее терпимы, чем жены. И заметь, менее деспотичны, зато уж и великодушия нету никакого... Нет, это я наговариваю на нее... Да, конечно, и на тебя тоже. Послушай, а Джейн ушла? Ты не передашь ей трубку?.. А затем, что я хочу с ней поговорить... Пусть я никудышный отец, но лучше многих, и, в конце концов, могу я кое о чем спросить у дочери по телефону? Ведь если она не захочет, то может сама отказаться. Только не настраивай ее против меня. (Пауза.) Джейн? Привет, дорогая, как дела?.. Да я ничего, по-старому, более или менее... Вое же скорее менее, чем более. Ну а как твоя драма? Я не про сердечную драму, если она у тебя уже есть, - я про твои уроки: дикция, импровизация и все такое... Ну что ж, прекрасно, я рад. Ты этого заслуживаешь. Вот увидишь, я еще доживу до того дня, когда ты заблистаешь. Ну, когда тебе будет лет тридцать... Я хотел спросить, ты не заглянешь ко мне сегодня?.. Утром, в любое время... Нет, ничего особо важного, просто доставь мне удовольствие, найди для меня минут десять?.. Мы бы вместе позавтракали, если ты... Ну, а нельзя прогулять твою «речь» или что там у тебя? Ты и так прекрасно говоришь... Совсем не льщу... И не подкупаю. Честно говоря, от этих народных песен и декламаций стихов у меня уже по коже мурашки бегают: прошу тебя, зайди хоть на несколько минут перед уроком... вот и прекрасно! Я куплю тебе надувную подушку для следующего марша в Олдермастон. Да и на Трафальгарской будет мягче отсиживать свое, она пригодится... Ну, извини меня, уже девять, а диван здесь не больно-то удобный... Большое спасибо, дорогая... Долго я тебя не... Что? Ладно, давай ее. (Пауза.) Алло... Право, не знаю... Нет, верно... Хлопотный день. Хадсон теперь почему-то все время пропадает в суде. А от Джонса мало проку... Конечно, все дело в том, что я его недолюбливаю. Ну, ладно, куда ни шло - пусть себе работает, но я бы запел совсем другое, вздумай он жениться на моей дочери. Молю бога, чтобы она этого не захотела... Конечно, не пьян, просто вчерашний угар понемногу выветривается под действием трех таблеток, вот и все. Впрочем, Джейн наверняка выскочит за какого-нибудь пробуждающегося африканца. Может, чуть-чуть, не знаю. Конечно, если она еще не заплатила девственностью за убеждения... Говорю тебе, не знаю. Мне нужно еще раз повидать миссис Гарнси. Конечно, все испорчу, и уже испортил, но юна еще придет ко мне хныкать, а потом эти Тонкс и Тонкс - не то домогательство, не то насилие - не помню сейчас, и один директор банка, отъявленный жулик, и еще... Конечно, мы видимся, ты это должна знать и знаешь... Я дам тебе знать и приду... когда смогу... Знаю, что будешь... Я тебя люблю. Только от этого радости мало, правда?.. Слушай, прими таблетку и ложись в постель... Ну ладно, как знаешь... И еще вот что - не отговаривай Джейн идти ко мне. А это уже ни к чему. Ну, если так уж хочешь, если сможешь... Пока.

    (Из приемной доносится шум. Кладет трубку.)

    Джой!

    (Ответа нет. Он встает, выглядывает за дверь. Там никого. Возвращается, смотрит на часы. Снимает трубку, набирает номер. Ждет. Никто не отвечает. Начинает разглядывать свой большой палец. Кладет трубку. Не знает, чем заняться. Из приемной снова доносится шум. На этот раз кто-то действительно вошел. Билл вслушивается. Никто не появляется, и, не в силах этого вынести, он кричит.)

    Джой! Джой!

    Входит Хадсон, на ходу снимая плащ. Взглянув на диван, сразу обо всем догадывается.

    Хадсон (многозначительно). Привет ранней пташке!

    Билл. Ох...

    Хадсон. А где же дама?

    Билл. Упорхнула.

    Хадсон. Ну и как она?

    Билл. Великолепна.

    Хадсон. Славно, славно.

    Билл. Еще бы. Она любого вымотает в пять минут, скажу я тебе.

    Хадсон. Приятно слышать.

    Билл. Слушай, что же будет с Шерли?

    Хадсон. А что такое?

    Билл. Как, по-твоему, она вернется?

    Хадсон. Нет. Поминай как звали.

    Билл. Правда?

    Хадсон. Вчера вечером она звонила Джой и просила прислать ее трудовую карточку.

    В приемной снова шум.

    Билл. Это Джонс, не пускайте его сюда, не желаю его видеть.

    Хадсон. Я вижу, ты наконец нашел достойную партнершу.

    Билл. Ты это о чем?

    Хадсон. Может, тебе отдохнуть денек.

    Билл. Слишком много дела.

    Хадсон. Что с пальцем?

    Билл. Просто смотрю на него. Побаливает. Но смотреть интересно. Я еще ни разу не разглядел его, как следует. А ты? Может, это рак?

    Хадсон наклоняется к пальцу. В комнату заглядывает Джонс.

    Джонс. Здравствуйте.

    Хадсон. Здравствуйте. Вы на своем мопеде?

    Джонс. Да.

    Хадсон. Тогда идите погрейтесь.

    Джонс. Значит, Шерли нет?

    Хадсон. Нет. И не будет.

    Джонс. А где Джой?

    Хадсон. Проспала, наверное.

    Джонс. Так я разберу почту.

    Хадсон. Да, на вашем месте я бы так и сделал.

    Джонс. А что тут у вас?

    Хадсон. У шефа с утра рак.

    Джонс. Где?

    Хадсон. На большом пальце.

    Джонс выходит.

    Билл. Слава богу, убрался. А ты, наверное, опять весь день в Суде?

    Хадсон. Боюсь, что да.

    Билл. Почему ты вое взваливаешь на меня?

    Хадсон. А что прикажешь делать?

    Билл. Не знаю.

    Хадсон. У тебя есть Джонс.

    Билл. Благодарю покорно. Можешь забрать его себе.

    Хадсон. Ну, ладно, я пошел. Кстати, как у тебя с миссис Гарнси?

    Билл. Ничего не выходит.

    Хадсон. Так я и думал.

    Билл. Да?

    Хадсон. После ее ухода мы получили ответ от мужа.

    Билл. И что же?

    Хадсон. По-моему, ей нечего тревожиться.

    (Билл смотрит на него и начинает смеяться. Снова шум в приемной.)

    Это, наверно, Джой.

    Билл. Пришли ее ко мне.

    Хадсон. Ладно.

    Билл. Уолли, ты обдумал мое предложение? (Пауза.) Мое предложение, Уолли. Стать моим компаньоном.

    Хадсон. Как же. По правде сказать, я все раздумываю.

    Билл. Ну?

    Хадсон. Надо еще чуть-чуть подумать. Если не возражаешь.

    Билл. А что Пиффарды?

    Хадсон. Они не торопит.

    Билл. Да? Конечно, это крупная фирма. Что ж, ладно, раз так. (Пауза.) Джой!

    Входит Джой.

    Хадсон. А, вот и она.

    Джой. Вы меня звали?

    Хадсон. Цветет как роза.

    Билл. Принеси почту, пожалуйста.

    Джой. Мистер Джонс ее разбирает.

    Билл. Тогда принеси то, что разобрано.

    Джой. Сейчас.

    Билл. И позвони миссис Гарнси.

    Джой. Так что же?

    Билл. Как что?

    Джой. Что раньше?

    Билл. А...

    Миссис Гарнси. Как бы ее не упустить.

    Джой кивает и выходит.

    Хадсон. Судя по твоему тону, ты потерял клиентку. Ну, я не прощаюсь. (Уходит.)

    Билл (по телефону). Джой, соедини меня с миссис Ивз.

    Джой. А с этой как же?

    Билл. Что? Ах, ты разговариваешь с миссис Гарнси. Договорись о встрече, пускай придет поскорее.

    Джой. Ладно.

    Билл. А как насчет Шерли?

    Джой. Что такое?

    Билл. Она не придет?

    Джой. С какой же стати?

    Билл. Ты думаешь, она на самом деле ушла?

    Джой. Конечно.

    Билл (разглядывает свой палец. Зуммер. Снимает трубку). Лиз? Прости, пожалуйста. Это все потому, что будет трудный день. Я уже вижу... Да, все в порядке. Только палец побаливает... Ясное дело, рак. Но послушай-ка, ты ведь никуда не уйдешь? Что бы ни случилось, жди меня и не уходи, поняла? Прекрасно. Спасибо... Но не уходи... Пока.

    Джой приносит несколько писем.

    Джой. Вот пока все, что есть. Вы же знаете, как он копается.

    Билл. Ладно. Давай сюда. Ты дозвонилась миссис Гарнси?

    Джой. Да, я с кем-то там говорила. Кажется, с сестрой.

    Билл. Закрой дверь.

    Джой (закрывает дверь). Говорят, что она передумала.

    Билл. Передумала?

    Джой. Говорят, что да.

    Билл. А ты объяснила, что мне очень важно еще раз повидать ее?

    Джой. Конечно. А она попросила, чтоб вы прислали счет.

    Билл. Но я хотел бы повидать ее еще раз.

    Молчание.

    Джой. Так послать счет?

    Билл. Что? Ах да, пожалуй. Или нет. Не посылай.

    Джой. Все равно без толку.

    Билл. Как ты себя чувствуешь сегодня?

    Джой. Превосходно.

    Билл. Оно и видно, скажем прямо.

    Джой. Благодарю вас, мистер Мейтленд.

    Билл. Добралась благополучно?

    Джой. Да ведь было всего полвосьмого. Это не то, что на весь вечер.

    Билл. Извини меня.

    Джой. За что? Мы прекрасно провели время. Разве нет?

    Билл. По-моему, да.

    Джой. Только немножко дуло из-под двери. И хорошенький был номер, когда я открыла дверь вашей старухе!..

    Билл. Но ты не жалеешь?

    Джой. Может, у нас будут еще встречи, в других местах. А если нет, что ж... Она очень интересная.

    Билл. Ты находишь?

    Джой. А вы - нет?

    Билл. Да, да. Конечно. Среди вас так много интересных.

    Джой. Я жалею только об одном, но это для меня не новость.

    Билл. О чем же?

    Джой. Билл!

    Билл. Да, Джой?

    Джой. У меня есть один недостаток. Конечно, не только один, но этот всего заметней. Понимаете, мне все время нужен мужчина, я хочу сказать - всегда, каждую минуту.

    Билл. Джой, поверь, женщине вовсе не грех признаваться в этом.

    Джой. А на деле как раз наоборот. Ведь правда? Мужчины тебя не уважают, сама себя не уважаешь, и всякая прочая дребедень. Верно?

    Билл. Верно.

    Джой. То-то и оно. Поэтому я всегда чувствую себя виноватой. Глупо, но факт. И потому мне обязательно надо добиться признания: «Я вас люблю». И тогда... тогда я тоже говорю: «Я вас люблю».

    Билл. И что это дает?

    Джой. Что дает? На душе легче. (Пауза.) Понимаете?

    Билл. Прости.

    Джой. Не за что. Ведь вы меня не любите. И я вас не люблю. Но это не важно. Верно? (Небрежно целует его.) Вы забавный. Только запуганный, да?

    Билл. Да.

    Джой. Ладно, Джой вас не оставит. До поры до времени. С чего начнем трудиться?

    Билл. Не знаю. Просто будь рядом.

    Джой. Идет.

    Билл. У меня дело этой Тонкс. И того парнишки. Домогательство, кажется, или насилие?

    Джой. Спросить мистера Джонса?

    Билл. Нет. Сиди на коммутаторе.

    Джой. Хорошо, милый.

    Билл. Да, тут придет моя дочь.

    Джой. Когда?

    Билл. Где-то утром. Пропустишь ко мне сразу.

    Джой. Ладно. До скорого! (Выходит.)

    Билл (кричит вслед). Да, попробуй-ка все-таки связаться лично с миссис Гарной, я хочу поговорить с ней. А если не выйдет, то напомни послать ей письмо.

    (Входит Джонс.)

    Что у вас?

    Джонс. Джой сказала, чтобы я принес остальную почту.

    Билл. Отлично.

    Джонс. Тут не очень-то много.

    Билл. Да, не богато. Поступили какие-нибудь деньги? Новые дела? Или неприятности?

    Джонс (тупо смотрит на него). Вот, больше ничего нет. Хадсон велел мне разобрать для вас почту.

    Билл. Разобрать? Да, конечно. Как вы считаете, старик Уолли уйдет от нас?

    Джонс. Понятия не имею. Правда, Пиффарды предлагают ему место.

    Билл. А ваше мнение?

    Джонс. Что ж, это солидная фирма. Разве не так?

    Билл. Очень даже.

    Джонс. Уголовных дел немного.

    Билл. Да.

    Джонс. Все больше клевета.

    Билл. Этого полным-полно. Вам нравятся такие дела?

    Джонс. О клевете? Нет, не особенно.

    Билл. А что вам особенно нравится?

    Джонс. Не знаю. Все одинаково, когда вникнешь в суть.

    Билл. Ну, а если бы эти... Пиффарды предложили работу вам, вы бы пошли?

    Джонс. Мне вряд ли предложат, кто я такой?

    Билл. Да, конечно.

    Молчание.

    Джонс. Я что-нибудь напутал?

    Билл. Отнюдь. Признаюсь, я пытался поймать вас на удочку. Но вы, как всегда, вывернулись. Хоть и не сразу. Вы человек упрямый, упретесь - и ни с места. Зато смотреть вперед умеете - истый сын ракетного века, нового века свершений, с его обтекаемыми устоями, ясным сознанием целей, предвидением новых научных горизонтов... А если мистер Хадсон уйдет, как вы считаете, вы сможете занять его место?

    Джонс. Не знаю. Может быть.

    Билл. А вдруг нет? Тогда уйдете в другую контору?

    Джонс. Опыта у меня еще маловато, посижу здесь, поучусь.

    Билл. Вы правы. Это здравая мысль. Что там у вас?

    Джонс. Тонкс против Тонкса, Андерсон против Андерсона и Мэплс. Да еще вот сопроводительное заявление.

    Билл. А что это за Мэплс?

    Джонс. Домогательство.

    Билл. Так чего ж вы мне его суете?

    Джонс. Мистер Хадсон считает, что этим лучше заняться вам.

    Билл. Понятно. Дело посылали адвокату?

    Джонс. Мистер Хадсон сказал, что, может, вы захотите сами побеседовать с мистером Уинтерсом, но он считает, что Уинтерс его не возьмет.

    Билл. Возьмет, если я попрошу. Они не доверяют друг другу.

    Джонс. Что ж, если вам угодно, я сегодня же утром передам дело мистеру Уинтерсу.

    Билл. Нет, я сам. Только сначала поговорю с Мэплсом. А то, если послать его сразу к Уинтерсу, тот начнет копаться в мелочах. Что вы можете сказать о нем?

    Джонс. О Мэплсе? Да почти ничего.

    Билл. Почему же?

    Джонс. Он только мычит и хмыкает. И заикается.

    Билл. Видно, просто нервничает. Ведь полиция возбудила против него дело.

    Джонс. И потом он какой-то фальшивый.

    Билл. Вам кажется, что он хитрит?

    Джонс. Да, пожалуй.

    Билл. Вы верите его версии?

    Джонс. Звучит сомнительно, не правда ли?

    Билл. Да.

    Джонс. Вот попади он к старику Главеру, и ручаюсь, он пропал. Зачинщик и все прочее - шесть месяцев тюрьмы.

    Билл. Будем надеяться, что старая скотина сломает себе ногу. Хотя он, кажется, за всю жизнь не пропустил и дня. Сэр Уоткин Главер, заместитель председателя, З. П., а это значит Злобный Прохвост.

    Джонс. И еще мистер Симлл.

    Билл. А это кто? Ах, да, директор банка, жулик. Хотелось бы что-то сделать для Маплса. Когда ему назначено прийти?

    Джонс. В одиннадцать.

    Билл. Устройте так, чтобы я не заставлял его ждать.

    Джонс. Меня не будет.

    Билл. Ах, да. Тогда скажите Джой. Нам бы только найти одного надежного человека.

    Джонс. Что?

    Билл. Ну, свидетеля.

    Джонс. А-а.

    Билл. Такого нет?

    Джонс. Нет.

    Билл. Ладно, посмотрим. Мне нравится фамилия Мэплс. Больше, чем Пиффард. Пусть Джой принесет же воды.

    Джонс. Хорошо.

    Билл. Эти полицейские дела обычно решают люди, которые ни во что не хотят вникать. Они лишь «знакомятся» с показаниями! да и не только они. Как вы думаете, в один прекрасный день донесут на меня в Ассоциацию? Кто-нибудь пошлет анонимку, и придет повестка, пожалуйте, оправдываться в нарушений профессиональной этики. Интересно, кто это сделает? Но кто-нибудь непременно сделает, это уж как пить дать. Удивительно, что этого до сих пор не случилось. Понимаете, мне уже грозили. Кто-то от Пиффардов, ясное дело. Но пока все ограничилось угрозами. Непонятно, почему. Это, конечно, Уилсон, а не старик, тот не хотел со мной связываться. И теперь найдется какой-нибудь молодчик, интересно, кто? Кто-нибудь да найдется!

    Джонс. Я слыхал, вы упустили миссис Гарнси.

    Билл. Что значит - «Вы упустили»?

    Джонс. Ну, мы упустили миссис Гарнси. Наша фирма.

    Билл. Фирма? Я как раз пишу ей письмо. Это недоразумение Я ее чем-то спугнул. Так и чувствовал - ускользнет. Не гожусь я для таких дел. Это для вас с Хадсоном. Вы умеете к ним подойти, а я - нет. Я чем-то отталкиваю клиентов, они, видно, правы, что отворачиваются... (Листает бумаги ИА столе.) А вы никак не мажете взять это дело?

    Джонс. Вы же знаете, чем мы заняты. Ну ладно, я пойду. Вы, кажется, просили стакан воды?

    Билл. Когда вы женитесь?

    Джонс. Еще не знаю. По правде сказать, не задумывался Ы этом. В таких вещах торопиться не следует. Ведь правда?

    Билл. Да. Если не тянет...

    Джонс уходит.

    Билл (достает ходатайство о разводе и начинает негромко читать.) «В Верховный суд, ведомство по разводам и по делам адмиралтейства. Ходатайство о разводе. Составлено для апелляции в Верховный суд, января 27 дня, 1964 года. Морин Шейла Тонкс покорнейше просит...» Морин. Помню, помню. Обычно - не каждый раз, но почти всегда, когда мы бывали вместе, - носила вязаные костюмчики, это ей мать вязала. Они садились после стирки и были отвратительного цвета, и юбки слишком короткие, ее это волновало. И меня тоже, но она вечно скулила, жаловалась на боль, да, на боль в самом прямом смысле. С ней ничего толком не вышло. А право, жаль, у нее были такие удивительные синие глаза и волосы, черные, как вороново крыло. Чисто английская красота, так говорила ее мать. Английская красота. Шейла. Да, я помню их обеих. Шотландка, белокожая, с веснушками. Она ездила на мужском велосипеде и плевать ей было на всех. Лезла с кулаками, как мальчишка. Но тоже распустила нюни, когда дошло до дела.

    Джой (входит). К вам миссис Тонкс.

    Входит миссис Тонкс. Это та же самая женщина, что и миссис Гарнси. Ее играет та же актриса.

    Билл (встает). А, добрый день.

    Садитесь, пожалуйста. Чаю или кофе?

    Миссис Тонкс. Большое спасибо, я не хочу.

    Билл. Хорошо. Вы свободны, Джой.

    (Джой уходит.)

    Так. Прекрасно. Я вам сейчас дам эту бумагу, пожалуйста, взгляните. Читайте очень внимательно. Это ваше ходатайство, и вторая бумага, покороче, - сопроводительное заявление. Мистер Хадсон только что подготовил его, и тут могут быть кое-какие неточности... Хорошо?

    Миссис Тонкс (кивает, начинает читать). «Морин Шейла Тонкс покорнейше просит...» Так. «Двадцать первого апреля 1958 года истица Морин Шейла Тонкс, урожденная Морин Шейла Уильямс, незамужняя, вступила в законный брак с Ричардом Джорджем Тонксом, ниже именуемым ответчик, в церкви прихода Св. Хильды в графстве Лестер». Все так. «После вышеупомянутого бракосочетания истица и ответчик совместно проживали по различным адресам, а приблизительно с октября 1960 по август 1963 года - в доме 42 по Макмиллан-стрит...»

    Билл. «Совместно проживали».

    Миссис Тонкс. «...покуда в связи с жалобой истицы на жестокое обращение ответчика 12 августа 11963 года Кингстонский суд не постановил, что истица не обязана более жить совместно с ответчиком и что последний обязан выплачивать ей еженедельно два фунта семнадцать шиллингов содержания».

    Билл. Переходите к пункту девятому.

    (Она ждет.)

    Вот он, здесь.

    Миссис Тонкс. Ага. «Поскольку ответчик регулярно и систематически предъявлял к истице супружеские требования, которые она, как ему было известно, считает чрезмерными и недопустимыми...»

    Билл. «Регулярно и систематически». Простите... Ваш муж, давая объяснения, кстати, не слишком последовательно, показал следующее. Вот. «С первого по седьмой пункт все верно. Пункт восьмой я отрицаю, так как не был жесток с женой». И вот, пункт девятый. «Я отрицаю, что являюсь человеком с повышенной чувственностью. Наши отношения всегда были построены на взаимности». (Пауза.) Вам нехорошо?..

    (Она отрицательно качает головой.)

    Тогда продолжим.

    Миссис Тонкс. Вот. «Во многих случаях... случаях предъявлял свои требования по три, а то и по четыре раза в день. У него вошло в систему...»

    Билл. Пункт двенадцатый. Ваш муж утверждает, что в заявлении содержится грубое преувеличение подлинных фактов.

    Миссис Тонкс. «Ответчик предъявлял супружеские требования также во время недомогания у истицы, что имело место в доме 42 по Макмиллан-стрит и в доме 11 по Уикер-стрит, невзирая на все просьбы...»

    Билл. «Между нами возникали трения. Моя жена была не удовлетворена...»

    Миссис Тонкс. Так. «Во многих случаях в ответ на все просьбы он...»

    Билл. «Моя жена не менее трех раз обращалась в женскую консультацию, и ей оказали, что все осложнения объясняются ее холодностью...»

    Миссис Тонкс. «И хотя он знал, что истица находит его обращение возмутительным и отталкивающим...»

    Билл. Ну при чем тут холодность? Конечно, попадаются женщины, вроде Морин, и даже с той у нас бывали осложнения, но ничего возмутительного или отталкивающего... Во всяком случае, так мне кажется... Ты не была холодна и заслуживала счастья, ты не цеплялась за свое сокровище, была великодушной, любящей, веселой. Тебе надо было стараться... Мне надо было стараться...

    Миссис Тонкс. «Он говорил истице, что ему нравятся...»

    Билл. «Родить еще одного ребенка. Еще одного ребенка. Но она не последовала этому совету».

    Миссис Тонкс. «Он решил вступить в связь с женщиной, жившей на той же улице, и называл ее...»

    Билл. «Потому что она сказала, что это мерзость и грязь».

    Миссис Тонкс. «...он постоянно называл ее "толстая рыжая шлюха"».

    Билл. Интересно, крашеная или натуральная? Но это так, между прочим.

    Миссис Тонкс. «...Не менее одиннадцати раз за время супружества он пытался...»

    Билл. «Я отрицаю, что настаивал».

    Миссис Тонкс. «И добивался своего».

    Билл. «Во всем этом нет ни слова правды...»

    Миссис Тонкс. «Силой вынуждая истицу удовлетворять...»

    Билл. «Я всегда уважал чувства моей жены и особенно...»

    Миссис Тонкс. «СВОИ постыдные притязания...» Так. «В марте 1961 года, когда истица была беременна на седьмом месяце дочерью Лаурой, ответчик жестоко избил сына Эдварда тяжелой щеткой, приобретенной...»

    Билл. «Во всех этих обвинениях нет ни слова правды...»

    Миссис Тонкс. «После вышеупомянутого события, имевшего место 19 июня 1961 года...»

    Билл. «Все вышеизложенное совершенно не соответствует действительности. Я допускаю, что в ряде случаев я... В ряде случаев»...

    Миссис Тонкс. «Истица покинула ответчика...»

    Билл. «...был не на высоте своих супружеских обязанностей. Жена ушла от меня 12 сентября 1963 года».

    Миссис Тонкс. «В связи с чем истица покорнейше просит, чтобы суд решил дело в ее пользу и вынес следующее постановление: 1. Что упомянутый брак расторгается. 2. Что под ее опеку передаются дети, рожденные в этом браке. 3. Что все судебные издержки обязан покрыть ответчик».

    Билл. «На протяжении всей нашей совместной жизни ее не покидало состояние нервной взвинченности. Она всегда была в подавленном настроении, обращалась к врачам, но это не помогало. Я сделал все, что было в моих силах». Подписано: «Ричард Джордж Тонкс».

    Молчание. Входит Джой.

    Джой. Простите, но там пришла миссис Андерсон. Как с ней быть?

    Билл. Мистер Джонс еще здесь?

    Джой. Он собрался уходить.

    Билл. Задержите его. Ему еще рано. Я его не отпускаю. Нам необходимо... Миссис Тонкс, будьте любезны, пройдите в соседнюю комнату. Вы ведь знакомы с мистером Джонсом? Тут предстоит еще кое в чем разобраться, это надо сделать непременно. Договорились?

    (Она улыбается.)

    Ко мне пришли. Но вами сейчас займутся. Сейчас. Вы не думайте, я вовсе не собираюсь передавать ваше дело другому. Договорились? Джой займется вами. Я уверен, что теперь вы не откажетесь от чашечки кофе?

    Джой уводит миссис Тонкс.

    Билл (берет другое ходатайство). Одри Джейн Андерсон. Одри... Помню Одри. И даже Одри Джейн. Я считал ее слишком шикарной... И напрасно. Она изучала ораторское искусство, любила танцы и носила лакированные туфли. Кажется, так. Не уверен... А ведь думал, никогда не забуду. Что же это будет дальше, просто ума не приложу. Не могу вспомнить даже таких пустяков. Как бы прекратить это и укрепить память? Укрепить. Не получается, все напрасно. Не могу даже сосредоточиться... А к чему мне все это? Ничего хорошего тут нет. Наверно... Наверно, во мне до сих пор живет крошечный, почти угасший интерес. Где-то в глубине души. Одри Джейн Андерсон. Вот она, расплата, теперь не отвертишься.

    (Джой вводит миссис Андерсон. Это снова та же самая женщина.)

    А-а, садитесь, пожалуйста. Хотите кофе или чаю?

    Миссис Андерсон. Спасибо, нет.

    Билл. Как угодно. Вы свободны, Джой.

    (Джой выходит.)

    Так. Прекрасно. Вот ваша бумага, миссис Андерсон. Будьте любезны взглянуть. Это просто первое черновое изложение того, Что За вами Записывали мистер Джойс и мистер Хадсон. Полагаю, что нам потребуются уточнения. Вы понимаете?

    (Она кивает.)

    Хорошо. Тогда приступим.

    Миссис Андерсон. «Одри Джейн Андерсон утверждает нижеследующее».

    Билл. В чем же дело? Тебе все безразлично, я ничего тебе не даю, ты меня боишься и ненавидишь.

    Миссис Андерсон. «Брак был зарегистрирован в Киддерминстере. Прежде в браке не состояла. Девичья фамилия Уолл. Муж тогда служил в почтовом отделении. Наша брачная жизнь...»

    Билл. «Брачная жизнь...». Как это звучит!

    Миссис Андерсон. «Наша брачная жизнь некоторое время протекала нормально и вполне счастливо. Были трудности в связи с тем, что в течение двух лет мы жили в доме моей матери, на Чэдакр-роуд, 148».

    Билл (мучительно силится собрать воедино и удержать в памяти факты. Это дается ему с огромным трудом). Два года... Знаете, Одри, нечего надеяться, что к вам будут хорошо относиться. Да, нечего. И все-таки вы надеетесь и всегда будете надеяться, я знаю.

    Миссис Андерсон. «Разрыв произошел, когда я была беременна нашим сыном Патрикам Джоном».

    Билл. «Патриком Джоном».

    Миссис Андерсон. «Родители убедили меня вернуться к нему».

    Билл. Надо всегда спрашивать себя: это опасно или нет? А потом уж решать. Если сумеете... да, если сумеете...

    Миссис Андерсон. «Когда муж переменил работу и поступил разъездным агентам в фирму, выпускающую электроприборы, жизнь стала совсем несносной. Иногда он целыми днями сидел дома, а когда уезжал на день или два, то упрекал меня потом, что я в его отсутствие гуляю с мужчинами».

    Билл. Ну что ж. Она уверена, что чуть ли не все женщины в Лондоне мои любовницы. Обе они так думают. И хоть бы это была правда! Просто обидно. Нет, слава богу, это не так.

    Миссис Андерсон. «Он говорил, что мое место на панели».

    Билл. Там бы мы и встретились. И я - это еще не самое худшее.

    Миссис Андерсон. «Я никогда ни с кем не бывала, кроме мужа».

    Билл. В том-то и вся беда, обманутые любящие дурочки! Вы (слушаетесь дамских журналов, епископов и своих маменек. И на том стоите.

    Миссис Андерсон. «А он знай твердил свое...»

    Билл. Поездит, всего понаслушается.

    Миссис Андерсон. «Видно, ничего не мог поделать с собой. Он измучил меня любовью, предъявлял свои супружеские права по два и три раза в день. Старался изо всех сил. Но беда не только в этом, и даже совсем не в этом. К этому я бы как-нибудь привыкла. Ведь я же знаю, он хороший человек, по-настоящему добрый. И ко мне был добр».

    Билл. Я люблю тебя. Он никогда этого не говорил, нет, едва ли. Он перестал, ему было трудно произнести «Я люблю тебя». А нужно раскачаться и швырнуть в лужу вам под ноги огромную глыбу этого «я люблю тебя», вот тогда вы нырнете и вынесете любовь в зубах, задыхаясь от благодарности, как глупая собака.

    Миссис Андерсон. «Детей любит, всегда с ними возится и приносит им подарки. Моя сестра обычно смотрела у нас телевизор, но я и в это время редко куда уходила. Мы побывали у врача, и он заставил меня поехать на две недели в Уэймут отдохнуть».

    Билл. Я часто думаю о смерти, о том, как я умру. И о ней. Как она станет вдовой. Из «просто жены» станет «женой в черном». О том, что она наденет и где закажет траурное платье. У нее нет подходящего. А у Лиз - есть, но не думаю, чтобы она пришла на похороны. И это тревожит меня. Мне тяжко думать, что ее там не будет. Я просил ее прийти, и она обещала, но это страшно глупо, и я понимаю, что прошу слишком многого, особенно как подумаю, что она встретится с Анной в трауре. Интересно, до платьев ли им будет? В крематории кругом светлый дуб и медные электрические светильники и новехонькие алые подушечки, чтоб становиться на колени, когда молишься. И румяный попик, который за тридцать монет с головы читает отходную, пока я, постукивая на маленьких рельсах, проезжаю позади него и исчезаю за черным занавесом, точно багажный вагончик призрачного поезда из царства грез в парке с аттракционами. И весь этот шум...

    Миссис Андерсон. Я получаю государственное пособие. Три фунта двенадцать шиллингов в неделю. Не работаю с начала мая.

    Билл. А вам на самом деле нравилось работать? Любовь вас не привлекала. Так, может, это была попытка найти что-то взамен, а? Попытка за что-то ухватиться, остановить неотвратимое?

    Миссис Андерсон. «Я до сих пор нахожусь под врачебным наблюдением. И все время вела хозяйство ответчика, не считая последних двух недель. Он не трогал меня с августовских праздников. Несколько недель даже опал в другой комнате, но часто плакал, и я не могла заснуть. Иногда мы оба плакали. Он сказал, что уйдет от меня. А я ответила, что если так - лучше уйду я сама. Я все-таки желаю ему счастья. Мы покупаем дом и уже выплатили деньги за телевизор. Он сказал, что намерен откладывать на машину в кредит, и по субботам мы асе будем выезжать к морю. Я уверена, что он говорил правду. Я вижу, что он говорил правду. Я вижу, он хотел этого, действительно хотел».

    Билл. Было время, когда я думал о том, что умрет она. Нет, нет, не обязательно Анна! И я пустился бы по новой дорожке, где лишь мокрая глина и цветы. Может, одному мне и удалось бы вырваться из этой дыры - одному, полагаясь только на себя. Зашел бы в «Лайонз», заказал чашку кофе и булочку с маслом: «Вам одну?» - «Одну, одну...» Посматривал бы вокруг, и вдруг к горлу подкатил бы комок и я почувствовал бы, что не магу пить кафе, и тихо улыбнулся бы цветной девушке, которая моет тарелки, только потому, что она - цветная, горло свела бы судорога при мысли о смерти, и я стал бы внушать себе, будто мы с ней были друзьями. А потам, глядишь, совсем ошалел бы и купил себе новый костюм. Что-нибудь слишком яркое для моего возраста и комплекции. Я смело вошел бы в бойкий магазинчик и купил что-нибудь из готового. И несколько сорочек. Выбросил бы все старые и купил бы хлопчатобумажные сорочки, от которых такой свежий запах, и целую кучу больших носовых платков. Все новехонькое. И бродил бы, пытаясь вспомнить Лондон, восстановить его, а в карманах звякала бы мелочь для уличных музыкантов.

    Миссис Андерсон. «Я часто экономила. Просто обходилась без новых вещей или перекупала задешево у сестры».

    Билл. А может, поехал бы автобусом. Одиннадцатым или тридцать восьмым - от конца до конца. От Путни до Хэкни.

    Миссис Андерсон. «Иногда он возвращался после работы ночью или рано утром. Прежде, чем я успеваю встать и приготовить ему завтрак».

    Билл. И пообедал бы один, не спеша. Сигара и стаканчик кальвадоса или бургундского. Или... э... э... пошел бы в кино или в театр, совсем один - только новое пальто да новая книга, ее я почитаю, когда вернусь домой, перед сном почитаю, какой-нибудь новый роман, может, написанный женщиной. Что-нибудь трогательное, неожиданное. Что-нибудь такое, о чем я и не думал - не гадал, что-нибудь новенькое, ню чтобы не слишком волновало. Легкое, спокойное. Новое, но про старину. Что-нибудь эдакое. Какую-нибудь пухлую биографию, что-нибудь скандальное, про маршала Холла. Или про Руфуса Айзекса. Одним словом, новинку...

    Миссис Андерсон. «Он говорит, что я ненормальная. Говорит, что женщины такими не бывают».

    Билл. Моя смерть и ее. А может быть, их? Ваша. И моя. Кто же будет первым? А?

    Миссис Андерсон. «Он говорит, что я тупая, безмозглая и необразованная. И не умею вести хозяйство, даже в бордель не гожусь. А я ничего этого про себя не знала, выходит, я и впрямь - несчастная и полоумная». (Ее голос падает, но она собирается с силами, чтобы дочитать до конца.)

    Билл. Так. Хорошо. Джой!

    Входит Джой.

    Миссис Андерсон. «Я знаю, от меня ему мало радости. Он унижает меня. И ненавидит. Я бы и рада помочь ему. Если бы можно было все вернуть...»

    Джой трогает ее за плечо, и она уходит. Молчание.

    Билл. Джой!

    Джой. Да?

    Билл. Соедини меня с мистером Уинтерсом.

    Джой. Сейчас.

    Билл. Скажи ему, что дело срочное.

    Джой. Внизу ждет мистер Мэплс. Пропустить его к вам?

    Билл. Нет. Я хочу сначала поговорить с Уинтерсом. А уж потом... Вы позаботились о миссис Тонкс?

    Джой. Она ушла.

    Билл. Ушла?

    Джой. Именно. Сейчас вызову Уинтерса. (Выходит. Вскоре раздается ее голос.) Мистер Уинтерс сейчас занят.

    Билл. Да, конечно. Ведь у него Хадсон, верно?

    Джой. Сейчас узнаю. (Пауза.) Говорят, мистер Хадсон уже ушел.

    Билл. Что с ними со всеми творится? Ладно, соедини меня с Робертсом. (Пауза.) Это старший клерк Уинтерса. Ну же. Ты-то хоть будь человеком.

    Молчание.

    Джой (по телефону). Его нет на месте.

    Билл. Нет на месте! Но ведь это его работа: быть на месте. Ничего другого от него не требуется,

    Джой. В общем, так мне сказала.

    Билл. Вот что, соедини-ка меня с ними.

    Джой. Что?

    Билл. Соедини, говорю. Алло! Чарли! Алло! Что там у вас происходит? Можно попросить мистера Робертса? Почему? Вышел? Никуда он не вышел. Я слышу его голос... Говорю вам: я слышу его голос... Понимаю... Хорошо... Тогда, пожалуйста, попросите... пусть он мне позвонит... когда сможет. (Кладет трубку.)

    Джой (по телефону). Пригласить к вам мистера Маплса?

    Билл. Нет. Соедини меня с миссис Ивз. Скажи ему, что я... скажи, что я освобожусь через минуту. А теперь быстренько, соедини с ней, а то вдруг она уйдет. (Ждет. Очень взволнован. Зуммер.)

    Джой (по телефону). Миссис Ивз.

    Билл. Лиз! Слава богу, а то я уж думал, ты ушла. Что? Неужели? Ну, тогда мне очень жаль, но я только что звонил старику Уинтерсу. Знаешь... Словом, он не пожелал со мной говорить. Это бы ладно, но он всегда разговаривает со мной хоть полминуты, особенно если я скажу, что дело срочное, а я так и сказал. И самое забавное, я знаю, что у него сидел в это время Хадсон. Мне клялись, что его нет, а он был там... Он не мог так скоро провернуть все дела. Но мы со стариком на самой дружеской ноге. Надо было в последнее время подбрасывать ему побольше работы... Вот именно... Он славный, прямой... чуть-чуть резковат, но честный. Он даже смеется моим... А потом еще этот его клерк Робертс. Чарли Робертс... Я снял трубку и слышу, ясно слышу, как он говорит: «Ой, окажите - меня нет или еще что-нибудь. Что хотите». И даже не потрудился понизить голос... Я слышал его, как сейчас тебя... Эх, Чарли. Это на него непохоже. Он туповат, вроде Хадсона. Но зато отличный работник. Знает меня пятнадцать лет... Зачем же он так... Прости, что надоедаю... Странная история... Как будет просвет - я позвоню. Нет, нет, не уходи, слышишь? А? Я должен повидать тут одного, его обвиняют в домогательстве. На это потребуется некоторое время... Да, им должен был заниматься Джонс, но он тут такого наворотил, надо все начинать сначала... И я обязан помочь... Да, трудно, конечно, трудно... Надеюсь, Джейн забежит... Скажу, что не останусь на ее день рождения. Она прекрасно знает, что я буду с тобой. Пусть наберется честности и признается, что ей наплевать, останусь я или нет, и что она просто позволяет матери вертеть собой как угодно... Хорошо... Не забудь... (Кладет трубку.)

    Джой (по телефону). Можно...

    Билл. Да. И постарайся все же связаться с Уинтерсом. Скажи им: я знаю, что Чарли Робертс на месте... Или нет, просто звони. А когда вернется Хадсон, немедленно пошли его ко мне.

    Джой. Ладно.

    Билл. И сразу же доложи. Даже если у меня клиент.

    Джой. Хорошо, сэр. (Она появляется в дверях и докладывает.) Мистер Мзплс.

    Входит Джонс. Джонс - Мэплс неприятен, как и Джонс, но в несколько ином стиле. Вместо спесивой тупости - остроумие, воображение, даже смелость. Приступы страха у Мэплса похожи на взрывы энергии и не имеют ничего общего с унылой неподвижностью и самодовольством Джонса.

    Билл. Мистер Мэплс, простите, что заставил вас так долго ждать... К сожалению... Садитесь, пожалуйста. Джой, ни с кем меня не соединяйте. Понятно?

    Джой. А как же Уинтерс?

    Билл. Ах да, Уинтерс.

    Джой. Ну так что?

    Билл. Не знаю, слышите, не знаю. Сообразите сами. Обратитесь ко мне, если не справитесь. Я должен заняться мистером Мэплсом, во всем разобраться. Надо довести до конца это дело.

    Короткое молчание, во время которого Билл снова отвлекается, погружаясь в свои мысли. Они смотрят на него.

    Билл (с трудом стряхивает это с себя и отпускает Джой). Ну ладно.

    (Джой выходит.)

    Наконец-то. Тысяча извинений. Вы... (Ищет папку с делом Мэплса. Шарит среди бумаг.) Вы... Да... вы беседовали с мистером Джонсом?

    (Мэплс кивает.)

    Вот тут у меня довольно подробное заявление и, конечно, копия ваших показаний. И еще другие материалы... Но пока в деле много неясностей, верно? Давайте приступим...

    Джой (по телефону). Пришла ваша дочь.

    Билл. Пусть подождет.

    Джой. Она говорит, что у нее нет времени. Может быть...

    Билл. А у кого оно есть? Скажите, пусть подождет. Напоите ее чаем и обсудите вместе ваши детские глупости.

    Джой. Благодарю вас, я уже вышла из детского возраста!

    Билл. Это как посмотреть. И не отпускайте ее! Пусть непременно подождет, я должен с ней поговорить. Вот только закончу с мистером Мзплсом. Так ей и скажите. (Дает отбой.) Лучше всего начать с самого начала. Итак, разрешите сказать вам... (Его тревожит, что дочь ждет. Она усаживается в приемной.) ...что в качестве поверенного я не требую от вас... никаких обязательств. Ровным счетом никаких. Однако, если вы хотите, чтобы я действовал в ваших интересах, вы должны видеть во мне, ну, саму королеву, что ли, предоставить мне давать вам советы, поддерживать, предупреждать, причем я даже не требую, чтобы вы говорили мне всю правду. Да это и невозможно, ведь многим или, во всяком случае, некоторым трудно удержать в памяти все, как было, а уж если попал в беду, - откровенно говоря, вот как вы сейчас, и чувствуешь себя одиноким, всеми брошенным - то уж совсем теряешься, ничего не помнишь и ничему не веришь, и от человека нельзя требовать, чтобы он вое рассказал по порядку... Вы не подвинетесь немного ближе к столу? Вот сюда, а то я вас плохо вижу, терпеть не могу, когда клиент сидит где-то посреди комнаты и разговаривает сам с собой. А не со мной. Давайте-ка проверим, вдруг здесь что-нибудь упущено. (Пауза.) Что вы можете сказать о себе?

