Льюис Кэрролл

Приключения Алисы в стране чудес

Перевод: Борис Балтер, 1997

1. Вглубь норы

Алиса устала сидеть с сестрой бережку и бездельничать. То и дело она поглядывала через плечо сестры в книжку, но там не было картинок, ни даже разговоров – «а зачем такая книжка?» – подумала Алиса.

Только она подумала, как смогла (ведь было очень жарко и сонно, так что она чуть поглупела), не стоит ли все-таки встать и набрать маргариток для веночка, как раз! – мимо проскакал красноглазый белый кролик.

Это было еще не ОЧЕНЬ-ТО странно; Алиса даже почти приняла как должное, что Кролик сказал про себя: «Ой-ой! Я опаздываю!» (Гораздо позже она поняла, что уже тут вполне можно было удивиться – но тогда это ей и в голову не пришло). Но когда Кролик взял да и ДОСТАЛ ЧАСЫ НА ЦЕПОЧКЕ, взглянул на них и побежал еще быстрее, – тут vж Алиса вскочила: ее осенило, что она ведь никогда раньше не видела кроликов с часами или хотя бы с цепочкой. Вся пылая любопытством, она так и ринулась по полю за Кроликом и как раз успела заметить, в какую нору он прыгнул.

Раз – и Алиса смело прыгнула за ним, даже не подумав: «Да как же я отсюда выберусь?»

Нора шла прямо, как будто это был туннель, но потом круто нырнула вниз, и Алиса подумать не успела, как падала в какой-то колодец не колодец.

То ли он был очень глубокий, то ли она падала очень медленно, но время тянулось долго, и можно было оглядеться и поудивляться. Сначала Алиса посмотрела, что ждет ее внизу, но было слишком темно; потом она взглянула по сторонам и увидела множество шкафов и полок, а между ними – карты, картины и картинки на гвоздиках. С одной полки она взяла банку, ведь там было написано «Апельсиновый Джем», но. к ее большому разочарованию, банка была пустая. «Бросить ее вниз? Не годится – еще зашибу кого-нибудь», – подумала Алиса и поставила банку обратно на следующую полку.

«Ну, – думала она, – после такого полета вниз что для меня упасть с лестницы! Теперь я буду такая смелая! Свалюсь с крыши – слова не скажу!» (это она точно заметила).

Все ниже и ниже и ниже...

Кончится это когда-нибудь? «Кстати, на сколько миль я уже упала? – сказала она вслух. – Я уже, наверное, около центра земли. Ну да: это же четыре тысячи миль в глубину, кажется». (Дело в том, что Алиса выучила кое-что такое в школе и решила на всякий случай повторить – хоть случай был и не очень подходящий.) «Да, КАЖЕТСЯ, правильно – но на каких я Параллелях и Меридианах?» (Алиса представления не имела, что такое параллель, и тем более меридиан, но произносить эти красивые и важные слова было приятно.)

Она пролетела немного в молчании и начала снова. «Не пролететь бы так сквозь землю! Вот будет смешно вылезти наружу среди людей, которые ходят на голове! Антипаты их звать, что ли? – (слово звучало не совсем правильно, так что она была рада, что НА ЭТОТ РАЗ никто не слышит). – а название страны надо будет спросить. Извините, это Австралия или Новая Зеландия? – и она попыталась сделать реверанс – в воздухе, можете себе представить! Сами попробуйте! – А они подумают, что я совсем маленькая и глупая, если не знаю! Нет. не буду спрашивать – наверное, это написано где-нибудь на вывеске».

Все ниже, ниже и еще ниже... От нечего делать Алиса опять принялась толковать. «А Дина будет по мне скучать, наверное! – (Дина была кошка) – Хоть бы не забыли про ее блюдечко с молоком к файв-о-клоку. Дина, лапочка моя! Лучше бы ты была здесь со мной. Правда, мышей в воздухе, НАВЕРНОЕ, нет, но можно поймать ЛЕТУЧУЮ мышку. Только едят ли нелетучие кошки летучих мышей?» Тут Алиса опять стала засыпать, повторяя сквозь сон: «летучие кошки... нелетучие мышки...», – она ведь не знала, кто кого ест, так что ей было все равно. Ей уже стало сниться, что она летит под руку с Диной и очень настойчиво спрашивает: «Нет, Динка, признайся, ты пробовала ЛЕТУЧУЮ мышь?» – вдруг плюх! – и она приземлилась на кучу веток и листвы, как будто была осень. Полет закончился.

Алисе не было ни чуточки больно, она сразу вскочила, поглядела вверх – но там было темно; поглядела вперед – там был длинный проход, и по нему убегал Белый Кролик. Не теряя ни секунды, Алиса вихрем помчалась за ним – как раз вовремя, чтобы увидеть, как он завернул за угол, и услышать, как он сказал: «Клянусь усами, я опоздаю! Клянусь ушами!» Она уже догоняла его, но когда повернула за угол, Кролика почему-то нигде не было, а был длинный невысокий зал, освещенный лампами, которые висели вдоль потолка.

По всему залу были двери, но все закрытые. Алиса тут же попробовала их сначала по одной, потом по другой стене, и печально вернулась в середину, не зная, как выбраться.

Вдруг она набрела на трехногий стеклянный столик и увидела на нем золотой ключик. Сначала она принялась пробовать его ко всем дверям, но то ли замки были великоваты, то ли, к тому же, и ключик маловат, – только ничего не вышло.

Тогда она пошла по второму кругу и набрела на занавесочку, которую раньше почему-то не заметила. За ней была маленькая дверца высотой всего в полметра. Она попробовала к ней ключик и – ура! – он подошел.

Алиса открыла дверцу и увидела, что за ней – узкий проход, как нора, но только крысиная; встав на колени, она увидела вдали самый прекрасный сад, какой только можно представить.

Ах. как она желала попасть из этого мрачного зала туда, к ярким цветам, клумбам и прохладным фонтанам! Но в дверцу не проходила даже голова. «А если бы прошла, – подумала несчастная Алиса, – мало там от нее было бы толку, без всего остального. Ах, если бы только я умела складываться, как подзорная труба! А я чувствую, что смогла бы, если только знать, как к этому подойти». Видите ли, столько из ряда вон выходящего уже произошло, что Алиса понемногу перестала различать, что возможно, а что нет.

Вроде бы сидеть у дверцы было бессмысленно, и Алиса вернулась к столику, надеясь в глубине души, что найдет там ключ от какой-нибудь другой двери или, как минимум, книгу с правилами складывания в подзорную трубу. Она и вправду нашла кое-что: бутылочку («которой тут ТОЧНО раньше не было», – сказала себе Алиса) с бумажным ярлычком, как у микстуры, на котором было крупно напечатано изящными прописными буквами: «ВЫПЕЙ!».

Положим, можно было сколько угодно призывать выпить, но наша маленькая умница и не думала торопиться с ТАКИМ делом.

«Не-ет, – сказала себе она, – сначала надо посмотреть, написано где-нибудь «яд» или нет». Она ведь

знала много замечательных историй про детей, которые сгорали заживо, или которых загрызали дикие звери, или происходили еще какие-нибудь неприятности – а всего-то надо было постараться хоть ЧУТЬ-ЧУТЬ запомнить простейшие правила, которым их учили те, кто желал им добра. Ну например: если кочерга раскалена докрасна, то ОЧЕНЬ долго держать ее в руках нельзя – будет жечься; если порезать палец ОЧЕНЬ глубоко, и к тому же ножом, то может пойти кровь; если много выпить из пузырька, помеченного «ЯД», почти наверняка рано или поздно почувствуешь себя несколько хуже. Уж это-то последнее правило Алиса знала назубок.

Однако бутылочка НЕ БЫЛА помечена «ЯД», так что Алиса, для опыта, глотнула, оттуда и поняла, что напиток очень вкусный (чтоб вы знали, у него был смешанный вкус вишневых вареников, творога с изюмом, ананаса, жареной курицы и горячих гренок). Ну и она быстро прикончила эту бутылочку.

«Что за ощущения! – воскликнула Алиса, – Я как будто складываюсь, как подзорная труба!»

И точно: росту в ней стало четверть метра, и она прямо зажглась при мысли, что теперь может протиснуться в дверцу и попасть в тот замечательный сад. Конечно, сначала Алиса подождала немного, не складывается ли она дальше. Она немного волновалась, потому что, как она сказала самой себе, «это, знаешь ли, может кончиться тем, что я уменьшусь до нуля, как свечка, когда догорает до конца. Знать бы, во что я тогда превращусь...» И она попробовала представить, во что превращается пламя свечи, когда свеча догорела – ей почему-то никогда не удавалось застать этот интересный момент.

Немного спустя, когда выяснилось, что пока больше ничего не произойдет, она ринулась в сад, но увы! бедная Алиса! у дверцы она вспомнила, что забыла золотой ключик, а когда вернулась за ним к столику, поняла, что ей его уже не достать. Она ясно видела его снизу сквозь стекло и долго пыталась влезть наверх по одной из ножек, но было слишком скользко. Она устала и села поплакать, бедняжка.

«Ну ладно, что толку плакать, – сказала она себе в конце концов и довольно решительно, – советую тебе перестать, причем немедленно!»

Вообще. Алиса давала себе очень хорошие советы (жаль только, редко им следовала), а иногда корила себя так сурово, что даже слезы выступали. Однажды она попыталась выдрать себя за уши, потому что сплутовала в крокетной партии, которую играла сама с собой. Это любопытное дитя очень любило прикидываться двумя детьми сразу. «Но теперь нет смысла притворяться двумя, – грустно подумала она, – от меня и на одну-то едва осталось!»

Тут ее взгляд упал на маленькую стекляшку под столом. Это оказалась коробочка, Алиса ее открыла и нашла ОЧЕНЬ маленький пирожок с красивыми буковками «СЪЕШЬ!», выложенными маковыми зернышками. «Съем! – подумала Алиса. – Если он меня увеличит, добуду ключик, а если уменьшит – проскользну ПОД дверью – уменьшит – проскользну ПОД дверью – так ли. эдак ли. а в сад я попаду, а каким способом – мне все равно».

Она съела крошечку и тревожно спрашивала себя: «Вверх? Вниз? Вверх? Вниз?», держа руку на макушке, чтобы почувствовать, куда дело идет. Как ни удивительно, ей показалось, что рост ее остался таким же. Конечно, можно сказать, это обычное дело, когда съешь пирожок, но Алиса уже успела привыкнуть к необычным делам и ничего другого не ждала, так что время, когда ничего такого не происходило, казалось потерянным (к счастью, это бывало недолго).

Она принялась за дело и быстренько прикончила пирожок.

2. В слёзном море

«Все более и более интереснее!» – воскликнула Алиса (от изумления она на минуту забыла великий и могучий английский язык). «А теперь я раскладываюсь, как самая длинная подзорная труба – прямо телескоп. Пока, ножки! – (Это она едва разглядела свои ботинки, которые быстро удалялись). – Ах вы бедные мои ноженьки! Кто теперь натянет на вас ботиночки, да и носочки? Только не я! Я буду слишком далеко, чтобы вами заниматься. Придется вам обходиться, как сможете; но обещаю, что буду вас всегда любить». («А то они пойдут куда не надо, – подумала Алиса. – Сейчас... Вот что, буду дарить им новую пару ботинок каждый год на Рождество».)

И она стала придумывать, как это будет. «Придется посылать курьера, хоть и смешно – слать подарки собственным ногам! А адрес будет еще смешнее:

А вообще, ну и чепуху я несу!»

В это самое мгновение Алиса въехала головой в потолок: в ней было уже три с лишним метра. Опомнившись, она схватила золотой ключик и рванулась к дверце в Сад.

Бедная Алиса! Пришлось лечь на бок, и то вышло только взглянуть в Сад одним глазком, а уж надежды пробраться туда совсем не оставалось. Алиса опять села и заплакала.

«Стыдно тебе, – сказала она немного погодя, – такая большая девочка, а плачешь». (Сейчас она могла говорить «я уже большая» с полным на то правом.) «Прекрати немедленно, слышишь!» Но прекратить не получалось, и она продолжала проливать целые литры слез до тех пор, пока вокруг нее не возникло целое маленькое море, затопившее половину зала и глубиной сантиметров в десять.

Тут она услышала отдаленный топоток и быстро вытерла глаза, чтобы посмотреть, кто там идет. Это возвращался Белый Кролик, роскошно одетый, с парой белых перчаток в одной руке и большим веером – в другой. Он собирался пробежать рысцой, в спешке не замечая гигантской Алисы и бормоча: «Ох, Герцогиня! Эта уж мне Герцогиня! Если заставлю ждать, она совсем одичает!» Алиса, от отчаяния, готова была обратиться за помощью хоть к нему, и когда он приблизился, начала тихим, робким голосом: «Извините, Сэр,...» Тут Кролик рванулся, бросил белые перчатки и веер и улепетнул в темноту.

Алиса подобрала перчатки и веер и начала махать им, так как в зале стало очень жарко. Она говорила себе: «Ну и ну! Ну и дико все происходит сегодня!

А вчера все было как обычно. Это я, что ли, переменилась за ночь? Дай-ка вспомню: я была такая же, когда сегодня встала? Мне почти кажется, что припоминаю: я показалась себе чуть-чуть другой. Но если я не та же, встает следующий вопрос: кто же я? Вот ТУТ-ТО загвоздка!» И она начала перебирать всех знакомых детей своего возраста, чтобы посмотреть, кем из них она могла стать.

«Ну, я точно не Ада: у нее волосы такие волнистые, а у меня, – посмотрела Алиса, – нет. И я точно не Мэйбл, потому что я много знаю, а она, – ну, она совсем мало! Да и, к тому же, она – ОНА, а я – Я. А вообще, разобраться, оказывается, не так-то просто. Проверим: вспомню я все, что знаю? Так: дважды два – двадцать два, трижды три – тридцать три, четырежды четыре... нет, что-то однообразно получается. Ладно, таблицу умножения вычтем; перейдем к географии. Кто столица Англии? Лондон. А столица Лондона? Наверное, Париж А столица Парижа, наверное, Рим... нет, так я до конца никогда не доберусь. Значит, я – Мэйбл! Нет, попробую еще стихи наизусть», – и она чинно сложила руки, как на уроке, и стала рассказывать стих. Но голос ее стала рассказывать стих. Но голос ее звучал глухо и хрипло, и слова изо рта выходили странные:

«Ну, это уж точно неправильно», – сказала несчастная Алиса, и опять ее глаза наполнились слезами. – Все-таки я, выходит, – Мэйбл! И теперь пойду жить в этом ее маленьком домике, и игрушек будет всего ничего, а уроков-то учить сколько! Нет, вот что: если я Мэйбл, остаюсь здесь. Пусть сколько угодно заглядывают сюда сверху и зазывают: «Выходи, родная!» Я только подниму на них глаза и скажу: «Выходи кто? Скажите мне сначала, кто я, и если я согласна ей быть, так и быть, выйду, а если нет, останусь, пока не стану кем-нибудь еще. Но только, – вдруг воскликнула Алиса, и слезы так и брызнули, – скорей бы они начали заглядывать и зазывать! Я ТАК истомилась тут одна!».

Сказав это, она опустила глаза на свои руки и поразилась тому, что одна из них оказалась в кроликовой перчаточке. «Как же это я ухитрилась ее натянуть? – подумала Алиса. – Я что, снова уменьшаюсь, что ли?» Она встала и подошла помериться к столику. Оказалось, что в ней немногим больше полуметра росту, да и тот быстро уменьшается. Тут она догадалась, что дело в веере, и быстро отшвырнула его прочь – как раз вовремя, чтобы не исчезнуть окончательно.

«Ну, это было на грани!» – сказала Алиса, испуганная быстротой перемены и радуясь тому, что вовремя спаслась. «А теперь – в садик!» – и она помчалась к дверце, но увы! дверца почему-то была по-прежнему закрыта, да и золотой ключик лежал по-прежнему на столике. «Теперь еще хуже, чем раньше, – подумало бедное дитя, – я еще никогда не была такая маленькая, НИКОГДА! И это уж перебор, вот что я вам скажу!»

Тут ее нога скользнула по полу, и – плюх! – она оказалась по шею в соленой воде. Мелькнула мысль, что она как-то попала в море, и она себе сказала: «Тогда я – ура! – поеду назад на поезде». (Алиса была на побережье Англии всего раз в жизни, но сделала общий вывод, что там везде в воде эти телеги для купания с лошадьми, кабинкой и ширмой-зонтом, а также дети с лопатками, все в песке, ряд пансионатов вдоль берега, и главное – позади всего этого – железная дорога.) Впрочем, она в конце концов сообразила, что море это – из слез, которые она сама же и пролила, будучи трехметровой.

«Знала бы – столько не плакала бы», – говорила Алиса, плывя куда-то неизвестно куда. «Что ж, кому плакать, тому и расплачиваться: утону в собственных слезах. ВОТ ЧТО будет странно так странно. Впрочем, сегодня все так».

В это мгновение она услышала недалекий плеск и поплыла к нему, чтобы посмотреть – морж это или гиппопотам. Но потом вспомнила, какая она маленькая, и действительно, обнаружилось, что это всего лишь мышь, которая попала сюда так же, как сама Алиса.

«Стоит с ней заговорить?» – думала Алиса. – «Тут внизу все так не по-людски, что наверняка животные должны разговаривать; во всяком случае, не мешает попробовать». И она начала речь: «О Мышь, не известен ли вам выход из этого Моря? Я очень устала плавать в нем, о Мышь!» (Алиса считала, что это правильный способ обращения к мыши; ей раньше не приходилось его пробовать, но в латинской грамматике брата, куда она временами заглядывала, было черным по белому написано: «Падежи – Мышь, Мыши, Мыши, Мышью, О мышь!».) Мышь вопросительно поглядела на Алису и даже вроде бы подмигнула одним маленьким глазком, но рта не открыла.

