Алисе надоело сидеть без дела с сестрой на берегу речки. Раз или два она полистала сестрину книгу, но ни картинок, ни разговоров не нашла и подумала: «И кому нужны такие книжки?».
От жары Алису разморило. Можно было, конечно, сплести венок из одуванчиков, но очень не хотелось подниматься.
Вдруг мимо прошмыгнул белый розовоглазый кролик.
Алиса поначалу не обратила на него особого внимания: мало ли на свете кроликов! Правда, не все они говорят: «Батюшки, как же я опаздываю!», но Алису и это не удивило. Но когда кролик вынул часы из ЖИЛЕТНОГО КАРМАНА, глянул на них и понесся дальше – вот тут Алису как током ударило: где и когда, скажите на милость, можно увидеть кролика с ЖИЛЕТНЫМ карманом! И, умирая от любопытства, Алиса кинулась вдогонку.
Она едва успела заметить, как Кролик юркнул в большую нору под шиповником, и сама нырнула туда же, не подумав о последствиях.
Нора сначала шла прямо, как тоннель, и вдруг резко оборвалась. Алиса провалилась – да так внезапно, что испугаться-то не успела, и стала падать, будто в глубокий колодец.
Даже очень глубокий, потому что все падала и падала, а дна не было и не было. Алиса пришла в себя и задумалась: как быть дальше? Перво-наперво следовало сориентироваться, то есть определить, близко ли дно. Алиса посмотрела вниз – и поняла, что этого лучше не делать. Тогда она огляделась и обнаружила, что в колодце-то совсем не темно. К стенам были прибиты полки, а кое-где висели географические карты и наглядные пособия. С одной полки Алиса ухитрилась стянуть коробку, на которой красовалась надпись «АПЕЛЬСИНОВЫЕ И ЛИМОННЫЕ ДОЛЬКИ». Увы, от них осталось одно название. Алиса побоялась выпустить коробку из рук – как бы не пристукнуть кого-нибудь там, внизу – и, изловчившись, засунула ее в какой-то попавшийся навстречу шкаф.
«Да уж! – на лету рассуждала Алиса, – вот это называется упала! Теперь можно смело падать хоть с лестницы. Да что там – с лестницы! Я и с крыши свалилась бы – и не вскрикнула».
Что ж, очень может быть...
Все ниже, ниже, ниже! Интересно, долго еще?
«Сколько же я пролетела? – подумала Алиса. – Если я приближаюсь к центру Земли, то это будет, это будет... шесть с половиной тысяч километров вниз? (Понимаешь, Алиса кое-что выучила о Земле и вот захотела продемонстрировать свои познания – именно здесь и именно сейчас.)
Помолчав, Алиса продолжала:
– Да, кажется, так. И каковы же мои КООРДИНАТЫ?
Честно говоря, она не знала, что это такое, но уж больно красивое и мудреное было слово...
А если я пролечу сквозь Землю – да и вынырну среди тех людей... ну, тех, которые под нами вверх ногами и потому не падают. Как же их зовут? Антипады?
На сей раз она порадовалась, что ее никто не слышит: последнее слово звучало как-то иначе.
– Придется вспомнить – а то как же я обращусь к ним? «Не знаете ли вы, мадам, какая это страна – Австралия или Новая Зеландия?».
И Алиса попробовала сделать книксен – прямо на лету, представляешь!
– А они подумают, что у меня голова не на месте... Нет, не надо спрашивать. Поищу лучше указатель.
Все ниже, ниже, ниже...
– А Дина (это была ее кошка) весь вечер будет меня ждать и плакать по-французски (почему по-французски, Алиса объяснить не могла, но чувствовала, что это будет именно так). Надеюсь, без меня ее не забудут покормить. Милая Диночка, если бы ты была рядом... Хотя что тебе тут делать? Мышей в воздухе нет – они летать не умеют... Впрочем, они-то как раз умеют... И почему кошки не летают? Тогда бы они кушали летучих мышей.
Алиса начала дремать и бормотала:
– Кушают кошки летучих мышат?
Кушают кошки летучих мышат?
А иногда она сбивалась, и у нее выходило:
– Кушают кошки летучих мушат?
Она окончательно заснула. Ей снилось, будто она разгуливает с Диной и все допытывается:
– Кушают кошки летучих мушат? – как вдруг
БАБАХ!!! –
и она очутилась на куче валежника.
Алиса ничуть не ушиблась. Она встала на ноги и увидела, что находится в каком-то коридоре, в глубине которого мелькнул Белый Кролик. Алиса не зевая кинулась вдогонку и услышала, как он, сворачивая за угол, пропищал:
– Как я опаздываю! Как я опаздываю! Что будет с моими ушами, то есть усами, то есть ... тьфу!
Она почти ухватила его, но Кролик скрылся за поворотом. Алиса же попала в длинный зал, где с низкого потолка свисали массивные люстры.
В зале было много дверей, но ни одна не открывалась – ни внутрь, ни наружу.
Вдруг Алиса заметила хрустальный столик на трех ножках. На крышке лежал золотой ключик. «Он-то мне и нужен!» – подумала Алиса. Увы, ни к одной из дверей ключик не подошел.
Снова обойдя зал, она увидела шторку, за которой обнаружилась маленькая дверка – и Алисе удалось открыть ее именно этим ключиком!
За дверкой находился лаз – не шире крысиного, а за ним открылся роскошный сад – с огромными пышными цветами и серебристыми фонтанами. Алисе, конечно же, захотелось туда! К сожалению, даже голова не смогла пройти в лаз. « Ну и ладно! – подумала Алиса, – одной голове там делать все равно нечего. Эх, если бы я умела складываться, как подзорная труба... А что, у меня, наверное, получилось бы, только вот знать бы, с чего начать?».
Алиса решила не стоять без толку у двери и вернулась к столику в слабой надежде найти другой ключ или хотя бы самоучитель по складыванию, но там обнаружилось нечто иное – пузырек с этикеткой «ВЫПЕЙ МЕНЯ».
Другая девочка, безусловно, так и поступила бы, но только не Алиса!
– Поглядим сначала, не написано ли здесь «ЯД», – сказала она.
Дело в том, что Алиса наслушалась от учителей всяких очаровательных историй о нехороших детях, которые попадали в кораблекрушения и железно-дорожные катастрофы, доставались на обед диким зверям, злым разбойникам и каторжникам, о детях, на которых нападали Серые, Черные Женщины, Черные Принцы, привидения, выходцы из могил – все потому, что они – эти дети – не желали выполнять элементарные правила – а именно:
1) если чересчур долго держать руку в огне, то КОГДА-НИБУДЬ появятся волдыри;
2) если изо всех сил полоснуть по пальцу острым ножом, то МОЖЕТ пойти кровь;
3) если залпом осушить пузырек с этикеткой «ЯД», то тебе ХУДО БУДЕТ!
Впрочем, на пузырьке не было ничего подобного – и, собравшись с духом, Алиса чуть-чуть попробовала его содержимое – на вкус что-то среднее между «наполеоном», жареной индейкой, взбитыми сливками и горячими гренками с маслом. Удивительно ли, что пузырек очень скоро опустел!
|
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * |
– Ой, как интересно! – воскликнула Алиса. – Кажется, я действительно складываюсь!
Да, ростом она стала с Дюймовочку и теперь, к своей великой радости, без труда прошла бы в дверцу. Одно ее беспокоило: а вдруг она не перестала уменьшаться?
– Что если я вовсе исчезну – как свечка? На что это будет похоже?
Алиса попыталась представить себе полностью сгоревшую свечу, но не смогла. Впрочем, кажется, ей не грозило ничего подобного, и она поспешила к дверце. Бедная Алиса! Она вспомнила, что оставила ключик на столе, а когда вернулась, в отчаянии убедилась, что нечего и пробовать дотянуться до него. Ключик, будто дразня ее, просвечивал сквозь хрусталь. Алиса решилась на крайнее средство – попыталась штурмовать, как Эверест, абсолютно гладкую ножку стола, но, скатившись несколько раз, отказалась от этой затеи. Она села на пол и разревелась, но потом опомнилась и внушительно сказала:
– Нечего сырость разводить! Плачем горю не поможешь, советую тебе успокоиться.
Алиса много чего могла себе советовать, но поступала все равно по-своему. Как-то она поставила себя в угол за то, что сжулила, играя в бильярд сама с собой. Она вообще любила фантазировать и при этом как бы раздваиваться.
– Кажется, начинается раздвоение личности... И надо же именно сейчас, когда меня и на одну еле хватает!
В этот миг Алиса заметила, что под столом лежит прозрачная шкатулочка, а в ней – пирожок. На нем маковыми зернышками было аккуратно выложено:
СЪЕШЬ МЕНЯ!
– И съем! – сказала Алиса. – Если вырасту – достану ключ, сожмусь еще – пролезу под дверь. Главное – добиться своего.
Она откусила совсем чуть-чуть и тут же со страхом подумала: «Расту или сжимаюсь? Расту или сжимаюсь?». Для проверки Алиса положила руку на макушку, но никаких перемен не обнаружила. Конечно, когда ешь пирожки, обычно так и бывает. Обычно – да. Но ведь сейчас-то Алиса не ждала ничего обычного!
Она откусила еще и еще – и вскоре доела пирожок.
|
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * |
– Все более и более удивительнее! – от изумления Алиса разучилась правильно говорить. – Я раздвигаюсь, как телескоп! Прощайте, ноженьки!
(Глянув вниз, она увидела, как ее ноги стремительно удаляются и вот-вот совсем пропадут из виду.)
– Бедные вы мои! Кто же вас теперь обует? Конечно, не я – руки коротки. Между нами теперь дистанции огромного размера – так что обходитесь без меня. Впрочем, нет, нужно их все-таки задобрить – а то еще сделают какой-нибудь неверный шаг. Буду им посылать подарки на Рождество.
И тут же стала думать, как бы это получше устроить:
– По почте, конечно, бандеролью. А забавная это штука – подарки собственным ногам! Да еще по такому диковинному адресу:
КУДА: Ковропольский край, г. Усть-Каминогорск
КОМУ: Правой ноге
с приветом
Алиса.
Это уж точно – с приветом!
Тут она уткнулась головой в потолок. В ней было теперь метра четыре – не меньше. Алиса мигом схватила ключик и бросилась к дверке.
Бедное дитя! На этот раз ей только и удалось, что одним глазком взглянуть на свой милый садик, – да и то лежа на полу! О большем нечего было и думать. И Алиса вновь зарыдала.
– Стыд и срам! – немного погодя прикрикнула она сама на себя. – Такая большая девочка (что верно, то верно) – и плачет! Прекрати немедленно, слышишь!
Слышать-то она слышала, но не прекратила. Слезы лились в три ручья и вскоре образовали на полу обширный водоем.
Вдруг послышался легкий стук маленьких лапок. Алиса тут же утерла слезы и стала ждать, что будет дальше.
Появился Белый Кролик, одетый, как лондонский денди. В одной лапе он держал пару лайковых перчаток, в другой – большой веер. Кролик бормотал на бегу:
– Ах, Герцогиня, Герцогиня! Если я опоздаю, она будет не в себе, то есть нет... вне себя. Просто ВНЕ СЕБЯ!..
В таком отчаянном положении Алиса обратилась бы к кому угодно – поэтому, когда Кролик приблизился, она прошептала:
– Глубокоуважаемый...
Кролик остолбенел и некоторое время стоял неподвижно, а потом кинулся от нее как от чумы, выронив при этом перчатки и веер.
Алиса подняла их и, поскольку в зале было душно, стала обмахиваться, рассуждая при этом:
– Нет, каково! И что за день? Вчера все шло нормально. Или меня ночью подменили? Стоп! Утром, когда я проснулась, я это была или не я? Кажется, не совсем я... А кто же я тогда? Ой, как все сложно!
Алиса помолчала и стала перебирать в уме своих подруг, прикидывая, не превратилась ли она в кого-то из них.
– Я не Ася – это уж точно: у нее такие чудные волосы, а у меня... Но я, конечно, и не Люся. Она совершенно бестолковая. Мне до нее далеко... Или – ей до меня? Совсем запуталась. Ну-ка проверим, помню я что-нибудь или нет. Так:
|
4 х 5 = 12 4 х 6 = 13 4 х 7... |
Нет, я и до 20 не дойду. Проверю-ка лучше географию. Лондон – столица Парижа, а Париж – столица Рима, то есть мира, то есть... Все не то, все не то! Неужели все-таки я – Люся? А если почитать стихи? Ну, эти, там еще говорится: «Мой хороший, мой любимый крокодил».
Она приготовилась и начала, как ее учили, с выражением читать:
|
Весь в заботах мой хороший, Мой любимый крокодил. Он сверкает гладкой кожей И тревожит нильский ил. Посмотри: вон, вон играет, Мига не передохнет: В пасть рыбешек приглашает На веселый хоровод.1 |
Нет, и слова не те! – ее глаза наполнились слезами. – Я Люся – это факт! Придется мне теперь жить в их маленьком домишке, почти не играть, а все учиться, учиться и учиться! Ну уж нет! Если я и вправду Люся, тогда мне лучше на веки вечные остаться тут, в сырой земле. Пускай они зовут меня сверху: «Вернись к нам, золотко!», но я только погляжу на них отсюда и скажу: «Вы сперва ответьте, кто я, а там видно будет. Если мне понравится мое новое обличье, то я, так уж и быть, поднимусь наверх, а если нет – останусь тут, пока не превращусь во что-то более подходящее. Только пусть позовут скорее! – и она опять заплакала.
Тут Алиса не без удивления заметила, что она – как говорится, машинально – умудрилась надеть на руку одну из крохотных перчаток Белого Кролика.
– Что со мной? Неужели опять уменьшилась?
Она глянула на столик – и обнаружила, что могла бы ходить под него пешком – но при этом он рос на глазах! Алиса мигом сообразила, что все дело в веере, тут же бросила его на пол – и как раз вовремя, а то совсем исчезла бы!
– Ух, еле спаслась! – Алиса перевела дух. Ей было не по себе от такой внезапной перемены. Впрочем, могло быть и хуже...
Алиса опять побежала к дверке, но та по-прежнему была закрыта, а ключик по-прежнему лежал на столе!
– Двадцать два несчастья! – воскликнула бедная девочка. – Да я еще уменьшилась как никогда!
Тут она поскользнулась и – бултых – очутилась в какой-то соленой воде.
«Море? – изумилась Алиса. – Но откуда? Впрочем, это даже к лучшему: доплыву до берега, сяду на поезд и вернусь домой». (Алисе только раз довелось побывать на море, но она успела усвоить, как там все устроено: пляж, где ребятишки строят замки на песке, затем санаторий, а дальше – вокзал. Кстати, уже через несколько мгновений Алиса догадалась, что море – это ее же собственные слезы.)
– Говорила же тебе: «Не реви! Не реви!» – кружа в воде в поисках берега, ругала себя Алиса. – Вот захлебнешься своими слезами – тогда будешь знать, как не слушаться!
Вдруг послышался тихий плеск – и Алиса поплыла на этот звук. Сначала она думала, что неподалеку бултыхается Кашалот или Гиппопотам – настолько сильны были волны – а увидела всего только мышь.
«Обратиться к ней? – подумала Алиса. – Кролики здесь говорящие – вдруг и мыши тоже?»