    Мэплс (его ответы и манера говорить постепенно становятся такими же, как у Гарнси-Андерсон-Тонкс). Что могу оказать? Человек как человек, верно?

    Билл. Не знаю. Хотелось бы узнать вас поближе. В заявлении...

    Мэплс. Там все неправда.

    Билл. О, я знал это еще до вашего прихода.

    Мэплс (его речь напоминает показания самого Билла в начале пьесы. Говорит торопливо, словно спорит с кем-то, а не просто вспоминает). Ну, ладно. Меня зовут Джон Монтэгю, а Мзплсюм назвали в честь моего дяди Монти Мэплс а. Я женат и еще молод, хотя мне кажется, словно я никогда и не был молодым. Я всегда либо был женат, либо служил в армии, либо жил с родителями. У меня есть ребенок шести лет, девочка Дафни-Сьюзен, это жена так назвала, я не хотел. Жену зовут Хильда. И это единственное имя, от которого ее не пришлось отговаривать, она сама его не терпит. Я познакомился с Хильдой, когда еще служил в армии, трудное это было для меня время. Но вам это мало интересно, потому что человек я самый обыкновенный, разве вот только есть у меня одна особенность, да и это не очень интересно, все равно, что рост пять футов и семь дюймов или сенная лихорадка. Вообще-то я ленивый, но внутри у меня словно черт сидит! Не могу оставаться дома, а пуще смерти боюсь высунуть нос за дверь. Но иногда закатываюсь куда-нибудь, как в тот раз. То с Хильдой поссоримся, то чего-нибудь навру, мол, пришлось задержаться в магазине, и через двадцать пять минут я уже в Уэст-Энде. Раньше я любил теннис и играл недурно... И - бадминтон, это еще в школе. Хильда ничего этого не любит, ну и я бросил. А ведь я хорошо играл, напористо и у многих выигрывал. Нас было несколько человек, и мы играли подолгу, целые чемпионаты разыгрывали, вместо того чтобы уроки готовить. Дело и до драки доходило. Пару раз я даже ревел, когда играл против одного парня, его авали Шипли. Он думал, я чокнутый, но только ничего подобного. Мы были друзьями. И только. И вечно говорили о девчонках. (Видя, что Билл пытается вникнуть в его слова, Мэплс некоторое время говорит медленнее.) Простите.

    Билл. Ничего. Продолжайте.

    Мэплс. Ну так вот, с женой, Хильдой, я познакомился еще когда служил.

    Билл. Да, я знаю. Значит, вы...

    Мэплс. У меня магазин тканей. Дело принадлежит тестю, но я его расширил. У него была старая лавка в Ричмонде, знаете, ленты, пуговицы, ситец, полотенца - всякие мелочи. Еще год, и он бы разорился. А тут мы с Хильдой обручились, я тогда еще в армии был. Я толком не знал, чем заняться, но хотел быть при деле. В армии я кое-чему научился, а вернулся оттуда - не знал, что делать. А в тканях я разбираюсь и организатор неплохой. Спровадил из лавки всех старух. По правде сказать, на моем месте это любой бы сделал. Ну, а теперь у нас три точки - старая лавка, магазин в Кингстоне, и еще один, новый - только что открыли, в Хаунслоу. (В ту ночь я в Хаунслоу и задержался допоздна.

    Билл. Расскажите, как вас арестовали.

    Мэплс. Ладно.

    Билл. Чтобы мы могли это обойти.

    Мэплс. Ну вот, год назад я чуть не ушел от Хильды. Влюбился. Я и сейчас считаю, что это моя первая любовь. Пусть я самый обыкновенный, но мне было невыносимо, я не мог совладать с собой, это было сильнее меня. Я всегда терпеть не мог девчонок, только сестренку любил, но и с ней было нелегко разговаривать. Она иногда становилась недоверчивой и какой-то угрюмой. А мы все время говорили о девчонках, и у нас была даже такая игра, чтоб изловчиться и заглянуть под юбку, когда они играют или поднимаются по лесенке в автобус.

    Билл. Бьюсь об заклад, этот Шипли в таких делах был ловкач.

    Мэплс. Да. Он не терялся.

    Билл. Я тоже, чего греха таить.

    Мэплс. А я увлекался одним - теннисом и еще бадминтоном. Весь потом обливался, предвкушая игру, и во время игры тоже, и после; не успевал до ночи сделать уроки, и это страшно меня пугало, я и вообще-то всего боялся: что мне влетит из-за какой-нибудь ерунды - не смазал бутсы или не усвоил как следует грамматический разбор. И вовсе я не собирался жениться, ни на Хильде, ни на ком еще, но просто сдурел от страха и вообще был дурак. Мать вечно твердила, что самое подлое со стороны мужчины - это брюхатить девчонок, и я, понятно, скоро допрыгался. И братец мой тоже. Но ему-то было плевать. У него теперь уже четверо, и он вполне счастлив, да и мать тоже. А я никогда не был к ней привязан. Отец куда лучше. Пусть он безвольный и все такое, но и она тоже тряпка, а он, по крайней мере, никому не был в тягость. Терпеть можно. Ему бы ремня ей дать хорошего, но сомневаюсь, чтобы от этого что-нибудь у нас изменилось. Да, я всегда недолюбливал девчонок, но и мужчин не терпел, знаете, таких, что и на мужчин-то не похожи. Я, кажется, верю в бога. И все-таки со мной это случается. Сам я никогда не начинаю, и лучше, если уже темно или погашен свет.

    Билл. А как у вас с Хильдой?

    Мэплс. С Хильдой? Сейчас лучше.

    Билл. А... Она знает об этом обвинении?

    Мэплс. О, да. Один из сыщиков счел своим долгам заглянуть к нам. Мы даже под конец выпили вместе, все втроем. Это я его угостил. И он согласился. Знал, что ничем не рискует - я, даже если б хотел, не сунул бы ему взятку, - не умею. Наверно, вам надо будет сказать в суде: «Жена на его стороне».

    Билл. На судей произведет хорошее впечатление, если сказать, что вы лечитесь.

    Мэплс. Хотите знать, что мне сказал полицейский врач?

    Билл. Нет, это мне известно. Вы обращались к другому?

    Мэплс. Да. Он мне сочувствует. Но в остальном - все то же самое. Берегитесь закона, берегитесь закона, не лезьте на рожон. А я не хочу изменять себя. Хочу быть самим собой. Но я остался с Хильдой... И даже целых четыре месяца не видел Денниса, не говорил с ним. И - вдруг такое. Это произошло по дороге из нашего нового магазина в Хаунслоу. Мать Хильды хочет назвать его «салоном», но, кажется, я ее отговорил. Начал было пить, как в те времена, когда перед тем, как лечь с Хильдой в постель, напивался, и в конце концов пришлось жениться. Но и пьянство недолго мне помогало. Как вы думаете, должен я признать себя виновным?

    Билл. Пока не вижу никаких оснований.

    Мэплс. А это выгодно?

    Билл. Признать себя виновным? Тогда дело становится ясным, вот и все.

    Мэплс. Сейчас мне так этого хочется.

    Билл. Ну, пока я даже этого не могу вам обещать.

    Джой (по телефону). Простите, но ваша дочь спрашивает, долго ли еще ждать, может, ей зайти попозже?

    Билл. Нет, скажите ей, пусть ждет. Я знать ничего не хочу. Пусть ждет. (Дает отбой.) Может быть, хотите чего-нибудь?

    Мэплс (отрицательно качает головой). Когда-то мне казалась, что я один такой. Знаете, много лет назад. Я надеялся, что и один. Ничего подобного. Таких, как я, много. А жаль. И я ничего не мог понять. Все началось после того, как я женился, когда родилась Дафни. У Хильды всегда так получается: то она что-нибудь прольет, то опрокинет, или сготовит слишком много, и вечно она плохо себя чувствует или не может укачать ребенка. Деннис хотел, чтобы я ушел от Хильды и начал новую жизнь. Просто умолял. Грозил, что будет донимать телефонными звонками и письмами. Но не сделал ей ни того, ни другого. Сдержал обещание. Я хотел со всем этим покончить и, наверно, сделал бы это в ту ночь.

    Билл. Бы и теперь не хотите с ним встречаться?

    Мэплс. Хочу.

    Билл. А как вы считаете, он навсегда ушел?

    Молчание.

    Мэплс. Да. По-видимому. А что мне за это будет?

    Билл. Пока трудно оказать. Нужны еще факты. Думаю, что сэр Уоткин Главер, З. П., наверняка потребует наказания по всей строгости закона, и нам обоим несдобровать. А что там у вас вышло с полицией?

    Мэплс. Они меня сцапали. Отвели в участок на Сэвиль-роуд. Вежливенько так. Я не удивился. Мы с Деннисом часто говорили о том, как это бывает. Сначала они держались очень любезно. Я было оправился от страха и забыл про осторожность, тут-то они меня и приперли к стенке. Я хотел сделать то-то и то-то. Судья окажет то-то. Им известно то-то. Я знал, что хуже не будет. Ну и подписал протокол. Вот он перед вами. И все. Что такое, вам нехорошо?

    Билл (едва слышно). Нет, ничего.

    Мэплс. Вы ни слова не записали. Разве...

    Билл. Не беспокойтесь, мы к этому еще вернемся вместе с Хадсоном.

    Мэплс. Нет уж, лучше не надо.

    Билл. Вы меня еще не знаете, мой друг, перекрестный допрос (полицейских - это мой конек. Но мы напустим на них Уинтерса. А больше там никого не было? Жаль, что у вас нет свидетелей.

    (Мэплс встает.)

    Джой! Как там с Уинтерсом?

    Джой (по телефону). Я же вам сказала, стараюсь дозвониться.

    Билл. Хадсон скоро должен прийти. Сразу же пошли его ко мне. (Дает отбой.) Сидите, пожалуйста. Там никого нет, кроме моей дочери. Жаль, что вас никто не видел. Хотя, постойте... может быть, кто-нибудь все же видел. (Пауза.) Не беспокойтесь... мы кого-нибудь найдем.

    Мэплс. Спасибо. (Пауза.) А пока вы поговорите с дочерью. (Уходит.)

    Входит Джейн. Билл, едва взглянув на нее, знаком предлагает стул, на котором только что сидел Мэплс, и вызывает Джой.

    Билл. Джой!

    Джой (по телефону). Да?

    Билл. Джой!

    Джой. Слушаю.

    Билл. Не отпускайте мистера Мэплса.

    Джой. Да, но, к сожалению...

    Билл. Все. Или нет, постойте.

    Джой (сочувственно). Слушаю.

    Билл. Дайте еще стакан воды... (Смотрит искоса на дочь. Она ерзает на стуле). Наберись терпения, еще одна минута...

    Затемнение. Освещены только Джейн и Билл. Монолог Билла начинается стремительно, бурным потоком. Дочь сохраняет спокойствие, но она испугана и удручена.

    Билл. Все они делают вид, что им на меня наплевать. Впрочем, нет, это так и есть! И ты скоро будешь плевать на меня, если только уже не плюешь. Да, да, уже давно. Посмотри мне в глаза! Почему ты никогда не смотришь мне в глаза, как будто я пустое место, вот уже много лет, с тех самых пор, когда ты была маленькой и я водил тебя гулять за руку?

    Я всегда мечтал, что ты вырастешь, станешь взрослой девушкой, вот как сейчас, и я буду водить тебя обедать в большие, шикарные рестораны с мраморными колоннами, зеркалами и оркестром. Вроде «Лайонза», каким он был когда-то. В мечтах я видел, как нас принимают за светскую чету, а мы держимся с холодком, разговариваем намеками, понимая друг друга с полуслова. Вокруг нас вьются официанты, завидуют и восхищаются, а мы идем танцевать. (Обнимает ее.) Медленно-медленно. (Пауза.) Потом возвращаемся к столику, а когда музыка смолкнет, наклонимся и заглянем друг другу в глаза с такой, о господи, с такой настоящей радостью, что есть не захочется. (Отпускает ее.) А когда мы встанем из-за стола, окажется, что мы чуть перебрали шампанского и должны покрепче держаться друг за друга. И тогда - домой... Знаешь, я всегда жалел, что не рос в деревне. Скоро ведь уже никого не останется, кто мог бы сказать: я рос в деревне... Некуда мне податься, не то, что тебе... Ни здесь, в конторе, ни в деревне, ни, по правде оказать, во всем этом городе. Мой старик живет в деревне, ты же знаешь, но он теперь не желает меня видеть. Да я и не сержусь на него. Недавно я ездил к нему, не помню, уж когда, и знаешь, пытался напомнить ему, как он, бывало, возился со мной, но он просто не помнил, ничего не помнил, ничего. Старый черт только разозлился и сказал, что я все это выдумал. И в конце концов пришлось уехать. Он устал и хотел меня спровадить. А когда я на прощанье поцеловал его, он даже головы не повернул... А твои дедушка и бабушка с материнской стороны вообще не хотят меня признавать. Однажды, когда я вез тебя в коляске, старуха даже перешла на другую сторону, чтобы не разговаривать со мной. Я тогда удивился. Из-за тебя, конечно. Тебе-то они рады, и мать тоже там бывает, я знаю, и на рождество и в день рождения они дарят тебе дорогие подарки, но известно ли тебе, что в письмах к матери они уж лет десять даже имени моего не упоминают, не напишут: привет Биллу или как там Билл - ни словечка, они это делали только в самом начале, когда ты родилась, считали, что так надо, а то они не смогут тебя видеть! Но потом убедились, что нечего притворяться и соблюдать даже мелкие приличия. Как ты считаешь, в какой мере твое благополучие зависит от доброй воли других? А? Скажи мне. В чем оно, твое благополучие? И прочно ли оно? В чем? Где?

    (Джейн отворачивается, ей страшно.)

    Хочешь от меня избавиться? Ведь хочешь, а? Да я и сам хочу от тебя избавиться.

    (Джейн идет к двери. Билл ненадолго принимает позу холодного величия.) Постой, Джейн! Ты не можешь так уйти. Я еще должен кое-что сказать. Про это знаменитое воскресенье.

    (Джейн досадливо пожимает плечами.)

    Нет, нет, ты тут ни при чем. Но так и знай, ни ради тебя, ни, тем более, ради твоей матери я не останусь, просто потому, что буду с Лиз. Тебе это надоело, знаю, и ей тоже начинает надоедать; но мы с ней проведем вместе дня три, если, конечно, она захочет, в чем я не уверен, но я буду с ней, вместо того чтобы праздновать твое семнадцатилетие - тебе ведь стукнет семнадцать? - в общем, твой день рождения, а причина тут вот какая: когда я рядом, это вызывает у тебя только отвращение, тоску или, в лучшем случае, холодное и полное безразличие. Но самое глубочайшее твое отвращение не сравнится с моими чувствами к тебе. (Короткое молчание, после чего он меняет тон.) И к тем, кто так похож на тебя. О, я читаю о вас, вижу вас на улицах, слышу, как вы разговариваете, кричите, перебрасываетесь шутками, ощущаю раны, которые вы наносите, даже не желая уязвить, и в вас нет ни страха, ни огня, вы холодные, призрачные, юные, да, холодные, безупречные, прямолинейные, вы ничему не удивляетесь, ни к чему не стремитесь и все равно пробиваетесь всюду. Вам неведом ни стыд за ваш сегодняшний день, ни сомнение, ни даже тень сомнения в завтрашнем. И вы правы, так, по крайней мере, я считал. Они молоды, говорил я себе, их впервые выпустили на волю, дали наряды, деньги, музыку, свободную любовь, и тут уж ничего н-е поделаешь. Да что там, никто до вас не умел пользоваться всем этим с таким изяществом, так легко, с таким обезоруживающим простодушием. Только ты и девчонки, вроде тебя, сумели взнуздать старую любовную клячу, ленивую и загнанную, и сделать ее красивой. Именно красивой! По-настоящему шикарной. Вы взбодрили ее. Смирили в ней обременительное, низменное, слюнявое, вековечное желание и въехали на ней прямо на страницы «Дейли экспресс», где слово «насильник» допускается, лишь когда речь идет о чернокожем африканце или о монахине. Вы даже не даете себе труда краситься. Волосы у вас совсем как у йоркширского терьера после дождя. И все-таки вопреки всему вы куда красивее и эффектнее, чем те девушки, о которых я, бывало, мечтал с утра до ночи, завитые, с липкой сладковатой помадой на губах, в шелковых чулках, купленных по карточкам, в толстых, широких юбках. Я вообще не знаю, на что я нужен тебе и таким, как ты. Скоро это кончится, ты хлопнешь дверью, и мы не увидимся больше. Уж в чем в чем, а в этом я совершенно уверен. Вы почти не пьете, разве что глоток вина, зато изводите кружками черный кофе. Вы бываете всюду, прошли через огонь и воду, на ваших загорелых телах только два пятнышка на груди, да еще два полумесяца на ягодицах. Вас не смутишь никаким меню, вы заказываете все, что вздумается, и, главное, вам подают то, что вы хотите. А потом вы отставляете тарелки нетронутыми. Вы носитесь на попутных машинах и шумите на всю Европу, не думая о валюте и не зная чужого языка. И правильно. А танцуете вы так, что я бы в жизни не выучился. (Смотрит на нее с тоской.) Но - и в этом «но» самое главное, - мне кажется, что все это никогда, ни вот на столечко, не сравнится с крошечным, несчастным, бессильным червячком энергии, который всю жизнь гложет меня изнутри. С тем червячком, который медленно съеживается во мне и скоро совсем умрет. Слава богу, этот червяк Не точит ваши розовые души. Вы беззастенчивы, я - нет. Вы не знаете за собой вины, а я - кругом виноват. И не удивительно. Конечно, вы полны стороннего сочувствия к освобожденным странам, вы устраиваете марши, бойкоты и митинги, настырно лезете в поэзию, в джаз, к народным песням, умеете быть веселыми, трогательными и в то же время стильными. Но вашей доброте не хватает любви, Джейн, ни в ком из вас, если разобраться, нет ни доброты, ни жестокости, ни даже стремления причинить боль ближнему, а есть лишь необременительная горечь, с которой так легко совладать, эта «горькая радость поражении». Вы легкомысленны и дерзки, и если вы действительно так бесчувственны, как это кажется, все же никто не упрекнет вас в настоящей жестокости. И если когда-нибудь, - а я надеюсь, дорогая, что этого не случится, всей душой надеюсь, потому что для меня было счастьем даже мечтать о тебе еще до твоего рождения, а потом увидеть тебя, почувствовать твой запах, - так вот, если когда-нибудь тебе суждено постепенно превратиться в никому не нужную, жалкую прореху на человечестве, то тебя не будет мучить ни стыд, ни страх смерти, твой лоб не покроется испариной, кровь не прорвет вен, температура не подскочит, не будет ни тромбов, ни язв, ни кровоизлияний. Все будет хорошо, разумно и в лучшем стиле. Ты будешь знать, что игра не стоит свеч, что гореть не стоило. И догоришь, погаснешь, но тихо: не зачадишь, не растаешь, не оплывешь. Ты знаешь, что сказал бог, наверно, тебя учили этому в воскресной школе. Вот что он сказал: плодитесь, размножайтесь и наполняйте землю. И обладайте ею. Мне кажется, Джейн, моя маленькая Джейн, что ты уже не маленькая, что ты на пути к исполнению этих четырех заветов. И слава богу! А теперь ступай.

    Джейн медлит. Отец и дочь избегают смотреть друг на друга. Она выходит.

    Затемнение. Свет падает на Билла.

    Билл. Джой! Джой! Что там у вас происходит? А? Джой? Где ты? Что же это? Джой!Входит Джой в пальто.

    Джой. Значит, он ушел?

    Билл. Наконец-то услышала. Кто?

    Джой. Хадсон.

    Билл. Да.

    Джой. Вот как? Он что - переходит к Пиффардам?

    Билл. Очевидно.

    Джой. Я так и думала.

    Билл. Я тоже.

    Джой. Ну...

    Билл. Ты домой?

    Джой. Все равно здесь делать нечего.

    Билл. Позволь с гобой не согласиться. А ты звонила Уинтерсу еще раз, прежде чем?..

    Джой. Все разошлись по домам. И мне пора. Скажите, Ассоциация адвокатов действительно до вас добирается?

    Билл. Это тебе Джонс сказал?

    Джой. Да.

    Билл. Значит, так оно и есть.

    Джой. Вы не пойдете к миссис Ивз?

    Билл. Знаешь, что мне сегодня сказала одна клиентка?

    Джой. Нет, а кто именно?

    Билл. Не помню. Одна из клиенток. Она сказала: когда я иду за покупками, то выбираю самые дальние магазины, чтобы подольше не быть дома и не видеть его. А потом сержусь, нагому что мне тяжело нести сумки.

    Джой. Идиотство.

    Билл. Побудь еще.

    Джой. Зачем?

    Билл. Выпьем.

    Джой. Нет, спасибо.

    Билл. Ну, поговорим.

    Джой. Нет.

    Билл. Я дал себе слово не упрашивать тебя.

    Джой. Ну чего вы от меня хотите? Чтоб я в лепешку расшиблась для вас? Знаете что? По-моему, они все правы. Мне вы тоже не нравитесь.

    Билл. Знаю.

    Джой. Ну, ладно, я пошла. Давно надо было уйти...

    Билл. И все-таки мне странно это слышать. Всякий раз. Казалось бы, пора уж... Почему же это так меня поражает? Почему? Ведь во мне самом больше презрения и жажды мести, чем в любом из них. Я часто, очень часто, каждый день желаю людям смерти за их промахи. Так бы и убил, изничтожил собственными руками. К счастью, возможности мои невелики, как почти у всех. Но все-таки я преуспел больше других. Ты придешь завтра?

    Джой. Там видно будет.

    Билл. Прошу тебя.

    Джой. Я беру выходной.

    Билл. Как?

    Джой. Мне что-то нездоровится. Хочу немного отдохнуть.

    Билл. Понимаю.

    Входит Лиз.

    Лиз. Добрый день.

    Джой. Здравствуйте, миссис Ивз!

    Лиз (кивает Биллу). Как твой палец?

    Билл. Болит. И еще небольшая плотная опухоль. На кончике другого пальца.

    Лиз. Мы, кажется, в обычной меланхолии.

    Билл. Да. (К Джой.) Этим она хочет сказать, что я не умею быть стойким - ни в чем. Она так чудно выражается, потому что ее отец - интеллигент, мыслитель, так сказать, а я - нет, это сразу ясно. Нет, дорогая, мыслить - не то, что торговать резинками, а ее отец именно этим и занимается. Он из тех интеллектуальных мартышек, которые трещат по телевидению о Копернике, выпаливая по две сотни слов в минуту. Только не опрашивай меня, кто такой этот Коперник. Сейчас я не припомню даже, кто у нас премьер-министр. Джой, он холодный, как рыба. Это я про ее папашу. Он, может, единственный человек на свете, у которого даже в подсознании нет ничего личного!..

    Джой. Ну ладно, я пошла. До свидания, миссис Ивз!

    Лиз. До свидания, Джой.

    Билл. До свидания.

    Джой. Пока. (Уходит.)

    Лиз (подходит к нему). Как ты себя чувствуешь, милый?

    Билл. Превосходно.

    Лиз. А почему не идешь домой?

    Билл. Да так.

    Лиз. Прости, что я пришла. Ты не отвечал на мои звонки.

    Билл. Разве?

    Лиз. Я тебе не помешала?

    Билл. Нет.

    Лиз. Ах, брось! Почему бы не сказать прямо, что ты тут занимался любовью с этой девчонкой...

    Билл. Да зачем это мне?

    Лиз. Я тебя не связываю.

    Билл. Да я же говорю, мне это не нужно. И брось свои намеки.

    Лиз. Не слишком ли многого ты хочешь?

    Билл. Да, конечно.

    Молчание.

    Лиз. Ты слишком многого требуешь от нас обоих. Это не нужно, ты только унижаешь себя.

    Билл. Конечно.

    Лиз. Я тебя люблю.

    Билл. Твои суждении безупречны. Как всегда.

    Лиз. Ах ты подлый, ничтожный слизняк.

    Билл. Почему ж ничтожный? Потому что у тебя больше власти, чем у меня? (Пауза.) Ты и сама так же ничтожна. Только умней. Изысканней, великодушней. Нежней.

    Лиз. Я всегда умела избавляться от чувства вины. Кому нужны эти деревенские утехи? Разве что людям, которые себя плохо знают и не могут за себя постоять.

    Билл. Не одним мужеством жив человек.

    Лиз. А чем же еще?

    Билл. Есть вот трусость, к примеру.

    Лиз. Мы не виделись с четверга. Я надеялась, что мы кое-как огладили боль от того вечера. Хотя бы разговорами по телефону.

    Билл. Я тоже. И теперь уже легче. До следующего раза.

    Лиз. Я так люблю тебя. Просто не нахожу слов.

    Билл. Как-нибудь найдешь.

    Лиз. Почему ты мне не веришь? Скажи!

    Билл. Это не так легко.

    Лиз. Я знаю.

    Билл. Не так-то просто поверить: вы слишком легко предаете. Садись. Так мне тебя не видно. Терпеть не могу, когда клиент где-то посреди комнаты и разговаривает сам с собой.

    Лиз (садится. Пауза). Что же будем делать?

    Билл. Что будем делать?

    Лиз. Да, дорогой... делать.

    Билл. Не знаю. Я еще не думал.

    Лиз. Ты виделся с Джейн?

    Билл. Да.

    Лиз. Ну и как?

    (Билл смотрит на нее.)

    Вон оно что. Понятно. И как же дальше?

    Билл. Лиз!

    Лиз. Что?

    Билл. Мне надоело, что ты следишь за мной. Следишь, высматриваешь, не спускаешь глаз, оцениваешь, догадываешься.

    Лиз. Очень мае нужно!

    Билл. Нужно. И всегда было нужно. Но больше этого не будет.

    Лиз. Что ты говоришь? Ты хочешь, чтобы я ушла?.. Совсем?

    Билл. Ты, кажется, сама требовала соблюдать, как ты выразилась, этику откровенности.

    Лиз. Что ты, пропади она совсем, эта этика! С ней хоть в воду...

    Телефонный звонок.

    Билл. Алло... Нет, все уже ушли.

    Лиз. Нетрудно догадаться, кто звонит.

    Билл. Я как раз собирался идти... Нет, говорю тебе, все ушли... Один... Ну, хорошо, она здесь... Что ж, значит, наврал, это мое дело... Послушай, сейчас совсем не время, понимаешь... Я позвоню, попозже.

    (Молчание. Лиз смотрит на него слегка насмешливо, но молчит. Ей очень жаль его.)

    Когда я ухожу от тебя и возвращаюсь домой часа в три или в четыре, стараясь не шуметь, Анна лежит в постели и притворяется, будто шит. После свидания с тобой и долгого пути до дому я валюсь с ног от усталости, а через какие-нибудь два часа надо вставать, и вот я тоже притворяюсь, будто сплю, потому что заводить объяснения у меня нет сил. И мы оба лежим молча. А если на мое счастье мне удается заснуть или я просто пьян, то она лежит без сна и молча всхлипывает до самого утра, а утром будит меня. Ты знаешь, после сегодняшнего скандала насчет воскресенья я позабыл одну маленькую подробность - не могу (вспомнить, как она (выглядит. Когда ты уезжала на рождество, я сел было читать «Пармскую обитель». Ты сказала, что мне понравится. Вот я и стал читать. Десять дней читал, а потом бросил на середине. И не могу даже сказать, о чем это. Ничего не соображаю. Когда-то я хорошо знал свое дело, было у меня, что называется, чутье и острый ум. Острый! А теперь не могу даже читать дела. (Все стал, сваливать на Хадсона, и вот он ушел, а Джонсу, даже если он останется, я и осла допросить не доверю.

    Лиз. Билл, что нам делать?

    Билл. Наверное, уехать.

    Лиз. Куда?

    Билл. Далеко, подальше отсюда. Здесь мне прислониться не к чему.

    Лиз (шутливо). Ну какой из тебя путешественник?

    Билл. То есть как?

    Лиз. Да ведь ты никогда этого не любил, верно? (Пауза.) Или я ошибаюсь?

    Билл. Черт возьми, я же ездил, тысячи миль накатал за эти годы, по делам клиентов.

    Лиз. Да, да. Нью-Йорк, Амстердам, Женева. Но это же все деловые поездки.

    Билл. А чего тебе еще? Как мне прикажешь ездить? Как леди Эстер Стэнхоуп2, на верблюде, с судебными делами в чемодане?

    Лиз. Я не считаю твои служебные поездки путешествиями...

    Билл. Вон как...

    Лиз. Это просто переезды с места на место с определенной целью...

    Билл (раздраженно). Ну а что ты называешь путешествием?

    Лиз. Ну, что-нибудь вроде... вроде круиза по греческим островам.

    Билл. Вот-вот. С целой толпой пронырливых снобов, которые себе на уме и только ищут, где бы подцепить чужую жену или потаскуху.

    Лиз. Куда бы ты ни поехал, ты всюду чувствуешь себя несчастным. И тебя тянет обратно.

    Билл. Разве?

    Лиз. Да, к твоим клиентам. Или еще к чему-то. По дороге сюда я все думала...

    Билл. О чем же?

    Лиз. Я думала: может, ты не хочешь, чтобы я ехала с тобой, в это воскресенье.

    (Билл молча смотрит на нее.)

    Я просто подумала... может, тебе хочется... хочется побыть одному.

    Пауза.

    Билл. С тех пор, как ты вошла, я все жду, что ты это скажешь.

    Лиз. Очень жаль, что меня так легко раскусить. Но когда знаешь и любишь человека, это часто бывает.

    Билл. Вот видишь, я тебя люблю.

    Лиз. Я изо всех сил стараюсь быть честной. И все зря.

    Билл. Но почему же, почему это тебе ничего не дает?

    Лиз. Мне все равно, кто ты и что ты...

    Билл. И чем я занимаюсь.

    Лиз. Я не могу без тебя.

    Билл. Ради бога, не надо таких слов.

    Лиз. Ты притворяешься больным, непонимающим, чтобы избежать упреков. Прибедняешься, унижаешь себя, только бы как-нибудь выйти из игры.

    Билл. Пусть так, но, знаешь, я всегда тешу себя мыслью, что даю тебе какое-то... какое-то счастье, радость, наслаждение, потому что люблю тебя. Я люблю тебя не ради наслаждения. Это я найду где угодно.

    Лиз (гладит его по плечу и целует в затылок. Он не поднимает головы). Ты мне позвонишь?

    Билл. Но тебя же не будет...

    (Лиз не отвечает.)

    Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?

    Лиз. Да.

    Билл. Я никогда не забуду твое лицо и все, все, что было. Это невозможно забыть. Конечно, это не имеет значения, но я знаю, что никого так не любил, как тебя.

    Лиз. Даже Джей?

    Билл. Да.

    Лиз. Прощай. (Уходит.)

    Билл (глотает таблетку и запиваем водой. Набирает номер). Анна? Анна, который час? Не могу разглядеть... Ты считаешь, что я должен идти домой?.. Стоит ли, а?.. Не плачь, детка, прошу тебя... Мне кажется, лучше тебе меня не видеть... да, не видеть... да... Не надо, прошу тебя, не Надо... А то я положу трубку... Мне лучше остаться здесь... Ну, из Ассоциаций или еще откуда-нибудь... Пожалуй, я останусь здесь... Прощай... (Кладет трубку, откидывается в кресле и ждет.)

    Занавес

     


    1 Годфри Уинн - известный журналист и радиокомментатор.
    2 Леди Эстер Стэнхоуп - племянница Питта Младшего, известная своей эксцентричностью.


    Гарольд Пинтер

    Сторож

    Действующие лица:


  • Mик, мужчина под тридцать.
  • Астон, мужчина за тридцать.
  • Дэвис, старик.

    Действие происходит в западном районе Лондона.

    Действие первое

    Комната. В задней стене окно, наполовину закрытое мешковиной. У левой стены - железная кровать. Над ней полка: банки с краской, коробки с гайками, шурупами. Еще больше коробок и банок рядом с кроватью. В глубине сцены справа - дверь. У задней стены свалены в кучу раковина, стремянка, ведерко для угля, газонокосилка, магазинная тележка для покупок, коробки, выдвижные ящики. Из-под всего этого видна еще одна железная кровать. Рядом - газовая плита. На плите статуэтка Будды. У правой стены - камин. Возле него - чемоданы, скатанный ковер, паяльная лампа, поваленный стул, коробки, несколько трафаретов, вешалка для платья, несколько коротких деревянных планок, маленький электрокамин и очень старый тостер. Все это покоится на груде старых газет. Под кроватью Астона у левой стены - пылесос, невидимый, пока его не включат. К потолку подвешено ведро.
    Mик сидит на кровати. На нем кожаная куртка. Тишина. Он медленно оглядывает комнату, рассматривает по очереди каждый предмет. Поднимает глаза к потолку и смотрит на подвешенное там ведро. Некоторое время сидит неподвижно, глядя прямо перед собой. Хлопает входная дверь. Слышны приглушенные голоса. Мик поворачивает голову, встает, молча идет к двери, выходит и тихо прикрывает ее за собой. Тишина. Опять слышны голоса. Они приближаются и смолкают. Дверь открывается. Входит сначала Астон, потом Дэвис - неуклюже, тяжело дыша. На Астоне старое твидовое пальто, из-под которого видны тонкий поношенный темно-синий однобортный костюм в полоску, пуловер, выцветшая рубашка и галстук. На Дэвисе ветхое коричневое пальто, бесформенные брюки, жилетка, фуфайка на голое тело и сандалии. Астон кладет ключ в карман и закрывает дверь. Дэвис осматривается.


    Астон. Садись.

    Дэвис. Спасибо. (Осматриваясь.) Уфф...

    Астон. Минутку.

    Ищет стул, видит тот, что лежит рядом со скатанным ковром у камина, и начинает вытаскивать его из кучи хлама.

    Дэвис. Садиться? Ф-фу... Я и не присаживался... Так и не присел ни разу... прямо не знаю...

    Астон (ставя стул). Вот, пожалуйста.

    Дэвис. Десять минут перекура за весь вечер, а приткнуться некуда, все места заняты. У всех этих греков было место, у поляков, греков, черных, у всех, все сидели, инородцы. А я работал... я ж там работал...

    Астон садится на кровать, вынимает жестянку с табаком и бумагу и начинает скручивать сигарету. Дэвис наблюдает за ним.

    Все черномазые сидели, черные, греки, поляки, все они, вот ведь, подсиживали меня, а я как мразь перед ними. Как он ко мне подъехал, я ему выдал.

    Пауза.

    Астон. Садись.

    Дэвис. Ладно, но мне сначала надо, понимаешь... надо сначала... надо успокоиться, в общем, ясно? Меня ведь там чуть не прикончили.

    Громко вскрикивает, машет кулаком, поворачивается спиной к Астону и глядит в стену.

    Пауза.

    Астон закуривает сигарету.

    Астон. Хочешь свернуть?

    Дэвис (оборачиваясь). Что? Нет-нет, сигарет не курю. (Пауза. Подходит к Астону.) Хотя вот что. Я возьму чуток табаку для трубки, если можно.

    Астон (протягивая ему жестянку). На. Давай бери отсюда.

    Дэвис. Вот за это спасибо. Как раз для трубки, больше не надо. (Вытаскивает трубку из кармана и набивает ее.) У меня была коробка, только... только совсем недавно. Но у меня сперли. Сперли на Западном шоссе. (Протягивает жестянку.) Куда ее?

    Астон. Давай сюда.

    Дэвис (отдавая жестянку). Как он ко мне подъехал сегодня, я ему выдал. А? Слышал, как я ему выдал?

    Астон. Я видел, он на тебя замахнулся.

    Дэвис. Замахнулся? А тебе наплевать. Сволочь такая, на меня, на старика, я ведь с какими людьми был знаком...

    Пауза.

    Астон. Да, я видел, он на тебя замахнулся.

    Дэвис. Все это мусор, браток. Они прямо как свиньи. Может, я и бродяжил, да только ты мне поверь, я чистюля. Уж я-то за собой слежу. Почему я жену бросил. Недели две после свадьбы, да нет, меньше, с неделю, снимаю я крышку с кастрюли - и знаешь, что там? Куча ее панталон нестираных. В овощной кастрюле, да. Где овощи тушат. Я от нее и ушел. С тех пор не видал. (Ковыляет по комнате, останавливается против статуэтки Будды, смотрит на нее и оборачивается.) Я и на серебре едал. Но годы уже не те. Помню, я был не хуже других. Они со мной воли рукам не давали. А сейчас и здоровье шалит. Пара приступов была. (Пауза. Подходит ближе к Астону.) Ты видел, что с тем стало?

    Астон. Я поспел к концу.

    Дэвис. Подходит ко мне, сует ведро и велит вынести на помойку. Это не моя работа, помои выливать! У них там мальчишка есть помои выливать! Меня помои выливать не нанимали! Моя работа - пол вымести, со столов убрать, посуду ополоснуть, а помои тут при чем?!

    Астон. Ммм...

    Идет направо и берет тостер.

    Дэвис (идя за ним следом). Да если, положим, и надо? Хотя бы! Если б даже я должен был ведро выносить, что он за цаца такая, чтоб подходить и командовать? Мы с ним наравне работаем. Он мне не хозяин. Тоже мне главный нашелся!

    Астон. Он что, грек?

    Дэвис. Да не он. Этот шотландец. Из Шотландии.

    Астон возвращается с тостером к своей кровати и начинает отвинчивать вилку. Дэвис идет за ним.

    Ты его видел там?

    Астон. Видел.

    Дэвис. Я выдал ему, что делать с ведром. Верно? Ты слыхал. Гляди, говорю, я старик, говорю, где я вырос, нас учили уважению, когда к старшим обращаешься, и хорошей манере меня выучили, если б мне пару лет сбросить, я б... я б тебя в бараний рог согнул. Это уж после, как хозяин меня вышиб. Слишком из себя много ставишь, он мне говорит. Много ставишь - это мне! Смотрите, говорю ему, я свои права знаю! Так ему и сказал. Может, я и бродяжил, но у меня прав не меньше, чем у других. Давайте уж по-честному, говорю. Все равно он меня вышиб. (Садится на стул.) Вот какие люди... (Пауза.) Если б ты не подошел, я б сейчас в больнице был. Я б голову разбил о мостовую, если б шотландец мне влепил. Скотина! Я еще доберусь до него. Как-нибудь вечерком. Если зайду в тот переулок.

    Астон идет к коробке за другой электрической вилкой.

    Мне-то что, да вот вещички свои я там оставил, в задней комнате. Прямо все, все, что там было, понимаешь, в той сумке. Все мое вшивое барахло, черт бы его драл, там осталось. Суматоха! Вот поспорим, он там сейчас копается, прямо вот в сей момент.

    Астон. Я как-нибудь заскочу и принесу тебе.

    Возвращается к своей кровати и начинает приделывать новую вилку к тостеру.

    Дэвис. Все же премного обязан, что ты позволил... позволил передохнуть... две минутки... (Осматривается.) Твоя комната?

    Астон. Да.

    Дэвис. Тут у тебя вещей до черта.

    Астон. Да.

    Дэвис. Хорошо продать можно... если все сразу. (Пауза.) Вон сколько всего.

    Астон. Здесь всего хватает, это точно.

    Дэвис. Спишь здесь, а?

    Астон. Да.

    Дэвис. Прямо на этой штуке?

    Астон. Да.

    Дэвис. Ну что ж, здесь хоть не надует.

    Астон. Сквозняка нет.

    Дэвис. Совсем не дует. Другое дело, когда на улице ночуешь.

    Астон. Еще бы.

    Дэвис. Ветер со всех сторон тогда.

    Пауза.

    Астон. Да, когда ветер...

    Пауза.

    Дэвис. Да...

    Астон. Ммм...

    Дэвис. Со всех сторон тянет.

    Астон. А-а.

    Дэвис. Я очень на это чувствительный.

    Астон. Правда?

    Дэвис. Очень. (Пауза.) Тут что же, еще комнаты есть?

    Астон. Где?

    Дэвис. Ну здесь, на площадке... там, где площадка.

    Астон. Там ремонт нужен.

    Дэвис. Иди ты.

    Астон. Там еще работы много.

    Короткая пауза.

    Дэвис. А внизу как?

    Астон. Там закрыто. Не все готово... Полы...

    Пауза .

    Дэвис. Мне здорово повезло, что ты зашел в ту забегаловку. Этот шотландский скот меня бы уделал. Меня уж сколько раз замертво бросали. (Пауза.) Я приметил, что там кто-то был, там живет кто-то в соседнем доме.

    Астон. Что?

    Дэвис (жестикулируя). Я приметил...

    Астон. Да. Здесь по всей улице живут.

    Дэвис. Да, там занавески-то опущены, я видал, когда мы шли.

    Астон. Это соседи.

    Дэвис. Это, значит, твой дом?

    Пауза.

    Астон. Я за него отвечаю.

    Дэвис. Хозяин, значит? (Берет трубку и потягивает, не зажигая.) Да, там такие плотные занавески висят на окне, я видал, когда мы шли. Я видал, там такие плотные большие занавески, прямо на окне. Я так и подумал, что там, должно, кто живет.

    Астон. Семья индийцев там живет.

    Дэвис. Черномазые?

    Астон. Я их редко вижу.

    Дэвис. Черномазые, а? (Встает и прохаживается.) Да, скажу я тебе, ты тут прибарахлился, порядок, точно говорю. Не люблю пустых комнат.

    Астон присоединяется к Дэвису.

    Вот что, друг, у тебя не найдется лишней пары ботинок?

    Астон. Ботинок?

    Идет к правому краю сцены.

    Дэвис. Эти недоноски в монастыре опять меня завернули.

    Астон (идет к кровати). Где?

    Дэвис. Там, в Лутоне. В монастыре там... У меня приятель есть в Шеперд-Буше, понимаешь...

    Астон (заглядывая под кровать). Может, найдется пара.