«Может быть, она не знает английского языка, – решила Алиса, – мне кажется, эта мышь – француженка и попала сюда на кораблях Вильгельма Завоевателя». (При всей своей любви к Истории, Алиса не очень точно представляла себе, что когда произошло.) И она снова начала: «Ou est ma chatte?» – в ее учебнике французского это были первые же слова. Тут Мышь подпрыгнула в воде и даже как бы вздрогнула в ужасе. «Ох, простите! – поспешно крикнула Алиса, поняв, что оскорбила лучшие чувства бедной зверюшки. – Я совсем забыла, что вы не любите кошек».

«Лю-юбите! – крикнула в ответ Мышь резким возбужденным голосом. – ТЫ бы их любила, если б была мышкой?»

«Я думаю, нет, – старалась смягчить ее Алиса, – не сердитесь. Все-таки ОДНУ кошку я бы вам показала: это наша Дина. Мне кажется, ЕЕ вы могли бы полюбить. Она такая тихая и милая, – говорила Алиса не то себе, не то Мыши, лениво плавая вокруг нее. – Она так приятно урчит, сидя у огня, лижет лапку и умывается. И с ней так приятно нянчиться! И она такая ловкая – мышей ловит... ах, простите! – опять воскликнула Алиса, потому что у Мыши на этот раз даже волосы встали дыбом, так что было видно: она обиделась по-настоящему. – Давайте не говорить о ней, если пожелаете».

«Давайте! – воскликнула Мышь, дрожа тем временем от носа до хвоста. – Мне, что ли, давать? МЫ никогда не говорим о таких вещах. Мы все всегда НЕНАВИДЕЛИ кошек: мерзкие, низменные, подлые создания! Чтоб я этого слова больше не слышала!»

«Не буду! – быстро проговорила Алиса и попыталась сменить предмет разговора. – А – а... к собакам вы как?» Ответа не последовало, так что Алиса сочла возможным продолжить: «Около нашего дома живет такой замечательный щенок! ЕГО бы я с удовольствием вам показала. Это терьерчик, глаза яркие, и шерстка – просто ах! – такая длинная, коричневая, кучерявая. И он приносит палку, когда бросишь, и делает «служи!», когда просит чего-нибудь за обедом, и еще много чего – я всего и не помню – и его хозяин фермер, и знаете, он говорит: такой ПОЛЕЗНЫЙ – за сто фунтов не отдам – всех крыс истребил, а... ох, извините! – скорбно воскликнула Алиса, – я вас, кажется, ОПЯТЬ обидела...» Мышь тем временем уплывала прочь со всей возможной скоростью, поднимая пену и волну.

Алиса нежно звала ее: «Милая мышка! Ну пожалуйста, вернитесь! Мы НИКОГДА больше не будем говорить ни о кошках, ни о собаках, ЕСЛИ вы их не любите!» Мышь это услышала, обернулась и медленно подплыла.

Ее лицо побледнело (от чувств, как решила про себя Алиса), и она проговорила низким дрожащим голосом: «Давай выйдем на берег, и я расскажу тебе мою Историю, и ты поймешь, ПОЧЕМУ я ненавижу кошек и собак».

Действительно, пора было выходить из воды. Море совсем переполнилось попадавшими туда зверушками. Там были гусь Дак, и вымерший страус Додо, и попугай Лори, и некий Орленок, и еще много, много разнообразных созданий. «За мной!» – воскликнула Алиса, и вся стая поплыла к берегу.

3. Произвольный забег, или Хвост с продолжением

Все собрались на берегу и выглядели довольно странно: птицы с поникшими мокрыми крыльями и звери с облегающим мокрым мехом, причем все роняли капли и переругивались.

Вопрос номер один в повестке дня был, конечно, как просохнуть. Об этом посоветовались, и через два слова Алиса разговаривала со зверушками совершенно естественно, как со старыми знакомыми, словно делала это всю жизнь. С попугаем Лори они даже довольно долго спорили, и в итоге он нахохлился и стал, как попка, повторять одно и то же «Я старше – я знаю лучше!» Этого Алиса никак не могла признать, не удостоверясь, сколько ему лет, а он все отказывался говорить. На том спор и увял.

Под конец, Мышь – как видно, персона среди них авторитетная – провозгласила: «Садитесь все и слушайте сюда! Я вас сейчас просушу так, что суши мало не покажется!» Все тут же сели просторным кругом, а Мышь встала в центре. Алиса напряженно смотрела на нее в ожидании какого-нибудь чуда, потому что знала, что если срочно не высохнуть, неминуемо последует простуда.

«М-г-м! – произнесла Мышь с начальственным видом. – Все готовы? Вот наиболее сухой из имеющихся в моем распоряжении предметов. Попрошу тише там сзади! Итак, слушайте и запоминайте: Вильгельм Завоеватель, чьи амбиции встретили благоволение папы, вскорости привел к подчинению англов, каковые испытывали дефицит лидеров, а также пожинали плоды долговременной привычки к узурпации и внешней агрессии. Эдвин и Моркар являлись эрлами Мерсии и Нортумбрии...»

Тут попугай Лори задрожал и нечаянно чихнул.

«Прошу прощения? – сказала Мышь строго, но с изысканной вежливостью, – Вы изволили что-то заметить?»

«Только не я!» – поспешно отказался Лори.

«А мне показалось... – сказала Мышь. – Продолжим. Эдвин и Моркар, являвшиеся эрлами Мерсии и Нортумбрии, вошли с ним в альянс, и даже Стиганд, проанглийски настроенный архиепископ Кентербери, нашел это допустимым, так что...»

«Нашел – что?» – спросил гусь Дак.

«Нашел – это – допустимым, – резко отозвалась Мышь, – вы, вероятно, представляете себе, что такое ЭТО?»

«Представляю, и даже очень хорошо, когда НАЙДУ это, – сказал Дак,-тогда ЭТО – либо лягушка, либо червяк. А вот архиепископ ЧТО нашел?»

Мышь этот вопрос проигнорировала и немедленно продолжила речь: «Нашел это допустимым, так что он последовал за Эдгаром Этелингом с целью приветствовать Вильгельма и принять участие в коронации. В первое время поведение Вильгельма характеризовалось умеренностью. Однако в последующем беспримерная наглость его норманнов... Ну как ты, деточка?» – прервала себя Мышь, поворачиваясь к Алисе.

«Мокрее мокрого, – грустно отозвалась Алиса, – МЕНЯ ваш предмет совсем не сушит».

«В этом случае, – поднялся с торжественным выражением Додо, – я вынужден предложить вам распустить настоящий митинг и перейти к применению более энергичных мер воздействия».

«Перейди сначала на английский! – сказал Орленок. – Я не понял и половины, а главное, уверен, что и ты понимаешь не больше!» Тут он прыснул и, чтобы скрыть это, опустил голову; другие звери последовали его примеру.

«Я, собственно, что намеревался предложить, – обиженно сказал Додо, – что надежнее всего нас высушит бег, и лучше всего – произвольный».

«Как это – произвольный?» – спросила Алиса. Она не то, чтобы очень хотела это узнать, но Додо сделал длинную паузу, и было ясно, что кто-то о чем-то должен спросить, а никто не шелохнулся.

«Произвольный – от произвола, – сказал Додо. – А КАК – проще показать, чем объяснять».

(Объяснять придется мне, так как вы, возможно, тоже захотите попробовать этот способ как-нибудь, когда опять настанут заморозки.)

Сначала он провел круг («Точная форма зоны несущественна», – заметил он). Затем весь личный состав был расставлен вдоль трассы там и здесь – как пришлось. Все ждали команды: «Раз, два, три, марш!», но ее не последовало, и бег начался стихийно: побежали кто куда – кто по произволу, кто против произвола. Спустя полчаса, когда всем хватило, чтобы просохнуть, Додо закричал: «Забег окончен!» – и все столпились вокруг, пыхтя и спрашивая друг друга: «Кто же выиграл?»

На этот вопрос у Додо не было готового ответа. Ему пришлось довольно долго сидеть, приставив палец ко лбу в позе Шекспира на портрете. Остальные в молчании ждали результата его раздумий. Наконец, он провозгласил: «ВСЕ выиграли! И ВСЕ получат призы!»

Раздался хор голосов: «А где будут выдавать?»

Додо протянул палец к Алисе: «ОНА будет выдавать, кто же еще?» Тут вся стая сгрудилась вокруг Алисы, взывая: «Призов! Призов!»

Алиса растерялась и в отчаянии сунула руку в карман. Оттуда вынулась коробочка с леденцами, куда, к счастью, не попала соленая влага. Леденцы были розданы в качестве призов – хватило как раз по одному на каждое лицо.

«Но ей тоже полагается приз, ты же знаешь», – напомнила Мышь.

«Конечно, – с очень серьезным видом произнес Додо. – Что у тебя еще есть?» – обратился он к Алисе.

«Только наперсток», – с горечью ответила она.

«Дай сюда», – сказал Додо.

Все еще раз столпились вокруг Алисы и наблюдали, как Додо необычайно торжественно вручает ей наперсток, приговаривая: «Покорнейше просим принять наш скромный дар – эту искусную и полезную вещицу». Когда речь была окончена, все закричали и захлопали.

Все это показалось Алисе верхом бессмыслицы, но она не осмелилась даже улыбнуться, настолько важный вид был у всех присутствующих. Сказать в ответ ей было нечего, и она только поклонилась и приняла в руки наперсток, стараясь делать это торжественно, насколько умела.

Дальше началось поедание конфет; это действие произвело некоторый шум и волнение, так как большие птицы стали ныть, что «мало» и «вкуса не разобрать», а маленьким птицам, наоборот, было многовато, и они подавились, и пришлось их шлепать по спине. В итоге все уладилось, все опять уселись кружком и попросили Мышь продолжать.

«Вы обещали мне Историю, – напомнила Алиса, – почему вы ТАК ненавидите... ну, вы знаете – К и С». Последние буквы она прошептала, потому что все-таки немного боялась, что Мышь обидится и на них.

«Что ж, вот тебе эта скорбная история с продолжением», – грустно вздохнула Мышь, подняв, словно палец, кончик хвоста, а также брови.

«Продолжение у нее, конечно, есть, – сказала Алиса, проводя глазами по хвосту, – но почему она скорбная?» Она никак не могла понять, а Мышь все рассказывала, и история постепенно слилась в голове Алисы с хвостом, извивалась, как он, и выглядела примерно так:

«Не знаю, стоит ли продолжать, – прервалась Мышь, – ты же не слушаешь, а о чем-то думаешь!»

«Прошу прощения, – покорно ответила Алиса, поднимая глаза, – но я проследила уже четыре поворота вашей истории, она такая тонкая и, по-моему, подходит к концу?»

«Да нет тут конца, – гневно воскликнула Мышь, – продолжение следует!»

«Нет тут конца? – удивленно сказала Алиса, – куда же он делся? Давайте, я помогу вам его найти!» – и она стала оглядываться в поисках мышиного хвоста.

«Нет, это уж слишком! – сказала Мышь и встала, чтобы уйти. – Ты меня оскорбляешь этим бредом!»

«Извините, я не хотела! – жалобно попросила Алиса. – Но вы такая обидчивая, правда!»

Мышь только заворчала, удаляясь.

«Вернитесь, пожалуйста, закончите вашу Историю! – звала ее Алиса, и остальные поддержали: «Да-да, пожалуйста!» – но Мышь только раздраженно помотала головой и ускорила шаг.

«Жаль, что она не осталась!» – вздохнул Лори, но не раньше, чем Мышь скрылась из виду. А один старый Глупыш при этом случае сказал сыну: «Вот, дорогой мой! Учись – никогда не теряй терпения!» – «Вам ли это говорить, папаша, – отвечал молодой, – от вас и Улитка вылезет из себя».

«Была бы здесь Дина! – подумала вслух Алиса, не обращаясь ни к кому в особенности. – Она бы ее быстро доставила обратно!»

«А позвольте вас спросить, кто будет эта Дина?» – сказал Лори.

Алиса тут же откликнулась – о Дине она была готова говорить сколько угодно: «Дина – это наша кошка. Она мышей так ловит – вы представить не можете! А птиц! – вот бы ВАМ посмотреть. Да она только глянет на птичку – и хвать!»

Эта речь внесла большое смятение во всю компанию. Кое-кто убрался тут же, одна пожилая Сорока стала почему-то поплотнее закутываться в крылья, говоря: «Правда, домой пора – я что-то горло застудила», – а одна канарейка прочирикала дрожащим голосом своему выводку: «Пошли, пошли, родненькие! Давно спать пора!» В общем, оттого ли, от другого ли, они все исчезли, и вскорости Алиса опять осталась одна.

«Зря я заговорила о Дине! – грустно сказала себе Алиса. – По-моему, тут никто ее не любит, а она самая лучшая кошка в мире, правда! Милая ты моя Динка – увидимся ли мы еще когда-нибудь?»

На этом месте Алиса опять принялась плакать, так плохо и одиноко ей было. Но тут она снова услышала постукивание шажков и подняла глаза, наполовину надеясь, что это Мышь передумала, вернулась, и сейчас последует продолжение ее Истории.

4. Кролик посылает курьера в трубу

Но это опять возвращался Белый Кролик; шел он медленно, говорил сам с собой и оглядывался по сторонам, как будто что-то потерял. Алиса слышала, как он казнился: «Герцогиня! О, Герцогиня! О, бедные мои лапы! И вы, о мои усы и мех! Она казнит меня, или хорьки перестанут быть хорьками! Но где же я их потерял, где?» Алиса мгновенно сообразила, что он ищет веер и белые перчатки, и по своей доброте начала тоже искать, но ничего не было видно: все казалось другим с тех пор, как она плавала в слезном море. И большой зал, и стеклянный столик, и дверца – все исчезло без следа.

На этот раз Кролик быстро заметил Алису, которая бродила рядом, вся в поисках, и сердитым голосом крикнул, куда-то тыкая: «Мэри-Энн? Ты-то что тут делаешь? Домой сейчас же и доставь мне сюда пару перчаток и веер! Бегом марш!» Алиса так испугалась, что побежала, куда велели, даже не пытаясь объяснить, что вышла ошибка.

«Он принял меня за горничную, – думала она на бегу. – То-то он удивится, когда узнает, КТО я на самом деле! Но все-таки лучше принести его веер и перчатки – знать бы только, где они!» Тут она увидела перед собой чистенький маленький домик с блестящей медной вывеской и гравировкой «Кроль (Б.)». Она вошла без стука и заторопилась на второй этаж, в ужасном страхе, что встретит настоящую Мэри-Энн, и та выдворит ее из дома раньше, чем она достанет кроликовы принадлежности.

«До чего необычное ощущение, – говорила себе Алиса, – быть на посылках у кролика! Глядишь, скоро Дина будет давать мне поручения!» И она принялась разыгрывать, как это будет: «Мисс Алиса! Подите сюда скорее, нам надо на прогулку!» – «Сейчас, няня, одну минутку! Мне тут велено сторожить мышкину норку, пока Дина вернется!» И она продолжала: «Только не думаю, что Динке разрешат оставаться у нас, если она примется командовать людьми!»

Между тем, она пробралась в чистенькую маленькую комнатку. Там стоя; столик у окна, а на нем, как она и надеялась, был веер и две-три пары белых перчаточек. Она взяла веер и одну пару и совсем было пошла на выход, но тут ее взгляд упал на бутылочку, которая стояла на столике у зеркала.

«Я знаю, что случится ЧТО-ТО интересное, – подбадривала она себя, – как всегда, когда пьешь или ешь. Посмотрим, что может эта бутылочка! Надеюсь, что я вырасту, потому что я, честное слово, устала быть таким маленьким существом!»

Так и произошло, и гораздо скорее, чем ждали: не выпив и полбутылки, она почувствовала, что уткнулась макушкой в потолок. Пришлось поклониться, чтобы не сломать шею. Алиса быстро поставила бутылку на место, говоря: «Хватит с меня – надеюсь, БОЛЬШЕ я не вырасту: и так в дверь не пройти. Пить надо было меньше, вот что!»

Зря она надеялась: было поздно – она все росла и росла, и очень скоро пришлось и встать на колени, а через минуту и лечь – одним локтем к двери, другой рукой – вокруг головы. И все равно она продолжала расти, так что пришлось использовать последний резерв: она высунула руку в окно, а ногу – в камин и дальше в дымоход. Тут Алиса сказала себе: «Ну все, теперь Я больше ничего сделать не могу. Посмотрим, что СО МНОЮ сделается!»

К Алисиному счастью, заколдованная бутылочка возымела свое полное действие, и рост прекратился. Но все равно, положение было очень неудобное, а главное, безвыходное – не было видно, как выбираться – так что настроение у Алисы было хуже некуда.

«Насколько намного приятнее было дома, – думала бедняжка, – не меняешься все время, и кролики с мышами тобой не командуют. Я почти жалею, что прыгнула в ту нору! И все же – все же тут, знаете ли, довольно любопытно! Не знаю, что со мной могло бы произойти еще – или произошло уже? Когда читала сказки, я думала, что такого не бывает, а вот оно, и я – в самой середине! Теперь пора и обо мне писать сказку, вот что я вам скажу! Может, я и сама напишу, когда вырасту». «Но я УЖЕ выросла, – печально добавила она, – по крайней мере, ТУТ больше не вырастешь».