Но легко сказать – «обратиться»! А как? И тут Алисе припомнилась книга ее брата, где она вычитала такую фразу:
О рьяный конь, о конь морской! –
и девочка поняла, что лучшей формы обращения и не придумаешь. Она произнесла:
– О Мышь! О Морская Мышь! Не знаете ли, как выбраться из этого водоема? Я так устала от бесплодных поисков, о Мышь!
Мышь смерила ее взглядом, но не ответила.
«Она что – не понимает по-нашему? – подумала Алиса. – А вдруг она – иностранка? Ну да, занесли ее к нам варяги во главе со Лжедмитрием?»
Алиса, безусловно, знала родную историю, но не так хорошо, как следовало бы...
«На каком же языке с ней говорить? Попробую на французском – во всем мире его понимают».
– У э ма шатт? (Где моя кошка?)
Изо всей французской грамматики Алиса помнила только эту фразу.
Мышь затрепетала и прямо-таки вылетела из воды.
– Да, конечно, – сообразила Алиса. – Я забыла, что вы не очень-то жалуете кошек.
– Не очень-то жалую?!! – взвизгнула Мышь. – А ты бы на моем месте их очень... жаловала?
– Вероятно, нет, – поспешила заверить ее Алиса. – Но Диночка все-таки заставила бы вас иначе взглянуть на кошек. Она такая тихонькая, такая воспитанная... Бывает, уляжется у меня на руках, лапушка, глазоньки зажмурит и нежится. А как ловит мышей! Ой, простите! – вскричала Алиса, поскольку шерстка на Мыши вздыбилась, как иглы на взбешенном дикобразе. – Давайте переменим тему.
– Переменим тему! – сердито передразнила ее Мышь. – Как будто я первая начала! Да в вашем роду к этим моветонным и мизерабельным тварям всегда относились отрицательно: мы их отрицали. Ни слова о них!
– Конечно, конечно! – поспешно сказала Алиса. – А как вы относитесь... к собачкам, например?
Мышь промолчала, и Алиса, ободренная этим, продолжала:
– У наших соседей живет прелестный терьерчик. Вот кто вас очаровал бы! Глазки у него блестящие, ушки остренькие, шерстка темно-коричневая. Он такой умница! Что-нибудь кинешь – а он несет назад. И танцевать умеет и много еще чего. Хозяин говорит, что этому песику цены нет: извел в округе всех крыс и мышшш... Боже мой! Опять я ее обидела!
Мышь улепетывала что было сил – поднялись огромные волны.
– Мышка, дорогая, – стала звать ее Алиса, – вернитесь! Если вы не любите кошек и собак, я о них слова не скажу.
Мышь развернулась и осторожно поплыла назад. Мордочка ее побелела. («От злости», – решила Алиса.)
– Выйдем на берег, дитя, – дрожащим голосом молвила Мышь, – и тогда я поведаю тебе, отчего мне так не импонируют эти отродья.
Да, и впрямь лучше было бы выйти из воды – так много всяких тварюшек успело туда угодить: ископаемая птица Дронт, Гусь Хрустальный (фамилия такая), Какаду, Орлик и прочая живность.
Алиса выбралась на сушу – и зверушки за ней.
У компании, собравшейся на берегу, был совершенно жуткий вид: все мокрые, всклокоченные. Всех бил озноб – и чувствовали они себя, естественно, неуютно.
Первым делом следовало обсудить проблему наискорейшего высыхания. Открыли собрание. Вскоре Алиса была со всеми накоротке, а с Какаду успела даже поспорить. Он все твердил: «Я старрр, я старрр», но сколько же ему лет, так и не признался.
Наконец Мышь, которую, вероятно, все уважали, закричала:
– Внимание! Сейчас я вас буквально засушу!
Зверушки обступили Мышь, готовые ловить каждое слово. Алиса тоже обратилась в слух, опасаясь не на шутку захворать, если тотчас же не высохнет.
Мышь прочистила горло и внушительно сказала:
|
– Послушайте, ребята, Что вам расскажет дед: Земля у нас богата, Порядка в ней лишь нет.2 |
– Да уж! – содрогнулся Какаду.
– Простите, – мрачно и очень вежливо спросила Мышь, – вы, кажется, изволили...
– Нет, нет! – поспешно ответил Какаду.
– Значит, слуховой обман, – заключила Мышь. – Сегодня я расскажу вам про Бориса Годунова и Лжедмитрия. Итак, Борис:
|
При нем пошло все гладко, Не стало прежних зол. Чуть-чуть было порядка В земле он не завел. |
– Не завел чего? – прервал ее Гусь.
– Порядка, – ответила Мышь. – Надеюсь, вам известно, чтo такое порядок?
– Естественно, – ответил Гусь. – Иначе и не спрашивал бы. Мне понятно, что такое «завести часы», но «завести порядок» – возможно ли это в принципе? И потом, как он это сделал, если был уже «в земле»?
Мышь не снизошла до объяснений и продолжала:
|
– К несчастью, Самозванец, Откуда ни возьмись. Такой задал им танец. Что умер царь Борис. |
Ну что, деточка, сохнешь? – безо всякого перехода спросила она Алису.
Та печально ответила:
– Ничуть. Наверное, слова не доходят до меня.
– А посему, – провозгласил Дронт, – идя навстречу пожеланиям, в свете и в соответствии, с чувством глубокого удовлетворения ставлю на голосование проект резолюции...
– Что за омерзительный РЕЧЕКРЯК3?! – возмутился Орлик. – Я и половины этих слов не знаю – да и вы, наверное, тоже.
И отвернулся, пряча усмешку, а некоторые птицы прыснули со смеху.
Дронт обиженно пояснил:
– Я имел в виду, что пора перейти от слов к делу, то есть устроить НАГОНЯЙ с ускорением. Это лучший способ высохнуть.
Дронт умолк, будто ждал вопроса. Зверушки молчали – поэтому спросить решила Алиса:
– А что это такое?
– КАК? Ты не знаешь?! – изумился Дронт. – Впрочем, это надо видеть.
Сначала Дронт начертил на земле окружность и сказал:
– Не совсем правильная форма, но не будем формалистами. Так, встаньте, дети, встаньте в круг. А теперь – бегом марш!
По сигналу все побежали вдоль линии в противоположные стороны. Бе-жать нужно было с ускорением, чтобы нагнать и перегнать соседа, но каждый несся куда хотел, и мудрено было разобрать, кто кого нагоняет.
Через полчаса, когда все вполне просохли, Дронт внезапно крикнул:
– Соревнование окончено!
– А кто победил? – спросили запыхавшиеся зверушки.
– Главное – участвовать, – ответил Дронт. – Впрочем, дайте подумать.
Он принял классическую позу мыслителя и надолго застыл. Остальные молча ждали. Наконец Дронт подвел итог:
– Победила дружба – и все получат призы.
– А кто их будет вручать? – загалдели вокруг.
– Она, разумеется! – ответил Дронт и ткнул пальцем в Алису.
Еe моментально окружили и стали требовать призов.
Она смешалась. Порывшись в карманах, извлекла оттуда жестянку с леденцами, до которых вода, к счастью, не добралась. Они стали призами – каждому победителю по штуке.
Мышь заметила:
– Но и она сама заслужила приз.
– Конечно, – ответил Дронт и спросил Алису: – У те6я еще что-нибудь есть?
– Увы, только наперсток, – вздохнула она.
– Чудесно! – обрадовался Дронт. – Давай его сюда!
Все окружили Алису, и Дронт чопорно произнес:
– Вы имеете честь быть удостоенной сего изящного наперстка. (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию.)
Каким глупым ни казался Алисе этот церемониал, но, видя чинность окружающих, она подавила смех и приняла награду очень степенно.
Затем приступили к торжественному обеду. Не обошлось без проблем. Крупные существа мигом проглотили свои леденцы, не успев даже распробовать, а мелюзге призы пришлись поперек горла – этих потом долго хлопали по спине.
Наконец все утихли и попросили Мышь рассказать еще какую-нибудь историю.
– Помните, – сказала Алиса шепотом, чтобы снова не обидеть ее, – вы обещали рассказать, почему вам не импонируют К. и С.?
– О! – вздохнула Мышь, – эта история так длинна и печальна... Есть повести печальные на свете, но эта – во сто раз печальнее. Ах, во сто раз печальнее!
Алисе послышалось: «А ХВОСТ-ТО РАСПЕЧАЛЬНЕЕ» – и потому все, о чем далее говорила Мышь, представилось ей в виде хвоста, хотя и не было понятно, отчего этот хвост «распечален»:
|
Говорит Мышонку Кошка: «Подойди ко мне, мой крошка! Развлечемся мы с тобой Замечательной игрой». Отвечает ей Мышонок: «Вырос я из распашонок. Нет, твой голос не хорош: Больно сладко ты поешь!» Молвит Кошка: «Надоело Мне сидеть без дела. Дело На тебя я заведу И предам тебя суду». «Как – суду?! И без защиты? Где защита?» – «Не взыщи ты! Отговорки не спасут: Я – и следствие, и суд».4 |
Но тебе, я вижу, это не интересно!
– Что Вы, сударыня! – возразила Алиса. – Я вся – внимание. Вы как раз вышли на пятый виток.
– Это ты витаешь неизвестно где! – окрысилась Мышь и с достоинством удалилась.
– Как жаль, что она не пожелала остаться! – вздохнул Какаду, а старая Креветка назидательно сказала своей дочери:
– Учитесь властвовать собою!
– Ах, маман! – воскликнула та. – Кто бы говорил! Да с вами и амеба взбесится через полмесяца!
– Эx, если бы тут была моя Диночка! – вздохнула Алиса, – Уж она бы ее догнала и вернула.
– Простите, – игриво полюбопытствовал Какаду. – А кто это – Диночка?
– Это наша кошка, – о своей любимице Алиса могла говорить когда и где угодно. – Вообразите – она так ловит мышей! И птиц тоже. Рраз – и готово!
Слова эти произвели неизгладимое впечатление на присутствующих. Многие тут же стушевались. Старая Карга, кутаясь в шаль, прокаркала:
– Ну, я полетела. Мне вредна вечерняя сырость.
А Пигалица начала сзывать птенцов. Остальные тоже под тем или иным предлогом ретировались.
– И зачем я только заговорила о Дине! – расстроилась Алиса. – Бедная Ди-ночка! Наверное, для них страшнее кошки зверя нет, но я-то знаю, что ты – лучшая кошка на свете. Неужели я тебя никогда не увижу?
Алиса вновь заплакала: ей было так одиноко ...
Но тут опять послышались легко шуршащие бисерные шажки. Алиса обернулась: не Мышь ли возвращается досказать свою историю.
Но это был Кролик. Он осторожно трусил назад, нервно крутя головой, будто что-то высматривая. До Алисы донеслось его лопотание:
– Ах, Герцогиня, Герцогиня! Бедная моя головушка! Четвертуют меня – как пить дать! И куда я их задевал?
Алиса мигом смекнула, что речь идет о перчатках и веере, тут же принялась их искать. Все так переменилось со времени ее мореплавания; зал, двери и столик будто испарились.
Тут Кролик сердито закричал:
– Марьяна! А ты чего тут делаешь? Ну-ка беги домой и принеси мне перчатки и веер! Одна нога здесь, другая – там!
Алиса от испуга со всех ног кинулась исполнять приказание, даже не пытаясь разуверить Кролика.
На бегу она рассуждала:
– Кажется, они принял меня за прислугу. То-то удивится, когда поймет свою ошибку! Ладно уж, принесу ему все, что он просит, – конечно, если найду.
В эту минуту она увидела аккуратный домик с медной табличкой на двери.
К. БЕЛЫЙ
Алиса вошла без стука и взбежала вверх по лестнице. Она спешила, боясь, что ее застанет настоящая Марьяна да и выгонит без веера и перчаток. А ведь Алисе так хотелось помочь Кролику!
«И все-таки странно, что он куда-то меня посылает! – подумала Алиса. – Не хватало только, чтобы Дина командовала мною! Как бы это выглядело со стороны? «Эй, Алиса, идем гулять!» – «Не могу, бабушка! Дина доставила меня возле норки стеречь мышку». Ну, нет! Дину в два счета выгонят, если она попробует так себя вести!».
Размышляя таким образом, Алиса вошла в комнату и там, к немалой своей радости, обнаружила перчатки и веер. Взять бы их да и вернуться, но тут Алиса приметила стоящую на трюмо скляночку. Помет никаких не было, но Алиса по опыту знала: стоит выпить содержимое – что-то обязательно произойдет.
– Наверное, тогда я вырасту. Ох, как надоело быть такой маленькой, что даже кролики и мыши тебя не считают за человека!
Предположение подтвердилось – и даже скорее, чем Алиса ожидала. Едва она глотнула жидкость, как уткнулась головой в потолок. Пришлось пригнуться. Алиса поставила пузырек назад и сказала:
– Довольно! Я и так уже в дверь на пройду! И надо же было столько пить!
Поздно! Алиса росла и росла. Она была вынуждена опуститься на четвереньки, а потом и вовсе лечь, согнув одну руку, а другой обвив голову. Однако рост не прекращался. В отчаянии она высунула руку в окно, а ногу впихнула в дымоход.
Дальше расти было НЕВОЗМОЖНО.
К счастью, сила волшебного напитка постепенно иссякала. И вот наконец Алиса перестала расти, но лучше себя не почувствовала. Опять она попала в безвыходное положение.
– Как хорошо было дома! – вздохнула Алиса. – Там я всегда была одного роста. И чего меня понесло в эту злосчастную дыру! А все-таки здесь не так уж плохо – по крайней мере, интересно. Раньше я не верила сказкам, а теперь вот сама попала в сказку. Об этом неплохо бы написать книгу – хорошую, интересную. Вот вырасту большая – и напишу... Но ведь я уже и так большая – больше некуда!
– А если я и правда останусь такой навсегда? Ну что ж, по крайней мере, не состарюсь. Да, но всю жизнь учить уроки!... Нет, увольте! Впрочем, какие уроки! Алиса, и тебе не стыдно говорить такую чушь? Ты здесь сама еле разместилась, а куда учебники денешь, а? То-то же!
Так, разговаривая сама с собой, она принимала то одну сторону, то другую. Диалог выходил прелюбопытный.
Но вдруг со двора донесся крик:
– Эй, Марьяна! Тебя только за смертью посылать! Скоро ты там?
По лестнице загремели шаги. Алиса поняла: это Кролик, – и затряслась так, что домик заходил ходуном. А чего, спрашивается, ей было бояться, когда она стала в тысячу раз больше Кролика?
А он тем временем пнул ногой дверь, которая отворялась внутрь. Дверь не поддалась: она была прижата коленом Алисы.
Кролик решил:
– Bлезу в окно с той стороны.
– Еще чего! – ответила Алиса, и когда он, по ее расчетам, приблизился к окну с той стороны, попыталась ухватить Кролика.
Вопль. Звук падения. Звон разбитого стекла.
Алиса догадалась, что он свалился в парник.
Тут Кролик закричал:
– Эй, Васька! Да где же ты?
И какой-то незнакомый голос ответил:
– Здесь! Яблочки отрываю, ваше высокородие!
(Вообще-то он сказал «здеся» и «ваше здоровье»).
