Вопросам межкультурной коммуникации неслучайно уделяется в последнее время большое место, поскольку из-за расхождения культур люди, владеющие одним и тем же языком, не всегда могут понять друг друга. С. Г. Тер-Минасова отмечает, что смешение культур достигло невиданного размаха и очень остро встала проблема воспитания терпимости к чужим культурам, пробуждения интереса и уважения к ним, преодоления в себе чувства раздражения от их избыточности, недостаточности или просто непохожести1. Одним из ведущих средств знакомства с иной культурой являются переводные тексты, особенно художественной литературы. Все тонкости и глубина проблем межкультурной и межъязыковой коммуникаций становятся особенно наглядными при сопоставлении родных исходных текстов с переводными.
Анализ оригинальных текстов на русском языке и текстов переводов позволяет убедиться в том, что переводчики, воспринимая явления иной культуры через призму собственной, довольно часто представляют явления чужой культуры глазами культуры «переводящей». Искажения информации происходят чаще всего потому, что наблюдается асимметрия в отражении картины мира русским и каким-либо иным языком.
Французские и английские переводы текстов Александра Галича и Владимира Высоцкого свидетельствуют о том, что переводная литература может рассматриваться в качестве источника информации о русском быте и особенностях культуры советского периода жизни. Факты межкультурной асимметрии, наблюдаемые при сопоставительном анализе языка этих авторов в переводческом преломлении, многочисленны и разнообразны. Особое место исследователи отводят сопоставлению самых экзотичных, экспрессивных реалий, отражающих национальный колорит и отличающихся самой сложной степенью выбора для них соответствующих эквивалентов.
Во французских переводах текстов Александра Галича и Владимира Высоцкого, подготовленных Элен Блан2, асимметрия со всей очевидностью проявляется при анализе лексико-семантического поля застолье (праздничный ужин, угощенье). Уже сама словарная дефиниция «праздничный ужин» у француза и у русского вызывает отражение различных картин мира. Француз предлагает своим гостям аперитив, фуршет или шведский стол, у русских же принят общий стол, причём весь ассортимент напитков (вино, водка, коньяк, пиво, вода) русские обычно выставляют сразу, с обязательным произнесением тостов, после которых принято чокаться бокалами. Материалы культурологических карт мира, подготовленные студентами МГУ, свидетельствуют о том, что наиболее распространённым компонентом застолья в Ирландии является виски, в Германии - пиво, во Франции - вино, шампанское, коньяк, в России - водка. Социокультурема водка, обладающая наивысшей частотностью в русском лексико-семантическом поле застолье, нашла отражение во многих переводах поэтических текстов Александра Галича и Владимира Высоцкого. Чаще всего эта реалия передаётся заимствованием la vodka либо количественной категорией: сто грамм; двести грамм; литровая; пол-литра; бутылка; бадья. Например, у Галича:
Я папаше подношу двести граммчиков,
Сообщаю анекдот про абрамчиков! (70)3 |
Je lui donne parfois à boire quelques 200 grammes
Et je lui raconte la dernière blague sur les juifs (84). |
В случаях, когда русскому человеку понятно по контексту, о каком напитке идёт речь, переводчик вынужден вносить уточнения для французского читателя, например: вместо слова пол-литра Элен Блан предлагает вариант бутылка водки. У того же Галича:
Я пол-литра куплю, валидолу куплю... (335) | Alors je m’achèterai une bouteille de vodka et du validol... (88)
(Дословный перевод: «Тогда я куплю себе бутылку водки и валидол».) |
Только принял я грамм сто, для почина
(Ну, не более чем сто, чтоб я помер!)... (322). |
A peine ai-je avalé quelque cent grammes de vodka.