    Дэвис. В Шеперд-Буше этот приятель был. В туалете. Он в туалете служил. Самый лучший туалет у них там. (Смотрит, что делает Астон.) Самый лучший. Всегда мне мыло давал, когда бы я ни пришел. Отличное мыло. Им там самое лучшее дают. Я никогда без мыла не был, когда в тех краях оказывался.

    Астон (вылезая из-под кровати с ботинками). Коричневые.

    Дэвис. Его уже там нет. Ушел. Это он меня и навел на тот монастырь. Как раз на другом конце Лутона. Он слыхал, они там обувь раздают.

    Астон. Тебе нужна хорошая обувь.

    Дэвис. Обувь? Без обуви мне крышка. Всю дорогу до Лутона пришлось вот в этих переть.

    Астон. А что у тебя там вышло?

    Пауза.

    Дэвис. Я сапожника одного знал в Актоне. Хороший парень.

    Пауза.

    Знаешь, что этот ублюдок монах мне сказал?

    Пауза.

    А тут еще есть черномазые поблизости?

    Астон. Что?

    Дэвис. Тут еще черномазые есть?

    Астон (протягивая ботинки). Посмотри, может, подойдут.

    Дэвис. Знаешь, что этот ублюдок монах мне сказал? (Разглядывает ботинки.) Эти чуток маловаты.

    Астон. Думаешь?

    Дэвис. Похоже, не мой размер.

    Астон. Почти новые.

    Дэвис. Не могу носить обувь, если не подходит. Хуже нет. Я сказал тому монаху, эй, говорю, послушай, мистер, он открыл дверь, громадную такую, он ее открыл, послушай, мистер, говорю, я вон сколько сюда прошел, смотри, говорю, я эти ему показал и говорю, ботинок не найдется, а?  - ботинок, говорю, чтоб ходить можно было. Гляди, эти какие, впору на свалку, говорю, я в них не могу. Я слыхал, у вас тут обуви целый склад. Отвали, он мне говорит. Да нет, говорю, ты погляди, говорю, я ж старик, ты со мной так не разговаривай, кто бы ты там ни был. Если сейчас не отвалишь, он говорит, я тебе коленом под зад дорогу покажу. Ты только послушай, говорю, погоди, я ж только ботинки и прошу, не станешь же ты меня бить, я три дня сюда тащился, я ему говорю, три дня без крошки, мне что же, и есть не дадут, а? Иди, там за углом кухня, говорит, иди туда за угол и, когда наешься, вали отсюда. Я пошел на кухню, ну и что? Дали они мне поесть! Птичка, тебе говорю, пичуга, крохотная пичуга и то все бы в две минуты полопала. Ладно, они мне говорят, нажрался - и уходи. Нажрался?  - говорю.  - Я вам кто, собака? Все равно как собака. Я вам кто, дикий зверь? А как насчет обуви, я слыхал, вы тут раздаете, я зачем сюда пришел? Я уж вашей настоятельнице доложу. Будьте покойны. Один там был ирландец, бандюга, он на меня. Я уматывать. Потом прямиком в Уотфорд и там себе пару подобрал. Сел на Северное кольцо сразу за Хендоном, подошва оторвалась, прямо на ходу. Хорошо, у меня старые были завернуты, со мной еще были, иначе мне хана, друг. Так я при них остался, понимаешь, хоть они и совсем никуда, ничего от них уж и нет.

    Астон. Примерь эти.

    Дэвис (берет ботинки, снимает свои сандалии и примеряет). Вроде бы неплохо. (Ковыляет по комнате.) Крепкие, ничего. Да и на вид вполне. Кожа-то как? Ничего, прочная. Один тип мне замшевые хотел спихнуть. Я их ни за что не взял. Лучше кожи нет. Замша облезает, вытирается, морщится, через пять минут пятна не отмоешь. А кожа есть кожа. Да. Обувка ничего.

    Астон. Ничего.

    Дэвис (помахивая ногой). Все же не подходят.

    Астон. Ну...

    Дэвис. Не то. У меня нога очень широкая.

    Астон. Ммм...

    Дэвис. А у этих носок острый, вон какой.

    Астон. А!

    Дэвис. Я хромать начну через неделю. Те, что на мне, они совсем никуда, но они хоть удобные. Не блеск, конечно, зато не трут. (Снимает ботинки и отдает Астону.) Все же спасибо, мистер.

    Астон. Погляжу, может, чего-нибудь высмотрю.

    Дэвис. Дай бог. Я так не могу ходить. Никуда пойти не могу. А мне надо будет ходить везде, понимаешь, поискать, где бы пристроиться.

    Астон. Куда ты хочешь идти?

    Дэвис. Ну, у меня есть кое-что на уме. Жду вот, когда распогодится.

    Пауза.

    Астон (склоняясь над тостером). Хочешь... хочешь здесь спать?

    Дэвис. Здесь?

    Астон. Если хочешь, можешь здесь спать.

    Дэвис. Не знаю, ей-богу.

    Пауза.

    Надолго?

    Астон. Пока... пока не пристроишься.

    Дэвис (садясь). Да, конечно.

    Астон. Пока не определишься...

    Дэвис. Ну, я пристроюсь... совсем скоро уж...

    Пауза.

    А где мне спать?

    Астон. Здесь. Другие комнаты, они тебе не подойдут?

    Дэвис (приподнимаясь, оглядываясь). Здесь? Где?

    Астон (приподнимаясь, указывая в глубь сцены). Там есть кровать, под всем этим.

    Дэвис. А, понятно. Все же это удобно. Это, значит, я что говорю, я, значит, могу... пока, выходит, не определюсь. Мебели тут хватает.

    Астон. Подсобрал. Держу пока что здесь. Думал, может пригодиться.

    Дэвис. Плита работает или нет?

    Астон. Нет.

    Дэвис. А как насчет чая?

    Астон. Никак.

    Дэвис. Туговато. (Рассматривает планки.) Строишь чего?

    Астон. Сарайчик, может, во дворе построю.

    Дэвис. Плотник, а? (Поворачивается к газонокосилке.) Газон есть?

    Астон. Взгляни.

    Приподнимает мешковину на окне. Они выглядывают.

    Дэвис. Густоват что-то.

    Астон. Трава слишком выросла.

    Дэвис. А это что, пруд?

    Астон. Да.

    Дэвис. И рыба есть?

    Астон. Нет. Там ничего нет.

    Пауза.

    Дэвис. А где ты хочешь сарай сделать?

    Астон (оборачиваясь). Надо сначала сад расчистить.

    Дэвис. Тут трактор нужен, друг.

    Астон. Сам справлюсь.

    Дэвис. Плотничаешь, а?

    Астон (спокойно). Люблю... работать руками.

    Дэвис (берет статуэтку Будды). Это что?

    Астон (берет и разглядывает статуэтку). Будда.

    Дэвис. Иди ты.

    Астон. Будда. Мне нравится. Прихватил его... в магазине. Приглянулся. Не знаю почему. А ты что думаешь о таких буддах?

    Дэвис. Что ж, они... они в порядке, точно?

    Астон. Я был доволен, когда его достал. Сделан очень хорошо.

    Дэвис поворачивается и заглядывает под раковину и прочий хлам.

    Дэвис. Там кровать, да?

    Астон (подходит к кровати). Мы отсюда всё уберем. Лестница как раз под кровать войдет.

    Они засовывают лестницу под кровать.

    Дэвис (показывая на раковину). А это как же?

    Астон. И это, наверно, тоже туда войдет.

    Дэвис. Я тебе помогу.

    Они поднимают раковину.

    Ну и тяжела!

    Астон. Вот сюда.

    Дэвис. Она не пригодится, нет?

    Астон. Нет. Я ее уберу. Сюда.

    Они засовывают раковину под кровать.

    Там уборная, вниз по лестнице. Там и раковина есть. А барахло можно положить вон туда.

    Они начинают переносить ведро для угля, тележку, газонокосилку и выдвижные ящики к правой стене.

    Дэвис (останавливаясь). А он не общий, нет?

    Астон. Что?

    Дэвис. Туалет, говорю, не общий с этими черномазыми, нет?

    Астон. Они живут рядом.

    Дэвис. Не приходят они?

    Астон прислоняет ящик к стене.

    Потому что, понимаешь... То есть... для ясности...

    Астон (подходит к кровати, встряхивает одеяло). Синего шкафчика не видал?

    Дэвис. Синий? Вон там. Гляди. Где ковер.

    Астон пробирается к шкафчику, открывает, вынимает простыню и подушку и кладет их на кровать.

    Хорошая простыня.

    Астон. Одеяло немного пыльное.

    Дэвис. Нашел о чем волноваться.

    Астон выпрямляется, вынимает табак и начинает свертывать сигарету. Идет к своей кровати и садится.

    Астон. Как у тебя с деньгами?

    Дэвис. Как сказать... вообще-то, мистер, если по правде... не так чтоб очень.

    Астон вынимает несколько монет из кармана, разбирает их и дает Дэвису пять шиллингов.

    Астон. Вот пара монет.

    Дэвис (принимая деньги). Спасибо, спасибо, доброго здоровья. Как раз сейчас я немного нуждаюсь. Понимаешь, не получил ничего за целую неделю, что я работал. Вот так и живешь, так оно и есть.

    Пауза.

    Астон. Я недавно зашел в пивную. Заказал портер. Мне принесли в толстой кружке. Сел, а пить не могу. Не могу пить портер из толстой кружки. Я его только из тонкого стакана люблю. Отхлебнул пару раз и отставил.

    Берет с кровати отвертку и вилку и начинает снова возиться с электричеством.

    Дэвис (с большим чувством). Если б только распогодилось! Я бы тогда отправился в Сидкап!

    Астон. В Сидкап?

    Дэвис. Погода сейчас такая дрянная, как я попаду в Сидкап в этих ботинках?

    Астон. А зачем тебе в Сидкап?

    Дэвис. Там мои бумаги!

    Пауза .

    Астон. Твои... что?

    Дэвис. Мои бумаги!

    Астон. А что им там делать, в Сидкапе?

    Дэвис. Они у одного типа, моего знакомого. Я их у него оставил. Понимаешь? Там прописано, кто я. Я без них, без бумаг, ходить не могу. Оттуда видно, кто я такой. Понял? Я без них никуда.

    Астон. Почему ж так?

    Дэвис. Понимаешь, дело в чем... понимаешь, я имя сменил. Давно уже. Я под другим совсем именем хожу! Это не настоящее имя.

    Астон. Под каким ты ходишь именем?

    Дэвис. Дженкинз. Бернард Дженкинз. Такое мое имя. Так меня по крайности знают. Но мне с этим именем ходить не стоит. Прав нету. У меня тут страховая карта есть. (Вынимает карту из кармана.) На имя Дженкинза. Видишь? Бернард Дженкинз. Гляди. Четыре марки наклеены. Целых четыре. Но я не могу с ними ходить. Это не настоящее имя, они увидят, сцапают меня. Четыре марки. Я не пенсы выплачивал, фунты. Фунты выплачивал, не пенсы. Там другие были марки, много, но они их так и не наклеили, жмоты, у меня времени не было этим заняться.

    Астон. Им надо было проштемпелевать твою карту.

    Дэвис. А что толку? Я б все равно ничего не получил. Имя ведь не настоящее. Если я с этой картой пойду, меня сцапают.

    Астон. А как твоя настоящая фамилия?

    Дэвис. Дэвис. Мак Дэвис. Это до того, как я ее сменил.

    Пауза.

    Астон. Похоже, ты всё собрался теперь уладить.

    Дэвис. Если б я только до Сидкапа добрался! Я все жду, что распогодится. У него мои бумаги, у того типа я оставил, там они все, с ними я что хочешь...

    Астон. Давно они у него?

    Дэвис. Чего?

    Астон. Давно они у него?

    Дэвис. Ну должно... это в войну было... должно... вроде как пятнадцать лет прошло.

    Внезапно замечает ведро и задирает голову.

    Астон. Когда захочешь лечь, сразу и ложись. Меня не жди.

    Дэвис (снимая пальто). Ну что ж, прямо и лягу. А то я... я уж совсем готов. (Снимает брюки и складывает их.) Можно я их туда повешу?

    Астон. Да.

    Дэвис вешает пальто и брюки на вешалку.

    Дэвис. У тебя там ведро наверху.

    Астон. Течет.

    Дэвис (задирает голову). Я тогда на твою лягу. Ты ложишься?

    Астон. Починю вот вилку.

    Дэвис смотрит на него, потом на плиту.

    Дэвис. Ты... ты ее не подвинешь, а?

    Астон. Тяжелая.

    Дэвис. Да.

    Ложится в постель. Пробует пружины, примеряется в длину.

    Неплохо. Неплохо. Кровать как кровать. Спать можно.

    Астон. Надо будет абажур на лампочку повесить. Свет прямо в глаза.

    Дэвис. Об этом не беспокойся, мистер, об этом не беспокойся. (Поворачивается и укрывается с головой.)

    Астон ковыряется в вилке. Свет постепенно гаснет. Затемнение. Свет включается. Утро. Астон застегивает брюки, стоя у кровати. Поправляет постель. Поворачивается, идет к центру комнаты, смотрит на Дэвиса. Надевает пиджак, направляется к Дэвису и снова смотрит на него - сверху. Кашляет. Дэвис внезапно садится.

    Дэвис. Что? Что такое? Что такое?

    Астон. Ничего.

    Дэвис (уставившись на Астона). Что такое?

    Астон. Ничего.

    Дэвис (оглядывается). А, да.

    Астон идет к своей кровати, поднимает вилку, трясет ее.

    Астон. Хорошо спал?

    Дэвис. Да. Мертвецки. Совсем как мертвый.

    Астон идет к правой стене, берет тостер и рассматривает его.

    Астон. Ты... это...

    Дэвис. А?

    Астон. Тебе приснилось что-нибудь?

    Дэвис. Приснилось?

    Астон. Да.

    Дэвис. Мне никогда ничего не снится. Ничего-ничего.

    Астон. Мне тоже.

    Дэвис. Вот и мне.

    Пауза.

    Чего ж ты тогда спрашиваешь?

    Астон. Ты тут шумел.

    Дэвис. Кто?

    Астон. Ты.

    Дэвис вылезает из постели, на нем длинные подштанники.

    Дэвис. Нет, ты погоди. Ты погоди, это ты к чему? Кто шумел?

    Астон. Ты тут стонал. Бормотал.

    Дэвис. Бормотал? Я?

    Астон. Да.

    Дэвис. Я не бормочу, приятель. Никто мне такого не говорил.

    Пауза.

    С чего это мне бормотать?

    Астон. Не знаю.

    Дэвис. Зачем это я буду бормотать?

    Пауза.

    Никто мне такого не говорил.

    Пауза.

    Ты, друг, что-то не того.

    Астон (идет с тостером к кровати). Да нет. Ты меня разбудил. Я подумал, тебе что-нибудь снится.

    Дэвис. Ничего мне не снилось. Мне никогда сны не снятся.

    Пауза.

    Астон. Может, это кровать.

    Дэвис. И кровать в порядке.

    Астон. Может, ты не привык.

    Дэвис. А чего мне привыкать-то? Я спал в кроватях. И шума никакого не делаю потому, что сплю в кровати. Я в разных кроватях спал.

    Пауза.

    Послушай, а может, это от тех, черномазых?

    Астон. Как?

    Дэвис. Шум идет.

    Астон. От каких черномазых?

    Дэвис. Тех, что у тебя. По соседству. Может, это те черномазые шумели, проходили сквозь стенку.

    Астон. Ммм...

    Дэвис. Я так считаю.

    Астон откладывает вилку и идет к двери.

    Ты куда, уходишь?

    Астон. Да.

    Дэвис (хватая сандалии). Погоди минутку, сейчас.

    Астон. Ты чего?

    Дэвис (надевая сандалии). Я лучше с тобой пойду.

    Астон. Почему?

    Дэвис. То есть я лучше с тобой выйду, все равно.

    Астон. Почему?

    Дэвис. Ты ведь... ты разве не хочешь, чтоб я ушел?

    Астон. Зачем?

    Дэвис. То есть... когда тебя нет. Ты разве не хочешь, чтоб я уходил... когда тебя нет?

    Астон. Тебе незачем уходить.

    Дэвис. То есть я могу остаться?

    Астон. Делай что хочешь. Тебе не надо уходить только потому, что меня нет.

    Дэвис. Ты не против, чтоб я здесь остался?

    Астон. У меня тут ключи. (Наклоняется над коробкой рядом со своей кроватью и ищет их.) От этой двери и от парадной. (Отдает их Дэвису.)

    Дэвис. Большое спасибо, доброго здоровьица.

    Пауза.

    Астон (встает). Я, пожалуй, пройдусь по улице. Маленькая... такая лавочка. Там как-то ажурная пила была. На вид ничего.

    Дэвис. Ажурная пила, дружище?

    Астон. Да. Может пригодиться.

    Дэвис. Да. (Короткая пауза) А это что вообще за штука?

    Астон (подходит к окну и выглядывает). Ажурная пила? Она, собственно, по тому же принципу, что лобзик. Но тут, понимаешь, приставка. Ее можно крепить на дрель.

    Дэвис. А, это хорошо. Они удобные.

    Астон. Удобные, да.

    Пауза.

    Слышишь, я как-то сидел в кафе. Оказался за одним столиком с этой женщиной. Ну, мы начали... начали разговаривать. Не знаю... о ее отпуске, кажется, куда она ездила. Она ездила на южный берег. Я уж не помню куда. Ну, мы сидим, значит, разговариваем понемногу... потом вдруг она кладет руку на мою... и говорит: ты не против, чтобы я на твое тело взглянула?

    Дэвис. Иди ты.

    Астон. Да. Прямо так и сказала, посреди разговора. Как-то чудно мне показалось.

    Дэвис. Мне тоже такое говорили.

    Астон. Да?

    Дэвис. Бабы-то? Да они тыщу раз ко мне подходили с таким же почти что вопросом.

    Пауза.

    Астон. Так как, ты говорил, твое имя?

    Дэвис. Бернард Дженкинз. Оно не настоящее.

    Астон. Ну а настоящее?

    Дэвис. Дэвис, Мак Дэвис.

    Астон. Валлиец, да?

    Дэвис. А?

    Астон. Из Уэльса?

    Пауза.

    Дэвис. Ну, бывал там, понимаешь... то есть я что... я там бывал...

    Астон. А где ж ты родился?

    Дэвис (мрачно). Это ты к чему?

    Астон. Где ты родился?

    Дэвис. Я-то... э... ну, трудно сказать, начнешь вспоминать... я что говорю... давно уж... пока вспомнишь... запутаться можно... понимаешь...

    Астон (наклоняясь к камину). Видишь, розетка? Включай, если хочешь. На слабый огонь.

    Дэвис. Хорошо, мистер.

    Астон. Сюда прямо и включай.

    Дэвис. Хорошо, мистер.

    Астон идет к двери.

    (Озабоченно.) Так что делать-то?

    Астон. Включай просто, и всё. Огонь зажжется.

    Дэвис. Послушай-ка. Не буду я с ним возиться.

    Астон. Не бойся.

    Дэвис. Нет, я с такими вещами не умею.

    Астон. Должно работать. (Включая.) Вот.

    Дэвис. Это... я хотел тебя спросить, мистер, как насчет плиты? То есть ты не думаешь, там утечка может быть... ты как думаешь?

    Астон. Она не подключена.

    Дэвис. Понимаешь, дело в чем, она прямо над моей кроватью, видишь? Следить надо, чтобы не толкнуть... крантик какой локтем, когда встаешь, усек, в чем дело?

    Обходит плиту и изучает ее.

    Астон. Нечего беспокоиться.

    Дэвис. Ну что ж, смотри, это уж ты не беспокойся. Я что ж, я за крантиками присмотрю, пожалуйста. Чтоб не включались. Это уж мне поручи.

    Астон. А зачем...

    Дэвис. Э, мистер, еще вот что... ты мне не подкинул бы пару монет, чаю попить, как, а?

    Астон. Я тебе вчера дал.

    Дэвис. Да, верно. Верно. Забыл. Совсем из башки вон. Точно. Спасибо, мистер. Слушай! Так ты не против... не против, чтоб я здесь остался? То есть я не из таких, чтоб себе чего-нибудь эдакого позволить.

    Астон. Да нет, чего там.

    Дэвис. Я, может, в Уэмбли схожу сегодня попозже.

    Астон. Угу.

    Дэвис. Там забегаловка есть, понимаешь, может, устроюсь там. Я там был, понимаешь? Им там люди требовались. Может, им и сейчас кто-нибудь нужен.

    Астон. Когда это было?

    Дэвис. А? Ну как же, это... почти... сколько... совсем недавно. Но дело-то в чем, они никак подходящих людей найти не могут. Им что надо сделать? Они хотят от всех иностранцев отделаться, понимаешь, в ресторанах. Им надо, чтоб англичанин им чай наливал, вот что им надо, они прямо на всех углах про это вопят. Это ж нормально, нет? Вот я туда и пойду... чем... э... чем... за что и возьмусь...

    Пауза.

    Если только доберусь туда.

    Астон. Ммм... (Идет к двери.) Ну что ж, увидимся.

    Дэвис. Да. Пока.

    Астон выходит и закрывает дверь. Дэвис не двигается. Ждет несколько секунд, затем идет к двери, открывает, выглядывает, возвращается, закрывает дверь, вынимает ключи из кармана, пробует один, пробует другой, запирает дверь. Оглядывает комнату. Затем быстро подходит к кровати Астона, наклоняется, вытаскивает ботинки и рассматривает их.

    Совсем неплохие ботинки. Носки острые. (Снова кладет их под кровать. Изучает свалку рядом с кроватью Астона, поднимает вазу, заглядывает в нее, затем берет коробку и трясет ее.) Шурупы! (Видит банки с краской у изголовья кровати, идет к ним и разглядывает.) Краска. Чего ему здесь красить? (Ставит банку, идет на середину комнаты, глядит вверх на ведро и гримасничает.) Надо тут разобраться. (Идет в правый угол и берет паяльную лампу.) У него тут много всего. (Берет Будду, смотрит на него.) Прямо полно. Надо же. (Замечает груду газет.) Зачем ему столько газет? До черта всяких газет. (Идет к кипе и трогает ее. Кипа покачнулась. Поправляет ее.) Держи! Держи! (Удерживает кипу и устанавливает ее на место.)

    Дверь открывается. Входит Mик, кладет ключ в карман и тихо прикрывает за собой дверь. Наблюдает за Дэвисом.

    Зачем ему столько газет? (Лезет по скатанному ковру к синему шкафчику.) Простыню и подушку здесь держал. (Открывает шкафчик.) Пусто. (Закрывает шкафчик.) Поспал все-таки. И ничего я не шумел. (Смотрит в окно.) А это что? (Поднимает другую коробку, пытается открыть ее.)

    Мик бесшумно отходит назад.

    Запер. (Кладет ее и выходит вперед.) Наверно, есть что. (Поднимает выдвижной ящик, роется там, затем ставит на место.)

    Мик бесшумно пересекает комнату. Дэвис полуоборачивается. Мик хватает его за руку и закручивает ее за спину.

    Дэвис (кричит). У-у-у-у-у-у-у-й! У-у-у-у-у-у-у-й! Что такое? Что такое? Что такое?

    Мик валит его на пол. Дэвис барахтается, гримасничает, хнычет и таращится. Мик держит его одной рукой, другой нажимает ему рот. Дэвис затихает. Мик отпускает его. Дэвис корчится. Мик предупреждающе поднимает палец. Затем присаживается на корточки, чтобы рассмотреть Дэвиса. Разглядывает его, встает и смотрит на него сверху. Дэвис растирает себе руку, наблюдая за Миком. Мик медленно оборачивается, оглядывает комнату. Подходит к постели Дэвиса и раскрывает ее. Поворачивается, идет к вешалке, берет брюки Дэвиса. Дэвис хочет подняться. Мик сбивает его ногой и наступает на него. Потом убирает ногу. Разглядывает брюки и бросает их назад. Дэвис остается на полу, скрюченный. Мик медленно подходит к стулу, садится, с безразличным видом наблюдает за Дэвисом.

    Долгая пауза.

    Мик. Во что играем?

    Занавес

    Действие второе

    Через минуту. Мик сидит. Дэвис на полу. Молчание.

    Мик. Так что?

    Дэвис. Ничего, ничего. Ничего.

    В ведро наверху капает вода. Оба задирают головы.

    Мик (снова смотрит на Дэвиса). Как тебя зовут?

    Дэвис. Я тебя не знаю. Я не знаю, кто ты такой.

    Пауза.

    Мик. Ну?

    Дэвис. Дженкинз.

    Мик. Дженкинз?

    Дэвис. Да.

    Мик. Джен-кинз.

    Пауза.

    Ты здесь спал ночью?

    Дэвис. Да.

    Мик. Хорошо спалось?

    Дэвис. Да.

    Мик. Ужасно рад... Ужасно приятная встреча.

    Пауза.

    Так как, говоришь, фамилия?

    Дэвис. Дженкинз.

    Мик. Прошу прощения?

    Дэвис. Дженкинз!

    Пауза.

    Мик. Джен-кинз.

    В ведро капает вода. Дэвис поднимает голову.

    Ты мне напомнил дядиного брата. Вечно на ходу. И всегда с заграничным паспортом. В женщинах знал толк. Твоего сложения. Спортсмен. Прыгун в длину. Любил демонстрировать технику разбега в гостиной под Рождество. Питал слабость к орехам. Да, пожалуй, иначе как слабостью не назовешь. Все не мог наесться. Арахис, грецкие орехи, бразильские орехи, земляные орехи. К фруктовым тортам не прикасался. Имел шикарный хронометр. Достал в Гонконге. За день до этого его вышибли из Армии спасения. Играл четвертым номером запасным за Бекенхэм. Перед тем как стать золотым медалистом. Таскал скрипку за плечами. Потеха! Как детей на Востоке. Наверно, в нем было что-то восточное. Честно говоря, я никак не мог понять, как это он приходился братом дяде. Часто думал, что всё наоборот. То есть что мой дядя был его братом, а он был мой дядя. Но я никогда его дядей не звал. Собственно, я звал его Сид. И мамаша моя его тоже Сидом звала. Смешно. Прямо твой портрет. Женился. На китайце. И уехал на Ямайку.

    Пауза.

    Надеюсь, тебе хорошо спалось?

    Дэвис. Послушай, я не знаю, кто ты такой.

    Мик. В какой кровати ты спал?

    Дэвис. Да погоди...

    Мик. Ну?

    Дэвис. В этой.

    Мик. А не в другой?

    Дэвис. Нет.

    Мик. Разборчивый.

    Пауза.

    Как тебе моя комната?

    Дэвис. Твоя комната?

    Мик. Да.

    Дэвис. Она совсем не твоя. Я не знаю, кто ты такой. Никогда тебя не видел.

    Мик. Хочешь верь, хочешь нет, ты до смешного похож на одного парня в Шордиче. Вообще-то он жил в Олдгейте. Я тогда жил у брата в Кэмден-тауне. Так у того парня был ларек в Финсбери, прямо у автобусного парка. Когда я с ним познакомился поближе, оказалось, он рос в Патни. Да это все равно. Я знаю полно людей, что родились в Патни. Даже если они и не родились в Патни, они родились в Фулхэме. Плохо то, что он не родился в Патни, он только рос в Патни. Оказалось, что он родился на Каледониан-роуд, сразу как подходишь к пивной. А мамаша его все еще жила где другая пивная. Все автобусы проходили мимо двери. Она могла сесть на тридцать восьмой, пятьсот восемьдесят первый, тридцатый или тридцать восьмой «А». И доехать по Эссекс-роуд до Далстон-джанкшн в один момент. Конечно, если б она села на тридцатый, он бы повез ее по Аппер-стрит, мимо Хайберн-корнер и потом к собору Святого Павла, но в конце концов она бы приехала к Далстон-джанкшн. Я оставлял у нее велосипед в саду, когда шел на работу. Да, занятно было. Он с тобой на одно лицо. Нос побольше, но это ерунда.

    Пауза.

    Ты здесь спал ночью?

    Дэвис. Да.

    Мик. Хорошо спалось?

    Дэвис. Да!

    Мик. Приходилось ночью вставать?

    Дэвис. Нет!

    Пауза.

    Мик. Как тебя зовут?

    Дэвис (рванулся, хочет встать). Да ты послушай!

    Мик. Как?

    Дэвис. Дженкинз!

    Мик. Джен-кинз.

    Дэвис делает быстрое движение, чтобы подняться. Внезапный окрик Мика отбрасывает его обратно.

    Спал здесь ночью?

    Дэвис. Да...

    Мик (продолжая в быстром темпе). Как спалось?

    Дэвис. Спал...

    Мик. Хорошо спал?

    Дэвис. Послушай...

    Мик. Где?

    Дэвис. Здесь.

    Мик. Не там?

    Дэвис. Нет!

    Мик. Разборчивый. (Пауза. Спокойно.) Разборчивый. (Пауза. Снова дружелюбно.) Ну и как же тебе спалось в этой кровати?

    Дэвис (ударяя кулаком по полу). Хорошо!

    Мик. Не испытывал неудобств?

    Дэвис (кричит). Хорошо!

    Мик (встает и направляется к нему). Иностранец?

    Дэвис. Нет.

    Мик. Родился и вырос на Британских островах?

    Дэвис. Конечно!

    Мик. И чему тебя учили?

    Пауза.

    Понравилась моя кровать?

    Пауза.

    Это моя кровать. Смотри, как бы не надуло.

    Дэвис. Из кровати?

    Мик. Нет, из задницы.

    Дэвис бросает осторожный взгляд на Мика, тот отворачивается. Дэвис подползает к вешалке и хватает свои брюки. Мик быстро оборачивается и отнимает их. Дэвис пытается их схватить. Мик угрожающе протягивает руку.

    Хочешь здесь обосноваться?

    Дэвис. Брюки отдай сначала.

    Мик. Надолго хочешь обосноваться?

    Дэвис. Отдай брюки, черт!

    Мик. Да ну, ты разве уходишь?

    Дэвис. Отдай, и я уйду, уйду в Сидкап!

    Мик несколько раз тычет брюками Дэвису в лицо. Дэвис отступает.

    Пауза.

    Мик. Знаешь, ты мне напомнил одного типа, я его как-то встретил на том конце Гилфорда...

    Дэвис. Меня привели сюда!

    Пауза.

    Мик. Пардон?

    Дэвис. Меня привели сюда! Меня привели сюда!

    Мик. Привели? Кто же тебя привел?

    Дэвис. Тут живет один... он...

    Пауза.

    Мик. Трави дальше.

    Дэвис. Меня привели сюда, вчера вечером... встретил его в кафе... я работал... меня вышибли... работал там... если б не он, меня б избили, привел сюда, прямо сюда привел.

    Пауза.

    Мик. Боюсь, что ты так и родился вруном, скажешь - нет? Перед тобой домовладелец. Это моя комната. А сам ты - в моем доме.

    Дэвис. Это его... он видел меня, точно... он...

    Мик (указывая на кровать Дэвиса). Это моя кровать.

    Дэвис. А это чья тогда?

    Мик. А та - кровать моей матери.

    Дэвис. А ее здесь вчера не было!

    Мик (придвигаясь к нему). Ну-ка придержи язык, сынок, придержи язык. Подальше от моей мамаши!

    Дэвис. А что... я ничего...

    Мик. Ты не очень-то возникай, друг, лишнего не позволяй с моей матушкой, имей уважение.

    Дэвис. А я имею, у меня уважения больше, чем у других.

    Мик. Тогда хватит мне сказки плести.

    Дэвис. Да ты послушай, я ж тебя не видал раньше, верно?

    Мик. И мою мать тоже не видал? Или видал?

    Пауза.

    Я, кажется, прихожу к выводу, что ты жулик. Ты просто старый негодяй.

    Дэвис. Да подожди ты...

    Мик. Потише, братец. Потише, сынок. Не воняй.

    Дэвис. Да у тебя права нету...

    Мик. Ты весь дом провонял. Ты старый ворюга, не отпирайся. Ты старая калоша. Тебе в таком чудном месте нечего делать. Ты же старый дикарь. Честно. И нечего тебе по необставленным квартирам шататься. Я мог бы семь фунтов в неделю за нее получать, если бы хотел. Завтра же возьму жильца. Триста пятьдесят в год за помещение. Ни звука. То есть, если есть такие деньги под рукой, нечего бояться, говори. Пожалуйста. Мебель и оборудование - за них положу четыреста или около того. Девяносто фунтов в год - налоги. За воду, отопление и освещение - для ровного счета пятьдесят. Это тебе обойдется в восемьсот девяносто, если желаешь. Только скажи, и мои поверенные набросают тебе контракт. Если нет, то у меня там стоит фургон, я тебя за пять минут свезу в полицию и засажу за нарушение неприкосновенности жилища, злостное бродяжничество, грабеж среди бела дня, мелкую кражу, воровство и за то, что провонял весь дом. Что скажешь? Ну а если ты действительно готов сюда въехать, мой брат отделает тебе всё. У меня есть брат, первоклассный декоратор. Он тебе и отделает. Если тесно, там еще четыре комнаты на площадке почти готовы. Ванная, гостиная, спальня и детская. А в этой можно сделать кабинет. А брат, о котором я тебе говорю, он скоро и за те комнаты возьмется. Совсем скоро возьмется. Так что скажешь? Восемьсот с хвостиком за эту комнату или три тысячи за весь верхний этаж? С другой стороны, если предпочитаешь долгосрочные условия, я знаю, одна страховая фирма в Уэст-Хэме только и ждет, чтобы тебе оформить сделку. Без всяких дополнительных условий, открыто и законно, незапятнанная репутация; двадцать процентов на заем, а то и сразу половину взноса; платеж наличными, возвратные платежи, пособия многосемейным, премиальные системы, зачет срока за хорошее поведение, шестимесячная аренда, ежегодное изучение соответствующих архивов, чай на столе, продажа акций, распространение страховых пособий, компенсация при приостановлении, полная страховка от бунта, нарушения общественного спокойствия, нарушения трудовых законодательств, бури, грозы, молнии, грабежа или падежа скота - с ежедневной или двойной проверкой. Конечно, от нас потребуется декларация, подписанная твоим личным врачом, как гарантия твоей физической пригодности к тому, чтобы все это потянуть. Сделаем? У тебя в каком банке счет?

    Пауза.

    Дверь открывается. Входит Астон. Мик оборачивается и роняет брюки Дэвиса. Дэвис хватает их и надевает. Астон, взглянув на обоих, идет к своей кровати, ставит на нее сумку, которую держал в руках, садится и снова начинает чинить тостер. Дэвис отступает в свой угол. Мик садится на стул. Молчание. В ведро падает капля. Все задирают головы.

    Там еще капает у тебя.

    Астон. Да.

    Пауза.

    Крыша подтекает.

    Мик. Крыша, а?

    Астон. Да.

    Пауза.

    Надо просмолить.

    Мик. Просмолить?

    Астон. Да.

    Мик. Что?

    Астон. Щели.

    Пауза.

    Мик. Ты промажешь смолой щели на крыше.

    Астон. Да.

    Пауза.

    Мик. Думаешь, поможет?

    Астон. Поможет пока что.

    Мик. Угу.

    Дэвис (внезапно). А что вы делаете?

    Они оба смотрят на него.

    Что вы делаете, когда ведро полное?

    Пауза.

    Астон. Выливаем.

    Пауза.

    Мик. Я рассказывал своему другу, что ты собираешься отделать другие комнаты.

    Астон. Да. (Пауза. Дэвису.) Я достал твою сумку.

    Дэвис. О!

    Направляется к нему и берет сумку.

    О, спасибо, мистер, спасибо. Дали ее тебе, да?

    Возвращается с сумкой. Мик поднимается со стула и хватает сумку.

    Мик. Это что?

    Дэвис. Отдай, моя сумка!

    Мик. Я эту сумку видел.

    Дэвис. Моя сумка!

    Мик (уклоняясь от него). Что-то знакомая сумка.

    Дэвис. То есть как?

    Мик. Ты где ее достал?

    Астон (поднимаясь, обоим). Хватит вам!

    Дэвис. Моя!

    Мик. Чья?

    Дэвис. Моя! Скажи ему, что моя!

    Мик. Это твоя сумка?

    Дэвис. Давай сюда!

    Астон. Отдай ему.

    Мик. Что? Что отдать?

    Дэвис. Сумку, черт тебя дери!

    Мик (засовывая ее за газовую плиту). Какую сумку? (Дэвису.) Какую сумку?

    Дэвис (рванувшись). Да вот же!

    Мик (загораживая ему дорогу). Ты куда?

    Дэвис. Я хочу свою... старую...

    Мик. Полегче на поворотах, сынок. Ты ломишься в дверь, когда никого нет дома. Не слишком нажимай. Врываешься в частный дом и хватаешь все, что только можно схватить. Смотри не зарывайся, парень.

    Астон поднимает сумку.

    Дэвис. Ты, ворюга ублюдочный... ворюга чертов... отдавай мою...

    Астон. Пожалуйста. (Протягивает сумку Дэвису.)

    Мик хватает ее. Астон забирает ее. Мик хватает ее. Дэвис тянется за ней. Астон забирает ее. Мик тянется за ней. Астон дает ее Дэвису. Мик хватает ее.

    Пауза.

    Астон забирает ее. Дэвис забирает ее. Мик забирает ее. Дэвис тянется за ней. Астон забирает ее.

    Пауза.

    Астон отдает Мику, Мик - Дэвису. Дэвис прижимает сумку к себе.

    Пауза.

    Мик смотрит на Астона. Дэвис отходит с сумкой. Роняет ее.

    Пауза.

    Астон и Мик наблюдают за Дэвисом. Он подбирает сумку. Подходит к своей кровати и садится. Астон подходит к своей кровати, садится и начинает свертывать сигарету. Мик стоит не двигаясь.

    Пауза.

    В ведро падает капля. Они задирают головы.

    Пауза.

    Как твои дела в Уэмбли?

    Дэвис. Я, собственно, туда не ходил.

    Пауза.

    Нет. Не получилось.

    Мик идет к двери и выходит.

    Астон. Не вышло у меня с той ажурной пилой. Когда я туда пришел, ее уже не было.

    Пауза.

    Дэвис. Это что ж за парень?

    Астон. Мой брат.

    Дэвис. Да? Он вроде бы шутник, а?

    Астон. Угу.

    Дэвис. Да... настоящий шутник.

    Астон. У него есть чувство юмора.

    Дэвис. Да, я заметил.

    Пауза.

    Он шутник что надо, этот малый, сразу видать.

    Пауза.

    Астон. Да, у него есть склонность... склонность во всем замечать смешное.

    Дэвис. У него, значит, чувство юмора, а?

    Астон. Да.

    Дэвис. Да, оно и видно.

    Пауза.

    Я, как его увидел, сразу понял, что у него на всё свой взгляд.

    Астон встает, идет к ящику, вынимает статуэтку Будды и ставит на газовую плиту.

    Астон. Я обязался отделать ему верхний этаж.

    Дэвис. Как... ты говоришь... ты говоришь, это его дом?

    Астон. Да. Я обязался отделать ему весь этаж. Чтобы здесь была квартира.

    Дэвис. Чем же он тогда занимается?

    Астон. Он в строительном деле. У него свой фургон.

    Дэвис. Он не живет здесь, нет?

    Астон. Как я поставлю там сарай во дворе... я тогда смогу подумать и о квартире, понимаешь? Возможно, я сколочу чего-нибудь на такой случай. (Подходит к окну.) Я могу работать руками, понимаешь? Это уж я могу. Никогда не думал, что получится. А теперь все что хочешь могу сделать своими руками. Ну, ручную, понимаешь, работу. Как я поставлю там сарай... у меня будет мастерская, понимаешь? Можно... по дереву работать. Для начала простую работу. Поработать... с хорошим деревом. (Пауза.) Конечно, здесь надо много всего сделать. Я думаю... все же я думаю поставить перегородку... в одной из верхних комнат. Думаю, выйдет. Понимаешь... есть такие ширмы... понимаешь... японские. Ими разгораживают комнату. На две половины. Можно и так сделать, а можно перегородку. Я бы всё смог сколотить, понимаешь, если б была мастерская.

    Пауза.

    Впрочем, перегородка, пожалуй, лучше.

    Пауза.

    Дэвис. Э, погляди, я все думал. Это не моя сумка.

    Астон. А, да.

    Дэвис. Да, не моя. Моя - она совсем другая была, понимаешь? Я знаю, как они сделали. Они как сделали: они мою оставили, а тебе дали совсем другую.

    Астон. Нет... там вышло так: кто-то твою сумку унес.

    Дэвис (поднимаясь). А что я говорил?

    Астон. В общем, я ее достал в другом месте. Там еще... одежда есть. Он задешево мне все отдал.

    Дэвис (открывая сумку). А ботинки?

    Вынимает из сумки две клетчатые рубахи: ярко-красную и ярко-зеленую. Расправляет их.

    В клетку.

    Астон. Да.

    Дэвис. Да... что ж, я знаю такие рубашки, понимаешь? Такие рубашки - они зимой недолго держатся. То есть это я уж точно знаю. Нет, что мне нужно, так это такая рубашка с полосками, хорошая рубашка с полосками... сверху вниз. Вот что мне надо.

    Вынимает из сумки темно-красную вельветовую куртку.

    Что такое?

    Астон. Домашняя куртка.

    Дэвис. Куртка? (Щупает ее.) Материя вроде ничего. Посмотри, как сидит.

    Примеряет куртку.

    Зеркала тут нету, а?

    Астон. Вроде бы нет.

    Дэвис. Как будто не мешком. Как, по-твоему, выглядит?

    Астон. Выглядит в порядке.

    Дэвис. Что ж, я тогда возьму.

    Астон берет вилку тостера и изучает ее.

    Тогда возьму.

    Пауза.

    Астон. Ты бы мог... сторожить здесь, если хочешь.

    Дэвис. Что?

    Астон. Ты бы мог... присматривать за домом, если хочешь... ну знаешь, лестница, площадка, крыльцо - последить за всем. Чистить звонки.

    Дэвис. Звонки?

    Астон. Я поставлю парочку. У парадной двери. Медные.

    Дэвис. Сторожить, значит?

    Астон. Да.

    Дэвис. Видишь ли... я никогда не сторожил раньше, понимаешь... я ведь... я никогда... я что хочу сказать... я никогда сторожем не был раньше.

    Пауза.

    Астон. А как насчет того, чтобы стать им?

    Дэвис. Ну как сказать... ну, мне бы надо знать... понимаешь...