– Яблочки отрываю! – передразнил Кролик. – А чего с лопатой?
– Да как же-с, ваше здоровье, вы же сами изволили приказать: «Отрывай яблоки».
– Так ведь не в том же смысле, дубина! Ладно, лучше вытащи меня отсю-да! (Снова звон стекла). Васька, что там торчит?
– Лапишша, ваше здоровье!
– Осел! («А действительно – хотелось бы знать, кто она такой?») Ничего себе «лапишша» – на все окно!
– Знамо дело – на все окно. Потому – ЛАПИШША!
– Ну так убери ее оттуда – все равно ей там нечего делать!
Мычание. Потом сдержанный шепот: «Ох, не надо бы, ваше здоровье... Увольте меня ...».
– Трус несчастный! Делай, кому говорю! Она не живая.
Алиса пошевелила пальцами. Раздались два вопля, и вновь зазвенело стекло. «Сколько же там парников? – подумала Алиса. – Ишь ты – «убери ее»! Да я сама рада бы убраться подобру-поздорову, только бы кто помог!».
Она подождала. Сначала было тихо. Затем донесся скрип колес – и грянул целый хор голосов.
– Где другая лестница?
– Мне велено было одну принести. Другую принесет Тришка.
– Сюда их!
– Связать же надо!
– Ничего, сойдет и так! Небось не достанут.
– Эй, Тришка! Держи веревку!
– Крыша-то выдержит?
-Осторожно: там черепица ...
– ЧЕРЕПИЦА!!!
– Головы берегите!
(Бах!!!)
– Кто это сделал?
– Кто! Конечно, Тришка!
– Лезь в трубу!
– Только не я!
– Я, что ли? На-ко-ся, выкуси!
– Тришка полезет!
– Эй, Тришка, слыхал? Тебе велено.
«Так-так! – подумала Алиса. – Тришка полезет. На него свалили. Я ему не завидую».
Она просунула ногу подальше в дымоход и притаилась. Наконец в трубе что-то зашуршало.
– Ага! – сказала Алиса. – Милости просим! – и изо всех сил поддала ногой. – Что-то будет!
Сначала послышались голоса:
– Тришка! Тришка летит!
Потом голос Кролика:
– Ловите его!
Молчание. Затем – взрыв голосов:
– Голову держи!
– Воды!
– Осторожно! Не туда попало!
– Ну что, старик?
– Что было-то?
– Расскажи, расскажи, старина!
И – слабый голосок. («А! – поняла Алиса, – это и есть Триша»):
– Сам не знаю, братцы. Спасибо, хватит. Мне лучше. Дайте-ка сообразить ... Значит, только я в трубу, а оно меня снизу ка-ак жахнет! – И я полетел, как дирижабель!
– Эт-точно, именно как дирижабель! – заверили все.
– Сжечь дом! – приказал Кролик.
Алиса закричала благим матом:
– Только попробуйте! Я натравлю на вас Дину!
Гробовая тишина.
«Будь они хоть чуточку сообразительнее, – думала Алиса, – они бы сняли крышу».
Минуты через две – снова шум и голос Кролика:
– На первый раз, я думаю, достаточно одной тачки.
«Тачки чего?» – беспокойно подумала Алиса.
Ответ она узнала очень скоро, когда в окно грянул град мелких галек. Некоторые попали ей в лицо. «Сейчас я прекращу этот камнепад!» – подумала Алис и закричала:
– Эй, хватит безобразничать!
А между тем, гальки, упав на пол, превратились в пирожки. Тут Алиса догадалась:
– Мне их надо съесть – и что-то обязательно произойдет. Расти мне больше нельзя – значит...
Она проглотила пирожок – и тут же с облегчением обнаружила, что убавляет в росте. Когда Алиса уменьшилась до того, что смогла пройти в дверь, она опрометью выскочила из дому – и увидела множество птиц и зверушек. На земле, лежал бедный тритон Трифон, а две морские свинки чем-то его отпаивали. Все тут же кинулись к Алисе, что-то затараторили, но она бросилась бежать и вскоре очутилась в чаще леса.
Алиса перевела дух и стала строить планы на ближайшее будущее:
– Bo-первых, надо вернуться к моему первоначальному росту. Во-вторых, найти дорогу в тот чудесный сад. По-моему это хороший план.
Спору нет, план был великолепен – только с одним изъяном: его осуществление оставалось совершенной загадкой.
– Кажется, нужно что-нибудь выпить или съесть. Только вот что именно?
Вокруг не обнаружилось ничего сколько-нибудь подходящего. Правда, перед ней возвышался гриб-тутовик (он так назывался, потому что рос именно тут), однако на его шляпке сидел тутовый Шелкопряд. И не просто сидел, а курил кальян и не обращал на Алису ни малейшего внимания.
Некоторое время Алиса и Шелкопряд молча смотрели друг на друга остреньким взглядом. Наконец Шелкопряд вынул кальян изо рта и медленно, будто в чаду, спросил?
– Ты ... кто?
Это был не лучший способ начать беседу.
– Не знаю, кто я сейчас, – нерешительно ответила Алиса. – Знаю, кем была утром. Но с тех пор произошло столько перемен...
– То есть? – сурово спросил Шелкопряд. – Да ты в себе ли?
– Если бы знать! – вздохнула Алиса. – Не исключено, что в ком-то другом. Видите ли...
– Не вижу, – отрезал Шелкопряд.
– А лучше я объяснить все равно не могу! – в отчаянии воскликнула Алиса. – Я и сама ничего не понимаю. Так часто меняешься, что у любого голова закружится. То есть нет – пойдет кругом.
– Только не у меня, – отрезал Шелкопряд.
– Это вы сейчас так думаете, – робко возразила Алиса. – А когда вам придет пора превращаться – сначала в куколку, потом в бабочку – тогда вы поймете, как это нелегко.
– Отнюдь.
– Может быть, – Алиса не стала перечить. – А вот мне бы это показалось необычным.
– Тебе! – скривился Шелкопряд. – Да что такое – ты?!
– Мне кажется, что вам следовало бы представиться первым, – сказала Алиса, задетая чересчур лаконичными репликами собеседника.
– Почему? – парировал он.
Алиса не нашла, что сказать, а поскольку собеседник был явно не в настроении, развернулась и пошла прочь.
– Вернись! – крикнул Шелкопряд. – Я скажу тебе что-то очень важное.
Заинтригованная Алиса вернулась.
– Учитесь властвовать собою! – очень важно вымолвил Шелкопряд.
– И все!!! – у Алисы возникло желание раздавить его.
– Нет, – преспокойно ответил он и ушел в себя.
Алиса решила подождать – вдруг и впрямь дождется чего-нибудь путного? Шелкопряд очень долго смаковал кальян. В конце концов, он очнулся и спросил:
– Итак, по-твоему, ты изменилась?
– В том-то и дело! – подхватила Алиса. – Я все время то расту, то уменьшаюсь, но это еще полбеды. Я все стала забывать – даже самые простые вещи.
– Например? – поинтересовался Шелкопряд.
– Ну, скажем, стишки. Я пыталась прочесть одно – про крокодильчика – а получилась какая-то ахинея.
– А ну-ка прочти «Крошка сын к отцу пришел», – велел Шелкопряд.
Алиса покорно встала и начала с выражением читать:
|
Крошка сын к отцу пришел И спросила кроха: «На бровях ты – хорошо Это, или плохо?»14 «Сын! В года твои весьма Я берег здоровье, Ну, а выжив из ума, Смело встал на брови». «Папа! – сын промолвил тут, – Прожил ты лет двести. Но не можешь двух минут Устоять на месте!» «Вот! Заметил ты и сам! Видно, я недаром Натираюсь по утрам Чистым скипидаром!» «Ты уже не молодой (Отмечаю снова), Но расправился с едой Лучше молодого...» «Грыз гранит наук (дерзну Молвить!) я преловко. Ел я поедом жену – Тоже тренировка!» «Трепеща, произнесу Я вопрос последний: Папа, жабу на носу Ты держал намедни!» «Я сражен, – вскричал старик, – Наглостью твоею! Ну-ка придержи язык – Или дам по шее!» |
– Все не то, – подвел итог Шелкопряд.
– Не совсем то, – нерешительно полусогласилась-полувозразила Алиса.
– От начала до конца – совсем не то, – раздраженно бросил Шелкопряд.
Помолчав, он спросил:
– А какой рост тебе нравится?
– Который не меняется. Так надоело, знаете ли ...
– Не знаю, – отрубил Шелкопряд.
Алиса и это проглотила, но с трудом: ее терпение кончалось.
– А теперь ты, конечно, довольна? – спросил Шелкопряд.
– Как сказать ... Правда, десять сантиметров – это не рост ...
– Это рост! – завопил Шелкопряд, вытягиваясь в длину (в нем оказалось ровно десять сантиметров). – Это идеальный рост!
– Но я-то к нему не привыкла! – в отчаянье воскликнула Алиса, досадуя на себя, что нечаянно задела собеседника.
– Привыкнешь, – преспокойно заявил Шелкопряд и вернулся к своему кальяну. Алиса терпеливо ждала. Наконец он вынул чубук изо рта, потянулся, зевнул, потом мягко сполз на траву, бросив напоследок:
– Откусишь с одной стороны – вырастешь, откусишь с другой – уменьшишься.
– Стороны чего? – не поняла Алиса.
– Гриба, – ответил Шелкопряд и скрылся.
Алиса долго-долго разглядывала гриб, пытаясь определить, где у его абсолютно круглой шляпки одна и другая стороны. Потом все-таки отломила обеими руками по кусочку – с разных сторон.
– Какой же из них для чего? – подумала вслух Алиса. – Эх, была не была!
И откусила наугад от того ломтика, что был в правой руке.
– Голова на воле! – радостно закричала Алиса, но тут же умолкла, поскольку, посмотрев ниже, увидела океан зелени, торчащую из него гигантскую шею – и ничего похожего на плечи.
– Куда же они подевались? – недоумевала Алиса. – А руки? Что это зеленеет? И вообще – в чем дело?
Руки она ощущала, шевелила пальцами (от чего по зелени пробегали волны), однако до лица дотронуться не могла. Впрочем, можно было склонить голову – Алиса не без удовольствия убедилась, что ее шея гнется, как змея, в любом направлении. Алиса грациозно изогнула ее, готовясь погрузиться в зелень (то были деревья, под которыми она только что стояла), как вдруг раздался громкий шип: на Алису налетела Голубица, яростно хлеща ее крыльями по щекам и крича при этом:
– Змея! Змея!
– Какая там змея! – рассердилась Алиса. – Оставьте меня в покое!
– Змея, – повторила Голубица – уже не так уверенно и добавила, всхлипнув: – Чего я только не делала – все впустую!
– Что именно? – спросила Алиса.
– Я все перепробовала – и кочи, и моховые болота, и пни! Но разве им угодишь! О, Змеи! – стенала Голубица.
Алиса терялась в догадках, но понимала одно – Голубица должна выговориться.
– Высиживай птенцов – да еще охраняй их от Змей! За три недели я даже не прикорнула.
– Я вас так понимаю! – молвила Алиса.
И правда – она кое-что начала понимать.
– И только я обосновалась на самом высоком дереве в лесу, как эти Гады посыпались на меня прямо с неба! У-у! Гадина!
– И вовсе я не гадина! – возразила Алиса. – Я... я...
– Давай, давай! – сардонически подхватила Голубица. – Изворачивайся! Ну, кто ты? Хотела бы я посмотреть, как ты будешь выкручиваться!
– Я просто ... м-маленькая девочка, – не слишком уверенно ответила Алиса.
– Да уж! – архипрезрительно бросила Голубица. – Совсем маленькая! Особенно с такой миниатюрной шейкой. Скажи еще, что яиц не пробовала!
– Отчего же! – Алиса никогда не лгала. – Пробовала. Девочки тоже иногда их едят.
– Вот Гадины! – возмутилась Голубица.
Изумленная этой оригинальной мыслью, Алиса лишилась дара
– С тобой все ясно, – подытожила Голубица. – Ты ищешь яиц, а уж девочка ты или Змея – не имеет значения.
– Для вас! – до глубины души возмутилась Алиса! – Но не для меня. А что касается яиц, то ваши мне даром не нужны. Сырых я не ем.
– Ну и сматывайся! – отрезала Голубица и уселась на гнездо.
Алиса не без труда начала опускать голову. Шея то и дело заплеталась в ветвях – пришлось ее выпутывать руками. Вспомнив про гриб, Алиса очень осторожно принялась откусывать то от одного ломтика, то от другого. Она то росла, то уменьшалась, пока не вернулась к первоначальному росту.
Алиса уже отвыкла от него и потому чувствовала себя как-то неловко, но затем освоилась и опять заговорила сама с собой:
– Итак, наполовину план выполнить удалось. Как это право, необычно! Зато теперь я стал сама собой... Ну что ж, надо искать дорогу в сад – только вот как?
Она вышла на поляну и увидела домик – чуть больше метра в высоту.
– Кто бы там ни жил, – рассудила Алиса, – В таком виде туда идти неудобно, а то еще они умрут со страху!
И опять принялась за уменьшительный кусок гриба, пока не достигла примерно тридцати сантиметров.
Некоторое время она стояла перед домиком, не решаясь войти. Вдруг из лесу выбежал лакей и забарабанил в дверь. (Вообще-то это был Пискарь, о его ЛАКЕЙСТВЕ Алиса догадалась по ливрее и парику.) Дверь отворил другой лакей – тоже в парике и ливрее. Алиса поняла, что это – ВРАТАРЬ, или ШВЕЙЦАР, поскольку вид у него был самый швейцарский. «Вратарем» (вернее было бы сказать: «привратником» оказался Лягушонок).
Пискарь вынул из-под мышки преогромный (размером с него самого) конверт и важно произнес:
– Герцогине от Королевы. Приглашение на крокет.
Лягушонок принял письмо и так же торжественно ответил:
– На крокет. Приглашение. От Королевы. Герцогине.
Затем оба церемонно раскланялись – так что локоны их париков чуть не переплелись.
Это выглядело так забавно, что Алиса, боясь, как бы ее не услышали, побежала в лес и там расхохоталась. Когда же она вернулась, Пискаря уже не было, а Лягушонок сидел возле двери и тупо разглядывал небо.
Алиса подошла к дому и тихонько постучалась.
– Нечего стучать, – сказал привратник. – Во-первых, мы по одну сторону, во-вторых, там все равно никто ничего не услышит.
– Как же я войду? – спросила Алиса швейцара.
Не отвечая, он продолжал:
– Если бы ты была внутри и стучалась, это еще куда ни шло. Я бы мог тебя выпустить.
При этом он не отрывал взгляда от неба. Алиса поначалу даже обиделась, но потом рассудила: «А может, он и не виноват: глаза-то у него на лбу. Да, но слушает он не глазами и хотя бы ответить мог бы!»
– Как мне войти? – снова спросила она.
– Буду здесь сидеть, – молвил он. – До утра.
В это мгновенье отворилась дверь. Из дома вылетела огромная тарелка, смазала его по носу и разбилась о дерево за его спиной. Лакей не шелохнулся.
– ... или до вечера, – продолжил он.
– Как мне войти? – чуть ли не прокричала Алиса.