«И что же, – продолжала Алиса, – я, значит, никогда не стану старше? С одной стороны, это хорошо – никогда не быть старухой – но, с другой, всю жизнь учить уроки? Как-то не хотелось бы!»

«Ах ты, глупая девочка! – отвечала себе она. – Какие же тут уроки? Тут для тебя-то места не хватает, что уж говорить об учебниках!»

И так бы она продолжала вести то одну, то другую партию, и разговор получался вполне ничего, но через несколько минут послышался голос снаружи. Алиса примолкла и вслушалась.

«Мэри-Энн! – говорил голос – Мэри-Энн! Давай перчатки сию секунду!» – Затем последовал топоток по ступенькам, и Алиса поняла, что это Белый Кролик пришел за ней, и задрожала сама и дом затрясла, совсем забыв, что она теперь раз в тысячу больше него и нет резона его бояться.

Кролик был уже у двери и пытался ее отворить, но она открывалась внутрь и была крепко подперта Алисиным локтем, так что ничего у Б. Кролика не вышло. Алиса услышала, как он говорит сам себе: «Ничего, тогда обойду и залезу через окно».

«Ничего не залезешь!» – подумала Алиса, подождала немного, пока Кролик заскребся под окном, и вдруг выставила руку и схватила воздух. Ничего она не зацепила, но услышала слабенький вскрик, шлепок об землю и треск стекла. Из зтого она заключила, что, по всей вероятности, Б. Кролик приземлился на парник для огурцов или чего-то такого.

Затем раздался сердитый голосок – это опять был Б. Кролик: «Пат! Пат! Ау!» Голос, какого Алиса раньше никогда не слыхала, отвечал: «Да здесь я, ваше здоровье! Яблуки тут вот копать задумал...»

Кролик сердито закричал: «Яблуки! Ты СЮДА иди, помоги мне!» (Тут опять стало потрескивать стекло.)

«Так, хорошо, скажи мне, Пат, что это у тебя там в окне?»

«Это? Рука это, ваше здоровье, не иначе как рука!» (Он произносил «ето».)

«Рука ето... Ворона ты! Где ты видел ТАКУЮ? Она в окне-то еле помещается!»

«Помещаться-то помещается, ваше здоровье, да только рука это».

«Ну, по крайней мере, Я ее туда не клал, и вообще, она там явно лишняя. Поди вынь ее!»

Последовало долгое молчание, в продолжение которого Алиса только и слышала что неразборчивый шепот, да и то по временам: «Это... Не надоть бы этого, ваше здоровье, ох не надоть!»

«Делай, что говорю я, трус!» – услышала Алиса и тут высунула руку опять. Теперь последовали ДВА вскрика, а также много звона. «Ну и парников тут у них! – подумала Алиса. – А интересно, что они теперь будут делать? Из окна им меня не вынуть, а жаль: с меня, пожалуй, хватит!»

Она подождала немного, но ничего не услышала. Потом раздалось шуршание колес, и сразу – хор голосов. Она разобрала некоторые слова: «Другая лестница где?» – «Мне сказали одну, другая у Билля». – «Билль! Давай тащи ее сюда!» – «Так, ставь к углу». – «Нет, связать надо сначала». – «Да ладно, достанут и так, брось ты!» – «Эй, Билль, лови веревку!» – «Крыша-то как, выдержит?» – «Осторожно, черепица сломана!» – «Падает, падает! Головы!» – «Это кто ж это так?» – «Видно, Билль!» – «Кто в трубу?» – «Не я!» – «И не я! Давай ты!» – «Нет уж, только не я!» – «Пускай Билль лезет!» – «Эй, Билль! Хозяин ТЕБЯ посылает!» – «Куда?» – «В трубу!»

«Ах, так Билль должен лезть в трубу? – сказала себе Алиса. – Так-так, от них, кажется, чуть что, посылается Билль! Не завидую я ему; хоть камин и узкий, НЕМНОГО наподдать я могу!»

Она втянула ногу как могла и дождалась, пока несчастное существо (какое, она не знала) заскреблось в трубе; тогда она сказала себе: «Вот он, Билль! Поехал!» – наподдала ему ногой и замерла, чтобы услышать, что будет дальше.

Сначала она услышала что-то вроде хора: «Билль! Билль летит!» – потом одинокий голос Б. Кролика: «Да ловите же его, эй там, у забора!»-потом опять молчание и, наконец, разноголосый говор: «Голову ему подними...» – «Бренди где?» – «Смотри, чтоб не подавился!» – «Ты чего это, парень? Чего с тобой стряслось? Ну-ка рассказывай!»

Последним раздался тихий, слабый, замирающий голос («Это Билль», – подумала Алиса): «Не знаю я, чего рассказывать, и... нет, хватит, мне уже лучше... дайте в себя прийти, тогда расскажу. Ну, наподдало мне что-то снизу, ну и полетел я, как ракета на салюте!»

«Точно, один в один ракета!» – поддержали остальные.

«Придется дом подпалить», – сказал голос Кролика, и Алиса прокричала во все горло: «Не смейте! Я спущу на вас Дину!»

Наступила мертвая тишина, и Алиса сказала себе: «Теперь-то ЧТО они будут делать? Безголовые они – давно бы сняли крышу!»

Прошла минута-другая, опять началось движение, и Алиса услышала, как Кролик произнес: «Одной тачки пока хватит – для начала».

«Тачки ЧЕГО?» – подумала Алиса, и тут же получила ответ. В окно с шорохом влетела россыпь мелких камешков, причем некоторые попали Алисе в лицо. «Я это сейчас прекращу», – подумала она и прокричала: «Перестаньте, плохо будет!» – на что ответом опять была мертвая тишина.

С некоторым удивлением Алиса заметила, что все камешки на полу понемногу превращаются в маленькие пирожки. Тут ее осенила гениальная идея: «Съем один такой пирожок – мой рост изменится, а увеличиваться тут некуда – значит, придется ему уменьшаться».

Итак, она проглотила один пирожок и с наслаждением ощутила, что сокращается в размерах. Как только смогла пройти в дверь, она выбежала из дома и увидела целую стаю маленьких зверьков и птичек. Бедный Билль, оказывается, был ящерицей, находился в центре, поддерживаемый двумя морскими свинками, и в рот ему вливали нечто укрепляющее из бутылки. Увидев Алису, все рванулись к ней, но она побежала изо всех сил и скоро очутилась в густом лесу и в безопасности.

«Сначала надо вырасти опять до правильного размера, – говорила себе Алиса, блуждая по лесу, – а потом надо найти дорогу в этот замечательный сад. Это и будет наилучший план».

План казался хоть куда, это правда, был простым и изящным; но была в нем одна трудность: как к нему приступить? Алиса не имела об этом ни малейшего понятия, и только, на всякий случай, внимательно глядела под ноги и по сторонам, между деревьев. Тут прямо над ее головой раздался лай, и она поспешно посмотрела вверх.

Сверху на нее уставился огромный щенок с большими круглыми глазами. Он неуверенно протягивал лапу, чтобы дотронуться до Алисы. «Цып-цып-цып!» – растерянно позвала Алиса и попыталась ему свистнуть, но от страха ничего не вышло: она ужасно боялась, что он голодный и, скорее всего, съест ее, как ни свисти.

Плохо понимая, что делает, она подняла палочку и протянула ее щенку; в ответ он прыгнул вверх, приземлившись на все четыре лапы, издал радостный вопль и набросился на палку, притворяясь, что это добыча. Алиса спряталась за кустом шиповника, чтобы щенок ее не сбил, но как только она показалась с другой стороны куста, щенок опять набросился на палку с таким рвением, что даже перекувырнулся. Алисе казалось, что она играет в пятнашки с паровозом; ожидая каждую секунду, что ее переедут, она опять спряталась за куст. Тогда щенок начал серию коротких атак на палку, отбегая очень далеко назад и продвигаясь вперед короткими перебежками, причем все время хрипло лаял. Наконец, он сел довольно далеко от палки, тяжело дыша, высунув язык и полузакрыв глаза.

Алиса решила, что это подходящая возможность утечь, и бежала до тех пор, пока не устала до потери дыхания, и пока лай щенка не затих за деревьями.

«И все равно, какой он был пупсик!» – сказала себе Алиса, отдыхая облокотившись на поникший лютик и обмахиваясь листом. – «Как бы я хотела научить его всяким штукам – если только была бы подходящего размера. Ой! Я совсем забыла, что должна как-то вырасти опять. Сейчас... как это делается? Надо что-то съесть... или выпить. Только ЧТО – вот большой вопрос».

Это был, конечно, довольно крупный вопрос. Алиса огляделась вокруг: цветы, трава и ничего подходящего для еды или питья при данных обстоятельствах. Рос, правда, рядом большой гриб размером с саму Алису; она заглянула ПОД него, по обе стороны ОТ него, ЗА него, и ей пришло в голову посмотреть и НА нем.

Она вытянулась, встала на цыпочки и заглянула наверх через край гриба. Ее глаза встретились с глазами большой синей гусеницы мужского пола, восседавшей на шляпке, скрестив руки, спокойно покуривая длинный кальян и в упор не замечая ни Алисы, ни вообще чего бы то ни было.

5. Гусеничный Совет

Гусеница с Алисой долго смотрели друг на друга молча. Наконец, Гусеница вынул кальян изо рта и обратился к Алисе томным, сонным голосом:

«Ты КТО будешь?»

Начало беседы не очень-то вдохновляло, и Алиса довольно застенчиво ответила: «Я-то? Я не знаю сейчас, сэр, – знаю, кем я была с утра. Но, мне кажется с тех пор я несколько раз переменилась».

«Ты про что? – строго спросил Гусеница. – Объяснись!»

«Объясниться я не могу, – ответила Алиса, – потому что, видите ли, объяснять-то придется не себя».

«ЭТОГО не вижу», – сказал Гусеница.

«Вот видите! – ответила Алиса, – а лучше объяснить у меня не выйдет, потому что, во-первых, я и сама себя не понимаю, а во-вторых, я была такая разная сегодня – голова может кругом пойти».

«Не может», – сказал Гусеница.

«Ну, может, у вас ПОКА не может, – сказала Алиса, – но когда придет пора и вам превращаться в Куколку – а когда-нибудь придется, вы же знаете – а потом еще и в Бабочку, – тогда вы почувствуете себя немного необычно, а?»

«Ничего не А!» – сказал Гусеница.

«Ну, значит, у вас это происходит по-другому, – сказала Алиса, – но поверьте, что это очень необычно для МЕНЯ».

«Для тебя! – высокомерно сказал Гусеница. – Да ты КТО?»

На чем они и вернулись к исходной точке беседы. Алисе не очень понравилось, что Гусеница делал все время ТАКИЕ короткие замечания. Она подняла голову повыше и сказала важным тоном:

«Мне кажется, ВАМ полагалось бы представиться первым».

«Почему?» – сказал Гусеница.

Это опять был трудный вопрос, на который у Алисы не нашлось удовлетворительного ответа. Она решила, что Гусеница находится в СЛИШКОМ неприятном расположении духа, и повернулась, чтобы уйти.

«Назад! – позвал Гусеница. – У меня есть для тебя нечто важное!»

Это, конечно, звучало завлекательно; Алиса повернулась и пошла обратно.

«Владей собой!» – сказал Гусеница.

«И все?» – спросила Алиса, изо всех сил стараясь владеть собой.

«Нет», – сказал Гусеница.

Алиса подумала, что делать нечего – можно и подождать, не скажет ли он все-таки чего-нибудь стоящего внимания. Проходила минута за минутой, а он все пускал клубы своим кальяном, не говоря ни слова. Наконец, он расплел руки, вынул кальян изо рта и сказал: «Такты ДУМАЕШЬ, что переменилась, э?»

«Боюсь, что так и есть, сэр, – ответила Алиса. – Я не так помню, как раньше, – и я полчаса не могу удержаться в одном размере!»

«Не помнишь ЧТО?» – сказал Гусеница.

«Ну, я, например, хотела рассказать один стих, а он вышел весь наперекосяк!» – меланхолично ответила Алиса.

«Рассказывай стих про деда», – сказал Гусеница.

Алиса послушно сложила руки, как полагается, и начала:

«Неправильно!» – сказал Гусеница.

«Да, НЕ СОВСЕМ правильно, – робко отозвалась Алиса, – кое-какие слова превратились».

«Неправильно ВСЕ, с начала до конца!» – решительно сказал Гусеница, и несколько минут они молчали.

Гусеница начал первым.

«Какой тебе нужен размер?» – сказал он.

«Да любой, – поспешно ответила Алиса, – только бы он так часто не менялся, знаете ли».

«Я не знаю», – сказал Гусеница.

Алиса уж молчала: никогда, за всю ее долгую жизнь, ей столько не говорили поперек, и она ПОЧТИ потеряла терпение.

«Как сейчас, тебя устраивает?» – сказал Гусеница.

«Ну, ЧУТЬ-ЧУТЬ бы побольше, сэр, можно? – ответила Алиса. – Быть размером с палец ТАК противно!»

«Отличный размер! – гневно сказал Гусеница, выпрямляясь во весь рост и оказавшись как раз с палец длиной. – Мой любимый размер!»

«Но я к нему непривычная», – пожаловалась бедная Алиса. И подумала: «Хоть бы все эти зверюшки были не такие обидчивые!»

«Привыкнешь», – сказал Гусеница, вложил в рот кальян, и снова пошел дым.

В этот раз Алиса терпеливо ждала, пока он опять изволит высказаться. Через минуту-две он отложил кальян, пару раз зевнул освободившимся ртом и встряхнулся. Затем сполз с гриба и пополз в траву, бросив по пути: «Одна увеличивает, другая уменьшает».

«Одна – КТО? Другая – КТО? Или ЧЕГО?» – подумала Алиса.

«Сторона. Гриба.» – сказал Гусеница, как если бы Алиса спросила вслух, и исчез.

Алиса осталась стоять, задумчиво глядя на гриб и пытаясь понять, с какой стороны у него какая сторона, а гриб-то был совершенно круглый, а значит, и вопрос оказался очень трудный. В конце концов она решилась, раскинула руки в стороны и отломила каждой по кусочку гриба.

«Ну, и какая сторона – какая?» – спросила она себя и откусила чуть-чуть из правой руки, чтобы посмотреть. Она немедленно почувствовала сильный удар снизу в челюсть – как оказалось, полученный от своей собственной ноги!

Алиса здорово испугалась от такого мгновенного уменьшения, но нельзя было терять ни секунды, и она попыталась откусить из другой руки. Это получилось не сразу: подбородок прижался к ноге, и нельзя было рта раскрыть, – но в итоге она все же изловчилась проглотить кусочек слева.

«А, наконец-то голова свободна!» – с восторгом воскликнула Алиса, но через секунду с тревогой обнаружила, что плеч нигде не видно, а видна, если поглядеть вниз, одна шея невообразимой длины, поднимающаяся, как ствол для головы, из моря зеленых листьев, которое плескалось внизу.

«Это что еще за зеленое море? – спросила Алиса. – И где, все же, мои плечи? И – ох, ручки вы мои, что же это я вас не вижу?» – Она подвигала руками, но из этого не проистекло никакого видимого эффекта, только зеленые листья далеко внизу вроде бы чуть-чуть пошевелились.

По-видимому, не было никакой надежды доставить руки к голове, и Алиса попыталась опустить голову к рукам. Она с восторгом обнаружила, что шея с этой целью гнется, как змея, в любом направлении. Только она изобразила ею изящный зигзаг, чтобы нырнуть в листву (это были кроны, под которыми она только что бродила), как вдруг резкое шипение заставило ее отпрянуть. Большая голубка била крыльями около самого ее лица, да и по лицу.

«Змея!» – вопила Голубка.

«Я не змея! – возмущенно возразила Алиса. – Отстаньте, пожалуйста!»

«Змея, змея! – повторила Голубка, хотя и менее уверенно, и издала нечто вроде рыдания. – Я ВСЕ пробовала, и ничего на них не действует!»

«Не имею никакого представления, о чем вы говорите», – заметила Алиса.

«И в корнях пробовала, и в откосах пробовала, и в кустах пробовала, – продолжала Голубка, не слушая, – но это же не ужи! Как с ними ужиться!»

Алиса удивлялась все больше, но с вопросами решила подождать, пока Голубка выговорится.

«Мало мне хлопот высиживать эти яйца, – говорила Голубка, – еще высматривай этих змей день и ночь! Три недели – и хоть бы минута сна!»

«Извините, что я вас потревожила», – сказала Алиса, начиная понимать, что имелось в виду.

«И вот я выбрала самое высокое дерево во всем лесу, – продолжала Голубка, и голос ее перешел в визг, – и вот, как раз когда я думала, наконец, насладиться покоем, – вот вам, сваливается на тебя с неба эта извивающаяся мерзость! Ух ты змея!»

«Да НЕ ЗМЕЯ я, говорят вам, – воскликнула Алиса. – Я – это самое...»

«Ну? КТО? – сказала Голубка. – Выдумывай скорее!»

«Я... девочка я, маленькая», – сказала Алиса с довольно большим сомнением в голосе, поскольку не могла забыть, сколько раз сегодня превращалась.

«Де-евочка! МА-АЛЕНЬКАЯ! – произнесла Голубка с глубочайшим презрением. – Ничего себе! Видала я и девочек, бывало, но с такой шеей? Нет-нет! Ты – змея, и даже не спорь! Ты еще скажешь сейчас, что не ешь яиц!»