    Астон. Какие...

    Дэвис. Да, какие, понимаешь...

    Пауза.

    Астон. Ну то есть...

    Дэвис. То есть мне бы надо... мне бы надо...

    Астон. Что ж, я могу сказать...

    Дэвис. Вот... вот именно... понимаешь... чуешь, я к чему?

    Астон. Со временем...

    Дэвис. То есть я к чему клоню, понимаешь...

    Астон. В общих чертах, что тебе...

    Дэвис. Видишь ли, я что хочу сказать... я вот к чему клоню... то есть что за работа...

    Пауза .

    Астон. Ну вот лестница... и... и звонки...

    Дэвис. Но тогда ведь... разве нет... тогда ведь метла нужна... точно?

    Астон. Я тебе достану... И, конечно, еще пару щеток...

    Дэвис. Инструмент понадобится... вот какое дело... Вещички две-три позарез нужны...

    Астон снимает белый халат с гвоздя над своей кроватью.

    Астон. Вот, надел бы, если хочешь.

    Дэвис. Что ж... вроде ничего, а?

    Астон. Не запылишься.

    Дэвис (надевает халат). Да, с этим не запылишься, порядок. Шикарно. Большое спасибо, мистер.

    Астон. Понимаешь, что б мы могли, мы бы... я бы приделал звонок внизу, перед парадным, и на двери - «Сторож». И ты бы смог открывать, когда спрашивают.

    Дэвис. О, я как-то не знаю...

    Астон. Чего?

    Дэвис. Ну то есть не знаешь ведь, кто там снаружи идет, верно? Мне надо поосторожней.

    Астон. А что, за тобой следят?

    Дэвис. За мной? Ну а если этот мерзавец шотландский меня выследит и придет? Что получается: я слышу звонок, спускаюсь туда, открываю дверь, а там кто может быть, любой мужик с улицы может быть. Тут меня и уделают. А еще придут за картой, то есть ты погляди, вот, пожалуйста, только четыре марки на этой карте, вот она, гляди, четыре марки, все, что есть... Увидят «Сторож», позвонят - да тут же и зацапают, прямо вот так вот; что тогда делать? Конечно, у меня других карт полно, но они увидят, что я с чужим именем. Понимаешь, имя, что у меня сейчас, оно не настоящее. Настоящее мое имя не такое, как я называюсь, понимаешь? Совсем другое. Понимаешь, как меня сейчас зовут - это совсем не мое имя. Оно чужое.

    Молчание. Свет постепенно гаснет. Затемнение. Слабый свет за окном. Хлопает дверь. Поворот ключа в двери. Входит Дэвис, закрывает дверь и несколько раз щелкает выключателем.

    Дэвис (бормочет). Что такое? (Щелкает выключателем.) Что там с этим проклятым светом? (Щелкает выключателем.) Не хватало еще, чтоб света не было.

    Пауза.

    Что делать? Дьявол, света нет. Ничего не видно.

    Пауза.

    Что теперь делать? (Идет, спотыкается.) А-а-а, черт, что такое? Дайте свет. Минутку.

    Ищет спички в кармане, вынимает коробок и зажигает спичку. Она сгорает. Коробок падает.

    А-а-а! Где она? (Нагибается.) Где проклятая коробка? По коробке ударили ногой. Что такое? Что? Кто там? Что такое?

    Пауза.

    Топчется на месте.

    Где моя коробка? Здесь же она была. Кто там? Кто ее взял?

    Долгая пауза.

    Давай! Кто там? Кто там с моей коробкой?

    Пауза.

    Кто тут есть?!

    Пауза.

    У меня ножик есть. Вылезай! А ну давай, ты кто?

    Идет, спотыкается, падает и кричит. Молчание. Едва слышно хнычет. Встает.

    Никого!

    Стоит. Тяжело дышит. Внезапно начинает жужжать пылесос. С ним двигается фигура, направляет его. Пылесос скользит по полу за Дэвисом, который отскакивает, хочет ускользнуть и падает, шумно дыша.

    А-а-а-а-а! Уйди-и-и-и-и!

    Пылесос выключается. Фигура прыгает на кровать Астона.

    Я тебе сейчас покажу! Я... я... вот я где!

    Фигура вынимает вилку пылесоса из лампового патрона и вкручивает лампочку. Зажигается свет. Дэвис прижимается к правой стене с ножом в руке. Мик стоит на кровати и держит вилку.

    Мик. Я просто делал весеннюю уборку. (Спускается на пол.) Тут была розетка на стене. Для пылесоса. Но она не работает. Пришлось включить в патрон. (Ставит пылесос под кровать Астона.) Ну, как сейчас комната? Я здесь хорошо прошелся.

    Пауза.

    Мы это по очереди делаем, раз в две недели, брат и я, хорошенько чистим. Поздно сегодня работал, только пришел. Но я уж решил взяться, раз моя очередь.

    Пауза.

    Я здесь, правда, не живу. Нет. Я, собственно, живу в другом месте, но все ж таки отвечаю я за содержание помещения, верно? Горжусь своим домом.

    Подходит к Дэвису и указывает на нож.

    Чего это ты размахался?

    Дэвис. Ты ко мне подошел...

    Мик. Прошу прощения, если напугал. Но я и о тебе думал, понимаешь? Вроде бы гость моего брата. Надо ведь о твоем комфорте позаботиться? Чтоб тебе пыль в нос не лезла. Кстати, ты сколько еще думаешь пробыть? Я, собственно, хотел тебе предложить снизить арендную плату, оставить лишь номинальную сумму, то есть пока ты не устроишься. Просто номинальную, и всё.

    Пауза.

    А будешь несговорчив, мне придется пересмотреть весь контракт.

    Пауза.

    Ты, надеюсь, насилия здесь не собираешься учинить, а? Ты ведь не из таких, верно?

    Дэвис (с силой). Мне чужого не надо, приятель. Но если кто меня тронет, пусть пеняет на себя.

    Мик. Охотно верю.

    Дэвис. Веришь? Хватит с меня, понял? Слышишь, что говорю? Пошутить - пожалуйста, я не против, но все тебе скажут... что со мной такое не пройдет.

    Мик. Очень хорошо понимаю, да.

    Дэвис. Я многое стерплю... но...

    Мик. ...есть предел.

    Дэвис. Точно.

    Мик садится на груду хлама у камина.

    Ты что делаешь?

    Мик. Нет, просто хочу сказать, что... нахожусь под большим впечатлением.

    Дэвис. А?

    Мик. Под большим впечатлением от сказанного.

    Пауза.

    Да, очень впечатляюще, очень.

    Пауза.

    По крайней мере для меня.

    Дэвис. Так ты понял, о чем я?

    Мик. Да, конечно. Я думаю, мы понимаем друг друга.

    Дэвис. Да? Что ж... я что скажу... хорошо б... хорошо б, если так. Ты все меня разыгрывал, понимаешь? Не знаю за что. Когда я тебе чего сделал?

    Мик. Да нет, знаешь, почему всё так? Мы просто не с той ноги начали. Вот и всё.

    Дэвис. Это точно.

    Присаживается рядом с Миком.

    Мик. Хочешь сандвич?

    Дэвис. Что?

    Мик (вынимая сандвич из кармана). На, бери!

    Дэвис. Купить хочешь.

    Мик. Нет, ты меня никак не поймешь. Конечно же, меня интересуют друзья моего брата. Ты ведь друг моего брата, верно?

    Дэвис. Я, собственно... оно, пожалуй, слишком сильно.

    Мик. А что, разве он не как друг тебе?

    Дэвис. Да нет, не то чтоб мы такие прямо друзья были. То есть он мне зла не сделал, но я бы не сказал, чтобы он какой-то особенный был мне друг. А с чем сандвич?

    Мик. С сыром.

    Дэвис. Сойдет.

    Мик. Держи.

    Дэвис. Спасибо, мистер.

    Мик. Грустно слышать, что мой брат плохой друг.

    Дэвис. Да друг он, друг, разве я чего говорил...

    Мик (вынимая солонку из кармана). Соли?

    Дэвис. Нет, спасибо. (Жует сандвич.) Что-то я... не разберу его.

    Мик (шаря по карманам). Забыл перец.

    Дэвис. Не раскушу его никак, вот и всё.

    Мик. Где-то у меня горчица была. Положил, видимо, не туда.

    Пауза.

    Дэвис жует. Мик смотрит, как он ест. Затем встает и направляется к авансцене.

    Э-э-э... послушай... можно тебя попросить о совете? Собственно, ты ведь много всего повидал. Можно с тобой посоветоваться кое о чем?

    Дэвис. Давай валяй.

    Мик. Видишь ли, какое дело, я немного беспокоюсь за брата.

    Дэвис. Твоего брата?

    Мик. Да... видишь ли, беда в чем...

    Дэвис. В чем?

    Мик. Ну, это не очень приятно говорить...

    Дэвис (встает и подходит к авансцене). Давай говори.

    Мик (смотрит на него). Он не любит работать.

    Пауза.

    Дэвис. Иди ты!

    Мик. Да, просто не любит работать - вот в чем беда.

    Дэвис. Правда?

    Мик. Ужасно, что приходится говорить такое о собственном брате.

    Дэвис. Эге.

    Мик. Просто робеет перед работой. Очень робеет.

    Дэвис. Знаю таких.

    Мик. Знаешь, какие они?

    Дэвис. Встречал.

    Мик. То есть я хочу, чтобы он продвигался, развивался.

    Дэвис. А как же еще, друг?!

    Мик. Если имеешь старшего брата, то хочется его подталкивать, хочется, чтобы он шел избранным путем. Разве можно болтаться без дела, он только себе вредит. Я так считаю.

    Дэвис. Точно.

    Мик. А он никак за дело не возьмется.

    Дэвис. Не любит работать.

    Мик. Робеет.

    Дэвис. И мне так кажется.

    Мик. Ты встречал таких, верно?

    Дэвис. Я? Знаю, что за люди.

    Мик. Так.

    Дэвис. Знаю, что за люди. Встречал.

    Мик. Очень меня беспокоит. Понимаешь, я деловой человек, я в торговом деле. У меня свой фургон.

    Дэвис. Правда?

    Мик. Он мне обязался кое-какую работу сделать... мне он здесь нужен, чтобы кое-что сделать... но я не знаю... я прихожу к выводу, что он не спешит работать.

    Пауза.

    Что ты мне посоветуешь?

    Дэвис. М-да... веселое дело с таким братцем...

    Мик. Как?

    Дэвис. Я говорю, он... он вроде бы смешной тип, твой брат.

    Мик (уставился на Дэвиса). Смешной? Он?

    Дэвис. Ну... смешной...

    Мик. Чем же он смешной?

    Пауза.

    Дэвис. Что работы не любит.

    Мик. Что ж здесь смешного?

    Дэвис. Ничего.

    Пауза.

    Мик. По-моему, это не смешно.

    Дэвис. Не смешно.

    Мик. Ты ведь не собираешься здесь наводить критику?

    Дэвис. Нет-нет, я что, я ничего... я только сказал...

    Мик. Ты язык не распускай!

    Дэвис. Послушай, я ведь что...

    Мик. Хватит! (Оживленно.) Смотри! У меня к тебе есть предложение. Я думаю всё здесь взять в свои руки, понимаешь? Мне кажется, тут нужны умелые руки. У меня много идей, много планов. (Разглядывает Дэвиса.) Ты бы хотел остаться здесь сторожем?

    Дэвис. Я?

    Мик. Я буду говорить начистоту. Мне нужен был бы человек вроде тебя, чтобы за всем присматривать.

    Дэвис. Это... подожди-ка... я ж... раньше никогда не сторожил, понимаешь?

    Мик. Неважно. Просто ты мне кажешься подходящим человеком.

    Дэвис. Я человек подходящий. Я ведь как, у меня знаешь сколько предложений раньше было, прямо так...

    Мик. Что ж, я и раньше заметил, когда ты вынул нож, что с тобой шутки плохи.

    Дэвис. Со мной шутки плохи, парень.

    Мик. То есть ты, наверное, служил, правда?

    Дэвис. Служил?

    Мик. На военной службе был? Видно, что ты на изготовку взял.

    Дэвис. А... да. Полжизни там провел, парень. В заморских... можно сказать... служил... точно.

    Мик. В колониях, да?

    Дэвис. И там был. Один из лучших был.

    Мик. Вот-вот. Вот такого я и ищу.

    Дэвис. Зачем?

    Мик. Сторожить.

    Дэвис. Да, конечно... слушай... гляди-ка... а кто хозяин - он или ты?

    Мик. Я. Могу документально подтвердить.

    Дэвис. А-а... (Решительно.) Ладно, вот что, я не против немного посторожить, не против присмотреть за домом для тебя.

    Мик. Конечно, мы заключим с тобой небольшое финансовое соглашение, взаимовыгодное.

    Дэвис. Это уж сам решай как хочешь.

    Мик. Благодарю. И еще одна вещь.

    Дэвис. Что такое?

    Мик. Ты можешь представить рекомендации?

    Дэвис. А?

    Мик. Для юриста.

    Дэвис. У меня полно рекомендаций. Мне только надо сходить в Сидкап завтра. Все мои рекомендации там находятся.

    Мик. Это где?

    Дэвис. В Сидкапе. Там у него не только рекомендации, у него там все мои бумаги. Я это место как свои пять пальцев знаю. Мне все равно туда надо, понимаешь, в чем дело, обязательно туда надо, прямо вот как.

    Мик. Так что рекомендации всегда будут под рукой, когда понадобятся.

    Дэвис. Я в любой день схожу туда, говорю тебе. Я сегодня хотел, да вот... жду, чтобы распогодилось.

    Мик. А-а.

    Дэвис. Слушай. Ты мне ботинки не можешь достать, а? Просто позарез нужны. Куда ж я пойду без ботинок, а? Как ты думаешь, ты б не смог достать?

    Свет постепенно гаснет. Затемнение. Утро. Астон натягивает брюки. Легкая гримаса. Оборачивается к своей кровати, берет полотенце со спинки, машет им. Вешает на место, подходит к Дэвису и будит его. Дэвис резко садится.

    Астон. Ты сказал, чтобы я тебя разбудил.

    Дэвис. Зачем?

    Астон. Ты сказал, что думаешь пойти в Сидкап.

    Дэвис. Да, хорошо бы мне туда попасть.

    Астон. День сегодня не ахти.

    Дэвис. Что ж, выходит, отменяется?

    Астон. Я... я опять не очень хорошо спал.

    Дэвис. Я - ужасно спал.

    Пауза.

    Астон. Ты здесь...

    Дэвис. Ужасно. Дождь ночью шел, что ли?

    Астон. Небольшой.

    Подходит к своей кровати, берет маленькую планку и начинает чистить наждачной шкуркой.

    Дэвис. Так и знал. Заливало на голову.

    Пауза.

    И сквозняком прямо в лицо тянуло.

    Пауза.

    С мешковиной которое окно не можешь разве закрыть?

    Астон. Взял бы и закрыл.

    Дэвис. Так как же тогда, а? Дождь прямо на голову льет.

    Астон. Воздуха надо немного.

    Дэвис (вылезает из постели. На нем брюки, жилет и фуфайка. Надевая сандалии). Слушай. Я всю жизнь на воздухе провел. Нечего мне про воздух толковать. Я только о чем говорю: что-то слишком много воздуха в окно идет, когда я сплю.

    Астон. Здесь душно очень, когда окно закрыто.

    Подходит к стулу, кладет на него планку и продолжает чистить наждаком.

    Дэвис. Да, но послушай, ты ж знаешь, о чем я говорю. Этот дождь чертов - он мне прямо на голову. Спать не дает. Я ж мог до смерти простудиться на таком сквозняке. Вот и всё. Окно только закрой, и никто простужаться не будет, вот и всё.

    Пауза.

    Астон. Я не могу здесь спать при закрытом окне.

    Дэвис. Да, но я как? Обо мне... обо мне ты подумал? Я - как?

    Пауза.

    Астон. А почему бы тебе наоборот не спать?

    Дэвис. То есть как?

    Астон. Ногами к окну.

    Дэвис. И что?

    Астон. Дождь на голову не попадет.

    Дэвис. Нет, так не выйдет. Так не выйдет.

    Пауза.

    То есть я иначе уже спать не могу. Со мной чего менять, лучше с окном. Смотри, дождь идет. Погляди только. Вон как льет.

    Пауза.

    Астон. Я, пожалуй, пройдусь по Голдхок-роуд. С одним типом надо поговорить. У него верстак есть. В хорошем состоянии, как я поглядел. Вряд ли он ему нужен.

    Пауза.

    Пройдусь туда, попробую...

    Дэвис. Смотри, что получается. В Сидкап сегодня уже не добраться. Э, а сейчас не закроешь окно, а? А то зальет всё.

    Астон. Закрой пока что.

    Дэвис (закрывает окно и смотрит во двор). А что там под брезентом?

    Астон. Доски.

    Дэвис. Зачем?

    Астон. Для моего сарая.

    Дэвис (садится на кровать). Ботинки не присмотрел мне еще, что обещал?

    Астон. Ботинки? Нет. Посмотрю... может, сегодня принесу.

    Дэвис. Куда ж мне сейчас в этих выходить? Даже чаю не выйдешь попить.

    Астон. Тут есть кафе по дороге.

    Дэвис. А хоть бы и было, что с того?

    Во время следующего монолога Астона в комнате постепенно темнеет. К концу монолога ясно виден лишь Астон; Дэвис и все предметы - в тени. Свет следует убирать постепенно, незаметно.

    Астон. Я туда захаживал частенько. Давно это было. А потом перестал. Мне там нравилось. Очень часто заходил провести время. Перед тем как уехал. Как раз перед этим. Мне кажется... это было одно с другим связано... Они все... там... были постарше, чем я. Но они вроде всегда слушали. Мне казалось... они понимали, что я говорил. То есть я обычно с ними разговаривал. Слишком много болтал. Моя ошибка. И на фабрике то же самое. Стою там или в перерыв, всегда... треплюсь о разных вещах... А эти люди, они слушали, что бы я... им ни рассказывал... И больше ничего. Беда в том, что у меня было вроде галлюцинаций. И не галлюцинации даже... У меня было чувство, что я все вижу... очень ясно... все... было такое ясное... все обычно... все обычно... все обычно успокаивалось... все успокаивалось... все такое... спокойное... и... так ясно видно... было... Может, и не так... Но все равно, кто-нибудь должен был сказать. Я ничего не знал. И... верно, какая-то сплетня объявилась. И пошла ходить. Мне казалось, люди стали смешные. В кафе. На фабрике. Я все не понимал. Тогда однажды меня увезли в больницу, под самым Лондоном. Меня... привезли туда. Я не хотел. Все равно... я пытался убежать, не раз даже. Но... это не просто. Мне задавали вопросы там. Приводили и задавали разные вопросы. Ну, я им говорил... когда они хотели... о чем я думал. Хм. Тогда однажды... этот человек... доктор, наверно главный... он такой был... видный из себя... хотя я и не знал точно. Он меня вызвал. Он сказал... он сказал, что у меня чего-то там было. Он сказал, что они исследовали и решили. Он мне так сказал. И еще показал пачку бумаг и сказал, что у меня чего-то там есть, какая-то болезнь. Он сказал... просто сказал, понимаешь? У тебя... вот то-то. Это твоя болезнь. И мы решили, говорит, что в твоих интересах мы можем предложить только одно лечение. Он сказал... но я... точно не помню... как он выразился... он сказал, мы что-то сделаем с твоим мозгом. Он сказал... если нет, ты здесь останешься на всю жизнь, а если да, у тебя есть шанс. Сможешь выйти, он сказал, и жить как все. Что вы хотите сделать с моим мозгом, я его спросил. Но он только повторил, что раньше. Ну, я был не дурак. Я знал, что я несовершеннолетний. Я знал, что он ничего со мной не сделает без разрешения. Я знал, что ему нужно разрешение от моей матери. Я ей написал и сказал, что они хотят сделать. Но она подписала их бланк, понимаешь, дала им разрешение. Я знаю, потому что он показал мне ее подпись, когда я про это заговорил. Ну, в ту ночь я пытался убежать, в ту ночь... Я пять часов перепиливал один прут в окне палаты. Пока было темно. Они обычно светили фонариком на все кровати каждые полчаса. Так что я все рассчитал. И когда все было почти готово, у одного там... у него был припадок, прямо рядом со мной. Так что меня поймали. А через неделю они начали обходить и делать эту штуку с мозгом. Нам всем должны были это сделать, в той палате. И они приходили и делали по одному. По одному в ночь. Я был один из последних. И я все мог видеть, как это у других происходило. Они приходили с такими... не знаю, что это такое... вроде больших зажимов с проводами, а провода шли к маленькой машине. Электрической. Они клали человека, и этот главный... главный доктор, укреплял зажимы, вроде наушников, он их укреплял по обеим сторонам черепа. Один человек держал машину, понимаешь, и он... там он держал машину, понимаешь, и крутил ее, а главный просто прижимал эти зажимы по обе стороны - на черепе. А потом снимал. Потом они человека закрывали и больше не трогали. Некоторые начинали буянить, но по большей части все обходилось. Они просто так лежали. Да, они уже ко мне подходили, и в ту ночь, как они пришли, я поднялся и стоял, прижался к стене. Мне велели лечь на кровать, а я знал, что им надо меня положить, так как, если бы они мне это сделали стоя, у меня мог бы сломаться позвоночник. Так что я стоял, и тогда один или двое подошли ко мне, да, я тогда был моложе, гораздо сильнее, чем теперь, я был очень сильный, одного я положил, а другого схватил за горло, и тогда вдруг этот главный приставил мне зажимы к черепу, а я знал, ему не полагалось делать так, пока я стою, вот почему я... в общем, он это сделал. Так что я вышел. Вышел оттуда... но я не мог ходить. Не думаю, чтобы они мне повредили позвоночник. Это все было в порядке. Главное... что мои мысли стали медленнее... я совсем не мог думать... не мог... собраться... с мыслями... э-э-э... не мог... никак собрать их... вместе. Главное - я не слышал, что говорят. Я не мог смотреть ни направо, ни налево, мне надо было глядеть только перед собой, потому что, если я поворачивал голову... я не мог держаться... прямо. И еще головные боли. Я не выходил из комнаты. Это когда я жил с матерью. И с братом. Младшим. И я все вещи разложил по порядку у себя в комнате, все вещи, что были мои, но я не умер. Дело в том, что мне следовало умереть. Мне надо было умереть. Но все равно мне сейчас гораздо лучше. Только я с людьми не говорю теперь. Держусь подальше. Никогда не хожу туда, к ним, в кафе... И ни с кем не разговариваю... как сейчас. Я часто думал - вернусь и найду того, кто мне это подстроил. Но раньше мне еще кое-что надо сделать. Я хочу построить тот сарай, в саду...

    Занавес

    Действие третье

    Две недели спустя. Мик лежит на полу, под головой у него свернутый ковер, он глядит в потолок. Дэвис сидит на стуле, в руках у него трубка. На нем новая куртка. День. Тишина.

    Дэвис. Я так думаю, он чего-то с крышей сделал.

    Пауза.

    В прошлую неделю вон сколько дождей было, а в ведро совсем и не каплет.

    Пауза.

    Он, должно быть, смолой снаружи замазал.

    Пауза.

    Там кто-то расхаживал по крыше прошлой ночью. Должно быть, он.

    Пауза.

    Мне так сдается, это он снаружи там замазал на крыше. И ни слова мне не сказал. Вообще мне ни слова не говорит.

    Пауза.

    Не отвечает, когда я к нему обращаюсь.

    Зажигает спичку, подносит к трубке, задувает ее.

    Не дает мне нож!

    Пауза.

    Не дает мне нож, чтобы резать хлеб!

    Пауза.

    А как я буду резать хлеб без ножа?

    Пауза.

    Это ж невозможно!

    Пауза.

    Мик. У тебя есть нож.

    Дэвис. Чего?

    Мик. У тебя есть нож.

    Дэвис. Ну есть нож, конечно, есть нож, а как ты думаешь, таким можно хлеб отрезать? Это ж не хлебный нож. Им хлеб не режут. Я его подобрал где-то. Я и не помню совсем где. Я чего хочу...

    Мик. Я знаю, чего ты хочешь.

    Пауза.

    Дэвис (поднимается и идет к газовой плите). А с плитой этой? Он говорит, она не подключена. Откуда я знаю, подключена она или нет? Я вон где, я прямо под ней сплю, я среди ночи просыпаюсь - у меня лицо чуть не в духовке, господи боже! Она прямо у меня перед лицом, откуда я знаю - может, она взорвется, когда я лежу в постели, может, она меня угробит!

    Пауза.

    Но он вроде и внимания не обращает, когда я говорю. Я сказал ему недавно, слышишь, я сказал ему насчет этих черных, насчет черномазых, что приходят из другого дома и пользуются уборной. Я сказал ему, что там одна грязь была, все перила были грязные, они черные были, вся уборная была черной. А он что сделал? Он за всем тут следить должен, ему нечего было сказать, у него и слова не нашлось сказать. Ему наплевать!

    Пауза.

    Недели две назад он сидел здесь, он тут со мной разговорился. Недели две. Такого наговорил!.. А с тех пор и слова не сказал. А тогда говорил и говорил. И не знаю, с чего это он... Не смотрел на меня, вроде и не со мной говорил, ему вообще на меня наплевать. Он сам с собой разговаривал! Ему только это и нужно. Ты вот ко мне подходишь, совета просишь... Он такого никогда не сделает. У нас с ним не получается разговора, понимаешь? Нельзя же жить в одной комнате, если совсем друг с другом не говоришь.

    Пауза.

    Никак я его не пойму.

    Пауза.

    С тобой вдвоем мы бы устроили тут как надо.

    Мик (задумчиво). Да, ты прав. Слушай, что бы я сделал с этим домом.

    Пауза.

    Я бы из него шикарный особняк сделал. Скажем... эту комнату. Эта комната была бы кухней. Площадь подходит, окно большое, полно света. Я бы сделал... я бы сделал здесь синие с отливом, медно-красные и пергаментные квадраты из линолеума. И эти тона повторил бы на стенах. Плита, мойка - белые с черным верхом. Для шкафов, для посуды места сколько угодно. Маленький стенной буфет и большой стенной буфет, а в углу буфет-вертушка. В буфетах недостатка бы не было. А столовую сделать через площадку, слышишь? Да. Подъемные жалюзи на окнах, пробковые коврики... Стол... полированный, из тикового дерева, сервант с черными матовыми ящиками, у стульев гнутые ножки, мягкие сиденья, кресла с шерстяной кремовой обивкой... Буковый диванчик с плетеным сиденьем из морской травы, белый жаростойкий кофейный столик... белая керамика... Да. Потом спальня. Что такое спальня? Это убежище. Приют отдыха и тишины. Здесь отделка спокойная. Освещение - самое необходимое. Мебель... красное и розовое дерево. Лазурно-голубой ковер, голубые с белым легкие занавески, постельное покрывало с синими розочками на белом фоне, туалетный столик - такой, что можно делать выше-ниже, на нем пепельница, лампа с абажуром из рафии... (Садится.) Не квартира была бы, а дворец.

    Дэвис. Еще бы, так и было бы.

    Мик. Дворец.

    Дэвис. А кто бы там жил?

    Мик. Я. Мой брат и я.

    Пауза.

    Дэвис. А как же я?

    Мик (неторопливо). Весь этот хлам здесь, он никому не нужен. Просто куча старого железа, и только. Лом. Разве из этого устроишь дом? Тут ведь никак не развернешься. Это хлам. Он его так и не смог продать, ему и двух пенсов за него не дадут.

    Пауза.

    Хлам.

    Пауза.

    Но ему как будто все равно, что я думаю, вот в чем беда. Почему бы тебе не поговорить с ним, не узнать, чего он хочет?

    Дэвис. Мне?

    Мик. Да. Ты же его друг.

    Дэвис. Никакой он мне не друг.

    Мик. Но ведь ты живешь с ним в одной комнате, верно?

    Дэвис. Никакой он мне не друг. Его и не разберешь никогда. То есть я хочу сказать, что с таким, как ты, все ясно...

    Мик смотрит на него.

    То есть ты себе на уме, я и не говорю, что ты не себе на уме, это каждый видит. Может, ты и чудишь по-своему, так ведь все мы такие, а у него всё по-другому. То есть с тобой, по крайней мере, с тобой ясно, что ты...

    Мик. Прямой.

    Дэвис. Точно, прямой.

    Мик. Да.

    Дэвис. А вот он, у него никогда не поймешь, что он еще выкинет.

    Мик. Угу.

    Дэвис. Он же бесчувственный!

    Пауза.

    Понимаешь, мне нужны часы! Мне нужны часы, чтобы показывали время! Как я могу узнать время без часов? Я не могу! Я сказал ему, слушай, вот бы сюда часы, чтобы я знал, который час! То есть, если знаешь время, чувствуешь себя свободно, понимаешь? А так, что мне надо делать? На улицу выйду - на часы посмотрю, а потом надо не забыть, когда я уже дома. Но так ведь нельзя, то есть стоит пять минут здесь побыть, и я уже забыл. Забыл, который час!

    Ходит по комнате.

    Потом, смотри. Если я нездоров и днем полежу, откуда мне знать, когда я проснусь, пора ли пить чай! Еще, понимаешь, ничего, когда приходишь. На углу есть часы, и, когда я вхожу в дом, я знаю, который час. Но когда вошел! Когда я уже здесь! Тогда у меня и понятия нет, сколько времени.

    Пауза.

    Нет, что мне нужно, так это часы... здесь, в комнате, тогда я, может, еще продержусь. Но он мне ничего не дает.

    Садится на стул.

    Будит меня! Он меня будит посреди ночи! Говорит, что я бормочу! Я тебе говорю, я уже было на днях решил все ему высказать!

    Мик. Он не дает тебе спать?

    Дэвис. Не дает мне спать! Будит!

    Мик. Какой ужас!

    Дэвис. Я в разных местах бывал. Мне всегда давали спать. И везде так, куда ни пойди. Кроме как здесь.

    Мик. Сон необходим. Я всегда это говорю.

    Дэвис. Точно, сон необходим. Я утром просыпаюсь, я измотанный совсем. У меня есть дела, мне надо ходить везде. Мне надо определиться, мне надо пристроиться. Но когда я встаю утром, у меня совсем нет сил. И ко всему еще нет никаких часов.

    Мик. Да.

    Дэвис (встает, ходит по комнате). Он уходит, я не знаю, куда он идет, где это он ходит, он мне не говорит. Мы с ним болтали, бывало, а потом - хоть бы разок. Я не вижу его никогда, он уходит, приходит поздно, только и делает, что меня расталкивает среди ночи.

    Пауза.

    Послушай! Я просыпаюсь... Я просыпаюсь утром, и он лыбится на меня! Он стоит тут, смотрит на меня и лыбится! Я его вижу, понимаешь, я его вижу через одеяло. Пиджак надевает, потом оборачивается, смотрит на мою кровать, рот до ушей. Какого дьявола он зубы скалит? Только он не знает, что я за ним смотрю через одеяло. Слабо ему знать! Не знает, что я его вижу, думает, я сплю, но я за ним слежу все время через одеяло, понял? А он не знает! Он просто смотрит на меня и зубы скалит, а не знает, что я вижу!

    Пауза.

    (Наклоняясь к Мику.) Ты, верно, чего хочешь, ты хочешь поговорить с ним, точно? Я уже... Я уже всё придумал. Ты скажи ему... у нас есть, мол, планы насчет этого дома, мы могли бы тут устроиться, мы всё привели бы в порядок. Смотри, я мог бы все отделать здесь, я бы тебе помог во всем... если б мы вдвоем тут, ты да я...

    Пауза.

    Ты теперь где живешь?

    Мик. Я? Ну, у меня есть квартира. Неплохая. Всё на месте. Приходи как-нибудь, выпьем. Чайковского послушаем.

    Дэвис. Нет, ей-богу, тебе бы поговорить с ним. То есть ты же его брат.

    Пауза.

    Мик. Да... может, и поговорю.

    Хлопает входная дверь. Мик поднимается и выходит.

    Дэвис. Ты куда? Это же он!

    Молчание.

    Дэвис стоит, затем идет к окну и выглядывает. Входит Астон. У него в руках большой бумажный пакет. Он снимает пальто, разворачивает пакет и вынимает ботинки.

    Астон. Ботинки.

    Дэвис (оборачиваясь). Чего?

    Астон. Я их подобрал. Примерь!

    Дэвис. Ботинки? Какие ботинки?

    Астон. Может, подойдут.

    Дэвис (снимает свои сандалии и примеряет ботинки, прохаживается, поводит носками, наклоняется и ощупывает кожу). Нет, не годятся.

    Астон. Да?

    Дэвис. Не подходят.

    Астон. Ммм...

    Пауза.

    Дэвис. Ладно, вот что, я их поношу... пока других не достану.

    Пауза.

    А где шнурки?

    Астон. Нет шнурков.

    Дэвис. Я не могу их носить без шнурков.

    Астон. Я нашел без шнурков.

    Дэвис. Тогда что ж, тогда крышка. То есть они держаться не будут без шнурков. Чтобы ботинки сидели на ноге без шнурков, нужно ногу напрягать, понимаешь? Ходить с напряженной ногой, понимаешь? Это же вредно! Большая нагрузка для ноги. А если ботинки зашнурованы, не надо совсем напрягаться.

    Астон (подходит к своей кровати). Может, у меня завалялись какие.

    Дэвис. Вот, вот, понимаешь, чего мне надо?

    Пауза.

    Астон. Вот какие-то.

    Дэвис. Они коричневые.

    Астон. Больше нет.

    Дэвис. А ботинки черные.

    Астон не отвечает.

    Ладно, подойдут, пока других не достану. (Садится на стул и зашнуровывает ботинки.) Может, в них я доберусь завтра до Сидкапа. Если я туда попаду, смогу пристроиться.

    Пауза.

    Мне хорошую работу предлагали. Один тип предлагал, у него... у него куча планов. У него всё впереди. Но им нужны мои бумаги, понимаешь, им нужны рекомендации. Мне надо бы попасть в Сидкап, а то как иначе я их получу? Они там, в Сидкапе, понимаешь? Главное - попасть туда. Тут-то и загвоздка. Погода никак не позволяет.

    Астон незаметно для Дэвиса тихо выходит.

    Не знаю, как еще ботинки придутся. Тяжелая дорога, я был там раньше. Вроде когда сюда шел. В прошлый раз я шел оттуда, да... в тот раз... возвращался... дорога была дрянь... все время дождь шел... хорошо, я не помер там, на дороге. Но я добрался досюда, шел без остановки... да... шел без остановки. Но все равно я так не могу, мне надо сейчас... мне надо опять туда пойти, найти того типа... (Оборачивается.) Черт! Вот ведь гад какой, он меня и не слушает!

    Затемнение.

    Ночь. Тусклый свет через окно. Астон и Дэвис на своих кроватях. Дэвис стонет. Астон садится, поднимается с постели, включает свет, подходит к Дэвису и трясет его.

    Астон. Эй, хватит, слышишь? Я не могу спать.

    Дэвис. Что? Что? Что такое?

    Астон. Опять расшумелся.

    Дэвис. Я старый человек, что ты хочешь от меня - чтобы я не дышал?

    Астон. Шумно очень.

    Дэвис. Ты что, хочешь, чтоб я не дышал?

    Астон (идет к своей кровати, надевает брюки). Пойду глотну воздуха.

    Дэвис. Что ты хочешь от меня? Слушай, приятель, я не удивляюсь, что за тобой приезжали. Будить старого человека посреди ночи - ты и точно чокнутый! Из-за тебя мне кошмары снятся, кто ж виноват тогда, что мне кошмары снятся? Если бы ты меня не дергал все время, я бы не шумел! Как ты хочешь, чтобы я спал тихо, когда ты меня расталкиваешь все время? Ты что, хочешь, чтобы я не дышал?

    Отбрасывает одеяло и вылезает из постели, одетый в фуфайку, жилет и брюки.

    Здесь холод такой, что мне приходится в брюках ложиться. Никогда в жизни так не спал. А здесь приходится. И все потому, что ты не сделаешь отопления, черт бы его драл! Я видел дни и получше, приятель. И ни в какие заведения меня не помещали, это точно. Я в здравом уме! И нечего меня дергать. Со мною-то всё в порядке, ты сам не рыпайся. Знай свое место, то-то! Могу тебе сказать, твой брат за тобой поглядывает. Он всё о тебе знает. У меня там есть друг, ты не беспокойся. У меня там стоящий друг! Как с мразью со мной обращается! Чего ж ты меня тогда сюда привел, раз так думал со мной обращаться? Ты думал, ты меня получше, как бы не так. Я всё знаю. Они тебя засадили раз, они тебя и еще раз засадят. Твой брат за тобой поглядывает! Они могут еще раз к твоей голове провода подвести! Они еще подведут! Когда захотят. Им только стукнуть надо. Они тебя в карете отвезут, парень. Приедут сюда, подхватят и увезут! Будешь знать тогда! Подведут провода к голове, узнаешь тогда. Они только взглянут на весь этот хлам, где я сплю, и сразу поймут, что ты псих. Ну и сплоховали они, слышишь ты, такого выпустить, а?! Неизвестно, что тебе надо, уходишь, приходишь, никто не знает, что тебе надо! Но с собой я такого не потерплю. Думаешь, я всю грязную работу за тебя буду делать? Ха! Да ты в себя приди! Ты хочешь, чтобы я грязную работу делал по всей лестнице только ради как спать в этой вонючей дыре? Нашел дурака! Мальчишка! Да ты сам не знаешь, что ты все время делаешь. Ты же тронулся! Ты уже наполовину спятил! Все ясно, стоит лишь глянуть. Хоть бы раз монету подкинул! Обращается со мной как с поганой скотиной! Я-то никогда в дурдоме не был!

    Астон делает легкое движение по направлению к нему. Дэвис вынимает свой нож из заднего кармана.

    Попробуй только подойти, приятель! У меня вон что есть. Он был в деле. Он был в деле. Лучше не суйся.

    Пауза.

    Они долго смотрят друг на друга.

    Думай, что делаешь.

    Пауза.

    Только попробуй тронь.

    Пауза.

    Астон. Я... мне кажется, тебе пора поискать чего другого. Мы вроде не поладили.

    Дэвис. Поискать чего другого?

    Астон. Да.

    Дэвис. Мне? Это ты кому? Сам поищи, понял?

    Астон. Что?

    Дэвис. Ты! Ты поищи чего другого!

    Астон. Я живу здесь. А ты - нет.

    Дэвис. Я - нет? Нет уж, я живу здесь. Мне здесь работу предложили.

    Астон. Да... в общем, ты не совсем подходишь.

    Дэвис. Не подхожу? Ладно. К твоему сведению, тут кое-кто думает, что я вполне подхожу. И еще... я тут остаюсь сторожем! Понял? Твой брат, он мне сказал - понял? Я буду сторожем.

    Астон. Мой брат?

    Дэвис. Он остается, он здесь будет хозяйничать, и я с ним.

    Астон. Слушай. Я дам тебе... пару монет, ты сможешь добраться до Сидкапа.

    Дэвис. Ты сначала сарай построй! Пару монет! Когда мне здесь жалованье обещают! Ты сначала свой вонючий сарай построй! Вот как!

    Астон (долго смотрит на него). Это совсем не вонючий сарай.

    Долгая пауза.

    (Приближается к нему.) Он чистый. Хорошее дерево. Я его построю. Не волнуйся.

    Дэвис. Не подходи!

    Астон. И нечего называть его вонючим.

    Дэвис наставляет на Астона нож.

    Сам ты вонючий.

    Дэвис. Что?

    Астон. Всю комнату здесь провонял.

    Дэвис. Это ты мне?!

    Астон. Смердишь все время. Вот почему я спать не могу.

    Дэвис. Ты так меня! Ты меня - вонючим?!

    Астон. Лучше уходи.

    Дэвис. Я тебе покажу - вонючий!

    Выбрасывает руку вперед, она дрожит, нож нацелен Астону в живот. Астон не шевелится. Молчание. Рука Дэвиса замирает. Они стоят друг против друга.

    Я тебе покажу - вонючий!

    Пауза.

    Астон. Собирайся.

    Дэвис отводит нож, прижимает к груди, тяжело дыша. Астон идет к кровати Дэвиса, находит его сумку и заталкивает туда его вещи.

    Дэвис. У тебя... у тебя права такого нет... Положь, не трогай... это мое! (Хватает сумку и приминает содержимое.) Ладно... Мне тут работу предложили... ты погоди. (Надевает куртку.) Ты погоди... твой брат... он тебе покажет... так меня обзывать... так меня обзывать... никто меня так не обзывал... (Надевает пальто.) Еще пожалеешь, что так меня обозвал, еще узнаешь, чем все кончится... (Берет сумку и идет к двери.) Еще пожалеешь, что так меня обозвал...

    Открывает дверь. Астон наблюдает за ним.

    Я теперь знаю, к кому обратиться.

    Уходит. Астон стоит. Затемнение. Свет. Ранний вечер. Голоса на лестнице. Входят Мик и Дэвис.

    Дэвис. Вонючий! Ты только послушай! Это я! Ты слыхал, что он сказал, а? Вонючий! Ты слыхал такое? И это он мне сказал!

    Мик. Ай-яй-яй.

    Дэвис. Это он мне сказал!

    Мик. Ты ведь не вонючий.

    Дэвис. Совсем нет, сэр!

    Мик. Если бы от тебя пахло, я бы первый тебе сказал.

    Дэвис. Я сказал ему, я сказал ему, что... я так сказал: ты еще узнаешь, чем все кончится, приятель! Я сказал: не забывай о своем брате. Я предупредил, что ты придешь ему мозги вправить. Он сам не знает, что заварил. Заварил со мной такое. Я сказал ему, я сказал ему: он придет, твой брат, он придет, у него всё в порядке, не как у тебя!

    Мик. Что ты хочешь сказать?

    Дэвис. Я?

    Мик. Ты говоришь - у моего брата не всё в порядке?

    Дэвис. Что? Я вот что говорю: у тебя ведь планы насчет этого места, насчет... насчет отделки, точно? То есть у него права нет мной тут командовать. Ты мне говоришь, что делать, я здесь работаю для тебя, то есть ты со мной... Я для тебя не ком грязи какой... мы оба... мы оба знаем, что он такое.

    Пауза.

    Мик. Что же он сказал тогда, когда ты ему открыл, что я предложил тебе место?