– А стоит ли входить? – философски изрек Лягушонок. – Входить или не входить – вот в чем вопрос.
В этом, конечно, был какой-то резон, однако Алиса уже начала терять терпение:
– Какие эти зверушки поперечные! Взбеситься можно!
А «вратарю» вдруг захотелось развить свою мысль:
– Так и буду здесь сидеть – день за днем, месяц за месяцем, год за годом ... Из принципа.
– А мне-то что делать, – спросила Алиса.
– А что хочешь, – беспечно ответил Лягушонок и принялся что-то насвистывать.
«И что я с ним связалась! – в отчаянии подумала Алиса. – Он же ненормальный!»
И сама вошла в дом.
Она попала на кухню. А там стоял дым столбом. Посередине на раскоряченном табурете сидела Герцогиня и укачивала ребенка. Над огромным котлом ворожила Кухарка, размешивая суп.
– В супе, наверное, слишком много перцу! – решила Алиса.
Да уж! Перцем, казалось, был перенасыщен даже воздух. Герцогиня то и дело чихала, а ребенок и чихал и верещал без умолку.
Единственными, кто не замечал перца, были Кухарка и здоровенный кот – он сидел на печи и улыбался.
– Простите, – робко начала Алиса (она не знала, можно ли в данном случае заговаривать первой), – почему ваш Кот улыбается?
– Потому что он – Сиамский, – ответила Герцогиня. – Вот почему. Ах ты хрюкало!
В это было вложено столько ярости, что Алиса даже подскочила, но тут до нее дошло, что последняя реплика относится не к ней, а к ребенку. Осмелев, она заговорила снова:
– А я и не знала, что Сиамские Коты улыбаются. И представить себе не могла, что они на такое способны.
– Еще как способны! – ответила Герцогиня. – У них там, на Востоке, все улыбаются.
– Я этого не знала, – учтиво молвила Алиса, довольная тем, что нашла тему для беседы так удачно.
– Да что ты вообще знаешь! – отрезала Герцогиня.
Алиса подумала, что тема все-таки оказалась не самой удачной, и решила ее переменить. Пока она раздумывала, Кухарка убрала с плиты котел и принялась швырять в Герцогиню и младенца чем попало: кочергой, совком, затем летающими стали тарелки, миски, чашки и прочая утварь.
Герцогиня этим нисколько не была задета, а ребенок и без того орал так, что невозможно было понять, попало в него что-то или нет.
– Что вы делаете?! – завопила Алиса в ужасе. – Ой, носик! (Это мимо просвистело громадное блюд, чуть не отхватив малютке нос.)
– Если бы кое-кто не совал носа в чужие дела, – выразительно сказала Герцогиня, – земля бы вертелась куда быстрее!
Алиса радостно ухватилась за возможность показать, что она не так уж невежественна:
– А к чему бы это привело? Представляете, как сократился бы день?
– Сократился... – задумчиво произнесла Герцогиня и величественно кивнула на Алису, обращаясь к Кухарке:
– А ну-ка сократи ее!
Алиса так и затрепетала, но кухарка не отреагировала на этот прозрачный намек, и она продолжала:
– Земля обращается...
– Обращается? – перебила ее Герцогиня. – Как интересно! И к кому же?
– Да не к кому, а как, – сказала Алиса. – Она обращается вокруг своей оси за 24 часа... или за 12?
– Ах, оставь эту цифирь! – взмолилась Герцогиня. – С математикой я всегда была не в ладах.
И она завела колыбельную, злобно тряся малютку:
|
Спи, моя гадость, усни! Только попробуй чихни! Тут же – увидишь ты сам – Перцу тебе я задам!15 ПРИПЕВ (Кухарка) Ам, ам! Ам, ам! Ну-ка усни поскорей – Или придет Бармалей. Тут же – увидишь – мы с ним Перцу тебе зададим. |
– Лови! – Герцогиня метнула младенца Алисе. – Можешь его покачать, если он тебе по вкусу. А я пошла одеваться к вечернему крокету.
И выпорхнула из кухни. Повариха послала ей вслед кастрюлю, но чуть-чуть не достала.
Алиса едва удерживала малютку. Этот нескладеха растопырил ручки и ножки, очень напоминая морскую звезду. Он все время пыхтел и извивался, едва не выскальзывая из рук.
Впрочем, Алиса нашла выход: ухватила его одной рукой за правое ухо, другой – за левую ногу; так она и вышла из дому.
– Скорее отсюда! Оставить его на съедение этим чудовищам бы просто преступлением!
Младенец что-то прохрюкал в ответ (он как-то незаметно перестал чихать).
– Не хрюкай, – строго сказала Алиса. – Веди себя по-человечески.
Младенец ответил согласным хрюканьем. Алиса не без страха глянула на него и разволновалась еще больше: вздернутый нос малыша походил на рыльце, глазенки сузились до предела. Вид его Алисе не понравился. Она предположила:
– А вдруг он просто всхлипывает?
И повнимательнее всмотрелась в его глаза – нет ли слез?
Глаза были сухи.
– Вот что, милый, – пригрозила Алиса, – если ты будешь вести себя по-свински, учти – я с тобой не знаюсь!
Бедняга снова всхлипнул (или всхрюкнул) и некоторое время оба молчали.
Алиса думала, что делать дальше, как вдруг младенец захрюкал так громко, что Алиса в ужасе взглянула на него – и убедилась: это самый настоящий поросенок – с головы до ног!
Было бы глупо нести его дальше на руках.
Алиса отпустила поросенка на землю – и тот, к ее великой радости, весело затрусил прочь.
– Подрасти он еще чуть-чуть, – молвила Алиса, – из него вышло бы препротивное чадо, а свинтус он вполне порядочный.
И стала вспоминать знакомых детей, из которых могли бы получиться порядочные свинтусы.
– Только бы знать, как их превращать...
На ближайшей ветке возник Сиамский Кот. Увидев Алису, он ощерился. Глядел он вполне миролюбиво, но его когтищи и зубищи поневоле внушали уважение.
– Сиамчик... – неуверенно сказала Алиса, не зная наперед, понравится ли ему такое обращение. Кот ободряюще улыбнулся. «Кажется, доволен, – подумала Алиса. – Вот и прекрасно».
И спросила:
– Не скажете ли вы, как мне лучше идти?
– Смотря куда, – ответил Кот.
– Мне все равно. Куда-нибудь.
– Вот и иди куда-нибудь.
– Лишь бы куда-нибудь попасть, – уточнила Алиса.
– Вот именно туда и попадешь, – заверил Кот.
Что ж, с этим трудно было не согласиться. Алиса решила сформулировать вопрос иначе:
– А кто здесь живет?
– Там, – Кот указал лапой направо, – живет дурной Сапожник, а там (указал налево) угорелый Заяц. Все равно, к кому идти: оба пьющие.
– Что пьющие? – не поняла Алиса.
– Чай, – ответил Кот.
– А почему Сапожник – дурной? – поинтересовалась Алиса.
– Видишь ли, – пояснил Кот, – все кругом в один голос говорили, что он дурной (то есть сапоги делает дурно), он и в самом деле таким стал. Настоящий сапожник! Вот он и запил с горя – как сапожник, разумеется. Горе чаем заливает (это у них теперь «чаем» называется!). Ну, а с Зайцем почти такая же история: все говорили, что он носится как угорелый, и представь – он потом действительно угорел в пьянваре5. С тех пор пьет чай вместе с Сапожником – остужается. А третья у них (пить-то втроем надо!) одна дура – Соня. Та все больше спит.
– Почему? – спросила Алиса.
– По пословице, – ответил Кот. – «Пьяный проспится, дурак – никогда». Впрочем, они ее все рано скоро догонят по дурости – весь ум пропили. А все потому что чокались.
– На что мне сумасшедшие! – сказала Алиса. – Не хочу я к ним!
– Ничего не поделаешь! – вздохнул Кот. – Все мы немного не в себе – и я, и ты. Ну, ничего. Чай, с дураками интереснее.
– Чай с дураками? – задумчиво произнесла Алиса. – Не знаю, не пила. А почему вы знаете, что я не в себе?
– Элементарно! – пояснил Кот. – Не выйдя из себя, ты бы сюда не попала.
– Вон как... – Алису это не очень-то убедило. – А вы почему не в себе?
– Тоже элементарно, – ответил Кот. – Возьмем пса – нормального, разумеется. Когда он сердится, то рычит, когда радуется – крутит хвостом. Итак, он – в себе. Я же, наоборот, бью хвостом, когда злюсь, и рычу, когда доволен. Вывод – я не в себе.
– По-моему, – возразила Алиса, – рычаньем это не назовешь – скорее мурлыканьем.
– Называй как хочешь, – молвил Кот. – Смысл не изменится. Будешь ты сегодня на крокете у Королевы?
– Неплохо бы, – ответила Алиса. – Но меня, увы, не звали.
– Я там появлюсь, – промурлыкал Кот и исчез.
Нет, Алису это не удивило – она уже притерпелась ко всему. Не успела она отвести глаз от ветки, где только что сидел Кот, он возник опять.
– Совсем вылетело из головы – что с тем мальцом? – спросил он.
– Он стал свинкой, – ответила Алиса.
– Что и требовалось доказать, – торжествующе сказал Кот и пропал.
Алиса из вежливости немного подождала (вдруг появится) и повернула налево, рассудив так: «Сапожников я уже видела. Заяц, по-моему, интереснее. Да и угорел он в пьянваре, а теперь май».
На ветке опять появился Кот.
– Прости, – молвил он, – ты, кажется, сказала, что малый заболел свинкой?
– Не заболел, а стал свинкой, – поправила Алиса. – И еще, извините, не могли бы вы исчезать и появляться не так внезапно, а то у меня голова кругом идет!
– Ладно, – ответил Кот – и исчез по частям, начиная с хвоста. Последней пропала улыбка: самого Кота уже не было, а улыбка еще парила в воздухе.
«Ну и ну! – подумала Алиса. – Кот без улыбки – это понятно, а вот улыбка без Кота...»
Вскоре она подошла к домику Зайца. В этом не было сомнений, поскольку на крыше торчали две трубы в виде заячьих ушей.
Дом был высок – и потому Алиса, отведав гриба, подросла до полуметра, а уж потом приблизилась к дому, да и то не очень уверенно.
У дома под деревом стоял длинный стол, за которым чаевничали Заяц и Сапожник. Между ними сидела и спала Мышь-Соня. Оба они облокачивались на нее, как за подушку, и болтали.
«Бедной Соне, видимо, не слишком удобно, – посочувствовала Алиса. – Впрочем, она спит – так что ей все равно».
Для троих стол был великоват, и Алиса не долго думая подсела к чаевникам.
– Занято! Занято! – закричали в один голос Заяц и Сапожник.
– Неправда! – рассердилась Алиса. – Вон сколько места!
– Апельсин хочешь? – радушно спросил Заяц.
Алиса оглядела стол, но увидела только чайник, молочник, блюдо с бутербродами, множество приборов и спросила:
– А где он?
– Ну, нету, нету! – заныл Заяц.
– Тогда зачем вы его предлагаете? – опешила Алиса. – Разве это хорошо?
– А хорошо приходить в гости незваной? – парировал Заяц.
– Я и не знала, что приборы только для вас, – молвила Алиса. – Их гораздо больше, чем нужно.
Тут Сапожник, прищурившись, произнес:
– Какая ты лохматая! Постричь бы тебя.
– Не переходите, пожалуйста, на личности! – вспылила Алиса. – Это неприлично.
Сапожник вытаращил глаза, но не нашел подходящего ответа и прибегнул к вопросу:
– Что общего между божьим даром и яичницей?
«Так-то лучше!» – решила Алиса и сказала:
– Я думаю, что могла бы отгадать...
– Ты хочешь сказать, что в состоянье решить эту задачу? – удивился Заяц.
– Вот именно, – подтвердила Алиса.
– Так бы и сказала. А то: я думаю...
– А в чем разница? – не поняла Алиса. – Я всегда говорю то, что думаю ... и думаю, что говорю. Впрочем, это одно и то же.
– Вовсе нет! – с жаром возразил Сапожник. – Ты бы еще сказала будто «я вижу все, что ем» и «я ем, все, что вижу» – одно и то же!
– Ты бы еще сказала, – подхватил Заяц, – будто «мне нравится все, что у меня есть» и «у меня есть все, что мне нравится» – одно и то же.
– Ты бы еще сказала, – неожиданно подала голос и мышь-Соня – будто «сон есть жизнь» и «жизнь есть сон» – одно и то же!
– Для тебя, по крайней мере, да! – злобно заметил Сапожник Соне, и разговор зашел в тупик. Все молчали. Алиса размышляла о божьем даре и яичнице.
Молчание прервал Сапожник:
– Какое сегодня число?
Алиса ответила:
– Четвертое.
– Отстают на два дня, – заключил Сапожник и проворчал, обернувшись к Зайцу: – Говорил же тебе: не надо смазывать часы маргарином!
– Маргарин был высшего сорта, – возразил Заяц.
– Да, но ты их смазывал хлебным ножом! Могли попасть крошки.
Заяц хмуро посмотрел на часы, окунул их в чашку с чаем и пригляделся еще раз:
– Уверяю тебя: маргарин был наивысшего сорта.
Видимо, он ничего лучшего не мог выдумать.
Алиса с любопытством поглядела ему через плечо:
– Какие занятные часы! Показывают не час, а день!
– Ну и что? – пробормотал Сапожник. – Ведь не год же!
– Разумеется, – сказала Алиса. – Год такой длинный!
– Вот именно, – кивнул Сапожник. – Но ты же не приходишь в негодование!
Эти слова поставили бедную Алису в тупик. Нет, они были понятны по отдельности, но абсолютно бессмысленны все вместе.
– Объяснитесь, пожалуйста, – молвила она как можно вежливее.
– А Соня-то опять дрыхнет! – заметил Сапожник и плеснул Соне чаем на нос. Та замотала головой и заговорила, не открывая глаз:
– Да-да, и я того же мнения.
– Что, отгадала загадку? – спросил Сапожник у Алисы.
– Нет, – ответила она. – Я пас. А все-таки, что же общего между ними?
– Понятия не имею, – ответил Сапожник.
– А я и подавно, – подхватил Заяц.
Алиса вздохнула:
– Неужели нельзя придумать что-то лучше, чем загадки без отгадок? Только время ведем.
– Э, нет! – возразил Сапожник. – Знай ты Время так же хорошо, как я, ты заговорила бы иначе. Его нельзя никуда вести – он не допустит.
– Кто не допустит? – не поняла Алиса.
– Времь, – ответил Сапожник.
– Времь?!! – ужаснулась Алиса. – Но ведь вы сами сказали «Время».
– Я сказал: знай ты – кого? – Время, – возразил Сапожник. – Но в именительном падеже будет: Времь. Да что с тобой говорить! Ты, поди, и не общалась с ним?
– Не доводилось, – честно ответила Алиса. – Правда, я иногда пыталась засечь время...
– ЗАСЕЧЬ ВРЕМЯ!!! – до глубины души возмутился Сапожник. – Тогда все понятно. Времь не любит, когда его секут. Если бы ты не была к нему так жестока, он сделал бы для тебя, что угодно. Вот, например, полвосьмого – надо идти в школу. А стоит тебе только намекнуть – и стрелки побежали, побежали ... Момент – и вот уже полвторого, пора обедать.