«Яйца я ем, это правда, – ответила честная Алиса, – но ведь девочки их едят не меньше, чем змеи, если не больше».

«Не верю! – сказала Голубка, – но даже если на секунду поверить, это значит, что они и есть змеи, вот и все».

Мысль была такая интересная, что Алиса замолкла на целую минуту. Голубка воспользовалась этим, чтобы добавить: «Я же вижу: ты ищешь яйца, а какая мне тогда разница, девочка ты или змея?»

«Это большая разница ДЛЯ МЕНЯ, – парировала Алиса, – но, видите ли, я яиц не ищу, а если бы и искала, то не ваши: они ведь сырые».

«Тогда пошла вон!» – сказала успокоенная Голубка и уселась обратно на гнездо. Алиса стала протискиваться вниз между деревьями, и это было непросто, потому что шея то и дело запутывалась в ветках, и голове приходилось останавливаться и ее распутывать. Правда, Алиса скоро вспомнила, что держит где-то куски гриба, и принялась осторожно орудовать ими, откусывая то от одного, то от другого, удлиняясь и укорачиваясь, пока не сумела довести себя до того, что показалось ей обычным ростом.

Последний раз она была своего роста так давно! Ощущение было странное, но за минуту-другую она к нему привыкла и снова стала разговаривать с собой: «Вот и половина плана выполнена! Даже перевыполнена! Но какая путаница в голове от всех этих превращений! Никогда не знаешь, чем будешь через минуту! Ну, к своему росту я вернулась; теперь надо пробраться в этот прекрасный сад – только КАК?»

Тут она неожиданно вышла на открытое место и увидела домик высотой чуть больше метра. «Не знаю, кто тут живет, – подумала Алиса, тут же забыв про свой план, – но являться к ним с ТАКИМ ростом не годится: они упадут в обморок». И она опять принялась покусывать правый кусочек, и носа не высунула из леса, пока не довела свой рост до четверти метра.

6. Свин с перцем

Минуту или две Алиса стояла, глядя на дом и раздумывая, с чего бы начать, как вдруг из леса выскочил лакей в ливрее (лакей – потому что в ливрее, а так лицом он был совершенная рыба) и громко постучал кулаком в дверь. Из двери появился другой лакей в ливрее, круглолицый и с выпуклыми глазищами, как у лягушки. У обоих, как заметила Алиса, были большие напудренные парики на головах и вокруг. Ей стало очень любопытно, в чем тут дело, и она чуть-чуть высунулась из леса послушать.

Лакей-Рыбка начал с того, что вынул откуда-то из-под мышки большущий конверт, в который можно было положить его самого, и подал другому лакею, торжественно приговаривая: «Герцогине. Приглашение. От Королевы. На крокеты». Лакей-Лягушка повторил в том же торжественном тоне, только слегка перепутав слова: «Герцогине. На крокеты. Приглашение. От Королевы».

Затем они оба низко поклонились друг другу, так что букли их париков зацепились и перепутались.

Алиса смеялась над всем этим так, что пришлось убежать назад в лес, чтобы не услышали. Когда она успокоилась и выглянула опять, Рыбы не было, а Лакей-Лягушка сидел прямо на земле у двери, бездумно глядя в небо.

Алиса робко прошла мимо него к двери и постучала.

«Нет ну никакого толку стучать, – сказал лакей, – и причин на то ровно две: первичная – что я с той же стороны, что и ты; вторичная – что там внутри так грохочут, что и хотели бы – не услышат». И действительно, внутри было как-то уж СЛИШКОМ шумно: вопило, чихало и то и дело трещало так, будто все время вдребезги разбивались блюда и кувшины.

«Извините, послушайте, – сказала Алиса, – как я могу войти?»

«В твоем стучании мог бы быть хоть какой-то смысл, – гнул свое Лакей, не слушая Алису, – если бы существовала хоть какая-нибудь дверь между нами. Например, если бы я был снаружи хоть чего-нибудь: ты стучишь – я тебя оттуда выпускаю. Поняла?» Он говорил, все время уставясь в небо, что показалось Алисе определенно невежливым. «Но, может, он иначе не умеет, – сказала она себе, – у него глаза ТАК высоко – почти на макушке. Но уж на вопросы-то отвечать он мог бы?» «КАК мне войти?» – почти прокричала она.

«Я, пожалуй, посижу здесь до завтра..» – заметил Лакей.

В это мгновение дверь сама открылась, вылетела большая тарелка и спланировала прямо в голову Лакею. Она чиркнула его по носу и разбилась вдребезги о ближайшее дерево.

«...Или, может, еще денек-другой», – продолжал Лакей недрогнувшим голосом, как будто ничего достойного его внимания не случилось.

«КАК МНЕ ВОЙТИ?» – еще раз и еще громче повторила Алиса.

«НАДО ли войти? – сказал Лакей. – Вот вопрос, который стоило бы задать себе прежде всего».

Стоить-то оно стоило, но Алисе не понравилось, что ОН ей об этом напоминает. «Это ужасно, – пробормотала она, – как все эти существа любят спорить – хлебом их не корми! С ними с ума сойдешь!»

Лакей, по-видимому, счел необходимым в качестве ответа повторить свое последнее замечание с вариациями: «Да, пожалуй, посижу еще, – сказал он, – еще и еще, хоть так хоть эдак, день за днем...»

«Так что же мне делать?» – спросила Алиса.

«Все, что душа пожелает!» – сказал Лакей и принялся посвистывать.

«Ну, с ним толковать бесполезно, – безнадежно проговорила Алиса, – он совершеннейший болван!» И она сама открыла дверь и вошла.

Это оказалась дверь прямо в кухню большого размера и полную дыма от края и до края. На трехногом табурете в середине, как на троне, края и до края. На трехногом табурете в середине, как на троне, восседала Герцогиня и нянчила ребенка. Повариха, наклонясь над огнем, мешала что-то – видно, суп – в гигантской кастрюле.

Сквозь непрерывное «Апчхи!»

Алиса сказала себе: «Перцу в этом супе явный перебор!»

Перцу и в воздухе было хоть отбавляй. Даже Герцогиня то и дело чихала, а ребенок чихал и плакал попеременно, без отдыха и сна. В кухне было только два существа, которые не чихали: Повариха и большой Кот, который сидел на печи и улыбался от уха до уха.

«Не скажете ли вы мне, пожалуйста, – робко начала Алиса, не зная, полагается ли ей в таком случае говорить первой, – почему ваш Кот так улыбается?»

«Он есть Чеширский Кот, – ответила Герцогиня, – вот тебе почему. Свин!»

Последнее слово прозвучало с такой неожиданной свирепостью, что Алиса даже подпрыгнула, но сразу сообразила, что оно относится не к ней, а к младенцу. Так что она набралась храбрости и продолжала: «А я не знала, что Чеширские коты ВСЕГДА улыбаются, я даже не знала, что коты вообще МОГУТ улыбаться».

«Все могут, – сказала Герцогиня, – а некоторые и делают».

«А я не знала ни одного, кто так делает», – вежливо ответила Алиса, очень довольная, что завязывается вполне светская беседа.

«Ты и вообще-то знаешь немного, – сказала на это Герцогиня, – и это ФАКТ!»

Алисе совсем даже не понравился тон, каким это было сказано, и она решила лучше перевести разговор на другую тему. Пока она придумывала, на какую, Повариха сняла с огня кастрюлю и немедленно принялась бросать что попало в Герцогиню и младенца. Сначала полетела кочерга, потом туда же проследовали соусницы и тарелки – простые и глубокие. Герцогиня совершенно не реагировала на весь этот град, даже когда в нее попадало; младенец же и без того орал так, что без специального исследования нельзя было сказать, больнее ему от ударов или нет.

«О, ПОЖАЛУЙСТА, что вы делаете! – вскричала Алиса, подпрыгивая от ужаса. – О, сейчас снесет его маленький носик!» – тут соусница необычайно крупного размера как раз пролетела так близко к этому носику, что едва не захватила его большую часть с собой.

«Если бы каждый занимался СВОИМ делом, – хрипло проворчала Герцогиня, – все на свете вертелось бы куда веселее».

«А ничего хорошего! – подхватила Алиса, почуяв возможность блеснуть своими знаниями. – Представляете, что стало бы с днем и ночью, если бы свет вертелся повеселее? Ведь земной шар оборачивается за 24 часа...»

«Кстати, о часах, – заметила Герцогиня. – СЕЙЧАС кое-кому отрубят голову!»

Алиса довольно испуганно взглянула на Повариху, но та не восприняла слова Герцогини как руководство к действию и все так же сосредоточенно мешала что-то в супе.

Так что Алиса продолжала: «Двадцать четыре часа? Или все-таки двенадцать? Я...»

«Ох, не трогай ты МЕНЯ, – сказала Герцогиня, – я всегда не выносила математику». – Тут она опять начала нянчить младенца, припеваючи что-то вроде колыбельной и безжалостно встряхивая ребеночка в конце каждого стиха:

Припев чихали хором с участием даже младенца и Поварихи.

Распевая второй куплет, Герцогиня подбрасывала сынка вверх-вниз, при чем он так орал, что Алиса почти не слышала слова:

«На! можешь его понянчить, если он тебе так нравится! – вдруг крикнула Герцогиня Алисе, метнув в нее сыночка. – А я должна идти готовиться к Королевским крокетам!» – и с этим она выскочила из кухни. Повариха наудачу запустила ей вслед сковородкой, но малость промазала.

Алиса с некоторым трудом поймала младенца, так как он оказался существом довольно сложной формы и выставлял руки и ноги во всех направлениях. «Прямо как морская звезда», – подумала Алиса. Когда она его поймала, бедное созданьице храпело как паровоз и извивалось так, что первое время Алиса едва могла его удержать.

Как только она поняла, как это надо делать (к вашему сведению, для этого нужно скрутить его в своего рода узел и крепко ухватить за правое ухо и левую ногу), она пошла с ним на воздух. «Надо забрать это дитя с собой, – думала Алиса, – он тут не жилец: убьют не сегодня так завтра; оставить его с ними – настоящее соучастие в убийстве». Последние слова она проговорила вслух, и младенец откликнулся хрюканьем (у него была такая возможность, так как к этому времени он больше не чихал). «Ты чего хрюкаешь? – сказала Алиса, – это совсем неправильный способ выражать свои чувства».

Но ребенок снова хрюкнул, и Алиса озабоченно взглянула ему в лицо, чтобы понять, в чем дело. Нос у него, конечно, был ОЧЕНЬ курносый и смахивал на пятачок гораздо больше, чем на регулярный нос; и глаза у него были малым-малы для младенца; и вообще, Алисе совершенно не понравился его внешний вид в целом. «Но, может, он просто наплакался?» – подумала она и посмотрела опять, есть ли слезы.

Слез не было. «Если ты собрался и вправду превращаться в Свина, – на полном серьезе сказала ему Алиса, – я с тобой дела иметь не собираюсь. Смотри мне!» Существо опять всхлипнуло (или хрюкнуло – точно нельзя было сказать), и некоторое время они шествовали в молчании.

Алиса только начала размышлять: «Ну, и что я буду с ним делать, когда вернусь домой?» – как он опять хрюкнул, да так мощно, что она поглядела ему в лицо с некоторой тревогой. На этот раз она не могла ошибиться: это был ровно один Свин, ни больше ни меньше. Было довольно странно нести его на ручках.

Итак, Алиса спустила его на землю и с большим облегчением наблюдала, как он мирно поковылял в лес. «Если бы он вырос в ребенка, – сказала она себе, – он был бы ужасный урод, а поросенок из него вышел, по-моему, вполне ничего». И она принялась перебирать в уме знакомых детей, из которых вышли бы отличные свинки, морские и сухопутные, и как раз думала: «Если бы только знать к ним подход, как превращать...» – как с некоторым испугом заметила Чеширского Кота, который сидел на ветке в нескольких шагах перед ней.

Увидев Алису, Кот только ухмыльнулся. Она подумала, что выглядит он добродушно, но все-таки когти ОЧЕНЬ длинные и зубов ОЧЕНЬ много, так что относиться к нему надо с уважением.

«Чеширский Кис...» – довольно робко начала она, не зная, понравится ли ему такое имя; он только шире ухмыльнулся в ответ. «Смотри-ка, пока нравится, – подумала Алиса и продолжала: – Не скажете ли вы мне, будьте так любезны, каким путем мне направиться отсюда?»

«Это довольно сильно зависит от того, в какое место назначения ты хочешь попасть», – ответил Кот.

«Мне не очень важно, куда...» – начала Алиса.

«Тогда не очень важно, каким путем ты направишься», – сказал Кот.

«...Важно только попасть КУДА-НИБУДЬ», – объяснила Алиса.

«О, это легко, – ответил Кот, – попробуй просто долго идти».

Алиса не могла этого отрицать, так что попробовала зайти с другой стороны:

«Что за народец у вас здесь живет?»

«В ЭТОМ направлении, – ответил Кот, подняв правую лапу, – живет Шляпник; а в ТОМ направлении, – он поднял другую лапу, – живет Мартовский Заяц. Нанести визит можно любому: сумасшедшие оба».

«Но я не хочу вращаться в обществе сумасшедших», – заметила Алиса.

«Ну, а где вращаться? – сказал Кот, – сумасшедшие тут все. И я. И ты».

«Как вы догадались, что Я сумасшедшая?» – спросила Алиса.

«Это и так видно, – ответил Кот, – по тому, что ты здесь».

Алису это доказательство совсем не убедило, но она продолжала:

«И как вы сумели обнаружить, что ВЫ сумасшедший?»

«Логически, – сказал Кот. – Начнем от пса – он ведь не сумасшедший, с этим-то ты согласна?»

«Пожалуй», – сказала Алиса.

«Ну вот, – продолжал Кот, – как легко видеть, пес ворчит, когда зол, и виляет хвостом, когда доволен. А я ворчу, когда доволен, и машу хвостом, когда зол. Итак, я сумасшедший, что и требовалось доказать».

«Я бы назвала это: урчание, а не ворчание», – заметила Алиса.

«Обозначать можно как хочешь, – сказал Кот. – Ты идешь сегодня к Королеве на крокеты?»

«Я очень бы хотела, – сказала Алиса, – но меня пока еще не пригласили».

«Увидимся там», – сказал Кот и исчез.

Алису это не очень-то удивило, настолько она привыкла ко всяким сюрпризам. Она все еще глядела на место, оставшееся от Кота, когда он вдруг появился опять.

«Я было забыл спросить, – сказал он, – что стало с Герцогининым сынком?»

«Превратился в свиненка, – спокойно ответила Алиса, как если бы Кот вернулся на дерево естественным путем».

«Этого следовало ожидать», – сказал Кот и опять исчез.

Алиса подождала немного, наполовину уверенная, что он появится опять, но он не появился, и через минуту-другую она пошла дальше, по направлению к Мартовскому Зайцу. «Шляпников-то я видывала, – говорила себе Алиса, – Мартовские Зайцы намного интереснее, а к тому же сейчас май, так что он если и сумасшедший, то не буйный – ну, по крайней мере, не такой буйный, как в марте». Только она это сказала, как, взглянув вверх, опять увидала Кота, угнездившегося на ветке.

«Ты что сказала? – спросил он. – В свиненка или в совенка?»

«Я сказала – в свиненка, – ответила Алиса, – и хорошо бы вы перестали то появляться, то исчезать, да еще так неожиданно; у меня прямо глаза разбегаются».

«Лады», – сказал Кот и в зтот раз исчезал довольно медленно, начиная с кончика хвоста и кончая ухмылкой, которая немного задержалась, в то время, как все остальное уже исчезло.

«Ну, котов без ухмылки я видала часто, – подумала Алиса, – а вот улыбка без кота! Это самая любопытная вещь, какую я здесь видела за всю свою жизнь».

Она прошла совсем немного и увидела дом Мартовского Зайца; она сразу поняла, что сюда ей и нужно, потому что трубы имели форму ушей, а крыша была подбита мехом. Домище был такой большой, что она решилась подойти не раньше, чем откусила кусочек от правой части гриба и довела свой рост до полуметра. Даже после этого она подходила с некоторой робостью, говоря себе: «А если он все-таки буйный? Может, лучше бы я пошла к Шляпнику?».

7. Чай и чайники

Перед домом, под деревом, был выставлен стол, и за ним у Шляпника и Мартовского Зайца происходило чаепитие. Между ними находилась Соня и спала без задних ног, а они обращались с ней как с подушкой: ставили на нее локти и разговаривали поверх ее головы.

«Не очень удобно – по крайней мере, для Сони, – подумала Алиса, – но она спит, значит, ей, наверно, все равно».

Стол был немалый, но вся тройка сгрудилась на одном его конце. «Местов нет! Местов нет!» – закричали они хором, когда увидели, что Алиса направляется к ним. «Местов КУЧА», – возмущенно ответила Алиса и села во внушительное кресло прямо во главе стола.

«Вина хочешь?» – любезным тоном предложил Мартовский Заяц.

Алиса внимательно исследовала стол, но не обнаружила ничего съедобного, кроме чая. «Я не вижу тут вина», – заметила она.

«Его и нет», – отозвался М. Заяц.

«Тогда не очень-то воспитанно с вашей стороны предлагать!» – рассердилась Алиса.

«Тогда не очень-то воспитанно с твоей стороны садиться без приглашения!» – эхом отозвался М. Заяц.

«Это же не ваш ЛИЧНЫЙ стол, – сказала Алиса, – он накрыт на много человек».

«Ты почему не пострижешься?» – впервые заговорил Шляпник. Он разглядывал Алисину голову с профессиональным интересом.