Que je tombe raide mort si je mens... (73) (Дословный перевод: «Едва я проглочу сто граммов водки, чтоб я замертво упал, если я обманываю».) |
И пришли мы с ней в «Пекин» рука об руку,
Она выпила дюрсо, а я перцовую... (81) |
Et nous voilà au «Pékin», bras dessus, bras dessous,
Elle a bu du Durso et moi de la vodka poivrée... (83) (Дословный перевод: «И вот мы в “Пекине” под руку, она выпила Дюрсо, а я водки с перцем».) |
Такой же частотностью лексико-семантическое поле выпивка обладает в произведениях В. С. Высоцкого, где оно выражено лексемами алкоголь, самогон, коньячная струя, портвейн и т. д. Переводчик заменяет родовое понятие алкоголь видовым понятием vodka, которое уже полностью ассимилировалось в других языках:
Ходят слухи, будто всё подорожает - абсолютно, -
А особенно - штаны и алкоголь! |
On dit que les prix vont grimper tous pareil, parfaitement,
Mais les futals, la vodka encore plus (242-243)4 (Дословный перевод: «Говорят, что цены все в одинаковой степени поднимутся, особенно на бочки с вином и на водку».) |
- Говорят, шпионы воду отравили самогоном,
Ну а хлеб теперь из рыбной чешуи!.. |
Des espions ont empoisonné l’eau avec de la gnôle!
Le pain, on le fait avec des écailles, remarque! (242-243) (Дословный перевод: «Шпионы отравили воду самогоном; заметь, что теперь делают хлеб из чешуи».) |
Как видно из последнего примера, очень часто переводчики пытаются передать русские реалии средствами собственного языка, достаточно близкими.
Толковый словарь С. И. Ожегова даёт следующее определение понятию самогон: «спиртной напиток, изготовляемый кустарным способом из хлеба, картофеля и т. п.»5. Французский эквивалент gnôle имеет следующую дефиницию: eau-de-vie (водка) - «жидкий алкогольный напиток, полученный в результате ферментации фруктового сока или дистилляции пищевых веществ (злаковых) (разг. самогонка)»; liqueur (ликёр) - «сладкий и ароматизированный напиток, сделанный на основе алкоголя или водки»6.
Нередко фактор стихорядной «тесноты» обусловливает отсутствие единицы исходного текста, имеющей полный эквивалент в переводящем языке:
А стрелок: «Да это что за награда?!
Мне бы - выкатить портвейну бадью!» |
L’archer répond: «Drôle de récompense!
Donne plutot une pleine barrique!» (226-227) (Дословный перевод: «Стрелок отвечает: “Смешное вознаграждение, дай лучше полную бочку”».) |
Здесь интересно обратиться параллельно и к английскому переводу:
«Do you call that a reward?» cried the shooter:
«I will do it for a bucket of port!» (67)
(Дословный перевод: «Ты называешь это наградой, я сделаю это за бочку портвейна».)
Словарная дефиниция бадья в языковой картине мира русского человека обозначает широкое низкое деревянное ведро. Её аналог в переводном французском тексте barrique определяется как «tonneau d’environ 200 litres», что по словарной дефиниции приближено к русскому эквиваленту «бочка, бочонок». В английском же языке существительное бадья имеет полное соответствие в структурно-семантическом плане: bucket - «an open container with a handle, used for carrying and holding things, especially earth or water: a bucket of water».
Лексическая единица портвейн - сорт крепкого виноградного вина, - отсутствующая во французском переводе, передаётся в английском языке полным эквивалентом port - «strong sweet Portuguese wine, usually drunk after a meal».
Сопоставление французских и английских переводных текстов позволяет отметить стремление английских переводчиков к точности количественных характеристик.
Должно, литровую огрел -
Ну и, конечно, подобрел... И я пошёл - попил, поел, - Не полегчало. |
А fifth he must have put away,
No wonder he felt kind today... I went and drank and ate; can’t say I felt much better (52-53) (Дословный перевод: «Пятую часть я спрятал, добрый был сегодня, я пошёл и пил, и ел, но не могу сказать, что чувствовал себя намного лучше».) |
Сосед другую литру съел -
И осовел, и опсовел, Он захотел, чтоб я попел, - Зря, что ль, поили?! |
The neighbour guzzled one more fifth
And bawled and banged and spouted filth, And yelled I must sing for his kith - «Whose booze you’re suckin’?» (50-53) (Дословный перевод: «Сосед выпил больше, чем пятую часть, и орал, и грохотал, и вопил, чтобы я спел».) |
Русские существительные литровая и литра - бутылка водки ёмкостью в один литр - являются семантическими эквивалентами. Примечательна их стилистическая окрашенность. Ядерной семой данных эквивалентов является бутылка, дифференциальной - «ёмкостью в один литр». Английский переводчик использует реалию своего языка идентичной категории для передачи смысла русских вариантов. Именно по дифференциальной семе русские эквиваленты имеют расхождение с английским, то есть a fifth как мера ёмкости примерно равна 0,9 литра.