– Пора-пора-пора, – запел Заяц.
– Неплохо, конечно, – ответила Алиса. – Но ведь я бы не успела проголодаться.
– Ну и что? – откликнулся Сапожник. – Зато могла бы держать стрелки на месте, пока не захочется есть.
– А вы так и делаете? – спросила Алиса.
– Где нам, дуракам... – сокрушенно махнул рукой Сапожник. – Мы с ним поссорились. Дело было в пьянваре – как раз когда он (и ткнул ложкой в зайца) угорел. Королева закатила концерт, я там пел «Соловья». Слыхала когда-нибудь?
|
Соловей мой, соловей. Колосистый соловей...16 |
Тут Соня замурлыкала во сне:
|
– Соловей, соловей, пташечка...17 |
Заяц и Сапожник ущипнули ее – и она умолкла.
Сапожник продолжал:
– Я и до припева не дошел, а кто-то из гостей и говорит: «Поет он, конечно, как Сапожник, ню ведь надо же как-то убить время. Королева как закричит: «Убийца! Он убивает Время! Отрубить ему голову!
– Какая жестокость! – горячо воскликнула Алиса.
– И с тех пор, – уныло закончил Сапожник свой рассказ, – Времь обиделся на меня. На моих часах всегда 5.
И тут Алиса поняла:
– Значит, вы поэтому пьете чай все вре...мя?
– Конечно! – подтвердил Сапожник, – Даже посуду не успеваем помыть.
– И пересаживаетесь? – Алиса даже удивилась собственной догадливости.
– Разумеется, – кивнул Сапожник. – Выпьем чашку – и двигаемся дальше.
– А когда чашек не останется – тогда что? – спросила Алиса.
– Не будем об этом! – поспешно воскликнул Сапожник. – Поговорим о чем-нибудь приятном. Рассказала бы нам сказку.
– Я, кажется, ничего подходящего не помню, – растерялась Алиса.
– Тогда пускай Соня расскажет, – решили Заяц и Сапожник и закричали: – Эй, Соня, просыпайся!
Для верности они ее даже ущипнули. Соня едва разлепила глаза и проговорила, зевая:
– Что вы, что вы, я не сплю и все слышу.
– Рассказывай сказку! – потребовал Заяц.
– Будьте так любезны... – подхватила Алиса.
-Да поживее, а то опять заснешь! – прикрикнул Сапожник.
– Сейчас я расскажу вам сказочку, – запела Соня. – «три сестры» называется. Жили-были три сестры – Аля, Ася и Люся. А жили они в колодце.
– И что же они ели? – Алису такие вещи всегда интересовали.
– Джем, – ответила Соня.
– Только джем? – воскликнула Алиса. – Однако этого не может быть! Они бы непременно заболели.
– Так они и заболели, – невозмутимо подтвердила Соня. – Ох, как они заболели!
– Так почему они там жили? – спросила Алиса.
– Тебе еще чаю? – любезно предложил Заяц.
Алиса возмутилась:
– Еще?!! Как будто я вообще его пила!
– Она говорит, – сказал Заяц глубокомысленно, – что чаю вообще не пила.
– Конечно, не пила, – подтвердил Сапожник. – Можно пить чай индийский, цейлонский, но чай вообще – такого не бывает.
– Ой, вас-то кто спрашивает! – огрызнулась Алиса. – Вы бы судили... не выше сапога.
– И кто же сейчас переходит на личности? – съязвил Сапожник.
Алиса не нашлась. Она просто налила себе чаю, сделала бутерброд и снова спросила:
– Так все-таки почему они жили в колодце?
– Джем-то ведь был в колодце, – ответила Соня.
– А таких колодцев не бывает! – возмутилась Алиса.
Заяц и Сапожник зашипели на нее, а Соня обиженно сказала:
– Если такая умная, рассказывай дальше сама!
– Простите! – смутилась Алиса. – Я больше не буду перебивать. Может, и был один такой маленький колодец.
– Скажешь тоже – один! – хмыкнула Соня и продолжила: – И так они жили – ели, ели...
– Простите, – не поняла Алиса, – что значит «еле-еле»? Что – еле-еле?
– Да не еле-еле, а ели, ели, – ответила Соня. – Джем, естественно.
– Мне нужна чистая чашка, – объявил Сапожник. – Давайте-ка передвинемся.
Он пересел. Соня заняла его место, Заяц – Сонино, Алиса же – безо всякой охоты – место Зайца. От этих передвижений выиграл только Сапожник, Алисе же особенно не повезло, потому что Заяц как раз перед тем как пересесть, опрокинул себе в тарелку молочник.
Впрочем, Алиса не стала из этого делать трагедии. Она как можно вежливее опросила у Сони:
– Простите, и хорошо они себя чувствовала в джеме?
– Как рыбы в воде! – отчеканила Соня.
– Но почему же?
– Да потому, что они были такие джеманницы!
Алиса, услышав такое, на мгновение лишилась дара речи.
Соня тем временем опять отключалась. Она бормотала заплетающимся языком:
– И так эти сестры жили да были, живали да бывали ...
– Что жевали и что добывали? – не утерпела Алиса
– Джем, – ответила Соня.
– Откуда?
– Из колодца – откуда же еще! М-да... Ну и, конечно, рисовали разные разности на букву М.
– А почему на М? – спросила Алиса.
– А почему бы и нет? – вмешался Заяц.
Алиса не могла ничего возразить. Соня отключилась полностью. Заяц и Сапожник опять ущипнули ее. Она взвизгнула, проснулась и продолжила.
– ... на букву М: мир, музыку, метаморфозы, маразм, мистику... Вот ты могла бы изобразить мистику?
– Я даже не знаю, что это такое, – простодушно произнесла Алиса.
– А не знаешь – так и не встревай! – заявил Сапожник.
Это было ужу чересчур! Алиса резко поднялась и пошла прочь. Соня тут же уснула, а Сапожник и Заяц, казалось, ничего не заметили. Алиса оглянулась разок-другой в надежде, что они одумаются и позовут ее назад, но увидела нечто совершенно иное: Заяц и Сапожник отчаянно пытались запихнуть Соню в чайник.
Алиса вошла в лес. Она с трудом продиралась сквозь валежник и все твердила про себя:
– Отродясь не бывала в таком дурном обществе! И какой дурной чай!
Вдруг она увидала дверку в стволе одного из деревьев. «Ну и ну! – подумала Алиса. – Войти, что ли? Войду!»
Сказано – сделано.
И вот она снова в том же зале с хрустальным столиком.
– Ну, теперь я ученая! – твердо сказала Алиса. Она взяла со стола ключик, отперла дверку и лишь тогда принялась за гриб. Очень скоро она безо всяких затруднений попала в садик с прекрасными цветами и прохладными фонтанами.
У садовой калитки рос пышный куст, унизанный белыми розами, а трое садовников отчаянно красили бутоны в алый цвет. От изумления Алиса поначалу не поверила своим глазам и решила приблизиться, но все равно увидела то же самое. На подходе она услышала такой разговор:
– Осторожно, Пятерка! Опять краской на меня...
– А я при чем? Это Семерка под руку толкает.
– Давай – давай! (Семерка) Перекладывай с больной головы на здоровую!
– Кстати, о здоровье, Королева вчера здорово рассердилась. Давно, говорит, пора этому Семерке отрубить голову. Сам слышал.
– Это за что же? – полюбопытствовал тот, кто говорил первым.
– Опять, Двойка, суешься, куда не просят!
– Нет, почему же! (Пятерка) Я расскажу. Видишь ли, ему велели принести на кухню луковицы для супа. Так он и принес луковицы – тюльпанов!
Семерка бросил кисть и оскорбленно сказал:
– Это уже такой поклеп... – но тут заметил Алису и умолк.
Остальные обернулись к ней и поклонились.
Алиса нерешительно спросила:
– Простите, а зачем вы розы красите?
– Видите ли, барышня, – полушепотом пояснил Двойка, – мы посадили красные розы, а выросли почему-то белые. Королева нас убьет, если узнает. Она...
– КОРОЛЕВА!!! – завопил Пятерка, и все трое пали ниц.
Раздался гром шагов. Алиса оглянулась и стала высматривать Королеву.
Приближался кортеж. Впереди важно маршировали гвардейцы, эпикированные пиками (Алиса назвала это именно так: «эпикированные»). Гвардейцы были плоскими, с руками и ногами по бокам. Это выглядело весьма пикантно.
Сладом вышагивали придворные в плащах, расшитых крестиком («Крестоносцы!» – решила Алиса).
За ними семенили шуты с бубенчиками на колпаках и бубнами в руках. Они что-то бубнили на ходу и все время встряхивали своими забубенными го-ловами.
За ними, то и дело козыряя, шагали мушкетеры в червленых плащах.
За ними шагали гости – и большие тузы, и публика помельче. Был среди них и Белый Кролик. Он что-то бормотал и всем натянуто улыбался. Пройдя мимо Алисы, он и не взглянул на нее.
За гостями следовал Червонный Валет, неся на пурпурной атласной подушечке корону.
И замыкали шествие ЧЕРВОННЫЕ КОРОЛЬ и КОРОЛЕВА.
Алиса отнюдь не была уверена, что и ей следует пасть ниц по примеру садовников. «Да и вообще, зачем падать? – подумала она. – Какой смысл тогда устраивать подобные шествия: кто их увидит?». И решила стоять.
Когда кортеж поравнялся с ней, все стали, воззрились на нее, а Королева грозно спросила:
– Это еще кто?
Вопрос был адресован Валету, но тот лишь улыбнулся до ушей и поклонился.
– Дурак подкидной! – презрительно бросила Королева и обратилась к Алисе:
– Как тебя зовут, дитя?
– Алиса, ваше величество, – ответила та – вежливо, но без робости: она поняла, что перед нею лишь колода карт.
– А это кто? – Королева указала на садовников.
– Откуда я знаю? – неожиданно смело ответила Алиса. – Мне-то что до них?
Королева метнула в нее хищный взгляд и взревела:
– Отрубить ей голову! Отрубить...
– Вздор! – очень громко и решительно сказала Алиса – и, странное дело, Королева притихла.
Король тронул ее за руку и миролюбиво произнес:
– Помилуй, душенька! Она же ребенок!
– Да? – промычала Королева, наводя на Алису лорнет. – Кто бы мог подумать!
И, отвернувшись, приказала Валету:
– Переверните их!
Валет осторожно перевернул садовников носком башмака.
– Вста-ать! – завопила Королева.
Садовники вскочили и принялись кланяться всем подряд.
– Хватит! – рявкнула Королева. – Не мельтешите перед глазами.
И, пристально приглядевшись к кусту, спросила:
– А что вы, собственно, тут делали?
– Ва-ва-ваше величество, – залепетала Двойка, – мы... розы... розы мы ...
– Все ясно, – ласково молвила Королева. – Отрубить им головы.
И процессия двинулась дальше.
Только три гвардейца остались привести приговор в исполнение. Бедные садовники бросились к Алисе.
– Не бойтесь, – сказала она и укрыла их в ближайшем вазоне.
Гвардейцы поискали-поискали – да и вернулись ни с чем.
– Ну, как? – спросила Королева. – Что с нашими приговоренными?
– Сгинули, ваше величество! – отрапортовали солдаты.
– Прекрасно! – вскричала Королева и спросила у Алисы: – Что, сыграем в крокет?
– Сыграем! – приняла вызов Алиса.
– Айда! – завопила Королева.
И Алиса присоединилась к шествию.
– Прекрасная погода, не правда ли? – послышался нерешительный голосок.
Алиса обернулась и увидела Белого Кролика. Бедняга избегал смотреть ей в глаза.
– Да, – ответила Алиса. – А где Герцогиня?
– Тсс! – замахал лапками Кролик и, привстав на цыпочки, пояснил:
– Ей должны отрубить голову!
– А причина? – спросила Алиса.
– Ты сказала: «Как печально!»? – переспросил Кролик
– Вовсе нет! – воскликнула Алиса – Ничуть не печально. Я спросила о причине.
– А! – кивнул Кролик. – Она вешала Королеве на уши ... сама знаешь что. (Алиса захихикала.) Тише! Тише... Нельзя же так! Видишь ли, Герцогиня опоздала, а Королева и говорит...
– Становись! – заорала Королева – и все кинулись по местам, спотыкаясь и наступая друг другу на ноги. Впрочем, все вскоре успокоились, и игра началась.
О, это была необычная игра! Площадка – вся в колдобинах. Шарами служили живые ежи, молотками – живые фламинго, воротами – солдаты (тоже, естественно, живые), выгнувшиеся мостиком.
Алиса никак не могла совладать со своим фламинго. Ухватит его за ноги и только прицелится – а он выгнет шею, посмотрит ей прямо в глаза, да так наивно, что трудно не засмеяться. Алиса опустит ему голову, глядь – еж удирает. И вообще, ежи почему-то норовили забраться в ямки, а воротца то и дело разгибались и переходили с места на место. Нет, такая игра была не для Алисы!
Били все сразу, не дожидаясь очереди, а то сцеплялись из-за ежей. Королева металась от одного игрока к другому, вопя:
– Отрубить ему голову! Отрубить ей голову!
Алисе было не по себе. Конечно, она еще не повздорила с Королевой, но это могло произойти в любую минуту.
«Что же будет со мной? – беспокоилась она. – Здесь так обожают рубить головы! Поразительно, что кто-то уцелел».
Алиса уже подумывала, не скрыться ли ей под шумок, как вдруг над ее головой началось что-то невообразимое и неописуемое. Через минуту в воздухе просияла улыбка. «А! – догадалась девочка. – Это Сиамский Кот: он обещал здесь появиться. Вот и прекрасно – будет с кем нормально поговорить».
– Как жизнь? – поинтересовался Кот, когда его рот более-менее прорезался.
Алиса подождала появления глаз и кивнула. Она рассудила так: «Говорить ему что-либо сейчас бесполезно: ему слушать нечем».
Когда обрисовалась голова, Алиса опустила на землю своего фламинго и начала изливать Коту свои впечатления от игры. Впрочем, «Котом» его можно было назвать условно, ибо он так и не появился дальше головы.
– По-моему, – сетовала Алиса, – играют как-то не так. Правил никаких нет. Может и есть, не знаю, но никто их не соблюдает. И еще, знаете ли, трудно играть живыми существами!
– А как тебе Королева? – полюбопытствовал Кот.
– Ой, ужасно... – Алиса тут же осеклась, заметив подслушивающую Королеву, и поспешно добавила: – Ужасно хорошо играет. С ней шутки плохи!
Королева одарила ее улыбкой и прошла мимо.
– С кем ты разговариваешь, девочка? – спросил Король.
– Это мой друг Сиамский Кот. Позвольте вас познакомить.
– Вид у него какой-то... – поморщился Король. – Впрочем, так уж и быть, может припасть к моей руке, если хочет.
– Не хочу! – ответил Кот.
– Не дерзи! – прикрикнул Король. – И вообще – чего уставился?
– А почему бы и нет? – возразила Алиса. – Я где-то читала, что Коту можно смотреть на короля.
– Нет, нет, его нужно убрать, – и Король обратился к пробегавшей мимо Королеве: – Душенька, прикажи убрать этого Кота!