«Вас что, не учили, что переходить на личности невежливо?» – строго спросила Алиса.

На это Шляпник удивленно раскрыл глаза, но ничего не ответил, кроме следующего: «По чему похожи ворон и стол?»

«Наконец-то что-то смешное! – подумала Алиса. – Хорошо, что они начали с загадок. – Я думаю, что узнаю ответ», – добавила она вслух.

«Ты имеешь в виду, что тебе кажется, что у тебя имеется ответ?» – сказал М. Заяц.

«Вот именно», – ответила Алиса.

«Так КАЖЕТСЯ или В ВИДУ?» – продолжал М. Заяц.

«Да это одно и то же, – поспешила ответить Алиса, – что в виду, то и кажется, правда?»

«Не какая ни правда! – сказал Шляпник. – Тогда и «есть все, что шевелится» и «шевелить все, что естся» – одно и то же!»

«Тогда, – добавил М. Заяц, – «нравится все, что есть» и «есть все, что нравится» – одно и то же!»

«Та-а-агда, – неожиданно добавила, позевывая, Соня, – «спать, пока дышится» и «дышать, пока спится» – одно и то же!»

«Правильно, одно и то же – ДЛЯ ТЕБЯ!» – сказал Шляпник, на чем беседа и оборвалась и последовала минута молчания. Тем временем, Алиса вспоминала все, что знала о воронах и столах. Набралось немного.

Молчание нарушил Шляпник.

«Какой сегодня день?» – спросил он Алису, вынимая часы из жилетного кармана, недовольно глядя на них, встряхивая и затем прикладывая к уху.

Алиса чуть-чуть подумала и сказала: «Четвертое».

«Врут! – вздохнул Шляпник. – Правда, всего на два дня – должна быть среда – но все равно. Говорил тебе, часы не мажут маслом!» – добавил он, сердито глядя на Зайца.

«Масло было сливочное», – кротко возразил тот.

«Нуда, но могли попасть крошки, – проворчал Шляпник, – хлебный нож-то зачем брал?»

М. Заяц взял у него часы и грустно осмотрел; затем окунул в свою чашку и снова посмотрел, но ничего не придумал и только повторил, как раньше: «Сливочное было масло».

Алиса глядела через его плечо с некоторым интересом. «Какие смешные часы! – заметила она. – Они показывают число, а не час!»

«Ну да, число – не букву же! – пробормотал Шляпник. – А твои что показывают? Год?»

«Конечно, нет, – бойко ответила Алиса, – но только потому, что Нового Года ждать так долго, и они большую часть времени проводят в старом году».

«Ну и мои ведут себя точно так же», – заметил Шляпник.

Алису этот ответ ошеломил. Слова Шляпника звучали как бы по-английски, но она не могла найти их смысла, как ни старалась. «Я вас не до конца поняла», – сказала она, насколько возможно вежливо.

«А вот Соня тоже спит», – возразил Шляпник и полил ей чаю на кончик носа.

Соня встрепенулась и проговорила, не разлепляя глаз: «Да-да, это я и имела в виду».

«Как загадка? Отгадала?» – спросил Шляпник, опять поворачиваясь к Алисе.

«Сдаюсь, – ответила Алиса, – скажите отгадку».

«Не имею ни малейшего представления», – сказал Шляпник.

«А я еще меньше», – сказал М. Заяц.

Алиса утомленно вздохнула: «Вам что, больше делать нечего как растрачивать время на загадки без отгадок?»

«Вот и видно, что ты ничего не знаешь о Времени, – сказал Шляпник, – поверь МНЕ, его не потратишь, оно само кого хочешь потратит – как моль!»

«Не понимаю», – сказала Алиса.

«Еще бы! – сказал Шляпник, надменно откидывая голову. – Тебе ведь не случалось находиться в присутствии Времени?»

«Кажется, нет, – неуверенно ответила Алиса, – разве что на музыке, когда его приходится отбивать в такт».

«Ну ясно! – сказал Шляпник. – Оно не переносит, когда его пытаются отбивать. Ты бы лучше к нему всей душой, тогда можешь делать с часами что угодно. Смотри: допустим, сейчас девять утра – как раз пора на уроки. Ты только шепнешь словечко Времени, и готово дело: часы обернулись раз-другой – и обед! Половина второго!»

«Дожить бы до этого!» – со вздохом прошептал Мартовский Заяц.

«Это, конечно, было бы здорово, – раздумчиво сказала Алиса, – но, с другой стороны, я не успею проголодаться к обеду, правда?»

«Не сразу, не сразу, – ответил Шляпник, – но ты можешь держаться на половине второго столько, сколько пожелаешь!»

«А вы что, так и устроились?» – спросила Алиса.

Шляпник скорбно покачал головой: «Только не я. Мы поссорились прошлым мартом – ну, как раз когда у НЕГО крышка поехала, – показал он ложечкой не то на М. Зайца, не то на чайник. – Тогда был большой концерт у Королевы Червей, и я должен был свистеть за чайника:

Узнаешь мелодию?

«Кажется, где-то слышала», – ответила Алиса.

«А дальше так, – продолжал Шляпник, –

Тут Соня вздрогнула и, не просыпаясь, принялась подпевать: «как блесна, звезди во сне...» – и не остановилась, пока ее не ущипнули.

«Ну вот, – продолжал Шляпник, – я и первого стиха не закончил, а Королева как загремит: «Ах, он убивать время?! Голову ему самому долой!»

«Какая дикость!» – воскликнула Алиса.

«И с тех самых пор, – печально продолжал Шляпник, – Время отказывается мне служить. И теперь всегда файв-о-клок».

Тут Алису, наконец, осенило: «Так ПОЭТОМУ у вас на столе столько всего чайного?»

«В том-то и дело, – вздохнул Шляпник. – Всегда только время чая, и другого времени нет – даже чтобы чашки помыть».

«Значит, вам приходится пересаживаться?» – спросила Алиса.

«Именно так, – сказал Шляпник, – то есть по мере того, как посуда расходуется».

«А когда вы опять вернетесь к началу, что будет?» – осторожно спросила Алиса.

«Давайте для разнообразия сменим тему, – прервал их, зевая, М. Заяц. – Я вношу предложение, чтобы мадмуазель рассказала нам историю».

«Боюсь, что я не знаю истории», – испуганно сказала Алиса.

«Тогда Соня расскажет!» – закричали оба, – Эй, соня, просыпайся!» – И они опять ущипнули ее, к тому же сразу с обеих сторон.

Соня неторопливо подняла веки. «Я не спала, – проговорила она хриплым тихим голосом, – я, ребята, слышала каждое ваше слово».

«Историю нам!» – велел Мартовский Заяц.

«Да, пожалуйста, историю!» – попросила Алиса.

«И поторопись, – добавил Шляпник, – не то опять заснешь раньше, чем закончишь».

«В некотором государстве, в некотором времени, – затараторила Соня, – жили-были Три Сестры. БЫЛИ они Лоря, Лися и Эдя, ЖИЛИ они в колодце на дне, а ЕСТЬ они...»

«Да, ЧТО они там могли есть?» – прервала Алиса, всегда питавшая большой интерес к питанию.

Соня подумала минуту или две и ответила: «Гущу».

«Вряд ли, – мягко возразила Алиса, – они бы тогда заболели».

«Они и заболели, – подхватила Соня, – да еще КАК!»

Алиса постаралась хоть краем глаза представить, как мог бы выглядеть такой из ряда вон выходящий образ жизни. Она была так озадачена, что спросила только: «Но ПОЧЕМУ они жили на дне?»

«Долить тебе чаю?» – очень серьезно обратился к ней Мартовский Заяц.

«Куда же доливать, – оскорбленным тоном ответила Алиса, – когда я еще ничего и не наливала?»

«Нет ничего легче, – сказал Шляпник, – труднее было бы долить в ПОЛНУЮ чашку».

«А с вами никто не разговаривал», – возразила Алиса.

«Ага, кто теперь переходит на личности?!» – торжествующе провозгласил Шляпник.

Алиса не знала, что на это сказать, и в ответ просто намазала себе кусочек хлеба маслом. Затем она повернулась к Соне и возобновила разговор: «Почему они жили на дне?»

Соня опять подумала минуту или две и сказала: «Потому что это был донный колодец».

«Такого не бывает!» – сердито начала Алиса, но Шляпник и Мартовский Заяц зашикали на нее: «Ш-ш! Ш-ш!», а Соня обиженно заметила: «Если не умеешь себя вести, досказывай сама».

«Нет, пожалуйста, продолжайте вы, – смиренно сказала Алиса, – я больше не буду вмешиваться. Может быть, ОДИН такой колодец есть».

«Какое там один! – негодующе сказала Соня. – Наоборот, это БЕЗДОННЫЕ колодцы бывают только в сказках!» – И, смилостивившись, продолжала:

«И, значит, эти три сестры там себе живали и бывали и добывали...»

«Добывали ЧТО?» – спросила Алиса, совсем забыв, что обещала не вмешиваться.

«Гущу» – немедленно ответила Соня.

«Я хочу взять чистую чашку, – прервал их Шляпник, – давайте пересядем на одно место дальше».

Он пересел, Соня последовала за ним, М. Заяц сел на ее место, и Алисе ничего не оставалось, как неохотно перейти на место М. Зайца. Выиграл от всего этого только Шляпник, а Алиса, довольно сильно проиграла, потому что Заяц как раз успел опрокинуть молочник на свою тарелку.

Опасаясь, что может опять обидеть Соню, Алиса начала очень осторожно: «Но я не совсем понимаю. Где они брали гущу?»

«А где берут воду? – спросил Шляпник. – Сверху всегда вода. На дне всегда гуща. Поэтому гущу берут со дна. Поняла, дурашка?»

«Но они же были НА дне, как же гуща поднималась со дна?» – спросила Алиса у Сони, делая вид, что не замечает последнего замечания.

«Ну да, так и поднималась одна, потом поднималась другая, а потом и третья» – ответила Соня.

Этот ответ так заморочил голову несчастной Алисе, что некоторое время Соня могла продолжать без постороннего вмешательства:

«Да, вот, значит, гущу... и добывали они там до того, что стали им рисоваться всякие вещи – все, что начинается на М». – Тут Соня стала засыпать, зевнула и начала тереть глаза.

«Почему же на М?» – сказала Алиса.

«Почему же нет?» – обиженно ответил М. Заяц.

Алиса молчала.

Тем временем Соня закрыла глаза и собралась захрапеть, но, получив щипок от Шляпника, проснулась, слабо вскрикнув, и продолжала: «Что начинается на М: мышеловки, и марсиане, и меморандумы, и множества – ты ведь читала такое выражение – «многое множество» – представляешь, добывать до того, что оно нарисовалось?»

«Ну, уж если вам нужно мое мнение, – начала совершенно замороченная Алиса, – я не знаю, как...»

«А не знаешь – не говори!» – сказал Шляпник.

Эта последняя порция грубости переполнила чашу Алисиного терпения: она оскорбленно поднялась и пошла прочь. Соня мгновенно заснула, а двое других не обратили никакого внимания на Алисин уход, хоть она и оборачивалась, слегка надеясь, что ее позовут обратно. Когда она обернулась в последний раз, Соню как раз пытались засадить на дно чайника.

«Ну, уж ТУДА я ни в каком случае не вернусь! – говорила себе Алиса, пробираясь сквозь лес – Такого дурацкого чая и таких дураков-чайников я в жизни не видела!»

Только она это сказала, как в одном из деревьев обнаружилась дверца. «Очень любопытно! – подумала она. – Но сегодня все любопытно. С тем же успехом можно войти и сразу». – И она вошла.

Опять она оказалась в длинном зале, около стеклянного столика. «ТЕПЕРЬ-то я знаю, что делать», – сказала она себе и начала с того, что взяла золотой ключик и открыла дверцу в сад. Затем она принялась откусывать от кусочка гриба, лежавшего в кармане, пока не дошла до четверти метра; затем прошла сквозь дверцу по длинному проходу; а ЗАТЕМ, наконец, очутилась в прекрасном саду, среди ярких цветов, клумб и прохладных фонтанов.

8. Королевские крокеты

У входа в сад стоял большой розовый куст; розы на нем были белые, но три садовника поспешно красили их красной краской. Алисе это показалось очень любопытным, она подошла поближе посмотреть, и как

раз услышала, как один говорил другому: «Ты что, Пятерка? Всего меня краской облил!»

«Это не я, – обиженно отозвался Пятерка, – это Семерка толкнул меня под руку».

Услышав это, Семерка поднял голову и сказал: «Так-так, Пятерка! Давай вали с больной головы на здоровую!»

«Ты бы помолчал! – ответил Пятерка. – Сам вчера слышал, как Королева говорила про твою голову, что стоило бы ее снести».

«За что?» – спросил говоривший первым.

«А это уж не твоего ума дело, Двойка ты!» – сказал Семерка.

«Верно, это ТВОЕГО ума дело! – сказал Пятерка и повернулся к Двойке. – Я скажу тебе, за что: его попросили принести поварихе луковицу, он и принес – от тюльпана!»

Семерка швырнул кисть на землю и воскликнул: «Ну, из всех сплетен...» – тут его взгляд упал на Алису, которая наблюдала за ними, и он резко остановился. Остальные тоже оглянулись, и все стали низко кланяться.

«Скажите пожалуйста, – довольно робко начала Алиса, – почему вы красите эти розы?»

Пятерка и Семерка вместо ответа поглядели на Двойку. Тот начал приглушенным голосом: «Видите ли, мисс, какие дела, – этот самый куст должен быть КРАСНЫЙ, а мы по ошибке сделали БЕЛЫЙ, и теперь, если Королева узнает, она нам всем снесет головы с плеч, вот оно как. Так что уж, мисс, мы, сами видите, стараемся, как можем, спины не разгибаем, пока она еще не пришла, чтобы...»

Тут Пятерка, который все время тревожно оглядывался, закричал: «Королева! Королева!» Вся тройка мгновенно побросала свои кисти и саперные лопатки (кроме тех, которые были нашиты на одежду) и упала ничком, носом в землю. Послышалось множество шагов, и Алиса обернулась, чтобы посмотреть на Королеву.

Шествие открывали десять солдат – все при булавах с крестообразными навершиями. Солдаты, как и садовники, были одной формы: прямоугольные и плоские, – причем руки-ноги у них торчали по углам. За ними шли десять придворных, изукрашенных рубиновыми бубновыми каменьями. Далее шли десятеро королевских отпрысков, с червочками на платьях; эти милые деточки так и подпрыгивали, держась за руки. За ними следовали гости, по большей части Короли да Королевы, а среди них и Белый Кролик, которого Алиса сразу узнала. Он говорил торопливо и нервно, невпопад улыбаясь собеседникам, и прошел, не замечая Алисы. Затем выступал Валет Червей, с королевской короной на алой вельветовой подушечке. И замыкали эту грандиозную процессию КОРОЛЬ И КОРОЛЕВА ЧЕРВЕЙ.

Алиса несколько засомневалась, не упасть ли ей лицом вниз, как садовники, но среди известных ей правил поведения при королевских шествиях такого вроде бы не было. «И к тому же, – подумала она, – что толку в этих шествиях, если весь народ будет лежать лицом вниз и никто ничего не увидит?» Так что, как представитель народа, она осталась стоять, где стояла, и подождала, пока процессия приблизится.

Подойдя к Алисе, все остановились и стали на нее смотреть, а Королева суровым тоном сказала Червонному Валету: «Это кто?» Тот только поклонился в ответ и улыбнулся.

«Идиот!» – нетерпеливо вздернула голову Королева и, повернувшись к Алисе, продолжала: «Как тебя звать, ребенок?»

«Имя мое – Алиса, если угодно Вашему Величеству», – очень вежливо ответила Алиса, но про себя добавила: «Да они же просто карточная колода – смешно их бояться».

«А кто – ЭТИ?» – сказала Королева, указывая на трех садовников, которые так и лежали вокруг куста лицом вниз; а так как рисунок у них сзади на рубашках был один и тот же (как, впрочем, и у всех членов колоды, не исключая и саму Королеву), нельзя было определить, кто они – садовники ли, солдаты, придворные или вообще собственные Ее Величества детки.

«Мне-то откуда знать? – вдруг ответила Алиса и изумилась собственной дерзости. – Это совсем не МОЕ дело!»

Королева побагровела от ярости, секунду пыталась испепелить Алису взглядом, причем выглядела при этом как дикий зверь, а затем начала вопить: «Голову ей долой! Голову!..»

«Бред!» – очень четко и громко выговорила Алиса, и королева заткнулась.

Король дотронулся до ее локтя и робко сказал: «Ну что ты, дорогая! Это же всего лишь ребенок!»

Королева гневно отвернулась от него и приказала Валету: «Перевернуть их!»

Валет сделал это, но очень осторожно, носком ноги.

«Встать!» – приказала Королева пронзительным, громким голосом, и три садовника мгновенно вскочили и принялись кланяться сначала Королю и Королеве, потом королевским детям, а потом и всем остальным.

«Отставить! – вскричала Королева. – Вы мне голову вскружили!» – И, повернувшись к розовому кусту, она продолжала: «Вы что здесь делали?»

«Не прикажите казнить, Ваше Величество, – произнес Двойка тоном глубокого смирения, опускаясь на одно колено, – мы намеревались...»

«Вижу! – обрезала его Королева, которая тем временем осмотрела розы. – Головы им долой!» – И шествие продолжилось, за вычетом трех солдат, которые остались выполнять приказание. Приговоренные несчастные садовники метнулись к Алисе за защитой.