    Дэвис. Он... он сказал... он сказал... он вроде живет тут...

    Мик. А это что - неправда?

    Дэвис. Неправда?! Это твой дом или нет? Ты его сюда пустил!

    Мик. Я, пожалуй, мог бы его выселить.

    Дэвис. Я то и говорю.

    Мик. Да. Я мог бы его выселить. Я домовладелец. С другой стороны, он постоянный жилец. Уведомить его, сам понимаешь, дело простое. Все зависит от того, как эту комнату рассматривать. То есть рассматривать ее как меблированную или немеблированную. Понял меня?

    Дэвис. Нет, соображаю.

    Мик. Вся эта мебель, видишь ли, которая тут, это все его - кроме кроватей, конечно. Так что вот, здесь дело для юриста, вот так.

    Пауза.

    Дэвис. Пускай он убирается откуда пришел!

    Мик (поворачиваясь, чтобы взглянуть на него). Откуда пришел?

    Дэвис. Да.

    Мик. А откуда он пришел?

    Дэвис. Ну... он... он...

    Мик. Ты кое-что себе позволяешь иногда, а? (Пауза. Решительно, быстро.) Ладно, как бы там ни было, я совсем не против того, чтобы взяться здесь всё устроить...

    Дэвис. Давно бы так!

    Мик. Да, совсем не против. (Поворачивается к Дэвису.) Но ты смотри не подрывай свою репутацию.

    Дэвис. Это ты о чем?

    Мик. Да ты ведь говорил, что специалист по интерьеру, а мне только хороший нужен.

    Дэвис. Кто?

    Мик. Что значит - кто? Декоратор. Специалист по интерьеру.

    Дэвис. Я? Ты о чем говоришь? Я и не брался за это. Никогда такого не делал.

    Мик. Чего не делал?

    Дэвис. Нет, нет, это не я. Я никогда не занимался отделкой. С меня и так хватало. Много другой работы, знаешь ли. Но я... но я на все руки мастер... Дай только... дай только подучусь.

    Мик. Я не хочу, чтобы ты подучивался. Мне нужен первоклассный, опытный декоратор. Я думал, ты подойдешь.

    Дэвис. Я? Нет, постой-ка, ты не со мной говорил.

    Мик. Что значит - не с тобой? Я с тобой только и говорил. Тебе одному я открыл свои мечты, свои сокровенные желания, тебе одному и сказал, и только потому, что считал тебя опытным, первоклассным декоратором - по интерьеру... и экстерьеру.

    Дэвис. Нет, послушай...

    Мик. Ты что же, не знаешь, как скомбинировать синие с отливом, медно-красные и пергаментные квадраты линолеума и повторить эти тона на стенах?

    Дэвис. Нет, послушай, ты куда клонишь?

    Мик. Значит, ты не сможешь фанеровать стол тиковым деревом, не сможешь обить кресло мягкой кремовой обивкой, а к буковому диванчику не сможешь сделать плетеное сиденье из морской травы?

    Дэвис. Ничего такого я не говорил!

    Мик. Черт! Значит, я ошибся!

    Дэвис. Не говорил я ничего такого!

    Мик. Так ты паршивый самозванец, приятель!

    Дэвис. Ну скажешь ведь тоже. Ты меня взял в сторожа. Я собирался помочь тебе, только и всего. Ну и чтобы... чтобы за плату. Никогда я не говорил об этом, а ты меня обзываешь...

    Мик. Как тебя зовут?

    Дэвис. Опять...

    Мик. Нет, как твоя настоящая фамилия?

    Дэвис. Настоящая - Дэвис.

    Мик. А под какой ты ходишь?

    Дэвис. Дженкинз!

    Мик. У тебя две фамилии. А? А теперь вот что: ты почему же мне всю эту ерунду порол насчет внутренней отделки?

    Дэвис. Ничего я тебе не говорил! Да ты меня слушаешь или нет?

    Пауза.

    Это он сказал тебе. Это, должно, твой брат сказал. Он чокнутый! Он тебе всего наговорит назло, он чокнутый, он уже почти спятил, он тебе и сказал.

    Мик (медленно идет к нему). Как ты назвал моего брата?

    Дэвис. Когда?

    Мик. Он - кто?

    Дэвис. Я... я что хотел сказать...

    Мик. Чокнутый? Это кто чокнутый?

    Пауза.

    Ты моего брата назвал чокнутым? Моего брата? Ведь это, пожалуй... это, пожалуй, нахальство, а?

    Дэвис. Он сам так сказал.

    Мик (медленно обходит Дэвиса, рассматривая его). Странный ты человек. А? Ей-богу странный. Как ты пришел в этот дом, с тех пор здесь одни несчастья. Честно. Что ты ни скажешь, ничему нельзя верить. Каждое твое слово можно истолковать и так и эдак. И почти всегда врешь. Вспыльчивый, неуравновешенный, никогда не угадаешь, чего от тебя ожидать. Ты ведь не что иное, как животное, если присмотреться. Ты варвар. И сверх всего прочего ты только и делаешь, что смердишь. Сам посуди. Приходишь, рекомендуешься как декоратор, я тебя тут же беру - и что получается? Распространяешься о рекомендациях, которые у тебя где-то в Сидкапе, - и что получается? Я что-то не заметил, чтобы ты пошел в Сидкап за ними. Все это огорчительно. Похоже на то, что мне придется рассчитать тебя как сторожа. Держи. Вот полдоллара.

    Роется в карманах, вынимает монету в полкроны и швыряет ее к ногам Дэвиса. Дэвис стоит не двигаясь. Мик подходит к газовой плите и берет в руки статуэтку Будды.

    Дэвис (медленно). Ладно тогда... вот ты как... вот ты что... раз ты так хочешь...

    Mик. Я так хочу!

    Ударяет Буддой о плиту. Статуэтка разбивается.

    (Яростно.) Можно подумать, что у меня только и забот что этот дом. Мне и других забот хватает. Всего хватает. У меня есть и другие интересы. Надо мне свое дело наладить или нет? И подумать о расширении... во всех направлениях. Я же не стою на месте. Я продвигаюсь все время. Я двигаюсь... все время... Мне надо думать о будущем. Этот дом меня мало трогает. Мне-то что! Пусть братец о нем беспокоится. Он тут может всё разукрасить, пусть делает с ним что хочет. Меня это не волнует. Я думал, я ему делаю услугу, пустил сюда. У него свои планы. Ну и хорошо. Я - пас.

    Пауза.

    Дэвис. А я?

    Молчание. Мик смотрит на него. Хлопает входная дверь. Молчание. Они не двигаются. Входит Астон, закрывает дверь, идет по комнате и останавливается перед Миком. Они смотрят друг на друга. Оба едва заметно улыбаются.

    Мик (Астону). Послушай... э... (Идет к двери и выходит.)

    Астон оставляет дверь открытой, пересекает комнату за спиной Дэвиса, видит разбитого Будду и некоторое время рассматривает осколки. Затем идет к своей кровати. Снимает пальто, садится, берет отвертку и вилку и возится с ними.

    Дэвис. Я только вернулся за трубкой.

    Астон. Ага.

    Дэвис. Я вышел, и... на полдороге я... я вдруг... заметил... понимаешь... что не взял трубку. Вот и вернулся за ней.

    Пауза.

    Направляется к Астону.

    Это уже не та вилка, что ты тогда?..

    Пауза.

    Что, никак не получается, а?

    Пауза.

    Это, если ты... уперся, тогда, по-моему, может, ты...

    Пауза.

    Послушай...

    Пауза.

    Ты ведь это не всерьез сказал, что я смердил, правда?

    Пауза.

    Мы с тобой друзья были. Ты меня привел, ни о чем не спрашивал, уложил, ты мне товарищ был. Послушай. Я все думал, отчего бы я мог шуметь, это все из-за сквозняка, понимаешь, на меня дуло, когда я спал, вот я и ворчал, не зная того, а я все думал, то есть я подумал, если б, скажем, ты мне свою кровать уступил, а себе мою взял, между ними и разницы-то нет, такие же совсем кровати... У меня бы тогда твоя, а тебе спать все равно в какой, тогда у тебя моя, у меня твоя, и всё в порядке, я бы не на сквозняке был, понимаешь, то есть тебе если дует, то все равно, тебе воздух нужен, я ведь понимаю, ты тогда был там, доктора эти и все такое, взаперти, я ведь знаю, как там бывает, жарища, понимаешь, там всегда жарища, я заглядывал как-то, чуть не задохся, так что самый подходящий выход: махнемся кроватями, а потом всё по уговору - я здесь для тебя сторожу, присматриваю для тебя - для тебя, слышишь, не для кого другого... не... для твоего брата, слышишь, не для него, для тебя, я твой человек буду, ты только скажи... скажи только...

    Пауза.

    Ты как, что скажешь?

    Пауза.

    Астон. Нет, я люблю спать в своей кровати.

    Дэвис. Но ты ж меня не понял!

    Астон. Все равно вон та - кровать брата.

    Дэвис. Брата?

    Астон. Когда он ночует. А это моя кровать. Я только в ней и могу спать.

    Дэвис. Но брата ведь нет! Ушел он!

    Пауза.

    Астон. Нет. Я не могу поменяться кроватями.

    Дэвис. Но ты ж меня не понял!

    Астон (встает и подходит к окну). Все равно я буду занят. Мне надо сарай построить. Если я сейчас не построю, его никогда не будет. А пока его не будет, я не смогу начать ничего.

    Дэвис. Я тебе помогу сарай построить, вот чего я сделаю!

    Пауза.

    Я помогу! Мы оба его построим, вместе. Слышишь? В минуту сработаем! Слышишь, чего говорю?

    Пауза.

    Астон. Нет, я сам могу построить.

    Дэвис. Но послушай, я с тобой, я тут буду, я это тебе сделаю!

    Пауза.

    Вместе сделаем!

    Пауза.

    Господи, мы кровати поменяем!

    Астон идет к окну. Стоит спиной к Дэвису.

    Ты что же, ты меня выбрасываешь? Нельзя же так. Послушай, послушай, пускай, слышишь, пускай, я останусь, пускай, я что говорю, не хочешь меняться, пусть будет как есть, я в той же кровати останусь, может, я поплотней мешковину достану, ладно? На окно повешу, и не будет дуть, вот и всё, что скажешь, оставим как есть?

    Пауза.

    Астон. Нет.

    Дэвис. Почему... нет?

    Астон (оборачивается к нему). Ты слишком шумишь.

    Дэвис. Но... но... смотри... послушай... только послушай... то есть...

    Астон отворачивается к окну.

    Что ж мне тогда делать?

    Пауза.

    Что делать?

    Пауза.

    Куда идти?

    Пауза.

    Если ты хочешь, чтоб я ушел... я уйду. Ты только скажи.

    Пауза.

    Еще вот что... ботинки эти... ботинки, что ты мне дал... они ничего, подходящие... подходящие. Может, тогда я... отправлюсь...

    Астон не двигается. Он стоит у окна, спиной к Дэвису.

    Слушай... если я отправлюсь... если б я... достал документы... может, ты... может, ты пустишь... может, ты... если я отправлюсь... и достану мои...

    Долгое молчание.

    Занавес



    Арнольд Уэскер

    И ко всему - картошка...

    Действующие лица:


  • ОФИЦЕРЫ:
    • Командир эскадрильи
    • Командир части
    • Инструктор по летному делу
  • Сержант, инструктор по физической подготовке
  • КАПРАЛЫ:
    • Хилл
    • Дневальный
    • Первый капрал
    • Второй капрал
  • ПРИЗЫВНИКИ:
    • Каннибал (Арчи)
    • Уингейт (Чарльз)
    • Томсон (Пип)
    • Сифорд (Уилф)
    • Мак-Клор (Эндрю)
    • Ричардсон (Рыжий)
    • Коин (Плут)
    • Вашингтон (Улыбка)
    • Смит (Дики)
    • Часовой

        Действие первое

        Картина первая

        Казарма в одной из летных частей. Входят девять новобранцев. Они чувствуют себя весьма неуверенно. Казарму наполняет глухой шум голосов. В дверях появляется капрал Хилл, северянин, плотный, с короткой шеей. Он ждет, пока его заметят. Разговор мало-помалу смолкает, в казарме - тишина.
         

        Хилл (выждав некоторое время). Вот так-то лучше! А впредь входит в казарму старший по чину, все равно кто: старшина, сержант, - первый, кто его увидит, подает команду: Встать! Смир-но! Порядок! И что бы отделение ни делало, хоть вы все тут голые сидите, встать смирно, как горшки на заборе! Видели, палки какие в хорошем заборе? Ровные! И горшочки на них как сидят? Один к одному. Понятно? (Тщетно ждет ответа.) Я спрашиваю, понятно? В ответ неразборчивое бормотанье. Когда я задаю вопрос, мне надо отвечать. (Кричит.) Это понятно?

        Все (тоже кричат). Понятно, господин капрал!

        Хилл. Обучался тут кто-нибудь летному делу? Летному делу обучался кто-нибудь? Кто с сорокового года? Кто с тридцать девятого? Кто с сорок первого?

        Два парня, Эндрю и Дики, поднимают руки.

        Хилл (первому.) С какого месяца?

        Эндрю. С июля, господин капрал.

        Хилл вопросительно смотрит на другого.

        Дики. С мая, господин капрал.

        Хилл (к Дики). Будешь пока за старосту! (К Эндрю.) А ты - его помощником! Сложите свои мешки там - там у нас «красный угол». Не сейчас - погодя. (Внимательно оглядывает остальных. Кладет руки на плечи двум самым маленьким - Плуту и Рыжему.) Эти детки переходят в мое распоряжение. Будут делать, что я скажу, выполнять мои специальные (приказания. Будут следить за (моим оружием, ну, может, стелить постель, в общем все, кроме одежды. Сапоги, пояс, пуговицы я всегда чищу сам. Предупреждаю - с моими помощниками у нас не ссорятся! А полезете к ним - будете иметь дело со мной! Можно садиться. (Проверяет солдат по списку.)

        Вызванные по очереди встают и снова садятся... Солдаты сидят на койках и ждут.

        Хилл (Прохаживается взад-вперед по казарме.) Ну вот, теперь вы в армии, теперь вы не дома. На два месяца вашим домом будет эта казарма. Ну, месяцы будут горячие, вы тут у меня прокоптитесь... Квартирка - можете оглядеться! - квартирка наша сейчас в беспорядке. Четыре дня тут ничего не было и потому тут черт те что. (Пауза.) А когда тут идет служба, это у нас копченый дворец! (Пауза.) Так должно быть и при вас, потому что так было всегда. Теперь давайте знакомиться. Фамилия моя Хилл, капрал Хилл. Я человек не очень веселый. Почему так - не знаю. Не люблю смеяться и не люблю шуток - скоро увидите. Может, я таким родился, может, вырос таким - причина неизвестна. Вырастила меня армия. Вам придется здорово поработать в армии, хорошенько покоптить придется! Кое-кто оправится, некоторые заноют. Предупреждаю - кой-кому придется поплакать. Над такими не ржать! Отставить! Не задираться. Мы с вами будем друзьями. Вы меня не подведете - и я вас не выдам. С отделением, которое тут было перед вами, мы прекрасно провели время, покоптили отлично, порядок. И повеселились - будь здоров! Но света божьего - я зря коптить не буду! - света божьего не взвидят у меня, кто будет выкобениваться. Такие бывают - я их насквозь вижу. Вы их тоже скоро увидите. Я тут вижу уже трех таких. У них на физии написано, как они много знают и какие они хорошие. (Шепчет.) К этим у нас нет жалости ни стопочки! Теперь, вы видите вот эту штучку, видите, какие ручки, как лампочка мигает красиво? Это наш приемник, нашей казармы, и только нашей казармы, потому что наша казарма была всегда для всех примером. В других казармах приемников нет. Он всегда должен оставаться здесь. Я люблю музыку и очи- таю, что приемник здесь нужен. Некоторые начинают с курева или там чай пьют с утра. А мне только бы музыку - до чего здорово гремят у них инструментики! У каждого свой каприз. У меня, к примеру, - музыка. Люблю побаловаться. Если вы меня будете музыкой баловать, - я не возражаю. А теперь, если кто-нибудь хочет перейти из нашей казармы в другую, кому не понравился этот разговор, пусть выметается сейчас же! Ну, собирай монатки, живо! Я не возражаю.

        (Никто из призывников не двигается.)

        Можете еще сходить в нашу столовую. Но в десять тридцать чтоб все были на месте - в десять тридцать тушим свет к чертям! (Идет к двери, останавливается.) Кому здесь кажется, что я слишком груб?

        В казарме тихо. Капрал выходит. Все оцепенели. Вбегает солдат из соседней казармы.

        Солдат. Ну, ваш чего сказал?

        Улыбка (передразнивая). Меня зовут капрал Хилл. Я человек не очень веселый.

        Солдат (подражая шотландскому выговору). Меня зовут капрал Бридл. И я последняя сволочь!

        Картина вторая

        Солдатская столовая. Один из новобранцев бренчит на гитаре.

        Уилф.
        Пришлите за мной мою маму -
        Скорее хочу я домой.
        Я парень несчастный и пьяный,
        Невинность моя... что с тобой?
        Гудит голова, гудят ноги.
        Свирепый папаша-сержант.
        Эх, дали б немного мне денег -
        На баб и... спиртной провиант.
        Буфетчица Нелли
        Уж с кем-то в постели,
        Не знает, что я здесь на восемь недель.
        Восемь идиотских недель, мамочка!

        Чарльз. У меня там остались две девочки, целых две, и я и той и другой сказал, что люблю только ее. Бедолаги, обещал им жениться, а сам... Они по мне скучают.

        Уилф. Вот была б лафа, если бы мамаша меня все-таки услыхала. Да где там - она у меня глухая, как летучая мышь.

        Пип. Летучие мыши - слепые.

        Уилф. О, господи! Летучие мыши - слепые! Ой, старики, ой, тяжело!..

        Пип. Послушай, друг! Нам всем придется провести два кошмарных месяца под этой паршивой крышей. Изволь, пожалуйста, сию же минуту избавить нас от твоего красноречия, твоей гитары и твоих пролетарских завываний. Никто во всем этом здесь не нуждается. Посмеялись - и хватит. Понял?

        Чарльз. Откуда ты такой взялся?

        Пип. Мой отец банкир, мы с ним ненавидим друг друга. Я родился в большом поместье, в очень богатой семье...

        Чарльз. Чего ж ты не офицер?

        Пип. Не хочу! Отец у меня и генерал к тому же.

        Уилф.
        Мой папаша - генерал,
        А я - генераленок.
        Но мне папаша надоел,
        И я его вчера огрел по...
        Пока еще много силенок!
        Буфетчица Нелли
        Давно спит в постели!
        Черт, два кошмарных месяца, мамочка!

        Улыбка. Ну, ладно, Уилф, кончай!

        Рыжий. Хоть бы скорее рождество!

        Плут. А что рождество?! Четыре дня - и опять сюда пригонят. И еще месяц в дерьме...

        Рыжий. Но я... женюсь там.

        Плут. Чего?!

        Рыжий. Ровно через пятнадцать дней я должен был жениться.

        Чарльз. Ты что, идиот? Жениться?! У меня дома остались две девочки. Блондинка и брюнетка. Я ж прямо оборотнем стал, понял? Но жениться - это ж спятить надо!

        Пип. Ты хочешь сказать, что способен не только на производство младенцев?

        Чарльз. А вам, ваше грамотное высочество, можно и помолчать! Помолчите, ваше превосходительство, или я с вами поговорю! Что-то ты мне сразу не понравился.

        Пип. Ну-ну, мой мальчик, никто с тобой драться не будет!

        Уилф. Сноба корчишь, да?

        Пип. Однажды, когда я ехал к отцу в контору, у меня сломалась машина. Я мог бы, конечно, взять такси, но почему-то не взял. Пошел пешком. Контора отца в Сити, и мне пришлось пройти через Ист-Энд. Мне все там показалось таким странным! Отчего - не знаю. Ведь я видел снимки этой Мекки, я даже просматривал иногда «Дейли миррор», и все-таки что-то меня поразило. Странно. Зашел в кафе, выпил чаю. Большая, белая чашка, вся в трещинах. Съел кусочек какого-то кекса. Невкусно. На стенах, помню, там висели снимки боксеров с автографами, и кончики фотографий скрутились от жары. Время от времени к столу подходила женщина с тряпкой и протирала его. После этого оставались грязные полосы, и они засыхали такой странной мозаикой... Потом зашел какой-то человек и сел за мой столик. Ну чему я так удивился? Его лицо я видел сотни раз на первой странице газеты - там, где пишут о забастовках. Чернорабочий, носильщик, докер, может быть... Нет, для докера слишком стар. Глаза слезятся, он то и дело подносил к ним платок. Платок был аккуратно сложен, он разворачивал его, протирал глаза, складывал и совал обратно в карман. Он проделал это четыре раза и каждый раз смотрел на меня и улыбался. У него в морщинах скопилось столько грязи! На нем был старый жилет с перламутровыми пуговицами. Он не был неопрятен. Напротив, он был очень прилично одет. И волосы - правда, жирные - были, по-моему, чистыми. Я помню даже, какие там были стены - розовые у потолка, голубые внизу. Я сосчитал - они облупились в пятнадцати местах. И все-таки я не понимал, что меня удивляло в этом месте. Я не могу даже сказать, чтобы я чувствовал себя, как избалованный ребенок, нет!.. И тут на глаза мне попалось меню: все в пятнах и чересчур красиво написанное - видно, каким-то иностранцем. А на верху меню была пометка - ах, черт, опять этого гадкого старика вспомнил! - да, была пометка: «Ко всем блюдам один гарнир - картошка». Картошка ко всем блюдам! Они производят на свет детей, а едят картошку ко всем блюдам!

        Входит Хилл.

        Хилл. Я оказал - в десять тридцать отбой. В десять тридцать! Ну, живо, быстрей, чем кошка мяукнет, - марш в казарму!

        Уилф. О господи, мамочка моя, когда же это кончится?! Два месяца, мамочка, два копченых месяца! Быстрей, чем кошка мяукнет, мамочка!

        Хилл. Ну, живо, живо, в казарму! Живо! В казарму, по койкам! Живо! (Смотрит на часы. Пауза.) Выходи! Даю вам...

        Картина третья

        Плац. Утро.

        Хилл. Даю шестьдесят секунд. Выходи! Кто не хочет иметь наряд, выходи за шестьдесят секунд! Раз, два, три, четыре - из казармы бе-гом! - двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь! Бе-гом! Теперь стройся в одну шеренгу и разговоры отставить! Отделение! Становись! Ровней, негритосы, ровней! Это у нас называется плац. «Отбивной» плац. Вы мне сейчас покажете, как его отбивать. Так. Теперь, первое, что вам надо знать, - вам надо знать команду «смирно», команду «вольно», поворот на месте и в строю и как идти строем. Чтобы стать по команде «смирно», вы резким движением - повторяю, резким движением - занимаете такое положение: пятки вместе... Прекратить! Мне повезло: у меня глаза на затылке. Не бузотерить у меня за спиной!.. Ноги не сдвигать - ждать моей команды! По команде «смирно» вы быстрым движением - повторяю, быстрым движением - занимаете такое положение: пятки вместе, носки врозь. Выровнять носки! Колени вместе, выпрямиться, опирайся на всю ступню! Плечи опустить, спину выпрямить. Равнение к центру. Руки опущены. Локти прижаты к бокам, ладони - к бедрам. Запястья не выворачивать. Руку в кулак не сжимать. Большой палец прижат к указательному и касается шва брюк. Большой палец не сгибать! Выше голову, подбородок убрать, глаза раскрыты, выражают готовность и смотрят не прямо, а чуть повыше головы командира. А ну, давай попробуем! Пятки вместе, выпрямиться. Старайся опираться на всю ступню. Вы что, не замечали, чем по земле ходите?! Так вот, вы ходите, а не летаете, и научитесь использовать свои ноги по назначению! Стой на месте, глаза раскрой, рот закрой, равнение к центру. Так. Ну вот, теперь вы вроде бы стоите «смирно». Чтобы стать по команде «вольно», вы оставляете правую ногу на месте, а левую отводите немного в сторону. Между правой и левой ногой у вас будет что? - делай за мной! - У вас будет двенадцать дюймов. Руки заложить за спину, - локти не сгибать, тыльную часть правой руки вложить в ладонь левой, большие пальцы скрестить. Руки и остальные пальцы выпрямлены и смотрят вниз. Вес тела - между обеими ногами. Руки держать ровно, спину не гнуть. (Осматривает их,) Правую руку - в левую, свою левую, а не соседскую. Старайся, чтобы локти сошлись! Когда я подам команду «отделение!», вы должны мигом подтянуться и принять это положение. Приготовься - будто в гости идешь!.. Ну, поупражняемся. Вольно! Стойте «вольно»! Руки за спиной! Не сутулиться, не шаркать ногами! Не разговаривать! Расслабиться, голову ниже! Вольно!! Кто не расслабится, получит наряд! Отделение! Внимание! Отставить! Не отставай! Отделение! Внимание! Смирно! Вольно! Теперь поворот направо. Это делаем так. Колени сомкнуть. Подняться на носок левой ноги и на пятку правой и повернуться направо под прямым углом. Носок правой ноги и пятка левой - на весу. Вес тела - на правой ноге. Опустить носок правой ноги. Теперь, когда заканчиваешь поворот, правая нога стоит на земле, а левая отставлена, и ее пятка приподнята. Колени напряжены, тело - как при команде «смирно»! Теперь стукни левой ногой о правую. Вот так - поднять, стукнуть! Не коптить! Как надо стукнуть! Выше колени! Выше колени, копченые! Теперь застыли на месте, н все - команда выполнена. Отделение! Внимание! Теперь командую поворот направо. Напра-во! Негритосы ползучие, лунатики копченые! Вместе надо делать, вместе! Отставить! Поворот направо - напра-во! Теперь как идти строем. Когда я говорю перед строем: «Шагом!» - ваша правая нога мне не нужна. Все надо делать красиво и быстро - как молния копченая. Раз! Вот так... (изображает неуклюжего солдата, который медленно поднимает словно налитую свинцом левую ногу)... не надо делать. Раз! Вот так - надо. Левую руку - поднять до отказа вверх, правую - на уровень нагрудного кармана. Команда «шагом марш!» По команде «шагом!» делайте шаг вперед, но дальше ни с места, ясно? «Шагом!» А не «Шагом марш»! Ну, сейчас, ясное дело, начнется разная ерунда. Ладно, поглядим. Отделение! Шагом!.. (Как и следовало ожидать, два новобранца маршируют вперед, сбивая с ног стоящих перед ними. Солдат, стоявший впереди всех, уходит, маршируя, за сцену.) Прекратить смех! Кто засмеется, получит наряд. (Стоит, наблюдая еще за одним солдатом, который последовал примеру ушедшего.) Отлично. Эй, Хорас, до-мо-ой! (Солдат возвращается, боясь поднять на капрала глаза.) Эх ты, бродяга копченый! Ты что, не слышишь, не видишь? Ты что, не понимаешь простую команду? А? Молчать! Не отвечать! Молод еще. Первым делом - позаботься не грубить! Тебе никто не грубит, и ты не груби! Отставить смех! Кто засмеется, получит наряд! (Улыбке.) Ты! Я сказал, отставить смех, я сказал - отставить!!!

        Улыбка. Я не смеюсь, капрал. Это у меня всегда. Я таким родился.

        Хилл. Ага! Тогда не сметь у меня плакать! Попрыгаешь у меня через того еще козла! (Подойдя к тем, кто нарушил строй.) Вы, молодцы! Если б внимания у вас была хоть стопочка, вы бы все сделали правильно! Но вы зевали. Вам понравились самолетики на небе. Летать захотелось? На небо захотелось раньше времени, к богу поближе? На пластмассовых крылышках? Как в кино? Смотреть мне в глаза! (Всем.) Вы лучше мне сразу скажите, как с вами обходитьоя. Могу полегче, могу покруче. Мне все равно. Если вам нравится, когда я в плохом настроении, - пожалуйста! Только так и скажите! Вольно! Теперь попробуем по-другому, полегче. Будем выполнять команду по разделениям и будем считать. Тогда, может, делаем все вместе. Я хочу, чтобы мы все делали вместе. Тогда у нас получится самая счастливая семейка на свете. Будем шагать вместе как один человек. Ну, когда я командую: «Смирно!», - вы что делаете? Вы крепенько стучите нога об ногу и кричите: «Раз!» Вот так. Когда я командую: «Направо!», - вы поворачиваетесь, крепенько стучите нога об ногу и кричите: «Раз! Два!». Так. Ясно? Не слишком много думать надо, а? Мозги у всех справляются? Отлично! Отделение! Отставить! (Смирно! Направо! Отделение. Раз! Раз! Два!

        Хилл. Отставить! Вольно! Не слышу шага. Я разве забыл сказать, что надо крепенько отбивать шаг? Что вы, шума боитесь? У нас места много - никому не помешаем. Отделение! Смирно! Отделение. Раз!

        Хилл. Отставить! Не слышу «раз»! Мало энергии! Я хочу, чтобы наше «раз» до бога долетело. Раз! Раз! Раз! Два! Отделение! Смирно! Отделение. Раз!

        Хилл. Напра-во! Отделение. Раз! Два!

        Хилл. Левое плечо вперед - шагом марш!

        Солдаты маршируют. Стук каблуков регулярно сменяется хором: «Раз! Раз! Раз! Два! Раз! Раз! Раз! Два!»

        Картина четвертая

        Учебный кабинет. За стеной - мерный топот подходящего отделения. «Раз! Раз! Раз! Два! Раз! Раз! Раз! Два!» Топот обрывается. Солдаты входят и рассаживаются. Входит Командир части. Солдаты встают.

        Командир части. Можно садиться. Я командир части. Вы полагаете, что сейчас мир. Неправда. Мира вообще никогда не бывает. Человек всегда находится с кем-нибудь в состоянии войны и должен поэтому быть всегда готов к войне. Нас учит этому история, и мы обязаны у нее учиться. Всякие «почему» да «зачем» - это не солдатские вопросы. Солдат должен быть готов - и все. Что вы на меня так уставились?

        Пип. Я весь внимание, сэр.

        Командир части. У вас наглые глаза, дружок. Я всегда знаю заранее, кто мне не доверяет. Не изображайте теперь телячий восторг - меня не проведешь! И не таких видали! Итак, солдат должен быть готов - и все. У агрессора уже сейчас больше сил, чем у нас. Мы должны удесятерить наши усилия. Мы должны обрести мощь. Потому мы и готовим вас здесь - в согласии с добрыми традициями военно-воздушных сил Ее Королевского Величества. Мы хотим, чтобы вы гордились своим делом и не стыдились формы, которая на вас надета. И нам кажется, что вам не следует слишком громко выражать свое недовольство по поводу недостаточного количества разных там удобств и развлечений - у нас не хватает на это средств. Ракета, готовая к запуску, поважней библиотеки. Комендант нашего лагеря - капитан Уотсон. Он не дает нашим офицерам слишком увлекаться разной ерундой, азартными играми, не дает им тратить слишком много денег. Личным примером и своевременным вмешательством он добивается полного взаимопонимания. У нас ссориться не любят. Капитан Уотсон очень занят. Вам редко придется с ним встречаться. Что это вы улыбаетесь?

        Улыбка. Я не улыбаюсь, сэр. Это у меня постоянно. Я таким родился.

        Командир части. Я хочу, чтобы вы все отнеслись к моим словам очень серьезно. Вопросы есть?

        Уилф. Сэр, если агрессор сильнее нас, чего же он тогда ждет?

        Командир части. Фамилия?

        Уилф. Рядовой двести сорок семь Сифорд, сэр.

        Командир части. Есть еще вопросы? (Выходит.)

        Входит Командир эскадрильи. Солдаты встают.

        Командир эскадрильи. Можно садиться. Я командир эскадрильи. Мне поручено воспитать в вас не только уважение к командованию, но и к самим себе, воспитать в вас чувство чести. Все это необходимо для боеспособной армии. Мне также поручено перевоспитать тех из вас, кто по неспособности или лени неудовлетворительно постигает свои обязанности; тех, кто не оправдывает справедливых надежд своего офицера; тех, наконец, чье поведение позорит традиции и честь Королевского военно-воздушного флота. Здесь вы узнаете, что такое дисциплина. Дисциплина нужна здесь, как воздух, потому что от нее зависит, станете ли вы дисциплинированными, боеспособными, исполнительными солдатами. Вы будете исполнять приказы ваших офицеров потому, что офицеры у нас отлично подготовлены. Вы будете исполнять их приказы потому, что они хорошо подготовят и вас. Вы будете исполнять их еще потому, что вам необходимо хорошо подготовиться. Дисциплина, исполнительность - альфа и омега солдатской жизни. Вопросы есть? Благодарю вас. (Выходит.)

        Входит Офицер-инструктор по летному делу. Солдаты встают.

        Офицер. Можно садиться. Я буду учить вас летать. Вы скоро убедитесь, что я снисходительный человек и не требую подчинения букве устава. Я буду от вас добиваться одного - чистоты. Мне не нужны служаки, мне нужны чистюли. Но скажу по опыту: чистюля не бывает плохим служакой. Чтобы быть всегда чистым, надо исполнять все быстро и интеллигентно. Что значит быстро? Это значит, что все ваши вещи должны быть белыми от стирки, а все, что есть на вас металлического, должно сиять, как конфетный фантик, как серебряная бумажка. Что значит интеллигентно? Это значит, что в ваших казармах не должно быть ни пылинки! Потому что в пыли содержатся микробы, а микробы - это и есть сама грязь. Я хочу, чтобы мой солдат был чистым от кончиков ногтей до корней волос. Я хочу, чтобы он был чист, как призрак. Мне не нужен живой человек. Он грязный, вонючий, ковыряет в носу, чешется. Мне нужен особый, идеальный человек, сверхчеловек. Такой выигрывает войну. Другие умирают от болезней, не дойдя до поля боя. Вопросы есть? Чего это вы все улыбаетесь?

        Улыбка. Я не улыбаюсь, сэр. Я всегда такой. Я таким родился.

        Офицер. В такой вот улыбке гнездятся батальоны микробов. Избавьтесь от нее, рядовой.

        Улыбка. Не могу, сэр.

        Офицер. Тогда не сметь отпрашиваться к доктору! (Выходит.)

        Входит Сержант - инструктор по физической подготовке.

        Сержант. Отставить! Я отвечаю за физическую подготовку. Я обязан следить за тем, чтобы каждый ваш мускул не слабел, а звенел. Не слабел, а звенел! Вы меня понимаете? Это же поэзия! Ваше тело не слабеет, а наливается силой! Я хочу, чтоб вы были очень легкими. Чтобы вас можно было сдуть, как папиросный дымок. Но вы должны быть и очень крепкими. Вы должны устоять перед ураганом. Я ненавижу худых и презираю жирных. Я хочу, чтобы в нашем лагере меня окружали греческие боги! Вы что-нибудь слышали о греках? Ну, невежи, рахитики? Вы небось не молоко сосали, а бобы консервированные жрали и еще телевизор на сладкое... Вы ни разу не делали гимнастики с тех пор, как последний раз в прятки играли. А я из вас сделаю греческих богов - пусть пот льет с вас, как ниагарский водопад! Это ведь все поэзия, вы это понимаете? Пот как ниагарский водопад! Обойдусь без ваших вопросов. (Выходит.)

        Пип. Вы плодите детей, вы едите картошку ко всем блюдам и подчиняетесь приказам.

        Чарльз. А ты на себя посмотри! Сам-то ты что, особенный?!

        Выходят строем из кабинета. Удаляющийся топот.

        Картина пятая

        Топот ботинок. Перекличка. Казарма. Осмотр помещения. Эндрю, староста, орудует веником. Входит Офицер.

        Эндрю (подняв руку для приветствия). С добрым утром, сэр!

        Офицер. Вас что, не учили, как правильно обращаться к офицеру?

        Эндрю. Простите, сэр. Нет, сэр. Пока нет, сэр.

        Офицер обходит казарму. Эндрю следует за ним. Вид у старосты неуверенный.

        Офицер. Под этой кроватью грязь.

        Эндрю. Грязь, сэр?

        Офицер. Я же сказал - грязь.

        Эндрю. Сказали, сэр.

        Офицер. Что же вы переспрашиваете?

        Эндрю. Переспрашиваю, сэр?

        Офицер. А разве нет?

        Эндрю. Что «нет», сэр?

        Офицер. Разве вы не попросили меня повторить дважды то, что я сказал? Вы что, дурака валяете, рядовой? Или из меня хотите дурака сделать? Я вам наряд дам, если захочу! Я все вижу и за все могу наказать.

        Эндрю. Можете, сэр.

        Офицер. Что вы мне твердите то, что я и без вас знаю?!

        Эндрю. Не буду, сэр. Я знаю, что вы знаете то, что вы знаете, сэр.

        Офицер. Вы, по-моему, дурак, рядовой! Ну почему именно к нам в авиацию посылают таких дураков?! Они там никогда не отбирают. А надо отбирать, надо выбрасывать всякий хлам.

        Эндрю. Какой хлам, сэр?

        Офицер. Хватит!!

        Эндрю. Нет, я только хотел сказать...

        Офицер. Вам что, деньги за ваши разговоры платят? А? Вы Что, не знаете, рядовой, что вам ни за ваши мысли, ни за ваши разговоры денег не заплатят? (Долгая пауза.) Нет, так дело не пойдет. (Садится.) Что вы притворяетесь? Вы же меня нисколько не боитесь. Не боитесь, но пополняете мои приказы. Что за чертовщина! Вечно мы отдаем приказы, но так и не добились, чтобы нас боялись. Вот стоит мне отвернуться, вы подставите мне рожки или еще что-нибудь сделаете в этом роде, рожи корчить будете. И хохотать надо мной. А громче всех - Томсон. Он ведь знает, что вы нас не боитесь. Потому он и рядовой. Но я его обломаю. Томсон «трущобит». Подумаешь, «народник» какой нашелся! Фамилия?

        Эндрю. Эндрю Мак-Клор, сэр.

        Офицер. Нет, виноват, он не просто «в народ пошел». Что-то в вас есть, ребятки, что-то в вас есть. Уверенность, живинка какая-то - что-то в вас притягивает... Я помню, раз так повеселился в одной солдатской столовой - на офицерских вечерах так ни за что не повеселишься. Кем работал до армии?

        Эндрю. Электромонтером, сэр.

        Офицер. Мой отец тоже был связан с электричеством. Он любил играть на пианино, прекрасно играл. Трагическая история, настоящая трагедия!

        Эндрю. Катастрофа, сэр? Несчастный случай?

        Офицер. Вот-вот. Это все, что тебе может прийти в голову при мысли о трагедии. Мой отец никогда не попадал в катастрофу. С ним не могло быть несчастного случая. Он был владельцем фабрики, на которой работал. С такими случается другое. Невидимые, внутренние катастрофы. Его пальцы оставались прямыми и уверенными до самой смерти. Они с любовью бегали по клавишам - когда только могли. Но этого никто не слышал. Вот какая это была трагедия, Эндрю! Никто не слышал, кроме четырех глупых детей и идиотки-жены, которые ни черта в этом не смыслили! Боже мой, Эндрю, как я завидовал этому человеку. Сколько любви мог бы я купить, будь у меня крупица его таланта. Любовью ведь не торгуют почем зря. Только если в нас где-нибудь спрятан талант - в руках ли, в словах или в кисти - только тогда на нас обращают внимание, а могут и полюбить. А если спрятаться в такую любовь, то можно позабыть обо всех своих несчастьях. Можно даже преобразиться, стать новым человеком. Тебе никогда не хотелось стать новым человеком, Эндрю? (Кладет руку на колено Мак-Клора.)

        Эндрю. Пожалуйста, уберите руку, сэр!

        Офицер (преображаясь). Ну все! Не верьте, никогда не верьте, когда я так с вами разговариваю. Не верьте, что я могу стать вашим другом. Нет, я вас не просто запугаю, я найду другие средства... Вам придется запастись жалостью. Для самих себя, черт побери! Не обманывайтесь насчет нашей «доброй души». Когда кто-нибудь из нас «идет в народ», он делает это для своей собственной выгоды.

        Входит Инструктор-сержант.

        Сержант. Когда... Виноват, сэр.

        Офицер. Уступаю вам место, сержант! (Выходит.)

        Сержант. Когда здесь будет чисто?!

        Эндрю. Извините, господин сержант!

        Сержант. Старший сержант!

        Эндрю. Виноват, господин старший сержант!

        Сержант. Когда здесь будет порядок, я спрашиваю?!

        Эндрю. Я как раз навожу здесь порядок, сэр... господин, сэр... нет, господин старший сержант!

        Сержант. Вы здесь что? Не понял. Если я зайду сюда завтра и не смогу на этом полу пообедать, вы у меня все побегаете до самого вечера. Ясно?

        Эндрю. Ясно, господин старший сержант.

        Сержант. Заруби это на носу. Крепенько! Стройся! Стройся, стройся!..

        Его крик «Стройся!» переходит в топот ботинок и очередную перекличку.

        Картина шестая

        Казарма. Вечер. Солдаты устали. Они стелют постели, приводят в порядок обмундирование, чистят ботинки.

        Эндрю. А потом он и говорит: «Я вас не просто запугаю, я найду другие средства... Вам придется запастись жалостью. Для самих себя, черт побери!» Но я видел, господин капрал, он и сам сдрейфил. Макарона он вареная, а еще хотел меня купить! Сопляк!

        Хилл. Не его ты должен бояться, а королевскую фамилию. Короли! Ненавижу их больше всего на свете. Паразиты! Ну, скажи, чем они заняты? И обрядился я в эту форму не ради них, а ради народа, ради тех, кто там, дома, ради таких, как вы. Начхать мне на королей!

        Пип. Бедный старина Хилл, да они тебе совсем голову заморочили!

        Эндрю. Он и на тебя свистнул, Пип Томсон. Сказал: ты «трущобишь» - не оглох, старик? - трущобишь! Томсон, говорит, знает: вы их не боитесь, потому он и рядовой, но это он просто так, изображает.

        Пип. Так он говорит, что вас не запугаешь? Что же, он прав, вы их не боитесь, верно? Но можно ведь и по-другому с вами говорить, по-другому от вас всего добиться - и тут он тоже прав.

        Плут. Знаете, ребята, смотрю я на этот барак, прикидываю, хороший бы из него вышел склад.

