Статья посвящена произведениям Владимира Высоцкого с философским подтекстом: в частности, рассмотрены баллада «Райские яблоки» и стихотворение «Горизонт», также исследована соразмерность отражения скрытых авторских философских подтекстов в коррелятах данных произведений на английском языке. Сопоставление упомянутых произведений В. Высоцкого продемонстрировало, что образ воображаемого горизонта, а также абсолют потустороннего рая символизируют авторские поэтические гиперболы, отражающие стремление ролевых героев Владимира Высоцкого преодолеть состояние беспокойной экзистенции и добиться внутренней свободы. Данные поэтические лейтмотивы коррелируют с тезисами философии экзистенциализма, рассматривающей человека во время пограничных человеческих состояний борьбы, страданий и смерти.

Ключевые слова: экзистенциализм, бытие, семантическая парадигма, метафорический окказионализм, философский подтекст, объективная реальность.

Философское направление экзистенциализма, распространившееся в России в начале двадцатого века благодаря трудам Л. Шестова и Н. Бердяева, а во Франции во время Второй мировой войны в работах Сартра, Камю, Мерло-Понти, выдвигало на первый план понятие человеческого существования или экзистенции, раскрываемой во время пограничных человеческих состояний борьбы, страданий и смерти. По мнению ряда представителей данного философского течения, именно в таких ситуациях человек обретает истинную свободу и ответственность за происходящее в мире, опровергая тем самым зависимость индивида от комплекса причин, порождаемых как внешними природными процессами, так и внутриличностной культурой и психикой. Согласно постулатам экзистенциалистов жизнь представляет единственную реальность, которая существует у человека, он вправе вести борьбу, чтобы дойти до предела самоотрицания или глубинного «Ничто». Данное философское течение как порождение техногенной эпохи рассматривает человека «нелепым», потому что общественные отношения предписывают индивидуумам определенные позиции, а не реальное существование, сопряженное с постоянным восполнением нехватки бытия, воплощаемой в человеке. Так, по мнению Сартра, «человеческая реальность есть недостаток» [3, с. 119]. Более того, эта недостаточность воплощает сознание как ничто, которое стремится быть полным и целым. Как следствие, человек становится основой «ничто», и его сознание становится отражением самого себя, поиском внутренней сущности.

Обратим внимание, что постулаты экзистенциализма актуализируются в контексте развития современной техногенной цивилизации, которая в настоящее время испытывает мощный духовный и интеллектуальный коллапс, репрезентируемый в обострении природных катаклизмов и межнациональных отношений. Данные феномены человеческого бытия заставляют многих переосмысливать пределы человеческих возможностей и задумываться о границах человеческой свободы, лишь подтверждая тот факт, что и развитому социуму сложно защитить индивидуума от абсурдности непредвиденных обстоятельств и парадоксальности событий. Таким образом, тезисы экзистенциалистов коррелировали с противоречивостью значимости человека в социуме двадцатого века, а также в контексте мировой вселенной. Как следствие, идеи экзистенциализма постепенно проникали в высокоинтеллектуальную среду русской интеллигенции, которая плодотворно трудилась в сфере литературоведения, искусства и поэзии. Дошли они и до эпохи «шестидесятников», ярким представителем которой стал Владимир Высоцкий. В частности, в данной статье на основе компаративного и лексико-семантического анализа сопоставлены некоторые произведения Владимира Высоцкого с философским подтекстом, а именно баллада «Райские яблоки» 1978 г. и культовое стихотворение «Горизонт» 1971 г., также исследована соразмерность отражения скрытых авторских философских подтекстов в коррелятах данных произведений на английском языке.

Баллада «Райские яблоки» была написана в 1978 г. на пике зрелого творчества В.С. Высоцкого, когда в предчувствии своего физического угасания поэт стремился не только раскрыть своими песнями глубокую социальную проблематику, но и философски переосмыслить суетность жизни, неизбежность смерти и другие сущностные вопросы бытия. Обращение к проблемам смысла жизни, обезличивания статуса социальной нормы, личностного выбора между любовью и ненавистью, верностью долгу и предательством, неизбежностью наказания и возможностью прощения послужило своеобразным мерилом подведения жизненных итогов великого поэта. Более того, в данной ипостаси Владимир Высоцкий проявил не только весомую нравственную требовательность к современникам, но и максимальную бескомпромиссность в отношении себя самого и своей поэтической самости. Название баллады репрезентирует аллюзию на христианский мифологический сюжет из Библии о «райских яблоках» как символе греха и соблазна. Ведь согласно библейским притчам Адам и Ева потеряли свою невинную сущность, вкусив сладость данного запретного плода, следствием которого стало порочное бытие, повлекшее за собой дальнейшее страдание всего человеческого рода. Более глубокий анализ названия данной баллады указывает на скрытый авторский метафорический подтекст, отсылающий читателя к сложной дилемме философского выбора между грешным человеческим социумом и потусторонним небесным миром, иначе именуемым «раем», выбора, вокруг которого переплетается и сюжетная составляющая данного произведения. Обратимся к начальным строкам первого четверостишья данного стихотворения [1, с. 319]:

В начальной строке поэт обращает внимание читателей на неизбежность наступления смерти, тогда как во второй строке мы замечаем инкорпорацию авторского метафорического окказионализма «как бы так угадать, чтоб не сам – чтобы в спину ножом». Данный поэтический тезис включает фольклорную аллюзию на обычаи из древнеславянской истории, демонстрируя, что персонаж предпочел бы доблестно умереть на поле боя с проявлением героизма, нежели покинуть суетный мир тихо и безмятежно. И далее поэт иронично уточняет, что «покойников мы бережем», ссылаясь в данной аллегории на христианскую традицию говорить и вспоминать лишь хорошее об ушедших людях. Далее рассмотрим эти же строки, переведенные на английский язык Георгием Токаревым на одном из поэтических сайтов [8]:

В данном переводе мы замечаем метаморфозу авторской семантической парадигмы во второй строке, которая в изначальной версии подразумевает более завуалированный философский подтекст, нежели в переводе. Таким образом, переводчик Георгий Токарев раскрывает авторские коннотации более прямолинейно, дополняя раскрываемую идею собственным смысловым отрезком “hate to die on my own, paralyzed”, дословно переводимым «ненавижу умереть самостоятельно, будучи парализованным». Также мы обнаруживаем, что третья строка переводного аналога баллады описывает смысловые коннотации заключительной авторской строки данного четверостишья, ибо включает фрагмент “to the dead do we really cater”, который переводится «о мертвых мы действительно заботимся», что семантически сближает данный смысловой отрезок с авторской метафорой «а покойников мы бережем». Данные смысловые трансформации репрезентирует прием семантической компенсации, который позволяет не только сохранить благозвучие и рифму в переводе, но и заполнить «лакуны», обусловленные «безэквивалентной лексикой» в поэзии Владимира Высоцкого, активно использовавшего бытовые, этнографические, общественно-исторические и другие виды реалий, как правило, чуждые языку перевода. Далее (по сюжету второго четверостишья) мы можем предположить, что убиенный персонаж был представителем воровского мира:

В англоязычном аналоге мы видим следующие смысловые трансформации:

В данных переводных строках очевидны вкрапления переводчиком дополнительных слов в первой строке, в частности страдательного причастия “stabbed” с лексическим смыслом «зарезанный, заколотый» и прилагательного “hapless”, переводимого дословно согласно словарю Мультитран как [6] «несчастный, злополучный». Во второй строке авторская метафора олицетворения души, которая «ударит ...на ворованных клячах в галоп», преломляется воображением переводчика Г. Токарева так, что выражение из просторечия «ворованные клячи» во множественном числе преобразуется на существительное “stolen mare”, переводимое как «украденная кобыла», в единственном числе.

В последующем четверостишье рай, куда так стремился персонаж баллады, поражает читателя своей неприглядностью, и по дескриптивному образу из коллажа авторских метафор «нерадящий пустырь», «сплошное ничто», «беспредел» данное место сильно напоминает тюрьму, да и тон автора, прежде легкомысленный и ироничный, вдруг переходит в трагическую меланхолию:

Из последней авторской строки четверостишья мы узнаем, что в данном раю – зоне бытуют души умерших людей, и они лишены энергии и движения, бесчувственно созерцая ворота. Далее сопоставим авторскую философски экзистенциальную картину рая с переводным аналогом Г. Токарева:

В данных строках очевидно преломление семантики первой авторской строки с антономазией безличного предложения «Прискакали» на англоязычный аналог “where I came with my mare”, переводимый как «куда я прибыл со своей кобылой». Как следствие, первая строка англоязычного коррелята дословно переводится как «Эдем было едва ли подходящим названием для места, куда я прибыл со своей кобылой». Сопоставление со второй авторской строкой детерминирует оригинальную интерпретацию авторских метафор «сплошное ничто», «беспредел» в английской версии посредством выражения “Nothing & Nix”, которое уместно перевести как «Ничто и Нуль», где вкрапление существительного “nix” обеспечивает благозвучие с завершающей строкой. При этом слово «беспредел», употребленное в балладе Владимиром Высоцким, не воспринималось в далекие 70-е прошлого столетия как жаргонизм, данный эпитет характеристики рая был синонимичным существительному «бесконечность» со значением «пустота и ничто». И наконец, идентификация автором безликой массы душ как «огромный этап» была преобразована переводчиком в словосочетание “several thousand inmates”, переводимое как «несколько тысяч заключенных», что модифицирует скрытый авторский философский подтекст в более прямолинейное толкование всевозможных коннотаций с использованием количественного числительного, которое отсутствует у автора произведения.

В отличие от религиозной философии, где рай воспринимается сакральной плоскостью абсолютных идеалов и истины, альтернатива в изображении Владимира Высоцкого репрезентирует гротескное смешение благочестивого и низменного, олицетворяя в данном образе обобщенный портрет социума семидесятых, где царило ханжество и лицемерие в угоду Брежневскому режиму застоя и безвременья. Изображенный поэтом рай не был тем местом, куда стремилась душа персонажа, а вслед за ней и скрытый образ автора-повествователя. При дальнейшем прочтении примечателен пятый стихотворный столбец, который можно считать кульминационной частью произведения:

В данных строках поэт обнажает потусторонний мир подобно кадрам замедленной съемки, подчеркивая застывание любого движения и энергии, как в пространстве без света и тепла, вне физического и духовного влияния. И в данном вечном приюте для «этапа» из бывших живых, которые отныне сидят неподвижно, лишь иногда пересаживаясь на корточки, нет места ни одному противоречию, ни перепаду уровней, чтобы зародить какую-то жизненную искру. В третьей авторской строке персонаж баллады вновь переходит к воровскому жаргону, восклицая в авторском метафорическом окказионализме «здесь малина, братва, – оглушило малиновым звоном!», тем самым проводя аналогию между раем и воровским притоном. Ведь персонаж наблюдает за «этапом» душ, как в знакомой по прошлому «малине», и воображаемый рай предстает в круговом движении, которое для Владимира Высоцкого всегда ассоциировалось с бесполезным возвратом к вечному однообразию. В понимании великого поэта достойным считалось лишь прямолинейное перемещение, которое как пружина давало импульс синергии частых для автора образов седока и коня подобно кентавру в мифологической поэзии, пусть даже и «вдоль обрыва по–над пропастью». И даже аллегория с распятием Христа над воротами не трансформирует мнение персонажа о данных местах как о «...гиблых и зяблых». Персонаж В. Высоцкого совсем не хочет тут оставаться, а мечтает лишь привезти оттуда райских яблок для возлюбленной, которая готова его ждать даже из пустоты небытия. Обратимся к завершающему столбцу данного стихотворения:

Отметим, что для характеристики изображаемого рая Владимир Высоцкий активно инкорпорирует безличные предложения, дабы подчеркнуть, что заурядный человек не вправе здесь быть собой, он станет безликим никем. Ведь в «этапе» душ неразличимы лица, есть лишь обобщенный образ толпы, характеризуемой эпитетами из номинативов «этап», «братва», «все». Вот почему и действия совершаются непонятно кем: «убиенных щадят», «стреляют без промаха в лоб», «затеяли вновь отворять». При этом действия героя характеризуются предельной решимостью, что очевидно по второй строке завершающего четверостишья, в котором мы наблюдаем слияние образов коня и человека в единое целое, в авторской метафоре «кони – головы вверх, но и я закусил удила», образно описывающей отчаянное желание персонажа вырваться из этого безнадежного места. Далее рассмотрим данные строки в англоязычном переводе Г. Токарева:

В данном отрезке переводного аналога очевидна трансформация смысловой парадигмы первых двух авторских строк. Так, в начальной строке отсутствует смысловой посыл отчаянности в стремлении персонажа покинуть мнимый «рай», ведь данная строка переводится эмоционально нейтрально «мы можем умереть еще раз – только в этот раз в Эдеме такое случится», тогда как у автора чувствуется эмоциональное напряжение. И во второй строке аналога, дословно переводимой «тогда душа поскачет по старой знакомой тропе», образ души подменяет авторскую аллегорию слияния коня и его седока в едином стремительном движении, тем самым сглаживая эмоциональный надрыв авторской мысли. При этом характерная авторская метафора «вдоль обрыва с кнутом по–над пропастью» из третьей строки, частично повторяемая и в других философских произведениях Владимира Высоцкого, например в знаменитом стихотворении «Кони привередливые», также была преобразована в более прозаичную версию на английском языке. В переводе третьей строки «из Эдема я несу рубашку, наполненную розовыми бессемянными яблоками» переводчик имплементирует лишь значимое для конкретизации образа бесплодности «райской» земли английское прилагательное “seedless” с лексическим значением «бессемянный, бескосточковый». И лишь в завершающей строке данной баллады и автор, и переводчик совпадают в важности вывода на первый план образа женщины, олицетворяющей любовь как чувственное начало, способное воскрешать и переиначивать стратегию поведения людей. Очевидно, что, несмотря на коллаж из отрицательно окрашенных метафор, рай в данной балладе в понимании Владимира Высоцкого остается сакральным местом, поскольку побуждает персонажа баллады истребить внутренние сомнения и сделать выбор в пользу несовершенного человеческого бытия.

Таким образом, в балладе «Райские яблоки» абсолют потустороннего мира или «рая» отвергается как сфера безначального и бесконечного, бесплодного и лишенного индивидуальности. Со времен древнеримской философии подобная неизменная первооснова мироздания противостоит всякому обусловленному Бытию, которое в данной балладе олицетворяется в образе несовершенного человеческого мира. Находясь рядом с неземными апостолами и бесплотными тенями, персонаж баллады подобно Адаму выбирает «яблоко» познания добра и зла, принимая свой земной статус, ибо быть человеком для него – это не данность, а сознательный бескомпромиссный выбор. Является ли данный выбор иносказательным подтверждением авторского неверия в то, что у человеческого бытия есть потусторонняя альтернатива, или же автор становится «глашатаем» апологии человечеству, которое он защищает и частично оправдывает, – мы воздержимся от принятия окончательного решения в пользу будущих читателей, которым предстоит открывать новые философские подтексты данного произведения.

Отметим, что в основе кульминации многих сюжетных фабул произведений В. Высоцкого часто фигурировала экзистенциальная проблема существования человека на пределе своих возможностей, а порой и за гранью такого предела, как, например, в культовом стихотворении «Горизонт» 1971 г., где в предельном экзистенциальном напряжении раскрываются духовно-нравственные горизонты неординарной личности. Ведь темой данного стихотворения является гонка одинокого путника на немыслимых оборотах по скоростному шоссе, возможно, олицетворяющему движение жизни. При этом общее повествование стиха мы можем разбить на две неравные части, где срединная часть посвящена нарастающей скорости движения гонщика, преодолевающего всевозможные препятствия. Вторая часть сюжетной линии связана с целью данной гонки, упоминаемой вкратце в начальном четверостишье, тогда как наиболее емко эта тема раскрывается в двух заключительных четверостишьях, которые мы и рассмотрим. Ведь согласно Толковому словарю Ожегова [2] горизонт – это «видимая граница неба и земной или водной поверхности». В переносном смысле данное слово означает «круг знаний, идей или возможностей». Обратимся к первому четверостишью произведения [1, c. 173]:

В начальной строке мы наблюдаем авторское преобразование фразеологизма «заметать следы» со значением «скрывать, уничтожать улики». Теперь чрезвычайно сложно детерминировать, что подразумевал данными строками сам Владимир Высоцкий, однако данный авторский метафорический окказионализм придает последующему повествованию особую динамику загадочности и нарастания психологического напряжения. Далее следует череда побудительных глаголов с нарастанием интенсивности брани, причем первые два «ругайте» и «позорьте» являются переходными, а вот «трезвонить» с переносным значением «разносить вести и слухи» выпадает из этой череды, опять же внося сумятицу в повествование. И наконец, в третьей строке раскрывается суть данной гонки, ибо гонщик мечтает о финише победителя. Отметим также, что Владимир Высоцкий гениально трансформирует устойчивое спортивное словосочетание «финишная лента», разбивая его на два весомых смысловых компонента, постулирующих возможную цель гонщика в том, что «мой финиш – горизонт», а «лента – край земли». Такая смысловая разбивка указывает на определенную мотивационную неоднозначность в поведении героя гонки, которому важно не только добраться до финиша первым, но и порвать ленту, которой является нечто запредельное и недосягаемое. Таким образом, в данных словах скрыт философский подтекст выхода за пределы экзистенции, за пределы достижимого, за горизонт. Возможно, данными строками автор пытался также донести до читателя свое максималистское мироощущение поэтической несвободы, закулисности творческого бытия и отсутствия статуса признанного государственным официозом поэта.