«Вот еще!» – сказала она и засунула их в большую цветочную вазу неподалеку. Трое солдат походили-походили туда-сюда минуту-другую, никого не нашли и без лишнего шума потопали вслед за остальными.

«Ну, где их головы?» – заорала Королева.

«Нет больше этих голов, с позволения Вашего Величества!» – проорали в ответ солдаты.

«Правильно!» – крикнула Королева. – Крокеты знаешь?»

Солдаты замолчали и посмотрели на Алису: этот вопрос уже относился к ней.

«Ага!» – заорала Алиса.

«Тогда айда!» – взревела Королева, и Алиса примкнула к шествию, пытаясь угадать, в чем еще ей сегодня придется принять участие.

«Э-э... денек сегодня выдался хороший, не так ли?» – проговорил робкий голосок сбоку. Алиса, оказывается, шла рядом с Белым Кроликом, который искательно заглядывал ей в лицо.

«Да уж, лучше некуда, – подтвердила Алиса, – а кстати, где ваша Герцогиня?»

«Т-с-с! Ч-ш-ш!» – зашипел Кролик. Он тревожно посмотрел через плечо, встал на цыпочки и прошептал Алисе на ухо: «Под смертным приговором!»

«Но за что?» – спросила Алиса.

«Ты, кажется, сказала: ни за что?» – спросил Кролик.

«Нет, почему же, – сказала Алиса, – я ведь ее совсем не знаю. Я спросила, за что».

«Она дернула Королеву за ухо», – объяснил Кролик. Алиса прыснула.

«Ох, тише! – испуганно прошептал Кролик. – Королева услышит! Понимаешь, та опоздала на крокеты, а Королева и говорит судье...»

«По-о местам!» – раздался зычный голос Королевы, и все участники немедленно принялись бегать кто куда, то и дело налетая друг на друга. Правда, через минуту-две все устроилось, и началась игра.

Алиса никогда в жизни не видала такой странной крокетной площадки. Она была вся волнистая, как стиральная доска или кухонная терка; за шары были живые ежи, за клюшки – живые фламинго, за воротца – солдаты, которым приходилось изгибаться дугой и вставать мостиком по двое.

Труднее всего Алисе давалось фламинго. Она сначала удобно пристроила птицу к себе под мышку, так что ноги свисали, а шею можно было выпрямить и головой ударить по шару, то есть ежу. К сожалению, в этот самый момент глупая птица обычно изгибалась и с любопытством глядела Алисе в лицо, да еще с таким простодушным видом, что Алиса от смеха ее едва не роняла. Когда же все-таки удавалось привести клюшку в рабочее состояние, обнаруживалось, что шар перестал быть шаром, развернулся и мирно уползает по своим делам. Кроме всего этого, в любом направлении, куда бы Алиса ни намеревалась послать шар, объявлялся либо пригорок, либо долинка; ну и солдаты, конечно, то и дело распрямляли усталые спины и шли размяться в другой конец площадки. Алиса скоро пришла к заключению, что крокеты – гораздо более трудное блюдо, чем она думала.

Никто не ждал очереди, все играли одновременно и при этом, конечно, ссорились, а то и дрались за право обладания ежом. Очень скоро Королева совершенно рассвирепела, носилась туда-сюда, топая ногами, и примерно раз в минуту приговаривала кого-нибудь к казни, вопя: «Голову ему долой!» или «Голову ей долой!»

Алисе было очень не по себе; правда, она пока еще не успела поссориться с Королевой, но за этим дело не стало бы, «а тогда что со мной будет? – подумала она, – у них тут обезглавить человека – раз плюнуть, удивительно еще, что хоть у кого-то сохранилась голова на плечах!»

Она решила как-нибудь улизнуть и уже искала, куда, но тут заметила какое-то странное явление в атмосфере. Она смотрела на него с удивлением минуту или две, пока, наконец, не разглядела, что это улыбка, и сказала себе: «Это Чеширский Кот – теперь хоть с кем-нибудь можно поговорить».

«Ну как продвигаемся?» – спросил Кот, как только его рот достаточно прорезался, чтобы разговаривать.

Алиса подождала, пока появятся глаза, и тогда кивнула. «Не стоит ничего ему говорить пока, – подумала она, – скоро выйдут уши или хотя бы одно ухо».

Действительно, через минуту проявилась вся голова. Алиса положила на землю фламинго и стала давать Коту отчет об игре, очень довольная, что можно с кем-то поделиться впечатлениями. Кот же, видимо, считал, что проявился вполне достаточно для беседы, и на том остановился.

«По-моему, эта игра – не крокет: они играют нечестно, – довольно жалобно начала Алиса, – и все время так ужасно ссорятся, что саму себя не слышишь, – и у них нет никаких правил, а если и есть, никто их не знает, а если знает, не соблюдает, – и вы не представляете себе, какая путаница оттого, что все живое. Например, мне надо следующим ходом пройти через те ворота, а они гуляют сами видите где. И я только собралась попасть в Королевского ежа, а он увидел МОЕГО ежа и уполз!»

«А как тебе понравилась Королева?» – спросил Кот, приглушив голос.

«Да никак, – сказала Алиса, – она до того...» – тут она как раз заметила, что Королева стоит за спиной и слушает, и продолжила так: «...до того ловко играет, что обязательно выиграет, хоть играть не садись».

Королева улыбнулась и пошла своей дорогой.

«С КЕМ ты говоришь?» – спросил подошедший Король, удивленно взирая на голову Кота.

«Это мой друг Чеширский Кот, – объяснила Алиса, – позвольте представить».

«Не больно-то он мне нравится, – сказал Король, – ну да ладно, пускай целует ручку, если желает».

«Это не очень-то желательно», – заметил Кот.

«Не делай неуместных замечаний, – сказал Король и спрятался за спину Алисы. А главное, не смотри на меня так!»

«Коты могут смотреть на королей, – возразила Алиса через плечо, – об этом даже стих есть. Не на одних же мышей им смотреть при дворе!»

«Ну, все равно, надо его устранить», – весьма решительно заявил Король и позвал Королеву, которая как раз по случаю проходила мимо: «Дорогая! Пожалуйста, прикажи устранить этого кота!»

Королева устраняла любые препятствия всегда одним и тем же проверенным способом. «Голову ему долой!» – сказала она на ходу, даже не оглядываясь на Кота.

«Сейчас приведу палача», – бодро сказал Король и заторопился.

Алиса решила, что в данный момент неплохо бы вернуться посмотреть, как идет игра, тем более что вдалеке Королева кричала с необычной даже для нее яростью. Алиса успела услышать, как она приговорила к высшей мере наказания по крайней мере трех игроков за то, что они пропустили положенный им ход. Ей очень не понравились такие дела, ведь игра совершенно запуталась, и Алиса никогда не была уверена, ее ли ход. Пока что она пошла искать своего ежа.

Еж был очень занят: он дрался с королевским ежом. Алиса подумала, что это отличный момент для коронного удара. К сожалению, ее фламинго забрел на другой конец сада, где довольно беспомощно пытался взлететь на дерево.

Пока Алиса поймала фламинго, пока вернулась – ежи выяснили свои отношения и скрылись в неизвестном направлении. «Ничего страшного, – решила Алиса, – ведь ворота тоже все ушли». По этому случаю она заткнула фламинго под мышку и пошла разговаривать дальше со своим кошачьим другом.

К ее удивлению, вокруг него собралось нечто вроде митинга. Шел спор между Королем, Королевой и Палачом. Они говорили все хором, а остальные молчали, имея при этом весьма несчастный вид.

Как только появилась Алиса, стороны бросились к ней, чтобы рассудила, и наперебой повторяли свои аргументы, так что было нелегко разобрать суть дела с необходимой точностью.

Аргумент у Палача был прост: голову не отрубишь, если не от чего, а для этого нужны плечи; без них он никогда не работал и начинать не собирается, в его-то годы.

Аргумент Короля состоял в следующем: все, у чего есть голова, может быть обезглавлено, и нечего увиливать и нести всякий вздор.

Аргумент Королевы был самый убедительный: если КТО-НИБУДЬ не сделает ЧТО-НИБУДЬ, причем СЕЙЧАС ЖЕ и даже еще быстрее, головы отрубят ВСЕМ, без разбора. (Именно это последнее обстоятельство и вызвало такую озабоченность присутствующих.)

По рассмотрении дела, Алиса не смогла вынести заключения и заметила только: «Он Герцогинин, спросите лучше у НЕЕ».

«Она в заключении», – сказала Королева и велела палачу: «Доставь ее сюда».

Палач положил меч и помчался стрелой.

Тут голова Кота стала понемногу бледнеть и растворяться, и к моменту, когда была доставлена Герцогиня, голова совершенно исчезла. Так что Король и Палач побегали туда-сюда без видимого результата, а остальная компания тем временем вернулась к игре.

9. Телепахины истории

«Ты представить не можешь, как я рада тебя видеть опять, дружище!» – сказала Герцогиня, дружески взяла Алису под руку, и так они пошли дальше.

Алиса была очень рада обнаружить Герцогиню в таком хорошем настроении, и сказала себе, что это от перца она так лютовала в кухне.

«Когда Я буду Герцогиней, – хоть шансов на это и немного – я ВООБЩЕ уберу перец из своей кухни. Суп прекрасно может без него обойтись. Может, все такие раздражительные как раз потому, что в них много перцу? А кислые потому, что в них уксус бродит, а горечь в них – от редьки с хреном? – Алиса была очень рада найти в этой путанице хоть один закон. – А детки – сладкие, и все отчего? От пряников и леденцов. Жаль, взрослые этого не знают – не так жались бы на сладости, и самим было бы лучше!»

За этим интереснейшим открытием Алиса совсем забыла про Герцогиню и вздрогнула, когда та сказала прямо над ухом: «Ты о чем-то думаешь, дорогая моя, и забываешь разговаривать. Не могу сразу сказать тебе, какая мораль отсюда вытекает, но со временем вспомню».

«А может, никакая и не вытекает?» – рискнула заметить Алиса.

«Ну-ну, дитя! – сказала герцогиня. – Мораль есть повсюду и всегда вытекает – надо только прислушаться». Сказав это, она теснее прижалась к Алисе.

Алисе такая близость не очень понравилась – во-первых, потому что Герцогиня была ОЧЕНЬ уж некрасивая, а во-вторых, но не в последних, потому что роста она была как раз такого, чтобы положить подбородок Алисе на плечо, и подбородок этот был очень острый. Впрочем, Алиса, не желая обидеть Герцогиню, терпела как могла.

«Игра, кажется, наконец сдвинулась с места», – сказала она, чтобы поддержать беседу.

«О да, – сказала Герцогиня, – а мораль из этого вытекает вот какая: любовь, любовь, ты движешь целый свет!»

«Кто-то говорил, что свет движется быстрее оттого, что все занимаются своим делом», – шепнула Алиса.

«Ну да! Это ведь то же самое, – ответила Герцогиня, врезаясь своим подбородочком в Алисино плечо, – а мораль из этого факта вытекает вот какая: была бы идея – а звук найдется».

«Как она любит, чтобы из всех мест вытекала мораль!» – подумала про себя Алиса.

«Ты, я вижу, удивляешься, почему я не обниму тебя за талию? – спросила Герцогиня после некоторой паузы, – это потому, что мне неизвестно, какого нрава твое фламинго. Поставить эксперимент?»

«Может укусить», – дипломатично ответила Алиса, которую такие эксперименты совсем не соблазняли.

«Как это верно! – сказала Герцогиня, – фламинго кусается как перец. Из чего вытекает мораль: узнают птицу по полету.

«Только перец – не птица», – заметила Алиса.

«Как всегда, верно, – сказала Герцогиня, – какая у тебя светлая голова!»

«Может, он – минерал, как соль?» – спросила Алиса.

«Совершенно верно, – ответила Герцогиня, которая, видимо, решила во всем соглашаться с Алисой, – тут рядом есть большие месторождения перца. А их них вытекает мораль, и вот какая: чем ближе до моего места рождения, тем дальше до твоего места рождения».

«Вспомнила! – воскликнула Алиса, не обращая внимания на последнее замечание, – это растение, хоть и кажется непохоже!»

«Вполне с тобой согласна, – сказала Герцогиня, – а мораль из этого вытекает вот какая: будь тем, чем хочешь казаться – или, говоря точнее, никогда не воображай себя не иной, чем та, какой, как может показаться другим, ты была или могла бы быть, не иначе как являясь такой, какая могла бы им показаться другой».

«Я бы лучше оценила ваши слова, – любезно сказала Алиса, – если бы они были записаны: я не успеваю следить за полетом вашей мысли».

Польщенная Герцогиня ответила: «Это что по сравнению с тем, что я могла бы сказать, если бы захотела!»

«О, спасибо, не стоит утруждать себя», – заметила Алиса.

«Не стоит благодарности, – ответила Герцогиня, – больше того, дарю тебе ВСЕ, что до сих пор сказала!»

«Скромный подарок! – подумала Алиса. – Хорошо хоть, что не на день рождения!» – Но сказать это вслух она не осмелилась.

«Опять думаем?» – спросила Герцогиня, снова втыкая Алисе в плечо свой остренький подбородок.

«Имею право!» – довольно раздраженно откликнулась Алиса.

«Как свинья имеет право летать, – сказала Герцогиня, – а м-м...»

Тут, к огромному удивлению Алисы, голос Герцогини сник прямо посредине ее любимого слова «мораль», а рука, которой она держала Алису, начала дрожать. Алиса подняла глаза и увидела Королеву, стоявшую перед ними со скрещенными руками и грозовым видом.

«Прекрасный денек, Ваше Величество!» – начала Герцогиня тихим, робким голосом.

«Вот что, делаю тебе последнее серьезное предупреждение! – выпалила Королева, ударив ногой в землю. – Что-то сейчас отлетит: либо ты, либо твоя голова! Считаю до одного и даже меньше! Выбирай!»

Герцогиня выбрала и отлетела.

«Возвращаемся к игре», – сказала Алисе Королева. Та была слишком напугана, чтобы отвечать, и молча поплелась за ней к крокетной площадке.

Гости, оказывается, воспользовались уходом Королевы и сидели в тени; увидев ее, они вскочили и побежали играть. Королева на это заметила только, что минута промедления будет стоить им жизни.

Пока они играли, она поминутно ссорилась то с одним, то с другим, и кричала: «Голову ему долой!» или «Голову ей долой!»

Тех, кто уже получил приговор, брали под стражу солдаты, которые при этом, конечно, уже не могли работать воротами. Так что через полчаса ни одних ворот не осталось, а все игроки были под стражей и приговорены к высшей мере, исключая Короля, Королеву и Алису.

Тогда, наконец, Королева оставила любимое занятие и, еще тяжело дыша от возбуждения, обратилась к Алисе: «Видела Телепаху?»

«Нет, – сказала Алиса. – Я даже не знаю, что это такое».

«Это одна такая телятина, из которой подделывают черепаховый суп», – ответила Королева.

«Не видела и не слышала», – сказала Алиса.

«Тогда пошли, – сказала Королева, – послушаешь ее историю».

И они ушли – как раз вовремя: Алиса успела услышать, как Король тихо сказал, не обращаясь ни к кому в отдельности: «Вы все пока что помилованы!» – «Ну хоть это хорошо! » – сказала она себе, так как ее очень заботили неисчислимые казни, которые назначила Королева.

Скоро перед ними предстал Грифон. Впрочем, он не стоял, а лежал и спал крепким сном на солнышке.

«Подъем, бездельник! – сказала Королева. – Отведи эту юную особу к Телепахе – пусть послушает ее историю. А я возвращаюсь присмотреть за своими казнями». И она ушла, оставив Алису наедине с Грифоном. Алисе его вид не очень понравился, но вообще-то, подумала она, с ним безопаснее, чем с этой дикаркой Королевой. Так что она осталась.

Грифон приподнялся и протер глаза. Затем он проследил, как Королева удаляется из виду. Затем фыркнул. «Ну и смех!» – сказал он, наполовину себе, наполовину Алисе.

«Что – смех?» – спросила Алиса.

«Да вот ЭТА, – сказал Грифон. – Это все ейные фантазии – никто никого никогда не казнит, ей-ей. Ладно, пошли!»

«Все здесь говорят: пошли! – подумала Алиса, покорно следуя за ним, – никогда мной столько не командовали, никогда в жизни!»

Они прошли чуть-чуть и увидели Телепаху. Она одиноко сидела вдалеке, пригорюнившись, на выступе скалы и вздыхала так, будто у нее сердце разрывалось. Алиса от души ее пожалела. «В чем ее печаль?» – спросила она Грифона, и тот ответил почти так же, как раньше: «Это все ейные фантазии – нет у ней никакой печали, ей-ей. Пошли!»

И они подошли к Телепахе, которая поглядела на них большими глазами, полными крупноразмерных слез, но ничего не сказала.

«Эта тут вот, как ее, юная особа, – сказал Грифон, – хочет знать твою историю, и точка».

«Я расскажу! – отозвалась Телепаха глубоким, звучным голосом. – Садитесь вы оба и ни слова, пока не кончу!»

Они сели, и никто не проронил ни слова. Прошло несколько минут, и Алиса подумала: «Как она может ВООБЩЕ кончить, пока не начала?» – Но она терпеливо продолжала ждать.

«Некогда, – наконец произнесла Телепаха с глубочайшим вздохом, – я была ЧЕРЕпахой».