        Рыжий. Что?

        Плут. Склад. Я на них совсем помешался. У моих родителей большой магазин детских колясок, и для нас самая главная проблема - где их хранить. Коляски ведь много места требуют, сами понимаете. Мы всюду подыскиваем помещение. Куда бы я ли попал, первым делом высчитываю объем в кубических футах и решаю, годится для склада или нет. Ничего не могу с собой поделать. А самый лучший склад из всех, что я видел, - Ватикан в Риме. Чего вы смеетесь? Вы знаете, что делает плотник, когда в первый раз входит в комнату? Никогда не видели? Вот он открывает дверь - и проверяет, хорошо ли она навешена. Смотрит на окно - прикидывает, так ли врезана рама. Садится на стул - пробует, не расшатался ли, а потом уж разговоры разговаривает. А еще я люблю беременных. Как увижу женщину в положении - сразу у меня просыпаются материнские инстинкты. Вам в бабе что надо - грудки да ножки?! А я первым делом на живот смотрю. Беременная - одну коляску спихнули. Вот потеха - я только и думаю, что про склад и про беременных. И все.

        Дики. Каннибал, коллега, во что это ты там углубился?

        Каннибал. Мировая книжка! «Идеальный брак»! Не мешай.

        Дики. Во дает! Интеллигент!..

        Плут. Давай вслух!

        Несколько солдат собираются в кружок у постели Плута.

        Пип. Рядовой двести пятьдесят два Уингейт! Не поможешь ли ты мне разобрать постель?

        Чарльз. И какого лешего я тебе помогаю, зачем мне все это нужно?

        Пип. Потому что ты ко мне привязан, вот почему.

        Чарльз. Привязан? Я к тебе привязан? Ты противный сноб, и больше никто.

        Пип. А тебе нравятся снобы.

        Чарльз. Парень, ты не можешь себе представить, как я тебя ненавижу. Ты ведь себе даже постели постелить не умеешь.

        Пип. Мне всегда ее стелили.

        Чарльз. Вот! К этому-то я и веду. Ты похваляешься своим вонючим богатством, своими привилегиями. А мне наплевать и на твое богатство и на твои привилегии! Что ты про них все треплешься? Какое мне до них дело?

        Пип. Самое непосредственное. Тебе очень нравится, когда я рассказываю о жизни в нашем доме. У нас красивый дом, Чарльз, в нем двадцать четыре комнаты. Они все большие и всюду ковры, ковры...

        Чарльз. Дом-модерн?

        Пип. Да нет. Его построили при Георге Третьем.

        Чарльз. Мне это неинтересно.

        Пип. Его начали строить в 1776 году, когда Джорджу Вашингтону было поручено командование армией американских колонистов и пра-пра-прадедушки сегодняшних «янки» сочинили Декларацию Независимости. Славное было время, Чарльз, (волнующее время! Представляешь себе - пока мой пра-пра-прадедушка торговал с Ост-Индской кампанией на этой странной земле шоколадных людей, пока он наполнял английские склады восточными богатствами, дедушки теперешних американцев все еще сражались за большущий кусок суши. Между этими двумя событиями и их участниками не было никакой связи. Потому что тогда просто не было никаких средств связи. Долго война в Америке не продлилась. Каждый раз, когда пра-пра-прадедушка возвращался домой, он выслушивал новости, одна хуже другой, об этих вероломных американцах. Когда в 1830 году он вернулся из Индии с грузом индиго, он узнал - через двадцать три года после, всех - об изобретении парохода. Страшная новость! Вернувшись в 1835 году с грузом тикового дерева, он выяснил, что изобрели железную лошадку, бегающую по рельсам. Страшные, страшные новости! В 1840 году он привез груз редчайшей краски и едва не спятил, узнав, что новости научились передавать по воздуху. Секрет телеграфа он так и не постиг, и скончался. Ну, что ты на это скажешь, Чарльз, мой мальчик? И все же мой любимый родственник - это его отец. Красавчик! - из тех мальчиков, которых обожают опекать все тетушки и за которых все кузины жаждут выйти замуж. Но он был потрясающе глуп, гораздо глупее тебя, Чарльз. Любопытно, кстати, что и его звали Чарльз, как тебя. В нашей семье о нем до сих пор ходят легенды! Дело в том, что мало кто знал, до чего он был глуп. Он был слишком красив и мало говорил. А когда он молчал, то казался мудрецом, и этого было достаточно, чтобы удвоить состояние нашей семьи. (Почти вся казарма слушает теперь Пипа.) Каким образом? А очень просто. Едва оправившись после потери Америки, англичане оказались перед лицом нового бедствия. Содрогнулась вся Европа, и среди прочих - наша семья и ее друзья. В один прекрасный день французские короли и принцы обнаружили, что они банкроты. Королевская семья и церковь не привыкли платить налоги - они предоставили это третьему сословию. (И тем не менее они как-то ухитрились обанкротиться. Что же они тогда сделали? Созвали ассамблею представителей всех классов, чтобы выяснить, есть ли способ спасти положение. Какая глупость! Такой ассамблеи не было уже лет сто. Что за сборище! И вот в первый раз за долгие годы простолюдины получили возможность сказать не только о своем недовольстве налогами. Они посмотрели на самих себя и поняли, что их не так уж мало и они не так уж глупы. Этих мыслей народ не стал скрывать, а высказал их, причем так веско, что сбросил не только сборщика налогов, но и еще тысячу и одного обидчика. Волнения, торжества, победа! Они почувствовали в себе так много сил, что обезглавили бедных своих Людовика XVI и Марию-Антуанетту. Так началось то, что сейчас все называют Великой французской революцией.

        Чарльз. Ну, а про дурачка Чарли ты забыл?

        Пип. Терпение, малыш, терпение, не торопись. Финансовые дела нашего рода были тесно связаны с Францией и ее королевской фамилией. Семья решила послать этого хорошенького мальчика во Францию - узнать, что там стряслось с поместьями и ценностями. Узнал он что-нибудь? Где там! Бедняга не смог даже сообразить, в какую иреислодню его занесло. Всю знать Европы бросало в дрожь при одном воспоминании о судьбе Людовика и Марии, а он, дурачок, думал, что его просто отправляют на каникулы. Как он уберег там свою голову - до сих-пор никому не известно. Однако он не только сам остался в живых, но и соединил свою жизнь с жизнью еще одного существа - французской принцессы! И можете себе представить, она тоже оказалась дурочкой и писаной красавицей, с ямочкой на левой щеке. Ее семья дала ей поручение - спасти фамильные драгоценности. Они думали, что ее никто не тронет, сжалившись над ее беспомощностью. Никто ее и не тронул, кроме нашего Чарли. Он встретил принцессу по пути в Париж во францисканском монастыре и попросил поучить его французскому языку. Таким образом, сложилась следующая ситуация. Где-то поблизости ближайшим родственникам принцессы, одному за другим, отрубали голову. А она ворковала в монастыре. Зубрила прошедшее время глагола «быть». Об остальном вы уже догадались сами. Меньше чем через месяц он был в Англии с хорошенькой невестой и ее приданым, оцененным ювелиром в четыреста тысяч фунтов. Они пристроили к дому еще одно крыло и народили семерых детишек. Во всех комнатах сияли ее фамильные канделябры... Э, Чарли, мальчик, да ты посмотри, как у тебя слюнки-то потекли. Ты у нас, случайно, не эпилептик?

        Хилл. Ну что вот ты заливаешь? Ты же все заливаешь! Бьюсь об заклад, ты все это придумал, пока рассказывал.

        Пип. Ты прав, капрал, Французской революции не было. Был один миф.

        Чарльз. Пип, расскажи еще что-нибудь!

        Пип. Это не рассказы, Чарли, это история, малыш!

        Чарльз. Ну расскажи еще!

        Пип. А зачем?

        Чарльз. Ни за чем. Я тебя просто прошу. Я тебя прошу.

        Пип возится со своей формой. Остальные расходятся и возвращаются к прерванным делам. Чарльз встревожен, расстроен.

        Хилл (садится около камина и начинает играть на губной гармошке. Играя). Сегодня я, ребятки, вамп доволен. Из вас, кажется, будет толк. Когда вы повернулись «кругом», я прямо-таки почувствовал прилив гордости. Вы, может статься, (превзойдете прошлый призыв. Слышите? А они были славные ребята, копчененькие. Но одному из вас надо бы прочистить мозги. Я обойдусь сейчас без фамилий...

        Улыбка. Я стараюсь, господин капрал.

        Хилл. Значит, плохо стараешься, сынок. Посмотри-ка на себя!

        Улыбка. Я и так каждый день на себя смотрю, господин капрал.

        Хилл. Ну и улыбочка! Ты бы хоть поменьше улыбался. Тебе что, операцию нельзя сделать, что ли? Я с ума спячу от этой копченой рожи, а еще целых пять недель зимовать!

        Плут. Эй вы, послушайте! Послушайте только, что тут понаписано! «Обычная норма - двести-триста миллионов сперматозоидов. И только один из них оплодотворяет женскую яйцеклетку». Вот это да! Сколько колясок пропадает!

        Рыжий. Сыграйте нам еще что-нибудь, господин капрал, повеселее!

        Хилл. Сокровище мое, Рыженький! Что бы я без тебя делал? Что тебе сыграть? Заказывай! Исполню все, что попросишь.

        Рыжий. Сыграйте «Тралийскую розу»!

        Хилл. Хочешь «Тралийскую розу»? Сейчас, миленький.

        Капрал Хилл играет, солдаты отдыхают, занимаются своими делами, пишут письма, слушают.

        Рыжий. А долго еще до рождественского вечера?

        Плут. С завтрашнего дня - неделя.

        Хилл. Угу. (Продолжает играть.)

        Звук гармошки сменяется на...

        Картина седьмая

        ...рок-н-ролл. Рождественский вечер в солдатской столовой. Танцоры вошли в азарт. Солдаты стоят группами, танцуют, пьют, поют. Присутствуют офицеры.

        Командир части. Нет, ты только взгляни на этих новобранцев! Ведь и приходят сюда ни с чем и уходят с тем же. Посмотри на них - как они отплясывают и острят. А я вот могу любому из них сказать сейчас: «Встать!» и приказать им его расстрелять. И мой приказ выполнят!

        Командир эскадрильи. Ты сегодня перебрал, Сид!

        Командир части. У, штатские! Как я вас ненавижу! Они же ничего не знают. Ну, что они знают о жизни? Как делать деньги, как гоняться за девчонками, как приканчивать разных там старух с наследством. Ни смысла, ни порядка. Всеобщая воинская повинность! Да что в ней проку? Они здесь только воздух портят, отравляют наше дело своим занудством. Зануды! А мы еще обязаны за их вшивую жизнь перед кем-то отвечать. Я миллион таких спокойно отдал бы за один истребитель.

        Командир эскадрильи. Сид, спрячь куда-нибудь свое настроение. Давай, улыбайся! Сегодня же рождество, и мы с тобой в гостях!

        Улыбка (Уилфу). Пойди, отнеси виски командирам! Иди, иди!

        Уилф. Слушай, отвяжись! Весь вечер ты ко мне пристаешь. Какого черта я лакея буду корчить?

        Улыбка. Пойди, пойди к командиру и скажи: «Наша казарма поздравляет вас, сэр». Давай-давай, топай!

        Уилф. Я тебя сейчас оболью, если не отстанешь!

        Улыбка. У тебя штаны расстегнуты.

        Уилф. Где? Слушай, Улыбочка, кончай лучше! Хватит тебе меня мучить. А не то я передвину твою улыбку куда-нибудь пониже, понял?

        Улыбка. Нет, вы послушайте! Тебе что, больше всех надо? Ты и дома так разговариваешь? А мамочка тебе разрешает?

        Уилф. Ну чего ты ко мне привязался? Что ты все лезешь, и лезешь, и лезешь?! Я к тебе пристаю? Ребята, уберите его отсюда, утащите его куда-нибудь, утопите его!!

        Улыбка. Ступай-ка лучше к нашим девочкам! Иди, Уилф, поищи себе какую-нибудь поуступчивей.

        Каннибал. «Наши девочки»! Это шлюхи, а не девочки, самые настоящие шлюхи!

        Дики. Ага, (Проснулся! Каннибал заговорил. Ну-ка, Каннибал, вякни покрепче!

        Каннибал. Кому виски?

        Дики. О! Крепко! Итак, теперь у нас есть оракул. Направь свои стопы к бару, мудрейший, и раздобудь нам еще немного этой рыжеватой жидкости. Твоя щедрость нас осчастливит. Каннибал. Откуда только в нем берутся все эти слова? Валяется-на койке и рта не закрывает. Говорит, говорит, говорит - как счетная машина.

        Дики. Ты - недоучка, мудрейший. У тебя недоразвито серое вещество, дарующее мудрость. Тебе следовало бы окончить хотя бы техникум. Мы там сидели по комнатам, поглощали книги. И познавали радость жизни. Мы вышли оттуда очень болтливыми, так что теперь у нас есть «отличная подготовка». Подготовка. Это - все, чему нас обучили. Итак, равнение - на бутылку, сердце мое, и добудь нам хоть немного этой отравы!

        Каннибал. Слушайте, кто-нибудь, опросите у него, что он тут долдонил? Я ничего не понял. Он лежит вот так вот рядом и то болтает, то что-то бормочет. То болтает, то бормочет. А то проснулся и как заорет: «Мамочка! Мамочка! Поцелуй своего сыночка. Твой сыночек умирает!»

        Дики. Будет врать-то! Глухая тетеря! Иди сообрази лучше бутылочку!

        Каннибал. А еще один раз влез ко мне и заплакал. «Пусти меня, воет, пусти меня к себе, ты такая большая и теплая».

        Дики. Врешь! Ты врешь, Каннибал! Замолчи, а не то... Каннибал. А рассказать им, как ты молишься по ночам?

        Дики обливает Каннибала пивом. Они дерутся.

        Командир части. Разнимите этих двоих! Держите их! Прекратить! Эй вы, двое, слышали приказ?! Прекратить!

        (Их разнимают.)

        Никакой дисциплины! Хулиганы! Я никому не позволю в моем лагере драться! На вас что, выпивка только так действует, а? Показывайте свой характер дома - там, где вас так воспитали. А здесь - не сметь! Здесь - рождественский праздник. Мы празднуем день рождества нашего Спасителя. В такой день все должны быть преисполнены радости и доброты. Так будьте добры быть добрыми. Я не потерплю - слышите?! - не потерплю здесь ваших вонючих замашек. Я не позволю вам пятнать нашу голубую форму. Отправляйтесь в казарму, оставайтесь там весь вечер и не отходить от своей двери дальше, чем на десять шагов! А нарушите приказ - вам у меня несдобровать - будете чистить гальюны до конца службы!

        (Дики и Каннибал уходят. По дороге Дики спотыкается и падает. Каннибал помогает ему подняться.)

        Они и подраться-то по-настоящему не могут. Поругались немного, а потом, глядишь, уже зализывают друг дружке царапины. Господи, скорей бы их машинами заменили...

        Командир эскадрильи. Ты слишком близко принимаешь это к сердцу, Сид.

        Командир части. Ерунда. И брось, пожалуйста, свои теории о моем несчастливом детстве. У меня к ним естественная и здоровая ненависть.

        Командир эскадрильи. А мне их некогда ненавидеть. У меня все время уходит на их муштру.

        Командир части. Нет, ты только посмотри на них! Кто они такие? Рабочий класс доброй старой Англии. Так что ж, раз они, видите ли, соль земли, я должен на них молиться?! А чего ради?!

        Командир эскадрильи. Но это они добывают тебе пищу, уголь, шьют тебе одежду, прокладывают для тебя дороги.

        Командир части. Ты что думаешь, будь на то их воля, они стали бы все это делать? Для меня-то? Погляди на них, сейчас они на верху блаженства.

        Пип. Офицеры говорят о нас.

        Чарльз. Что говорят?

        Пип. Что мы - презренные, бесполезные и безвольные твари. Эта драка взбудоражила командира. Он похож сейчас на моего отца.

        Эндрю. Так ты из-за отца стал рядовым?

        Пип. А что, до тебя это только сейчас дошло?

        Эндрю. «Та разлюбила - так эта полюбит!» Оставь свою любовь при себе, парень, нас этим не купишь! Без твоих забот проживем.

        Пип. Не заводись, Эндрю, не надо. Что мне брюхо, что ли, распороть себе, чтобы доказать свою дружбу?!

        Эндрю. Нет, обойдемся. Просто я видел много таких, как ты, Пип. Заходит такой к нам в пивную, заводит разговор, делает вид, будто в нас-то он и видит соль земли, а потом, в один прекрасный день безо всякого повода с нашей стороны исчезает, бросает нас, словно мы для него очередное развлечение. Устал от нас! Я бы много отдал тому, кто узнает, зачем вы все это делаете и что вы в нас нашли.

        Командир части. Ты знаешь, Джек, вот того, с хитрыми глазками и «образованным» голосом?

        Командир эскадрильи. Томсона? Генерала Томсона помнишь? Из Тобрука. Он теперь банкир.

        Командир части. Так это сын? Рядовой Томсон! Подойдите к нам.

        Пип. Сэр?

        Командир части. Ну, как вам здесь, нравится?

        Пип. Да, спасибо, сэр.

        Командир части. Веселая публика, правда?

        Пип. Мне кажется, вы недолюбливаете призывников, сэр.

        Командир части. Я с вами беседую первый раз, Томсон. Ваш отец производил на меня большое впечатление, а вы пока - нет.

        Пип. Я могу идти, сэр?

        Командир части. Ты у меня в руках, парень, тебе это ясно?

        Чарльз. Что он от тебя хотел, Пип? О чем он говорил?

        Пип. Он не осмелился сказать, что хотел. Он хочет устроить вам небольшое испытание. Старичок настроился на эксперименты. Интересно, с чего он начнет?

        Уилф. Какие еще эксперименты? Говори, какие эксперименты?

        Пип. Как он вас ненавидит! И он хочет вам это доказать. Но что бы ни случилось, делайте, что я скажу. И без лишних расспросов.

        Эндрю. Если ты поругался с ним, Пил, не вмешивай нас в это дело. Мы тебе не луг, а ты нам не корова.

        Пип. Да ты помогай мне лучше, Энди. Я же тебе помогаю. Не хочешь же ты, чтобы нас всех оболванили?

        Командир части. Прошу внимания. Спасибо, господа! Как вам всем хорошо известно, готовясь к этой веселой встрече, мы надеялись, что каждый из вас сумеет порадовать нас сегодня своим искусством. Стишком или песенкой. Я убежден, что здесь таятся россыпи национального гения. Сейчас как раз наступил подходящий момент. Давайте же раскроем эти кладовые. Посидим, посмотрим, послушаем. Кто хочет начать? Мои офицеры постоянно жалуются, что к нам присылают сплошную серость. Но я всегда говорю им: неправда! Врете! Они не серость, они просто немного сдержанны, заторможены. Вы, э-э, знаете, конечно, что такое торможение? Да. Так вот, докажем же им, что они неправы, а я прав. Не подведите меня, ребятки. Ну, кто из вас начнет? А? Кто первый?

        Пип. Прекрасно задумано, а, Энди?

        Уилф. А что такого? Что страшного, если у кого-нибудь откроется талант?

        Командир части. Ну! Кто первый?

        Пип. Бернс, Эндрю...

        Эндрю. Бернс?

        Пип. Вот чертова невинность! Стихи!

        Эндрю. Я знаю, что стихи, но...

        Пип. Читай, парень, читай, встань, где сидишь, и читай.

        Эндрю. Что «читай»? Я...

        Пип. Давай, давай! С твоим дивным шотландским прононсом!

        Эндрю. А, черт! (Подчиняясь обстоятельствам.) Гм. Да, Бернс. Стихотворение. (Читает его целиком. Сначала робко, прерываемый смешками. Затем все более уверенно - в воцарившейся тишине.)
        В эту ночь, в эту ночь,
        Лишь ночка на порог -
        От свечек черти мчатся прочь.
        Душу принял бог.
        Когда из жизни прочь идут,
        Лишь ночка на порог -
        Могильщик первым даст приют.
        Душу принял бог.
        Носков и туфель ты запас,
        Лишь ночка на порог -
        Тогда садись, надень сейчас.
        Душу принял бог.
        А если отдал все другим,
        Лишь ночка на порог -
        То отпоют тебя босым.
        Душу принял бог.
        Когда сомкнет могила свод,
        Лишь ночка на порог -
        Чистилища огонь сожрет.
        Душу принял бог.
        Коль ел ты мясо, пил вино,
        Лишь ночка на порог -
        Тебе сгореть не суждено.
        Душу принял бог.
        Не знал ни мяса, ни вина,
        Лишь ночка на порог -
        Сгоришь дотла - твоя вина.
        Душу принял бог.
        В эту ночь, в эту ночь,
        Лишь ночка на порог -
        От свечек черти мчатся прочь.
        Душу принял бог.

        Овация.

        Командир части. Ну вот. А теперь что-нибудь повеселее. Песенку, может быть? Под Элвиса Пресли! Рок-н-ролл!!

        Солдаты под звуки джаза затягивают модную песенку.

        Пип. Нет, нет, это не то!

        Командир части. Почему же? Прекрасная песенка! Веселитесь, ребятки!

        Пип. Не пойте, ребята! Поверьте мне, не надо это петь.

        Уилф. Да что такое? Ты чего?

        Командир части. Это так им к лицу, отлично!

        Пип. Разве вы не понимаете, что происходит, что он задумал?

        Командир части. Пиво в них играет, молодцы!

        Пип. Да посмотрите на его усмешку!

        Командир части. Ну, разве они не молодцы? Разве они не счастливы?

        Пип. Он вам прикажет идти в болото, и вы пойдете!

        Командир части. Браво! Браво! Для настроения! Веселитесь, я хочу видеть вокруг веселые лица, я хочу слышать смех!

        Песенка звучит все громче. Пип подбегает к гитаристу и шепчет ему что-то на ухо. Тот выражает неудовольствие, но в конце концов соглашается и играет старую крестьянскую революционную песню.

        Солдаты (один за другим начинают подпевать. Мятежная песня звучит в их устах как угроза).
        Что ты задумал? - пел Молдеру Милдер.
        А кто его знает! - пел Фестелу Фоз.
        Пострелять малых птичек! - сказал Джон Красный Нос.
        Пострелять малых птичек! - сказал Джон Красный Нос.
        Как это сделать? - пел Молдеру Милдер.
        А кто его знает! - пел Фестелу Фоз.
        Ружьем или пушкой! - сказал Джон Красный Нос.
        Ружьем или пушкой! - сказал Джон Красный Нос.
        А как же их резать? - пел Молдеру Милдер.
        А кто его знает! - пел Фестелу Фоз.
        Топором и ножом! - сказал Джон Красный Нос.
        Топором и ножом! - сказал Джон Красный Нос.
        А как их зажарить? - пел Молдеру Милдер.
        Да кто его знает! - пел Фестелу Фоз.
        В медном котле! - сказал Джон Красный Нос.
        В медном котле! - сказал Дисон Красный Нос.
        А кто съест остатки? - пел Молдеру Милдер.
        Да кто его знает! - пел Фестелу Фоз.
        Все отдай беднякам! - сказал Джон Красный Нос.
        Все отдай беднякам! - сказал Джон Красный Нос.

        Командир части. Ну, ты прямо вождь, Томсон. Пойди-ка сюда, рядовой, мне надо с тобой поговорить. Смирно! Пуговицы застегнуть, выше голову! Вольно! Что вы мне ставите палки в колеса, Томсон? Мы с вами - разные, что ли? Я не понимаю вас, мой мальчик. Больше того, вы ведете себя нахально. Мне очень хочется написать об этом вашему отцу.

        Пип. Пожалуйста.

        Командир части. Ну ладно. Послушай, парень, ну поссорился ты с отцом - это, по-моему, нормально. Мы все ссоримся с отцами, потому что не согласны с тем, как они живут. Так? Я знаю, что прав. Я понимаю тебя, мальчик, не думай, что я тебе не сочувствую. Но у нас не так уж часто встречаются такие храбрецы, как ты. Ты нам нужен. Успокойся на время службы. Ладно? Ну, отвечай же, я стреляю холостыми, я жду ответа!

        Пип. Холостыми, сэр?

        Командир части. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Командир части и старшие офицеры уходят.

        Хилл. М-да. Напорол ты в энтом деле. Но если пострадает наше отделение, мой мальчик, если нас из-за тебя взгреют, ты у меня запоешь...

        Пип. Не волнуйтесь, господин капрал, общих репрессий не последует.

        Чарльз. Слушайте, что здесь произошло? О чем вы все говорите?

        Улыбка. Что-то праздник испаряется. Пошли в казарму, а? У меня карты есть, пойдем сыграем!

        Чарльз (о Пипе). С ним говорить - что об стенку горох. Эй, Пии, пошли!

        Картина восьмая

        Все разошлись. Остались только Пип и Чарльз.

        Пип. У тебя есть враги, старина Чарльз. Научись их узнавать.

        Чарльз. Враги? Я их знаю. Те, кто тебе нравится, и есть враги.

        Пип. Что ты хочешь этим сказать, Чарльз?

        Чарльз. Ничего. Ничего такого умного, что ты обычно говоришь.

        Пип. Ну, хватит, мальчик. Не вечно же нам ругаться. Не обращай слишком много внимания на то, как я говорю.

        Чарльз. Ты, Пип, так иногда говоришь... Ты совсем, по-моему, не замечаешь, как ты оскорбляешь всех вокруг.

        Пип. Оскорбляю? Да ну? В таком случае - неумышленно.

        Чарльз. А потом, ты иногда говоришь таким тоном, так говоришь, что, ну, что мне хочется обозвать тебя самыми последними словами.

        Пип. Ты мне начал говорить о врагах, которые тебе нравятся.

        Чарльз. Тебе, кажется, стало стыдно.

        Пип. Ты говорил о...

        Чарльз. Слушай, а почему тебе стало стыдно?

        Пип. ...говорил о врагах, которые тебе нравятся.

        Чарльз. Нет, я говорил о людях - что люди, которые тебе нравятся, и есть твои враги. Как это ты не понял? Удививительно.

        Пип. Ну, ну?

        Чарльз. Что «ну, ну»?!

        Пип. Не понимаю...

        Чарльз. Чего ты не понимаешь?

        Пип. Того, что ты сказал.

        Чарльз. Ну, не понимаешь, и ладно.

        Пип. А-а!

        Чарльз. Что, задело?

        Пип. Слегка. Ты - один у родителей, Чарльз?

        Чарльз. У меня шестеро братьев. А ты?

        Пип. А у меня четверо.

        Чарльз. Я хотел просто сказать: люди часто говорят, желая тебе помочь, а выходит все как нельзя хуже.

        Пип. Ты, может быть, не только это хотел сказать?

        Чарльз. Конечно. Каждое слово можно повернуть так и эдак.

        Пип. Согласен, Чарльз!

        Чарльз. И оно будет значить совсем не то.

        Пип. Гм. Я что-то забыл, почему мы об этом заговорили.

        Чарльз. Мы? Ты сказал, что надо знать, кто наши враги, а я сказал...

        Пип. А, да-да...

        Чарльз. Ага! Теперь тебе неинтересно. Как только мы подошли к самому важному, ты скис.

        Пип. Да, брось ты, Чарльз.

        Чарльз. Чарли.

        Пип. Нет, я не могу тебя звать «Чарли». Это слишком глупо звучит.

        Чарльз. Ну вот зачем ты это сейчас сказал? Оскорбил мое имя. Почему ты не мог промолчать? Я хочу, чтобы меня звали «Чарли». Что, ты не можешь просто звать меня «Чарли»? Без критики?

        Пип. Ладно, пусть будет Чарли. Чарли! Если тебе не противно, что тебя зовут «Чарли», тебе ничего не может быть противно.

        Чарльз. Ты такой надутый! Как тебе не стыдно быть таким надутым? Как тебе не противно?!

        Пип. Почему «надутый», Чарльз? Это слишком дешево сказано. Ты можешь назвать меня снобом, но «надутый» - это грубо. Я тебе скажу, кто я. Я врун.

        Чарльз. Врун?

        Пип. Да. У меня нет и не было четырех братьев. Я единственный сын.

        Чарльз. Ия тоже.

        Пип. И ты? М-да, я мог бы об этом догадаться. Бедный маленький Чарли! Какой ужас! Ты ото всех это скрываешь?

        Чарльз. Да.

        Пип. И трудно приходится? Трудно это скрыть?

        Чарльз. Трудновато. Как смешно, что мы оба соврали. Что ты собираешься делать, когда нам дадут увольнительную?

        Пип. А когда это будет?

        Чарльз. В следующую пятницу.

        Пип. Ну, в город отправлюсь. В кино схожу, вероятно.

        Чарльз. Мне можно с тобой пойти?

        Пип. А что этому может воспрепятствовать?

        Чарльз. «Воспрепятствовать»! От твоих слов мухи дохнут.

        Пип. Почему? Я ж тебе сказал, - конечно, можно.

        Чарльз. Да, это было очень ясно сказано.

        Пип. Слушай, что тебе от меня надо?

        Чарльз. Ты что, опять не понимаешь?

        Пип. Иди ты...

        Чарльз. Не обижайся, Пип, беру свои слова обратно, не ругайся. Я пойду, спасибо. (Пауза.) Если бы я был образованным, скажи, нам легче было бы разговаривать?

        Пип. Что значит «разговаривать»?

        Чарльз. Я не договорил...

        Пип. Ради бога, только не сватайся ты ко мне!

        Чарльз. Дай же мне кончить!

        Пип. И не завывай!

        Чарльз. Ты дашь мне сказать, что я хотел?

        Пип. Я же тебя просил - не вой!

        Чарльз. Дай мне, гад, кончить! Дай мне сказать, что я хотел! Выслушай меня! Почему ты меня не слушаешь?

        Пип. Прошу прощенья!..

        Чарльз. Пожалуйста!

        Пип. Я слушаю.

        Чарльз. Ах ты сволочь!

        Пип. Прости, пожалуйста! Беру свои слова обратно. Не ругайся же - я слушаю!

        Чарльз. Я не говорю, что мне было бы легче с тобой разговаривать, если бы я был образованным. Я спросил, было бы тебе тогда легче со мной разговаривать. Я о тебе говорил. И я только хотел сказать, что сам в это не верю, как ты начал...

        Пип. Да. Ясно. Ну, ладно, Чарльз, ты прав, абсолютно прав. Действительно, стоит ли добиваться университетского образования...

        Чарльз. Там ведь учат только фактам, одним только фактам!

        Пип. Ну вот, я - и работа, я - и физический труд. Сколько интеллигентов и художников жаждут приобщиться к физическому труду, а? Но только не я, Чарльз. У меня нет ни малейшего желания искать применения своим мускулам, доказывать кому-то, что я - «настоящий мужчина», жить с грязными ногтями...

        Чарльз. Як фактам тоже равнодушен.

        Пип. Это скучно, это надоедает, это ведет к распаду личности.

        Чарльз. Важно - понимать, а не знать факты. К черту образование, к черту университет! Не все ли равно, почему был построен Рим?

        Пип. Ван-Гог ходил к шахтерам, Хемингуэй - на охоту...

        Чарльз. Даже если бы я все это знал, разве мне стало бы от этого легче жить?

        Пип. Господи, как мне противна эта жажда создавать что-то руками!

        Чарльз. Я знал одного парня. Он носил котелок, потому что думал - так он кажется образованным!

        Пип. «Труд облагораживает»!

        Чарльз. Но жить-то от этого не легче!

        Пип. «Труд украшает»!

        Чарльз. И нам с тобой говорить тоже будет не легче.

        Оба улыбаются.

        Картина девятая

        Казарма.

        Улыбка. Во что, в покер или в «шестьдесят шесть»?

        Уилф. Я - на боковую!

        Улыбка. «Я - на боковую!» - наш мальчик устал.

        Уилф. А ты опять за свое? На тебя ничего не действует. Каннибал. Чего вы пришли? Они и вас вытурили?

        Улыбка. Просто нам осточертело. Будешь в покер, Дики?

        Дики. Что, скука заела? Плюнь на все - иди в нашу компанию.

        Входит Хилл.

        Хилл. Нет, черт побери, у меня отличное отделение, теплая компания.

        Рыжий. Ну ладно, ладно, господин капрал! Не так уж мы плохи у вас на плацу, верно?

        Плут. Ведь это - самое главное, господин капрал, правильно?

        Хилл. Мои мальчики! Даже они! Даже мои милые мальчики меня подвели.

        Улыбка. Покер, господин капрал, - присоединяйтесь!

        Хилл. Я ничего вам сейчас не скажу, потому что через два дня у вас отпуск. Но когда вы вернетесь, мы будем осваивать штыковой бой и обращение с оружием. И, боже сохрани, если кто-нибудь зарапортуется! А не зарапортоваться будет о-ох как тяжело. Я вас предупреждаю заранее - легкая жизнь кончилась, теперь все будет, как раньше.

        Плут. Сыграйте нам что-нибудь, господин капрал.

        Хилл. Вы недостойны моей гармошки. Ремня, ремня бы вам хорошего. Живо дурь вышибет!

        Чарльз, Улыбка, Пип и Дики садятся играть в карты, остальные лежат на койках. Хилл играет на губной гармошке.

        Рыжий. Какая лунища-то вылезла! Видел, Плутишка? Вон - круглая, а вокруг еще круг!..

        Плут. И холодно. Кто хочет шоколаду? Из дядиной лавки. (Вынимает пригоршню шоколадных батончиков.) Рыжик, кем ты хочешь здесь быть эти два года?

        Рыжий. Шофером! С паршивой овцы - хоть шерсти клок! Раз с меня стянули штатские штаны - пусть хоть водить научат. Сидеть за рулем - сколько я об этом мечтал! Даже не помню, когда это засело мне в голову. Машина мчится, мотор гудит - ни-а-а-а-а-а-а-а-р-р-р-р-р-р-ррр-рррр-рррр!! Мне это даже во сне снится. Мне всегда снится, что я за рулем и что у меня нет прав. И я не водил раньше машину, но все сходит хорошо, хоть я и без прав. Правда, за мной гонятся полицейские. Все время снится одно и то же - вот такая картина: у меня нет прав, но я за рулем, а за мной полиция. Интересно, что мне будет сниться, когда я научусь водить?

        Плут. Ничего тебе не будет сниться. Тебе это будет ни к чему. Когда у тебя и вправду есть какая-нибудь вещь, разве надо еще выдумывать, что она есть? Она и так есть, без выдумки. Кто хочет чаю? Рыженький, подопрей нам чайку, а мы попробуем еще вот этого печенья.

        Каннибал. Сны всегда сбываются. Они, может, врут, когда мы спим, но после они сбываются. Вот мне приснилось, что моя девочка - проститутка, а утром поглядел на нее и сразу понял - так и есть! Я ее и бросил.

        Плут. А что плохого в проститутках? Без них нам не обойтись, за что их ругать? Национализировать их надо - вот что! И развозить по клубам, как хорьков. Хорьков развозят, чтобы они крыс ели, знаете?

        Уилф. Разве вам не страшно! Разве вам не тошно? Эти два месяца, эти два года, эта фабрика солдат! Жуть! Простой блевать хочется. Страшно, мамочка, страшно! Бедная, она ничего не слышит.

        Пауза. Губная гармошка. В казарме воцаряется спокойствие, даже уют.

        Каннибал. Я хочу работать на локаторе. Кнопочки, экранчики, рычажки. Чтобы там работать, надо все знать о звездах и космосе.

        Дики. Это же астрономия, уважаемый, это - небесный шифр! Локатор! На локаторе магические знаки для каждой звуковой волны. Надо быть образованным, чтоб во всем этом разбираться. А ты, Каннибал, голубчик, недостаточно честолюбив для этого. Твои знания далеки от нужного уровня. А я вот, я вот мог бы освоить локатор. Я попрошусь туда.

        Улыбка. А я хочу быть радистом. Разрешать посадку. Д-семнадцать. Д-семнадцать! Вы меня слышите? Вы меня слышите? Передаю. Говорит пост Д-семнадцать, говорит пост Д-семнадцать. Перехожу на прием. Отказал левый двигатель, повторяю - отказал левый двигатель. Прошу разрешения на вынужденную посадку - другого выхода нет. Ни-а-а-а-а-а-рр-рр... Так мы здесь всему выучимся, а потом - все к черту! Ни-а-а-а-а-а-а-а-а...

        Пауза.

        Эндрю. А мне все здесь нравится - и все ребята и что мы все вместе. Все это вполне терпимо, серьезно. И капрал, и его гармошка, и все мы - мне все нравится.

        Рыжий. Уголь кончился! Вода не закипает.

        Пип. А мы его достанем!

        Дики. Как?

        Пип. Надеюсь, господин капрал не станет возражать против небольшой и срочной экспедиции?

        Хилл. Ты думаешь, достанешь на складе? Шиш тебе! Там колючая проволока и часовой.

        Пип. А мы будем действовать с умом.

        Чарльз. Да брось, Пип! Ночь на дворе.

        Пип. Ты думаешь, мы их не перехитрим?

        Плут. Нам, точно, не перехитрить их, друг. Проволочка у них что твоя решетка! Не то что штатские заборчики!

        Пип. Если вы не можете отвоевать у них ведро угля, значит, они имеют полное право морочить вас здесь целых два года.

        Хилл. Я раскусил, что ты за птица, Томсон. Ты - провокатор!

        Уилф. Но, черт побери, как же это сделать?

        Рыжий. Перережем проволоку и пролезем.

        Пип. Мы не должны оставлять следов!

        Эндрю. В чем уголь понесем?

        Дики. В ведрах.

        Плут. Загремим!

        Пип. На дно постелем рогожу. Проволока высокая?

        Хилл. Футов шесть. Без лестницы не выйдет!

        Уилф. Возьмем в пожарном бараке.

        Каннибал. А если пожар?

        Уилф. Господи, хоть бы пожар, хоть бы все они сгорели!

        Пип. Нет, не надо рисковать. Будем твердыми, но гуманными. Это неотъемлемые свойства абсолютной власти. Это и есть то, что нам нужно, - полный успех и никаких потерь. Через десять минут уголь будет наш. Никого из нас не поймают и никто ничего не узнает. Пошли за мной!

        Картина десятая

        Огороженный проволокой участок. Вокруг него ходит Часовой.

        Пип. Теперь следите за ним. Ходит медленно. Пока ой сделает полный круг, мы успеем выполнить все, что надо. Но - быстро! Как только он завернет за угол, мы выполняем все в три приема, потом он проводит, и - все сначала. Если он пойдет иазад, или быстрее, или умудрится застигнуть кого-то врасплох, мы все выходим. Со всеми он не справится! Ясно?

        Все прячутся. Рыжий бросается к проволоке, ставит стул, удирает в противоположную сторону. Пип вскакивает на стул, перепрыгивает через проволочное заграждение. Плут бежит, унося стул. Проходит Часовой. Плут бежит обратно, ставит стул на то же место. Уилф выбегает с новым стулом, встает на первый, передает новый Пипу и убегает. Плут вбегает и забирает стул. Проходит Часовой. Плут пробегает, оставляя стул. Эндрю вбегает с ведрами, прыгает на стул, передает ведра Пипу, убегает. Рыжий забирает стул. Проходит Часовой. Так солдаты добывают два полных ведра с углем. Когда ведра уносят, Пип перепрыгивает со стула на стул через проволоку. Затем Рыжий и Плут выбегают с двумя табуретами и ставят их один на другой. Дики влезает на них, наклоняется, достает из-за проволоки стул и бросает его Эндрю. Плут и Рыжий убегают с табуретами. Проходит Часовой. Эта операция проходит в тишине. Действия солдат точны. Публика волнуется и; конечно же, смеется.

        Картина одиннадцатая

        Снова казарма. Губная гармошка. Плут разливает чай. Солдаты ужинают. Тихо.

        Дики. М-да, весьма удовлетворительно. А до чего приятно! Я и не думал, что мы с этим справимся.

        Чарльз. Мы бы и не сделали этого без Пипа.

        Дики. Если мне не изменяет зрение, юный Чарльз выказывает первые признаки идолопоклонства?

        Чарльз. Сейчас тебе зрение изменит, милый!

        Дики. Кажется, в нашем обществе зарождается еще и любовь...

        Чарльз. Это ты решил потому, что я уважаю парня за выдержку? у тебя не все дома, да?

        Дики. Нет, мне кажется, у меня как раз все дома. А вот ты меня беспокоишь, Чарли, мой мальчик. Сперва ты наскакивал на нашего Томсона, словно с цепи сорвался, а теперь глаз с него не сводишь.

        Пип. Не будь свиньей, Дики!

        Дики. А я все-таки прав в своих выводах, лорд Томсон?

        Пип. Ни выводы твои, ни доводы не стоят выеденного яйца. Это не твои доводы, а чужие.

        Дики. Зато ты у нас очень умный!

        Чарльз. Конечно, он умный.

        Дики. Тогда давайте выясним один вопрос. Могли мы достать уголь без Пипа или нет?

        Хилл. Как же без командира...

        Пип. Да!

        Хилл. Разве я не так сказал? Без командира вам нельзя.

        Пип. Нет, ты правильно сказал, капрал.

        Хилл. Ясное дело, правильно! Это всегда так.

        Пип. Всегда, всегда, всегда! Твой пра-пра-прадед говорил: всегда будут лошади, твой пра-прадед говорил: всегда будут рабы, твой прадед говорил: всегда будут нищие, а твой отец сказал: всегда будут войны. Всякий раз, как они произносили свое «всегда», мир делал два шага назад и почтительно замолкал. Так ему и надо, о господи, так ему, видно, и надо!

        Уилф. Полегче, рядовой, полегче.

        Рыжий. Эй, Плутишка! Посмотри-ка! Ты когда-нибудь видел, чтоб вокруг луны такой был свет? Как будто их две.

        Плут. Это к морозу.

        Эндрю.
        В эту ночь, в эту ночь,
        Лишь ночка на порог -
        От свечек черти мчатся прочь.
        Душу принял бог.

        Медленно идет зананес.

        Действие второе

        Картина первая

        Казарма. Раннее, сумрачное утро. Входит Дневальный.

        Дневальный. А ну живей, ноги - в руки, а лучше - в брюки! Солнце встает. Самый лучший денек начинается! (Сдергивает с солдата одеяло.) Поднимайся - улыбайся! Рождество кончилось. Рождество кончилось. (Уходит.)