Как вы думаете, что ответила Королева? Что она вообще могла ответить? Даже не взглянув на Кота, она обронила на бегу:
– Отрубить ему голову! – и скрылась.
– Я сам приведу палача! – радостно воскликнул Король и тоже удалился.
До Алисы донеслись яростные вопли Королевы, и девочка решила вернуться на поле и посмотреть, в чем дело. А там царил полнейший кавардак. Еще три игрока были приговорены за то, что пропустили свою очередь. Алиса пошла искать своего ежа и обнаружила его в канаве – он дрался с другим ежом.
Вот и ударить бы по ним обоим, однако ее фламинго забрел на дальний край поля и тщетно пытался взлететь мы дерево. Когда Алиса его поймала и вернулась, пропали ежи.
– Ну и ладно, – Алиса не очень-то огорчилась. – Ворота все равно ушли, так что бить нельзя.
И держа фламинго за пазухой, она вошла туда, где оставила Кота. К ее удивлению, там ужа собралась толпа. Трое – палач, Король и Королева – отчаянно спорили, прочие уныло молчали.
Завидев Алису, спорщики бросились к ней со своими аргументами и просили рассудить их.
Аргумент палача: если в наличии нет Кота, но имеется лишь голова оного, то отрубить таковую не представляется возможным; он (палач то есть) и раньше подобного не делал, а уж теперь и подавно для этого устарел.
Аргумент Короля: ересь мелешь, ибо если имеется в наличии хотя бы голова, то отрубить таковую возможным представляется.
Аргумент Королевы; больше дела, меньше слов (иначе говоря, СЛОВО И ДЕЛО). Именно это последнее замечание и настроило присутствующих на минорный лад.
Алиса подумала и сказала:
– Кот Герцогинин, поэтому лучше всего обратиться к ней.
– Она в тюрьме, – ответила Королева и послал в тюрьму палача.
Едва тот скрылся, голова Кота начала бледнеть и к появлению Герцогини пропала совсем. Король с палачом рыскали по площадке в поисках осужденного, остальные продолжали игру.
– Ты и не представляешь, милочка, до чего я рада тебя видеть! – проворковала Герцогиня, ласково беря Алису под руку.
Алисе было приятно видеть ее в таком благодушном настроении. Она решила, что вся прежняя злость Герцогини была от перца.
«Вот если бы я была Герцогиней, – подумала Алиса (правда, не очень себе это представляя), – то совсем не держала бы на кухне перца – ведь суп и так хорош. Это люди от перца становятся поперечными. Постой-ка! Да я, кажется, придумала новое правило: от перца становятся поперечными, от яда – ядовитыми, от всех ядов – всеядными, от сластей – слащавыми. Кажется, сейчас она объелась сластями...
В справедливости последнего Алиса убедилась очень скоро, так как Герцогиня, о присутствии которой она забыла за своими рассуждениями, тронула ее за локоть и громко сказала:
– Ты задумалась, милая, и замолчала. А отсюда мораль... не соображу... Ладно, потом.
– А есть мораль-то? – осмелилась предположить Алиса. – Может, морали-то и нет?
– Как это нет?! – возразила Герцогиня. – Мораль есть во всем, надо лишь уметь ее выуживать.
И она придвинулась к Алисе вплотную.
Герцогиня была, во-первых, на редкость безобразна, во-вторых, чуть выше Алисы – и оттого ее острый подбородок вонзался девочке в плечо. Это, разумеется, не доставило Алисе никакого удовольствия, но, что делать, приходилось соблюдать этикет.
– Кажется, игра немного оживилась, – молвила Алиса – просто так, чтобы не молчать.
– Пожалуй, – охотно подхватила Герцогиня. – Мораль же такова: а все-таки она вертится!
– А кто-то совсем недавно говорил, – шепотом съязвила Алиса, – что она вертится быстрее, когда никто не сует носа в чужие дела!
Герцогиня это услышала, но, к счастью, не поняла намека:
– Так ведь это одно и то же. Слова разные, а мысль одна. А мораль такова: мысль изреченная есть ложь.
«Как она мне надоела со своей моралью!» – с досадой подумала Алиса.
– Ты, разумеется, удивлена, что я не обняла тебя при встрече, – сладко пропела Герцогиня. – Откровенно говоря, твой фламинго меня смущает. Или все же попробовать?
– Он может ущипнуть! – предупредила Алиса, вовсе не желая никаких проб.
– И опять ты права! – сказала Герцогиня. – Фламинго щиплются не хуже перца. А мораль: знаем мы, что это за птицы!
– Фламинго-то птица, возразила Алиса. – А вот перец, по-моему, ископаемое.
– О да! – восхитилась Герцогиня. – Именно так! Ископаемая птица – совсем как Дронт. Ну конечно же, ископаемое! И какое полезное! Из него делают копья. А мораль отсюда: копи копейку.
– Нет, нет, я точно вспомнила, – воскликнула Алиса. – Перец – это плод, хотя и не очень типичный.
– Совершенно верно! – подхватила Герцогиня. – А мораль отсюда: вот злонравия достойные плоды.
Подумав, она добавила:
– А можно и проще: не считай себя иной, когда, будучи иною, представляешься иным господам иначе, нежели иные господа представляются иным, когда иначе представляться отнюдь не невозможно.
– Я полагаю, – вежливо молвила Алиса, – что я могла бы это записать и обдумать как следует.
– О, это еще цветочки! – просияла польщенная Герцогиня. – Я еще не то могу сказать!
– Ах, не утруждайте себя! – поспешно воскликнула Алиса. (По ее мнению, Герцогиня уже сказала что-то не то.)
– Да что ты, милая, разве это труд? – искренне изумилась Герцогиня, вновь пронзая Алисино плечо своим подбородком. – Дарю тебе все, что успела сказать до сих пор.
«Ничего себе подарочек! – подумала Алиса. – Ладно хоть на день рожденья таких не дарят».
– Ты опять задумалась? – спросила Герцогиня, пуще прежнего впиваясь ей в плечо.
– А что – мне и думать нельзя? – слов нет, Алиса ответила не слишком учтиво, но кто бы мог долго терпеть такую собеседницу!
– Конечно, можно! – отозвалась Герцогиня. – Можно и свинье летать – почему бы и нет! А морал...
Не договорив своего любимого слова, Герцогиня затрепетала.
Алиса подняла голову – и увидела Королеву.
Собиралась гроза...
– Преккрасная поггода, ваше величество, – пролепетала Герцогиня.
– Предупреждаю, – прошипела Королева, – или мы потеряем из виду вас, или вы потеряете голову. Решайте немедленно, нет, вдвое быстрее!
Герцогиня решила – и потерялась из виду.
Королева спросила Алису:
– Тебе уже был представлен Якобы-Черепаха?
– Нет, – пожала плечами Алиса. – А кто это?
– Теленок в панцире черепахи. Из него делают якобы черепаховый суп.
Услыхав о таком странном существе, Алиса не очень удивилась:
– Это, наверное, результата опыта?
– Ах нет! – возразила Королева. – Никакого опыта! Он ужасно неопытен: настоящий теленок!
– Простите, – вежливо уточнила Алиса, – но если у него панцирь черепахи, то теленок он, видимо, не настоящий?
– Боюсь, что ты права, – вздохнула Королева. – Он весь какой-то ненастоящий: ни теленок, ни черепаха, ни рыба, ни мясо. Ни на что не годен – даже на суп. Его таким сделало оборзование. Впрочем, он сам тебе все расскажет – он это любит.
– Да... – задумчиво произнесла Алиса. – Незавидная участь.
– Еще какая незавидная! – подхватила Королева. – Правда, то, что он не совсем черепаха, не удивительно: он же родился в море, а там жизнь суровая и многие морские жители под кого-нибудь, так или иначе, подстраиваются. Сама понимаешь: с волками жить – по-волчьи выть. Но никогда – слышишь: никогда! – не смог бы он стать настоящим морским волком. Ему, видишь ли, оборзование6 не позволяло. Все хотел сохранить свое лицо – вот и сохранил, извольте радоваться!
– Бедняга! – вздохнула Алиса. – Он, наверное, так беззащитен...
– Беззащитен! – вскричала Королева. – Как бы не так! Нашему бы теляти – да волка поимати!
– А почему у него такое странное имя?
– Вот в этом как раз нет ничего странного. Лжедмитрий был?
– Д-да...
– И тебя ведь не удивляет, что его звали Лжедмитрий! А Якобы-Черепаха чем хуже? Ладно, пошли к нему.
Уходя, Алиса услышала, как Король шепотом сказал игрокам:
– Вы все прощены.
«Вот и прекрасно», – подумала Алиса, которой не давали покоя мысли о предстоящих казнях.
Вскоре они с Королевой увидели Грифона, дремавшего на солнышке (Грифон – это собака с крыльями).
– Подъем, бездельник! – скомандовала Королева. – Отведи мадемуазель к Якобы-Черепахе. Пусть он ей поведает, как дошел до такой жизни. А мне пора: там кой-кого нужно казнить.
И она ушла, оставив Алису наедине с Грифоном. Приятного в этом, конечно, было немного, но Алиса предпочла находиться рядом с ним, чем с Королевой, и успокоилась.
– Умора! – тем временем усмехнулся Грифон.
– Простите, вы о чем? – не поняла Алиса.
– О ней, конечно, о Королеве, – пояснил он. – Скажет тоже: казнить! Да у нас вообще никого не казнят. Приговорят – и тут же отпускают на все четыре стороны. Пошли, что ли.
«И чего это все раскомандовались: пошли да пошли! – думала Алиса, плетясь за Грифоном. – Никогда меня столько не гоняли!».
Вскоре они вышли к берегу моря, где на огромном белом камне возлежал и горестно вздыхал Якобы-Черепаха. И столько неизъяснимой грусти было в его вздохе, что у Алисы сжалось сердце.
– О чем он печалится? – спросила она у Грифона.
– Да ни о чем! – досадливо отмахнулся тот. – Умора! Какая печаль! Так, мечтание одно.
Они подошли поближе. Якобы-Черепаха возвел горе очи, полные слез, но ничего не сказал.
– Мадемуазель, – молвил Грифон, – мечтает услышать твоя мемуары.
– Ну что ж, – хрипло ответил Якобы-Черепаха, – присаживайтесь и молчите, пока я не закончу.
Алиса и Грифон сели. Воцарилась тишина.
«Как же он закончит, если не думает начинать?» – недоумевала Алиса.
– Когда-то, – Якобы-Черепаха наконец решился, – был я просто Черепахой, – и опять умолк.
Алиса чуть было не встала и не сказала: «Благодарю покорно за столь увлекательную повесть», – но воздержалась.
Повествователь все-таки справился с очередным приступом рыданий и заговорил:
– В детстве мы посещали морскую школу. Нашим диканом (то есть деканом и диктатором одновременно) была Грифовая Черепаха. Но мы звали ее Биссой.
– Извините, – не поняла Алиса, – почему же вы ее звали Биссой?
– Потому что она повторяла уроки на бис-с, – ответил рассказчик. – Да-с. Повторенье – мать ученья. Могла бы и сама догадаться.
И оба чудовища уставились на несчастную Алису, которая, конечно, со стыда провалилась бы в тартарары, если бы с ней этого уже не произошло.
– Старина, не тяни волынку! – сказал Грифон приятелю. – Сколько можно.
– Школа наша, – продолжал Якобы-Черепаха, – находилась на дне моря. Ты, разумеется, скажешь: так не бывает!
Алиса возразила:
– И вовсе я не собираюсь говорить: так не бывает!
– Но ведь сказала же! – торжествующе констатировал Якобы-Черепаха. – И зачем было возражать! Я с самого начала знал, что так оно и будет.
– Лучше бы ты помолчала! – подлил масла в огонь Грифон.
– Оборзование мы получили отменное, – продолжал Якобы-Черепаха, – ведь мы ходили в школу каждый день.
Алиса пожала плечами:
– Ну и что? Я тоже учусь каждый день. Этo в порядке вещей.
– Неужели? – ревниво спросил Якобы-Черепаха. – А учишься ты чему-нибудь сверх программы, дополнительно?
– Да, – ответила Алиса. – Музыке.
– А домашнему труду? – наседал Якобы-Черепаха.
– Это домоводству? – уточнила Алиса.
– А вот и нет! – возразил Якобы-Черепаха. – Домоводство – это одно, а домашний труд – совсем другое. У нас даже оценки в дневник за домашний труд выставлялись дополнительно – притом родителями.
В Алисиной школе делалось то же самое, но девочка решила не расстраивать собеседника.
– И что же это за труд? – спросила она.
– Не знаю, – вздохнул Якобы-Черепаха. – Я этому не обучался – не было денег. Я ограничился только обязательными предметами.
– Какими же? – спросила Алиса.
– Разными, – ответил рассказчик. – Сперва у нас было частописание. Потом – различные действия мифоматики. Действие первое – слежение, действие второе – выщипание, действие третье – уношение, действие четвертое – делание.
– Делание – чего? – спросила Алиса.
– Не чего,– ответил Грифон, – а просто делание как таковое.
– Но тогда это ничегонеделание, – сказала Алиса. – Я так понимаю.
– Много ты понимаешь, – отрезал Грифон.
У Алисы пропало желание выяснять, что такое «делание», и она спросила:
– А еще чему вас учили?
– Многому, – ответил Якобы-Черепаха. – Архивологии, например.
– Чему, простите?
– Архивологии. То есть копанию в архивах7. Эта дисциплина открывала курс исстарических наук. Они так называются потому, что изучают вещи, происходящие исстари. Еще мы проходили изящную славесность – она включала фанатику, грифику, орфогрифию, громматику, славообразование, мартологию и синкопсис. Кроме того, один старый Кит вел у нас факультатив по вообразительному искусству. Мы рисовали картины в своем воображении.
– То есть? – не поняла Алиса.
– Я тебе все равно этого не могу показать, – отмахнулся повествователь. – Стар я для таких выкрутасов. А Грифон этим не занимался.
– Некогда было, – пояснил Грифон. – Я состоял в языковой эсперантуре. А еще учился у Вальтера-Ската.
– Немецкому языку, – добавил Якобы-Черепаха.
– Как здорово! Значит, вы умеете говорить по-немецки! – спросила Алиса.
Грифон возразил:
– Не говорить, а молчать по-немецки.
– Молчать? – изумилась Алиса.
– Ну да, – невозмутимо ответил Грифон. – Немецкий язык почему так называется? Потому что на нем молчат8.
– И вы специально учились этому у Вальтера-Ската? – еще больше удивилась Алиса. – Почему так?
– Потому что он рыба, – снисходительно пояснил Грифон. – А кто умеет молчать лучше рыб?
Алиса догадалась:
– Потому и говорят: нем как рыба?
– Ну да! – кивнул Грифон.
– И как же он вас учил? – поинтересовалась Алиса.
Грифон степенно ответил:
– Он вел с нами сократические беседы.
Алиса подскочила:
– Вел беседы?! Но как?
– Молча! – отрезал Грифон.
– А почему они назывались сократическими?
– Потому что они то и дело сокращались: в понедельник – шесть часов, во вторник – пять и так далее.
– А воскресенье – выходной, да?
– Разумеется.
– И чем же вы занимались тогда?
– Все об уроках? – спросил Грифон. – Расскажи ей теперь о наших развлечениях.