Эти слова сопровождались еще более длительным молчанием. Только иногда его нарушал звук «К-х-г-ррр!», издаваемый Грифоном, да оживляли непрерывные тяжелые вздохи Телепахи. Алиса почти уже встала, чтобы сказать: «Спасибо за интереснейшую историю», – но ей все казалось, что за душой у рассказчицы должно быть еще что-то, так что она все-таки продолжала сидеть.

«Когда мы были молодые, – наконец продолжила Телепаха чуть более спокойно, хотя все еще со всхлипами, – мы ходили в морскую школу. Нас учила старая Черепаха, которую мы называли Пила-рыба...»

«Почему? Она же не могла одновременно быть пилой-рыбой?» – прервала Алиса.

«Потому что она нас все время пилила хорошо наточенной пилой, – сердито ответила Телепаха, – что-то ТЫ туповата!»

«Стыдно тебе спрашивать такие ПРОСТЕЙШИЕ вещи», – добавил Грифон, и они оба в молчании уставились на бедную Алису так, что она готова была сквозь землю провалиться, если бы еще было куда. Наконец, Грифон сказал Телепахе: «Давай живее, сестренка, кончай телепаться! Завела, понимаешь, волынку на целый день!» – и та продолжала:

«Да-да, мы ходили в МОРСКУЮ школу, и ты не поверишь...»

«Разве я сказала, что не поверю?» – прервала ее Алиса.

«Конечно, сказала», – ответила Телепаха.

«И не думай возражать!» – добавил Грифон прежде, чем Алиса успела возразить.

Телепаха продолжала: «Мы получили самое лучшее водное образование – ходили в школу буквально каждый день...»

«Я тоже ходила в школу днем, – сказала Алиса, – можете этим не так уж гордиться».

«И на дополнительные?» – слегка озабоченно спросила Телепаха.

«Да, – сказала Алиса, – на французский и музыку».

«А на стирку?» – быстро спросила Телепаха. «Еще чего!» – негодующе ответила Алиса.

«Ага! Тогда твоя школа была не высшего класса, – с большим облегчением сказала Телепаха. – А у нас в счете за дополнительные всегда стояло: французский, музыка И стирка!»

«Зачем она вам – на дне моря?» – сказала Алиса.

«Я ее и не проходила – не могла себе позволить, – сказала Телепаха со вздохом. – Я ходила только на базовый курс – без него не проживешь!»

«Это что?» – осведомилась Алиса.

«Водна́я лесть, – ответила Телепаха, – а также четыре действия морской арифметики: Служение, Почитание, Унижение и Умаление».

«А как вы делали Унижение?» – спросила Алиса.

Грифон поднял обе лапы в знак изумления. «Ты не знаешь, как делается Унижение?! – воскликнул он. – Ну, как делается возвышение, ты ведь знаешь, правда?»

«Да, – нерешительно ответила Алиса, – это когда кого-нибудь приподнимают НАД... над ним самим».

«Ну вот, – продолжал Грифон, – а унижают в море, погружая кого-нибудь В... самого себя. Ты что, двоечница, что этого не знаешь?»

Алису это совсем не вдохновило на дальнейшие расспросы, так что она повернулась к Телепахе и спросила: «А еще что вам приходилось учить?»

«Ну, например, морские Истории, старые и новые, – отвечала Телепаха, считая на пальцах, то есть на плавниках, – Подводоведение, Верчение – учитель Верчения был старый угорь; он приходил раз в неделю и учил нас Верчению и Сованию».

«А эти предметы на что похожи?» – спросила Алиса.

«Не имею возможности их показать тебе, – отвечала Телепаха, – я уже не такая гибкая, как бывало, а Грифон ничего этого не проходил».

«Времени не было, – сказал Грифон, – зато я ходил к учителю Классики. Он был старый Глупыш, вот что я тебе скажу. Преподавал Классику, а обожал Сочи и Ростов».

«Я к нему не ходила, – со вздохом сказала Телепаха, – говорят, у него еще . подпольно изучали Биологию – Три Листа и Очковых?»

«А как же, а как же», – сказал Грифон, тоже ностальгически вздыхая, и оба создания печально уткнули головы в лапы.

Алиса поторопилась сменить тему: «А сколько часов в день у вас продолжались занятия?»

«Не занятия, а отнятия, – сказала Телепаха, – десять часов в первый день, девять во второй, и так далее».

«Какой необычный план отнятий!» – воскликнула Алиса.

«Совсем даже обычный, – заметил Грифон, – потому они в море и называются отнятия: каждый день отнимается по часу».

Это была такая новая идея для Алисы, что она немного посчитала в уме перед тем, как задать следующий вопрос. «А на одиннадцатый день – что, каникулы?»

«А как же», – сказала Телепаха.

«А на двенадцатый?» – быстро продолжала Алиса.

«Хватит об отнятиях, – решительно прервал ее Грифон, – пора рассказать ей что-нибудь об игрищах».

10. Танцуют раки

Телепаха глубоко вздохнула и вытерла глаза тыльной стороной плавника. Затем посмотрела на Алису и попыталась что-то сказать, но не могла: ее душили слезы. «Ровно кость в горле, ей-ей» – проворчал Грифон и принялся трясти ее и шлепать по спине. Наконец, Телепаха вновь приобрела голос и, струя потоки слез по щекам, начала:

«Ты, наверное, не так много жила в воде» – («Совсем немного», – ответила Алиса) – «и, может быть, не имела случая познакомиться с Раком» – (Алиса начала было: «Однажды я пробовала...» – но вовремя остановилась и сказала: «Нет-нет») – «так что ты не можешь знать, какое наслаждение – танцевать с Раком».

«Нет, конечно, – сказала Алиса. – А что это за танец?»

«Ну, это, – сказал Грифон, – вы, значит, это, выстраиваетесь вдоль берега...»

«В две шеренги! – воскликнула Телепаха. – Черепахи, тюлени, селедки – все что угодно; потом убираете прочь медуз...

«А это тебе не раз-два и готово», – вставил Грифон.

«Делаешь два шага вперед...»

«С раком под руку!» – крикнул Грифон.

«Ну да, – сказала Телепаха, – делаешь еще два шага вперед, поворачиваешься к партнеру...»

«Меняешься с ним раками и с раком пятишься назад», – добавил Грифон.

«А потом, – продолжила Телепаха, – потом, представляешь, ты бросаешь...»

«Раков!» – выпалил Грифон, подпрыгнув в воздух.

«...Так далеко в воду, как можешь...»

«Плывешь за ними!» – воскликнул Грифон.

«Делаешь курбет в воде!» – крикнула Телепаха, чудно́ подпрыгивая на месте.

«Опять смена раков!» – оглушительно завопил Грифон.

«Назад на берег – и... это первая фигура танца», – сказала Телепаха неожиданно севшим голосом, и оба создания, которые только что прыгали как очумелые, тихо сели, опять пригорюнились и стали глядеть на Алису.

«Это, наверное, очень красивый танец», – робко сказала она.

«Хочешь посмотреть?» – спросила Телепаха.

«Очень», – отозвалась Алиса.

«Давай попробуем первую фигуру! – сказала грифону.

«Давай попробуем первую фигуру! – сказала грифону Телепаха. Обойдемся пока без раков. Петь-то кто будет?»

«Пой ты, – сказал Грифон. – У меня что-то горло болит».

И они начали вдохновенно выплясывать вокруг Алисы, то и дело приближаясь и соответственно наступая ей на ноги, а также размахивая лапами и ластами, чтобы отбивать такт. При этом Телепаха распевала (весьма протяжно и печально):

«Спасибо, было очень интересно наблюдать, как вы танцуете, – сказала Алиса, очень довольная, что танец, наконец, кончился, – и мне так нравится эта смешная песня о треске!»

«Кстати о треске, – сказала Телепаха, – она... ну, ты ее видела, конечно?»

«Да, – сказала Алиса, – очень часто, в обе...» – тут она запнулась.

«Не знаю, в какие «обе», – сказала Телепаха, – но если ты ее видела так часто, ты, конечно, знаешь, на что она похожа?»

«Пожалуй, – задумчиво сказала Алиса, – У нее хвост в зубах, и сверху – крошки».

«Положим, никаких крошек на ней нет, – сказала Телепаха, – а если бы и были, все смылись бы в море. Но насчет хвоста в зубах это правда, а причиною тому...» – тут она зевнула, закрыла глаза и сказала Грифону:

«Расскажи ей про причину и вообще».

«Причина тут в раке, – начал Грифон, – она хочет танцевать с раком, и точка. Вот ее, значит, бросают в воду. Вот она, значит, все летит и летит. Вот, значит, хвост попадает промеж зубов. Вот его, значит, и не вынуть. Вот.»

«Спасибо, – сказала Алиса, – было очень интересно. Я никогда столько треску не слышала».

«Про треску можешь услышать и больше, ежели желаешь, – сказал Грифон. – Знаешь, отчего она прозывается треска?»

«Никогда не задумывалась, – ответила Алиса. – Отчего?»

«Чистят ей, значит, ботинки, – сказал Грифон многозначительным тоном, – гнут туда-сюда, она, бедняга, и трещит».

Алиса была поражена необыкновенно. «Чистят ботинки?» – изумленно спросила она.

«Ну да, – сказал Грифон, – ТВОИ-то ботинки чем чистят? Отчего они так блестят?»

Алиса посмотрела на свои ботинки, немного подумала и сказала: «Щеткой, НАВЕРНОЕ».

«Ну вот, – внушительно продолжал Грифон, – а под водой простой щеткой нельзя, их и чистят трещоткой, или, по-вашему, по-сухопутному, треской. Теперь ты ЗНАЕШЬ».

«А из чего ДЕЛАЮТ ботинки под водой?» – с огромным интересом спросила Алиса.

«Подметки – из селедки, дратвы – из плотвы, – нетерпеливо сказал Грифон, – а подбивка на рыбьем меху. Любой моллюск это знает.»

«Если бы я была треской, – сказала, не слушая, Алиса, в голове которой еще вертелась песня, – я бы сказала улитке: ну и оставайся, я пойду без тебя».

«Это не годится, – сказала Телепаха, – умная рыба не станет оставлять улитки».

«Правда?» – удивленно спросила Алиса.

«Конечно, – ответила Телепаха, – да если бы МОЯ знакомая рыба что-нибудь натворила, я бы первым делом спросила: остались улитки?»

«Вы имеете в виду УЛИКИ?» – спросила Алиса.

«Что имею, то и в виду», – оскорбленно отозвалась Телепаха. А Грифон добавил: «Лучше расскажи про СЕБЯ».

«Я могу рассказать вам свои ПРИКЛЮЧЕНИЯ, – неуверенно начала Алиса, – но только с утра, потому что вчера я была не я».

«Вот это все нам и растолкуй», – сказала Телепаха.

«Нет-нет, сначала приключения! – нетерпеливо воскликнул Грифон. – Толковать – это так долго!»

Алиса начала им рассказывать свои приключения с того момента, как увидела Белого Кролика. Оба создания ОЧЕНЬ широко раскрыли глаза и рты и так и прильнули к Алисе с обеих сторон, так что она чувствовала себя не очень приятно, но понемногу набралась храбрости. Слушатели хранили полное молчание, пока она не добралась до того, как рассказывала Гусенице стих про деда, а все слова вышли неправильно. Тут Телепаха глубоко вздохнула и произнесла: «Оч-чень интересно!»

«Интересней некуда», – заметил Грифон.

«Все вышло неправильно! – задумчиво повторила Телепаха. – Хотела бы Я посмотреть, как это у нее выходит. Скажи ей, чтобы начинала», – обратилась она к Грифону, как будто тот имел над Алисой какую-то власть.

«Встань и расскажи про чайник – как он свистит», – велел Грифон.

«Как эти существа ОБОЖАЮТ командовать и заставлять повторять уроки! – подумала Алиса. – Не лучше, чем в школе». Все же она встала и начала рассказывать стих, но голова ее была еще так полна раками и морем, что слова опять прозвучали очень странно:

«В МОЕ время рак свистел иначе», – сказал Грифон.

«Я этого никогда раньше не слышала, – сказала Телепаха, – но звучит как незаурядный бред».

Алиса ничего не ответила; она села и уткнула лицо в руки, в отчаянии, что ничего уже никогда не будет происходить так, как надо.

«Хотела бы я, чтобы это растолковали», – сказала Телепаха.

«Она не может, – быстро ответил Грифон. – Иди дальше», – сказал он Алисе.

«Ну хоть насчет глаза? – настаивала Телепаха. – КАК это его распрямляют?»

«Это такая фигура в танцах», – сказала Алиса, но она чувствовала, что ей совершенно задурили голову, и страстно желала переменить тему.

«Иди дальше, – нетерпеливо повторил Грифон, – про то, как подают на стол».

Алиса не осмелилась ослушаться, хотя знала заранее, что все получится неправильно, и пошла дальше, причем голос ее дрожал:

«Какой смысл рассказывать всю эту дребедень, – прервала ее Телепаха, – если ты ее не растолкуешь? Лично я ничего более путаного еще не слышала».

«Да уж, лучше перестань», – подтвердил Грифон, и Алиса была только рада послушаться.

«Может, попробовать еще фигуру из рачьих танцев? – предложил Грифон. – Или ты предпочитаешь, чтобы Телепаха спела?»

«Да, да, пожалуйста, пусть Телепаха будет так добра и споет!» – ответила Алиса с такой радостью, что Грифон довольно обиженно сказал: «Хм-м! Действительно, о вкусах не спорят! Ладно, спой ей про Черепаховый Суп!»

Телепаха глубоко вздохнула и начала, иногда задыхаясь от рыданий:

«И тут опять припев!» – закричал Грифон, и только Телепаха принялась его повторять, как издалека донесся возглас: «Суп идет!»

«Айда!» – крикнул Грифон и, схватив Алису за руку, понесся прочь, не дожидаясь конца песни.

«Суп или суд?» – спросила, задыхаясь на бегу, Алиса, но Грифон только повторил: «Айда!» – и побежал еще быстрее. И все тише и тише доносились до них на крыльях вечернего бриза меланхолические слова:

11. Краденые крокеты

Король и Королева, все в червах, сидели на троне. Вокруг них была толпа – всевозможные птички и зверушки, а также карточная колода в полном составе. Перед ними в цепях стоял Валет, по обе стороны от него – стража, а рядом с Королем – Белый Кролик, имея в одной руке фанфару, а в другой – пергаментный свиток.

Посреди суда стоял стол, на нем – волнистый поднос, а на подносе – крокеты. Этот крокетный стол выглядел так аппетитно, что Алиса вспомнила, что проголодалась. «Скорей бы заканчивали торжественную часть, – подумала она, – и переходили к банкету!» Но чувствовалось, что до этого еще далеко, и чтобы скоротать время, она принялась разглядывать все вокруг.

Алиса никогда раньше не бывала в суде, но читала, и была очень довольна собой, когда обнаружила, что знает почти все. «Это судья, – сказала она себе, – потому что в парике».

(Между прочим, В парике был Король, а НА парике у него была коронка – посмотрите на картинку – это было не очень красиво, а судя по выражению его лица, и не очень удобно.)

«А это, конечно, скамья присяжных, – говорила себе Алиса, – а эти двенадцать существ (ей пришлось выразиться именно так, потому что одни из них были животные, а другие – птицы) – наверное, присяжные заседатели». Последнее слово она повторила дважды или трижды, очень гордая, что знает его значение, в отличие от большинства девочек ее возраста. Тем не менее, просто «присяжные» подошло бы ничуть не хуже.

Эти самые присяжные, заседая, непрерывно что-то писали на маленьких грифельных досках – каждый на своей.

«Что они пишут?» – прошептала Алиса Грифону. – Что они МОГУТ писать, когда процесс еще не начался?»

«Они пишут внизу свои подписи, – прошептал в ответ Грифон, – боятся, пока суд да дело, забыть, как их звать».

«Вот дураки!» – негодующе и громко произнесла Алиса, но тут же остановилась, потому что Белый Кролик воскликнул: «Молчать, в зале!», а Король надел королевские очки и стал разглядывать, кто посмел открыть рот.

Алиса видела так ясно, как будто смотрела присяжным через плечо, как они пишут «Вот дураки!» на своих досках, и даже как некоторые не знают, как пишется «дураки», и подглядывают у соседа. «Вот каша будет у них на досках к концу суда!» – подумала Алиса.

У одного заседателя скрипело перо. Этого уж Алиса НЕ МОГЛА вынести, обошла зал суда по стеночке, зашла за спину и выдернула сзади перо. Это произошло так быстро, что бедное созданьице (между прочим, это был Ящер Билль) не поняло, что случилось, начало искать перо, а когда не нашло, стало писать пальцем и продолжало так до самого конца суда. Это было совершенно бесполезно: палец не оставлял ни малейшего следа на доске, но, по крайней мере, не очень скрипел.

«Герольд, обвинительное заключение!» – сказал Король.

Тут Белый Кролик поднял фанфару и прогудел в нее трижды, затем свободной рукой развернул пергаментный свиток и прочел вот что: (и НЕДОпрочитал10 вот что)

«Ваше решение?» – обратился Король к присяжным.

«Нет-нет, рано! – поспешно вмешался Кролик. – Сначала еще много чего!»

«Тогда вызвать первого свидетеля», – сказал Король, и Белый Кролик опять трижды подул в трубу и провозгласил: «Номер Раз!»

Номером Раз был Шляпник. Он нес в одной руке чашку, а в другой – надкусанный кусок хлеба с маслом. «Прошу прощения, Ваше Величество, – начал он, – я еще не кончил свой чай, когда меня вызвали.

«ДОЛЖЕН был кончить! – сказал Король. – Когда начал?»