        Ворчание, шорох, снова все затихает. Входит Хилл. Пауза.

        Хилл. Сказано вам: «рождество кончилось»! (Ворчание, шорох.) Кончилось, кончено, конец! Вы уже дома. Вы снова дома. Сегодня у нас обучение штыковому бою. Муштра будет покрепче прежнего. Вы у меня совсем разболтались. Я вам говорил, предупреждал вас. Сегодня для вас настал судный день. К тебе, Улыбка, это больше всего относится. Это будет твой страшный суд. И вас, рядовые Уилф Сифорд и Арчи Каннибал, я не обижу. Я намерен сделать из вас самое крепенькое отделение в славной истории летного дела. И я это сделаю. Но вот рядовой Томсон для меня слишком хорош. Слишком прекрасен. На него точат зуб и командир части и остальные офицеры. Им неймется наложить на него все взыскания, какие они только раскопают в уставе, все копченые взыскания. Так что возьми себя в руки и попридержи язык. Я знаю, сам все слышал, потому и советую - попридержи язык! Рождество кончилось. Рождество кончилось. (Выходит.)

        Уилф. «Рождество кончилось»! Как будто мы этого не знали! Вставай, Улыбка, а то из-за тебя в карцере заночуем.

        Улыбка. Иди ты!

        Уилф. Вставай, говорят тебе! Я из-за тебя страдать не собираюсь! Давай, подымайся, а то переверну с койкой!

        Улыбка молчит. Уилф вытряхивает его из кровати. Улыбка, выпутавшись из простыни и одеяла, бросается на Уилфа. Улыбку и Уилфа разнимают.

        Эндрю. Кончай! А то оба сейчас полетите!

        Дики. В них проснулся первородный, животный инстинкт. Поганое утро, ребятки. Утро - поганое, настроение - поганое, жизнь одна погань.

        Каннибал. Прикрой свой поганый рот для начала! Я же из тебя кишки не тяну.

        Дики. С какой ноги ты встал?

        Каннибал. Ладно, ладно, ты у меня еще дождешься!

        Входит Хилл с винтовками.

        Хилл. Подходи, разбирай! Не царапать, не ронять и не терять. Начнем сразу после завтрака, и вы у меня так их освоите, что заснуть без них не сможете! (Выходит.)

        Тут же добрая половина отделения превращается в «ковбоев» и «индейцев». Солдаты прячутся за кроватями и ползают по полу, целясь друг в друга из винтовок. Бах-ба-бах! Хилл возвращается.

        Хилл. Первый, кто дотронется до курка, пусть простится с жизнью. (Улыбка нечаянно задевает курок.) Ага! Я и хотел с тебя начать, Улыбка!

        Улыбка. Я нечаянно, господин капрал, это случайность.

        Хилл. Для кого - случайность, для меня - удача. Даю тебе наряд. Для начала почистим несколько дней гальюны. Вот так!

        Пип. Почему не всем нам наряд, господин капрал?

        Хилл. Молчать! Я тебя предупреждал. Я вас всех предупреждал. Посмеялись - и будет. Приготовиться!

        Плут. У нас учитель, когда острил, смотрел потом на час - чтобы мы не смеялись дольше, чем надо.

        Хилл. Ну, выходи, выходи - все!

        Картина вторая

        Плац. Солдаты стоят по трое.

        Хилл. Главное, вы ее не бойтесь! Вы ее не тронете, и она вас не тронет - если будете держать как положено. (Один из солдат смеется. Другие молчат.) Я знаю, они вам нравятся. Конечно, вы с ними совсем другие люди - герои, завоеватели копченые! Вам хочется небось скорее побежать домой, к девочке, похвастаться. А это не игрушка! Из этой штуки людей убивают. Да, убивают! У вас еще молоко на губах не обсохло. Вы ведь не понимаете, что такое - убить! В а с из нее могут убить - так яснее? Пуля вопьется вам в тело, и вы испустите свой последний вздох. Вот представьте себе, что вы умираете. Вы знаете, что умрете, и чувствуете дыру в теле, в своем теле. В голове у вас помутилось, из вас хлещет горячая кровь, вы не можете вздохнуть. Хотите вздохнуть, а не можете. Тело, которое вам честно служило всю жизнь, теперь ничего для вас не сделает. Вы не можете понять, в чем дело, удивляетесь... А ничего нельзя поделать - как во сне, когда падаешь в пропасть. Только это смерть, а не сон. Потому что вы знаете, вы понимаете, что смотрите на все последний раз в жизни. И никто вам не поможет, потому что это - смерть. А это - винтовка! И чтобы никто из вас не смел при мне целиться в товарища. Все равно, заряжено оружие или нет. Теперь - держать ее надо вот так: приклад прижат к ноге. Ствол отклонять только вперед и вправо. Держать винтовку надо крепко, прямо и легко. По команде «внимание» вы сразу принимаете такое положение. Ну, внимание! Все вместе! Крепче прижимай винтовку! Не то уронишь! А уронишь - лучше сам падай с ним рядом. Ну! Отделение! Вни-мание! Отделение. Раз!

        Улыбка роняет винтовку.

        Хилл. Отставить! Улыбка, идиот копченый! Ты что, не слышал, что я сказал? Ты что, ничего не слышишь? Хоть что-нибудь твой котелок варит? Посмотри на себя. Сопляк! Пуговицы, мундир, сапоги - все в пыли. Тебя как будто в муке вываляли! Что ты тут скорчился - прямо, как старый еврей. Ты что, не знаешь, куда девались старые евреи? В газовых камерах они сидят. Поднять оружие! Отделение. Внимание! Отделение. Раз!

        Хилл. Теперь - как брать оружие «на плечо». Это делается в три приема. Следите за мной. Делай со мной - не ошибешься! Я буду показывать медленно и нарочно подчеркивать каждое движение. Оружие - на пле-чо! Раз. Два. Три. К ио-ге! Раз. Два. Три. Еще раз! (Повторяет все один.) Теперь, поупражняемся. Отделение! На пле-чо! Отделение. Раз. Два. Три.

        Хилл. К но-ге! Отделение. Раз. Два. Три.

        Хилл (повторяет приказ). Ни к черту, Улыбка, ни к черту! На пле-чо! Улыбка, шаг вперед! Остальные - напра-во! Левое плечо - вперед, шагом марш!

        Отделение уходит, оставляя Улыбку одного. Опускается задник - стена караульного помещения.

        Картина третья

        Караульное помещение. Улыбка с винтовкой на плече. Входит Хилл с двумя капралами.

        Первый капрал. Этот?

        Хилл. Он самый.

        Второй капрал. Фамилия?

        Улыбка. Улыбка.

        Второй капрал. Я спрашиваю - фамилия!

        Улыбка. Рядовой двести семьдесят девять Вашингтон, господин капрал.

        Первый капрал. Вашингтон?! А не врешь?1 Сейчас мы проверим, умеешь ты врать или нет. У тебя мамочка с лица ничего? А? Отвечай, парень, за это же наказывают - не отвечать капралу. За это получишь шесть дней гальюна. Отвечай!

        Улыбка. Да, она была красивой.

        Первый капрал. А ты видел ее когда-нибудь раздетой? Видел? Видел, я спрашиваю?! Ты видел свою мать голой?

        Второй капрал. А ну, кончай смех!

        Улыбка. Я не смеюсь, господин капрал. Это у меня всегда. Я таким родился.

        Первый капрал. Вступаешь в пререкания с начальством. Девять дней гальюна!

        Хилл. Ну, Улыбка, смирно! К но-ге! На пле-чо! К но-ге! На пле-чо! Отставить! На пле-чо! Отставить! На пле-чо!

        Капралы разгуливают вокруг Улыбки.

        Первый капрал. Сопляк!

        Второй капрал. Ублюдок!

        Первый капрал. Дерьмо!

        Второй капрал. Гнида!

        Первый капрал. Твоя мама зря старалась!

        Второй капрал. Твой папочка ошибся!

        Первый капрал. Нельзя хуже!

        Второй капрал. Кретин у тебя папаша!

        Первый капрал. Наша королева не любит ошибок в военно- воздушном флоте.

        Второй капрал. Ей нужны молодцы, Улыбка, - на кого можно положиться.

        Первый капрал. Смирно, рядовой! Не шевелись. Молчать, рядовой! Смирно! Молчать!

        Хилл. Ну, это тебе на закуску, Улыбка. Это твой первый урок. А завтра мы продолжим занятия. Мы тебя обломаем, Улыбка, мы тебя обломаем. Для того мы тут поставлены. Запомни это, крепко запомни, слышишь? Напра-во! Левое плечо - вперед, шагом марш! Левой! Правой! Левой! Правой! Запомни, Улыбка, запомни! Не забудь!..

        Уходят.

        Картина четвертая

        Кабинет Командира части. За столом командира сидят: он сам, Командир эскадрильи. Офицер - инструктор по летному делу.

        Командир части. Не забывайте, с кем вы имеете дело. Мы не должны отходить от устава. Но обломать его надо.

        Офицер. Не обломать, сэр, а обласкать. Он не наш только на время, на короткий, вполне естественный промежуток времени.

        Командир части. Вот, ей-богу, дурачок! Заронил недовольство в этих полуграмотных! Что они понимают из его разговоров?!

        Командир эскадрильи. С ним надо повежливей, Сид. От злости он упрямится еще больше.

        Офицер. Поручите его мне, сэр. Мне кажется, я с ним справлюсь. По-моему, я его очень хорошо раскусил.

        Командир части. Я его тоже раскусил, прекрасно раскусил. Я их всех здесь раскусил и всех их обломаю!

        Сопровождаемый Хиллом, в кабинет входит Пип.

        Пип. Вы посылали за мной, сэр?

        Командир части. Шапку долой! Шапку долой! Шапку долой, Томсон, разрази тебя гром! Перед тобой - офицер!

        Командир эскадрильи. Садитесь, пожалуйста, Томсон, и посидите немного спокойно. Мы просто хотим с вами кое о чем поговорить.

        Командир части. Занятия на плацу заканчиваются. И нам не нравится твое положение. Мы хотим найти тебе подходящее занятие. Пора принять решение.

        Командир эскадрильи. Мне кажется, сэр, если позволите, правильнее будет сказать - это решит управление личного состава в Лондоне. Но мы можем внести свое предложение, свою рекомендацию. Мы здесь, на месте. И можем поэтому дать толковую рекомендацию.

        Офицер. Мы знаем, Томсон, что вы пожелали быть рядовым технического состава. И находим, что это с вашей стороны странный выбор.

        Командир части. Очень глупый выбор, мой мальчик. А твой ум?! Твоя семья?! Твое воспитание?! Что за извращение!

        Командир эскадрильи. Вы, молодой человек, надеюсь, знаете, что значит быть рядовым технического состава?

        Командир части. Это значит быть кем угодно и чем угодно. Это значит лишить себя всего.

        Командир эскадрильи. Кем угодно - судомойкой, пожарным, огородником, разгрузчиком угля!..

        Пауза.

        Офицер. Подумайте, Пип! Виноват, сэр!

        Командир части. Ничего, ничего. Продолжайте!

        Офицер. Зачем нам лицемерить друг перед другом? Мы с вами одних лет и принадлежим к одному классу. К чему все эти глупые формальности? Военно-воздушные силы - не место для семейных сражений, Пип. Это не средняя школа! Поверьте мне, школяры здесь становятся мужчинами. Не заставляйте меня перечислять сейчас все ваши данные, все ваши достоинства. Мы не любим хвастать, но и скромничать нам не дристало - с этим уж вы, наверно, согласны? Господи, сколько я сам приложил сил, только бы не надевать эту форму - страшно вспомнить! Я думал, плакали мои два года, вылетят в трубу! Но вы сейчас гораздо глупее Теряете время. Хватит, друг! Если такие люди, как мы с вами, не станут офицерами, представляете себе, какую сволочь они тогда наберут? Нелепая игра, Пип! И напрасно вы сейчас отмалчиваетесь. Рядовой технического состава! Да вы представьте себе только, как вы будете мыть посуду!

        Пип. Именно так иногда избегают ответственности.

        Офицер. Это вы-то, Пип? Да бросьте вы! Может быть, вы хотите доказать что-то самому себе. Но я не понимаю, почему не объяснить все это нам?

        Пип. Ваша тактика мне ясна. Пожалуйста, не рассчитывайте на мою интеллигентность. Я не считаю себя обязанным давать вам какие бы то ни было объяснения.

        Командир части. Ты будешь делать то, что тебе прикажут!

        Офицер. Никто здесь не говорит об обязательствах. Мы не хотим насиловать вашу волю...

        Пип. Я не собираюсь...

        Офицер. Но мы не хотим насиловать вашу волю...

        Пип. Я сказал, что не собираюсь...

        Офицер. Но мы не хо-тим на-си-ло-вать вашу волю!

        Пип. Я не собираюсь вам ничего объяснять - вот что я хотел сказать.

        Пауза.

        Командир части. Капрал Хилл!

        Хилл. Сэр?

        Командир части. Капрал! В вашем отделении одни сопляки. Я не удовлетворен уровнем их подготовки. Вы же знаете, что ни один солдат не покинет моего лагеря, пока не достигнет совершенства. Встряхните как следует этих сонных тетерь, капрал Хилл! Что это за сброд!

        Хилл. Слушаю, сэр! (Выходит из кабинета.) А ну, выходи все! (Входят солдаты.) Сопляки! Все сопляки! Я не удовлетворен вашим уровнем! Я вам уже говорил - из моей казармы не выйдет ни один солдат, пока не достигнет совершенства. Вы все тут сброд! Копченый сброд, сонные тетери! Вы у меня еще побегаете!

        Отделение послушно выполняет «бег на месте» и бегом удаляется. Инквизиция снова вступает в свои права.

        Командир части. Продолжайте, инструктор!

        Офицер. Теперь, Томсон, я хотел бы задать вам несколько вопросов. Но мне не нужно мудреных ответов. Вы хотите быть рядовым технического состава?

        Пип. Так точно, сэр.

        Офицер. Вам не кажется, что этот выбор сам по себе как-то выдает вас? Если вспомнить о вашем происхождении, это может показаться рисовкой.

        Пип. Может.

        Офицер. Вам нравится быть в компании людей из другого класса. Почему? Они вас вдохновляют? Или вы приобретаете жизненный опыт? А может быть, просто что-то новенькое? Вам что, нравится «трущобить»?

        Пип. Я этого не делаю, сэр.

        Офицер. Может быть, вам кажется, что вы в чем-то провинились перед ними, что вы слишком легко, без всяких стараний, получили надлежащее воспитание? Вы хотите это как-то искупить, загладить?

        Пип. Вы не думаете, сэр, что это слишком старомодный повод для современного мученика?

        Офицер. Весьма возможно, Томсон. Но вам тем не менее нравится их компания. Вы же не станете этого отрицать?

        Пип. Мне нравится почти любая компания.

        Офицер. Кроме, разумеется, нашей.

        Пип. Но компания должна быть все-таки на определенном уровне...

        Офицер. Очень грубый ответ. Томсон, почти истерический ответ. Я бы сказал почти отчаянный ответ. Но, заметьте, на нас это не произвело впечатления. Мы не оскорблены, не собираемся вас ни наказывать, ни учить. Мы пропустили это мимо ушей. Мы слушаем вас, мы даем другим вас выслушать и мы на вас не обижаемся. Скорее мы восхищаемся вами, приветствуем вашу храбрость, аплодируем вашему идеализму. Но нас это не трогает. Мы слушаем, но не слышим, благоволим, но не помогаем, восхищаемся, но ничего не предпринимаем. Быть терпимым, Томсон, значит уметь не замечать. Так вы не станете все же рядовым, а?

        Пип. Я не отказываюсь от своих слов.

        Офицер. Никто не принуждает вас быть глупым имперским офицером-дубиной. Такие никому больше не нужны. Вы будете более тонким, более гибким офицером и научитесь обращению с другими томсонами, которые придут в армию вслед за вами. Мне кажется, что вам это даже понравится.

        Пип. Я не отказываюсь от своих слов. Вы, конечно, вольны давать любые рекомендации...

        Офицер. Хорошо. Мы рекомендуем вас в офицеры-стажеры.

        Офицеры выходят. Стена кабинета исчезает и перед нами...

        Картина пятая

        Плац. На палке - чучело. Урок штыкового боя.

        Хилл. Даже офицеры проходят через это. Все до одного обязаны уметь поддеть человека на штык. Дело, может, до этого и не дойдет. Но, если случится, нужно быть наготове. Копченое дело, понятно. Копченое оружие, копченая смерть. Но у нас решаешь - он или ты. Копченый выбор, а что поделаешь?! Был у нас один такой парень, Гамлет, и он все не мог решить, как ему быть. Так его и пропороли! Ох, не хочется, чтоб и вы так кончили. Теперь, держите крепче приклад... дуло опустите. Нагнитесь вперед, живей, теперь - зверскую рожу. Давай, каждый самую зверскую рожу! Когда я отдам приказ «в атаку!», бросайся по одному к тому соломенному чучелу. Остановился - выпад - и всаживаешь штык в чучело, как будто это твой лютый враг. И последнее - громче кричи. Кричи изо всей мочи - это здорово помогает. Группа орущих солдат - это ужас в сердце врага и мужество в вашем сердце. Это очень помогает. В две шеренги стройся! Первой шеренге - приготовиться. Внимание! Вперед! Кричи громче! Коли!

        (Хилл сначала все проделывает сам. Затем солдаты по одному бегут к чучелу. Очередь доходит и до Пипа. Он не двигается с места.)

        В атаку! Томсон, это к тебе относится. Ты что, оглох? Я приказал - беги и кричи громче! Ты не подчиняешься приказу? Рядовой Томсон! Я вам приказал идти в штыковую атаку. Ах, негодяй копченый! Смутьян косматый! Болтун образованный! Аристократ! Я тебе покажу, я тебя под суд отдам! Ты здесь пересидишь во всех карцерах! Благодари свою звезду за то, что сейчас не война. А то я б тебя пристрелил! Вот салютик был бы! Не подчиняешься? Так! А ну, стройся! Вы мне все будете нужны как свидетели. Рядовой Томсон, я собираюсь отдать законное приказание, согласно воинского устава Ее Величества - часть десятая, параграф пятый. И я предупреждаю, что невыполнение этого приказа ведет к наказанию, согласно части десятой, параграфа шестнадцатого. Теперь, когда я скажу «в атаку», ты приготовишься к атаке, возьмешь винтовку наперевес и побежишь вперед, к тому вон чучелу, а потом пропорешь его насквозь. Приказание ясно?

        Пип. Так точно, господин капрал.

        Хилл. Порядок. Ну, я подаю команду. А ты жди и думай. Это только тренировка. Ты никого не убиваешь. Через десять секунд все будет кончено. Это мой совет. В атаку!

        Пауза. Пип не двигается с места.

        Отделение! На пле-чо! Рядовой Томсон! Я обвиняю вас в невыполнении законного приказания вашего командира, капрала военно-воздушных сил Ее Величества. Теперь надейся на бога, парень!

        Все уходят. Пип остается один.

        Картина шестая

        Входит Эндрю.

        Эндрю. Болван.

        Пип. Ты?

        Эндрю. Кого ты хотел удивить?

        Пип. Это ты, Эндрю?

        Эндрю. Ну да, я - Эндрю. Я тебя спрашиваю, кого, черт тебя дери, ты хотел удивить? Не воображай, что ты меня удивил; И ребят ты не удивил. Я за тобой следил, Пип, - так вот, ни меня ты не поразил, ни других.

        Пип. Ты ведь не считаешь, Энди, что я только и думаю, как бы произвести на вас впечатление. Ты ведь так не считаешь, Энди? Ну иди. Мне надо кое-что обдумать.

        Эндрю. Никто не просит тебя благородничать за наш счет.

        Пип. Ну иди, иди.

        Эндрю. Ты брось эти благородные замашки. Никто тебе спасибо не скажет.

        Пип. Не приставай, Энди! Мне и так есть о чем подумать.

        Эндрю. Но мне противно, что ты мученика строишь. Противен твой страдальческий вид.

        Пип. Я не страдаю.

        Эндрю. От твоего правильного поведения хочется на стену лезть.

        Пип. И я не мученик.

        Эндрю. Что ты за собачий всезнайка! Откуда ты знаешь, что ты прав? Откуда ты знаешь, что всегда поступаешь, как надо?

        Пип. Не будь свиньей, Энди!

        Эндрю. Я хочу тебе помочь, дурак! Еще поиграешь немножко в благородного - и ребята тебя возненавидят!

        Пип. Энди, ты добрый, милый, неглупый человек. Меня в гроб сведут добрые, милые, неглупые люди, которые в жизни своей не приняли ни одного решения. Иди отсюда, оставь меня, и не вали на меня свои грехи. Если ты хочешь жить тихо-мирно, это твое личное дело. Живи тихо, никто тебя не тронет. Но не вздумай ломать моих решений. Пусть они попробуют сломать. Не помогай им. И уходи сейчас же. Лишний свидетель в их работе им вряд ли нужен.

        Картина седьмая

        Офицер. Все это нас нисколько не трогает, Томсон. Что бы вы ни делали, мы сохраняем спокойствие. Слушаем, но не слышим. Благоволим и не помогаем. Восхищены, но ничего не предпринимаем. Быть терпимым - значит уметь не замечать. Так чего же вы добивались, похвалы товарищей? Их преданности? Ваши товарищи - дефективные, Томсон, дефективные! Стоит нам мигнуть, и они от вас отрекутся. А может, вы добивались трибунала? Слишком роскошно, друг. Или гальюны вас прельщают? Но это же детская забава. Нет, вы у нас станете офицером, как мы договорились. Я тоже занимался политикой, братец. Хотите, я напомню вам, какую тактику всегда предпочитали великие революционеры? Войти в доверие к врагу и подготовить восстание изнутри. Снаружи вы нас не схватите! Утихомирьтесь, дружок. Мы-то хоть умеем дослушивать ваши длинные фразы.

        Пип. Цинизмом меня тоже не возьмешь.

        Офицер. Какой цинизм? Это просто честность. Я бы даже сказал, необычная честность. Обычно нам об этом говорить в открытую не приходится. Вам-то уж следовало это знать.

        Пип. Я не буду офицером.

        Офицер. Ага, вот вы и злитесь! А зачем? Мы же великолепно Друг друга понимаем. Что вас останавливает - чувство локтя? Нет. Привязанность? Тоже нет. Вина? Или стыд за страдания ближнего? Сомневаюсь, едва ли вы чувствуете себя в чем-либо виноватым. Комплекс неполноценности, ложная скромность? Тоже не то. В вас нет никакого смирения, ни капельки. Нет, Томсон, вы вовсе не стремитесь просветить своих друзей насчет сути вещей, не так уж вы, по-моему, скромны. Тогда в чем же дело? Если все, что я перечислил, не подходит, где же правда? Сказать, а? Власть - вот правда. Что, не так? Там, среди своих, у вас было слишком много конкурентов на власть. Там слишком многие обладали властью. А здесь люди поменьше, здесь все сопляки, сопляки, да, бабье, и среди них вы - король! Король. Самодержавный властелин! Ну, что, не так? Попробуйте опровергнуть меня. Попробуйте! Нет, мы очень хорошо понимаем друг друга. Слишком хорошо, дружище Томсон.

        Пип. О господи!

        Офицер. «О господи!» Да при чем он тут? Вы что, его сын? Да, и еще вот что. У вас есть еще одна черта, Томсон, она нам тоже известна. Это мания величия. Мы знаем, кем ты себя воображаешь, и поэтому ты пропал, Томсон. Ни один человек не может победить, если его карты раскрыты. Эх ты, народный заступник. Капрал Хилл! (Выходит.)

        Хилл (за сценой). Сэр?

        Картина восьмая

        Входит Хилл.

        Хилл. У меня есть инструкция еще раз отдать приказание, Томсон. Начальство решило дать тебе возможность исправиться. Я не знаю причин, но им, верно, виднее. Когда я отдам команду «в атаку!», ты должен нагнуться, побежать, размахнуться и проткнуть вон то чучело. Все ясно?

        Пип. Так точно, господин капрал.

        Хилл. Нагнуться, побежать, проткнуть. Отлично. В атаку!

        Пип несколько секунд медлит, потом с диким криком бросается к чучелу. Трижды пронзает его, оглашая воздух нечеловеческими воплями.

        Картина девятая

        Казарма. Чарльз и Пип.

        Чарльз. Что они сказали тебе, Пип? Зачем тебя вызывали? Что они тебе сказали? Господи, да на тебе лица нет! Они что, били тебя? Чучело колоть заставили? Правда, заставили? Ну, это и так ясно. Ты плачешь, а? Хочешь закурить? На, кури. Все пошли в буфет. Сегодня Новый год. Напьются до чертиков. Вот идиоты, им бы только напиться! А я, наверно, брошу пить, совсем. Но что они тебе сказали, а, ну, скажи же мне, скажи! Знаешь, почему я не пошел с ребятами? Я ждал, когда тебя отпустят. Мне показалось подозрительным - чего это они вызывают тебя вечером? Вот я и решил подождать. Слышишь, Пип? Я говорю, что ждал тебя. Я хочу тебе кое-что сказать, я хочу тебя попросить об одном одолжении. Я думаю об этом уже несколько дней. Понимаешь ли, ты знаешь меня, какой я... гм... ну, ты знаешь, что я не совсем пробка, не совсем дурак, то есть, не конченый дурак, не дефективный. И я подумал, что, может, ты мог бы подучить меня чему-нибудь? Чему хочешь... Нет, не чему угодно, а чему-нибудь такому настоящему...

        Пип. Попроси еще кого-нибудь. Или нет - книги, читай книги.

        Чарльз. Нет, нет. Я не хочу читать книги. Я хочу слушать тебя. Может быть, нас пошлют в одно и то же место, и тогда ты мог бы говорить со мной, ну, скажем, полчасика в день, или через день, или раз в неделю. Помнишь, как ты рассказывал тогда про твоих прадедушек, про изобретения и прочее. Мне это очень понравилось, я тогда хотел слушать тебя всю ночь. Но я хочу знать о другом, я хочу знать, ну, как бы это сказать правильнее, ты же понимаешь - о коммерции, о сырье, о тех, кто работает и кто торгует. Ну, как это называется, ты же знаешь?

        Пип. Экономика.

        Чарльз. Вот-вот, энокомика.

        Пип. Экономика, а не энокомика.

        Чарльз. Э-мо-номика.

        Пип. Нет, э-

        Чарльз. э-

        Пип. ко-

        Чарльз. ко-

        Пип. но-

        Чарльз. но-

        Пип. мика.

        Чарльз. мика.

        Пип. Экономика.

        Чарльз. Да, экономика. Можешь? Я буду слушать, а ты рисуй всякие таблицы, цифры. Знаешь, у меня ничего шла арифметика...

        Пип. Попроси еще кого-нибудь, Чарльз, не меня.

        Чарльз. Вот ты всегда такой. Лицемер! Смутишь человека, а потом... Неужели ты не понимаешь, что я тебя прошу? Неужели ты не понимаешь, как я тебя прошу?

        Пип. Попроси еще кого-нибудь.

        Чарльз. Но я хочу быть с тобой. А ты меня гонишь! Трус! Ты ведешь за собой, а потом увиливаешь. Я могу стать другим рядом с тобой, я могу вырасти, ты это понимаешь? Мы бы могли тогда вместе работать. Ведь человеку всегда нужен другой человек - тот, кому можно довериться. Все находят себе кого-нибудь. Я нашел тебя. Я никого раньше об этом не просил. Никогошеньки!

        Пип. Попроси еще кого-нибудь.

        Чарльз. «Еще кого-нибудь, еще кого-нибудь». Всегда «еще кого-нибудь»! Эх ты, недоделанный болтун! Сколько лет твои паршивые предки не давали нам поумнеть! А теперь являетесь вы, с вашими прекрасными словами и советами. «Защищайте свои интересы, друзья!» Ах, какие вы умники! «Лево руля»! Да кому от этого польза? «Попроси еще кого-нибудь»! Ты просто испугался! Ты зовешь нас друзьями, а на самом деле ты паскудный трусливый школьник! Офицер прав был - ты «прущобишь». Ты - «народник», и больше никто.

        Пип. И еще он сказал: «Мы слушаем, но не слышим. Благоволим и не помогаем. Восхищены, но ничего не предпринимаем. Мы вас терпим - мы вас не замечаем».

        Чарльз. Да что это все значит?

        Пип. Мы будем делать все, что они прикажут, единственно потому, что они умеют нам улыбаться.

        Чарльз. Это я буду делать все, что они прикажут. Я, а не ты! Ты - один из них, ты просто играешь с ними в прятки. А мы ползаем у вас под ногами, в грязи. Теперь я в этом уверен. (Долгая пауза.) Нет, я буду делать все, что ты мне прикажешь, Пип.

        Пип. Так быстро переменил хозяина, да? Какой же ты дурак, Чарльз! Ты - тот самый дурак, на которых держалась слава моих предков. Эх, дурень ты, дурень!

        Его слова затихают. Где-то марширует колонна. Мы снова слышим, как капралы осыпают бранью Улыбку.

        Картина десятая

        Дорога. Улыбка убежал из лагеря. Он в отчаянии и смертельно устал. Возглас Пипа «Эх, дурень ты, дурень!» сливается с криками: «Сопляк!», «Ублюдок!», «Дерьмо!», «Гнида!»... Крики становятся все громче.

        Улыбка. Чего вам надо?! Идите к черту, к богу, к дьяволу! На что я вам сдался?! Бесноватые, лунатики, лунатики бесноватые! Хоть бы вам подавиться! Мучайте еще кого-нибудь, чем я виноват?! Лунатики, обезьяны, гориллы чертовы! Вы и ваши погоны! А-а-а-а-а-а-а! Они бы меня просто убили, если б только могли. Они думают, мы - их собственность. Они думают, надели на нас голубые тряпки - и можно унижать, издеваться, с грязью смешивать. Проклятые гориллы, вам меня с грязью не смешать! Ой, мои бедные ноги! Пойду домой. Кто-нибудь меня подвезет, потом махну во Францию. Удеру. Удеру от вас, гориллы! Думают - мы их собственность. Ой, спина! Я за вас гроша медного не дам! Хоть бы вы на свет не рождались. Плевал я на ваши паршивые приказы, на ваши погоны, на ваши гальюны, на вашу войну! Я бы вас самих похоронил в ваших гальюнах, гады! Сидите, гады, всю жизнь в своих гальюнах! Суки... Небо какое, луна, холод какой, господи! Но я подожду. Кто-нибудь меня подберет - не сейчас, так через час. Тут тихо, шума не слышно. Постою, подожду, на луну полюбуюсь. Из чего вы только сделаны, скажите? Не пойму, из чего вас только делают и долго вы еще будете рождаться на свет? Что вас может разжалобить? Вы хоть плакать умеете? Вы ведь из той же плоти и крови, что и мы. И кровь и вонь та же... Ах, сволочи! Кто только вас родил на свет? Где вы родились? Может ли вас хоть что-нибудь разжалобить? И орете вы, как недорезанные куры. Сволочи! Какая луна красивая. Красивая, а холодная. Чертовски холодная. Нет, так нельзя стоять, можно совсем замерзнуть. А что, хорошо бы их так околпачить. Слышите? Мотор! Мотоцикл! Настоящий мотоцикл! (Поднимает руку.) Эй, мне в Лондон, Лондон, Лондон, Лондон. Мне в Лондон!

        (Рев мотора проносится мимо.)

        Ах ты дрянь! Подсади! Подсади, тебе говорят, - солдат хочет вернуться домой. Домой, сволочь, до-о-о-мооой! (Долгая пауза.) Теперь они найдут меня, схватят. Чего же дальше-то идти?! Эх, Улыбка, сейчас они придут за тобой. И потащат назад. Глаза у них, как у ястреба. Господи! Пусть, наплевать. «Прекрати смех, солдат!» - «Я не смеюсь, господин капрал, это у меня всегда. Я таким родился. Правда, господин капрал, я не смеюсь...» (Входит в казарму.)

        Картина одиннадцатая

        Казарма. Приход Улыбки прервал разговор Чарльза и Пипа, которому мы были свидетелями.

        Улыбка. Они не верят, что я таким родился. Да посмотрите же на меня, вы! (Совсем разбитый, стоит у двери. Беспомощно смотрит на Пипа.)

        (Пип подходит к Улыбке и нежно его обнимает. Минуту Пип словно убаюкивает его.)

        Воды... Ноги... (Теряет сознание.)

        Пип кладет его на пол и хочет снять с него ботинки.

        Чарльз. Не трогай. Я сам сделаю. (Не знает, с чего начать. Осматривает Улыбку, поднимает его, укладывает на постель, смотрит на него в раздумье, потом снимает с него ботинки и носки,) Все ноги в крови. (Берет полотенце, смачивает водой из котла, обмывает Улыбке ноги.)

        Улыбка что-то бормочет в беспамятстве. Часы бьют полночь. Слышно, как за сценой ребята запевают «Застольную» и капрал Хилл орет...

        Хилл (за сценой). Завтра парад с оркестром. Винтовки, пуговицы, пряжки - чтоб все сияло! И чтоб прошли как один человек, ясно? С оркестром! Роскошная жизнь. Только Улыбочки с нами не будет. Он тут у нас немножко задержится. Ну с Новым годом, с новым счастьем!

        Его никто не поддерживает. Один за другим в казарму входят солдаты. Они молчат, их движения порывисты и беспорядочны, как у пьяных. Их появление напоминает телевизионную передачу, когда звук выключен. Внезапно они замечают Улыбку.

        Плут. Ой, смотрите на его ноги. Вот сукины дети! Вы посмотрите на его ноги!

        Эндрю. Что это с ним?

        Чарльз. Удрать хотел.

        Эндрю. Не вышло?

        Чарльз. Прошел пару миль и вернулся.

        Каннибал. Они на него взъелись. Если уж они на кого взъелись, тому несдобровать.

        Рыжий. Вы знаете, что его оставляют? Не иначе как еще на две недели.

        Дики. Эх, попадись они мне, попадись они мне только где-нибудь на гражданке. Они у меня попрыгают.

        Уилф. Не бывать этому. Это ты сейчас так говоришь, а встретишь их - и ничего не будет. Знаешь - почему? Ты и там будешь такой же, как сейчас. Такое же дерьмо на палочке. «У! - ты скажешь. - Попадись они мне, когда я был в форме! Я б им показал, что такое мужчина». Вот и все. Гражданка, армия - все одно. Тут меня не собьешь.

        Рыжий. Что ж с Улыбкой-то делать?

        Каннибал. Сейчас я им займусь.

        Чарльз. Уйди, я сам!

        Каннибал. Ладно, ладно. Какая муха тебя укусила, что ты на меня набросился? Со своим барахлом возиться неохота, не то что с чужим. Всю душу вымотают. Вон, посмотрите на него. Лежит как труп. И ноги холодные.

        Плут. Он как ребенок маленький, как ребенок во сне. Вы видели спящего ребенка? У них всегда такой вид, будто они чего-то ждут. Взрослый спит, будто прячется, а малыш всем верит. Правда, и он таким был?

        Чарльз. Ради бога! Что ты поешь, как будто он помер?! А ну, ребята, помоги, мы его прикроем!

        Почти все солдаты сгрудились у койки. Осторожно, стараясь не шевелить Улыбку, они снимают с него брюки и рубашку. Они совершают это с любовью, как обряд. Плут причесывает. Улыбку. Чарльз протирает ему лицо мокрым полотенцем. Затем они укутывают Улыбку одеялом и, стоя вокруг постели, смотрят на него. Все это время за ними наблюдает не замеченный никем Офицер.

        Офицер. Прекрасно! Как трогательно! Мне очень жаль, господа, но этого человека требуют в караульную.

        Входит Хилл.

        Хилл. Отделение! Стройся!

        Солдаты нехотя повинуются. Затем Чарльз, помедлив, идет к своей койке и садится на нее. Один за другим то же проделывают все солдаты, кроме Пипа. Вид у них вызывающий.

        Офицер. Капрал! Отправьте этого смешливого рядового в караульную.

        Чарльз. Он останется там, где лежит.

        Офицер. И этого рядового - тоже.

        Рыжий. Вы этого не сделаете, господин капрал Хилл.

        Офицер. И этого рядового. Всех в караульную.

        Пип. Капрал Хилл, вы их не тронете. Никого не тронете.

        Офицер. Слышите, капрал! Вся эта казарма под арестом.

        Пип. Мне кажется, сэр, будет лучше, если их не трогать.

        (Пип и Офицер обмениваются понимающей улыбкой. И Пип сменяет солдатскую рубашку на офицерскую.)

        Мы не допустим этого, верно, Чарльз? Вы безусловно правы. С Улыбкой плохо обошлись, и вы правильно сделали, что встали на его защиту. Верность другу - отличное качество. Вас следует отметить, Чарльз. Да и всех остальных тоже. Вы проявили мужество и честность, защищая друга. Как часто нам не хватает этих качеств, не правда ли, сэр? Они - славные ребята, мы иногда судим их слишком поспешно, - вы согласны со мной, сэр? Они - соль земли, они цвет нашей нации. Не бойся, Чарльз, не бойся, Рыжий, не бойся, Эндрю. Не бойтесь, - мы вас не накажем. Вы поступили хорошо. Мы любим вас за это, гордимся вами, вы нас порадовали - вы согласны со мной, сэр? Такие ребята нам нужны. Они должны быть на нашей стороне. Мы не какие-нибудь бессердечные, Чарльз, не думайте о нас слишком плохо. Не верьте тому, что о нас пишут, что о нас болтают. Мы добрые, честные, трудовые люди, такие же люди, как и вы. И прекрасно все понимаем. Самое главное - мы все можем понять. Не так ли, сэр? А теперь посмотрим, куда мы вас определили.

        Офицер подает ему список.

        Пип (читает).
        Рядовой двести тридцать девять Каннибал! Каннибал встает во фронт. Технический состав. Назначается в гарнизон в Халле. Каннибал становится «вольно». То же повторяется со всеми.
        Рядовой двести пятьдесят два Уингейт! Технический состав. Оксфордский гарнизон.
        Рядовой двести сорок семь Сифорд! Технический состав. Кипр.
        Рядовой восемьдесят четыре Мак-Клор! Шифровальщик. Мальта.
        Рядовой семьдесят два Ричардсон! Технический состав. Аден. Рядовой двести семьдесят семь Койн. Технический состав. Холтон.
        Рядовой двести шестьдесят шесть Смит! Технический состав. Линкольн.
        Рядовой двести семьдесят девять Вашингтон! Оставлен дополнительно на три недели для прохождения летной практики.
        Двести семьдесят шестой будет ждать особых распоряжений. Отделение! Внимание!

        Врываются звуки марша английских военно-воздушных сил.

        Картина двенадцатая

        Марш затихает. Плац. Выпускной смотр. Солдаты занимают свое место в строю. В центре сцены установлен флагшток.

        Хилл. Отделение! Смирно! На пле-чо! Напра-во! Левое плечо вперед - шагом марш! Выше голову, ребятки, смелей. Левой! Правой! Левой! Правой! Левой! Правой! Левой! Наклони винтовку! Крепче держать! Винтовки глядят в одну сторону. Дружней, дружней! Тверже шаг! Не слышу шага! Тверже! Вы солдаты Ее Величества, ее любимцы. Раз-два, раз- два, раз-два! Она должна гордиться вами. Порядок! Прямо как в сказке. Сегодня никого не убивают. Сегодня забудьте про пот, про холод. Будьте как один человек. Вы должны идти плечом к плечу, как гордый корабль, по волнам, как гордый, красивый линкор. Больше гордости! Больше красоты! Левое плечо вперед, равнение к центру, шагом марш!

        Солдаты в строю отдают честь публике, потом поворачиваются к ней спиной и выстраиваются перед Командиром части. Музыка обрывается. Командир части стоит на трибуне, окруженный офицерами.

        Командир части (с широкой, долго не сходящей с его лица, как бы обращенной ко всем и каждому улыбкой), Я доволен. Отлично. Отличные солдаты. Одно из лучших моих подразделений. Бодрые, бдительные, энергичные. Впереди у вас два года службы в военно-воздушном флоте. Я уверен, что вы отлично будете нести службу. Вы хорошо подготовлены, как и следовало ожидать. Иначе и быть не могло. Ну, с богом.

        Рыжий вытягивается в струнку, кладет винтовку на землю, подходит к флагштоку и берется за веревку.

        Хилл. Отделение! Кру-гом!

        Солдаты снова смотрят в зал.

        Командир эскадрильи. Равнение на флаг! На кара-ул!
        Рыжий медленно поднимает флаг.
        Флагшток очень, очень длинный.
        И под звуки гимна...

        медленно идет занавес.

         


        1 Джордж Вашингтон, как гласит молва, ни разу в жизни не солгал.


        Пьеса в семнадцати действиях

        « - Я современная... Я иду в ногу с самой собой».

        Это реплика из пьесы Шейлы Дилени, открывающей наш сборник, сборник пьес молодых драматургов, ставших за минувшее десятилетие ведущими драматургами Англии.

        Большое дело - чувствовать себя в своем времени, чувствовать, что сегодня - это и есть ты. Одни обгоняют время, других оно обгоняет. Есть люди «с прошлым» и «с будущим». У героев новой английской драмы, вышедших на подмостки в 50-60-е годы, есть настоящее. Их собственное настоящее, которое заявляет о себе каждую минуту и на которое многие ополчаются. Настоящее - критерий прошлого и будущего. Настоящее - уверенность в своем присутствии на земле. С этой уверенностью новая английская драма набрала высоту, без этой уверенности предшественникам новых драматургов приходилось туго.

        К моменту появления на театральном горизонте Джона Осборна и плеяды «осборновцев» - Дилени, Биэна, Копса, Уэскера, Линтера, Ардена, Симпсона - английская сцена, по свидетельству критика Тайнана, являла собой следующую картину: «Суэцкий канал во времена авантюры Антони Идена. Коммуникация, задушенная мириадами полузатонувших обломков. Из тины выглядывает кусок чего-то мощного и неуклюжего, что носило при жизни имя Пинеро.

        На отмели пригрелся утлый парусник Стивен Филипс. Помятый танкер Пристли ведет спасательные работы и сам здорово мешает при этом навигации. Вся навигационная линия объявлена опасной, потому что на поверхности до сих пор держится первый алюминиевый Левиафан. Капитал все еще не покинул своего мостика, и на носу красуется легендарное имя: Ноэль Кауард из Педдингтона.