Несомненный интерес представляет французский перевод слова обед в истории, рассказанной А. Галичем и его персонажем Климом Петровичем. Появление в переводе слова bouteille и приращение скрытого смысла «выпивка» вызвано семантической индукцией ядерной семы воскресенье и объясняется глубокими фоновыми знаниями переводчика.
Неслучайно издавна говорят на Руси: «После баньки рубаху продай, а выпей!»
Я культурно проводил воскресенье,
Я помылся и попарился в баньке, А к обеду, как сошлась моя семья, Начались у нас подначки да байки! (322). |
J’ ai passé un dimanche bien civilisé:
Je me suis lavé et transpiré au sauna. Et vers le déjeuner quand ma famille s’est rassemblée, Nous avons commencé à ouvrir les bouteilles Et à raconter des histoires! (73) (Дословный перевод: «Я провёл культурно воскресенье, помылся, попотел в сауне и к обеду, когда собралась вся моя семья, мы начали открывать бутылки и рассказывать истории».) |
На периферии этого лексико-семантического поля в текстах находятся такие реалии, как: поддавши, с поправки (А. Галич), похмелье, перепой (В. Высоцкий) и т. д.
Наутро там всегда покой,
И хлебный мякиш за щекой, - И без похмелья перепой, Еды навалом. |
Соме morning, everything is quiet,
|
А я сидел с засаленною трёшкой,
|
I sat there? My last greasy rouble hoarding
|
В английском языке для передачи семантики похмелье - плохое самочувствие после большой выпивки, пьянства - переводчик использовал описательный оборот I’d need a shot or two the following day (дословно: «мне будет нужен глоток или два на следующий день»), несмотря на то, что в английском языке есть эквивалентное существительное hangover - «the headache and sickness that you get the day after you have drunk too much alcohol» (головная боль и плохое самочувствие на следующий день, после того, как ты слишком много выпил накануне). Возможно, переводчик прибегает к перифразе для сохранения рифмы, которая в данном примере имеет структуру АВАВ.
Необходимо отметить, что существительное похмелие в оригинале имеет неправильный фонологический строй в результате ассимиляции, что не находит отражения в английском языке.
Во французских переводах наблюдается также частичная эквивалентность разговорных выражений, лежащих на периферии исследуемого лексико-семантического поля алкогольные напитки. У Галича:
Ну, ни капельки я не был поддавши,
|
J’étais pas rond pour un sou,
|
Одним из распространённых приёмов передачи реалий является обобщение, которое часто представляет их в искажённом виде из-за асимметрии культур. Поскольку французская картина мира не содержит фрагмента, соответствующего закусыванию в понимании русского человека, то в лексикографии словарной дефиницией, соответствующей русскому слову закуска, предлагается hors-d’oeuvre - «petit plat froid que l’on sert au début du repas, avant les entrées ou le plat principal»7 - лёгкое холодное блюдо, которое подаётся в начале еды перед основным блюдом. Используя этот эквивалент для перевода русского слова, переводчик попадает в «ловушку», представляя русскую картину мира искажённой, так как французское hors-d’oeuvre обозначает нечто более лёгкое, за которым должно быть что-то более существенное. Русское слово закуска полисемично: с одной стороны, оно действительно обозначает лёгкую еду в начале застолья, в текстах же А. Галича и В. Высоцкого оно часто употребляется в своём втором значении: «еда для заедания выпитого (repas)». Таким образом, в исходных текстах это слово очень часто коррелирует со словом водка либо с любым другим, обозначающим спиртное. Поэтому в исходных и переводных текстах встречаются как абсолютные эквиваленты: сыр, колбаса, так и частичные: салака - clupes; огурцы - cornichons; тушёнка - boîte de viande.
Большой пласт составляют и реалии русской кухни, например, уха, щи. В английском переводе Высоцкого это звучит так:
And after that they drank again
And had fat tripe and fish (53)
(Дословный перевод: «А после этого они выпили снова и ели рыбу».)