Шляпник поглядел на Мартовского Зайца, который вошел за ним, под руку с Соней. «Четырнадцатого марта, что ли», – неуверенно сказал он.

«Пятнадцатого!» – поправил М. Заяц.

«И шестнадцатого», – добавила Соня.

«Запишите», – обратился Король к присяжным, и те с готовностью записали все три даты, потом сложили итог, выразили его по старому и новому стилю и перевели шиллинги в пенсы.

«Шляпу сыми!» – сказал Король Шляпнику.

«Не могу – не моя», – ответил Шляпник.

«Краденая!» – воскликнул Король, поворачиваясь к присяжным, которые незамедлительно отразили этот факт у себя на досках.

«Да нет, я их продаю, – объяснил Шляпник. – У меня своих нет, я ведь профессионал».

Тут уж Королева надела королевские очки и в упор уставилась на Шляпника. Тот побледнел и заерзал.

«Давай показания! – приказал Король. – И не дрожи, а то казню на месте».

Это замечание нисколько не успокоило свидетеля: он стал еще чаще переминаться с ноги на ногу, испуганно поглядывая на Королеву, и смешался до того, что вместо хлеба с маслом откусил кусок чайной чашки и принялся его прожевывать.

В этот момент Алиса почувствовала какое-то странное ощущение. Она довольно долго не знала, что это, но потом поняла: она опять начала расти. Поначалу она хотела выйти из суда, но потом решила сидеть до тех пор, пока ей хватает места.

«Ты что так давишь? – возмутилась Соня, сидевшая рядом. – Я дышать не могу!»

«Извините, – кротко ответила Алиса. – Я, кажется, расту».

«Не имеешь права ТУТ расти!» – сказала Соня.

«Какая чепуха! – посмелее ответила Алиса. – ВСЕ всегда растут, вы что, не знаете?»

«Ну, Я расту нормально, а не с такой идиотской быстротой», – обиженно сказала Соня, поднялась и перешла в другой конец зала.

Королева все разглядывала Шляпника, и как раз когда Соня пересекала зал, сказала одному из своих офицеров: «Принести мне список исполнителей с последнего концерта!» Услышав это, несчастный Шляпник заерзал так, что с него сполз сначала один ботинок, а потом и другой.

«Давай сюда показания! – сердито повторил Король. – А то я казню тебя, дрожи не дрожи!»

«Я бедняк, Ваше Величество, – начал Шляпник дрожащим голосом, – я только начал чай – неделю назад, а то и меньше – и хлеб с маслом тонкий, как бумага, а тут еще чайник звенит...»

«ЧТО звенит?» – переспросил Король.

«Что? – ответил Шляпник, – ну, началось оно как чайник...»

«Сам знаю, что ЧТО начинается, как ЧАЙНИК, – сурово сказал Король, – ты ЧТО мне голову морочишь? Дальше!»

«Я ну ТАКОЙ бедный человек, – продолжал Шляпник. – А дальше ВСЕ зазвенело, и если бы Мартовский Заяц не сказал...»

«Я и не сказал!» – быстро прервал его М. Заяц.

«Потом сказал!» – настаивал Шляпник.

«Отрицаю!» – воскликнул М. Заяц.

«Отрицает, – сказал Король заседателям, – поставьте перед всем этим знак отрицания».

«Ну тогда, значит, Соня сказала», – продолжал Шляпник, озабоченно оглядываясь, чтобы посмотреть, не возражает ли Соня. Соня не возражала, она крепко спала.

«Ну, а потом я еще намазал хлеба с маслом, – сказал Шляпник, – и...»

«А что, все-таки, сказала Соня?» – спросил кто-то из присяжных.

«Ну, ЭТОГО уж я не упомню», – развел руками Шляпник.

«ДОЛЖЕН помнить, – заметил Король, – а не то казню».

Несчастный Шляпник уронил остаток чашки, хлеба и масла и преклонил колено. «Я ТАКОЙ бедный», – начал он.

«Зато ты ТАКОЙ красноречивый», – возразил Король.

Тут одна из морских свинок одобрительно воскликнула и тут же была подавлена офицерами. (Я, на всякий случай, объясню, как это делается. Берется большой мешок с затягивающимся узлом на горловине, туда засовывается морская свинка, головой вниз, затем веревка стягивается, на мешок усаживаются и время от времени давят его руками и ногами.)

«Хорошо, что я увидела, как это делается, – подумала Алиса. – Так часто приходится читать в разделе «Из зала суда», что попытки аплодировать подсудимому были немедленно подавлены. Я никогда не понимала, что это значит, а теперь понимаю».

«Все? – спросил Король Шляпника. – Спускайся на место!»

«Куда уж нам дальше спускаться, – сказал Шляпник, – и так на последней ступеньке стоим».

«Тогда ОПУСКАЙСЯ на место», – сказал Король, делая знак Шляпнику сесть.

Тут другая морская свинка зааплодировала королевскому остроумию и была подавлена.

«Кончились свинки! – подумала Алиса. – Может, сейчас дело пойдет повеселее».

«Я бы лучше пошел дальше пить чай», – сказал Шляпник, опасливо поглядывая на Королеву, которая все читала список исполнителей.

«Можешь удалиться», – разрешил Король, и Шляпник стал поспешно удаляться, даже не останавливаясь, чтобы надеть ботинки.

«И, кстати, удалите ему голову», – сказала Королева одному из офицеров; но Шляпник исчез из виду прежде, чем тот добрался до двери.

«Следующий свидетель!» – сказал Король.

Следующей была Герцогинина Повариха. Она не расставалась со старинной перечницей, и Алиса поняла, кто следующий, раньше, чем она вошла, потому что от дверей пошла волна чихания.

«Показания!» – приказал Король.

«Нет!» – ответила Повариха.

Король растерянно посмотрел на Белого Кролика, и тот подсказал громким шепотом: «Ваше Величество должно подвергнуть свидетельницу перекрестному допросу».

«Что ж, подвергнуть так подвергнуть», – меланхолически произнес Король, скрестил руки, скрестил глаза, скрестил брови и сказал утробным голосом: «Из чего состоит королевский крокет?»

«По большей части, из перца» – отвечала Повариха.

Сзади нее прозвучал сонный голос: «Из гущи».

Раздался оскорбленный вопль Королевы: «На цепь эту Соню! Голову долой этой Соне! Разделаться с этой Соней! Ободрать усы у этой Сони! Ущипнуть! Подавить!»

Несколько минут суд был в смятении – выдворяли Соню – а когда все успокоилось, оказалось, что Повариха исчезла.

«Ну ничего! – сказал Король тоном большого облегчения. – Вызвать следующего свидетеля!» – И, понизив голос, он сказал Королеве: «Послушай, дорогая, уж следующего свидетеля подвергай ТЫ. У меня все глаза болят, и лоб!»

Алиса внимательно смотрела, как Белый Кролик перелистывает свои бумаги. Ей было очень интересно, что скажет следующий свидетель, «потому что не много же показаний они получили ПОКА ЧТО», – говорила она себе. Вообразите ее изумление, когда, наконец, Белый Кролик громко прочитал вслух искомое:

– АЛИСА!

12. Свидетельница Алиса

«Здесь!» – воскликнула Алиса и вскочила, забыв в спешке, как она выросла за последние минуты. Краем юбки она задела скамью присяжных и вывалила их на головы сидевшим внизу. Так они там и лежали, растопырясь и очень напоминая ей аквариумных рыбок, которых она вот так же нечаянно выплеснула неделю назад.

«Ох, ПРОСТИТЕ!» – воскликнула она в страшном огорчении и стала подбирать их. Она торопилась как могла, потому что помнила про случай с рыбками и почему-то смутно чувствовала, что присяжных тоже надо поскорее водворить на место их обитания – скамью – а то они умрут.

«Суд не может продолжаться, – произнес король очень значительным голосом, – пока все присяжные не окажутся на своих местах... ВСЕ», – подчеркнул он, в упор уставясь на Алису.

Алиса посмотрела на скамью присяжных и увидела, что в спешке она посадила Ящера Билля вверх ногами, и он только меланхолично водит хвостом, а двигаться не может. Она вынула его и посадила правильно, хотя, как она сказала про себя, «это ничего не значит – толку от него в суде что так, что эдак немного».

Когда присяжные немного оправились от шока, нашли свои доски и перья или взяли их у других, они стали прилежно записывать хронику этого происшествия – все, кроме Ящера Билля, на долю которого сегодня пришлось уж СЛИШКОМ много переживаний, так что он мог только сидеть с широко открытым ртом и глазеть прямо вверх – на потолок.

«Что тебе известно обо всем этом?» – спросил Король Алису.

«Ничего!» – ответила Алиса.

«СОВЕРШЕННО ничего?» – настаивал Король.

«Совершенно ничегошеньки и даже меньше», – подтвердила Алиса.

«Вот это весьма важно», – сказал Король, обращаясь к присяжным. Они только начали записывать его слова на своих досках, как Белый Кролик прервал Короля: «Весьма НЕважно, Ваше Величество, вы хотели сказать». Тон у него был очень почтительный, но он сдвигал брови и строил рожи Королю.

«Ну да, НЕважно, я так и сказал», – поспешно согласился Король и зачастил себе под нос: «важно-неважно... важно-неважно...», как бы взвешивая на весах, какое слово звучит правильнее.

Некоторые присяжные написали «весьма важно», а некоторые – «весьма неважно». Алиса была достаточно близко, чтобы заглянуть в их грифельные доски, и имела удовольствие все это наблюдать. «Ну да ведь совершенно НЕважно, что они там пишут», – подумала она.

Король уже некоторое время писал что-то в своем блокноте, а теперь выкликнул: «Молчание!» – и прочел: «Правило 42. Все особы размером более мили да покинут зал суда».

Все стали смотреть на Алису.

«Я размером не более мили», – сказала она.

«Более», – сказал Король.

«Мили две, если хочешь знать», – добавила Королева.

«Ну, я все равно уходить не собираюсь, – сказала Алиса, – к тому же это неправильное правило: вы его сами только что придумали».

«Да это древнейшее из правил!» – сказал Король.

«Тогда почему оно не Номер Раз?» – спросила Алиса.

Король побледнел и быстро захлопнул блокнот. «Ваше решение?» – сказал он присяжным тихим, дрожащим голосом.

«Простите, Ваше Величество, – поспешно вскочил Белый Кролик, – сейчас последует еще свидетельство: только что доставили вот эту бумажку».

«Что в ней?» – спросила Королева.

«Я еще не смотрел, – сказал Белый Кролик, – но это похоже на письмо от подсудимого к., кому-то».

«Наверное, так, – сказал Король, – если только оно не от подсудимого ни к кому, что бывает довольно редко».

«А кому оно АДРЕСОВАНО?» – спросил кто-то из присяжных.

«Оно вообще не адресовано, – сказал Белый Кролик, – по крайней мере, СНАРУЖИ». – Он развернул письмо и добавил: «Да это вообще не письмо – это стишки».

«А чей почерк – подсудимого?» – спросил другой присяжный.

«Нет, как ни странно», – ответил Белый Кролик. Присяжные недоуменно переглянулись.

«Значит, он подделал чей-то почерк», – сказал Король, и присяжные снова просияли.

«С позволения Вашего Величества, – произнес Валет, – я этого не писал, а если и писал, не подписывал, и никто ничего не докажет».

«Тем хуже для тебя, – сказал Король. – Значит, за этим стоит какое-то преступление, а если бы ты это написал как честный человек, там была бы подпись».

Тут раздались бурные аплодисменты, переходящие в овации: впервые Король сказал что-то не в бровь, а в глаз.

«Это доказывает его вину», – сказала Королева.

«Это ничего вообще не доказывает, – возразила Алиса, – и вы еще даже не знаете, о чем написано в этих стихах!»

«Читай!» – велел Король Кролику.

Кролик напялил очки и спросил: «Где прикажете начать?»

Король важным тоном ответил: «Начать – с начала; дальше – продолжать; закончить в конце; тогда остановиться».

И вот какие стихи прочел вслух Белый Кролик:

«Ну, это – САМОЕ важное показание из всех, какие мы слышали! – сказал Король, потирая руки. – Так что пусть присяжные выносят...»

«Если кто-то из них может объяснить тут хоть слово, – воскликнула Алиса (за последние минуты она так выросла, что ничуть не боялась его прервать), – я дам ему монетку. Но, по-моему, тут смысла нет даже на грош!»

Все присяжные записали: «Она СЧИТАЕТ, что тут смысла нет ни на грош», – но ни один не попытался объяснить стихи.

«Ну, если смысла нет, – сказал Король, – тем меньше нам хлопот: не надо его разыскивать. И все-таки, мне кажется, – продолжал он, разворачивая бумагу на колене и глядя в нее одним глазом, – я РАЗЛИЧАЮ тут кое-какой смысл: «когда бы только не тонул...» – ты что, тонешь?» – спросил он, поворачиваясь к Валету.

Валет печально кивнул. «По мне что, не видно?» – сказал он. Действительно, было видно, что он бумажный.

«Так, пока получается», – сказал Король и пошел дальше, бормоча под нос: «Ну, мы-то знаем это – так, это о присяжных: им ПОЛАГАЕТСЯ все знать; я дал ей раз, она им – два – да это он о крокетах; вот что он с ними сделал!»

«Но там же сказано, что они от них вернулись к вам», – заметила Алиса.

«Ну да, и вот они! – торжествующе сказал Король, указывая на крокетный столик. – Что может быть ЯСНЕЕ? А потом – «как на нее нашел тот стих» – бывает, что на тебя находит стих, дорогая?» – обратился он к Королеве.

«Никогда!» – бешено крикнула Королева и швырнула чернильницей в Ящера Билля. (Бедный маленький Билль к тому времени перестал писать пальцем, потому что понял, что следов от этого не остается; но теперь поспешно начал опять, макая палец в чернила, стекавшие по лицу.)

«Ну, тогда эти стихи к тебе и не ПОДХОДЯТ!» – сказал Король, с улыбкой оглядывая зал. Стояла мертвая тишина.

«Шутка!» – сердито добавил Король, и все засмеялись.

– «Ладно, выносите решение!» – сказал Король, наверное, в двадцатый раз.

«Нет, нет! – вмешалась Королева. – Пусть сначала выносят приговор. Решение потом!»

«Дичь и бред! – громко сказала Алиса. – Надо же придумать такое – сначала приговор!»

«Молчи!» – крикнула Королева, покрываясь пурпуром.

«Не буду!» – ответила Алиса.

«Голову ей долой!» – завопила Королева во все горло. Никто не шелохнулся.

«Да кто вас боится? – воскликнула Алиса (она уже была своего полного роста). – Вы просто колода карт, вот вы кто!»

Тут вся колода взлетела на воздух и налетела на Алису; она вскрикнула, наполовину от страха, наполовину от гнева, и стала отбиваться, и – обнаружила, что лежит на берегу, головой на коленях сестры, а та нежно стряхивает с ее лица падающие сухие листья.

«Алиса, милая, проснись! – сказала сестра, – Как ты долго спала!»

«Ах, какой чудной сон я видела!» – сказала Алиса и рассказала сестре, как смогла вспомнить, все свои странные приключения, о которых вы только что прочитали. Когда она кончила, сестра поцеловала ее и сказала: «Это ПРАВДА чудной сон, дорогая, а теперь беги пить чай – уже поздно!» – И Алиса убежала, размышляя на бегу о своем чудесном сне.

А сестра осталась сидеть, подперев голову, глядя на закатное солнце и думая о маленькой Алисе и всех ее чудесных приключениях, и в конце концов ей самой начало сниться вот что.

Сначала приснилась сама маленькая Аписа – ручонки, стиснутые на ее колене и яркие чистые глаза, глядящие в ее глаза. Она слышала переливы ее голоса и видела этот чудной взмах головы, отбрасывающий волосы с глаз. И пока она слушала – или ей казалось, что слышит – все вокруг стало живым и превратилось в странные создания из Алисиного сна.

Высокая трава шуршала у ног – это торопился Белый Кролик. Испуганная Мышь плыла с плеском и волной через соседний пруд. Она слышала стук чашек за чайным столом, где Мартовский Заяц и его товарищи все продолжали свою нескончаемую трапезу. Пронзительный голос Королевы приказывал казнить ее несчастных гостей. Ребенок-свиненок все чихал на коленях у Герцогини, а тарелки и блюдца все разбивались вокруг него. Вскрикивал Грифон, скрипело перо Ящера Билля, хрипели подавленные морские свинки, – все это витало в воздухе и смешивалось с отдаленными рыданиями несчастной Телепахи.

Так она сидела, закрыв глаза, наполовину в Стране Чудес, хоть и знала, что стоит открыть их, и все опять превратится в скучную реальность. Просто трава будет шуршать на ветру, пруд плескаться вокруг тростников, звенеть будут не чашки, а овечьи колокольчики, вопить не Королева, а подпасок, – а чих младенца, вскрик Грифона и прочие странные звуки – все, она знала, станет просто слитным шумом соседнего скотного двора, а мычание коров вдалеке займет место тяжких рыданий Телепахи.

И наконец, воображение нарисовало ей эту самую маленькую сестренку потом, много лет спустя, уже взрослой женщиной – как она сохранит в более зрелые годы простое, любящее детское сердце, и как она будет собирать вокруг себя собственных маленьких деток, и ИХ глаза будут ярко блестеть от странных сказок – может быть даже от этой самой, давней сказки о Чудесной Стране, и как она будет делить их простые давней сказки о Чудесной Стране, и как она будет делить их простые горести и простые радости, и как она не забудет свое детство и вот эти счастливые летние дни.

Примечания