        Маяк в уголке Шоу испорчен. Всем судам грозит опасность неожиданного столкновения с летучей Эстер Мак-Крэкен, команда которой, очевидно, выпрыгнула за борт в самый разгар сервировки чая. Одному морю досталась эта тайна... Мрачному призраку фрегата Элиот редкие суеверные подпевают словами "Старого моряка" Колриджа.

        Неопытному капитану грозит здесь еще много бед. Но его долг, его обязанность - мимо них проскочить».

        По каналу пошли новые караваны. «Неопытные капитаны» исполнили свой долг. Сиреной первого корабля новой английской драмы стала траурно-мажорная труба Джимми Портера, осборновского героя («Оглянись во гневе», 1956), заигравшего скрежещущую, «сердитую», заглушавшую колокольный звон и любого противника мелодию.

        Максималисту Джимми Портеру не нужно было ничего из того, что могла и хотела предоставить ему английская современность. Ему нужно было только то, чего в ней не было, - энтузиазм, воодушевление, жизнь. Неистовый Джимми требовал от окружающих неистовства. Гнев Портера притягивал к герою Осборна луч прожектора, требовал отклика, интенсифицировал драму острее самых острых драматургических ходов.

        «Хоть бы каплю жизни!..» - вот и вся программа Джимми Портера. Но бедный Джимми не знает ни одного последователя своей программы. Потому он и кричит (зовет), беснуется (не дозовется), держит нескончаемую речь (не у кого учиться жизни и кого-то ведь надо учить)...

        Еще один неопытный капитан, Шейла Дилени, подхватила беспокойную мелодию Осборна, насытив ее нежными переливами, острым и естественным ощущением житейской диалектики. Конфликт поколений, антибуржуазность, партикуляризм, ненависть к духу и букве мещанства - все «осборновские» мотивы у Шейлы Дилени лишились налета осборновской декларативности, соразмерившись с ритмическим рисунком обыденной жизни, с ее неповторимыми повторами и гармоническими диссонансами.

        Не «каплю жизни», а поток, море житейское впитала поэтика первой и лучшей пьесы Дилени «Вкус меда» (1958).

        Сейчас, на исходе первого «осборновского» десятилетия в драме, английские критики спорят о том, что от чего пошло, чем объясняется наступательная энергия, благодаря которой новые драматурги затмили своих старших коллег. Тех ведь отличало не меньшее профессиональное мастерство, куда больший опыт и, что ни говорите, более полное «общее образование».

        То ли «низкая» социальная среда, откуда были почерпнуты первые герои новой драмы (бродяги, неудачники, дезертиры, цыгане, переселенцы, обитатели кварталов национальных меньшинств и трущоб), рождала ощущение бездомности, неустроенности, смуты. То ли это мироощущение, тревожное, потерянное, озлобленное, распространившись в силу комплекса социально-исторических причин в послевоенных поколениях, нашло выход в сценических картинах «окраинного», «темного», бесприютного быта и в образах героев, угнетенных одиночеством - среди скопища устроенных и неустроенных подонков, героев, полагающихся лишь на свою ненависть к этому скопищу, на естественную смену своих чувств, чреватую «анархическими» вспышками плоти и духа.

        Крупнейший английский театровед Джордж Уилсон Найт убежден, что все началось с резкого, «дионисийского» приближения драмы к социальным низам и к физическим, бытовым первоосновам жизни. Другой исследователь, Рэймонд Уильямс, думает, что образ жизни новых английских героев был лишь материализацией образа мышления их создателей, что, скажем, бездомность персонажей «Вкуса меда» отражает чувство бездомности, с которым пришла в театр их создательница - современница холодной войны, американизации Англии, обманутых надежд молодежи.

        Так или иначе девизом новой драмы стало слово непримиримого отрицания, слово «нет», обращенное и к социальному и к театральному консерватизму, конформизму, апатии. В борьбе с этими противниками все средства были хороши. Конкретизируя общественную проблематику, театр молодых драматургов давал новую жизнь демократическим темам и сюжетам.

        Образ жизни персонажей «Вкуса меда», конечно, не назовешь обыденным без необходимых оговорок.

        По части быта даже в «Оглянись во гневе» изображалось нечто гораздо более респектабельное. И новизна и новаторство Осборна определялись не столько стилем жизни его персонажей, сколько отношением Джимми Портера к жизни. Его речи, крики, голос его трубы громче, важнее и значительнее того, что происходит вокруг. Разумеется, и то, что происходит, не лишено у Осборна художественного смысла. Ушел - пришел, ушла - вернулась, приехала - уехала. Для автора «Оглянись во гневе» эти обыденные формулы, происшествия, сюжетные ходы связаны друг с другом заключенным в них беспрерывным и непредугаданным движением. В них, так же как в проповедях ненависти Джимми, проявляет себя жизнь. А кругом - заповедная мертвечина, кругом - газетная, церковная, обывательская, отеческая, стоячая, привычная ложь. Люди тоскуют от этой лжи и от тоски - без любви - бросаются в объятья друг друга.

        У Дилени то же мироощущение, что и у Осборна. Но в ее пьесе иные внутренние пропорции. Все происходящее с Джо воплощает стихию жизненной активности, взятой целиком, в нерасторжимом сплетении злобы и нежности, ужаса перед неисповедимым бременем жизни - и заботы о живущих, неприкаянности - и внутренней свободы.

        Это не обыденная жизнь, как ее понимали драматурги-классики в прошлом веке, потому что многоопытная «женщина не слишком благопристойного поведения», нечистый на руку коммивояжер, юноша с материнскими наклонностями и кочующая с квартиры на квартиру девушка не могут жить обыденной жизнью. Это сплошное беспокойство, беспорядок, маята. В такой жизни даже черточки быта сами по себе - дело не обыденное. Во «Вкусе меда» люди учатся обращаться с газовой плитой и пеленать будущего младенца, заваривают кофе, готовят (если есть) обед, читают газету, спят, ищут ванную в коридоре. Натурализм? Но и поэзия. Очередной грохот упавшего чайника сопровождают слова матери о загубленной жизни; на это следует реплика Джо: «Лишь бы я никого другого не губила»; и вот мы уже в средоточии мотивов, с чайником больше не связанных. Нам исповедуется девушка, которая жизни, как она есть, бесстрашно противопоставляет себя, какую ни на есть.

        Цыганский быт, определяющий движение этой пьесы, должен был породить и породил мать Джо, безалаберную Эллен, олицетворяющую суету сует, знающую цену жизни (выражаясь не только фигурально), умеющую извлечь хоть что-нибудь даже из самой неудачной ситуации. Джо выросла сама по себе, ненавидя жизнь на чемоданах, презирая материнские утешения - бутылочку, кавалеров на одну ночь, прибауточки, - мечтая о своей комнате и своей жизни.

        Требуя уважения к своему опыту, к своей опытности, Эллен увещевает дочь: «Все мы рано или поздно кончаем одним и тем же». Для Эллен важно, что «одним и тем же», а для Джо - что «рано или поздно»... Натыкаясь на встреченных людей, как и на встречные предметы, упрямо делая то, чего от нее не ждут, неприспособленная, некрасивая девочка-подросток находит радость в неповторимости своего жизненного опыта.

        «Я здесь уже когда-то был», - характерное название характерной пьесы Пристли, одного из кумиров английской драмы предшествующего «осборновцам» периода. Время, пущенное по кругу. Круговая, вековая повторяемость ситуаций, отношений, типов. «Англия да пребудет вовеки!»

        То время, что для Пристли (или Элиота, или Фрая) было ветром, возвращающимся на круги своя, раствором, лишающим все и вся своеобразия, время - вечные будни, виновник меланхолической созерцательности и скептического недоверия к индивидуальности, превратилось у Дилени и других молодых драматургов в источник богатства, полноты, конкретности жизни.

        Потому что и каждый момент жизненного процесса и сама его безостановочность одухотворены в сегодняшней английской драме сознанием уникальности мгновения, согретого чувством. Время утратило метафизический ореол, потому что ему больше не навязывается несвойственная ему функция - благословлять неблагословимое.

        У Дилени время состоит из конкретных и коротких отрывков. Пока Джо и ее матери не пришлось опять сменить квартиру. Пока в Джо влюблен заезжий матрос. Пока на Эллен хочет жениться ее старый приятель. «Рано или поздно» - волнующий бег человеческого времени. Матрос слишком рано уехал. Эллен слишком поздно решила выйти замуж. Джо слишком рано иметь ребенка. Без утешительных облаток «семьи и состояния», рутины, устоявшихся норм существования открывается перед Джо жизнь. Без утешительного посредничества религии, затверженных штампов буржуазной социологии и психологии, без книжных иносказаний открывалась жизнь перед зрителями «Вкуса меда».

        Само зрелище неналаженного существования героев, простая осязаемость их отношений впервые за долгие годы приблизили английских зрителей к основам бытия, первичным, неоспоримым. Жизнь на глазах рассыпалась на первоэлементы. Так (рассыпаются книги, игрушки и вещи по дому Эллен и Джо, и он никак не станет настоящим домом. Так рассыпаются цвета и контуры на рисунках Джо, которые не станут настоящими рисунками. Жизнь возникала вновь, рождая тоску, злобу, но и радость, но и новую жизнь.

        Конечно, среди первоэлементов жизни Джо не найдешь многих категорий, без которых общественная жизнь не обходится. Нет здесь идеологии: для Джо это слова из словаря обманщиков, населяющих богатые кварталы. Отвергает Джо и «газетную» правду (это заклятый враг «осборновцев») и всякую мысль о правде, существующей отдельно от беспрерывного течения жизни. Но в смене радостей и печалей своей героини, среди всплесков возбуждения и отчаяния, в мешанине заботы и расчета, в щемящей неразберихе странного городского кочевья Дилени удалось коснуться важного таинства жизни - там именно, где нет, как будто бы, никаких тайн.

        Тайного оказалась бездна. Тайной был для Эллен талант ее дочери, ее пристрастие к рисованию. Тайной была для Джо судьба ее отца. Любовь к юнге - тайна и для окружающих и для самой Джо. Характер Джефа - еще одна тайна. Возвращение Эллен - другая. Рождение ребенка - тайна из тайн. Наконец, главная для нас тайна пьесы - каким образом «на дне», где ждешь гримас жизни, горьковских «страстей-мордастей», открылись в тайниках души дикарки Джо драгоценные запасы жизнестойкости, отзывчивости, доверия? Сколько бы ни страшилась героиня Дилени жизни, в ней самой этой жизни, искомого Джимми Портером «воодушевления» больше, чем во всех персонажах Пристли, Элиота, Фрая, Рэттигана и Кауарда вместе взятых.

        «Вкус меда», вслед за «Оглянись во гневе», лучше других произведений вводит нас в атмосферу современной английской драматургии.

        Вместо салонного психологизма Рэттигана, вместо неумеренной и неуверенной метафоричности Фрая, вместо зыбкой категоричности Пристли и светской экзистенциалистской религиозности Элиота, вместо театра интригующего, развлекательного, ни на что не претендующего или претендующего бог знает на что, в Англии наших дней возникла драма, вслушивающаяся в «фонограмму» жизни ради ее неповторимых мелодий, даже ради ее шума, если угодно. Каждое появление или уход персонажа сопровождается у Дилени музыкой. Осуществляя синтез поэзии и правды, новая драма не преминула объединить с традициями и проблематикой «серьезной», социальной драматургии традиции мюзик-холла. Под музыку входит на сцену Питер, агент по продаже подержанных автомобилей. С песенкой уходит морячок. Под его песенку появляется, танцуя, Эллен. Это не просто кто-то вошел и вышел. Произошла новая встреча, одна из многих и все-таки - одна. Течение жизни становится обрядом, поэтическим образом. Музыкальные переходы подчеркивают необходимость каждого момента в жизни героев, в жизни пьесы.

        Мелодия «Вкуса меда» - синкопическая, отрывочная и бесконечная. Гремит на кухне чайник, сигналит за окном буксир, гудит заводская сирена, играют дети. Джо ждет ребенка. Последняя нота пьесы - нота ожидания, готовности к продолжению жизни несмотря ни на что.

        Дилени завершает свою пьесу трогательными датскими стишками. Под детскую песенку поднимается занавес «Сна Питера Мэнна» (1960) Бернарда Копса.

        В центре всех пьес Копса - житейский хоровод. Детская игра - вот первое обличье этого хоровода в «Сне Питера Мэнна». Дети разбегаются, и выясняется место действия - рынок.

        Герои драматургии, с которой Осборн, Дилени, Копе, все «осборновцы» полемизируют, знали один путь: из дома - в контору, из конторы - домой. Они, правда, могли обзавестись мифологическими или библейскими двойниками, могли прямо шагнуть во вселенную. Но, во всяком случае, улицы они не замечали.

        Рынок Копса только на улицу надеется: чем больше пройдет покупателей, тем лучше. Драма Копса - уличная драма. Когда же пеструю толпу торговцев, пеструю рыночную смесь, где каждый цвет необходим, а все вместе они составляют радугу жизни, когда людей рынка помещают под фабричную крышу, и мистер Лук, мистер Ростбиф, мистер Карп становятся иксом, игреком и зетом, одетыми в одинаковую форму, производящими одинаковые саваны, - тогда раздается самый мощный взрыв, после которого других взрывов больше не последует.

        Экспрессионистская «сказка со взрывом» имеет у Копса свою присказку: «Время - деньги, а деньги - время...» Такова музыка рынка, его гимн. Заметьте, опять время! Заметьте, деньги! Если содержанием времени становятся деньги, то исчезает смысл самого времени - тот самый волнующий и щедрый смысл, который так близок неприкаянным персонажам Дилени.

        Прохожий, мистер Винтик, изнанка буржуазного прогресса, экономит деньги и экономит время: «Время для чего? Ну, для... для... как это для чего? Для того, чтобы иметь время, конечно». Мистер Винтик, специалист по консервам и сам человек из банки, скрепляет машину, работающую на холостом ходу. Винтикам «нужно работать, чтобы кормиться, чтобы были силы работать». Невеселый хоровод.

        Коллеги Питера по прилавку против мистера Винтика еще могут устоять, но кого не захватит золотая лихорадка?! Заметим мимоходом: и мистер Винтик, и золотая лихорадка - все эти темы пришли к Копсу из-за рубежа военных лет, это чаплиновские темы, родившиеся в лихорадочные 20-е и мрачные 30-е годы.

        На поиски урана торговцев вдохновляет бродяга Алекс (вот она, юность капитализма!). Но стоило делу дойти до самой руды, тут как тут - «организаторы», охотники командовать.

        Джейсон - из таких охотников. Джейсон - сердце коммерции, агент акушерки, брачный агент, гробовщик, агент государства и полиции, спутник каждого от колыбели до могилы, душа буржуазной общественной машинерии - мистер Винтик, выбившийся в люди. С помощью Джейсона цветистая толпа из первого действия «Сна Питера Мэнна» превращается во втором действии в кучку устрашенных и страшных обывателей, в третьем действии работают обезличенные автоматы, а потом от них остается горстка пепла. У Джейсона проходит Питер Мэнн - «человек просто» - школу политической демагогии, заставляя потерявших человеческий облик «винтиков» поверить в то, что их объединяют не добрососедство и семейные узы (как в идиллическом начале пьесы), не общая лихорадка или мираж супермага, а «доблестный исторический путь». Раз уж пройден долгий путь, приятнее считать его «доблестным». Но весь путь рынка к бомбе пройден на наших глазах, и нас не проведешь, как жрецов прилавка. Семья людей, залог счастливого хоровода жизни, распалась по воле духа наживы.

        Пьеса Копса - сплошная массовая сцена: свадьба, работа, митинги, забастовка. И за всем этим одна общая мысль: горько, что люди, так тесно по природе своей связанные друг с другом, позволяют сделать себя взаимозаменяемыми, друг другу не нужными, а вокруг них, в природе, - одно другому под стать и «каждый цвет куда-нибудь открывает путь».

        Тесно сжился человек с коммерцией, а где коммерция, там и страшный Джейсон, и жалкий мистер Винтик, и всеобщее самоубийство, универсальный взрыв, конец света. Питер Мэнн воплощает альтернативу буржуазного человека: быть ему либо буржуазным (герой Копса попробовал осуществить это во сне), либо - человеком. Познав во сне последнюю дорожку торгашей, Питер выбирает второй путь. Но и наяву он видит рядом дорожные знаки буржуазного большака, слышит все ту же песенку торговцев, про время и про деньги. Коллеги Питера не угомонятся.

        «Фунт - вот это всем религиям религия. - И всем политикам политика». Это уже из другой пьесы, из «Заложника» (1958) Брендана Биэна.

        Снова это присказка обывателя, снова это сказано буднично, как само собой разумеющееся, разве что не пропето.

        Песни в «Заложнике» другие - песни о том, что прошло. О том, как прошла война, прошла революция, прошла и свобода, как их предали и продали. А пьеса - о том, что осталось, опять - о настоящем.

        Рано умершего Биэна называют новым О’Кейси. Ирландец Биэн развил мотивы раннего О’Кейси: об исторической трагедии Ирландии; о судьбе великого дела, если к нему примазываются ничтожные, грязные, тупые люди; о цене пустых слов; о цене живого человека. Паразиты революции у О’Кейси укрывались от нее в революционной болтовне или в кабаке. Паразитов Биэна от революции прикрывает время.

        Выживший из ума Мусью, у которого нет ни часов, ни календаря, говорит о себе «мы», хотя за этим «мы» - пусто, никого и ничего нет. Это не «мы» ирландской революции, это «мы» человека, присвоившего себе право говорить от лица ирландской революции. Заложнику Лэсли не зря мерещится, будто ярый националист Мусью, мнящий себя последним бастионом побежденной Ирландской Республики, смахивает на английского полковника из полка, где Лэсли служит. И старый циник Пат не так уж неправ, принимая офицера Республиканской армии за агента из бюро расследования. Пат не виноват, что их не отличишь друг от друга.

        Лэсли - почти мальчик, новобранец - окружен компанией оборотней. Он попал в дом маньяков и приспособленцев, которым знакома только всепоглощающая грязь или стерильная чистота отжившей идеи. Третьего не дано. Лэсли и невдомек, что третья сила - это к есть он, он да Тереза, сироты, не англичане и не ирландцы, не пешки на чьей-то доске, а люди, очень молодые люди, которые не ведают, что их жизнь можно разделить на «высокое» и «низкое», на «чистое» и «грязное»,

        У всех вокруг что-то есть в прошлом, все вокруг - «бывшие люди». У Лэсли с Терезой - только встреча, разговор, и по восемнадцати лет.

        Приспособленцы и маньяки, обитающие под крылышком Мусью и Пата (лишь бы денежки шли!), низвели дело революции до уровня своей ночлежки, до уровня физического прозябания. И здесь, на этом уровне, их уродливое, колченогое, дряхлое существование встречается с юной, здоровой жизнью Лэсли и Терезы. Восемнадцать лет - это восемнадцать лет: бытие определяет сознание. Но восемнадцать лет - это и право на работу по найму и призывной возраст.

        Солдат Лэсли ничего не знает. Фантасмагория: трусы и приспособленцы понимают смысл войны, а тот, кому воевать и умирать, понятия ни о чем не имеет. В газете он читает о себе, как о ком- то другом. Потому что в газетах и вправду пишется о ком-то другом: о «королях и капитанах», о Джимми Ларкине.

        На этот раз в газете сказано, что за казнь одного солдата (ирландского) отомстят казнью другого (англичанина). К Лэсли так все и обращаются: солдат! Но это военному начальству удобно, чтобы его звали «солдат». На самом деле он Лэсли. И ему и Терезе это важно. Им обоим с детства не давали быть самими собой, звали: прислуга, солдат. Они же хотят сами говорить за себя. Им не нужна одежка с чужого плеча. Одно из прав и одна из обязанностей человека - говорить за себя, быть самим собой. На этом праве и настаивают герои Осборна, Дилени, Копса, Биэна - люди, стремящиеся друг к другу, а не под сень чужого знамени, не в анонимную униформу.

        Столкновение иллюзии и реальности приобретает у Биэна такую агрессивность, оттого что видится в горьком свете двух мировых войн и совсем не мирного между ними перерыва. Иллюзии для Биэна - общественны, они штампуются буржуазной социальной машиной, как газеты, они возведены в ранг социальных категорий и социальных институтов. Реальность же индивидуальна, заключена в уязвимом теле солдатика Лэсли и в его несформировавшейся душе. Судьба реальности в таком столкновении - незавидна.

        Пацифист Биэн защищает от войны и социальной машины человека, у которого есть пока только цвет волос и глаз и нет цвета знамени, под которым драться. Трагикомедия Биэна написана ради того же «человека просто», о котором пекутся и Дилени и Копе. «Человек просто» - Джо, Питер Мэнн или Лэсли - достоин лучшей участи, чем быть иксом в чужом расчете. «Человек просто» - это физический и нравственный потенциал. «Человек просто» - то, что может стать личностью, если только этому не помешают.

        О возможностях личности и о том, что препятствует становлению личности, написана историческая пьеса Роберта Болта «Человек для любой поры» (1960). После «Заложника», переполненного ненавистью к обступившим человека абстракциям, мы становимся свидетелями смертельной борьбы героя Болта, - до конца хранящего верность абстракциям, имя которым - принципы.

        В связи с этой пьесой - несколько слов о литературных влияниях. Новая английская драма в поисках нужных форм проявления своей внутренней энергии почерпнула многое у европейских драматургов и драматургов США: у Брехта, Жироду и Ануя, Сартра, Бекетта, Ионеско, Теннесси Уильямса, Миллера. Английскую драму затронул процесс изживания национальной исключительности, который во многом определялся политическим положением Англии в послевоенном мире. Европейский и американский театральный опыт, сочетаясь - пусть не до конца органично - с возвращенными к жизни национальными традициями («Эвримен»; композиция елизаветинцев; Бен Джонсон; бунтарство, идеалы романтиков; Шоу; мюзик-холл), способствовали утверждению многогранной социальной проблематики и - одновременно - театрализации драмы.

        Пьеса Болта, хотя она и открыла «второй период» новой английской драматургии - период создания исторических драм с невымышленными героями, - не похожа на эти драмы. Английская историческая пьеса, как и современная английская драма в целом, стремится избежать слишком жесткой философской схемы, последовательного развертывания тезиса, подчиняющего себе весь материал. История для англичан обычно конкретна, «материальна», просит не торопиться с выводами и прогнозами. Склонность Болта к аналитизму и аллегории и то обстоятельство, что в его пьесе совместились мотивы английской истории - и «континентальной» драматургии, придали «Человеку для любой поры» привкус «опыта исторической драмы в современном духе». У Болта явственно слышатся отзвуки художественных идей Брехта и французских интеллектуалистов: Ануя, Сартра.

        «Человек для любой поры» - пьеса о принципах и беспринципности, по содержанию напоминающая и «Свитую Иоанну» Шоу. Внимание Болта распределяется равномерно между людьми беспринципными и человеком принципа. Томас Мор у Болта не слышит никаких таинственных голосов. Голоса, которые он слышит, принадлежат другим людям и нашептывают одно: лучше уступить, проще уступить.

        «Мистеры винтики» XVI века, Кромвель и Шапюи, оспаривают Мора, словно собственность в суде, полагая, что он примет сторону одного из них. Между тем личность Мора «неоспорима». Он и ни за того (интересы английского короля) и ни за другого (интересы короля испанского). Он за право быть самим собой.

        В пьесе Болта герою приходится очень часто употреблять слово «я». Ему нелегко доказать право этого слова на существование. Кромвель прячется за «мы», Шапюи - за другое «мы», а когда Мора казнят, потому что он не принимает чью-либо сторону, Шапюи и Кромвель смущенно друг другу улыбаются - выглянув из-за разных «мы», братаются одинаково ничтожные, несостоявшиеся «я».

        Мор - за то, чтобы дело совести каждого не было его «личным делом», чтобы не воздвигалась стена между совестью и делом и человек был повсюду человеком, «человеком для любой поры». А не винтиком в подло налаженной машине. Личность Мора формируется сопротивлением обстоятельствам. Личности Норфолька, Рича, Простого человека разрушаются из-за непротивления обстоятельствам.

        «Человеку для любой поры» противостоит у Болта «Простой человек». Он растворяется в образах мажордома, лодочника, трактирщика, тюремщика, присяжного, палача. Возникает мотив вездесущего оборотня, знакомый читателям сборника по «Сну Питера Мэнна» Копса. Оборотень Болта - это та «идея человека», на которую уповают король и его прихвостни, убеждая себя, что и с Мором можно поладить, что «Томас Мор - тоже человек».

        А вот их «нужный человек», «простой человек», их понимание человека - эта карикатура и на Рича, английского Молчалина, и на герцога Норфолька, английского Скалозуба, на всех, кто идет проторенной дорожкой и делает подлости, если подвернется случай, если время такое. Такие люди измеряются должностями, успехом, заработанными деньгами, костюмом.

        В первой же фразе пьесы устами Простого человека объявляется тема спасительности униформы. Далее повествуется о том, что костюм, бывает, меняют, как принципы, и о том, что любые принципы и любую должность нетрудно осквернить, если думать не о принципах и должности, а о собственной шкуре.

        Драма Болта толкует о смысле принципов в беспринципный век, о нужде в конкретизации «абстракций», попавших в рыночный оборот. - С более молодыми английскими коллегами (Болту - автору «Человека» - было 36, другие драматурги, соседствующие с ним на английской сцене и в этом сборнике, написали свои первые пьесы в 27-30, а Дилени даже в 18 лет) Болта объединяет брезгливое отношение к «человеку - массе», к тем, кто всегда в тени, кто дает себя сделать «социальной почвой» несправедливостей, поддается обману и распространяет его.

        Английское прошлое Болт связывает через образ такого обманутого обманщика, оборотня-комментатора, с современностью. Между строками истории, рассказывающими о сумасбродном короле Генрихе, встают современные ассоциации. Механизм насилия, увы, еще не заржавел. И в нашу пору есть потребность в людях «для любой поры».

        Джон Осборн, подлинный пионер новой английской драмы, представлен в сборнике одной из своих последних пьес «Неподсудное дело» (1964). Герой пьесы Билл Мейтленд - это повзрослевший Джимми Портер из «Оглянись во гневе». Та же вспыльчивость, та же озлобленность, те же инвективы - против новой архитектуры и своей адвокатской профессии, против новых книг и всех до единого окружающих, против «интеллектуальных мартышек» и бездушных подростков, против тех, кому жизнь слишком легко достается, и тех, кто над нею не задумывается. Билл одинок, насторожен и раним, как Джимми. Только новый герой Осборна теснее соприкоснулся с житейской рутиной, он - неудачник и попал в более густую сеть чужих судеб.

        С болью, стыдом и горем обнажает Билл свою душу, кается в пассивности, лености, посредственности. Растерянность его порождена не только своей бедой, но и множеством житейских случаев. Возглавляя маленькую юридическую контору, Билл ежедневно сталкивается с десятком этих самых случаев.

        Один случай. Другой случай. Дело миссис Гарнси и дело миссис Тонкс. У каждого истца - свой ответчик, свой мучитель. Удел клиентов Билла - несостоявшаяся любовь, взаимное непонимание, самообман. Вынуждаемые говорить на приеме у адвоката правду, клиенты лгут Биллу, дают взаимоисключающие, недостоверные показания. Видя, что ни правды, ни избавления от бед их откровения не принесут, клиенты бросают свою исповедь на полуслове. Истина спрятана между противоречащими друг другу официальными показаниями, исковеркана, не высказана и оттого особенно горька. Роли всех клиенток - миссис Тонкс, миссис Гарнси, миссис Андерсон - предназначены для одной и той же актрисы, роли Джонса и Мэплса - для одного и того же актера.

        Билл запутался. Жизнь наступает на него в одном и том же обличье. Одну секретаршу не отличишь от другой, с женой и любовницей - те же проблемы, ненавистный клиент как две капли похож на ненавистного сослуживца. И все эти оборотни кажутся Биллу его обвинителями на суде.

        «Неподсудное дело», наряду с многими другими последними пьесами «осборновцев», содержит признаки нового, наступившего вслед за увлечением историей, этапа в развитии современной английской драмы. Отличительной чертой этого этапа служит гораздо более безжалостное и безоговорочное, чем в пору «Оглянись во гневе», аналитическое (порой умозрительное) «расщепление» образа современника. Ло одну сторону остается все, что идет от функционирования человека в буржуазной машине, в социальной машине. Другая сторона - это «человек просто», то, что сдерживается и подавляется машиной и что все определеннее приближается в восприятии новых драматургов к образу «человека-зверя», впервые в современной литературе возникшему у Золя.

        Мы были свидетелями проявления этой тенденции на недавних гастролях Национального театра Великобритании. В «Отелло», поставленном Декстером, Яго был безликим мистером Винтиком, равнодушно и деловито исполняющим положенные ему функции, Отелло - частью дикой природы, чудом и ненадолго уцелевшей в каких-то дремучих зарослях, где еще не ступал сапог Яго. Жестокости машины противостоит жестокость зверя. Бездушное противостояние двух жестокостей. Театр жестокости.

        В свете противостояния двух родов жестокости, навязанных человеку и буржуазным обществом, и самой природой, усугубляется у Осборна «биологизм» в трактовке героя, и, с другой стороны, все более «машинообразный» облик принимают у него символы социального насилия. Хорошо налаженной социальной машине противостоит сегодня у Осборна человек, у которого все в жизни разлажено.

        Сцена-сон, открывающая пьесу «Неподсудное дело», сцена суда над Биллом, творимого его сослуживцами-обывателями, заключает в себе новую для Осборна ситуацию. Суд над Биллом символизирует работу социальной машины, не принимающей в расчет живых чувств, если их нельзя запротоколировать. До сих пор герои Осборна были полны наступательного азарта, во всяком случае, им была свойственна бравада, а тут - защитительная, косноязычная речь, растянувшаяся на целую пьесу. Такой путь прошел молодой герой Осборна, вживаясь в отношения, скрепленные многовековым и каждодневным опытом общества, которые ни речами, ни трубой не разрушишь.

        Пьеса Осборна - о тоске человека, загнанного в тупик «недостоверными показаниями» никчемных и несчастных обывателей. Корявые создания «газетного» прогресса, людишки с клеймом «сделано в Англии» судят Билла Мейтленда за то, что он не может ни сам пойти, ни других направить по пути, предписанному официальной формой, регламентированному протоколом. Неудачника судят по законам удачи - тоскливой удачи безымянных мистеров Винтиков, беспринципных, одетых в твид «людей в тени».

        Подсудимый не больно хорош - и судьи не лучше.

        Английское социальное понятие «установление» касается не только тех, кто устанавливает порядок вещей, но и тех, кто этот порядок поддерживает. Таких больше. Томаса Мора у Болта приводят на плаху и Генрих и Простой человек. Питеру Мэйну помогают стать «суперменом» и Джейсон и мистеры Винтики. И так далее.

        Осборн выступал и выступает от лица «маленького человека», но не такого, которого создают себе на радость буржуазная жизнь и буржуазная газета, а такого, который ненавидит буржуазную жизнь и буржуазную газету за то, что они на него посягают.

        В «Неподсудном деле» рассказывается о всеобщей боязни правды, о том, как от людей хотят, чтобы они делали и говорили то, чего от них ждут, и как в результате они не могут ничего сказать и ничего сделать.

        Истории о человеке, который не ведает, что такое правда, и хочет жить по принципу «чего изволите», посвящена пьеса Гарольда Пинтера «Сторож» (1959).

        «Сторож» Пинтера служит примером современной английской психологической драмы, написанной в ключе «новой волны». Несмотря на то, что стиль Пинтера может показаться произвольным, а содержание «Сторожа» не заслуживающим такого необычного стиля, - это, пожалуй, самая объективная из пьес этого сборника. И самая трудная пьеса. Очень уж «трудный случай» старик Дэвис! Потерял документы, потерял настоящую фамилию, потерял самого себя и теперь теряет возможность обосноваться в Приличном доме.

        Дом, разумеется, тоже не без трудностей. Хозяину, Мику, возиться с ним некогда, а братец, Астон, которого Мик прочит в домоправители, болен и едва ли способен чем-либо управлять, даже собственными руками. Братья как бы поделили между собой активный и пассивный залог существования. Трезвый, земной, практичный Мик ищет все новые точки приложения своей энергии. Готовый лишь к новым страданиям Астон не может найти применения ни одной из случайно подобранных им «заготовок».

        К этим заготовкам, беспробудным хламом загромождающим неуютнейшую комнату (место действия всей пьесы), Астон прибавляет новую, живую. Он подбирает на улице старого бродягу Дэвиса, подбирает вроде бы впрок (дому нужен сторож), а на деле - просто так, как и все свои вещи, на всякий случай. Не будет проку от Дэвиса, и тому не дождаться проку от братьев. В конце концов он покидает их дом таким же, каким пришел туда, - безродным, безработным, бесприютным. Почему?

        Если бы не Дэвис, зрители этой пьесы могли бы вначале заподозрить, что им снова предлагают отведать «Вкус меда». Семейство из «Сторожа» - те же «путешественники без багажа», что и персонажи Дилени. Братья - совсем разные люди, но друг о друге заботятся. И крыша протекает, как во «Вкусе меда». Разница заключается, однако, в том, что ради крыши над головой девочка Джо у Дилени не поступится ничем из того, что делает ее самой собой, а старик Дэвис готов вывернуться наизнанку, лишь бы приладиться к обстоятельствам, к тем, кто дает.

        Оба брата, каждый надеясь на свою правоту, заставляют Дэвиса раскрыться, показать себя. Молчальник Астон говорит старику правду о своем прошлом, о своих муках. Мик обманывает Дэвиса, «посвящая» его в свои практические планы. Один брат хочет привлечь незнакомца своей слабостью, другой - силой. Для Дэвиса второй путь верней. Он переходит с сильным Миком на «мы» (все то же «мы», читатель), а слабому Астону угрожает ножом. Разбита надежда Астона на еще одну «заготовку», «вещь в себе». Разбит Будда, божок Астона, бог-созерцатель, обходивший стороною страдания.

        «Вещи в себе» из Дэвиса не вышло. «Человек просто» Дэвис отлит по форме, искаженной людскими отношениями, миром подневольного общения сильных, слабых и оборотней. Неблагодарность Дэвиса родилась в атмосфере, за которую он не несет полной ответственности. Не случайно его неблагодарность так точно спровоцировал искушенный Мик, знающий все ходы и выходы, сыплющий названиями разных фирм и материалов, учреждений и уложений.

        В мире Мика и Астона дают проявиться человеку оборотистому, злому, расчетливому, вероломному. Доброта в этом мире страдает, как Астон. Атмосфера недоверия, в которой один с дикой изворотливостью подстраивается к другому, сильному, в данный момент сильному, боясь сделать что-нибудь невпопад, забегая вперед и подобострастно заглядывая в лицо, - эта атмосфера «Сторожа» проявляет себя столько же в тексте, сколько и в бесчисленных отточиях пауз, озадачивающих своим тревожным обилием.

        Пинтер написал о возможностях, заложенных в человеке, о реализации личности в трудной ситуации. Теперь уже признанный мастер гротесковой аллегории, Пинтер в «Стороже» отошел от своей обычной манеры, чтобы дать персонажам возможность раскрыться в их характерности. Психологизм автора «Сторожа» может раздражать читателя, привыкшего ждать от пьесы большего динамизма и событийной насыщенности. Что ж делать, перед нами - эксперимент: исследуется то, из чего состоят мораль, психология, поведение встреченного на городской окраине человека.

        Результат исследования на этот раз неутешителен. Неимоверно трудно противостоять обстоятельствам тому, кто за пределами этих обстоятельств жизни представить не может.

        Еще один эксперимент придумал Арнольд Уэскер в пьесе «И ко всему - картошка» (1962).

        Сын генерала, рожденный «офицером и джентльменом», решается испытать ту общественную систему, которая сохраняет столетия-

        Ми касты офицеров и рядовых, хозяев и слуг, командиров и подчиненных. Наперекор системе, Томсон идет в рядовые, и на его рядовую долю выпадает ровно столько ударов палочной машины, сколько требуется, чтобы за два учебных месяца превратить дюжину английских парней в образцовое отделение Королевского военно-воздушного флота. Одному для этого нужно больше ударов, другому - меньше. Одного обработают словом, другого - гауптвахтой. Не мытьем, так катаньем. Главное, чтобы на месте нормальных людей, говорящих нормальное «здравствуйте» и «до свиданья», людей с мамами, папами, девочками и улыбками, появились к положенному сроку военные мистеры Винтики.

        В военном лагере Уэскера, в притоне Биэна, в дворцовых покоях Болта люди взяли за обычай говорить не «я», а одно из обиходных «мы». Томсон хотел бы обойтись без всякого «мы». Он считает несправедливым деление на командиров и подчиненных, которое придумали командиры и на которое согласились подчиненные. Интеллигент Томсон восстает против неписаного правила, которое попросту формулирует бывалый капрал: «Без командира вам нельзя... Так уж заведено».

        Новобранцам советуют остерегаться Томсона, Томсону - остерегаться новобранцев. Но пока что солдаты его слушают. Слушают длиннющий монолог Томсона, где он рассказывает, как ему удивительна жизнь тех, кто ест «картошку ко всем блюдам». И другой монолог, еще длиннее, - об удивительной родословной этого редкостного рядового. Когда Томсон просит солдат спеть перед лицом начальства революционную песню, они поют.

        Связь между людьми, оформленную «по команде», связь отдающих и исполняющих приказания герой Уэскера силится подменить разговором по душам, «логикой сердца». Но подопечные Томсона все-таки отходят от своего добровольного спасителя. А спасителю приходится стать одним из отдающих приказания.

        Едва начавшись, задушевный разговор Пипа и Чарльза раздваивается на монологи. Все тверже давление на Томсона. Все страшнее натиск командования, вот уже доведен до беспамятства самый слабый, Улыбка. И вот, наконец, приходит черед Пипа Томсона, и он произносит парадно пустые слова, повторяя то, что было много раз говорено ему в назидание. Назидание застряло в голове - теперь Пип глух ко всему остальному.

        Исполняемый в Англии по традиции после спектакля национальный гимн вошел в пьесу Уэскера, благословляя торжествующую несправедливость. Парадоксальный финал «Картошки» ничего не усложняет, не обнаруживает внезапного «раздвоения воли». Просто пойман тот единственный момент, когда человека удается-таки превратить в мистера Винтика, мистера Смазку, мистера Запчасть. Господствующее «мы» упразднило лишнее «я». Английское «установление» празднует очередную маленькую победу. Так оно и происходит в кастовой стране, которую Уэскер изобразил казармой.

        «Стяжение» смысла жизни в один бытовой символ (у Уэскера мир - казарма или кухня; у Копса - рынок; у Биэна - притон или тюрьма; у Осборна - судебная практика и т. п.) при всей кажущейся наивности помогло молодым драматургам дисциплинировать театральную поэтику, свести концы с концами, исправляя ошибки своих непосредственных предшественников в драматургии, слишком полагавшихся на самодовлеющий смысл отдельного слова, категории, метафоры или настроения.

        В чем заключалась реформа, осуществленная «осборновцами»?

        На смену театру слов пришел театр движения, мозаику метафор сменила мозаика жизни, неясные шепоты салона - многоголосица улицы. Не сложностью, а простотой взяла новая английская драма, не изощренной образностью, а настойчивостью голоса автора, голоса героя, которого ничто не могло сбить с одной красноречивой ноты.

        Сопротивляющиеся, недовольные, «сердитые», беспокойные герои - вот откуда пошла вся смута на английской сцене наших дней, от них «шум и ярость», «звуки и смятенье». Жизненные откровения, освобожденные из-под напластований лжи, так поразили новых драматургов, что их герои закричали об этом зрительному залу, взывая о помощи. Зрители услышали крик Лэсли, когда тот смекнул, что это его могут утром расстрелять. Услышали потом выстрел. Услышали детскую песенку слишком рано повзрослевшей героини «Вкуса меда». Услышали сперва исступленные, наступательные, потом сбивчивые, «оправдательные» речи героев Осборна и напевные увещевания героев Копса. Услышали мольбы новобранца Улыбки.

        Ворох сегодняшних проблем, конфликтов в семи пьесах сборника - в этой пьесе в 17 действиях - неотделим от шума улицы, криков детей, бытовых передряг. Смысл жизни, общения людей, сегодняшние социально-политические проблемы - все это не сложено ровными штабелями под сводами единой, цельной философии; все, наоборот, вопиет о непоследовательности, проявляется вопиюще непоследовательно.

        Энергичная работа новых драматургов извлекла на поверхность пласты алогизмов, иллюзий, абсурда, скопившихся в жизни не без прямого участия целых учреждений, классов. Многое укоренилось очень прочно, кажется, срослось с жизнью. Чтобы выкорчевать такое, приходится звать на помощь.

        Взрыв-предупреждение в «Сне Питера Мэнна», выстрел в «Заложнике», удар топора в «Человеке для любой поры» - явления одного порядка. Речь идет о реальной угрозе, которую хранят и берегут торгаши, лицемеры, себялюбцы, провокаторы, предатели. Угроза эта дает о себе знать атомной гонкой, неусыпным соперничеством империалистов, каждодневными равнодушием и жестокостью эгоистов, увертками приспособленцев...

        Молодым драматургам, выходцам из самой демократической среды, близко и понятно то, что происходит в послевоенной Англии и с послевоенной Англией. В хороводе жизни, увлекшем новых драматургов, они разглядели торгашескую рутину, жестокие подножки, в музыке жизни расслышали неразборчивый гул машины подавления.

        Новая английская драма всколыхнула чувства, оживила мировосприятие, дала слово новым поколениям. Пока гордые традиции Британской империи (превращались в атрибуты театральной стилизации, театральная стилизация, в свою очередь, перестала быть гордой традицией. С приходом «осборновцев» в послевоенной драме и в театре Англии развеялся туман самовлюбленного академизма, риторики, косного шовинизма, манерности, - ушло то, что мешало живому развитию искусства, что противостояло лучшим английским традициям.

        Сегодня английская драма переживает сложный момент - возмужания, преодоления юношеского романтизма, развития достигнутого. Новая английская драма, драма «осборновцев», не создала пока своей великой пьесы, но, как говаривал Бернард Шоу, «кроме великих пьес нужны еще пьесы новые».
         

        Д. Шестаков