Я плохо помню час своего зачатия.
Это значит, моя память ограничена.
Но зачат я был ночью во грехе,
И появился на свет в срок.

Я не рождён ни в муках, ни в ненависти.
9 месяцев - не 9 лет...
Свой первый срок я отбыл во чреве матери своей,
Ничего хорошего там нет.

Спасибо вам, мои добрые ангелы,
За то, что так хорошо всё устроили,
Что моим родителям вдруг
Пришла идея меня зачать.

В эти далёкие времена,
Теперь почти легендарные
Когда людей, осуждённых на огромные сроки,
Пересылали длинными этапами,

Их арестовывали в ночь их зачатия,
А многих даже ещё раньше.
И всё же вся моя банда живёхонька,
Вся моя отпетая компания.

В путь! В путь, отчаянные идеи!
Дайте мне слово, я прошу слова!
В первый раз меня освободили
Указом 1938-го.

Если бы мне попался тот, из-за кого всё так затянулось,
Я бы с ним, подлецом, в карты не сел играть!
Но я родился и прожил и выжил
В доме на Первой Мещанской, в конце улицы.

Там за стеной
С другой стороны перегородки,
Двое соседушек
Угощались водкой.

Все жили одинаково, скромно
В этой коммунальной квартире
38 комнаток
И одна уборная.

Там стучали зубами от холода,
Даже стёганой куртки было мало.
И там я по-настоящему узнал
Цену копейки.

Соседка не боялась сирены
И моя мать тоже постепенно к ней привыкла
А я, трёхлетний здоровячок,
Плевал на воздушные тревоги.

Нет, не всё, что приходит сверху, благословенно.
И люди тушили зажигательные бомбы
А у меня, чтобы тоже помогать родине,
У меня был песок и дырявая кружка.

А солнце очень сильно сияло
Через дыры крыш
На Евдоким Кириллыча
И Гусю Моисеевну.

Она его спрашивала:
"А ваши сыновья?"
Он отвечал: "Пропали без вести!"
Эй, Гуся, мы из одной семьи,

Вы тоже жертвы,
Значит, вы теперь русские.
Мои пропали без вести
Твои ни за что в тюрьме.

Я вышел из возраста пелёнок и сосок,
Я не был ни забыт, ни покинут
И меня обзывали недоноском
Хотя я родился совершенно в срок.

Я пытался срывать маскировку с окон.
"Это проходят пленные, почему мы дрожим?"
Наши отцы и наши братья возвращались
В свои дома, которые они больше не узнавали.

У тёти Зины есть кофточка
С драконами и змеями:
Это отец Вовчика Попова
Принёс трофеи

Трофеи Японии
Трофеи Германии
Вот пришла земля обетованная
Вот пришло королевство чемоданов.

 
 
 
 

Они осмотрелись вокруг, они освоились
Они хорошо выпили, потом они протрезвели.
Те, кто дождались, осушили свои слёзы
А те, чьи близкие не вернулись, осушили свои рыдания.

Отец Витьки и Генки пошёл копать метро.
Мы спросили его, почему, и он нам сказал:
"Коридоры кончаются стенкой
А туннели выводят на свет".

Витька не послушал
Пророчеств своего отца.
Он покинул наш коридор
ради тюремного коридора.

Впрочем, он всегда был спорщиком.
Если его припирали к стенке, он отказывался признать свою неправоту.
Он прошёл по коридору
И закончил тем, что врезался в стенку, по-моему!

Но... у отцов свои заботы
А то, что касается нас,
Мы рассматривали жизнь
Со своей собственной точки зрения.

Все, от моих товарищей до годовалых младенцев
Вели беседы длинные,
решая биться "до последней крови"
Мальчишки были готовы под танки,

Но для них даже пули не нашлось.
Надо было вкалывать в профучилище,
Не дурить, вести себя спокойно, и всё-таки
Они из напильников делали ножи.

Они втыкались в лёгкие
Чёрные от никотина,
По рукоятку, лёгкие ножи,
Трёхцветные, подходящие друг другу.

Каторжники в зародыше,
Они мастерски вели дела
На стройках немецкие пленные
Меняли ножи на хлеб.

Начинали с игры в бабки
В орлянку, выманивая деньги у скряг
А потом все ребята-романтики
Закончили тем, что стали ворами.

 
 
 
 

 
 
 
 

 
 
 
 

 
 
 
 

 
 
 
 

Это было время подвалов
Время, когда цены снижались
Когда каналы текли туда, куда надо
И впадали туда, куда были должны.

Дети бывших старшин и майоров
Поднялись до Северного полюса.
Вышедшим из подвалов и коридоров,
Самым простым им казалось идти вверх.
© Анна Старцева-Гомез. Translation, 2007
© Michèle Kahn. French translation