Тем не менее странная гонка продолжается, нарастая по степени интенсивности и возникновения непонятных и порою странных препятствий, которые герою приходится преодолевать: «кто-то в чем-то черном», «из кустов стреляют по колесам». Все эти фрагменты указывают на безликость оппонентов гонщика, как и других поэтических персонажей Владимира Высоцкого в ряде известных философски-психологических произведений, в частности «Притча о правде и лжи», «В сон мне – желтые огни...». Итак, рассмотрим данные строки в переводе на английский язык Г. Токарева на одном из поэтических сайтов [7]:

В данных переводных строках мы наблюдаем удлинение первой строки переводчиком за счет вкрапления дополнительного предложения о чистоте шоссе “it’s shining, clean and dry”, переводимого дословно «оно сияет, чистое и высушенное». Также мы сталкиваемся с существенным преломлением смысловой коннотации второй строки, которая дословно переводится «я буду участвовать в гонке сегодня на нем – как тесто, ставки повышаются», тогда как в авторском оригинале отражена реакция оппонентов гонки. Гипотетически данные метаморфозы мы можем объяснить желанием переводчика сохранить рифму и эмфатическую выразительность всего стихотворения.

И наконец, обратимся к заключительным строкам произведения великого поэта:

Первая строка, повторяемая в четырех рефренах стихотворения, по сути, становится лейтмотивом всего произведения, изображая образ дороги в виде нити, состоящей из череды наматываемых миль. При этом данная строка подчеркивает слияние в «кентавризме» машины и ее шофера, представленных в едином скоростном механизме. Вторая авторская строка является значимой, ибо упоминает реальную опасность в виде пули, а не только в виде паутины разнообразных проводов. Третья строка становится глубоко символичной, поскольку при отказе тормозов наступает заключительная часть процесса, или «кода», которая приводит к убеждению гонщика в том, что нет финиша, что движение неостановимо, и происходит прорыв за горизонт, причем, возможно, фатальный. По мнению исследователя творчества великого поэта А. Скобелева, «цель движения в поэзии Высоцкого – пересечение границ, пределов дозволенного...» [4, с. 68]. Как следствие, в четвертой строке глагол «промахивать» обнажает смысловую полисемию, поскольку может означать и пройденную дистанцию, и отзвук слов «промах» и «промахиваться» со значением «пропускать мимо». В контексте образной семантики отметим, что последующий статистический анализ частотности приемов художественной изобразительности в философски окрашенных произведениях Владимира Высоцкого продемонстрировал, что наиболее превалирующими в этих произведениях являются повторы, авторские метафорические окказионализмы и сравнения. В долевом отношении они составили две трети от общей совокупности словесных тропов.

В заключение подчеркнем, что образ воображаемого горизонта и его неуловимость, а также абсолют потустороннего мира символизируют авторские поэтические гиперболы, отражающие стремление многих ролевых героев Владимира Высоцкого преодолеть состояние беспокойной экзистенции или внутренней душевной маеты. А поскольку движение по жизни является безусловным и безостановочным, все остальные фантомы, включая и преодоление горизонта, остаются позади как миражи и наваждение. Тогда как человек остается в состоянии свободного движения, что коррелирует с идеями экзистенциализма, рассматривающего элемент свободы как устойчивую особенность человека, которая может и тяготить, и одновременно спасать от одиночества, страхов и отчуждения. Ведь жизнь – это единственная объективная реальность, в которой сошлись убеждения таких экзистенциалистов, как Ж. Сартр, М. Хайдеггер [5] и А. Камю.

Библиографический список

O.A.EGOROVA, Tver State Technical University, Tver

This article is devoted to the works of Vladimir Vysotsky with philosophical overtones: in particular, the ballad “Paradise apples” and the poem “Horizon” were examined; the proportionality of the hidden author’s philosophical subtexts’ reflection in the correlates of these works in English was also investigated. Comparison of the mentioned works of V. Vysotsky demonstrated that the image of an imaginary horizon, as well as the absolute of the otherworldly paradise, symbolize the author’s poetic hyperbole, reflecting the desire of role-playing heroes of Vladimir Vysotsky to overcome the state of restless existence and achieve inner freedom. These poetic leitmotifs correlate with the theses of the existentialism, which considers a person during borderline human states of struggle, suffering and death.

Keywords: existentialism, being, semantic paradigm, metaphorical occasionalism, philosophical overtones, objective reality.