Якобы-Черепаха глубоко вздохнул и смахнул слезу. Глядя на Алису, он попытался что-то сказать, но захлебнулся рыданиями.
– Будто костью подавился, – заметил Грифон и принялся энергично колотить его по спине.
Наконец, Якобы-Черепаха обрел дар речи и, по-прежнему исходя слеза-ми, спросил:
– Тебе не приходилось подолгу жить на дне морском?
– Хоть по долгу, хоть по желанию, – ответила Алиса, – едва ли я могла бы там жить.
– Следовательно, ты понятия не имеешь о крабах?
– Отчего же? – возразила Алиса. – Я их пробовала, – и, спохватившись, добавила: – ... себе представить, но не могу.
– Тогда, – сделал вывод Якобы-Черепаха, – ты не можешь себе представить, какая изумительная вещь – крабковяк.
– Не могу, – согласилась Алиса. – Расскажите, пожалуйста.
– Первым делом, – начал Грифон, – все выстраиваются на побережье в ряд...
– В два ряда! – перебил Якобы-Черепаха. – Парами. Черепахи, Грифоны... и прочие – выстраиваются парами. Потом, удалив от берега полипов...
– А удаление полипов – процедура не из приятных, – ввернул Грифон.
– ...делают два шага вперед, – продолжал Якобы-Черепаха.
– ...об руку с крабами! – выкрикнул Грифон.
– Да, – подтвердил Якобы-Черепаха.
– Меняют крабов! – гаркнул Грифон. – Поворачиваются и возвращаются в первую позицию.
– А потом... – заорал Якобы-Черепаха, – забрасывают...
– ...крабов! – взвыл Грифон, подскочив.
-...в море – как можно дальше! – заверещал Якобы-Черепаха.
– ...плывут за ними! – выпалил Грифон, подпрыгивая.
– Переворот в воде! – взвизгнул Якобы-Черепаха, галопируя по берегу.
– Снова меняют крабов! – во всю глотку завопил Грифон.
– ...и возвращаются... Это первая фигура, – Якобы-Черепаха как-то сник, и оба чудовища, только что скакавшие по берегу, словно очумелые, тяжело дыша, опустились на песок и печально поглядели на Алису.
Она сделала попытку их утешить:
– Да, это, пожалуй, очень красивый танец...
– А хочешь посмотреть? – оживился Якобы-Черепаха.
– Очень, – почти искренне сказала Алиса.
– Ну что, тряхнем стариной? – подмигнул Грифону Якобы-Черепаха. – крабов нет, но не беда. Петь кто будет?
– Давай ты, – ответил Грифон, – я... это... я слова забыл.
И они принялись отплясывать крабковяк. Друзья так увлекись, что наступали Алисе на ноги, сами того не замечая. Они встряхивали головами в такт мелодии. Якобы-Черепаха подвывал:
|
Мидии Кефаль поет: «Поживей, родная, А иначе нас сомнет Конница морская. Мчатся сельди косяками, Черепахи и нарвал. Отправляйся-ка ты с нами На девятый летний был!» Хочешь с нами? Можешь с нами Ты отправиться на бал! Любо нам порой ночною Дно морское покидать. Любо и моржам, не скрою, В океан нас покидать. Молвит Мидия, тоскуя: «Далеко я залечу... Не могу я, не могу я, Не могу и не хочу». А кефаль в ответ на то: «Брось-ка антимонии! Далеко от нас – зато Близко до Японии. Так бояться – просто странно, Мне же дали не страшны: Там, за ширью океана, Берега иной страны. Хочешь с нами? Можешь с нами К берегам иной страны!» |
– Благодарю вас, очень милый танец... – Алиса была рада-радехонька, что он закончился. – И песенка про Кефаль такая забавная...
– Кстати, о Кефали, – сказал Якобы-Черепаха. – Ты ее видела когда-нибудь?
– Конечно, – бодро ответила Алиса. – Варё... – и запнулась. Впрочем, это, кажется, не смутило Якобы-Черепаху!
– Не знаю, где находится Арё. В Японии?
– Д-да, кажется, – пролепетала Алиса.
– Если вы с ней встречались в Японии, ты, конечно, знаешь, как она выглядит?
– Да, пожалуй, – задумчиво молвила Алиса. – Она серая... и со специями...
– Специи тут не при чем, – возразил Якобы-Черепаха. – В воде они смываются. Объясни ей про специи, – сказал он Грифону.
– Дело в том, – объявил Грифон, – что ей надо постоянно кого-то есть поедом. А поскольку никто с ней давно уже не водится, ей приходится заниматься самоедством. А сама она такая противная, что без специй есть себя не может. Но в море они смываются. Что же до ее серости – тут ты права: ужасно серая, необразованная рыба.
– Спасибо... – Алиса пыталась как-то осмыслить услышанное. – Все это очень интересно...
– О! – с азартом воскликнул Грифон. – Мы про нее могли бы такого порассказать! Вот, например, знаешь, почему ее так зовут?
– Не знаю, – сказала Алиса. – А почему?
Грифон важно пояснил:
– Потому что у нее дома все стены облицованы кефалем.
– Чем? – не поняла Алиса.
– Кефалем, – не моргнув глазом повторил Грифон.
Алиса все же усомнилась:
– А не кафелем? По-моему, так говорят.
– Не знаю, как по-твоему говорят, а по-нашему будет: «кефалем» – и только «кефалем». Она этим кефалем от всех отгородилась. Других рыб терпеть не может. Да и, сказать по правде, их терпеть трудно. Одна Рыба-Пила чего стоит! Скажи, где это видано, чтобы рыба пила! А эта пьет!
– Что пьет? – спросила Алиса.
– Чай! – возмущенно ответил Грифон. – Совсем сбрендила. И вообще рыбы у нас – еще те звери.
– Звери? – не поняла Алиса.
– О да, и еще какие! Скажем, Морская Собака. Или Морской Кот.
– Кот? – недоумевала Алиса. – Неужели коты бывают рыбами? Это просто чудо.
– А то! – воскликнул Грифон. – Натурально –Чудо-Юдо-Рыба-Кот9. Впрочем, его так длинно зовут сейчас, когда он вырос, а был маленький – называли просто Котиком. Видела бы ты этого Котика!
– Котика, – молвила Алиса, – я не видела, зато у меня есть кошечка – такая славная!
– Вот и расскажи о ней, – предложил Грифон. – А заодно и о себе. А то все мы да мы говорим. Про себя подноготную выложили, а перед кем – и не знаем.
Алиса неуверенно сказала:
– Я и сама этого не знаю. Вчера я была совсем другая.
– Изволь объясниться! – велел Якобы-Черепаха.
– Нет, нет, – перебил его Грифон. – Лучше расскажи о своих приключениях, а объяснять ничего не надо.
И Алиса поведала им обо всем, что с ней произошло в этот день – начиная с погони за Белым Кроликом. Поначалу она чувствовала себя неуютно – чудища буквально сверлили ее своими взглядами. Но потом ее захватил собственный рассказ. Слушатели ей попались довольно редкие – ни разу не перебили, во всяком случае, до истории с Шелкопрядом. И лишь когда она рассказала, как переврала «Крошку сына», Якобы-Черепаха вздохнул и сказал:
– Странно...
– Страннее некуда! – подхватил Грифон.
– От начала до конца все не то, – глубокомысленно продолжал Якобы-Черепаха. А если взять что-нибудь другое? Вели ей попробовать, – распорядился он, нимало не смущаясь.
Грифон приказал:
– Встань и прочти: «Плавниками трепеща».
«С какой стати!» – возмущенно подумала Алиса, но все же послушно встала и неуверенно произнесла:
– Плавниками дребезжа...
– Да не «дребезжа», а «трепеща»! – скривился Грифон.
Алиса поправилась:
|
– Плавниками трепеща, Выплывает из борща Крабище пустоголовый, Паричище свой ища.10 – Скатом нас не испугать! – Крабу говорила мать, А сама-то, встретив ската, Забивалась под кровать. |
– Нет, – сказал Грифон, – такого мы не учили.
– Поразительная чепуха! – поддержал Якобы-Черепаха. – Отродясь не слыхивал ничего подобного.
Алиса села и закрыла лицо руками. «Неужели я безнадежна?» – думала она?
– Я бы хотел знать, откуда у краба плавники и парик, – сказал Якобы-Черепаха.
– Зачем? – поморщился Грифон. – Лучше пусть попробует прочесть что-нибудь другое.
– Нет, нет и нет! – настаивал Якобы-Черепаха. – Пусть объяснит, откуда у краба плавники и парик!
– Это костюм танцевальный, – пролепетала Алиса – просто так, чтобы ее оставили в покое.
– Ладно, – сжалился Грифон. – «Ворону и Лисицу» помнишь?
«Конечно, нет!» – хотела ответить Алиса, но не посмела и дрожащим голосом прочла:
|
Нам помнится, Вороне, А может, Обезьяне, А может, Крокодилу, А может, Кенгуру, Прислали как-то сыру, А может, и не сыру, А может, керосина, Однажды поутру. Но тут Лиса бежала, А может, не бежала, А может быть, лежала В тени листвы без сил – Однако запах сыра, А может, и не сыра, А может, керосина, Ее остановил...11 |
– Довольно! – остановил ее Якобы-Черепаха. – Какой смысл читать эту дребедень, если ты все равно толком ничего не помнишь!
– Да, – покачал головой Грифон. – Все ясно. Пора прекратить.
Алиса обрадовалась.
– Может, еще потанцуем? – предложил Грифон. – А Череп подпоет.
– Нет уж! – горячо воскликнула Алиса. – Я бы предпочла только песню.
Грифона это задело, и он проворчал:
– На «нет» и суда нет. Ладно, Череп, так уж и быть, спой нам.
Он подумал и добавил не без ехидства:
– Про суп.
Печально вздохнув, Якобы-Черепаха жалостно запел:
|
Пари, пари, моя еда! И я скажу, не приукрашивая: Такого супа черепашьего Уже не будет никогда. О изумительный отвар! О идеал! О объедение! И тот не знает наслаждения, Кто пожалел всего лишь два р- убля за этот божий дар!12 |
– Бис! – крикнул Грифон.
Якобы-Черепаха начал было повторять, но тут издали донеслось:
– Суд идет!
– Бежим! – завопил Грифон и, схватив Алису за руку, помчался с нею на крик, не дожидаясь окончания романса.
– Какой еще суд? – задыхаясь, спросила Алиса.
– Бежим! Бежим! – только и ответил Грифон. А Якобы-Черепаха остался на месте и все тянул свою жалостную песню!
|
– Пари, пари, моя еда... |
Но Алиса и Грифон этого уже не слышали.
В карточном домике все было готово к началу суда. Червонные Король и Королева сидели на тронах, окруженные огромной толпой зверушек и птиц. Колода карт была в сборе. Перед троном стоял под стражей (стража стояла выше) Червонный Валет. Ближе к Королю пристроился Белый Кролик, в одной лапке сжимавший трубу, в другой – пергаментный свиток. В центре зала стоял стол, а на нем – пребольшое блюдо с тартинками, от одного вида которых у Алисы потекли слюнки. «Хоть бы суд не затянулся, – подумала она, – и можно было бы приступить к обеду».
Суд не затягивался. Он еще и не начинался. От нечего делать Алиса принялась глазеть по сторонам.
О суде она знала только по старинным книгам, и потому не без удовольствия обнаружила, что догадывается, кто есть кто.
«Это – судья, – решила Алиса. – Потому что в парике».
Судьей, кстати, оказался сам Король, который надел корону прямо на парик. Это выглядело внушительно, однако не очень красиво.
«А вот скамейка присяжных. А это они сами – присяжные завсегдатаи».
Алиса несколько раз повторила последнее слово. Еще бы! Многим ли ее ровесницам оно было известно? То-то же! (Впрочем, лучше было бы сказать: присяжные заседатели, но это уже мелочь.)
А они (заседатели – двенадцать зверушек) тем временем что-то борзо писали в своих блокнотах.
Алиса спросила у Грифона:
– Что они пишут? Суд ведь еще не начался!
– Свои имена, – пояснил Грифон. – Боятся забыть.
– Дураки! – неосторожно громко сказала Алиса.
Кролик тут же закричал:
– К порядку!
Король, нацепив очки, беспокойно глянул в зал, и Алиса притихла.
Со своего места она видела, как присяжные заносят в блокноты слово «дураки». Один, не зная, как оно пишется, справился об этом у соседа.
«Представляю себе их протоколы к концу заседания!» – подумала Алиса.
Ее раздражал скрип пера у одного из присяжных. Это было совершенно невыносимо. Алиса подкралась к нему сзади и выхватила перо. Бедняга (им оказался не кто иной, как тритон Трифон) несколько минут сидел в полнейшем недоумении, а затем начал писать просто пальцем.
Король взял одну из лежащих перед ним бумаг и прочел:
– Герольд, оглашай обвинение!
Троекратно протрубив, Кролик развернул пергамент и громогласно изрек:
– СЕРРРВЕЛАТ... Простите, сэр Валет, – и уже не так громко и уверенно продолжил:
|
– Сэр Валет с Шестеркой вместе Навестил Агату Крести И стащил – хоть не со зла – Семь тартинок со стола. |
Король взял другую бумажку и прочел:
– Присяжные, объявите решение...
– Не то, не то, ваше величество! – испуганно замахал лапками Белый Кролик. – Еще не пора. Все должно идти по плану. План – закон!
– Вызвать Свидетеля Номер Один! – уныло сказал Король.
Кролик, опять протрубив, крикнул:
– Свидетель Номер Один!
Это был Сапожник. Он вошел в зал вместе с Зайцем и Соней, спавшей на ходу. В одной руке он держал чашку, а в другой – бутерброд.
– Прошу прощенья у вашей чести, – пролепетал Сапожник, – то есть нет, какой там чести! – у вашего величества, что я с чашкой и бутербродом. Когда за мной пришли, мы пили чай и не успели...
– Успевайте, – хмуро сказал Король. – Когда вы начали пить?
– Четырнадцатого пьянваря, – ответил Сапожник.
– Пятнадцатого, – возразил Заяц.
– Шестнадцатого, – добавила Соня.
– Внесите в протокол, – велел Король и проворчал: – Так что – с тех пор не переставали пить? Сколько времени впустую! А ведь время – деньги!
Присяжные сплюсовали все три числа и перевели в копейки.
Король покачал головой:
– Что же ты суда не уважаешь?
– Почему не уважаю? – удивился Сапожник. – Еще как уважаю. Уважение к суду – это же азы...
– По-моему, только один, – задумчиво сказал Король.
– Что, ваше величество? – не понял Сапожник.
– Аз, – ответил король. – Аз есмь.
– Да нет же, ваше величество! – сказал Сапожник. – Азы. Я говорю, что уважение – это азы.
– Уважение – одно, – объяснил Король, – значит, аз тоже один. Ты что – издеваешься?
– Аз? – изумился Сапожник. – Отнюдь.
– От чего? – не понял Король.
– Отнюдь, ваше величество. Это значит, что я не издеваюсь.
– Нет, издеваешься. И суда не уважаешь. Вон – даже сапог своих ни почистил!
– Это не мои, – осмелился возразить Сапожник.
– Ворованные! – возликовал Король.