Первая строка переводного текста имеет отличную семантическую наполняемость от исходного варианта (дословно: «а после этого они выпили снова»). Лексические единицы, относящиеся к лексико-семантическому полю еда, появляются во второй строке. Существительное уха передаётся английским существительным fish, которое в данном контексте имеет значение «the flesh of a fish used as food» («рыба, используемая как пища»), тогда как уха - суп из свежей рыбы. Таким образом, дифференциальная сема русского существительного из рыбы является ядерной для английского эквивалента. Значит, можно говорить о различии коннотативных значений, которые возникнут у иностранцев и русских при прочтении данных строк (например: вилка - ложка, белое вино - водка). Следствием данных различий является потеря русского колорита в английском переводном тексте.
При передаче названия блюда заливные потроха (перифраза русского блюда холодец, или студень - кушанье из сгустившегося от охлаждения мясного или рыбного навара с кусочками мяса или рыбы) сохраняется форма конструкции прилагательное + существительное - fat tripe, но в русском варианте данная конструкция составляет одно семантическое значение, тогда как в английском языке семантические значения компонентов дополняют друг друга. Переводчик использует средства собственной культуры для передачи понятия заливные потроха: это блюдо английской кухни tripe - «the stomach of a cow or a pig used for food» («желудок коровы или поросёнка»). Подобное уподобление приводит, как и в первом случае, к утере русской самобытности, которая особенно характерна в рассматриваемом произведении. Следовательно, интерференция родной культуры не позволяет переводчику адекватно отобразить вторичную картину мира. Данный пробел можно считать культурологической лакуной для англоязычного читателя.
В следующих примерах из текстов Высоцкого русские лексические единицы щи - жидкое кушанье, род супа из капусты или щавеля и хлебный мякиш - мягкая часть печёного хлеба, в противоположность корке, относящиеся к лексико-семантическому полю закуска, не нашли своего отражения в английском переводном тексте. Таким образом, они остались такими же недоступными для читателя, как и картина мира, характеризующая русскую пищу:
Там у соседа мясо в щах -
На всю деревню хруст в хрящах... |
My neighbour’s guests are chewing meat,
And all the village hears them eat... (50-51) (Дословный перевод: «Мой гость, сосед, жевал мясо, и вся деревня слышала хруст».) |
Наутро там всегда покой,
И хлебный мякиш за щекой... |
Come morning, everything is quiet,
And for a while all’s peace and light... (54-55) (В дословном переводе отсутствует хлебный мякиш: «Наутро везде тишина и свет».) |
Часто слово закуска, коррелирующее с заеданием, употребляется в русском языке в единственном числе, а лёгкая пища в начале трапезы - во множественном. Последний французский путеводитель Пьера Доза включает заимствованное из русского языка слово zakouska8, сужение значения которого происходит до единственного лексико-семантического варианта закуски к пиву: zakouska, которая подаётся к пиву, то есть сушёная рыба - вобла, которую интересней чистить, чем есть.
Таким образом, различное толкование понятия застолье является результатом не только столкновения родной и чужой культур, но и ощутимого разрыва внутри родной культуры.
Социокультурный комментарий, предназначенный представителям иной культуры, обнаруживает и улаживает конфликт культур. Этот комментарий не только отражает восприятие писателя читателем, но и формирует его. Сопоставительное исследование социокультурных комментариев поможет в следующих исследованиях установить степень восполнения недостатка фоновых знаний у читателя. Очень часто в качестве комментаторов выступают переводчики, как наиболее эрудированные и высокообразованные люди, знающие культуру, быт, приметы эпохи, предрассудки и обычаи народа, досконально изучившие биографию автора, а таких переводчиков - поклонников А. Галича и В. Высоцкого за рубежом очень много.
1 Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2000. С. 9.
2 Blanc H. Les auteurs du printemps russe. Okoudjava, Galitch, Vyssotski. Les éditions noir sur blanc. Paris, 1989. P. 66-94. Все дальнейшие цитаты из французских переводов Галича даны по этому изд. с указ. страниц.
3 Галич А. Облака плывут, облака. М., 1999. Все дальнейшие цитаты даны по этому источнику с указ. страниц. Курсив в цит. наш. - Г. О.
4 Vissotski V. L’homme. Le poète. L’acteur. M., 1990. Все дальнейшие цитаты из Высоцкого и их английские переводы даны по этому источнику с указ. страниц.
5 Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М., 1993. С. 603.
6 Le Petit Robert, 1998. P. 494.
7 Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française. 1992. P. 851.
8 Ваксберг А. Француз идёт, шагает по Москве: Zakouska и др. термины для иностранцев // Лит. газ. 2001. № 24; 25. C. 13.