Присяжные это записали.
– Я их продаю, – пояснил свидетель. – У меня вовсе нет сапог – я ведь сапожник!
Алиса вдруг ощутила, что с ней творится что-то странное. Впрочем, вскоре она поняла, что снова растет. Она подумала, не уйти ли, но рассудила, что это было бы невежливо, и решила остаться, пока хватит места.
– Не оказывайте на меня давления! – возмущенно прошипела сидевшая рядом морская свинка.
– Простите, но я не виновата, – смиренно ответила Алиса. – Видите ли, я расту.
– Вы не в праве расти! – злобно бросила соседка. – Вас еще не посадили.
– Какой вздор! – возмутилась Алиса. – Вы тоже растете!
– Да, но с порядочной скоростью! – возразила свинка и демонстративно пересела.
Все это время Королева изучала взглядом Сапожника. Вдруг она закричала:
– А подать сюда программу последнего концерта!
Сапожник затрясся так, что выскочил из сапог.
– Успокойся немедленно! – приказал Король. – Иначе тебе отрубят голову.
Это не слишком успокоило Сапожника, и он вместо бутерброда откусил кусок чашки.
– А ну давай сюда свои показания! – велел Король.
– А у меня их нет, – простодушно ответил Сапожник. – Ничего-то у меня нет. Я ведь почти нищий.
– Нищий духом! – провозгласил Король.
Тут одна свинка зааплодировала – и была немедленно подвергнута прессингу: полицейские накинули на нее мешок и сели сверху. «Наконец-то я увидела, что такое «прессинг», – подумала Алиса. – В газетах то и дело употребляется это слово, а я и не знала, о чем речь».
– Говори же! – приказал Король.
– Я, ваше величество, человек бедный, – залепетал Сапожник. – Я хочу напиться чаю. К самовару подбегаю. А тут Заяц и говорит...
– Врет! – перебил Заяц. – Ничего я не говорил.
– Нет, говорил! – настаивал Сапожник.
– Отрицаю! – выпалил Заяц.
– Он отрицает, – молвил Король. – Присяжные, вымарайте это из протокола.
– Значит, Соня сказала, – Сапожник покосился на Соню. Та давным-давно спала и потому ничего не отрицала.
– И что же сказала Соня? – спросил Король.
– Забыл, – ответил Сапожник.
– Вспомни, – посоветовал Король. – А то хуже будет.
– Я, ваше величество, не могу вспомнить, – пытался оправдаться Сапожник. – Я все думаю про соловья...
– Ах ты соловей! – воскликнул Король. – Ах разбойник! Привлечь бы тебя за разбой...
Тут еще одна свинка зааплодировала и тоже была подвергнута прессингу.
«Вот и все, – подумала Алиса. – Теперь никто не будет мешать суду...»
– Что, соловей-разбойник, – спросил Король, – твоя песенка спета?
– Спета, ваше величество, – ответил Сапожник.
– Ну и лети на все четыре стороны! – сказал Король – и Сапожник, даже не обувшись, пулей вылетел из зала.
– И отрубите ему голову, – лучезарно улыбаясь, молвила Королева.
Но Сапожника и след простыл.
– Вызвать Свидетеля Номер Два! – приказал Король.
Еще до появления Свидетеля Номер Два Алиса поняла, что это будет старая перечница – Кухарка. Едва отворилась дверь, публика принялась чихать.
– Отберите у нее показания! – велел Король.
– Не отберете! – отрезала Кухарка.
Судья растерянно посмотрел на Кролика, но тот лишь покачал головой и выразительно сказал:
– НАДО, ваше величество. Придется подвергнуть ее перекрестному допросу.
Король скрестил руки на груди и спросил:
– А из чего делают тартинки?
– Из перца! – выпалила Кухарка.
– Из джема, – пропел сладкий голосок.
– Хватайте Соню! – завопила Королева. – Отрубите ей голову! Подвергните ее прессингу! Сократите ее! Ущипните ее! Отрежьте ей усы!
Поднялся тарарам. Пока Соню ловили (так и не поймали), Кухарка испарилась.
– И ладно! – с облегчением сказал Король. – Вызвать Свидетеля Номер Три! – и Королеве шепотом: – Только, душенька, ты ее сама перекрестно допрашивай, а то у меня мигрень...
Алиса с любопытством глянула на Кролика и подумала: «Кто же будет на сей раз? Пока они топчутся на месте».
Каково же было ее изумление, когда Кролик пронзительно закричал:
– АЛИСА!
– Я! – откликнулась она, от волнения даже забыв о своем росте. Алиса вскочила так стремительно, что задела подолом и опрокинула скамью присяжных. Те свалились прямо на головы зрителей.
Видя отчаянные попытки присяжных подняться, Алиса вспомнила рыбок из опрокинутого ею на днях аквариума.
Извинившись, она поспешно стала собирать присяжных, боясь, что они задохнуться – как рыбки.
– Судебная процедурия возобновится только после возвращения присяжных на место, – объявил Король. – Всех до одного.
И выразительно взглянул на Алису.
Та посмотрела на скамью присяжных – и ахнула, увидя, что посадила Трифона вниз головой. Сам он, как ни старался, перевернуться не мог. Алиса, бросившись к нему, все же подумала: «А зачем ему вообще тут сидеть – хоть вверх головой, хоть вниз?».
Едва присяжные успокоились, они записали свое приключение. Один Трифон не мог опомниться и сидел с разинутым ртом.
– Что тебе известно по существу дела? – спросил Король.
– Ничего, – сказала Алиса.
– Так-таки ничего? – допытывался Король.
– Ничего, – повторила Алиса.
– Это очень важно! – глубокомысленно заявил Король присяжным.
Те бросились записывать, но тут вмешался Кролик:
– Ваше величество хотели сказать «Неважно», – и подал Корою знак.
– Да, – пробормотал Король. – Именно это мы и хотели сказать.
И стал пробовать на слух:
– Неважно, важно, важно, Неважно...
Присяжные так и записали – кто «Важно», а кто «Ниважно». Алиса это заметила и подумала: «Какая разница? То и другое одинаково бессмысленно»
Король тем временам что-то записал в блокноте и крикнул:
– Тихо!
И прочитал:
– § 42. Лицо, которое превышает километр, обязано покинуть зал суда.
Все воззрилась на Алису.
– Но мое лицо не превышает километра! – сказала она.
– Превышает! – настаивал Король.
– Оно превышает два километра! – добавила Королева.
– Все равно я не уйду! – жалобно молвила Алиса. – Я уверена, что этот закон не утвержден. Вы его сами только что выдумали.
– Но он старейший в кодексе! – возразил Король.
– Тогда почему он сорок второй, а не первый? – парировала Алиса.
Король не нашел достойного ответа и торопливо захлопнул блокнот.
– Присяжные, объявите... – начал было он, но тут к нему подскочил Белый Кролик:
– Ваше величество! Только что обнаружена еще одна улика, – и подал Королю какую-то бумагу.
– Что там? – оживилась Королева.
– Я не разворачивал ее, – ответил Кролик. – Очевидно, это письмо обвиняемого к кому-то.
– Разумеется, к Кому-то, – сказал Король. – Обычно не пишут писем к Никому.
– Кто адресат? – спросил кто-то из присяжных.
– Никто, – ответил Кролик, разглядывая лист со всех сторон. – Там нет ад-реса. И вообще это не столько письмо, сколько стихи.
– Почерк подсудимого? – спросил другой присяжный.
– Нет, – ответил Кролик. – И это подозрительнее всего.
Присяжные обалдели.
– Изменил почерк, – догадался Король.
Присяжные просветлели.
– Ваше величество! – завопил в отчаянье Валет. – Да что же это! Не писал я ничего! Там же нет подписи?
– Тем хуже для вас, – ответил Король. – Значит, у вас было что-то на уме, иначе подписались бы, как все порядочные люди.
(Бурные аплодисменты: впервые за день Король сказал что-то, в чем была хоть какая-то логика).
– Вина доказана! – сказала Королева. – Отрубите...
– Отнюдь не доказана! – возразила Алиса. – В даже не читали этих стихов.
– Читай! – велел Король Кролику.
– С чего начать, ваше величество? – спросил тот.
– Начни с начала, – серьезно ответил Король, – и продолжай, пока не дойдешь до точки.
Все умолкли, и Кролик прочел следующее:
|
– Ой, полным-полна коробушка, В ней товару через край. Пожалей меня, зазнобушка – Кролем плыть не заставляй. Долго с ним я разговаривал – Все боялся передать, А потом я их раздаривал, Но у них они опять. Им неведомы сомнения, Испытали все они. Наберись, мой друг, терпения, Тайну свято сохрани.13 |
– Вот это улика! – потирая руки, говорил Король. – По сравнению с нею все остальное – детский лепет. Ну что же, присяжные, объявите, наконец...
Но Алиса, невероятно осмелев, прервала его:
– ДАЮ ГОЛОВУ НА ОТСЕЧЕНИЕ, что смысла здесь ни на грош. Пусть кто-нибудь попробует эти стихи расшифровать.
Присяжные записали: «Она просит отрубить ей голову, если кто-то расшифрует эти стихи», но сами не сделали никаких попыток.
Король заявил:
– Коли смысла нет в стихах, то какой же смысл в расшифровке? Впрочем, кое-что я мог бы объяснить уже теперь... Так. «Им неведомы сомнения» – это, конечно, им (и ткнул пальцем в присяжных). «А потом я их раздаривал»... Так вот что он вытворял с тартинками!
Алиса возразила:
– Но ведь там сказано, что «у них они опять».
– Ну да! – улыбаясь, подтвердил Король, указывая на блюдо с тартинками. – Так оно и есть. Этого трудно не заметить! Так... так... Ага! Вот: «Кролем плыть не заставляй». (Валету) Вы же не плаваете?
– Увы! – ответил он печально. – Я бы промок (и верно – Валет был сделан из промокательной бумаги).
– Так! – торжествующе кивнул Король и с легким укором сказал Королеве: – Ты, зазнобушка, слишком... того... суровая.
– Ничуть! – возразила Королева. – Да, я иногда била карты, но для их же пользы!
И швырнула чернильницей в беднягу Трифона.
– Я очень либеральна! – сказала она после этого.
– Да, но ты заставляла его плыть кролем! – робко возразил Король.
– Никогда! – решительно отрицала Королева. – Никогда его плыть кролем я не заставляла.
Король ухмыльнулся и указал на Кролика:
– Тогда, значит, его.
– А почему его? – спросила Королева.
– Ну, не меня же! – ответил Король.
И самодовольно оглядел зал, предвкушая взрыв хохота.
Взрыва не последовало. Народ безмолвствовал.
– Это скрытый каламбур! – сердито закричал Король.
И все заржали.
– Присяжные, – уже в сотый раз сказал Король, – объявите...
– Нет! – оборвала его Королева. – Приговор – потом, а сейчас отрубите ему голову.
– Какая чушь! – во весь голос крикнула Алиса. – Надо же додуматься!
– Молчать! – завопила Королева.
– И не подумаю, – смело ответила Алиса.
– Отрубить ей голову! – завизжала Королева. – ОТРУБИТЬ ЕЙ ГОЛОВУ!!!
Никто не шелохнулся.
– Да кому вы страшны! – сказала Алиса. – Вы всего лишь колода карт.
И она встала во весь свой рост.
Карты взвились в воздух и, яростно шелестя, ринулись на нее. Она вскрикнула – то ли от неожиданности, то ли от негодования – замахала руками – и проснулась.
Голова ее лежала на коленях у сестры, которая тихонько сметала с ее лица сухие листья, упавшие с дерева.
– Алиса! Проснись! – говорила сестра. – Ну и соня же ты!
– А какой мне дивный сон приснился! – молвила Алиса и поведала его сестре от начала до конца.
– Да, сон и вправду дивный, – сказала сестра, выслушав ее. – Ну ладно, беги домой, а то к чаю не поспеешь.
И Алиса побежала к дому, вся во власти пригрезившихся ей чудес...
А сестра ее сидела на берегу, любовалась закатом и все думала о маленькой Алисе и ее удивительных приключениях, пока и сама не задремала.
Сначала перед нею возникла сестренка. Обхватив коленки руками, она время от времени сдувала со лба непослушные волосы и говорила, говорила... А вокруг Алисы роилась таинственная свита существ, сгустившихся из сумеречного воздуха.
По высокой траве прокатилась волна – это прошелестел мимо Белый Кролик. В ближайшем озере забултыхалась насмерть перепуганная Мышь. Тонко запели фарфоровые чашки – это Сапожник и Заяц чокались за чаем. «Отрубить им головы! – тут же завопила Королева. – Они им все равно без надобности!». И тотчас же заревел малютка на руках Герцогини – и тут же в него полетели тарелки, Якобы-Черепаха и Грифон откликнулись на это дружным рыданием.
Алисина сестра не то чтобы спала.
Она просто сидела с закрытыми глаза-ми и воображала себя в Стране Чудес. Она знала, что, стоит ей разомкнуть веки, ее грезы обратятся в нудную обыденность: в шелест ветра, звяканье колокольчика на шее овцы, шумы соседней фермы и мычание идущих с пастбища коров.
И, кроме того, она подумала, что детство пройдет и Алиса вырастет, но сохранит свое сердце таким же бесхитростным и добрым, как в детские годы. И когда-нибудь соберет она ребятишек – и уже их глазенки загорятся от повести о немудреных радостях и наивных переживаниях чужого детства и о счастливых майских днях.
|
Глупый маленький мышонок Отвечает ей спросонок: – Голосок твой так хорош. Очень сладко ты поёшь! |
|
С чудным именем Глазкова Я родился в пьянваре, Нету месяца такого Ни в каком календаре. |
|
Один судак – Большой чудак, Который жил в реке, Умел молчать На чистом Французском языке. |
|
– Всем-всем-всем! – дрожа, как лист, Телеграмму шлет радист. – Всем-всем-всем! На нас идет Чудо-Юдо Рыба-КОТ! |
|
– Плавниками трепеща, И зубаста, да тоща, Пищи на обед ища, Ходит щука вкруг леща! |
|
«Нам помнится, вороне, А может, не вороне, А может быть, корове Ужасно повезло: Послал ей кто-то сыра Грамм, думается, двести, А может быть, и триста, А может, полкило. На ель она взлетела, А может, не взлетела, А может быть, на пальму Ворона взобралась. И там она позавтракать, А может, пообедать, А может, и поужинать Спокойно собралась...» |
|
Гори, гори, моя звезда Гори, гори приветная! Ты у меня одна заветная, Других не будет никогда. |
|
Ах, картошка, объеденье, Лагерников идеал, Тот не знает наслажденья, Кто картошки не едал. |
|
Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: – Что такое хорошо и что такое плохо? |
|
«Спи, моя радость, усни! В доме погасли огни; Пчелки затихли в саду, Рыбки уснули в пруду, Месяц на небе блестит, Месяц в окошко глядит... Глазки скорее сомкни, Спи, моя радость, усни! Усни, усни!» |
|
Соловей мой, соловей, Голосистый соловей! Ты куда, куда летишь, Где всю ночку пропоешь? |
|
Эй, соловей, соловей, пташечка, Канареечка жалобно поет. Эй, раз! Эй, два! Горе – не беда, Канареечка жалобно поет. |